Текст книги "Убить президента"

Глава 18
ПОСОЛ УКРАИНЫ КОЗИЦКИЙ

Распечатав очередной циркуляр из Киева, я подумал: они там совсем с ума посходили. Вчера прислали описание новой процедуры поднятия государственного флага над зданием посольства. Сегодня диппочта принесла три анкеты и перечень мероприятий, во время которых желательно ношение национального костюма. Я представил, как появляюсь в Большом театре в вышитой рубахе и в сапогах, и испуганно проглядел перечень. К счастью, о театрах там ничего не было сказано. До завтра можно спать спокойно. М-да, театр… С завтрашним посещением Большого тоже надо было что-то немедленно решать. Запрошу Киев, мстительно решил я. Займу тамошние умные головы этой важной государственной проблемой.

Тренькнул звоночек внутренней связи. Анеля медовым голосом пропела:

– К вам атташе по культуре. Очень просится.

Я мысленно содрогнулся. Всякий раз, когда я видел молодцеватую гренадерскую фигуру Сердюка, мне хотелось поймать начальника киевской Безпеки и долго бить его по башке пачкой секретных циркуляров. Нашли кого послать, олухи. Сердюк так же похож на атташе по культуре, как я на балерину Большого театра. Да я, наверное, и больше похож. Сотрудника Безпеки в нем можно было разглядеть с десяти шагов – один квадратный, гладко выбритый подбородок чего стоил. А руки! В этих лапах легко можно было представить пулемет, штык-нож и даже затвор безоткатного орудия черкасского завода. Но только не скрипку, не книжку и не театральный бинокль. Полевой – сколько угодно. Одиннадцатикратный. Один раз он чуть не взял с собой такой агрегат на Таганку. Сказал, будто хотел посмотреть, правда ли у них там голая Маргарита или это такое трико. Я тогда страшно разозлился и сказал, что если он никогда в жизни не видел голой женщины, то пусть в нерабочее время разденет секретаршу Анелю. Я разрешаю. Он радостно сказал, что это ему как раз давно не интересно. Вздохнув, я сказал в микрофон селектора:

– Пусть войдет.

Атташе по культуре Сердюк вошел, громко топая.

– Здоровеньки булы! – приветствовал он меня строго по уставу.

– Расслабьтесь, Сердюк, – попросил я его. – Тут все свои, москалей нема.

Сердюк мигом расслабился и уселся на край моего рабочего стола, демонстрируя своим видом полное единство разведки и дипломатии.

– Так вы покумекали насчет завтра? Принимаем мы приглашение или нет? – поинтересовался он, по старой гэбэшной привычке заглядывая мне прямо в лицо. Скажем спасибо, что он не догадался включить настольную лампу и направить свет в глаза.

– Я пошлю специальный запрос в Киев. Начальству видней, – ответил я, потихоньку отодвигая подальше от Сердюка графин, пару хрустальных рюмок и телефонный аппарат. Ему ничего не стоило придавить все это, даже не заметив.

– Да знаю я, чего они вам присоветуют! – Сердюк пренебрежительно махнул рукой. – Скажут, чтобы мы не дразнили Кремль. Раз приглашают – надо, дескать, идти…

– Ну и пойдем, – сказал я. – На саммит нас не позвали, так хоть в театр зовут. В антракте встретим нового Президента. Обменяемся по вопросу добрососедских отношений.

Сердюк досадливо помотал головой. Эта перспектива ему тоже явно была не по душе.

– А что, Безпека против? – спросил я с надеждой. Идти завтра никуда не хотелось. Даже в смокинге, а не в национальном костюме – не хотелось. – Есть опасения, что?…

Атташе по культуре приосанился. О своем любимом предмете он мог говорить красиво и проникновенно.

– Опасения всегда есть, – торжественно проговорил он. – И в последнее время их особенно много. Я не исключаю провокаций, подрывающих престиж нашего государства.

