Текст книги "Посольство"

Глава 6

Радио в комнате 404, все еще настроенное на Би-би-си-3, передавало бесконечно однообразное современное подражание Дебюсси, которое, как объявил доктор, было музыкой Делиуса. За этим последовало произведение Ральфа Вогана Уильямса.

Нед замычал.

– Сдается, что у Би-би-си есть договор с каждым английским композитором, живущим или умершим, по которому самые жалкие опусы транслируются по радио.

Джейн Вейл отодвинулась от него и улыбнулась, глядя в потолок.

– А ты посмотри на это с другой стороны. Ведь зато не будут пропущены Парсел и Элгар?[25]25
  Парсел и Элгар – английские композиторы.


[Закрыть] Ну что, пора на работу?

Он некоторое время любовался ее стройным обнаженным телом цвета слоновой кости, маленькой грудью и тонкой талией.

– Конечно нет, – заверил он ее. – У нас же нет доказательств того, что кто-то заинтересуется воскресным праздником у Пандоры. Так куда же торопиться? Нам остается только руководить конторой, которую, как показала Пандора, ничего не стоит обойти. Джейн, не искушай меня. Со мной происходит такое, что я готов провести с тобой в этой комнате вечность.

– В холодильнике только один пакетик арахиса и немного картофельных чипсов. А я уже завязала с ленчами из чипсов.

Он искоса взглянул на электронные часы на тумбочке у кровати.

– Час тридцать, – сказала ему Джейн. – У нас еще пятнадцать минут до того, как мы выйдем на улицу и отправимся в канцелярию – но не вместе. Френч, что с тобой, во что ты так погружен сегодня? Неужели о празднике Четвертого июля? Судя по брифингу, с ним почти все улажено. Или, во всяком случае, тебе так кажется.

Нед не ответил, зная, что она уже привыкла к тому, что он отмалчивается. Есть вещи, о которых не рассказывают никому – не потому, что хотят сохранить тайну, но чтобы не перекладывать на людей бремя своих забот.

– Ты и Ройс… – продолжала Джейн. – Я знаю, вы хотели бы, чтобы я уговорила миссис Фулмер не рассылать эти проклятые приглашения.

– Мы уже сталкивались, с женами послов, которые хотели ускользнуть от нашего контроля. Я помню, однажды в Бонне… – Он замолк.

После затянувшейся паузы Джейн повернулась, приподнялась на локте и заглянула ему в глаза. Она почувствовала, как Нед, замыкаясь в себе, уходит все дальше и дальше от нее.

– Однажды в Бонне, – повторила она. – А что же случилось… однажды в Бонне?

– Однажды в Бонне, – начал он торопливо, боясь, что иначе никогда не расскажет об этом деле, – я сделал грубую профессиональную ошибку. Ведь я из Висконсина. Ты знала об этом?

– Боже, это действительно ошибка.

Не обращая внимания на колкость, Нед продолжал:

– Ты, может быть, думала, что я родом из Чикаго, поскольку кончил Чикагский университет. Но это было уже после того, как я связал жизнь с армией. На самом деле я из маленького городка в нижней части озера Виннебахо. Он называется довольно странно – Фон-дю-Лак. А наш сотрудник, по фамилии Викоф, был из Нинаха, в верхней части озера – там, где фабрики «Клинекса». Я с ним вместе работал по делу Олега Протоклитова, которого нужно было арестовать, чтобы КГБ не подозревало его в сотрудничестве с нами. Мы послали его к ним за десять лет до тех событий. Я не слишком быстро? Олег был нашим человеком, но следовало уверить всех, что он не имеет никакого к нам отношения. Викоф, этот мальчик из Нинаха… – Его голос сорвался, и, закашлявшись, он попытался скрыть это.

Они долго молчали. Потом Нед заговорил обычным голосом, хотя можно было заметить, что он сдерживается.

– Это была ловушка. Викофу велели заявить, что Олег приставал к нему в баре для «голубых» во Франкфурте. Никто из нас и не подозревал, что этот бар что-то вроде штаб-квартиры неонацистов. Мы считали, что это обычное место встреч гомосексуалистов. Как и планировалось, Викоф начал ссору с Олегом. А потом что-то пошло не так. Я никогда… – Его голос снова сорвался и на этот раз слегка задрожал.

