Текст книги "Игра в гестапо"

Лев Гурский
Игра в гестапо

От автора

Автор считает своим долгом предупредить: все события, описанные в романе, вымышлены. Автор не несет никакой ответственности за возможные случайные совпадения имен, портретов, названий учреждений и населенных пунктов, а также какие-либо иные случаи непредсказуемого проникновения чистого вымысла в реальность.

Часть первая
ЯБЛОКО РАЗДОРА

1

Когда жена повышала голос, Курочкин с тоской думал о том, что супруга капитально ошиблась в выборе профессии. Ей следовало бы работать не в бухгалтерии издательства, а как минимум в службе громкого оповещения Управления гражданской обороны, где носить чин не ниже полковничьего. Голос, который жена неэкономно расходовала всего лишь на громовое «Дми-и-и-трий!», можно было бы тогда использовать с гораздо более высоким КПД, – например, вместо сирены на случай объявления учебной тревоги. Курочкин очень ярко представлял себе, как при первых завываниях его Валентины жители всего микрорайона трусливо втягивают головы в плечи, хватают детей, документы, теплую одежду и запас продовольствия на три дня, а затем дисциплинированно мчатся в бомбоубежище, дабы переждать там ядерную атаку вероятного противника.

К сожалению, никакого убежища от родной жены у самого Курочкина не было: маленький чуланчик два на три метра, где Дмитрий Олегович выклянчил себе место для мини-лаборатории, не имел никакой защиты от прямого попадания супруги. Дверь в чуланчик лишена была даже намеков на задвижку, – чтобы Курочкин не обольщался по поводу своих прав и обязанностей в семье…

– Дми-и-и-трий! – раздалось уже совсем рядом.

Задребезжали на полках пустые реторты и склянки с препаратами. Завибрировали тигельки на краю стола. Гулко отозвался жестяной кожух старенького вытяжного шкафа. Мутная капля сорвалась с конца пипетки и вместо предметного стеклышка микроскопа угодила прямо на брюки. На его любимые синие домашние брюки.

– Черт… – прошептал Курочкин, не без любопытства наблюдая, как едкая дрянь из пипетки деловито пожирает органический краситель. Через пару секунд в ровном океане брючной синевы возник остров цвета Гренландии на школьном глобусе. Формой возникший остров напоминал почему-то Мадагаскар. Эпоха Великих географических открытий таким образом продолжилась, но брюки были испорчены. Впрочем, нет худа без добра: теперь-то и ежику ясно, что препарат нуждается в доработке. В таком виде он элементарно непригоден для перорального применения, поскольку эта гадость первым делом сожжет слизистую рта. Сукины дети! Этих горе-фармацевтов из «Витакса» неплохо было бы накормить хоть разок их собственными безумными снадобьями. Для профилактики будущих глупостей. Подобное, как известно, лечится подобным.

Дверь в чуланчик распахнулась. Курочкин поспешно задвинул под стол ногу с белым пятном на коленке, чуть не опрокинув при этом термостат – ценный прибор, который Дмитрий Олегович вынес с институтской свалки. По правде говоря, ценный прибор пока не работал, и Курочкин использовал его в качестве сейфа. Круглая дверца термостата с тихим недовольным лязгом приотворилась, оттуда начала вываливаться пластмассовая коробочка с опытными образцами.

– Вот ты где! – произнесла Валентина таким тоном, словно бы ожидала найти мужа в каком-нибудь другом месте квартиры. Например, в холодильнике или на антресолях среди старой одежды.

– Вот я где, – на всякий случай подтвердил Курочкин, преданно глядя на жену. Правой рукой, нырнувшей под стол, он сумел подхватить коробочку и засунуть ее в карман брюк, а правой ногой – прихлопнуть дверцу взбунтовавшегося сейфа.

– Работаешь, – уличила Валентина.

– Нет… Ну так, немножко, – отозвался Курочкин, изображая на пальцах размеры сегодняшней работы. Буквально с ноготок.

– Трудишься в выходной день, – с нажимом уточнила супруга. Тигельки на краю стола вновь жалобно звякнули.