– Что-нибудь конкретное? – поинтересовался я уже без особой надежды. Видно, никаких серьезных противопоказаний против завтрашнего культпохода в театр у Безпеки нет. А что касается провокаций, то я и сам могу их вообразить штук двадцать, не отходя от стола. Например, эскорт Президента России проезжает по луже так, чтобы забрызгать наш посольский автомобиль с дипломатическим номером. Престиж подорван, точнее, испачкан. Или еще. В антракте мы встречаемся с Президентом России, я ему подаю руку, а он мне не подает. Суверенитету нанесена пощечина. Провокация третья. В антракте я подхожу к Президенту России. Видя меня издали, он заводит с кем-то громкий разговор, что-де никакой самостийной Украины нет и быть не может. Во всех трех случаях мне ничего не остается, как вернуться в посольство и поставить в известность Киев. И на Борщаговке будут решать, посылать ли ноту протеста или сразу в Совет Безопасности. Или, как всегда, промолчать, потому что надо соблюдать взвешенность.

– Конкретных доказательств не имеем, – признал грустно Сердюк. – Но лучше бы завтра послать этот балет к черту, от греха подальше. Предчувствие у меня нехорошее. Я вот зеркало сегодня разбил. Даже побриться не успел, а оно уже хрясь…

Сердюк задумчиво потер свой квадратный подбородок, и я заметил, что подбородок совершенно точно не выбрит.

Мне стало жаль атташе по культуре. Если что-нибудь случится, меня в самом худшем случае переведут первым секретарем посольства в Тринидад или Улан-Батор. А его куда? В младшие оперативники Черниговской Безпеки?

Чтобы немного утешить Сердюка, я сунул ему свежий циркуляр с перечнем мероприятий, пригодных для ношения украинских косовороток, шаровар и сапог-бутылок. Сердюк почитал немного и присвистнул.

– Вот где самые провокаторы сидят, – наставительно произнес я. – Скажите вашему киевскому начальству, пусть они лучше вот ими займутся. Сплошной подрыв престижа.

Атташе скривился:

– Думаете, мое начальство лучше вашего? У нас на Крещатнике такие же орлы, как у вас на Борщаговке. Если бы вы знали, какие МНЕ высылают циркуляры… – Он решительно встал. – Я все-таки завтра с утра займусь дополнительной проверкой. Съезжу в театр, посмотрю на местности. Разве атташе по культуре не может зайти в Большой театр?

– Может, конечно может, – заверил я его. – Мало того, обязан. И бинокль не забудьте захватить. Сердюк подозрительно поглядел на меня:

– Издеваетесь? Все не можете забыть тот случай?

– Завидую, – сказал я с сердцем, хотя сердился вовсе не на бедного начальника нашей посольской Безпеки.

– До побачення! – официальным голосом отрезал Сердюк и вышел за дверь.

Я же, вернув графин и телефон на место, вновь застыл над посланием из Киева. Теперь уже над анкетой номер 1435/96-С. Мне предлагалось оценить средний уровень смертности среди этнических украинцев города Москвы. Для чего это нужно было Киеву, можно лишь предполагать. Для доклада в ООН? Или чтобы расширить смету посольских фуршетов?

Я протянул руку к компьютеру и вывел на экран сегодняшнюю сводку милиции и ГАИ. Вот, например, подумал я, глядя на терминал. Погиб некто Кириченко. Судя по фамилии, украинец. Должен ли я считать его ЭТНИЧЕСКИМ украинцем и вставлять в свой отчет?

А-а, пропади все пропадом. Я отключил компьютер, сгреб в ящик стола все бумажки и прилег на свой посольский диванчик. Очень патриотично было бы отдыхать с томиком Шевченко или Коцюбинского.

Но я малодушно раскрыл Чейза.

Глава 19
ТЕЛЕЖУРНАЛИСТ ПОЛКОВНИКОВ

У меня на перевороты глаз наметанный. Я их пережил уже два, и оба с пользой для себя и своей передачи. Опыт какой-никакой имеется. В августе я попал на окружную дорогу как раз, когда демократы во главе с неутомимой Лерой Старосельской останавливали танки. В октябре мы вместе с Си-Эн-Эн снимали эти же самые танки, которых никто уже не останавливал, но которые сами, похоже, не торопились. В обоих случаях танками все начиналось и заканчивалось. Значит, если действительно таманцы получили какой-то приказ – жди беды.

Третьего путча Россия не выдержит, пошлет всех подальше. И правильно сделает. Но хочется, конечно, чтобы у меня больше не было повода делать очередную передачу на надоевшую тему.

К тому же неясно, смогу ли я ее на этот раз кому-нибудь показать.