– Может, больше не надо? – спросила Джейн.

– Нет, черт возьми. – Он кашлянул раз и другой. Чтобы овладеть собой, Нед начал слегка потирать свои разбитые колени. Потянувшись за простыней, он натянул ее на себя и Джейн.

– Ситуация вышла из-под контроля, – продолжал он, успокоившись. – Я имею в виду, что Викоф уже не владел ею. Олег удрал, а на Викофа набросились с цепями, кастетами и дубинками. Его нашли… – Он снова закашлялся. – Там, возле Франкфуртского аэропорта, есть лес. Тело нашли прикованным к дереву: руки были завязаны за спиной. Кажется, это был дуб.

Он снова остановился и долго смотрел на белый, без единого пятнышка, потолок.

– В холодильнике, помнится, есть еще бутылка «перье».

Джейн принесла ему открытую бутылку, но не забралась к нему под простыню, а села на край кровати и смотрела, как он одним махом проглотил все восемь унций минералки.

– Это было тело Викофа?

– Они отрезали ему голову.

– Нед!!

– Член тоже, как и следовало ожидать. Ты не проверишь, закрыта ли дверь холодильника?.. Дело в том, что у каждого военнослужащего берут отпечатки пальцев, но нам понадобилось какое-то время, чтобы провести проверку в Штатах. В этом случае только на отпечатки пальцев и можно положиться. Я был один, хотя и говорю «мы». Я все это заварил и послал Викофа на это дело. Олег не выплыл, поэтому «мы» больше не было. Слушай, эта чертова дверца холодильника…

Он перевел взгляд на руку, державшую пустую, похожую на кеглю бутылку, и легким движением швырнул ее через комнату. Ударившись о дверь холодильника, она разлетелась на несколько зеленых осколков.

– Ты думаешь, ее легко разбить? – спросила Джейн. – Эти бутылки – небьющиеся.

– Рука у меня такая, – пояснил Нед. – Я чертовски устал от этой истории.

– Ты часто ее рассказывал?

– Ни разу.

– Доскажешь в следующий раз, – предложила она. – Не мучай себя, Нед.

– Почти ничего и не осталось. Через неделю было продолжение в нашей квартире в Бонне. Лаверн вечером уехала с девочками смотреть диснеевские фильмы на английском языке, но с немецкими субтитрами. – Он взглянул на Джейн.

– Лаверн говорит языком диснеевских фильмов? Да?

– И еще на солдатском сленге времен Второй мировой… Вернувшись домой с работы, я нашел записку, что ужин в микроволновке. В квартире никого не было уже несколько часов. Я открыл холодильник, чтобы… – Он задохнулся.

– …достать бутылку «перье». – Закончила за него Джейн.

– А там был он.

– Что?

– Его голова. Они держали его глаза открытыми, пока не наступило трупное окоченение. Викоф таращился на меня.

– О Боже!

– Представь, что было бы, если бы это нашла одна из девочек?

– Господи!

Чтобы чем-то заняться, Джейн встала с кровати, опустилась на колени, подобрала осколки разбившейся бутылки и бросила их в корзину для мусора. Потом открыла и закрыла дверь холодильника так, чтобы Нед видел это.

Нед наблюдал за ней с удовольствием: она делает что-то полезное, подумал он, а полезное не окрашено в серый цвет. К тому же приятно видеть стройную обнаженную женщину на коленях – она словно позирует для художника: спина чудесно изогнута, а тонкие руки вытянуты вдоль тела. Длинные темные волосы Джейн, обычно собранные на макушке в пучок, как у французских горничных, рассыпались каскадами черных завитков, которые поблескивали, как тлеющие угли.

Ощущение расквашенности прошло; Нед быстро собрался. Рассказав все это Джейн, он испытал облегчение, хотя и знал, что оно было временным. От таких ран не существует лекарства.

– Знаешь, я помню, что читала об этом, – сказала Джейн, ложась в кровать и залезая под простыню. – Боже, да ты совсем замерз! – Она обхватила своими длинными ногами его ноги. – Только не помню, чтобы там упоминалось американское посольство.

Нед кивнул.

