Текст книги "Деформация"

0. ВСТРЕЧА.

В плаще бегать неудобно. Полы бьют по голеням, путаются между ног. Зато под длинным кожаным покрывалом можно многое спрятать. Например, «Стрелу» последней модификации. Этот автомат весит больше распространенного «Калигулы» на полтора кило, но скорострельность и дополнительная обойма, дающая возможность перезарядки без прекращения огня, с лихвой компенсируют лишние килограммы. Стальная кобра растянулась по спине наискосок: крючковатый приклад выпирает над плечом, тридцатисантиметровое дуло оттопыривает плащ справа. Она даст ему дополнительный шанс, когда отработают оба «Рида». Не стоит недооценивать элемент неожиданности.

Уцелевшие остовы домов летят мимо. Некоторые выплевывают из оконных дыр каменное крошево – это все ветер. Тот, что швыряет под тяжелые подошвы маленькие куски ДВП, ошметки бесцветных обоев и острогранные полоски пластика. Сильный, скотина. Осенний.

Отовсюду высовываются металлические балки, норовят поставить подножку. Огрызки ржавых сеток цепляются за плащ ощетинившимися краями. Бетонная пыль бьет в глаза. И как на зло солнце садится все ниже.

Никто не гонится следом. Стервятникам достаточно одной жертвы. Вторая может уйти. Трусливо сбежать, не выстрелив другу в голову. Наверняка. Чтобы никто не сумел привести в сознание и пытать, постоянно выдергивая у смерти и начиная снова. Он, казалось, умер. Но в том то и дело, что казалось.

Повторяющиеся сны раздражали Криса сильнее, чем требование ректората бриться каждый день. Но если про щетину можно было забыть в выходные, то кошмары жили по собственному расписанию. Возвращались с завидным постоянством, обретали новые краски. Всякий раз Крис просыпался, запыхавшись от бега, подолгу сидел на кровати, разглядывал пластиковую обшивку стен, проверяя на месте ли трещины и следы от кулаков. Дурацкое состояние. И к сорока трем годам уже привычное.

За ним следили полсотни глаз. Крис просмотрел свои записи и, отключив, демонстративно отложил в сторону лайвер.

– Скажите честно, кому интересны политические дрязги конца двадцатого века?

Аудитория молчала.

– Как хотите. Зачет вам сдавать. – Крис вышел из-за кафедры, оперся на нее спиной и сложил на груди руки. – Валяйте, спрашивайте.

С щелчками позакрывались ноутбуки, кое-где запищали диктофоны. Студенты отключались от сетей, чтобы ни одно сказанное в аудитории слово не просочилось наружу. Крису не поздоровится, узнай ректорат, как он обучает будущих специалистов.

Несколько рук потянулись вверх. Крис кивнул одному из студентов, остальные тут же угомонились.

– Скажите, вы помните время до эко-соглашения?

Крис криво ухмыльнулся.

– Мне было двадцать три, – ответил он, отмечая, сколько девчонок зашептались, вычислив возраст. – Конечно, помню.

– При рыночной экономике жизнь действительно была хуже? Неужели замена денег на виртуальные единицы облегчила существование?

– Кому-то – да, кому-то – нет, – честно ответил Крис. – Сменились не только условия жизни, но и приоритеты. Когда учитель получает столько же, сколько директор завода, и при этом может позволить себе курорты, рестораны и качественную одежду, нет смысла резать соседу глотку. Каждый занимается тем, чем хочет, лишь бы был результат. Как следствие – кругом халявщики и лоботрясы. Я не хочу сказать, что мы многое потеряли, избавив хорошие машины и золотые унитазы от статуса «предметов роскоши». Если человек ради дорогих сигар готов жевать на обед бутерброды вместо отбивных – его право. Личностей стало меньше, гении теряются среди выскочек. Потому и культура в упадке, хотя предполагали обратный результат.

– А как бы вы решили эту проблему?

Крис почесал гладкий подбородок, улыбаясь хорошенькой студентке, задавшей вопрос, и спокойно ответил:

– Перестрелял бы бездарей.

Фразу аудитория встретила дружным хохотом.

