Текст книги "Наследство опального генерала"

Альтмарк Л.Ю.
Наследство опального генерала

Tabula rasa (лат. – «Чистая доска») – латинское крылатое выражение, которое используется для обозначения гносеологического тезиса о том, что отдельный человеческий индивид рождается без врождённого или встроенного умственного содержания, то есть чистым, его ресурс знаний полностью строится из опыта и чувственного восприятия внешнего мира…

Википедия

…а потом всё начинается.

Автор

Наследство опального генерала

Роман

Предисловие

Сюжет романа «Наследство опального генерала» практически полностью придуман автором. Но грош цена была бы роману, если бы автор в своих фантазиях не опирался на конкретные даты, цифры и документальные свидетельства описываемых событий. Просто сама по себе тема, поднятая на страницах книги, настолько актуальна и неоднозначна, что волей-неволей автору приходилось усмирять полёт воображения и опираться на документально подтверждённые факты. Но и здесь – признаюсь честно! – приходилось многое додумывать и сочинять…

Прообразом одного из главных персонажей, о котором в романе сказано довольно много, но при этом он ни разу так и не появился на страницах книги, – генерала Зенкевича – послужил реально существовавший советский, а впоследствии российский генерал Анатолий Демьянович Кунцевич, с именем которого до сих пор связано множество тайн и совершенно необъяснимых событий. Вероятно, спецслужбы некоторых стран могли бы дать исчерпывающий ответ, но они, увы, молчат. Едва ли нам удастся разгадать в ближайшем будущем, каким человеком был генерал на самом деле, и как в действительности сложилась его судьба. Официальная версия его гибели, как ни странно, ставит больше вопросов, чем даёт ответов. Гриф секретности скрывает от нас многие свидетельства и документы из того не столь уж и далёкого от наших дней времени.

Автор позволил себе немного пофантазировать и предложил свою схему развития событий. Надеюсь, что в качестве одной из вероятных версий происходивших событий его предположения вполне могли иметь место.

Часть 1

1

Взаимопроникновение языков у нас в Израиле – совершенно замечательная вещь. И крайне любопытная. Иврит – это, конечно, наше всё, но выучиваем мы его, приехавшие из разных стран, а без этого никуда не денешься, довольно однобоко и, как бы я сказал, с уклоном в свой родной язык страны исхода. И, наоборот: спустя какое-то довольно непродолжительное время, даже разговаривая между собой, мы почти не замечаем, как органично в родную речь вклиниваются становящиеся паразитами ивритские слова. И мы уже не знаем, как выразить без этих словечек свою мысль на языке, который, как нам казалось раньше, мы всегда знали в совершенстве.

А так как нашего русскоязычного брата в Израиле уже больше миллиона, то и становятся эти родные-инородные вкрапления чем-то само собой разумеющимся. Вот, например, расхожее словечко «беседер11
  Беседер – в порядке, ладно.


[Закрыть]». Как без него объяснить кому-то, даже из своих, что ты с ним согласен, понял мысль собеседника и нисколько ему не возражаешь? А, кроме того, в этом слове ещё тысяча оттенков, выражающих самые различные эмоции. Как, впрочем, и во многих других ивритских словах, ставших нам жизненно необходимыми.

Взять общеупотребительное израильское выражение «хаваль а-ля зман22
  Хаваль а-ля зман – очень плохо.


[Закрыть]». Перевести-то его дословно проще простого – «жаль времени», а по смыслу здесь целая гамма душевных переживаний. Это и разочарование, и укор, и обида, и ещё чёрт те знает что. Когда услышишь такое в свой адрес, знай, что ты близок к тому, что тебя готовы вычеркнуть из списка хороших парней или надёжных работников. Девушка с тобой разругается в пух и прах, знакомый больше не позвонит по телефону, а приятель по Фейсбуку просто забанит… Тут, брат, держи ухо востро.

Я уж не говорю о двух других замечательных словах, особо любимых в разговорах нашими великосветскими дамами, недоучившими язык страны проживания и потихоньку теряющими язык страны исхода. Это легендарные «мамаш33
  Мамаш – на самом деле.