– Нам пришлось сделать так, чтобы голова была найдена в другом месте. Но по отношению к семье Викофа было бы несправедливо позволить забыть его имя. Они… Я сказал… Это между нами, Джейн. Во время отпуска перед назначением в Лондон я приехал в Висконсин, просто так, как приятель их сына. Молол какую-то чушь. Они были школьными учителями, умные люди. Они смутились. Живешь, внушая неколебимые истины детишкам, а правда о смерти сына – мучительна, и ни одно объяснение не смягчает боли.

– Моя мама тоже школьная учительница, – сказала Джейн. – Отец настаивает, чтобы его шофер отвозил ее на работу утром и забирал домой после школы. Она до сих пор преподает в начальной школе в Бруклине, где полно маленьких преступников.

– Ее часто грабят?

– Никогда. Дети думают, что она связана с мафией, раз у нее машина и шофер.

Они тихо рассмеялись, но потом опять воцарилась тишина.

– Мать Викофа, – сказал наконец Нед, – догадалась о том, что ее сын делал в Германии. Но даже самая пылкая фантазия не в состоянии придумать того, что было на самом деле. Мне самому до сих пор не все ясно. Могли ли эти мерзавцы из бара расчленить его просто ради забавы? Или игра была перехвачена какой-нибудь неофашистской группировкой? Мертвая голова в холодильнике уже ни о чем не расскажет. Одно несомненно – в смерти Викофа виновен я.

– Но это не так, – быстро возразила Джейн.

– Мы все одинаковы – эти мясники и я. Между прочим, голову отрезал человек, имеющий опыт рубки мяса. Я потратил месяцы, отрабатывая эту версию, но… – Он вздохнул. – Викоф был не первым парнем, которого я послал на смерть. Просто первый из Нинаха. Любой военный понимает, что даже в мирное время распоряжается жизнью тот, кто отдает приказы.

Джейн передвинулась на свою половину кровати.

– Получается, что самое необходимое в армии – взобраться как можно выше по служебной лестнице, – пробормотала она под завывания музыки Вогана Уильямса.

– Но кто-то всегда есть над тобой, – рассмеялся Нед и закашлялся. – Я не хотел взваливать все это на тебя, Джейн.

Джейн повернулась к нему. Ее блестящие темные глаза под тяжелыми веками пытливо скользнули по его лицу.

– Френч, это был несчастный случай. Один из многих. Ты не должен так переживать. Но за всем этим могло быть еще что-то.

– Я любил этого мальчика. Это была ошибка. Но он – одна из каждодневных потерь. Жестокая игра. Чтобы показать усердие, мы демонстрируем потери. А люди в Штатах говорят: «Ого! Эти парни действительно надавали нашим врагам по заднице». А те, кто руководят этой игрой, добавляют: «Глядите, как граждане рады этому. Мы вполне заслуживаем того, чтобы остаться у власти еще на четыре года». А идиоты вроде меня, чьими руками ведут эту игру, замечают: «Здорово, я действительно заслужил похвалы! Теперь надо ждать повышения». И некоторое время все довольны.

Музыка уже не доносилась из приемника, и диктор сказал, какое произведение исполнялось. После паузы раздались гудки точного времени. Начали передавать новости:

«…имеет отрицательный эффект для конференции по разоружению, которая должна открыться на следующей неделе в Женеве, где…»

– Френч, – начала Джейн, но тут же остановилась.

– Я знаю, мы должны были уйти отсюда давным-давно.

– Да нет. Нет еще. – Ее большие глаза не отрываясь смотрели в его глаза. – Почему ты сказал «игра»? Ради красного словца? Или это шпионский термин?

Нед слез с кровати и пошел к дивану, на спинке и подлокотниках которого была аккуратно разложена его одежда. Надев трусы и носки, он застыл: его внимание привлекло какое-то сообщение по радио.

– Ну, у тебя и колени! Тебе надо ими как следует заняться!

– Ничего.

– Вот к чему приводит бег среди машин, – сказала Джейн. – Френч, ты болван. Медсестра смотрела твои колени?

Он с шутливым смущением прикрыл колени рубашкой.

– Нет, в последнее время нет.

– Френч, пора перестать корчить из себя героя.

– Вообще-то говоря, ободранные колени очень идут к военной форме.

Она вскочила с кровати и возмущенно встала перед ним.

