Текст книги "Занимательная философия"

Парадоксы

Кто бреет брадобрея?

Или говоря более привычным языком, кто бреет парикмахера? Представим себе небольшой городок, в котором есть только один парикмахер-мужчина. Часть мужчин бреются самостоятельно, остальных бреет парикмахер. Если выразить это логически, получится, что парикмахер бреет тех, кто не бреется самостоятельно. А теперь вопрос – кто бреет парикмахера? Если он не бреется сам, то он должен побриться. С другой стороны, если он бреется самостоятельно, то как парикмахер не должен себя брить. Такой вот парадокс. См.: ledi.belki.info/paradoksy

Парадокс всемогущества

«Предлагаю немного поломать голову над широко известными парадоксами. Рекомендуется читать вдумчиво и не спеша.

Этот парадокс гласит, что кто-то всемогущ, то он может создать любую ситуацию, в том числе такую, в которой будет неспособен что-либо сделать. В упрощенном варианте это звучит так: может ли Бог создать камень, который не сможет поднять?

С одной стороны, он всемогущ, и может создать какой угодно камень. С другой стороны, если он не может поднять созданный собой же камень, значит он не всемогущ! Разные философы и теологи по-разному решают эту задачу, обычно считается, что если всемогущая сущность может создать камень, который не сможет поднять, то это подпадает под ее всемогущество, но тем не менее этот камень будет для сущности неподъемным. В-общем, все запутанно, как я и обещал в заголовке»☺ (См.: ledi.belki.info/paradoksy/)

Крайние рационалисты и барон Мюнхгаузен

«В другой раз я собрался перескочить через болото… и провалился по горло в тину недалеко от противоположного берега. Мне суждена была неминуемая гибель, если бы не сила моих рук. Ухватившись за собственную косу, я вытащил из болота как самого себя, так и коня, которого крепко стиснул между колен.»

Крайние рационалисты, абсолютизирующие разум, напоминают барона Мюнхгаузена, вытянувшего себя вместе с конем за волосы из болота. Барон (из к-ф Марка Захарова «Тот самый Мюнхгаузен»), когда стал тонуть в болоте, подумал о мыслящей голове, которая должна была спасти его. И он схватил рукой себя за волосы и вытащил из болота вместе с конем.

Можно ли не имеющее смысла наделить смыслом или бессмысленное сделать осмысленным?

В 1957 г. Хомский приводил в качестве абсолютно бессмысленной фразу «Бесцветные зеленые идеи яростно спят». Но уже в 1959 г. Р. О. Якобсон показал, что стоит поднять уровень метафоризации на один порядок выше, как эта фраза станет осмысленной. Зеленый можно понимать как незрелый; бесцветный – как неинтересный, скучный; спать – как бездействовать, не приносить никакой пользы; яростно – в высшей степени, совершенно. В результате получится нечто вполне осмысленное: «Скучные незрелые идеи не приносят совершенно никакой пользы».[39]39
  См.: Руднев В.Н. Сновидение и реальность. Предисловие к книге Н.Малкольма «Состояние сна». М., 1993. С. 24–25.


[Закрыть]

Лошадь я вижу, а лошадности не вижу

Автор этой фразы:

Антисфен (ок. 444–368 до н. э.; основатель кинизма, кинической школы философии) «Лошадь я вижу, а лошадности не вижу» – манифест всех эмпирически настроенных философов, всех тех, кто отрицает общее в вещах, кто против теоретического познания, против общих рассуждений и общих правил-стандартов.

В сфере морали такой подход приводит к отрицанию принципов, общих моральных норм, правил поведения, одним словом, к цинизму и аморализму.

Остроумный ответ Гегеля всем отрицающим общее в вещах

Критикуя номиналистов, Гегель отмечал, что они уподобляют человека своего рода плавильной печи, огню, который пожирает безразличное друг другу многообразие и сводит его к единству. В действительности же ни то, ни другое не существует как таковое, обособленно[40]40
  См.: Спиркин А.Г. Философия. М., 2002.


[Закрыть].