[Закрыть]» и «давка44
  Давка – на самом деле.


[Закрыть]». Никакой нагрузки они, как выясняется, не несут, зато служат прекрасными связками, заменяющими, но не исключающими в беседе излюбленное коренными израильтянами мычание «э-э…».

Таких ивритско-международных слов можно привести не один десяток, даже не сразу вспомнив их по причине того, что они уже плотно засели в наших мозгах, и не сразу догадываешься, откуда ноги растут. В языковой же метрополии эти словечки вызовут, в лучшем случае, недоумение и непроизвольное вращательное движение указательного пальца у виска твоего оппонента. Увы, проверено практикой.

Так же и исконно русские слова органично вливаются в местный иврит сперва на положении слов-паразитов, а потом всё нахальнее и нахальнее претендующие на статус общеупотребительных и почти литературных. Чего стоит только наше излюбленное и слегка адаптированное под ивритскую грамматику «кибенемат», переводить которое, надеюсь, русскоязычному человеку не надо. Этакий мощный отсыл к такой-то матери куда ярче и образней традиционного ругательного посыла «лех ле-Азазель» к невинному полубиблейскому-полубулгаковскому чертяке по имени Азазель. Местный человек реагирует на это бурно и гневно, а наш – только посмеивается, как над детишкой, притащившей из яслей первое бранное словечко…

Да и вообще, наши родимые ругательства давно и по-хозяйски полноводной рекой влились и до сих пор вливаются в океан возрождающегося иврита, обогащая его красочной цветистостью и неповторимой образностью. Без наших исконных ругательств речь моих и не только моих соотечественников была бы скучной и невыразительной. Да и с нашим русскоязычным братом общаться аборигенам без подобных точек пересечения было бы намного сложнее. Это вовсе не означает, что мы – какие-то грубые и злоязычные «понаехавшие» гунны, просто… просто мы дополняем друг друга тем, чего у каждого недостаёт. Наша епархия – ругательства и образные, яркие эпитеты. Великая русская литература, балет и космос – ах, оставьте это, пожалуйста, здесь это никому не интересно! Вот если бы какой-то Миклухо-Маклай привёз новых бус и зеркал…

Подобные лингвистические открытия время от времени посещают мою начинающую седеть голову, тем более, на нынешней моей работе её занять почти нечем. Вот и тренируемся потихоньку в сочинении подобных перлов остроумия, правда, когда настроение хорошее. Когда кто-то его портит, тогда шарики в черепной коробке начинают прокручиваться в обратную сторону, и мысли становятся злыми, колючими, а порой даже трагическими. На ум же приходят исключительно упомянутые бранные выражения – как на русском, так и на иврите. А следом – арабские, английские, французские и ещё бог знает какие. И уже не разберёшь, что тут круче. Всё из того, что отложилось в памяти, идёт в ход.

Изредка я записываю отдельные фрагменты диалогов на бумагу, прикидывая, что когда-то непременно сочиню эпохальный роман о нашей репатриантской жизни в Израиле, и этим романом будут зачитываться все подряд – даже те, кому эта жизнь не интересна и не близка. Хотя эти-то как раз зачитываться не будут. Оно им надо? Свои бы бывшие земляки снисходительно пролистали будущую книжку и не строили козью морду при виде обложки, на которую я непременно помещу какое-нибудь ключевое общеупотребительное слово позабористей…

И хоть за моими плечами московский литературный институт имени Горького, работу по специальности найти в Израиле мне так и не удалось. Впрочем, и в стране исхода нет больше таких работ, на которые требовались бы специалисты моего профиля. Разве что рыночная торговля китайским ширпотребом или традиционная излюбленная котельная в придачу к романтической дворницкой метёлке. Так что я не сильно заморачивался с поисками. Тут не только литераторы, но и журналисты остались без дел, поэтому… Книжки можно писать и в домашних условиях, находясь в свободном полёте, а вот на хлебушек насущный приходится зарабатывать каким-то другим, менее интеллектуальным трудом, и не исключено, что физическим. И это, увы, более необходимо сегодняшнему обществу, нежели создание нетленных литературных шедевров.