– Сейчас мирное время. Будь на то моя воля, я бы сделала так, чтобы мирная жизнь продолжалась. Нам не нужны герои.

Пауза была такой долгой, что Джейн не выдержала и улыбнулась.

– Ну вот я опять соврала. – Она взяла у него рубашку. – Мне нужен герой, и ты для этого подходишь. – Она поцеловала его в губы и, повернув спиной к себе, помогла надеть рубашку. – Ты чем-нибудь колени мазал?

Нед рассеянно покачал головой, слушая новости:

«…Больше не будет оставаться равнодушным к обидам и политическим выкрутасам Запада, – сказал мулла журналистам. – Было время, когда вся южная Европа, от Испании до Балкан, была под контролем ислама. – Он, кроме того, предупредил, что…»

– Прелестно, – заметила Джейн. – Он тоже участвует в игре? Или я не так понимаю смысл этого слова?

Нед натянул брюки.

– Джейн, дело в том, что никто не решается наступать. Если все погибнет, политикам нечем будет управлять. Даже у корпораций, поддерживающих их, не будет рынка сбыта. Поэтому самые большие борцы за мир сидят в Вашингтоне и Москве. Не улыбайся, Джейн. Потери от этой игры несравнимы с ядерной катастрофой. Так кто же скажет, что эта игра не самый лучший способ спасти наши задницы?

– Прекрати, Френч.

Потянувшись за пиджаком, он вдруг остановился и взглянул на Джейн самым проницательным взглядом. Она чуть помедлила.

– И давно ты так думаешь?

– Достаточно давно. – Он взял пиджак. – Пожалуй, со смерти бедняги Викофа. Но его смерть была просто последней каплей.

Она посмотрела в зеркало, тщетно пытаясь собрать свои длинные локоны в пучок.

– Где же эта штуковина? Такое черное резиновое колечко с блестками.

Нед уставился на нее, пораженный тем, что она так равнодушно отнеслась к крушению его веры. Он вдруг громко рассмеялся.

– Проблемы Френча должны подождать, пока мы не приведем в порядок волосы Вейл? – спросил он.

Прилаживая резиновое колечко, она подняла руки и стала укладывать волосы. Она знает, что такая поза делала ее похожей на подростка, думал Нед.

– Послушай, – сказала Джейн, поправляя волосы то тут, то там, – есть люди, которые путают работу с воскресной проповедью. Один из таких людей находится со мной в номере 404 и переживает кризис веры, как проповедник, которого одолевает сомнение в существовании Бога.

Она наконец справилась с волосами, стянула их резиновым колечком и поправила челку.

– Я знаю, что единственная цель наших политиканов – удержаться у власти. В Советах правят страной такие же неандертальцы. Но люди, которые служат им, как мы, не должны раскисать. Иначе мы лопнем от раздражения и злости. Как ты, Нед! Как ты.

– Правда. – Френч встал позади нее и легко прикоснулся ладонями к ее телу. Его руки гладили ее грудь и бедра, снова и снова возвращались к изящному изгибу живота. Ее кожа казалась ему удивительно гладкой и тонкой – как ткань, едва покрывающая упругие и выпуклые ягодицы. – Лопнем.

– А теперь уходи, Френч. Уходи сразу. Если я случайно встречусь сегодня с тобой в канцелярии, держись подальше. – Она посмотрела на его отражение в зеркале. – И не будь таким печальным. Пожалуйста, а?

Он нарочито глупо улыбнулся.

– Так лучше?

– Нет, уж лучше будь снова мрачным. – Выскользнув из его объятий, она на мгновение прижалась к нему. – У тебя все в порядке?

– Не понимаю как, но ты помогаешь мне удержаться на плаву.

Она некоторое время озадаченно смотрела на него.

– А ведь это опасно. Я начинаю понимать, в кого я влюбилась. Ты человек, которому нужно все или ничего, так?

– Я как-то об этом не думал.

– Но ты был патриотом. Теперь ты циник. Неудивительно, что у вас с Лаверн возникли проблемы.

– Это случилось еще до того, как я встретил тебя.

Она кивнула.