Избавленные от рекламы улицы выглядели голыми. Из-за стройных верениц кустов и деревьев городские трассы казались безлюдными, только разноцветные коробки на колесах вдоль асфальтовой ленты, да округлые крыши уродливых домов над зеленой живой стеной. Крис не понимал, зачем доводить экологическое помешательство до абсурда. Озеленение улиц, жесткая фильтрация промышленных отходов и отказ от огнестрельного оружия – это хорошо. Но строить вместо практичных домов-коробок полусферы – это слишком. Пусть все, созданное природой, имеет округлые формы, избавление от острых углов не делает человека счастливее.

В новых домах Крис чувствовал себя червяком. Бестолковые насекомые, которым хозяева сада позволили попользоваться сомнительным яблоком. Это напоминало лицемерно искаженный коммунизм. Владельцев новых квартир называли «подколпачниками». Для Криса происхождение термина не ассоциировалось с формой домов.

Замок пискнул блокировкой.

– Свет в туалете и «Joy Division», – скомандовал Крис.

В вечернем полумраке комнаты мелькнули индикаторы включившегося проигрывателя, громыхнула музыка, из конца коридора вытянулась полоска света. Крис, не нагибаясь, стянул кроссовки, бросил на вешалку пиджак и, на ходу расстегивая брюки, прошел в уборную. Облегчился, подпевая Кертису. Умный унитаз сам включил слив, свет погас, стоило закрыться двери. Современная техника умела почти все, но заполнять холодильник так и не научилась. Крис выглянул в окно. Туч не видно, погода теплая, до супермаркета – полквартала, а кафе – в соседнем доме.

На всякий случай Крис проверил фонер – три вызова, все от Сандры и это не удивляло. Лайвер блокирует известные номера, кроме ректорского, знакомые пусть связываются с домашним фонером, а экстренных вызовов от семьи ждать не стоит. Потому что семьи нет. За последние годы только Сандра рассчитывала получить этот приоритет. И кто ей сказал, что служебные романы кончаются браком?

– Отрубайся, – приказал Крис квартире, закрывая за собой дверь.

Пятница не лучший день для спокойного ужина в кафе. Крису повезло – один из столиков пустовал. Жаль, что в центре зала. Пришлось мириться с мельтешением за спиной. Умение отключаться от внешних шумов помогло, вскоре Крис перестал обращать внимание на посторонние разговоры и долбящую по голове электронную музыку. Он пролистал на табло меню, сделал заказ и ввел свой номер. Тридцать единиц за ужин – копейки. Угрюмая азиатка-официантка принесла заказ и чек. Крис вспомнил времена, когда обслуживающий персонал улыбался и желал приятного аппетита. Вежливость исчезла из экологически чистого мира вместе с деньгами. Впрочем, Крис мало нуждался и в том, и в другом.

Холодный портер оставлял сладкий привкус, отлично сочетающийся с ностальгией. Крис сидел, вытянув под столом ноги, и скользил отрешенным взглядом по посетителям. Внутренний монолог с прошлым не позволял фиксировать детали обстановки. Но и он остановился. Крис подобрал ноги, почти лег грудью на стол, чтобы получше разглядеть женщину у окна. Если встретить такую на улице – сразу не заметишь. Бледная, худая, в узкой футболке, хотя обтягивать-то нечего. Лицо закрыто длинной челкой. Никаких побрякушек, кислотных одежд и термоядерного цвета волос. Никакой изюминки. Но внимание Криса она привлекла.

Женщина читала книгу. Бумажную.

***

Иногда коридоры клиники казались Окси чересчур узкими и прямыми. Некуда спрятаться, некуда свернуть от прицепившегося практиканта. Он уже полчаса таскался за ней по кабинетам, настырно дыша в затылок и задавая вопросы один глупее другого. Ладно, если бы по делу.

– Оксана, ну если вам не нравятся клубы, можем в кино сходить. Вы кино любите?

Кино она любила. Но не ту синтетическую эмуляцию, что пускали на больших экранах. Сплошные спасения человечества, да борьба за выживание. Тьфу.

– Послушай, Артем. – Она резко остановилась, практикант по инерции пробежал еще пару шагов. Затем развернулся и сократил расстояние до непозволительного минимума. – Тебе сколько лет? Двадцать? Мне – двадцать девять и детей заводить пока не хочется. Тем более, великовозрастных. Все понял?