И как в воду глядел.

Сегодня у меня самая лучшая, наверное, профессия на свете – работаю в мебельной мастерской, строгаю деревяшки и собираю мебель по заказам израильских трудящихся. Богачи, конечно, покупают готовую мебель в фирменных магазинах, а человечек попроще идёт в такую, как наша, мебельную мастерскую.

Мне нравится резать и строгать душистое тёплое дерево, подгонять детали будущих шкафов и сервантов по размерам, покрывать лаком гладкие поверхности, когда на твоих глазах вдруг начинает проявляться и оживать, словно по волшебству, причудливая фактура древесины. И это мне, как несостоявшемуся инженеру человеческих душ, всегда интересно и загадочно.

Выдам даже такую крамольную мысль, что наши характеры – а о чём ещё рассуждать творцу нерождённых шедевров?! – очень напоминают эти древесные фактуры. Взять, например, дуб. Напрасно ассоциируют его с тяжеловесностью, твёрдостью и непреклонностью. Глубокие, тщательно прочерченные слои без резких поворотов и изгибов – чем вам не характер нордического и уверенного в себе человека? А бук? Нежные, не сразу различимые пласты, к которым необходимо тщательно присмотреться, чтобы понять их красоту и благородство. Карельская берёза – всегда напоминает нежное женское тело с его причудливыми полуокружностями и потрясающими по красоте изгибами. Можно бесконечно разглядывать загадочный и скрытый эротизм рисунков на поверхности из карельской берёзы… А ясень, орех, груша? С виду очень похожи друг на друга, а приглядишься – у каждого свой неповторимый характер, свои достоинства и причуды. Как у людей… Я даже не говорю о красном или розовом дереве с их яркой «индивидуальностью» и непохожестью. Но интересней всего мне почему-то разглядывать фактуру сосны. Да-да, самой простой и широко распространённой банальной сосны с её чётко вычерченными, словно скупым пером средневекового японского каллиграфа, разводами, подчинёнными каким-то своим тайным и непреложным законам, переходящими и завершающими друг друга… Характеры, честное слово, наши человеческие характеры, в чём-то неуловимо схожие и одновременно всегда разные…

Впрочем, совсем не о том я собирался рассказывать, хотя об этом сегодняшнем своём увлечении могу так же повествовать день и ночь. Кому-то это, может, покажется интересным, кому-то скучным, но с каждым днём я, наверное, всё-таки становлюсь старше и мудрей, потому что меня всё меньше занимает внешняя мишура и блёстки современной суетной жизни. Той жизни, которая всегда на поверхности. Меня больше тянет, как тех же любимых мной старых японских поэтов и графиков, созерцать потаённый ручеёк, цветок, ничтожную травинку, в которых отражается вся наша вселенная. И даже больше, чем вселенная. Люди этого, чаще всего, не замечают или не хотят замечать, хотя подспудно, наверное, об этом догадываются…

Этот невзрачный человечек незаметно протиснулся в распахнутую дверь мастерской и принялся неспешно расхаживать, разглядывая выставленные образцы мебели, а потом остановился у большого, во всю стену стенда с образцами древесных фактур. Этот стенд я придумал и сделал своими руками, любовно и по собственной инициативе, хоть наш хозяин не просил этого.

Я, конечно, сразу обратил внимание на этого человека, как и на всех перспективных клиентов, приходящих к нам выбрать или заказать мебель, но особо присматриваться к нему не стал. Ничем из общей массы он пока не выделялся, и никаких вопросов от него не поступало. Как бы я определил его по своей древесной классификации – ясень…

Хоть это, в общем-то, и не моё дело, а хозяйское, но я подошёл к мужичку и вежливо поинтересовался, сразу догадавшись, что с ним можно разговаривать на русском языке:

– Вам чем-то помочь, уважаемый? Вы хотели бы заказать у нас какую-то мебель?