– Э-э, доделываю… – с покаянной миной согласился Дмитрий Олегович. – Понимаешь, Валечка, эти идиоты из «Витакса» выбросили на наш рынок одно патентованное средство…

– Это ты у меня идиот, – проникновенно объявила Валентина. – Патентованный. Поглядите-ка на морального урода, на которого я сдуру польстилась двадцать три года назад. Мало ему шестидневной рабочей недели в его поганой конторе, – он еще ухитряется брать свои порошки и капли домой. Ни копейки лишней с этого не имея. При зарплате, которой хватает на неделю, если питаться одними макаронами… Разве не идиот? – Супруга обвела глазами лабораторное имущество, призывая в свидетели своей правоты курочкинские реторты, микроскоп и вытяжной шкаф. Испуганное оборудование в который уже раз послушно завибрировало в такт словам Валентины. «Жалкие трусы, – с горечью подумал Курочкин. – И вы – с ней заодно!»

Жена несколько приуменьшила размеры его зарплаты, однако в принципе была права. НИИ экспериментальной фармакологии, где Дмитрий Олегович сидел на ставке старшего научного сотрудника, не баловал высоким жалованием, зато загружал своих служащих под завязку. Ежемесячно на внутреннем рынке возникало несколько десятков новых препаратов, которые в лучшем случае могли оказаться бесполезными, а в худшем – небезопасными. Каждое снадобье нуждалось в элементарной проверке, однако дураков, согласных вкалывать день и ночь за государственное пособие, в родном НИИ становилось все меньше и меньше. Народ уходил в частные фирмы на непыльную работенку консультантов, и после каждого объяснения с супругой Курочкин честно завидовал счастливцам. Однако почему-то все равно оставался в числе немногих могикан, приходящих на службу в девять и уходящих только после восьми. Должно быть, Курочкину просто нравилась его работа. Его вдохновляла возможность удовлетворять свое научное любопытство даже за маленькую зарплату. Возможно, это и было самым настоящим сумасшествием. Курочкин даже иногда намеревался пойти и провериться у психиатра, не псих ли он.

– Значит, так, – сурово сказала Валентина, дождавшись, пока все имущество в чуланчике засвидетельствует почтение истинной хозяйке квартиры. – Опыты прекращаются. Сейчас получишь деньги и немедленно отправишься в магазин за яблоками…

– За яблоками? – удивленно переспросил Курочкин. Перед глазами его возникла вдруг картинка: Адам, Ева, древо и Змей. Неужто Валентина решила провести сеанс познания Добра и Зла при помощи магазинных фруктов?…

– Для яблочного пирога, – вывела его из транса супруга. – Сегодня вечером у Терехиных серебряная свадьба. Мы с тобой приглашены, обалдуй!

Курочкин искоса глянул на микроскоп. Бросать опыты ужасно не хотелось, тащиться вечером к Терехиным – тем более. Глава семейства был краеведом-любителем. Рассказами о древних камешках и черепушках он мог насмерть уболтать любого.

Пока Дмитрий Олегович мысленно перебирал варианты, как бы вернее отбояриться от несвоевременного поручения (а заодно – и от попадания в лапы краеведа), супруга легко вытащила его из уютной тесноты рабочего чуланчика, сунула ему в руку полиэтиленовый пакет с устрашающей физиономией и несколько купюр. Сумма, даже на взгляд малосведущего в ценах Курочкина, была мизерной.

– Хватит, хватит, – успокоила его Валентина. – Я все хорошенько рассчитала, должно хватить… Бухгалтер я или кто?

Вопрос не требовал ответа. На беду Курочкина, жена была знающим бухгалтером. Не доверяя мужу сдачу, она выдавала денег на покупку тютелька в тютельку. Заначка исключалась.

– Возьмешь самых дешевых, понял? – между тем инструктировала супруга. – Все равно в пирог. Если в ближайшем магазине нет, пойдешь в другой, на Автозаводской! И не вздумай покупать у кавказцев. У них – зверские цены и вообще… Подозрительные типы, по глазам видно. Недаром их милиция гоняет.

В отличие от жены, Курочкин ничего против кавказцев не имел. Люди как люди. В другое время он бы рискнул осторожно поспорить с Валентиной. Но не сейчас. Сейчас важнее было, пока не поздно, пресечь на корню идею с пирогом и таким образом избежать культпохода к Терехиным.