Я засел за телефон, пытаясь разведать обстановку. Телевидение – могучая вещь, если им умело пользоваться. Я уже слышал шепоточки, будто Аркадий Полковников берет взятки. Беру, друзья, беру, признаюсь честно. Телефонными номерами, которых нет ни в одном справочнике. Правом по этим номерам в экстренных случаях звонить. И плюс хорошим отношением тех, кто снимает трубки на другом конце провода. Если хотите, родные мои коллеги, можете делать то же самое. Ах, не получается? Кишка, извините, тонка? Ну, тогда и помалкивайте.

Эти пацанчики, которые полезли на ТВ после августа, думают, будто их работа – это веселая тусовка с баночным пивом и девочками. Посадил известного человека перед телекамерой, спросил, какие подтяжки он носит – и уже герой, уже тебя знает вся страна. Уже можно класть ноги на стол и не стесняться своей шепелявости и неумения двух слов связать. «А ска-а-фите пофалуйстфа, фы по натуфе тафой фомантик, да?…» И они, заметьте, искренне считают себя профессионалами, потому что уже выучили слова «монитор» и «бетакам». А прыгать ночью с парашютом над Абхазией не пробовали? И в багажнике машины банды рэкетиров никогда не прятались? А везти через границу бывшего Генерального прокурора, за которым охотится мафия вам, братцы, случайно не приходилось?

Все почему-то думают, что Аркаша Полковников сидит в своей студии как царь, и все ему со всех сторон тащат сенсации? Как же! Только один наш дорогой Александр Яковлевич знает, чего мне стоит каждая передача. И когда он уйдет из Останкино, вообще никто не будет знать… А уйдет он боюсь, скоро. Точнее скажем, его уйдут. Новый Президент уже, кажется, наметил на этот пост своего человечка. То бишь человека. Можно сказать, человечище. Этакую глыбу.

Видел я эту глыбу в Думе. При нем я уж точно недолго здесь засижусь. Плотный, как шкаф, физиономия блином, глазки маленькие и прячутся где-то ближе к носу. И говорит быстро-быстро, и вроде умных слов навалом, а ничего понять нельзя. Я потом только сообразил, когда сунул нос в неправленый текст стенограммы какого-то его выступления: он глаголов не употребляет. То есть вообще. Как мистер Джингль у Диккенса. Только у нашего еще и существительные невпопад. Ха-ароший будет у нас шеф. Будем при нем новую передачу делать, «Морда к морде»…

Заметил ли кто-нибудь, что у людей нашего нового Президента какой-то неуловимый внешний дефект? Один костлявый как жердь, у другого уши разных размеров, у третьего опять же физиономия блином. Двух только приятных людей при Президенте я нашел: врача его Гришу Заславского да еще пресс-секретаря Васечкина. Правда, Гриша как-то быстро погиб, машина его на Рублевке перевернулась на ровном месте. Жалко парня. Остался один Васечкин. Я обратил внимание, что на пресс-конференциях этот лопоухий Васечкин сильно краснеет, когда зачитывает какое-нибудь официальное коммюнике. Стыдно ему, что ли. Или, может, просто кожа на лице тонкая. Но все равно производит это отрадное впечатление. Если пресс-секретарь умеет краснеть – это в нашей державе уже почти подвиг…

Раздумывая над всем этим, я одновременно листал свой блокнот с телефонами. Мой аппарат вот уже полчаса обиженно попискивал, словно каждое нажатие на кнопку с цифрой приносило ему, аппарату, личную неприятность. Сорок пять минут интенсивного перезвона, сопровождаемого возмущенным писком кнопочной панели, дали кое-какую информацию к размышлению. Я наконец оставил аппарат в покое, крикнул в приемной, что меня нет ни для кого, и вернулся к столу.

Надо было все хорошенько обдумать, и обдумывать я предпочитал в одиночестве.

По правде сказать, многих моих телефонных собеседников мои сегодняшние вопросы удивляли. Но не всех. Некоторые привыкли к моему странному любопытству, некоторые были всегда настороже. Раза три или четыре мои приятные собеседники отвечали мне деревянными голосами, ненатурально кашляя в трубку. Я их не мучил, догадываясь, что, возможно, их номера поставлены на контроль. Да и вообще большинство моих информаторов предпочитали отвечать на мои конкретные вопросы междометиями, надеясь, что по интонации я сам догадаюсь, что, где и как.

