Текст книги "Министерство справедливости"

Глава пятая

– …в связи со скоропостижной кончиной вашего брата…

Юрий Борисович замолчал и вопросительно посмотрел на меня – наверное, ожидал какой-нибудь реакции на свою новость. Пусть не рыданий, но хотя бы скупой мужской слезы. Я молча склонил голову: спасибо, мол, принял к сведению, давайте дальше.

– Лев Ильич был чудесным человеком … – продолжил хозяин кабинета, немного смущенный моей бесчувственностью. – Всем нам будет его не хватать… Вы в порядке?

– Да-да, благодарю вас, – коротко ответил я. – Печальная новость. Мне еще предстоит ее осознать. Извините, я только что принял транквилизаторы, они гасят все эмоции.

Я врал. Дело было не в ударной дозе таблеток, которые я принял в машине. У меня транки не туманят голову, а уберегают от тошноты и, главное, успокаивают внутренние весы. Но любое внешнее проявление моей скорби по Левке сейчас отдавало бы фальшью.

Братом он был хреновым. Наверняка бывают и худшие, но я не встречал. Лев Ильич появился на свет за одиннадцать лет до моего рождения, и из-за большой разницы в возрасте родители часто назначали его моим сторожем и нянькой. По той же причине у меня не было шансов стать ему другом. Теперь-то, много лет спустя, я догадываюсь, до какой степени сопливый Ромик раздражал почти уже взрослого Левку. Самим фактом своего существования я отвлекал братца от серьезных дел, путался под ногами, донимал нелепыми – в его понимании – вопросами. Иногда он даже пробовал снизойти до моей дурости и с высоты своего возраста пытался учить меня жить. Получалось плохо. Я по малолетству был бестолков, а у Левки отсутствовал педагогический талант. Он быстро терял терпение, злился и щелкал меня по носу – не больно, но очень обидно. «Мой родной брат не может быть таким кретином, – часто дразнил меня он. – Ты, наверное, приемный». Лет до семи я пугался: а вдруг и правда приемный? Но в конце концов сообразил, что мы с Левкой уж точно родные. Кое-что важное нас объединяло.

– Большая, большая потеря… – Юрий Борисович покивал с печалью на лице. – Эта автомобильная авария в среду стала для нас для всех настоящим ударом. Крайне сожалею, что не смогли позвать на траурную церемонию. Мы не сразу вас нашли… Знаю, после смерти родителей брат оставался вашим единственным близким родственником. Я, уж извините, вчера навел справки. Мне известно, что в последние годы вы с ним довольно редко общались…

Редко, значит? Ну-ну, подумал я. Братец окончательно пропал с горизонта лет пятнадцать назад, сразу после отцовских похорон. На маминых его уже не было. Он словно испарился. Я понятия не имел, где он, чем занимается, есть ли у него семья, жив он или нет. И вот теперь, оказывается, все эти годы он был-таки жив, а умер только на днях.

– И поскольку Лев Ильич был нашим сотрудником, мне хотелось бы от всего сердца…

– Стоп-стоп-стоп! – Церемонная фраза обещала быть долгой. Я не стал дожидаться, пока хозяин кабинета домучит ее до точки. – Благодарю за сочувствие, я тронут и так далее, но… Прежде чем мы продолжим, хочу знать главное: «вашим сотрудником» – это чьим конкретно? Кто вы вообще такие? Чем вы тут заняты? Или это государственная тайна? Может, мне полагается сначала дать вам подписку о неразглашении?

Юрий Борисович энергично замотал головой.