Справка. Номиналисты считали, что общие понятия – это всего лишь имена, названия вещей (nomina в переводе на русский означает название). Крайние номиналисты считали, что нет даже общих понятий. Все понятия – слова, а слова – лишь знаки, метки вещей. Умеренные номиналисты признают общие понятия, но только в голове человека. Человек делает выводы – это свойство человеческого ума, а в самих же вещах общего нет.

Для номиналистов целое – лишь сумма частей. У них – детализированное, ситуативное мышление; они акцентируют внимание на деталях, частностях, ориентируются исключительно на конкретные ситуации.

Анекдот, повествующий об абсурдности ситуации, когда человек не видит общего в вещах

Идет мужик, смотрит – чукча ставит столб и лезет на него. Упадет, снова ставит и лезет. Мужик его спрашивает.

– Ты что делаешь?

– Высоту столба измеряю.

– Так ты положи его и измерь.

– Так это, однако, длина будет, а мне высота нужна[41]41
  См.: Лиза. Реши для души (еженедельник). № 19. 9.05.2007.


[Закрыть].

Детский анекдот из той же оперы:

Учительница объясняет детям, что люди произошли от обезьян. А маленькая девочка не согласна: – “не знаю как вы Марья Ивановна, а мы с мамой произошли не от обезьян”.

Комментарий: маленькая девочка еще не улавливает разницы между человеком вообще и конкретным, вот этим человеком.

Эмпирики не любят общих рассуждений…

Вот как их критиковал за это тургеневский Рудин:

«Пегасов:

– Так-с, так-с. Доложу вам, по моему мнению… все эти так называемые общие рассуждения, гипотезы там, системы… извините меня, я провинциал, правду-матку режу прямо… никуда не годятся. Это все одно умствование – этим только людей морочат. Передавайте, господа, факты, и будет с вас.

– В самом деле! – возразил Рудин. – Ну а смысл фактов передавать следует?

– Общие рассуждения! – продолжал Пегасов, – смерть моя эти общие рассуждения, обозрения, заключения! Все это основано на так называемых убеждениях; всякий толкует о своих убеждениях и еще уважения к ним требует, носится с ними… Эх!

– Прекрасно! – промолвил Рудин. – Стало быть, по-вашему, убеждений нет?

– Нет и не существует.

– Это ваше убеждение? – Да.

– Как же вы говорите, что их нет? Вот вам уже одно, на первый случай.

Все в комнате улыбнулись и переглянулись. (…)

– Мы отбились от предмета спора.

– Позвольте, хладнокровно заметил Рудин, – дело очень просто. Вы не верите в пользу общих рассуждений, вы не верите в убеждения…

– Не верю, не верю, ни во что не верю.

– Очень хорошо. Вы скептик.

– Не вижу необходимости употреблять такое ученое слово. Впрочем…

– Это слово выражает мою мысль, – продолжал Рудин.

– Вы его понимаете: отчего же не употреблять его? Вы ни во что не верите… Почему же верите вы в факты?

– Как почему? вот прекрасно! Факты – дело известное, всякий знает, что такое факты… Я сужу о них по опыту, по собственному чувству.

– Да разве чувство не может обмануть вас! Чувство вам говорит, что солнце вокруг земли ходит… или, может быть, вы не согласны с Коперником? Вы и ему не верите? (…)

– Вы всё изволите шутить, – заговорил Пегасов. – Конечно, это очень оригинально, но к делу нейдет.

– В том, что я сказал до сих пор, – возразил Рудин, – к сожалению, слишком мало оригинального. Это все очень давно известно и тысячу раз было говорено. Дело не в этом…

– А в чем же? – спросил не без наглости Пегасов.

– Вот в чем, – продолжал Рудин, я признаюсь, не могу не чувствовать искреннего сожаления, когда умные люди при мне нападают…

– На системы? – Перебил Пегасов.

– Да, пожалуй, хоть на системы. Что вас пугает так это слово? Всякая система основана на знании основных законов, начал жизни…

– Да и узнать, открыть их нельзя… помилуйте!