Мужичок неуверенно пожал плечами и пробормотал:

– Пока нет. Я просто зашёл внутрь немного остыть от солнца на улице. Жарища там неимоверная, а у вас кондиционер работает… Я могу немного здесь побыть? Вы не возражаете?

– Пожалуйста. Может, хотите холодной водички? Принести?

Уж, не знаю, почему я стал испытывать симпатию к этому «ясеню», но хозяин, если бы находился рядом, точно отправил бы его на улицу. Сразу определил бы, что это ротозей, а не перспективный денежный заказчик. Такие, как он, прекрасно обходятся шкафами и диванами, подобранными на свалке и отреставрированными собственными руками.

– Спасибо, – он отхлебнул глоток воды из разового стаканчика и вдруг спросил, – а кто вы по настоящей своей специальности? Я же вижу, что столярничать недавно начали.

– Что-то неправильно делаю? – усмехнулся я. – Не так дрель или рубанок в руках держу?

– Нет. Просто по вашему лицу видно, что на прежней родине вы совсем другое образование получили. Не столярное.

Если говорить честно, такие разговоры у меня уже в печёнках сидят. Соплей и обид на неизвестно кого в этой стране от нашего брата, нового репатрианта, всегда выше крыши, а толку от жалоб и обличений ноль. Все мы в «прежней жизни» были директорами, космонавтами и заслуженными артистами, вот только здешнему народному хозяйству эти наши замечательные качества и прежние заслуги не понадобились. А пригодились руки, которыми мы можем пилить, строгать, снимать апельсины с веток, прокладывать дороги в пустыне, подметать улицы. Свой выбор в новой для нас реальности мы делаем, вопреки всеобщему убеждению, ежедневно и на протяжении многих лет. Даже добравшись до каких-то высот. Правда, ассортимент возможностей невелик, но… не нравится имеющееся – меняй сферу деятельности, шевелись активней в поисках, только не притормаживай и не плачь в очередную подвернувшуюся жилетку. Если можешь, учись и продолжай заново штурмовать уже взятые когда-то на прежней родине вершины, а за ними будут новые, но и для них нужны силы, желание и воля…

Ни о чём этом с незнакомым человеком разговаривать я, естественно, не стал, лишь кивнул ему головой и отвернулся.

– Вы на меня обиделись? – не отставал он и подкрался поближе.

– Нет, конечно, с чего вы взяли? Сами-то вы, наверное, совсем недавно в стране? Поэтому вас и интересуют подобные вещи. Скоро вам надоест об этом говорить.

– Вы правы. Ещё полгода не прошло с моего приезда. – Мужичок вздохнул и отвёл взгляд. – Найти работу по специальности почти невозможно.

– В вашей ситуации нужно сперва язык выучить, а потом уже о работе думать. А вы кто по специальности?

– Инженер-химик. Раньше работал в фармацевтической промышленности.

– Хорошая профессия, – улыбнулся я, – непременно найдёте себе что-нибудь подходящее. Главное, не унывать и упорно пробиваться.

– Эх, ваши бы слова да богу в ушки…

– Вы один здесь или с семьёй?

– Семья пока там, – он неопределённо махнул рукой в сторону, – хотят сперва посмотреть, как я устроюсь на новом месте, а потом будут решать, ехать сюда или нет.

– То есть могут к вам и не приехать?

– Что вам сказать… – Мой собеседник огорчённо помотал головой и вдруг спросил. – А когда вы работу заканчиваете? Может, посидим где-нибудь в кафе, попьём пива, поболтаем? А то я совсем тут дошёл до ручки и одичал – не с кем словом переброситься. Все заняты своими делами. Максимум, двумя-тремя словами объяснят, что безумно устали или опаздывают на важную встречу, и дальше по делам побежали…

Не знаю почему, но мне стало жалко своего неожиданного собеседника:

– Сейчас особо срочной работы нет, поэтому хозяин не станет возражать, если я уйду, скажем, через час. Устроит?

– Хорошо, я зайду за вами.