– Для вас, Роман Ильич, никаких подписок и никаких тайн. Но чтобы ответить на ваши правильные вопросы, мне придется начать издалека. Давным-давно…

Давным-давно в одной отдельно взятой галактике на планете Земля жила-была страна. Называлась она Россия. Так уж вышло, что история ее никогда не была особенно счастливой. Страну не замечали, страну боялись, стране сочувствовали, а в последние четверть века она превратилась в такое гнилое болото, что мир предпочел отгородиться от нее и уже почти махнул рукой. К счастью, ситуация изменилась после известных событий, получивших название Славной Революции 4 декабря. Бороться за гниль никто не захотел, поэтому ржавые скрепы рассыпались. Подлый мир буквально за неделю канул в небытие. Вчерашние хозяева жизни и их слуги шустро расползлись по всему глобусу и забились в глубокие щели. Они сменили имена, паспорта, номера банковских счетов и понадеялись на юридические увертки, а еще больше – на короткую память обывателей и великодушие победителей. Как будто они оказались правы: шли месяцы, а родина официально не преследовала беглых ворюг и кровопийц. Но значило ли это, что о них забыли совсем?..

На самом деле Юрий Борисович говорил длиннее и не так гладко, но я мысленно перестраивал у себя в голове его фразы, отшелушивая ненужные нюансы и оставляя суть.

– …Надеюсь, вам понятно, куда я клоню? – закончил свою тираду хозяин кабинета.

– Более-менее, – сказал я. – Моя родина не злопамятна, но зло помнит и память у нее хорошая. То есть у нас по примеру «Моссад» все-таки разыскивают беглых бывших. Допустим. Но зачем карать тайком? Они, в конце концов, – не террористическая сеть. Тут каждый за себя. Когда этих говнюков находят, не лучше ли идти законным, так сказать, путем? Не проще ли добиваться экстрадиции и преследовать каждого строго по суду?

– Вы прямо как ваш брат, – обрадовался Юрий Борисович. – Сразу смотрите в корень. Вот что значит гены! Замечательный вопрос. Точнее, два. И я начну по порядку. Да. И нет.

– Что значит это ваше «да и нет»? – не понял я.

– Лучше, но не проще. В том и беда, что не проще… Как бы вам это объяснить?.. – Мой новый знакомый задумчиво побарабанил пальцами по столешнице. – А! Вот! Давайте я расскажу историю про одного мерзкого типа. С ним сперва удачно получилось. Так мы думали. Итальянцы его уже выкинули из страны, а израильтяне еще прикидывали – принять или нет. Ему надо было лететь из Рима напрямую компанией Эль Аль и ждать там на месте. А он сэкономил и выбрал Эгейские авиалинии, рейс с пересадкой в Афинах. Греки сдали его Интерполу без проблем, и Интерпол единственный раз сработал без сбоев. Это я всем известного Кенарева имею в виду. Вы уже были в клинике, когда его судили.

– Браво! – похвалил я российскую Фемиду. – Приятная новость. Полночного фуфлогона все-таки поймали и отдали под суд? Жаль, я пропустил. И что, интересный был процесс?

– Ужасный, – вздохнул Юрий Борисович. – Ужасный для нас. Наши прокуроры пока еще не умеют вести состязательный процесс – тяжело с непривычки. Лиловый френч быстро сообразил, что суд у нас теперь решает не по звонку, а по закону. Нанял, гадюка такая, за охренительные бабки люксовых адвокатов, и те уже на предварительных слушаниях буквально размазали обвинение. Что мог ему предъявить прокурор? Слова, слова, слова.

– А за слова сегодня не сажают, – смекнул я. – Новые веяния в судопроизводстве.

– Презумпция, черт ее дери, невиновности, – уныло подтвердил Юрий Борисович. – Всякое сомнение – в пользу этой мрази. Он же, говорят, не генерал и не депутат. Лично не убивал, не бомбил, не вторгался на чужие территории, не принимал людоедских законов. Да, занимался пропагандой, обслуживал негодяев, но это к делу не подошьешь. А что если он все годы трагически заблуждался? Вдруг искренне верил в то, что все украинцы – бандиты и фашисты, а в Америке едят усыновленных сирот из России? Ну-ка, прокурор, докажи обратное. Все тяжелые статьи быстро отпали – а значит, никакого ему СИЗО. С адскими мучениями, перелопатив тысячу бумажек, обвинение к концу процесса наскребло гаду частичную неуплату налогов. И что вы думаете? Когда ему засветила реальная двушка, сукин сын собрал вещи, купил левый чартер и смылся в неизвестном направлении. Ему ведь даже браслета на ногу не надевали – не положено по закону.