– Да, да. Но послушай, что я тебе скажу, Френч. Пытаясь понять твое поведение, я преследую свои цели. Мы с тобой ведь ставим все на эту… на эту карту. Это игра. – Она остановилась. – Мне хочется, чтоб нам было легче, а не тяжелее, но мы сию минуту должны возвратиться на работу. А здесь я испытываю тебя. Испытываю нас.

Он долго молчал. Потом слегка прикоснулся губами к ее щекам.

– Я люблю тебя, Вейл. Это не может так закончиться. Но продолжение будет… позже.

– Да. – Она начала одеваться. – Позже.

* * *

Недалеко от Лаунус-сквер, где Найтсбридж пересекает Белгравия-сквер, стоит массивный белый дом с черной отделкой, построенный сразу после Первой мировой войны. Стиль дома номер 12, называемый сейчас «арт деко», снова в моде, поэтому владельцы его постоянно меняются, а цена каждый раз удваивается. Недавно его приобрел почти за девять миллионов фунтов один человек, конечно, араб.

И не просто какой-нибудь араб, обязательно добавит кто-нибудь из знающих все соседей. Доктор Хаккад – офтальмолог, известный у себя на родине, и таинственный мультимиллионер. Ну, а кто же смог бы заплатить наличными за дом номер 12.

Поскольку дом – исторический памятник, его внешний вид менять нельзя, но все внутри покрашено в яркие, горячие красные и оранжевые тона. Стены – в коврах. Есть и встроенные в пол ванны с золотыми кранами, и огромные кровати под резными балдахинами. Поистине, декор «1001 ночи» прячется в сердце степенной Белгравии.

Вся эта цветовая неразбериха вызывала у Берта головную боль. Он никогда бы об этом никому не сказал, и во всяком случае Хефте, если бы сама американка не упомянула об этом. Она целый день слонялась по квартире на верхнем этаже дома номер 12, курила кальян и пила араку.

– Какие-то странные цвета в промежутке между оранжевым и алым, Дрис, – сонно пожаловалась Нэнси Ли. – Из-за этого у меня глаза начинают подергиваться.

Хефте, которого она называла Дрисом, старательно изучал ее записную книжку, задавал вопросы и делал пометки. Обычно Берту приходилось иметь дело со второсортным человеческим материалом во всех этих делах, но Хефте был настоящим профессионалом. Берт с трудом верил, что не немец, как он сам, мог быть так хорошо подготовлен, как Хефте.

Всем известно, насколько многосторонен ислам, думал Берт. Мир знал о палестинцах и нескольких течениях в ООП, воевавших друг с другом. Много писали и говорили о шиитских братствах и различных организациях вроде «Хезболла», «Амаль» и «Джихад». С суннитами тоже надо было считаться, памятуя о друзьях.

Кроме перечисленных организованных группировок, были еще и десятки безымянных, зародившихся в одном регионе. В лице Хефте, как знал Берт, ислам имел человека, отлично разбиравшегося в конфликтах, симпатиях и религиозных взглядах.

– Правда, – сказал Берт по-английски. – Там, где цвета соприкасаются, возникает цветовая неразбериха.

– А где в жизни, брат мой, – ответил Хефте по-арабски, – нет неразберихи? Любимая, – повернулся он к Нэнси Ли, – ты записала, что полковник Френч каждый день или через день выходил из канцелярии в полдень или чуть позже, а возвращался через 90 – 100 минут? То же самое и с еврейкой Вейл, и в те же самые дни. – Он посмотрел на Берта. – Не улыбается ли нам Аллах?

Нэнси хихикнула.

– Ты чудно говоришь. – Она закрыла глаза.

Хефте улыбнулся.

– Сегодня в газетах мы прочли об этом рискованном празднике, придуманном женой посла. Брат, наверняка ты уже тысячу раз думал о том, что это – ловушка Сатаны или чудесный дар Аллаха.

Берт с тревогой взглянул на американку, но понял, что она дремлет на длинном оранжевом диване. Ее голова лежала на восьмиугольной фиолетовой подушке с серебряными блестками. Он и Хефте отошли в дальний конец комнаты к окнам, из которых была вдали видна Белгравия-сквер.

Мужчины смотрели на лондонские вечерние пробки на улицах. Такси, лимузины, автобусы, грузовики тихо ждали, когда загорится зеленый свет и можно будет немного продвинуться.