– Видишь ли, Валечка, – осторожно проговорил Дмитрий Олегович. – Я, разумеется, могу сходить в магазин, но… У яблок в конце октября есть одно неприятное свойство…

– А что такое? – мигом насторожилась жена. Только лишь в одной области домашнего хозяйства она более-менее доверяла мужу. Особенно после того случая, когда импортное масло, заранее при помощи трех химтестов признанное Курочкиным несвежим, таковым же и оказалось на вкус. Последнее, кстати, обнаружилось лишь в тот момент, когда с конвейера сошел пятидесятый бутерброд для масштабного юбилея директора издательства, главного начальника Валентины по службе.

– Серотонин, – с озабоченным видом обронил Курочкин. – Самый опасный из биогенных аминов, и как раз в эту пору активно накапливается в яблочной мякоти…

Дмитрий Олегович не обманывал жену, только слегка преувеличивал. Серотонин был действительно довольно вредным для человека природным токсикантом, однако лишь в том случае, когда человек умудрился бы в один присест слопать килограммов десять свежих яблок. Правда, до этого у него был бы максимальный шанс пострадать от обычного расстройства желудка.

– И на что влияет этот твой серый танин? – наморщив лоб, принялась допытываться супруга.

Курочкин с трудом подавил желание соврать, будто бы этот токсикант очень вреден при остеохондрозе. Остеохондроз в кратком списке Валентининых хворей занимал почетное первое место, а жена очень уважала свои болезни. Увы, крупное вранье в профессиональной области было для Курочкина непереносимо.

– Вещество обладает сосудосуживающим эффектом, – отчеканил он как по писаному.

Валентина задумалась. Отказываться от идеи серебряно-свадебного пирога для Терехиных ей очень уж не хотелось.

– Ничего, – решила она, наконец. – От яблок еще никто не умирал. Добавим к этому продукту еще бутылочку коньячку из моих запасов – и полный порядок. Танин этот твой сосуды сужает, коньяк расширяет. Так на так выходит… Давай-ка двигай в магазин.

Курочкин про себя чертыхнулся, но поздно: жена все-таки приняла решение, теперь ее и трактором не сдвинешь. Нечего и пытаться. Через полминуты он уже топтался у двери, почти смирившийся со своей участью.

– Не позже двух чтобы был дома, – напутствовала Валентина. – Иначе пеняй на себя.

– У меня, между прочим, часы сломались, – пробормотал Курочкин в последней отчаянной попытке уцепиться за порог родной квартиры.

– Будешь спрашивать время у прохожих, не маленький, – пресекла жалкое подобие бунта супруга. – Хотя… Ну-ка, подожди! – Валентина скрылась в своей комнате и вскоре вернулась оттуда с будильничком в руках. Курочкин и опомниться не успел, как древний бабушкин агрегат на двух с половиной камнях был с помощью желтой ленточки прилажен у него на груди. Дмитрий Олегович сразу ощутил себя коровой, которой только что повесили на шею колокольчик. «Это уже слишком! – решительно подумал он. – Я – кандидат медицинских наук, а не какая-нибудь буренка!»

– Я… – протестующе начал было Курочкин. И тут же заметил, что жена мрачно изучает белое пятно Мадагаскара на его брючине. – Я… пошел, – торопливо произнес фармацевт и, не дожидаясь лифта, поскорее зашлепал вниз по лестнице. На каждой ступеньке будильничек больно барабанил по груди, словно второе сердце, наспех пришитое дурными хирургами снаружи.

– Потеряешь деньги – лучше домой не приходи! – донеслось ему вслед. Металлические карманы почтовых ящиков, науськанные голосом Валентины, прогудели Курочкину нечто невнятное, но грозное.

«Чтоб вам заржаветь, сволочам! – про себя посулил ящикам Дмитрий Олегович, крепко сжимая купюры в кулаке (угрожать жене он не рискнул бы даже мысленно). – Не надейтесь, железные гады, не потеряю!»

И, действительно, деньги Курочкин не потерял. Зато очень быстро лишился покупки.