После ухода мужичка, имени которого я так и не узнал, некоторое время я раздумывал о том, что не очень-то сладко приходится таким, как он, приезжающим в одиночку и, казалось бы, расчётливо оставляющим семью на прежнем месте жительства до лучших времён. Семье-то, конечно, хочется приехать на всё готовое, но как им объяснить, что собственную квартиру, которой в одиночку никогда в жизни не купить, даже имея хорошую по местным меркам зарплату, ему никак не потянуть. А ведь хочется и создать вокруг себя мир, в котором всё комфортно, спокойно и обжито… Только чудес на свете не бывает. По крайней мере, мне ещё ни разу не доводилось встречать человека, сумевшего без особых усилий взлететь к вершинам, а вот упавших и погрузившихся на самое дно нищеты и безысходности – сколько угодно. Не уверен, что мой собеседник из числа везунчиков. Как, впрочем, наверное, и я. Хотя мне грех жаловаться…

Однако через час, как мы договаривались, никто за мной не зашёл. Потеря, в принципе, небольшая, поэтому я неторопливо собрался и вышел на улицу. Можно было, конечно, сразу отправиться домой, как я поступал всегда, но… раз уж был разговор о кафе и пиве, то не отказываться же от запланированного удовольствия!

Идти одному в кафе мне не захотелось. Уныло сидеть в уголке, прислушиваться к разговорам за соседними столиками и разглядывать пузырьки в высоком стеклянном стакане – такое времяпрепровождение в одиночку никуда не годится. Тоска смертная. Тем более, мне не хотелось шума и громкой музыки, от которой вибрирует и подпрыгивает стул под тобой. Нет, лучше в кафе не идти.

В ближайшем магазинчике я купил три бутылки «маккаби»55
  «Маккаби» – сорт израильского пива.


[Закрыть] и решил расположиться в скверике неподалеку от набережной, где всегда полно людей, но, по крайней мере, не такая зелёная тоска, как в кафе.

Размышлять ни о чём не хотелось, и я принялся безразлично разглядывать гуляющую публику. Тем более, солнце уже заходило, и с моря потянуло приятной прохладой. Натруженные за день мускулы потихоньку приходили в норму, а ноги наоборот приобретали приятную лёгкую расслабленность.

Посижу ещё пол часика, решил я, а потом отправлюсь домой традиционно смотреть новости по телевизору и спать. А что ещё светит человеку, честно отработавшему день, ни с кем не поссорившемуся, короче, обычному планктонному червячку, доживающему свою короткую и ничтожную жизнь в доступных и незамысловатых развлечениях? Пиво, телевизор и подушка…

– Простите, я могу здесь присесть? – раздалось за спиной.

Я обернулся и с удивлением посмотрел на невысокую загорелую женщину в огромных светозащитных очках, держащую под мышкой сумочку с длинной оторванной лямкой.

– Пожалуйста, – пожал я плечами, – как я могу быть против?

Женщина присела на край лавки и принялась незамедлительно пристраивать оторванную лямку на место. Краем глаза я наблюдал, как она тужится согнуть растянутое металлическое кольцо, но силёнок у неё явно не хватало.

– Дайте мне, я попробую, – наконец, нарушил я тишину.

– А вы сможете? – Дама недоверчиво посмотрела на меня, но сумку протянула.

Пока я разгибал, а потом сгибал кольцо, она с интересом разглядывала меня, потом придвинулась поближе, и неожиданно я ощутил, как она касается меня своим довольно упругим бочком. Пахло от неё каким-то тонким ароматом духов, хоть я и не специалист по запахам, но запах был действительно приятный и волнующий.

– Вот, пожалуйста. – Я протянул ей сумку и посмотрел в лицо.

– Даже не знаю, как вас отблагодарить. – Узкая смуглая ладошка легла на мою руку, и я ощутил, какая она горячая и чуть влажная.