В общем, диспозиция такова. Кантемировцы в казармах, никакого времени «Ч» не объявлено. Таманцы вчера проводили учебные танковые стрельбы на одном из подмосковных полигонов (мой информатор, разумеется, не уточнил, на каком именно, но я и сам догадывался: на Завидовском). Стрельбы те считались плановыми; однако составлялись эти планы за месяц или за день вперед, никто поручиться не смог. Тем не менее таманцы пока все на своих местах. Кремлевская рота спецкараула получила пополнение, но это ровным счетом ничего не значило. С тех пор как кремлевских солдатиков обрядили, на потеху публике, в старинную лейб-гвардейскую форму, отношение к этому потешному полку у меня было самым ироническим. Так, живая иллюстрация к стихотворению Бородино. Даром, что у них не музейные ружья, а автоматы Калашникова. Короче, забил заряд я в пушку туго.

Некоторые любопытные сведения, впрочем, до меня дошли. Активизировалась патрульно-постовая служба ГАИ, весь эфир их забит переговорами. Но это как раз понятно. Завтра прибывают высокие иностранные гости, и наши гаишники, забыв на время свой штрафной промысел, будут перекрывать центральные магистрали. Вдруг какой-нибудь неучтенный дерьмовоз вывернет на Садовое кольцо и поцарапает кузов лимузина американского президента? Получится международный инцидент, и лидеры семерки на саммите передумают предоставлять нам кредиты. Без которых, как всем известно, мы в глубокой… гм… дыре.

Сообщили мне между прочим, что самое большое шевеление наблюдается возле здания Управления Охраны. Такое впечатление, что саммит уже начался и проходит именно там, за закрытыми дверями. Похоже, сказали мне, обеспечение всех завтрашних мероприятий наша Охрана зарезервировала за собой. Я, правда, до сих пор был уверен, что во всех случаях, если дело касается Президента, функции охраны берут на себя соколы из СБ. Впрочем, сейчас уж не разберешь, кто и за что у них отвечает. Если честно, я долгое время просто путал все наши три спецслужбы. Все в штатском, все при государе и все бдят. Только когда мне пришлось делать один из репортажей, я чуть-чуть разобрался в некоторых тонкостях. Самые тихие, вечно в тени и все бочком – кагэбэшники, теперь почти официально называемые фискалами (сокращение себе подобрали, да!). Самые наглые – грудь вперед, автоматы так и выпирают из пиджаков, – это царевы соколы. Ну, а охранцы, мне показалось, ни то, ни се. Серединка на половинку. Разве что многие из них предпочитают носить темные очки, как у тонтон-макутов. Но некоторые и не носят, кому – что. Надо думать, послезавтрашний саммит для них – дорогой подарок. Покажут всему миру, что при деле. А коли все сойдет гладко, получат после отъезда гостей благодарности и ценные подарки. Интересно, что сегодня они там, в Кремле, понимают под ценным подарком? Раньше примерным деятелям дарили часы. Ну, а теперь – японские телевизоры с магнитофонами? Тогда, если верить анекдотам, главный начальник соколов по прозвищу Пал Секамыч столько великих дел насовершал, что по уши в подарках. Говорят, у него только в кабинете три телевизора из самых лучших, да еще дома штук пять. Представляю, как он их включает одновременно – это все пять! – настраивает на все программы, пьет пиво, и балдеет, балдеет…

Мысли о пиве окончательно прогнали все мои подозрения насчет переворота или чего-то вроде того. Пиво – это всегда хорошо. Нынешнее поколение выбирает пиво. Осталось еще несколько рутинных дел минут на пятнадцать. А потом – в буфет, в буфет и еще раз в буфет.

Тут дверь моя внезапно приотворилась, и заглянула сама директорская Аглая. Губы бантиком, прическа «не-тронь-меня», очки в японской оправе. И зовет всегда меня не Аркашей и даже не Аркадием, а исключительно по отчеству – Аркадий Николаевич.

– Извините, Аркадий Николаевич, – произнесла Аглая, щурясь через свои японские линзы. – К вам тут… Я провожу к вам?

Своей секретарши, заметим, у меня нет, а Аглая редко снизойдет. Только если что-то особенное. Челентано, допустим, меня ищет, все коридоры обегал. Последний раз она вот так лично ко мне заглядывала, когда ко мне на передачу пришла Настасья Кински. Я вдруг обеспокоился, что назначил рандеву какой-то киношной знаменитости, а тут из-за всех этих генеральских дел забыл. Я бросил взгляд на календарь.

– Кто там? – поинтересовался я с важным видом. В том смысле, что, мол, если опять Челентано, то скажите, пусть зайдет попозже.