Произошла эта маленькая трагедия в двух шагах от продмага, безуспешно борющегося за звание супермаркета. Стоило Курочкину загрузить в пакет два килограмма честно приобретенных яблок – рябых, неопрятных на вид и фантастически дешевых, – как Дмитрий Олегович расслабился, утратил бдительность и моментально расплатился за свое легкомыслие.

Серая иномарка, наплевав на зеленый глазок светофора, вынырнула откуда-то сбоку в ту самую секунду, когда Курочкин дисциплинированно переходил дорогу, обнимая двумя руками яблочный пакет. Навряд ли водитель иномарки имел намерение поиздеваться над неуклюжим пешеходом или тем более – на него наехать. Очевидно, что он просто упустил время и бибикнул только тогда, когда у пешехода осталось всего одна возможность спасти свою неуклюжую жизнь: резко отпрыгнуть в сторону, на тротуар.

Курочкин отпрыгнул и спас себя, но не яблоки. Два десятка рябых кругляшей весело просыпались на проезжую часть и тут же погибли под колесами грузовиков и легковушек, выпущенных на свободу замигавшим красным огоньком. Раз – и вместо купленных фруктов образовалась только желтая кашица на асфальте. Курочкин тупо проследил, как серая автомашина – виновница его несчастья – проехала еще метров триста, свернула на боковую улочку и затем скрылась в подворотне рядом с магазином игрушек «Буратино».

– Мужчина, не у вас яблочко упало? – поинтересовалась проходящая мимо дама в песочного цвета плаще. Тут только Курочкин заметил, что к ногам его подкатился одинокий кругляш. Самый маленький, сморщенный и пятнистый. Дмитрий Олегович сосредоточенно поднял последнее яблоко, осмотрел его и прицельно метнул в ближайшую урну. Туда же через секунду отправился скомканный пакет. Ситуация складывалась почти безнадежная. Денег больше не было, яблок для жениного пирога – тоже. Курочкин представил себе, как сейчас вернется домой. Как пролепечет Валентине, что купленные фрукты стали жертвой дорожно-транспортного происшествия. Как услышит в ответ тысячекратно слышанное от супруги презрительное словечко «обалдуй». На мгновение он пожалел, что успел отпрыгнуть слишком резво: лежал бы сейчас на дороге в окружении прохожих и не вызывал ничего, кроме сочувствия. А лихач из серой иномарки, уже арестованный нашим лучшим в мире ГАИ-ГИБДД, весь в слезах и соплях давал бы показания строгому, но справедливому автоинспектору… На этом месте Курочкин стреножил похоронные фантазии, сообразив, что переборщил. Справедливый автоинспектор – это уже чересчур.

Дмитрий Олегович машинально улыбнулся своей невероятной выдумке и обрел, наконец-то, возможность рассуждать логически. Кроме самого простого и неприятного варианта номер 1 – вернуться домой и покаяться, – существовал ведь и вариант номер 2 – добыть где-нибудь необходимую сумму денег и закупить яблоки вторично. Правда, нигде поблизости не проживал никто из знакомых, у кого можно было бы конспиративно занять. А соседи, одолжившие бы, пожалуй, такую малость непьющему фармацевту из второго подъезда, не удержались бы и настучали жене. Тогда вышло бы еще хуже. Курочкин с налету отверг идеи продать что-нибудь из одежды, пристроиться на углу просить милостыню или ограбить банк, а затем ему в голову вдруг явилась мысль – простая, как и (по слухам) все гениальное. Да почему, собственно, он, Курочкин, должен чего-то изобретать? Пусть-ка раскошелится водитель сволочной иномарки, человек наверняка не бедный. Кроме того, Дмитрий Олегович слышал штук десять анекдотов про новых русских, которым де свойственна этакая купеческая щедрость. Вдруг автоводитель великодушно признает вину, войдет в положение?

Рассуждая таким манером, Курочкин за пять минут повторил маршрут иномарки, добрался до магазина «Буратино», вошел в подворотню и уже приготовил на лице соответствующую моменту гримасу – то ли решительную, то ли обиженную.

