Текст книги "Игра в гестапо"

Курочкин мигом забыл и про формулу альдопентозы и даже про догоняющий «Мерседес».

– Дмитрий… Олегович, – пробормотал он. – Но можно – просто Дмитрий… – Последние слова слетели с его языка как-то совершенно независимо от его воли. Телефонная барышня выглядела младше его раза в полтора-два и годилась ему в дочери. Правда, по законам генетики такой красивой дочери у него не было бы никогда. Даже если бы лет двадцать назад Валентина согласилась завести ребенка (а она как раз не согласилась).

– Сойдет, – обронила великодушно блондинка, не отрывая взгляда от дороги. – Меня можете называть Надеждой…

«Красивое имя. А главное – редкое», – вспомнилась Курочкину фраза из какого-то фильма. Ему и в самом деле очень понравилось это имя. Ему даже потихоньку начинала нравиться быстрая езда: по крайней мере, тошнило уже поменьше, вполне терпимо.

– Скажите-ка мне, Дима, – тем временем осведомилась блондинка Надежда, – как вы переносите авиаполеты?

Дмитрий Олегович невольно глянул в боковое стекло: не выросли ли часом у их автомобиля крылья, как у фантомасовской амфибии? «Жигули», однако, остались «Жигулями».

– Вестибулярный аппарат у вас в порядке? – продолжала допытываться красивая водительница, закладывая крутой вираж.

– В по… в порядке, – сглотнув слюну, героически соврал Дмитрий Олегович, он же – «Просто Дима». Его вместе с неразлучным дипломатом вновь прижало к сиденью. Увы, он раньше времени порадовался, что тошнота отступила. Кажется, она собиралась переходить в контрнаступление.

– Чудненько, – промурлыкала очаровательная Надежда, что-то напряженно высматривая впереди.

– А куда мы собираемся лететь? – рискнул задать Курочкин мучивший его вопрос.

– Не КУДА, а ОТКУДА, – загадочно сообщила блондинка. – Будем отрываться. На счет «десять» постарайтесь не прикусить себе язык. Не люблю шепелявых.

«Постараюсь», – пообещал про себя Дмитрий Олегович, пытаясь успокоить нервы видением элегантной формулы одного из углеводов. Но вместо закорючки Н-С=О у молекулы альдопентозы внезапно появилась хорошенькая головка, обрамленная золотистым венчиком волос. Совсем абстрагироваться никак не получалось.

– Внимание! – раздался голос Надежды. – Начинаю отсчет. Ра-аз…

Мимо промчался зеленый продуктовый ларек с пестрой рекламой пирожных «Сатурн». Вся Солнечная система была уже поделена между кондитерскими фирмами; лишь планету Уран пока еще не тронули, – видимо, опасаясь нежелательных ассоциаций. Урановые шоколадки трудно было бы всучить жертвам Чернобыля…

– Два-а! – протянула Надежда, сделав новый вираж. Высокий особняк с колоннами испуганно метнулся из-под колес.

– Три-и! – случайное дерево просвистело до того близко от «Жигулей», что Курочкину померещилось скрежетанье веток о корпус машины. Кто бы мог заподозрить в обладательнице деловитого секретарского голоска опытного и рискового водителя! Кто угодно, только не Курочкин. Он-то вообще полагал, что у телефона в фирме «Мементо» сидит какая-нибудь мымра. Сержант Мымрецов в юбке.

– Четы-ы-ре!…

Дмитрий Олегович завертел головой и с испугом заметил, что зловещая штуковина, выглядывающая из кабины преследователей, все больше смахивает на дуло. Очень некстати Курочкину припомнились слышанные в метро умные разговоры про ранцевые гранатометы или что-то вроде. С такого расстояния до их «Жигулей» можно было бы и дострелить при желании. Не при желании Курочкина, само собой.

– Пя-а-ать!…

Бежевый троллейбус, поникнув усами, всего на долю секунды задержался в орнаменте калейдоскопа для взрослых и исчез. Дмитрий Олегович на ту же долю секунды успел позавидовать тем, кто, не зная горя, катается в обычных городских троллейбусах. Здесь тебя никто не станет преследовать, кроме контролера. Но контролерам пока гранатометы не выдают.