– Позвольте. Конечно, не всякому они доступны, и человеку свойственно ошибаться. Однако, вы, вероятно, согласитесь со мною, что, например, Ньютон открыл хотя бы некоторые из этих основных законов. Он был гений, положим; но открытия гениев тем и велики, что становятся достоянием всех. Стремление к отысканию общих начал в частных явлениях есть одно из коренных свойств человеческого ума, и вся наша образованность…

– Вот вы куда-с! – перебил растянутым голосом Пегасов.

– Я практический человек и во все эти метафизические тонкости не вдаюсь и не хочу вдаваться.

– Прекрасно! Это в вашей воле. Но, заметьте, что самое ваше желание быть исключительно практическим человеком есть уже своего рода система, теория…

– Образованность! говорите вы, – подхватил Пегасов, – вот еще чем удивить вздумали! Очень нужна она, эта хваленая образованность! Гроша медного не дам я за вашу образованность!

– Образованность я защищать не стану, – продолжал, помолчав немного, Рудин, – она не нуждается в моей защите. Вы ее не любите… у всякого свой вкус. Притом это завело нас слишком далеко. (…) Я хотел сказать, что все эти ваши нападения на системы, на общие рассуждения и так далее потому особенно огорчительны, что вместе с системами люди отрицают вообще знание, науку и веру в нее, стало быть, и веру в самих себя, в свои силы. А людям нужна эта вера: им нельзя жить одними впечатлениями, им грешно бояться мысли и не доверять ей. Скептицизм всегда отличался бесплодностью и бессилием…

Повторяю, если у человека нет крепкого начала, в которое он верит, нет почвы, на которой он стоит твердо, как может он отдать себе отчет в потребностях, в значении, в будущности своего народа? как может он знать, что он должен сам делать…»

И. С. Тургенев. Роман «Рудин»

Истина (знание) одна или их много?

Плюралистические учения также односторонни, как и монистические, только наоборот. Они «за деревьями не видят леса».

В «Краткой философской энциклопедии» (М., 1994) утверждается, что «современная философия, отклоняющая всякий монизм, плюралистична в своей основе. Она признает множество самостоятельных, часто отдельных существований (см. Персонализм), детерминированных сущностей и «слоев бытия»» (с. 346). Авторы Энциклопедии выдают желаемое за действительное. Если они – сторонники плюрализма, то это не значит, что таковы все остальные современные философы. Можно говорить лишь о некоторой моде на плюрализм. Эта мода, как и всякая мода, во-первых, неуниверсальна, и во-вторых, скоропреходяща.

Плюрализм всё примиряет, всё оправдывает, абсолютизирует формулы «каждый по-своему прав» или «каждому свое». Он фактически стирает грань между знанием и заблуждением, истиной и ложью, благом и злом, ценным и неценным, талантом и бездарностью.

Например, теория многознания, полигнозиса. И научные, и религиозные, и мистические представления – всё знание. В таком плюрализме знаний стирается грань между тем, что является знанием, а что заблуждением, что является истиной, а что ложью.

[Сейчас, в ситуации религиозного бума, переживаемого Россией, некоторые философы и ученые пытаются навести мосты между религией и наукой, возрождают теорию двойственной истины, говорят о многознании (разном знании об одном и том же). Появился даже журнал под таким названием (“Полигнозис”). Что на это можно сказать? Если всё истинно, то истинна и ложь, т. е. всё ложно. Об этом говорил Аристотель еще 2300 лет назад: “Кто объявляет все истинным, тем самым делает истинным и утверждение, противоположное его собственному”. Не может быть двух разных истин об одном и том же и не может быть двух разных знаний об одном и том же. В современном обществе именно наука олицетворяет познавательную мощь человечества. Все остальные формы общественного сознания занимаются чем угодно, но только не производством знания. Поскольку религиозные деятели и всякие мистики претендуют на владение истиной /отличной от научной/, они тем самым вступают в конфликт с наукой, что бы там они не говорили.]

Или теория этического релятивизма. В соответствии с ней каждый имеет свою мораль, свое представление о морали и, следовательно, каждый волен поступать так, как он хочет и понимает. Есть многообразие морально-этических позиций, но нет единства.

В американском прагматизме сильна тенденция к такому плюрализму. И нынешний постмодернизм во многом подобен прагматизму. Постмодернисты, чураясь-избегая всяких канонов, стандартов, монизма, единства, абсолютизма и т. и., бросаются в другую крайность, а именно, в крайность плюрализма, хаоса, анормального, релятивизма.