– Какие англичане дисциплинированные, – тихо сказал Хефте.

– Как овцы, – пробурчал Берт.

– Если бы впереди у нас был месяц! – резко и сердито воскликнул Хефте. – Но вместе с завтрашним днем у нас всего пять суток.

– Ты прав, – согласился Берт, верный своему правилу быстро и утвердительно отвечать, говоря с арабами. Арабы не любят слышать «нет». – Но вообще-то… есть и другой путь.

Впервые светло-карие глаза Хефте обратились к Берту.

– Объясни.

– Ты согласен, – начал Берт, – что мы можем напасть на особняк посла?

Хефте на секунду задумался.

– Да.

– Но долго ли мы сможем удерживать Уинсфилд-Хаус во время переговоров – ведь они могут затянуться на дни и недели.

– Верно.

– Все это время, – продолжал Берт почти без паузы, – враждебный городок будет вокруг нас, а наши силы попытаются уничтожить.

Они перешли с арабского на английский и говорили тихо, чтобы не разбудить спящую девушку.

– Хефте, – спросил Берт патетически, – неужели Сатана терпит поражение лишь тогда, когда мы опустошаем его карман? На каких скрижалях начертано, что мы не можем посрамить Сатану, уничтожив его жирных избранников?

Девушка перевернулась и начала посапывать. Хефте надолго замолчал. Берт видел, как светло-карие глаза выразили мучительное размышление.

Они были независимы, но осознавал ли Хефте различие между их собственной, весьма оппортунистической, группой и той ортодоксальной, что была в их стране и направлялась на Запад как ракета, летящая в одну цель? Их люди не имели точно поставленной задачи. Нужно было находиться за пределами вражеской территории, пока не определялась ситуация. Именно поэтому их финансировал такой спонсор, как доктор Хаккад. Именно он оплачивал их счета, следил, как продвигается дело, участвовал в разработке планов. Их зависимость от него была унизительна. А ведь Хаккад был всего лишь банкиром, занимался ростовщичеством, запрещенным Кораном.

Берт поджал свои тонкие губы. Непоследовательность ислама, противостояние сект всегда беспокоили его. Колебания Хефте сейчас убеждали его, что того тоже смущала бесконечная сложность целей и средств; у Хаккада не было таких колебаний: его цель – выкуп. Но политическая акция, которая потрясет четыре части света, будет еще внушительнее, не рассчитывая на выкуп. Поймет ли это Хефте?

В глазах Хефте появился блеск: то ли от солнечного луча, подумал Берт, то ли от удовольствия.

– И то и другое. – Хефте тихо вздохнул. – Да, и то и другое. Как… замечательно.

* * *

Нед Френч вышел из офиса налоговой службы в северо-западном конце подвала канцелярии. Он разговаривал там с сотрудницей по поводу длительной аудиторской проверки американского бизнесмена, живущего в Лондоне, которую она пыталась завершить.

– Он нас водит за нос почти пять лет, – жаловалась сотрудница. – Фамилия парня Вимс. За это время он дважды менял работу.

– Ну и что он вытворяет? Скрывает доходы?

– Мы начинаем всегда так, – сказала женщина, хищно улыбаясь. – Так или нет, но это всегда подтверждается. Называется: «виновен, пока не докажет невиновность».

Неду стало жаль Вимса, кем бы он ни был.

Френч направился к убежищу П. Дж. Паркинса. После обычной задержки с замками, огромный, кряжистый, как пень, мужчина появился в дверях, заслоняя собою почти все пространство; только хаотический беспорядок был заметен в его офисе-мастерской.

– Вы по поводу несчастного случая, полковник?

– Как бегун?

– Царапины, ушибы и сломанный палец. Убедившись, что с головой все в порядке, видимо, выпишут из больницы.

– А как водитель «мини»?

Что-то стремилось прорваться наружу изнутри кряжистого фасада. Неду показалось, что веселый огонек мелькнул в глазах Паркинса.

– Водитель в тюряге. Это его третье нарушение. Он бандит что надо.

– Хорошо. Надеюсь, что он не улизнет.

– Не улизнет? – повторил Паркинс. Он издал звук, похожий на пыхтение далекого паровоза. – Не улизнет? – снова спросил Паркинс, едва удерживаясь от смеха. – Парень до сих пор не может отдышаться! – Он хохотнул и снова обрел непроницаемо-деревянное выражение.