Серая иномарка и впрямь оказалась там: в тихом и безлюдном внутреннем дворике. Одна боковая дверца была широко распахнута, как будто водитель так поспешно выпрыгнул и сбежал, что не потрудился закрыть салон. «Если его там нет, я подожду, – подумал Курочкин, приближаясь к иномарке. – И когда он вернется, я попрошу… да нет, я потребую…»

Ждать, однако, не понадобилось. Водитель никуда не убежал, он спокойно сидел, откинувшись на спинку переднего сиденья, и даже не пошевелился, когда Дмитрий Олегович подошел поближе.

– Эй!… – громко сказал Курочкин, но через секунду понял, что с просьбами или требованиями он безнадежно опоздал…

2

Второго покойника ошарашенный Курочкин заметил лишь через несколько секунд, когда приступ столбняка миновал и к Дмитрию Олеговичу частично вернулась способность двигать руками и ногами и даже оглядываться по сторонам. Труп номер два приютился в тени дерева неподалеку от открытой дверцы машины, уставив безжизненный глаз на серый лакированный бок иномарки. На месте другого глаза зияла кровавая воронка в половину лица, отчего голова убитого приобретала сходство с муляжом головы из кабинета сравнительной анатомии. Правда, красной краской создатель муляжа распорядился крайне неэкономно. Вместо того чтобы обозначить лицевые мышцы, сухожилия и извивы кровеносных сосудов легкими алыми штрихами, художник упростил себе работу, щедро разбрызгав краску где попало. Кроме лица, кровь-краска заодно выпачкала ствол дерева, измазала кожаную куртку мертвеца, заляпала его джинсы и подтекла под штиблеты. За одну только испачканную куртку живой человек (например, Курочкин) получил бы оглушительную выволочку от жены (например, Валентины), зато мертвому все было нипочем: преимущество покойников – не обращать внимания на порчу гардероба и на семейные скандалы. Сантиметрах в десяти от покрасневшей обуви валялся длинноствольный черный пистолет с серебристой рубчатой нашлепкой на дуле. «Глушитель!» – сразу догадался Курочкин. Почти такой же пистолет с глушителем зажат был в неподвижной руке водителя серой иномарки; на груди водителя тоже успело расплыться красное пятно размером с чайное блюдце. В воздухе еще припахивало порохом, который, похоже, был ароматизирован экстрактом чистой лактозы и потому после сгорания оставлял не кислый, а приторно-сладкий задах. Как у свежего яблочного пирога, чуть перестоявшего в духовке.

«Вот тебе и сходил за яблочками! – возникла в мозгу Курочкина глупейшая фраза. – Вот и сходил за яблочками. Вот тебе, понимаешь, и сходил…» Глядя на пистолеты, Дмитрий Олегович припомнил вдруг словосочетание «американская дуэль». Курочкин не очень-то любил смотреть вестерны, но из тех, что видел по телевизору, вынес для себя простое правило этой ковбойской игры: побеждает тот, кто выхватит свой револьвер первым. Двое убитых стрелков были, вероятно, ковбоями одинаковой квалификации, поэтому выигравших в поединке не оказалось. Как и проигравших. Должно быть, именно такая ситуация на спортивном языке называется боевая ничья – победила дружба, приз уходит к телезрителям…

Любопытство исследователя пересилило страх, и Курочкин мелкими шажочками паралитика приблизился к призу, ставшему яблоком раздора двух одинаково умелых стрелков. Строго на середине воображаемой прямой линии, которой Дмитрий Олегович мысленно соединил двух поверженных ковбоев, лежал портфель системы дипломат. Самого заурядного вида. У Курочкина дома остался примерно такой же, даже поновее; просто у этого было побольше замочков, гвоздиков-штырьков рядом с рукояткой, всяческих подковок на углах и прочей скобяной дребедени. Дмитрий Олегович осторожно наклонился над дипломатом, твердо зная, однако, что никакое любопытство все равно не заставит его коснуться пальцами поверхности. Он, Курочкин, не такой уж дурак, чтобы на месте преступления оставлять свои отпечатки пальцев. Самое правильное, что ему сейчас нужно делать, – это бежать прочь от серой иномарки, пистолетов, покойников и загадочного чемоданчика. Бежать как можно… Дмитрий Олегович еще не успел произнести про себя слово скорее, как правый рукав его пиджака неожиданно зацепился за один из металлических гвоздиков. О, черт, только не это! Курочкин испуганно отдернул руку – дипломат дернулся вслед за ней, не желая отпускать рукав. Проклятый гвоздик впился в суровую пиджачную ткань, как клещ.