Вот как высмеивает плюрализм В. Б. Губин: плюралистский подход «обеспечивает также возможность всегда оправдать свое собственное поведение. В одной критической статье в связи с пьесой Горького “Мещане” Леонид Андреев приблизительно так характеризует нового по тому времени, “прогрессивного” мещанина из купцов: Петр не был так заскорузло нетерпим к чужим мнениям, как его отец; он не только допускал, но и уважал чужие мнения, чтобы иметь возможность пожать руку и мерзавцу. В настоящее время такой методологический трюк является одной из основ респектабелизации разных уродств человеческого общества и личного поведения…»[42]42
  Губин В. Б. Методология познания и нравственность. В: «Функциональные пространства. Дифференциальные операторы. Проблемы математического образования». – Труды Международной конференции, посвященной 75-летию члена-корреспондента РАН, профессора Л.Д.Кудрявцева. Том 3. Изд. Российского университета дружбы народов. 1998 г. 108–111 с.


[Закрыть].

В подтверждение последних слов Губина приведу такое высказывание современного «деятеля»:

«У меня нет внутреннего запрета на контакты с кем бы то ни было, для меня один, главный критерий всей моей деятельности – это фильм». Эти слова произнес продюсер, режиссер, один из столпов современного отечественного кино Сергей Михайлович Сельянов в лекции, опубликованной ПОЛИТ.РУ Против плюрализма в науке высказался филолог А.А.Зализняк:

«Мне хотелось бы высказаться в защиту двух простейших идей, которые прежде считались очевидными и даже просто банальными, а теперь звучат очень немодно:

1) Истина существует, и целью науки является ее поиск.

2) В любом обсуждаемом вопросе профессионал (если он действительно профессионал, а не просто носитель казенных титулов) в нормальном случае более прав, чем дилетант.

Им противостоят положения, ныне гораздо более модные:

1) Истины не существует, существует лишь множество мнений (или, говоря языком постмодернизма, множество текстов).

2) По любому вопросу ничье мнение не весит больше, чем мнение кого-то иного. Девочка-пятиклассница имеет мнение, что Дарвин неправ, и хороший тон состоит в том, чтобы подавать этот факт как серьезный вызов биологической науке.

Это поветрие характерно не только для России, но и для западного мира. Но в России оно заметно усилено ситуацией постсоветского идеологического вакуума. Источники этих ныне модных положений ясны:

– действительно, существуют аспекты мироустройства, где истина скрыта и, быть может, недостижима; – действительно, бывают случаи, когда непрофессионал оказывается прав, а все профессионалы заблуждаются. Капитальный сдвиг состоит в том, что эти ситуации воспринимаются не как редкие и исключительные, каковы они в действительности, а как всеобщие и обычные.

И огромной силы стимулом к их принятию и уверованию в них служит их психологическая выгодность. Если все мнения равноправны, то я могу сесть и немедленно отправить мое мнение в Интернет, не затрудняя себя многолетним учением и трудоемким знакомством с тем, что уже знают по данному поводу те, кто посвятил этому долгие годы исследования. Психологическая выгодность здесь не только для пишущего, но также и для значительной части читающих: это освобождает их от ощущения собственной недостаточной образованности, в один ход ставит их выше тех, кто долго корпел над освоением традиционной премудрости, которая, как они теперь узнают, ничего не стоит.

От признания того, что не существует истины в некоем глубоком философском вопросе, совершается переход к тому, что не существует истины ни в чем, скажем, в том, что в 1914 году началась Первая мировая война. И вот мы уже читаем, например, что никогда не было Ивана Грозного или что Батый – это Иван Калита. И что много страшнее, прискорбно большое количество людей принимает подобные новости охотно.

А нынешние средства массовой информации, увы, оказываются первыми союзниками в распространении подобной дилетантской чепухи, потому что они говорят и пишут в первую очередь то, что должно производить впечатление на массового зрителя и слушателя и импонировать ему, – следовательно, самое броское и сенсационное, а отнюдь не самое серьезное и надежное.