– Вот так смотрит на это Билл, полковник, – добавил Паркинс, говоря о полиции на жаргоне, принятом как у копов, так и у мошенников. – Им, между прочим, не интересны ни свидетели, ни какой-то там «форд-фиеста».

– Спасибо.

– Ну что вы, полковник.

– Всего хорошего.

Паркинс взглянул на часы.

– Ого! Уже пора уходить. Вот и еще один понедельник закончился.

Нед решил ограничиться обычной любезностью. Его отношения с П. Дж. Р. Паркинсом были довольно деликатного свойства: каждый из них скрывал, кто он на самом деле.

Френч медленно поднялся этажом выше и помедлил у окна коридора, чтобы взглянуть на площадь: люди расходились по домам; было поздно. Ритм движения толпы в Лондоне всегда удивлял Неда: никто, ни отправляясь на службу, ни возвращаясь с нее, не спешил. Отвечать по телефону, кстати, тоже никто не торопится. Не меньше шести раз звонит телефон. Наверное, только в каком-нибудь средиземноморском городке такой же ленивый темп жизни.

Как это бывало к концу дня, выглянуло солнце, озарив город розовым светом. Тень Наблюдателя, похожая на пугало, вытянулась далеко за пределы лужайки.

Из-за плакатов над головой Наблюдателя тень казалась квадратной и напоминала Авраама Линкольна в цилиндре. Да нет, с красным, белым и синим цветами на плакате он был вылитый… дядя Сэм!

Нед заметил, что никто не обращал ни малейшего внимания на бедолагу. Три молодчика из Национального фронта, сидя поблизости на одной из скамеек, закурили от одной зажигалки – значительно, как посвященные, выполняющие ритуал. Когда еще вился сигаретный дымок, со скамейки поднялся самый крупный и плотный из них – почти без шеи и с шарообразными бицепсами. Он шел как-то бочком и вид его словно говорил: «Я здесь ни при чем». Это возбудило подозрения Неда.

Он видел, как крепыш обошел вокруг Наблюдателя и занял позицию неподалеку от него. Потом он дал своим «братцам» знак, подняв вверх большой палец и подмигнув. Тут же все начали приближаться к человеку с плакатом.

Эта сцена напомнила ему фильмы сорокалетней давности о Второй мировой войне, время от времени их крутили по телевидению. В этих фильмах люди в обтрепанной одежде собирались у подпольных радиоприемников, напряженно ожидая полночного стука в дверь.

Мысли Неда перескочили на Арона Химница, старого профессора философии в Чикагском университете. Странно работает мозг. Нед начал день, вспомнив одно из любимых словечек профессора – «беспорядочный».

Занятные люди эти евреи-буревестники. Всегда в центре любого урагана. Даже Иисус Христос создавал проблемы для Понтия Пилата. Единственной миролюбивой еврейкой, которую знал Нед, была Джейн. Остальные всегда были в водовороте событий, словно они были в эпицентре любой беды.

Химниц легко понял бы суть того, что должно произойти на Гросвенор-сквер. Он не видел бы в этом садистского наслаждения, которое испытывают, причиняя боль слабому – тому, кто не может ответить. Химниц подвел бы философскую базу.

Внизу на площади было мало прохожих. Через минуту-другую три молодчика накинутся на одного карикатурного дядю Сэма.

Он взглянул на свои новые часы. Ну и черт с ними, какое дело ему до того, что какой-то бедолага будет избит местными фашистами? Пусть вмешается прохожий-англичанин: ведь это его фашисты. В Англии часто случается – старики становятся жертвами молодых то ли из-за денег, то ли из-за того, что можно безнаказанно избить их.

Человек с плакатами очень подходил для расправы. Нед видел, как крепыш подходил все ближе. Его дружки были не более чем в ярде от Наблюдателя.

«Ну кто мне этот Наблюдатель», – спрашивал себя Нед.

Он увидел, как крепыш достал из правого рукава двухфунтовый кусок дюймовой трубы.

– Господи, – замычал Нед, бросился вниз, перепрыгивая через ступени, и выскочил на улицу через главный вход.