Казалось, довод подействовал. Она сумела пройти пару метров без сопровождения, прежде чем свернуть в свой кабинет и успеть захлопнуть дверь перед носом опомнившегося студента.

Вторые сутки дежурства при майской жаре вымотали на нет. Окси разложила амбулаторные карты по номерным футлярам, забралась с минералкой на подоконник, глядя на желтые кирпичные бока клиники, разделенные меридианами каркасных осей. В открытое окно влетали звуки оживленной улицы, курлыканье голубей, гуляющих по карнизам, и хриплые стоны из палаты этажом ниже. Безмолвный транслятор на смежной стене пестрел новостными блоками: синие строки о научных происках, зеленые – о дипломатических передрягах, розовая кутерьма шоу-бизнеса вперемешку с желтизной светской хроники.

Из-за пекла последних дней кардиологическое отделение переполнилось. Даже считавшие себя здоровыми не выдерживали, падали прямо на тротуары под палящими лучами солнца. Информационные каналы кричали о повторении катастрофы тридцать шестого года, когда под натиском разбушевавшейся теплоты стали таять ледники Гренландии, угрожая наступлением Ледникового периода. Окси не помнила устроенную природой человечеству встряску, но сотни книг, фильмов и статей сохранили истерию пережитого катаклизма. Именно тогда остановились войны за независимость в европейских провинциях, скинули спесь азиатские гиганты, а вечно враждующие Штаты и Россия перестали отстраивать станции ПВО. Расхлябанное человечество сплотилось в борьбе за выживание.

Но Окси в экологический бум не верила. Глянцевое благородство соглашения прикрывало цинизм экономического контроля. Контроля во всех сферах. Строго нормированный прожиточный минимум, разрешения на продолжение рода, фиксирование каждого шага, техносферы квартир, выдающие лимитированные киловатты и капли воды на человека. Закапсулированная жизнь.

Пискнул замок, дверь отворилась, впуская пожилую сослуживицу. Окси повезло с коллегой. Столь же полная, сколь и добрая Настасья Михайловна была одной из немногих врачей, не утративших квалификацию после реформы, и хоть недолюбливала технику, умела найти общий язык даже с ней.

– Совсем пацана зашугала, – рассмеялась Настасья Михайловна, умываясь ледяной водой над никелированной раковиной. – Жмется у стены, икнуть боится. Ну чего ты не развлечешься?

– Бросьте. Он же детё еще, – отмахнулась Окси. – Уже прицепился – не отодрать, а дальше – хуже.

– Сама ты детё. Хороший мальчишка, не испорченный. Ему бы кольцо из носа вынуть и вообще лапочка будет. Ладно, ладно, отстану. Взрослая уже, сама разберешься. Но послушай старую тетку, Окси, мужик тебе нужен. Хороший мужик. Такой, чтобы у-ух.

– Да где ж его взять? Такого, чтобы у-ух.

– Сидя дома – нигде, – уверила Настасья и тут же всплеснула руками, указывая на транслятор. – Слышишь, еще одного экстрагента взяли. Весь день талдычат.

– Да ну? – от упоминания государственных киллеров Окси поежилась, будто солнечные лучи перестали согревать спину. – Он последний?

– Да кто ж его знает. Этот прикидывался компьютерщиком, жил себе спокойно. Как раскрылся – не знаю. Убил, наверное, кого-нибудь. Ты ж понимаешь, как волка не корми, а все равно глотку перегрызет.

– Зря вы так, Настасья. Может, человек действительно пытался спокойно жить. Он ведь не просился в экстрагенты. Я слышала, их еще детьми забирали, воспитывали, перекраивали. Татуировок понаставили, чтобы от нормальных людей отличать. А теперь отлавливают. Как собак меченных. Это очень похоже на предательство. Разве нет?

– Может, ты и права, дочка. А все равно страшно. Одно дело – не знать, чего ждать от человека, другое – не знать от кого ждать. – Настасья Михайловна набрала из-под крана воды в тяжелую керамическую кружку. – Мне показалось или ты их оправдываешь?