– Правовое государство, – заметил я. – Сбылась хрустальная мечта нашей юности.

– Да я не против мечты, я обеими руками за, – сморщился хозяин кабинета. – Но нельзя же так быстро? Должен был быть какой-то переходный период. Из нашей полной жопы мы так резко рванули обратно в Европу, что сегодня всем этим бывшим отвертеться по закону – все равно что скушать бутерброд… Думаете, если бы того же Качая привезли из Австралии и доставили в суд, он бы у нас получил что-то соразмерное его вине?

– Вряд ли, – признал я. – Они же все не дураки, следов не оставляли, свидетелей нет…

– То-то и оно! – Юрий Борисович энергично закивал. – Получается, четверть века подряд они убивали, сажали, пытали, тащили из казны миллиарды, а суд на родине им просто пальчиком погрозит – и всё? Это же неправильно, Роман Ильич, и не по совести!

– А как тогда правильно и по совести? – спросил я. – Отслеживать и казнить без суда? Я не осуждаю, я чисто абстрактно интересуюсь. Киллер на госслужбе – тоже профессия.

– Никакие мы не киллеры, – с некоторой обидой сказал Юрий Борисович. – По первой специальности я физик-теоретик. А Сергей Петрович, который вас привез, тот вообще ума палата, дважды кандидат – философских и исторических наук. А Нонна Валерьевна… Хотя это неважно. Так уж получилось, что сегодня все мы заняты одним важнейшим делом. Ему служил и ваш брат, царство ему небесное. Он был чудо как хорош.

– Что, действительно хорош? – переспросил я. – Вы уверены?

Должно быть, хозяин кабинета заподозрил в моих словах непочтительную иронию.

– Не просто хорош, а прекрасен, – строго произнес он. – Да вот, пожалуйста, убедитесь сами. Не стесняйтесь, придвигайте кресло поближе к столу – вместе и посмотрим…

Глава шестая

Темно-красная стена дома – метров пять в высоту – выглядела довольно прочной. Но уже через мгновение она вдруг вспучилась, как щека больного флюсом, затем прорвалась и с тяжким грохотом стала обваливаться вниз кирпичной лавиной. Какой-то черной машине очень не повезло – она как раз проезжала мимо дома. На несколько долгих секунд кадр заволокло пылью, а когда она рассеялась, стены не было. Автомобиля тоже. Вместо него я увидел высокий и неряшливо насыпанный курган из темно-красного кирпича.

– Куба, начало февраля, – прокомментировал Юрий Борисович. – В городе Варадеро обрушился недостроенный дом. Единственная жертва – человек, оказавшийся за рулем этого BMW. Гражданин Мексики Серхио Гомес. Он же Сергей Мстиславский, депутат Госдумы шести созывов, зам председателя фракции «Трех медведей». В прошлом году занимал сорок четвертую позицию в рейтинге «Форбса». Несколько лет назад он добился, чтобы землю, которую в его родном городе выделили для новой школы, отдали фирме, записанной на Ядвигу Францевну Зельц. Знаете, кем пани Зельц приходилась депутату?

– Законной женой, – не задумываясь, ответил я. – Хотя нет, лучше родной мамочкой.

– Почти угадали – тещей-пенсионеркой, восьмидесяти лет, – сказал Юрий Борисович. – За год она возвела на этой земле пятизвездочный отель и торговый комплекс, а школу стараниями всё того же депутата перенесли в другой район – сейсмоопасный. Про это знали, но помалкивали. Через год после торжественного открытия тряхнуло. Пять баллов по шкале Рихтера – не так уж много, но зданию хватило. Двенадцать погибших – десять школьников и два педагога группы продленного дня. Прораб отделался годом условно, а Мстиславский даже свидетелем не проходил… Если позволите, Роман Ильич, я прокручу ту же сцену еще раз, без аудиодорожки, рапидом. Наглядеться не могу.