– Тут генерал к вам, – отрапортовала Аглая. Видно, чин все-таки подействовал на нее. Жаль, что я не генерал, а всего лишь Полковников. – Генерал Дроздов, командующий Таманской дивизией.

Я подскочил. Вот вам и личные неприятности! Пусть с опозданием на несколько часов, но ведь не забыл. Вот это точность, я понимаю.

– Бегу, – сказал я, но на всякий случай выглянул в окно: не на танке ли, по своему обыкновению, прибыл товарищ генерал?

Танка поблизости не наблюдалось. Вероятно, генерал Дроздов сделал исключение и приехал так по-дружески, налегке.

Или оставил свой танк в засаде.

Глава 20
МАКС ЛАПТЕВ

Я доехал до «Кропоткинской» и вышел на Гоголевский бульвар. Рабочий день заканчивался, и надо было поторапливаться. Не хватало еще упереться в закрытые двери почтового отделения. У меня уже однажды такой случай был, и тоже связанный с почтой. Хорошо, что тут идти по крайней мере всего два шага. Минут шесть, если даже двигаться совсем прогулочной походкой. Я управился за три и вскоре уже входил в подъезд дома номер 23. Маленькое почтовое отделение занимало две комнатки на первом этаже. Площади явно не хватало, и деревянные абонементные ящики держали почти у самого входа, в таком тесном предбанничке. Это было очень кстати. Найдя нужный бокс, я огляделся. Не хотелось при всем честном народе доставать свою универсальную отмычку. Никакого честного и даже нечестного народа, однако, вокруг не было. По крайней мере, за тем стеллажом из ящиков, за которым стоял я сам. Вот и славненько.

Я извлек свой инструмент из футлярчика и осторожно вставил это чудо воровской техники в замочную скважину. Что хорошо в нашей универсальной отмычке – так это ее приспособленность ко всем случаям жизни. Дверной замок, зажигание автомобиля, несгораемый шкаф – все пожалуйста. Только что на сейфах с секретом я ее не испытывал. Не доводилось мне вскрывать сейфы. Все больше как-то абонементные ящики попадаются.

Замок послушно щелкнул, и дверца распахнулась. Сперва мне показалось, будто в боксе вообще ничего нет. Потом я заметил в глубине серый конверт. Судя по тому, что конверт не заклеен, это явно не письмо. Сделав такое гениальное умозаключение, я медленно раскрыл оставленный конверт.

Да уж. Легких и быстрых ответов на любые вопросы находка эта точно мне не принесет. Вот новые вопросы – это наверняка.

Я еще раз обозрел трофеи. Итак, что мы имеем. Пистолетный патрон – одна штука. Репертуар Большого театра на эту неделю – тоже одна штука. Наконец, полиэтиленовый пакет, в который упакована упомянутая бумажка с перечислением спектаклей Большого, – тоже в количестве одной штуки.

Рассмотрим все внимательно. Патрон положим обратно – пусть над ним поколдуют эксперты. А вот репертуар… Запаковали ведь его в полиэтилен, значит – для чего-то надо было. Я внимательно исследовал бумажку. Ну, конечно. На обороте я обнаружил большой круг, изображенный небрежным росчерком шариковой ручки, и рядом слова. Точнее, полслова и две буквы. Андр.ДА. Я развернул целлофан и, держа глянцевый листок с репертуаром за самые краешки, повертел его и так, и эдак. Ага. Ясно. Я бережно положил листок обратно в целлофан, стараясь случайно не коснуться очерченного круга. Это чей-то отпечаток пальца. Нигде так не держатся отлично папиллярные узоры, как на глянцевой бумаге. Это – тоже экспертам. Может быть, хотя бы они мне подскажут, кто такой этот Андр.ДА. Без этого зацепиться буквально не за что. Отчество и фамилия вообще сокращены до инициалов, а имя Андрей – самое что ни на есть распространенное. Не густо. Если, так тщательно искали эту чепуху, если веселая троица мордоворотов собиралась меня из-за этого убить – значит, тут есть ключ, который мне неведом. Давай-ка еще раз, сначала. Патрон ключ может дать, только если оружейники, баллисты и трассологи найдут здесь что-то необычное. Но это вряд ли, патрон как патрон. Загадочного Андра искать в Москве можно разве что методом тыка. Остается отпечаток пальца. Это уже кое-что.