Наверное, между мужчинами и женщинами всё-таки время от времени проскакивают какие-то волшебные искорки или – как их называют? – флюиды, которые без всяких дополнительных слов или намёков дают каждому понять, насколько он или она необходимы партнёру, притом не сегодня и не завтра, а именно в это самое мгновение, и тогда самые невыполнимые и сокровенные желания исполнятся сразу же. Никакая наука этого не объяснит, да и кому это надо? Это чувство, порыв, жгучее мимолётное желание, замутнённый рассудок…

Я не монах и никогда им не был. Правда, и увлекался дамами не так уж часто, чтобы хвастаться перед кем-то своими гусарскими похождениями или вести летопись соитий, наподобие пушкинских списков, но… что было, то было. Чего уж тут скрывать.

Её горячая ладошка спокойно лежала на моей кисти, потом я аккуратно её повернул, и вот уже ладошка легла в мою ладонь. На моё пожатие она ответила своим слабым пожатием.

– Светлана, – коротко представилась она и спросила, сразу переходя на «ты», – а тебя как зовут?

– Игорь.

Свободной рукой она сняла свои тёмные очки в пол лица, и вдруг я увидел её глаза – зеленоватые и какие-то глубокие-глубокие, без дна. Даже не знаю, какими словами их описать, но таких глаз я раньше никогда не встречал. Правый глаз слегка косил, но это только придавало женщине дополнительный шарм. Наваждение просто какое-то!

– Идём? – коротко спросила она и встала со скамейки, не вынимая своей руки из моей.

Никогда у меня ещё не было такого стремительного знакомства с женщиной, поэтому я молча встал и неуверенно потянулся за пакетом с двумя оставшимися бутылками пива.

– Куда пойдём? – срывающимся голосом спросил я.

Прозвучало это, наверное, немного глуповато, и я тут же покраснел от своего нахальства.

Светлана усмехнулась и, снова надев свои очки, ответила:

– Можно ко мне в гостиницу. Я приехала сюда по туристической визе и поселилась тут неподалеку…

По дороге я забежал в магазин и купил бутылку хорошего сухого вина и апельсины. На большее у меня фантазии не хватило. Всю дорогу до гостиницы она держала меня под руку, и я всё время ощущал её упругий и горячий бок…

2

Не знаю, что происходило со мной. Я-то думал, что почти вышел в тираж, потому что такого со мной не происходило уже долгое время. В розовой юности, когда бурлила кровь и каждую ночь в воспалённом мозгу прокручивались сладострастные эротические картинки, одна смелей другой, всё это было как бы в норме, но сейчас… Это было неожиданно и даже пугающе, но… приятно. Приятно до помрачения рассудка.

Оказывалось, что годы ни на что не повлияли, сознание всё так же туманилось, по спине перекатывалась та же сладкая морозная крупка, что и в юности, голова отказывалась соображать и трезво просчитывать возможные последствия своего достаточно опрометчивого поступка. Правда, опыта теперь, конечно же, было больше. Но какой тут, к чертям, опыт, если всё происходило как бы внове!

Мы со Светланой не спали почти всю ночь, пролетевшую, надо сказать, мгновенно, и лишь утром, когда начало светать, устало задремали. Перед тем, как смежить очи, я лениво подумал, что на работу к себе в мастерскую, наверное, сегодня не попаду. Ну, и ладно, как-нибудь оправдаюсь перед хозяином. Врать ничего не стану – он тоже мужик, понять должен, ведь и сам далеко не безгрешен. А больше мне оправдываться не в чем и не перед кем.

Обычно сны, которые снятся мне ночью, я не запоминаю, но этот сон почему-то остался в памяти, и я потом несколько раз прокручивал его и всё пытался понять, что это было. А снилось мне, что я лечу в каком-то странном мультяшном мире, вроде того, что был нарисован в битловском фильме «Жёлтая подводная лодка», вокруг меня пёстрые разноцветные существа, названий которым нет, и эти существа стремительно проносятся мимо, занятые какими-то своими делами, и никто на меня не обращает внимания. Но я упрямо лечу, и подо мной какая-то невообразимая мрачная бездна, дна которой не видно, как в неё ни всматривайся. А на душе всё равно светло и легко. Только вниз лучше не смотреть…

Странно всё это было. Хоть ни в какие предзнаменования и мистику я не верю, но ведь не случается же такое беспричинно…

Разбудил меня какой-то тихий разговор, который вёлся неподалеку от кровати, где я мирно почивал, зарывшись в подушки. Первый голос принадлежал моей новой приятельнице Светлане, а второй был незнакомый мужской. Моментально подхватившись, я сел на кровати и стал непонимающе осматриваться по сторонам.