На экране ноутбука стена стала рассыпаться снова – беззвучно, медленно, неотвратимо, с грозной ленцой волны цунами. Теперь я сосредоточил внимание на автомобиле, который полз вдоль падающей стены. У человека внутри BMW не было никаких шансов уцелеть…

– Вот тоже любопытно, глядите! Город Кито, Эквадор, конец февраля. – Юрий Борисович пододвинул ноутбук ближе ко мне.

Я увидел аккуратную старушку, степенно гуляющую по парку. Ой! Бабушка споткнулась! Взмахнув руками, она грохнулась на асфальт и с громким деревянным стуком ударилась затылком о кромку бордюра. Изображение на экране укрупнилось, и я обнаружил причину падения: маленькую игрушечную машинку, на которую бедняга сослепу наступила.

– После этого случая несчастную сеньору увезли в больницу, где она и умерла. Такая жалость, такая жалость… Вы, должно быть, помните позапрошлогодний закон, по которому гражданам стран НАТО было отказано в праве усыновлять наших сирот? Двести пятьдесят детей с уже оформленными документами на выезд так и остались в российских приютах, несмотря на все усилия приемных родителей. Сто восемьдесят из тех деток, спасенных от оскала империализма, были инвалидами или хрониками. Следить за их здоровьем на родине, конечно, никто не собирался. Через год из них осталось в живых девяносто пять, через полтора года – шестьдесят… Та старушка с эквадорским паспортом на имя Алисии Карраско – на самом деле бывший сенатор Ольга Лизюкова, председатель Комитета по материнству и детству. Закон о не-усыновлении именно она придумала и протолкнула, «Закон Лизюковой». Вы же филолог, Роман Ильич. Значит, у Достоевского насчет слезинки ребенка наверняка читали. Помножьте на число пострадавших от нее детей. Море слез! Разве такое может остаться безнаказанным?

Я промолчал. Вопрос был риторическим.

– Сейчас увидите еще одну интересную запись. – Хозяин кабинета пощелкал клавишами. – Апрель, Парамарибо, Республика Суринам. Извините за качество съемки – ближе к объекту нельзя было подобраться. Лев Ильич сработал буквально на пределе.

Человек в белом тропическом костюме сидел на веранде бунгало и читал книгу, время от времени делая странный жест рукой – как будто дирижировал. Сперва я не понял, чем он занят, а потом до меня дошло: он отгонял какое-то слишком назойливое насекомое.

– Это Дитер Хофмайстер, – сказал Юрий Борисович. – Он же Игорь Кисельников, экс-губернатор Устюжской области. К приезду главы государства открыл в областном центре четыре цветомузыкальных фонтана и расставил кашпо по всему пути от аэропорта до губернаторского дворца. Спросите, где взял деньги? Ужал в два раза бюджетную статью расходов на здравоохранение. А чего стесняться? Китайский вирус притих, а по другим болезням можно, как и раньше, не отчитываться. Область не стала закупать импортные препараты, в том числе антигистаминные. Отечественные аналоги, как вы догадываетесь, помогают не всякому. Итого: за неделю умерли сорок два аллергика…

Бывший губернатор на экране вскочил с места, уронил книгу и обеими руками схватился за шею. Лицо его покраснело, тело неестественно выгнулось, а затем он упал на веранду.

– Эх, не повезло Игорю Вадимовичу! – В голосе хозяина кабинета я не уловил ни тени сочувствия. – Скончался от отека гортани в результате укуса шмеля. У него самого, вообразите, оказалась редчайшая форма аллергии, на торакобомбусов. В России этот вид шмелей не водится, зато в Суринаме, где он обосновался, они есть… А вот теперь – мой любимый ролик. Снят в первых числах мая. Черно-белый, потому что взят с охранной камеры. Она дрожит, так что качество неважное. Зато будет крупный план, пять секунд.