Я не испытываю особого оптимизма относительно того, что вектор этого движения каким-то образом переменится и положение само собой исправится. По-видимому, те, кто осознает ценность истины и разлагающую силу дилетантства и шарлатанства и пытается этой силе сопротивляться, будут и дальше оказываться в трудном положении плывущих против течения. Но надежда на то, что всегда будут находиться и те, кто все-таки будет это делать». (Из речи А. А. Зализняка, автора книги “Слово о полку Игореве: взгляд лингвиста” по поводу вручения ему Литературной премии Александра Солженицына).

Камень в огород прагматизма

“Мысль истинна постольку, поскольку вера в нее выгодна для нашей жизни” – У. Джеймс. Прагматизм.

А вот что заявляет Геббельс: “Пропаганда утрачивает силу, как только становится явной. Мы добиваемся не правды, а эффекта”.

Не правда ли, фраза Геббельса похожа на высказывание У.Джеймса. Разница между ними лишь в том, что второй ставит истину-правду в зависимость от выгоды-эффекта, а первый утверждает ничтожность правды-истины перед лицом его величества Эффекта.

Эффект, выгода – вместо правды-истины.

К Джеймсу и Геббельсу можно присовокупить Ф.Ницше. Известна такая его фраза: «Нет фактов, есть только интерпретации». Конечно, Ф.Ницше не был прагматистом. Но с У.Джеймсом его объединяют две вещи: релятивизм и субъективизм. И Геббельс неявно исходит из этих двух вещей. Нет истины, нет объективного основания наших мыслей в виде фактов, а есть только интерпретации, т. е. нечто весьма зыбкое, произвольное, субъективное, относительное. Ведь интерпретации суть то, что субъект СООТНОСИТ с тем, что он видит-слышит. Тут очень силен субъективный момент: хочу-нравится, дам такую интерпретацию, а не хочу-не нравится, дам другую интерпретацию. Такой подход очень хорошо согласуется и с прагматистской концепцией У.Джеймса, и с пропагандистской концепцией Геббельса.

Критика прагматизма, прагматического подхода

В последние годы руководители нашей страны часто ссылаются на важность прагматического подхода в государственной политике. Прагматизм стал в некотором смысле знаменем власть имущих, предпринимателей, некоторой части интеллигенции.

Я хотел бы предупредить людей об опасности прагматизма, переоценки значения прагматического подхода. Прагматический подход весьма узок, ограничен и может быть использован лишь в некоторых ситуациях.

(Эти некоторые случаи А. С. Пушкин оценил так: «Не продается вдохновенье, Но можно рукопись продать”. Хорошая формула. Главное – творчество, а прагматика лишь постольку-поскольку. «Можно рукопись продать» – то есть можно извлечь выгоду из творчества, но это не обязательно [желательно, но не во что бы то ни стало]).

Прагматизм фактически игнорирует фундаментальные ценности жизни, каковыми являются добро, красота, истина. Он мыслит и живет в координатах таких довольно-таки узких понятий, как выгода, польза, успех. Сентенции прагматически настроенного человека: «Истина – это то, из чего извлекаешь выгоду» (американский кф «Игра по-крупному»). Или: «Честным быть выгодно».

В 2009–2010 г.г. на телевидении проводилась рекламная кампания Альфа-Банка «Честным быть выгодно». Как мне представляется, слоган “Честным быть выгодно” крайне неудачен. Попробуйте сказать: “иметь совесть выгодно”, “любить и быть любимым выгодно”, “жить выгодно” и вы почувствуете какую-то меркантильную узость указанного слогана. Могу сказать еще более резко: “Честным быть выгодно” – примерно то же самое, что сказать “голова нужна человеку, чтобы он мог есть”. Выгоду этот слоган ставит выше честности. Ты честный, потому что это выгодно… Не кажется ли Вам, что фундаментальную нравственную категорию, каковой является “честность”, Вы ставите в зависимость от частного свойства-элемента деятельности?!