– Ше-е-есть! – в голосе очаровательной автогонщицы появилось напряжение. Видимо, будущий полет обещал быть опасным предприятием, после которого мог пострадать не только один вестибулярный аппарат, но и другие, более важные. Мысль эта крайне огорчила Курочкина. Стоит ему сейчас погибнуть – и новость эта непременно попадет на первые страницы уголовной хроники «Московского листка». Коллеги по НИИ будут изумлены сообщением о найденных рядом с телом Дмитрия Олеговича сотнях тысяч долларов, а Валентина никогда не простит ему общество белокурой красавицы. И будет ежегодно приходить плевать на его жалкую могилу… Тьфу, что за дурацкие мысли лезут в голову!…

– Се-е-емь!…

Впереди показалась гордость московского градоначальника – двухъярусное шоссе. Это новшество было получше, нежели магнитные французские телефоны в метро. Во всяком случае, от такого шоссе была явная польза: можно мчаться в двух противоположных направлениях, зная, что ни один лихач не выедет вдруг на встречную полосу. Сейчас «Жигули» как раз ехали по второму этажу магистрали.

– Во-о-о-семь!…

Даже на такой дороге от Курочкина не желали отставать рекламные щиты, назойливо обступающие серпантин. Рекламировалось ужасное мороженое «Кактус», будто бы целебное. На самом деле наполнитель Крафта, хоть и содержал витамин В, из-за микродобавок амигдалина превращался в сильный аллерген. Дмитрий Олегович очень жалел, что это сиреневое мороженое проходит не по его ведомству, и был весьма удивлен, что повторная экспертиза НИИ пищепрома растягивается на долгие месяцы…

– Де-е-евять! Приготовьтесь, Дима! Крепко держитесь за ручку… да не за ручку вашего портфеля!…

Дмитрий Олегович мертвой хваткой вцепился в металлическую страховочную скобу, одновременно не выпуская и рукоятки дипломата.

– Десять!!

Дмитрий Олегович зажмурился, почувствовал, как его прижимает к сиденью. Потом он испытал мгновенное удовольствие парения в невесомости, когда сердце, застигнутое врасплох, даже не успело отшатнуться к желудку, после чего последовал сильный удар. Зубы Курочкина лязгнули. Не предупреди его Надежда своевременно, он обязательно отхватил бы себе кусочек собственного языка. А кто действительно любит шепелявых?…

– Поздравляю с мягкой посадкой! – голос блондинки прозвучал удовлетворенно, и Курочкин рискнул открыть глаза: сначала один, потом другой. Сперва он не заметил ничего особенного. Как они ехали по шоссе, так и продолжали ехать. Лишь спустя примерно полминуты Дмитрий Олегович неожиданно осознал: они теперь едут в ОБРАТНОМ НАПРАВЛЕНИИ! И притом по ПЕРВОМУ этажу серпантина! На одной из развилок «Жигулям» удалось ПЕРЕПРЫГНУТЬ с одного уровня на другой и таким образом оставить преследователей с носом. Повторить такой прыжок мог бы лишь опытный мастер автородео, а, двигаясь обычным путем, серо-стальной «Мерседес» проигрывал минут пятнадцать. То есть проигрывал погоню.

– Вы – профессиональный каскадер, Надежда? – с возрастающим уважением полюбопытствовал Курочкин. «Мерседес», оставшийся где-то наверху, разом пропал из виду.

– Я – профессиональный секретарь в фирме «Мементо», – насмешливо ответила блондинка. – Автомобилистка я только в свободное время. У всех ведь, товарищ Дима, имеются свои увлечения, правильно? У одних хобби – скачки на «Жигулях», у других – благородные поступки типа возвращения владельцам найденных предметов…

В последних словах Надежды прозвучала непонятная издевка.

– Вы что, мне не верите? – удивленно сказал Курочкин. – Я же сто раз объяснял вашему Седельникову. Шел по улице…

– …Поскользнулся, упал, потерял сознание, – немедленно подхватила блондинка Надежда. – Очнулся – рядом дипломат с долларами.

Дмитрий Олегович расстроился: он-то рассчитывал, что красавица из фирмы «Мементо» не сомневается в его честности.

– Я говорю правду, – с обидой проговорил он.

– Молодец, Дима! – блондинка повернула к Курочкину свое неправдоподобно красивое лицо и заговорщически ему подмигнула. – Классно сыграно. Уж на что Майкл недоверчив – и тот купился в конце концов. В байку про случайную находку он, понятно, не поверил, но решил, будто вас самого кто-то водит втемную, как лоха. Шлепнуть лоха, забрать обратно кэш – плевое дело… Ну, теперь-то, после засады на Новокузнецкой, у него вырос на вас такой зубище…

– Постойте, – холодея, пролепетал Дмитрий Олегович. – Уж не хотите ли вы сказать, что молодчиков в масках направил этот ваш…

– Да будет вам, Дима! – укоризненно сказала блондинка. – Отдохните, концерт окончен. А то вы не поняли, что это Майкл послал «Тойоту»! Вы его умыли, поздравляю. Люблю иметь дело с победителями.