Я впервые видел борьбу человека с ураганом. Схватка была неравной: ветер крепчал, а человек слабел. Всё, за что он отчаянно хватался – от газонокосилки до садовой скамейки, – вырывалось у него из рук и уносилось в черное небо, закрученное спиралью.

– Это налоговый резидент Таиланда Кулаб Судхам, – объяснил мне Юрий Борисович. – Раньше он был, вы не поверите, российским генералом и начальником Дальневосточного управления МЧС. Звали его тогда Василий Ятыгилов. Летом прошлого года Василий Николаевич должен был объявить по всему побережью штормовое предупреждение. Но тогда, согласно инструкции, ему пришлось бы остаться в регионе, а генерал торопился в Москву – получать новый орден. Поэтому он ничего не объявил. Решил, что сойдет и так. Эвакуироваться не успели, в общей сложности, двести пять человек, из них погибли девяносто, в том числе женщины и дети… О, глядите, сейчас будет самое интересное!

Человек на экране сумел обеими руками обхватить толстую ветку дерева, прямо над объективом камеры. Вскоре весь кадр заслонило плоское лицо: встрепанные волосы, потный лоб, выпученные глаза и темный провал рта, распахнутого в бесшумном крике.

– Пять. – Хозяин кабинета стал загибать пальцы. – Четыре. Три. Два. Один. Пошел!

Лицо дернулось и пропало из кадра. На экране мелькнул ботинок, а затем я увидел, как фигурку человека, обнявшего сломанную ветку, стремительно всасывает черная воронка.

– Тайские синоптики просто очумели, – с легкой усмешкой произнес Юрий Борисович. – Ничего, как говорится, не предвещало. Откуда взялся ураган, почему у него такая маленькая локализация? Ведь за пределами одного поместья на острове Панган даже траву не помяло. Единственная жертва – хозяин поместья, сам господин Судхам. Труп потом выловили в океане километрах в ста от эпицентра… Ну и так далее. – Мой собеседник закрыл ноутбук и убрал обратно в ящик стола. – Если захотите, я попрошу Нонну Валерьевну показать потом все видеофайлы. Думаю, вам будет небезынтересно.

– Сомневаюсь, что захочу смотреть, а тем более, как вы, пересматривать, – заметил я.

– Вам что, их жалко? – удивился Юрий Борисович. – Помните, Роман Ильич: все они – убийцы, причем массовые. Андрей Чикатило по сравнению с некоторыми из них – пацан.

– Нисколько мне их не жалко. – Я пожал плечами. – Пусть бы они все провалились. Но…

– Тут не может быть «но», – перебил хозяин кабинета. – Есть преступления без срока давности, есть жертвы, которые требуют отмщения. За полгода мы неплохо продвинулись, и всё же список негодяев, которые живы и прекрасно себя чувствуют, намного длиннее тех, кто уже поплатился. По счастью, способности вашего брата позволяли добиваться цели и при этом не быть киллерами, как вы тут выразились, на службе у государства…

– Это, простите, демагогия, – возразил я. – Убийство есть убийство. Брата использовали как оружие. Выбор инструмента казни не меняет ее сути…

– Да бросьте вы, это меняет всё! – Юрий Борисович даже спорить не стал, а просто отмахнулся от моих слов. – И формально, и по факту никто никого не казнит. Мы не волшебники и не можем повлиять на случайную поломку мусоровоза и тем более на ураган или траекторию полета шмеля. Даже Лев Ильич не мог. Но благодаря его способностям в нужное время и в нужном месте сам включался механизм равновесия. Лев Ильич сравнивал это с третьим законом Ньютона, только на уровне этики. Действие равно противодействию. Зло возвращается к тому, кто его сотворил. Будь моя воля, я бы занес эту фразу на скрижали и сделал ее девизом нашей маленькой организации…

Он что, так и будет издеваться? Полчаса назад я задал ему прямой вопрос, и всё это время хозяин кабинета вместо ответа ходил вокруг да около, наводил тень на плетень и говорил обиняками. «Мы», «наша», «у нас» – и при этом ничего определенного. Это же уметь надо – рассказать мне очень многое и в подробностях, но одновременно обойти главное!