И потом, честность не всегда дружит с выгодой, а в отдельных случаях противоречит ей. Иногда честным быть невыгодно. Ведь в понятие выгоды входит и то, что называется сиюминутной выгодой. И вообще, выгода – лишь один из результатов деятельности человека, материальный результат. А кроме материального результата существуют еще духовно-нравственные и, шире, экзистенциальные-витальные следствия. Одним словом, нельзя выгодой измерять честность. Слоган «Честным быть выгодно» вполне в духе философии утилитаризма. Неужели мы вернулись в девятнадцатый век, в «добрую старую» Англию? Когда же мы будем жить своим умом?!

Для прагматически настроенного человека важен результат и только результат. Цель оправдывает средства – в значительной мере его философия. Прагматизм бескрыл, творчески бесплоден. Для него слова «мечта», идеал» не имеют смысла. Романтизм непонятен человеку с прагматическим складом ума. Нередко он его высмеивает. Прагматик легко становится циником, жертвой цинической философии.

Прагматизм индивидуалистичен, начисто лишен того, что делает человека коллективистом. Ему претит героизм, самоотверженность. Прагматик, по существу, – гегелевский камердинер (Гегель в «Философии истории» очень точно подметил: «Для камердинера не существует героев, но не потому, что последние – не герои, а потому, что первый – камердинер»).

Для прагматика важно ДЕЛО. Но ведь ЖИЗНЬ неизмеримо шире любого дела. Она даже не цепь дел. Она представляет собой такую целокупность, в которой дела как таковые составляют лишь некоторую ее часть. Например, можно ли назвать делом любовь? Нет. Далее, можно ли назвать делом заботу родителей о детях и, шире, заботу человека о потомстве, продолжении рода? Тоже нет. Можно ли назвать делом творческий порыв-горение человека? И опять нет. Сочинение Бетховеном Лунной сонаты – это что, дело, бизнес? Язык не поворачивается так говорить.

Заслуживают внимания рассуждения А. Шопенгауэра о различии между творениями и делами. Он пишет:

“На честь может притязать каждый, на славу – лишь люди исключительные; ибо слава достигается только необычайными заслугами, а эти последние опять-таки выражаются либо в делах, либо в творениях, – так что к славе открыто два пути. По пути дел направляет главным образом великое сердце; по пути творений – великий ум. У каждого из этих путей имеются свои особые преимущества и невыгоды. Главная разница между ними та, что дела проходят, творения остаются. Благороднейшее деяние все-таки имеет лишь временное значение; гениальное же произведение продолжает жить и оказывать свое благотворное и возвышающее влияние на все времена. Дела оставляют по себе лишь память, которая становится все более слабой, искаженной и безразличной и даже обречена на постепенное угасание, если ее не подхватит история и не передаст ее в закрепленном состоянии потомству. Творения же сами обладают бессмертием и могут, особенно воплощенные в письменности, пережить все времена. От Александра Великого сохранилось имя и воспоминание; Платон же и Аристотель, Гомер и Гораций продолжают существовать сами, живут и действуют непосредственно. Beды, со своими упанишадами, – перед нами, а обо всех современных им делах до нас не дошло совершенно никакого известия.

(Примечание А. Шопенгауэра: “Плохой, поэтому, комплимент, если, как это теперь в моде, думают почтить творения тем, что называют их делами. Ибо творения по самому существу своему выше дел).

Другая невыгода дел – это их зависимость от случая, который сначала должен обусловить их возможность; к этому присоединяется еще, что слава их определяется не одной только внутренней ценностью, но также и обстоятельствами, сообщающими им важность и блеск. К тому же, слава эта, если, как на войне, дела имеют чисто личный характер, зависит от показания многих очевидцев, а последние не всегда найдутся, да и не всегда бывают добросовестны и беспристрастны. Преимущество же дел, напротив, – то, что они, как нечто практическое, доступны суждению всех вообще людей… Обратное бывает с творениями: возникновение их зависит не от случайности, а исключительно от их творца, и пока они остаются тем, что они такое сами по себе. Зато с ними связана трудность оценки тем большая, чем высшего они порядка… Но зато опять-таки о славе творений решает не одна только инстанция, – здесь может быть и апелляция. Ибо если от дел до потомства, как сказано, доходит только память, да и то в таком виде, как передадут ее современники, то творения, напротив, выживают сами, притом так, как они есть, разве только утратятся отдельные части… Скорее даже, часто лишь время постепенно приводит с собою немногих действительно компетентных судей (…): они последовательно подают свой веский голос, и таким образом – иногда, правда, лишь по прошествии столетий – получается вполне правильная оценка, остающаяся уже незыблемой на все будущее время. Настолько прочна, даже прямо непреложна слава творений. (…) Обыкновенно даже, чем продолжительнее будет держаться слава, тем позже она появляется, – ведь все превосходное созревает лишь медленно. Слава, которой суждено перейти в потомство”