Светланы рядом со мной уже не было, но она никуда не исчезла, а сидела, полностью одетая и причёсанная, в кресле у низкого журнального столика посреди гостиничного номера. Рядом с ней, на соседнем кресле, восседал какой-то крепкий мускулистый мужчина в джинсах и светлой полосатой рубашке.

– Кто вы? – удивлённо, но не очень испуганно спросил я у него. – Что вы здесь делаете?

– Доброе утро, Игорь! – ответил он и неторопливо закурил сигарету. – Одевайтесь, я подожду. Не будете же вы беседовать со мной в таком пикантном наряде.

Стесняться мне было некого, поэтому я быстро натянул брошенные впопыхах у кровати брюки и майку, сунул в карман закатившиеся под кровать ключи и телефон и встал около столика в ожидании объяснений.

– Понимаю, что я здесь в гостях, – начал я первое, что пришло на ум, – и не мне требовать у хозяйки номера каких-то объяснений, поэтому спрашиваю непосредственно у вас, молодой человек: что вы здесь делаете? Простите, именем вашим не интересуюсь, потому что оно мне совершенно неинтересно.

– Что я делаю в этом номере? – переспросил мужчина и усмехнулся. – Ого, как агрессивно! А мне казалось, что вам будет несколько неудобно, ведь вас застали в номере с незнакомой женщиной…

– Неудобно перед кем? – Если этому мужичку хотелось меня разозлить, то своей цели он почти добился. – С женой мы давно в разводе, ни перед кем у меня никаких обязательств нет, так что я человек свободный. Куда хочу, туда и иду. С кем хочу, с тем и провожу время…

– Это уж точно! – кивнул головой мой собеседник. – Вас никто не вправе упрекнуть, тем не менее…

– Вот именно! – перебил я его. – И я, и Светлана – люди совершеннолетние, отвечающие за свои поступки, поэтому и не нужно никого ни в чём упрекать.

– Вы так думаете? – Мужчина ещё раз усмехнулся и сосредоточил своё внимание на огоньке сигареты, которую курил. – А ведь у Светланы в России есть родственники: мать и дочь. Как вы думаете, им приятно будет посмотреть фильмик о том, как вы кувыркались в этом гостиничном номере ночь напролёт?

– Какой ещё фильмик? – удивился я. – Вы что, установили здесь камеру и снимали всё, что происходило?

Я недоумённо посмотрел на Светлану, которая всё это время молча сидела в кресле, и лицо её было бледным и растерянным.

– Да! – Мужчина рассмеялся и помахал в воздухе своим сотовым телефоном. – А как же без этого? – И заметив, что я сжимаю кулаки, поспешно прибавил. – Но-но, не стоит пытаться отнять у меня телефон. Во-первых, у вас это не получится, а во-вторых, съёмку я уже переслал, куда надо…

– И куда же вам было надо? – Я поморщился и потёр переносицу. – А главное, зачем? Вы же взрослый человек, а играете в такие глупые игрушки. Вам-то самому не стыдно? Хотите меня шантажировать и развести на деньги? Так сразу сообщаю, что денег у меня нет, поэтому вы промахнулись. И даже если бы были, вы всё равно ничего не получили бы…

– Не нужны мне ваши деньги, уважаемый Игорь. – Мужчина нахмурился и мельком глянул на часы. – Будем играть в открытую. Всё это действительно было не совсем интеллигентным розыгрышем, который понадобился лишь для того, чтобы с вами встретиться и поговорить. И Светлана, которая якобы случайно обратилась к вам вчера с поломанной сумочкой, и ночь, проведённая с нею. И даже съёмка, которая была сделана в самом деле, но никуда мною пока не отправлена…

– Вы что, шутите? – удивился я. – Дурацких детективов начитались? Для чего я вам понадобился? Не могли просто, без всяких подставных женщин, подойти ко мне на улице и сообщить о том, что хотите со мной поговорить? Неужели я бы отказался побеседовать?