Странно, но похвала красавицы Надежды Курочкина нисколько не обрадовала.

11

Потолок комнаты был высоким – метра три, не меньше. Углы потолка украшала лепнина, – где надо, побеленная, где надо, позолоченная. Дом строили давно, однако до сих пор, похоже, ухитрялись поддерживать внутреннюю отделку в хорошем состоянии. В столице, увлеченной безликим функциональным евроремонтом, такой консерватизм вызывал невольное уважение.

– Куда это мы приехали? – вполголоса поинтересовался Курочкин, оглядывая комнату, в некотором беспорядке заставленную ажурной старинной мебелью. Помещение походило скорее не на квартиру, а на запасник музея: всего было в избытке, в том числе и светильников. Под потолком висело аж две люстры, да и по стенам развешана была чертова уйма плафонов и бра. Стоило зажечь хотя бы треть из них, и в комнате стало бы раза в три светлее, чем в любой операционной.

– Какая вам разница, куда мы приехали? – рассеянно проговорила блондинка Надежда, выгружая из здешнего холодильника консервные банки с заманчивыми этикетками. Холодильник был единственной приметой современного стиля в музейном царстве барокко. Видимо, никто просто не додумался сконструировать фризер в корпусе красного дерева и на рахитичных гнутых ножках. Во времена господства барокко продукты еще по глупости предпочитали хранить в погребах. Впрочем, в таком-то здании обязан быть погреб. И просторный чердак, и черный ход. Или даже подземный ход, ведущий из погреба куда-нибудь на берег Москвы-реки, в старую ротонду, увитую плющом…

– Разницы никакой, – согласился с блондинкой Дмитрий Олегович и провел пальцем по лакированной поверхности ближайшего шкафчика с финтифлюшками. – Но просто интересно…

– Ничего интересного, – все так же рассеянно сказала Надежда. Она разложила десятка два банок на черно-белой поверхности приземистого шахматного столика, не то намереваясь выбрать одну из них, не то собираясь расставить их по клеткам и сыграть ими партийку-другую в шахматы. – Временное убежище, только и всего… Если вы опасаетесь, мы могли бы воспользоваться ВАШИМ убежищем. Я ведь предлагала вам с самого начала…

– Нет-нет, вполне подойдет и это, – поспешно проговорил Курочкин. Его единственным убежищем в этом городе был все тот же рабочий чуланчик два на три метра. Чтобы пригласить туда Надежду, пришлось бы сначала вынести лабораторный стол, стеллажи и микроскоп с термостатом. А главное – поговорить с Валентиной… Страшно и подумать, чем мог закончиться для Дмитрия Олеговича даже намек на возможность такого разговора.

– Вам что, здесь не нравится, Дима? – прекрасная блондинка, наконец, перестала созерцать этикетки и посмотрела на Дмитрия Олеговича.

Заглянув в эти глаза, Курочкин немедленно растерял все важные вопросы к Надежде, над списком которых он мысленно трудился по дороге сюда.

– Нравится, очень даже нравится, – истово произнес Курочкин. – Это ваша квартира, да?

Блондинка окинула Дмитрия Олеговича внимательным взором.

– Та-ак, – протянула она со вздохом. – Еще одна проверочка, Дима? По-моему, вы перемудрили с конспирацией. Ей-богу, скоро я вас начну называть господином «Нет»…

Курочкин не понял, отчего после такого простого вопроса он из Димы рискует превратиться в какого-то господина со странной фамилией.

– Да я… – он лишь покаянно развел руками.

– Ладно, – объявила блондинка, пождав губы, отчего лицо ее стало строгим и еще более прекрасным. – Вопрос задан, отвечаю. Будь это моя квартира, Седло со своими гоблинами давно бы примчался сюда. Наш Майкл, когда разозлится, шутить не любит, а вы его именно разозлили… Точнее, МЫ его разозлили. Ответственность теперь пополам.

Произнеся последнюю фразу, телефонная барышня из фирмы «Мементо» почему-то кивнула на дипломат, стоящий на полу возле темно-вишневого пузатого секретера.

– Ничего не понимаю, – жалобным голосом признался Дмитрий Олегович. – Я совсем запутался. Вы работаете в фирме господина Седельникова. Гнался за нами сейчас «Мерседес», принадлежащий тому же господину Седельникову. Или у вас их двое?