Валентина всегда выбирала для мужа неказистую на вид, но очень прочную одежду – в целях экономии семейного бюджета. Самыми страшными врагами Дмитрия Олеговича в плотной уличной толпе давно уже стали разнообразные предметы ручной клади у соседних граждан, особенно если предметы обладали острыми колющими выступами, а их хозяева, в свою очередь, – физической силой. Стоило Курочкину попасть на крючок, как его норовили утащить в сторону, противоположную его маршруту. На днях острая заклепка в виде цветка на сумочке мрачной дамы с внешностью Брунгильды вынудила Дмитрия Олеговича почти целый квартал плестись за хозяйкой сумочки как привязанному. На робкие просьбы остановиться, оглянуться и освободить его плащ Брунгильда отвечала презрительным молчанием, и лишь когда Курочкин рискнул повысить голос, дама со словами «Отстань, маньяк!» залепила ему основательнейшую плюху – да так, что бедный Дмитрий Олегович вместе с заклепкой отлетел к ближайшей девятиэтажке и впечатался в стену. Вдобавок тем же вечером Курочкин был подвергнут пристрастному допросу не по-хорошему внимательной Валентины, которая твердо вознамерилась дознаться, что означает металлическая розочка на мужнином плаще и не пахнет ли тут, упаси боже, супружеской изменой…

Курочкин застонал и вновь попытался освободиться от портфеля. Впустую! Окаянная находка, впивавшаяся в рукав, сулила такие неприятности, какие Дмитрию Олеговичу и не снились. В дипломате могла, к примеру, быть бомба – килограммов десять (судя по весу) тринитротолуола с запалом и с часовым механизмом. Стоило подумать о бомбе, как Курочкин услышал доносящееся из дипломата тиканье, громкое и отчетливое. Дмитрий Олегович помертвел, обреченно сказал себе: «Ну, вот…» – и тут сообразил, что зловещее «тик-так, тик-так» исходит не от портфеля, а от его собственного будильника на ленточке. Тотчас же ученый-исследователь Курочкин, пробившись сквозь пелену страха обычного гражданина Курочкина, привел последнему несколько убедительных доказательств неприсутствия в дипломате бомбы. На переходящий приз десятикилограммовая упаковка даже лучшего тротила все-таки не тянула, и вообще довольно глупо со стороны ковбоев было бы дырявить друг друга из пистолетов с глушителями за сомнительное удовольствие единолично быть разорванным на куски взрывным устройством.

Ладно, допустим, здесь не бомба. Однако и без нее положение Дмитрия Олеговича было аховым. В любую секунду во дворе могли бы появиться люди и обнаружить Курочкина в одной компании с трупами и с чужим дипломатом. И без отпечатков курочкинских пальцев каждому стало бы ясно, что именно тип, захвативший чужую собственность, предварительно разделался с ее бывшими хозяевами. А потом – милиция, следствие и суд. Подсудимый, признаете ли вы себя виновным в убийстве двух человек? Речь прокурора, слезы Валентины, высшая мера. Вот тебе и сходил за яблочками.

Дмитрий Олегович до того явственно представил в воображении сцену суда над собой, что едва не прохлопал реальную опасность. Шаги! С улицы в подворотню кто-то уже неторопливо входил, легкомысленно насвистывая популярный мотивчик. Путь к отступлению был отрезан, для наступления же глухой, как пробка, двор тем более не предназначался. Подхватив черный дипломат, Курочкин бестолково заметался по двору в поисках хоть какого-нибудь выхода. Один подъезд был заколочен досками крест-накрест, на дверях другого обнаружился амбарный замок, а ручка неприметной двери, выкрашенной под цвет кирпичной стены, просто не поддавалась, сколько Курочкин ее ни дергал. В полном отчаянии он злобно пнул проклятущую дверь ногой – и та легко отворилась. Внутрь. В ту последнюю секунду, когда шаги и мотивчик приблизились вплотную, но человек еще не показался, Дмитрий Олегович вместе с присосавшимся к рукаву дипломатом нырнул в спасительное убежище.