А. Шопенгауэр несколько преувеличивает различие дел и творений, но в принципе, по большому счету он прав. Ограниченность философии дела обнаруживается также при сопоставлении слова и дела, мысли и действия. Наша речь и наше мышление не поглощаются целиком делами и действиями. Они играют в жизни относительно самостоятельную роль. Более того, их порой противопоставляют делу-действию. Не всегда за словами непосредственно следуют дела. И, тем более, мысль далеко не всегда воплощается в действии. И хорошо, что не всякое слово и не всякая мысль воплощаются в деле-действии.

Между словом-мыслью и делом-действием должна быть известная дистанция, что-то вроде карантина, по принципу «семь раз отмерь, один раз отрежь». Иное хорошее слово или мысль можно испоганить-извратить поспешной реализацией. Здесь очень важно учитывать место и время. А уж о дурных словах-мыслях и говорить нечего: лучше бы они вообще не воплощались в делах-действиях!

Еще более ограниченность философии дела дает о себе знать при сопоставлении дела и игры. Игра – очень важный элемент жизни и она далеко не всегда сопрягается с делом (в качестве такого явного сопряжения можно упомянуть лишь деловую игру).

Прагматизм ситуативен и поэтому антиинтеллекту ал ей. Ведь ум-интеллект по-хорошему везде «суёт свой нос», ему до всего есть дело, он пытается заглянуть и в далекое прошлое и в далекое будущее. Дальновидность – основная черта, основной признак ума-интеллекта. А прагматизм недальновиден, как правило, имеет дело лишь с непосредственными результатами-эффектами деятельности, не заглядывает далеко в будущее, не пытается ответить на вопрос, каковы последствия деятельности и, тем более, каковы отдаленные последствия деятельности. Образно говоря, прагматически настроенному человеку интересно лишь то, что происходит «здесь и сейчас»; он, как правило, не видит дальше собственного носа.

Прагматизм может быть хорош в частностях, когда ты “копаешься в земле”, но плох, когда ты хочешь заглянуть за горизонт, когда ты пытаешься осмыслить, оценить жизнь в целом, как целое (и не только свою жизнь, а жизнь людей, человечества, жизнь на Земле-матушке).

Приверженцев прагматизма можно уподобить слепцам из притчи, которые, ощупывая слона, по-разному характеризовали его. Вот одна из версий притчи:

«Четверо слепых подошли к слону. Один дотронулся до ноги слона и сказал: «Слон похож на столб». Другой дотронулся до хобота и сказал: «Слон похож на толстую дубину».

Третий дотронулся до живота слона и сказал: «Слон похож на огромную бочку». Четвёртый дотронулся до ушей и сказал: «Слон похож на большую корзину». И потом они начали спорить между собой относительно того, каков слон.

Прохожий, услышав их спор и ссору, спросил, о чём идёт речь. Они рассказали ему всё и попросили его рассудить их. И прохожий сказал: «Никто из вас не видал слона. Слон совсем не похож на столб, но его ноги похожи на столбы. И он не похож на бочку, только его живот похож на бочку, и он не похож на корзину – его уши похожи, и также он не похож на дубину, а только его хобот похож. Слон соединяет в себе всё это вместе».

И последнее. Прагматизм как некая философская позиция-установка – во многом искусственная, нежизненная умственная конструкция. В реальной жизни практически не встречаются стопроцентные (чистые) прагматики. Стопроцентный, чистый прагматизм самоубийственен. А люди – (за редким исключением) не самоубийцы!

Философии прагматизма очень близка философия успеха.