– А нельзя ли, наконец, поконкретнее? – сердито спросил я. – Или ваша организация такая маленькая, что нет у нее ни статуса, ни названия? По крайней мере, я до сих пор ничего об этом не услышал. Кто вы? На какого дядю брат работал? То, что вы не связаны с Лубянкой, я уже почувствовал. Вы – особое подразделение ГРУ?

– Нет-нет, ни боже мой! – Юрий Борисович помотал головой и для убедительности приложил руку к сердцу. – Никаких военных, никакой разведки и контрразведки. Все силовые ведомства в нашей стране скомпрометированы так сильно, что из обломков их придется восстанавливать не один год. К счастью, это не моя головная боль.

– А какая ваша? – не отставал я. – И почему у вас в коридоре табло с курсами валют?

– Вы наблюдательны, – похвалил меня мой собеседник. – Вот и Лев Ильич, когда пришел сюда впервые, сразу обратил внимание на табло. И взял быка за рога. Вы что, говорит, работаете под прикрытием Министерства финансов? Вопрос был прямо в точку.

– Значит, вы на самом деле работаете под крышей Минфина? – недолго думая, повторил я вопрос Левки. Хотя мне и не нравилось быть эхом моего братца.

– Я бы так не сказал, – тонко улыбнулся Юрий Борисович. – В словах «прикрытие» и «крыша» мне чудится оттенок чего-то нелегального. Мы же официально являемся подразделением министерства как Департамент бюджетной политики в сфере внешнего мониторинга. Название дурацкое, но там все примерно такие. Мой непосредственный шеф – глава Минфина. Правда, в отличие от других департаментов, наш такой мизерный, что даже не обозначен на министерском сайте. Он и появился сравнительно недавно…

– Недавно – это после 4 декабря? – спросил я. – Всего полгода назад?

– Нет. – Хозяин кабинета помотал головой. – История нашего департамента куцая, но уж не настолько. Впервые мы возникли в 90-е, когда Минфин искал за рубежом деньги КПСС. В нулевые мы стали аппендиксом и были сокращены до двух человек – меня и Нонны Валерьевны. Платили так мало, что я после службы подрабатывал частным извозом, а Нонна Валерьевна в выходные давала уроки игры на скрипке. Зато после Славной Революции нашу структуру удалось восстановить. Первые две недели мы, как в начале 90-х, отслеживали финансовые потоки, уходящие из страны. Максимум что могли, – выцарапать какую-то часть уведенных денег. Приход вашего брата перевел нас в иной регистр. Лев Ильич стал подлинной душой Минсправа…

– Душой чего-чего?

На лице Юрия Борисовича появилось мечтательное выражение.

– Минсправ – сокращение от Министерство справедливости, – объяснил он. – Тоже ваш брат придумал. Неофициально, для своих. Это же короче, чем Департамент бюджетной… бла-бла-бла. И по сути вернее. Лев Ильич любил цитировать блаженного Августина: «Государство без справедливости превращается в шайку разбойников». Когда-нибудь, добавлял он, законы и справедливость сольются в экстазе и наша работа будет не нужна. Но пока закон несовершенен, справедливости порой приходится быть чуть выше закона… В общем, вы желали конкретики – нате, вот она. Теперь о главном. Я пригласил вас, как вы догадываетесь, не только ради соболезнований. Поскольку Лев Ильич занимал особое место в нашем проекте и оно, увы, стало вакантным, я как глава департамента…

Хозяин кабинета сделал паузу и веско закончил фразу:

– …хочу, чтобы вы продолжили у нас работу своего брата.