Убежище оказалось подсобкой игрушечного магазина «Буратино».

Тускло светила лампочка под потолком. На унылых металлических стеллажах в несколько рядов громоздились куклы Барби с нездоровыми зеленоватыми лицами, маленькие, с ладонь, жестяные ведерки, словно бы предназначенные для игры в наперсток, пластмассовые пупсы ядовито-красного цвета и целый паноптикум меховых уродцев, долженствующих изображать мирное медвежье семейство в одну двадцатую натуральной величины. Больше всего в подсобке было пыли, которая вольготно чувствовала себя на полу и на полках, видимо, уже не боясь своего естественного врага – мокрую швабру. Курочкин чихнул и понадеялся, что его пребывание в царстве Барби и медведей останется незамеченным. Как бы не так! Фортуна, богиня везения, сегодня определенно пребывала не на стороне Дмитрия Олеговича. Стоило ему чихнуть третий раз, как из-за стеллажей возникла очкастая фигура в синем халате с полустертой биркой «Менеджер».

– Что вам тут надо? – неприязненно осведомилась фигура, тесня Курочкина обратно к двери. То есть в ту сторону, куда тому вовсе не хотелось возвращаться.

– Видите ли… – залепетал Курочкин, всегда робеющий при разговоре с Лицами При Исполнении. – Я… Ап-чхи!

– Короче! – еще более посуровела фигура. Глаза под очками налились свинцом, грозя изрешетить на месте непрошеного гостя.

– Дело в том… – проговорил Курочкин, мучительно стараясь отыскать хоть одну вескую причину своего пребывания в подсобке. Про двух покойников во дворе рассказывать ему сейчас совсем не хотелось. – Э-э… Анилиновый краситель, – невпопад брякнул он, поймав взглядом ближайшего ярко-красного пупса на полке. – Он ведь опасный…

Дмитрий Олегович и сам не мог понять, что за черт его дернул за язык. Вечно его профессиональные познания вылезали на свет божий именно в ту минуту, когда сам Курочкин был в этом меньше всего заинтересован. Если у экономиста в темном переулке отбирают бумажник, глупо затевать с грабителем разговор об инфляции.

– Анилиновый краситель? – переспросил менеджер. – Вы имеете в виду пупсика?… – Из голоса его почему-то сразу исчезла всякая суровость. На смену ей пришла непонятная растерянность.

– Вот именно, – подтвердил Курочкин. Он был рад, что менеджер внезапно согласился поболтать с ним о токсикантах и не выталкивает его обратно к трупам во дворе. – Насколько я знаю, санитарно-гигиенические нормы не позволяют… – Дмитрий Олегович уже собирался напомнить про свойства пластмассы и про вредную привычку детишек все тащить в рот. Сразу после института он полгода проработал в Департаменте сангигиены, и это существенно расширило его познания. Было это лет примерно двадцать назад, однако вреднючий анилин, оказывается, еще используют.

– Но ведь у игрушки должен быть цвет… – нерешительно перебил Курочкина менеджер. Он больше не теснил Дмитрия Олеговича к двери, а, наоборот, стал отступать.

– Правильно! – с энтузиазмом сказал Курочкин, двигаясь вслед за Лицом При Исполнении. Дискуссия приобретала интересный поворот, Курочкин даже временно позабыл о прицепившемся, как репей, дипломате. – Правильно! Однако вы забыли, что есть прекрасные пищевые красители… Кармин, алканнин, сахарный колер, в конце концов.

– Помилуйте, да мы ведь не сами выпускаем эти игрушки! – очкастый менеджер заметно встревожился. – Мы получаем их с Можайской фабрики, по договору на реализацию…

Дмитрий Олегович поскучнел: разговоры о производстве уводили дискуссию в сторону.