– Нет, конечно. Но и в справедливость девятого отдела не верю. Подумайте сами, если раньше революции совершались честно, в открытую, то пацифисты эко-соглашения пошли другим путем. Они демонстративно уничтожали оружие, выкрикивали лозунги «Природа не терпит насилия», «Мир человечеству» и прочий фарс. А в это время сотни профессиональных убийц стирали бунтарей.

– Окси, ты судишь как подросток. Так уж устроена жизнь, чтобы построить что-то хорошее, надо сломать что-то плохое. Для экстрагентов война никогда не закончится. Их-то убивать учили чуть ли не на уровне инстинктов. Ты представь, живет человек с тобой на одной площадке, здоровается каждое утро, соль попросить заходит, а потом – бах! – и придушит. Я не хочу бояться каждого встречного, но вынуждена, пока жив хоть один экстрагент.

Продолжать спор Окси отказалась.

Задерживаться на дежурстве не пришлось. Но и запираться в квартире пятничным вечером претило. Отчего-то именно сегодня привычное одиночество стало в тягость.

Окси оставила машину на стоянке и зашла в соседнее кафе. Есть не хотелось. Она заказала сок и несколько минут изучала посетителей. Мужчины, женщины, молодежь. Все яркие, как неоновые огни клубов, все радостные и беззаботные. Невозможно обвинять в чем-либо власть, чьи подопечные столь счастливы.

Второй стакан опустел, Окси не спешила уходить. Наблюдая за шумными незнакомцами, она впитывала их энергию, чтобы потом бороться за жизни таких же людей. Даже если снова придется провести в клинике двое и более суток. Оно того стоит. Окси достала из сумочки маленькую потрепанную книжку, купленную пять лет назад в антикварной лавке. Бумажные издания считались архаизмом, да и зачем таскать с собой макулатуру, если можно читать с экрана лайвера? Пластиковая коробка десять на пять сантиметров заменила людям и карманные компьютеры, и телефоны, и живое общение из-за постоянного доступа ко всем мировым сетям. Что уж говорить о литературных томах. Но у Окси с книгами были особые отношения. Она любила их почти до одушевления. Шорох листков, стершиеся местами буквы, загнутые уголки – маленькая жизнь, которой можно коснуться, в отличие от файлов. Подобной нежности помимо книг удостаивались только старые фильмы на древних дисках DVD-формата. Несколько лет назад Окси удалось раздобыть рабочий проигрыватель старше ее самой, и с тех пор на полках, рядом с книгами появились пластиковые коробочки дисков. Нечастые гости порой подтрунивали над причудливой коллекцией, некоторые мужчины пытались заработать расположение хозяйки, обещая достать эти фильмы на более надежных современных носителях, но Окси отказывалась. Для нее любить – означало бояться потерять.

***

Ровные строки вызывали воздушные образы. Рожденное воображением мутно-серое небо, укрытые дымкой стволы вековых деревьев, пенящееся брюхо голубого моря соседствовали с яркой толпой, пульсирующей в такт флюорисцентному освещению кафе. В каких бы облаках Окси не витала, боковое зрение сканировало окружение до мельчайших деталей. Ничто не осталось без внимания: подвернувшийся край фартука официантки, неисправная кнопка лайвера мальчишки за соседним столиком (приходилось нажимать несколько раз, прежде чем она сработает), распущенный галстук у мужчины, который, между прочим, уже минут двенадцать пялился на Окси. Она отвлеклась от выдуманных миров и, не отрывая взгляда от строк, рассмотрела незнакомца. Раскованная поза, прищур циника, взъерошенные волосы и неуместные при черном костюме коричневые кроссовки. Субъект явно не принадлежал к числу мужчин, добивающихся женщины. И подходить первым себя не утруждал. Окси отложила книгу, посмотрела в упор на незнакомца. «Мужик тебе нужен, Окси», – вспомнился наказ Настасьи. Может, и нужен, только не прилипчивое ярмо, а ни к чему не обязывающее перекати-поле.

Окси залпом допила остатки сока, сложила в сумочку книгу и подошла к незнакомцу.

– До моего дома – пара шагов, – без предисловий сказала она.