На лужайке головорез занес руку с трубой, чтобы ударить Наблюдателя в область почек. Его друзья уже сорвали с Наблюдателя плакат. Проскочив между движущимися машинами, Нед выбежал на площадь и бросился вперед как раз в тот момент, когда крепыш обрушил удары на спину старика.

– Эй! – закричал Нед, приближаясь. – Эй, ты!

Никто из молодчиков не обернулся. Один из них подсек Наблюдателя под колени, и тот упал на землю. Все трое принялись бить его ногами.

– Эй вы, мерзавцы! – еще громче заорал Нед.

На этот раз окрик подействовал. Коренастый криво ухмыльнулся, когда Нед бросился на него. Он взмахнул трубой, норовя попасть Неду в лицо.

Но Нед отскочил на шаг в сторону, перехватил правую руку молодчика, вырвал трубу и ударил ею парню поддых. Двое других с изумлением смотрели, как крепыш, согнувшись вдвое, рухнул на траву рядом с Наблюдателем и начал скулить. Они бросились наутек.

Через мгновение крепыш вскочил на ноги и рванул за дружками. В нескольких ярдах, уже на безопасном расстоянии, он остановился, смахнул блевотину с губ и крикнул: «Ты свое получишь, янки паршивый!» И побежал дальше.

Нед опустился на колени возле Наблюдателя.

– Как ты, старикан, все в порядке?

Голос мужчины был сдавлен от боли.

– Не трогай меня.

Нед услышал американский или канадский акцент. Мужчина был того же возраста, что и его отец, но совершенно опустившийся. Френч оглядел площадь, ища того, кто помог бы ему перенести старика или вызвать «скорую». Но площадь была пуста.

Наблюдатель с трудом поднялся на колени.

– Посмотри, что ты сделал с моим плакатом.

– Не я, а хулиганы. Но, честно говоря, я не очень жалею об этом.

– Ты из этого чертова посольства?

– Да.

Худое, изборожденное морщинами лицо старика будто окаменело. Он начал подниматься на ноги, оттолкнув протянутую ему Недом руку.

– В твоей помощи не нуждаюсь, – проворчал он. Медленно и удрученно, он принялся собирать обрывки плаката.

– Не скажешь ли мне кое-что? – спросил Нед.

– Едва ли.

– Что у тебя за проблемы с США?

Звук сдерживаемой ярости вырвался из плотно сжатых губ Наблюдателя.

– Господи Иисус Христос, ну может ли быть большее оскорбление! – Держа обрывки плаката, он захромал прочь в сгущающиеся сумерки.

Нед долго стоял, не двигаясь. На поле битвы никого больше не было – молодчики и жертва, прохожие – все исчезли куда-то. Мерзкие слова, правда? Извините, профессор Химниц. Мерзкие люди. Нед чувствовал себя полным идиотом, сохранив шкуру дяди Сэма.

Но, сказал себе Нед, если он и в самом деле гражданин США, я должен был его спасти.

Чувствуя слабость и тяжело дыша, Нед поплелся в посольство и поднялся к себе в офис. Он увидел, что дверь Шамуна открыта. От него выходил посыльный. Нед уселся напротив, подождал, пока капитан запрет дверь, и закрыл глаза. Открыв их, он увидел, что Шамун подключил видеоплейер к монитору своего компьютера.

– Эту кассету прислала Лаверн. С твоей телекамеры у входной двери.

Нед кивнул.

– Я не буду тебе мешать. – Он снова закрыл глаза. – Считай, что меня здесь нет.

Через мгновение он медленно их открыл. Шамун распечатал конверт и достал кассету. Нед смотрел, как он нажал на клавиши компьютера и ждал, пока программа загрузится, а потом включил видео. Пленка была с горизонтальными белыми полосами, но легко позволяла разглядеть коротко стриженную голову посетителя, отвернувшегося от объектива. Они смотрели, как он переместился в нижнюю часть кадра, потом поднялся и пошел прочь без почтовой сумки, что заметила и Лаверн.

Лицо Шамуна было унылым. Оборудование с низкой чувствительностью, позволяющее следить за входом, вечно создает проблемы. Такое оборудование легко перехитрить. Нед помнил, как однажды в Риме грабители замазали черной краской объектив телекамеры – владелец должен был считать, что она не работает.