– Вы бы меня просто послали подальше, особенно когда узнали бы, для чего мне нужны.

– Интересный поворот! – Я присел на край кровати и стал внимательно разглядывать этого новоявленного Джеймса Бонда, потом перевёл взгляд на Светлану. – Светочка, скажи мне, только честно, это всё какой-то глупый розыгрыш? Или ты заодно с этим человеком?

Она молча кивнула головой и отвернулась.

– И ты была в курсе того, что нас с тобой снимают?

Светлана промолчала, и тут мне, наконец, стало совсем противно.

– Как же вам, господа, не стыдно только! – Я не знал, что обычно говорят в подобных случаях, лишь махнул рукой и принялся надевать сандалии. – Никакого разговора у нас не получится даже сейчас. Можете выкладывать свои съёмки хоть всем обманутым мужьям подряд, хоть на Центральное телевидение. Гадко это всё и пошло…

Догадавшись, что я настроен решительно и через минуту уйду отсюда навсегда, мужчина поспешно заговорил:

– Не торопитесь, Игорь, и не делайте поспешных телодвижений. Вы даже не поинтересовались, о чём я хотел побеседовать с вами, если уж использовал для знакомства такой нетрадиционный способ.

– Мне это, знаете ли, абсолютно не интересно!

– Ошибаетесь. Вам-то как раз это будет очень интересно. То, что мы собираемся предложить вам…

– Простите, кто – вы? Какая-то спецслужба? Новозеландская разведка? Так вы обратились не по адресу – я работаю в столярной мастерской, где никаких секретов нет… А если бы я даже и знал какие-то столярные секреты, то после этого вашего глупейшего шантажа ни за что вам их не выдал бы!

Мужчина внимательно следил, как я одеваюсь, застёгиваю брюки, а потом сандалии, рассовываю по карманам кошелёк, ключи и телефон, и когда я уже направился к дверям, вдруг заговорщически сообщил:

– Вам передаёт привет Виктор Николаевич. Помните такого?

…Когда-то давным-давно, ещё до Литературного института, я учился в машиностроительном техникуме, где увлекался бардовской музыкой, сносно играл на гитаре и даже сочинял песенки на всевозможные темы. Там-то я впервые и столкнулся с печально известной конторой, которой нужны были стукачи, чтобы отслеживать недовольных в студенческой среде, и мне было предложено пополнить их несметную рать. Отказаться от этой замечательной возможности не удалось, потому что, с одной стороны, в конторе уже были записи некоторых моих крамольных выступлений в кругу друзей, и это в те благословенные времена спокойно тянуло на небольшой, но вполне реальный тюремный срок. С другой же стороны, моя успеваемость в техникуме была настолько неблестящей, что меня при желании начальства можно было спокойно отчислять после каждого семестра. Даже без подсказки из конторы. Но в данном случае, мне было предложено спокойное существование, а в качестве бонусной морковки весьма мощное тайное покровительство и железную гарантию, что техникум будет успешно закончен. Деваться мне было некуда, и я малодушно согласился. Более того, мне намекнули, что при малейшей строптивости вопрос с отчислением решится и без участия техникумовского начальства.

История моих дальнейших взаимоотношений с конторой была довольно прозаической и скучной. Наблюдать, выискивать и фиксировать крамолу в среде своих друзей мне совершенно не хотелось, ибо я сразу понял, что стоит обмолвиться моему куратору неосторожным словом или намёком о ком-то из сокурсников, и понеслось – человека моментально брали в разработку, начинали проверять по всем параметрам, и всегда находилось что-то такое, за что его можно наказывать. Всё-таки я не был наивным и глупым парнишкой, чтобы не понять, какой богатый опыт накопила в своих арсеналах всевидящая и всеслышащая «гэбуха», от одного упоминания про которую у людей начиналась нервная дрожь.