– Вот и отправьте их обратно в Можайск, – отмахнулся он. – Пусть попробуют энокрасители. Знаете, из выжимок ягод бузины. В них, правда, содержатся катехины, но при прочих равных условиях…

– Отправим, непременно отправим, – суетливо поддакнул менеджер. – И про бузину скажем, и про дядьку… Только давайте акт не будем составлять… – Как-то незаметно человек в синем халате с биркой предпринял вежливую попытку поднести его дипломат.

– Не надо, спасибо, – отклонил этот знак вежливости Курочкин, стараясь, чтобы крепкая привязанность дипломата к правому рукаву его пиджака не бросалась в глаза. Странные слова о составлении акта Дмитрий Олегович вообще не понял: не хочет менеджер – пусть и не составляет, ему-то что?

В сопровождении суетливого Лица При Исполнении Дмитрий Олегович миновал пыльное подсобное помещение, пересек коридор и вступил в торговый зал, где было не слишком многолюдно. Стайка долговязых акселераток громким шепотом обсуждала у витрины преимущества куклы Синди перед куклой Барби, а три продавщицы терпеливо обучали толстого противного мальчишку правилам общения с огромным радиоуправляемым танком. Толстяк-папа, обладатель мощного загривка и нескольких перстней на толстых пальцах, с умилением взирал на свое чадо. Чадо же высокомерно выслушивало инструкции, с видом наследного принца ожидая, когда ему будет вручен пульт управления.

– Может, чайку с нами?… – неуверенно предложил Курочкину менеджер, глядя на Дмитрия Олеговича снизу вверх. Наверное, глубина познаний Курочкина в пищевых красителях сыграла решающую роль.

– В другой раз, – вежливо отказался от чая Дмитрий Олегович. – Спасибо.

– Ага-ага, – заморгал менеджер. – К следующему разу мы все сделаем… Можете быть покойны…

Слова его были прерваны мелодичным звоном: толстый мальчик, заполучив в руки пульт, немедленно протаранил игрушечным орудием танка стеклянный прилавок. Менеджер заахал, кинулся на звон. Лучшей возможности уйти по-английски Курочкину бы и не представилось. Он вышел из дверей магазина, на зеленый свет перешел улицу, и уже там, на другой стороне, услыхал приближающиеся звуки сирены. Два новеньких милицейских «Форда» с фиолетовыми мигалками, взвизгнув тормозами, остановились у подворотни рядом с «Буратино». Захлопали дверцы.

Дмитрий Олегович отлично видел, как полдюжины спецназовцев в шлемах и с автоматами наперевес ринулись в подворотню и исчезли там. Курочкин почувствовал слабость в коленях, представив, что было бы, промедли он в том дворе хоть одну лишнюю минуту…

Собственно говоря, и сейчас медлить было нельзя. Кто-нибудь непременно догадается заглянуть в «Буратино» через подсобку. Служебных собак эти спецназовцы, к счастью, захватить не догадались, но и без собак будет совсем нетрудно взять след беглого типа с чужим дипломатом – особенно если он так и будет торчать на месте, уставившись на милицейские машины, как баран на соответствующие ворота.

Не мешкая, Курочкин двинулся по противоположной стороне улицы прочь от «Буратино», стараясь, чтобы его передвижение со стороны выглядело бы не паническим бегством, а этакой деловой трусцой озабоченного мелкого бизнесмена. По крайней мере Дмитрий Олегович полагал, что бизнесмены обязаны перемещаться именно так: им ведь некогда – надо успеть и к брокерам, и к дилерам, и с фьючерсами разобраться. Мир бизнеса всегда был для Курочкина неким средоточием загадочных иностранных слов, мягких кожаных кресел, сотовых телефонов и глянцевых рекламных журналов, предлагающих покупать невероятно красивые и абсолютно бесполезные вещи. Где-то на границе этого мира располагалась Валентина со своей бухгалтерией и с ее уверенностью, будто бы цент доллар бережет и семейный режим экономии – самый короткий путь к процветанию и подлинному достатку. Месяц назад, например, Валентина объявила, что единый проездной билет есть недопустимая финансовая роскошь для безлошадного фармацевта Курочкина, – в то время как пешая ходьба позволяет сохранить тонус и не выглядеть к пятидесяти годам старой развалиной.