Субъект, не меняя равнодушного выражения лица, поднялся и двинулся вслед за Окси.

«Подколпачница», – подумал Крис, открывая подъездную дверь пузатого дома. Идущая впереди женщина не тянула на его идеал красоты, но бесхитростная манера знакомиться и целеустремленность импонировали. Такой не обязательно дарить цветы, звонить каждый день и водить по клубам. Криса подобный расклад вполне устраивал.

Квартира поприветствовала хозяйку мягким баритоном. Крис ухмыльнулся, узнав шекспировские строки, но от комментариев воздержался. В конце концов, каждый волен настроить техносферу жилища по своему вкусу, и цитирующая классику машина оригинальнее, чем плюющаяся сленгом. Нормальную речь мало кто использовал, включившийся от неосторожного слова чайник или распахнувшиеся шторы могли оказаться не кстати.

Небольшая круглая комната освещалась квадратом тусклых люминесцентных ламп. Похожая на слепой глаз кровать предназначалась для одного. Криса это не расстроило – напротив, хозяйка явно дорожила суверенитетом.

Окси вошла в комнату бесшумно. Крис напрягся, неожиданно обнаружив ее за спиной.

– Я видела, что ты заказывал в кафе, – пояснила женщина, поставив на овальный стол бутылку портера, и принялась неторопливо раздеваться.

Крис с нескрываемым любопытством наблюдал за оседающей на кресле одеждой. Футболка, джинсы, лифчик. Уличная проституция сгнила на той же помойке, что и деньги. Для свободного секса существовали дома гетер, доступные всем и каждому. Оплаты эта девица не попросит, от чего ситуация все больше забавляла Криса. Черт возьми, его сняли, взяли на прокат, как бесплатную гос-машину.

Покрывало упало с кровати. Крис скинул рубашку, затем брюки, подошел к постели с твердым намерением не целовать партнершу в губы. Давешние проститутки не допускали подобной вольности, чтобы не влюбиться. Чушь, конечно, но Крис решил играть по правилам.

Сдержаться ему не удалось. Слишком чувственной оказалась партнерша, слишком чуткой. Будто давно знала его. Досконально, до ритмики сердца, до самого маленького шрама. Это пугало и интриговало.

Крису пришлось вжаться спиной в округлый пластик стены, чтобы ненароком не скинуть женщину с узкой кровати.

– Я – Крис.

– Окси, – ответила партнерша и пожала ему руку. – Мне было хорошо.

– Не за что.

Все произошло легко и просто до умиления. С кровати Окси наблюдала за сборами Криса. Он не спеша натянул брюки, набросил рубашку и, прихватив портер, подошел к шкафу.

– Забавная коллекция, – заметил Крис. Выудил из плотного ряда томик «Айвенго», присвистнул, увидев год издания. – Рыцарей любишь?

– Разве можно не любить? Они за своих королей и женщин на смерть шли, причем, добровольно.

– А еще мылись раз в год, чистили рот чесноком и срали прямо в латы. Не знала?

Окси передернула плечами. Она не собиралась отказываться от сказок, какая бы дикость ни стояла за красивыми картинками. Раз нашлись люди, воспевшие подвиги, значит, рыцари того стоили.

– Ты что историк?

– Высший университет искусств.

– Впечатляет. Туда всякую шваль не пускают.

– Если разглядят – не пускают, – Крис произнес это спокойно, без тени иронии, так, что Окси не решилась делать выводы, шутит ли он. – А ты?

– Врач. Кардиолог.

Видимо, вопрос был задан из вежливости. Крис не снизошел до комментария.

– Я пошел.

Он поставил пустую бутылку на стол и, не оборачиваясь, вышел из комнаты. После минутной возни в прихожей пискнула блокировка входной двери. Мягкая тишина смешалась с усталостью и успокоила, словно впрыснутый в вены кубик морфина.

– Я был бы твой, о Ночь! Но в сердце льет волненье… [1]

Не дожидаясь продолжения, техносфера погасила свет по всей квартире, задернула шторы и отключила питание приборов. Окси укуталась в одеяло. В замутненных дремой мыслях проступило грубоватое лицо Криса. И Окси ни минуты не сомневалась, что они еще встретятся.