Я сунул конверт в карман, запер бокс и вышел из подъезда. В дверях я нос к носу столкнулся с молоденьким парнем, который медленно, как муравей, тащил в руках огромную стопку книг. Я отпрянул, но поздно: парень потерял равновесие, качнулся и с ужасом стал наблюдать, как книги из его стопки вываливаются на асфальт.

Уважение к книге у меня в крови. От бабушки-учительницы. Мы и с Ленкой-то познакомились в книжном. Она мне потом призналась, что первый раз увидела человека (то есть меня), который-де с книгой обращался как с бабочкой, будто боялся ненароком стрясти пыльцу с крыльев.

Бабочки из стопки бедного парня норовили все разлететься в разные стороны, и мне ничего не оставалось, как броситься на помощь. Вместе мы восстановили стопку почти без потерь. Долетела до асфальта и чуть запылилась только одна книжка. Ясное дело, детектив. Правда, не переводной. Сейчас, когда начала возвращаться мода на советские детективы брежневских времен, все эти милицейские шлягеры поперли опять косяком. Тот, который я поднял с асфальта, назывался «Петровка, 38».

Хорошая подсказка, подумал я, помогая парню донести всю пачку прямо до двери его квартиры, помещавшейся в том же, что и почта, подъезде. Парня звали Женей, он был учителем, а детективы читал сверх школьной программы. Когда сильно уставал от Тургенева и Солженицына, самый смак было иметь под рукой наготове «Петровку, 38».

Парень Женя встретился мне очень вовремя. Не будь его стопки, я бы, наверное, и не вспомнил, что к нашим экспертам обращаться не обязательно. Есть в Москве место, где то же самое сделают вне очереди и без бумажной волокиты.

Именно там, на Петровке. В царстве моего хорошего знакомца, милицейского гения Сережи Некрасова. Принято считать, что наша контора и милиция дружат меж собой как кошка с собакой. Когда-то это почти соответствовало действительности, и мы взаимно терпеть не могли друг друга. МУР сменил гнев на милость, когда к одной спецслужбе прибавилось еще две и выяснилось, что, например, охранцы, пожалуй, ничем не лучше чекистов – и даже хуже. Старый враг был все-таки лучше новых двух, и с нами уголовный розыск заключил выгодное для нас всех перемирие. С тех пор контакты наши стали чуть больше неформальными, а потому появление человека с Лубянки в МУРе уже, не вызывало косых взглядов.

Я посмотрел на часы. Сейчас Некрасов как раз на месте. Он, конечно, скажет, что его отдел завален работой поверх головы. И тогда я скажу ему про «Кириченко». И он поймет. У них у самих каждую неделю по два-три таких случая. Не успевают своих хоронить.

Кстати, не забыть бы отдать им на экспертизу заодно и пистолет, который я позаимствовал у одного из мордоворотов. Чем черт не шутит, вдруг оружие засвеченное? Такие штуки иногда, да проходят. Чтобы больше не тратить время, я отловил частное такси. Сговорились быстро, и уже через пятнадцать минут мы въезжали на Петровку. Дорога была забита машинами, и я с тревогой представлял, ЧТО тут будет завтра. Когда мы миновали Большой театр, я посочувствовал театралам-автовладельцам. Места для парковки поблизости никто не предусмотрел, и многим, чувствуется, приходилось оставлять свои средства передвижения аж на улице Чехова. Одна радость, что МУР рядом: может, и не угонят их «мерседесы» и «вольво». Тут до меня дошло, что есть и еще одна зацепка – репертуар театра. Вряд ли она тут случайная бумажка, просто место, где люди оставляют свои отпечатки. Я снова вытащил из кармана конверт, который уже немного помялся. Выяснилось, что сегодня спектакля нет, а завтра «Спартак». Не сходить ли мне? Попрошу Ирку Ручьеву и погружусь на один вечер в Большое Искусство. Хотя искусство искусством, но логическая цепочка все равно никак не получалась. Поднимаясь на второй этаж желтого муровского корпуса, я все размышлял, что же такое может объединять убийство «Кириченко», трех громил с новенькими пропускали в Кремль, загадочного Андра и балет «Спартак»? Выходила полнейшая ерунда.

Погруженный в невеселые мысли, я едва не проскочил нужную дверь.

Ага, вот здесь. Некрасов С.А.

Я постучался и вошел, не дожидаясь ответа.