– Седло у нас в единственном числе, – усмехнулась блондинка. – Майкл Викторович, с которым вы сегодня много беседовали. Мой начальник. Теперь – бывший, естественно. Моего нового начальника отныне зовут Дима.

Это было посильнее самого невероятного прыжка на «Жигулях».

Сердце Курочкина скатилось под уклон «Русских горок» и бешено забилось где-то в районе солнечного сплетения. Из всех сегодняшних впечатлений это последнее оказалось самым неожиданным.

Дмитрий Олегович крепко зажмурил глаза. Вздохнул. Открыл глаза.

– Видите ли, Надежда… – растерянно начал он.

– Только не надо лапши, Дима, – перебила его бывшая телефонная барышня фирмы «Мементо». – Не говорите, что вы работаете один и у вас нет подчиненных… Сколько человек у вас в команде? Можете хоть раз ответить честно?

У кандидата наук Дмитрия Курочкина в НИИЭФ было три подчиненных лаборанта: Ягудин, Федотов и пенсионер-полуставочник Назаров. Еще к категории условно подчиненных относился мастер на все руки Макаренко. Условно – то есть в те дни, когда выходил на работу и способен был откликаться на зов. Дмитрий Олегович произвел мысленный подсчет, сложив Ягудина с Федотовым и приплюсовав половинку Назарова к трети Макаренко.

– У меня в команде примерно трое, – честно ответил Курочкин. – Трое подчиненных. Но они – совсем не то, о чем вы подумали…

– Женщины среди них есть? – немедленно осведомилась блондинка.

– Ни в коем случае, – затряс головой Дмитрий Олегович. – Только мужчины! – Он уже собирался объяснить, что его лаборатория по КЗоТу приравнена к вредным производствам, однако по выражению лица прекрасной Надежды догадался, что слова его истолкованы совершенно превратно.

– Вы часом не голубой? – тревожно спросила блондинка, вглядываясь в собеседника.

– Нет, что вы! – вытаращил глаза Курочкин. – Вы меня опять не так поняли…

– Тогда все тип-топ, – успокоилась Надежда, не пожелав вникнуть в последние слова Дмитрия Олеговича. – Как сказал бы великий француз, вы теперь в ответе за того, кого приручили.

«Какой еще великий француз?» – удивленно подумал Курочкин. Сам он числил в этой категории одного лишь знаменитого Луи Пастера, изобретателя вакцины против бешенства, и тот ничего подобного не говорил. А самое главное: Дмитрий Олегович даже помыслить не смел о приручении такого чудо-создания, как водительница «Жигулей».

– Поймите меня правильно, Надежда… – Курочкин совершил еще одну безнадежную попытку рассеять странные заблуждения блондинки по его поводу. Важно было только не смотреть ей в глаза, иначе Дмитрий Олегович начисто забывал все, что собирался сказать. – Тут какое-то недоразумение…

Надежда с упреком поглядела прямо на Курочкина, и тот моментально замолчал. Противиться гипнозу блондинки было невозможно, как ни старайся.

– Начнем с самого начала, дорогой ШЕФ, – с расстановкой проговорила она. – Напомните-ка мне, кто кому первый звонил, вы мне или я вам?

– Я – вам, – покорно признал Дмитрий Олегович. – Но…

– Скажите-ка мне, – с напором продолжила прекрасная Надежда. – Кто умолял о встрече и тем самым склонил меня к предательству интересов фирмы?

Курочкин заметил про себя, что прекрасная блондинка сильно сгущает краски. Сам он не находил в себе ни малейших способностей склонять кого-нибудь к чему бы то ни было.

– Но ведь вы могли и отказаться, – неуверенно пробурчал он, искоса глядя на Надежду. Он чувствовал, что краснеет.

– Не могла! – объявила блондинка. – Вы мне сразу же понравились. Умное интеллигентное лицо и глаза, глубокие, как омуты…

При этом красавица Надежда опять кивнула почему-то в сторону дипломата с ценным денежным грузом.

На всякий случай Дмитрий Олегович сделал шажок вправо и посмотрелся в зеркало в витой барочной раме: не произошло за последний час с его лицом каких-нибудь чудес? Увы, все было по-старому. Залысины. Вислые щеки. Нос сливой. Глаза-пуговки, похожие именно на пуговки, а не на омуты. Безвольный рот. Где тут хранятся ум и интеллигентность?…

– Постойте! – внезапно сообразил он. – Надежда, при чем здесь лицо? Мы ведь с вами раньше никогда не виделись!

– Ах да, – беззаботно проговорила Надежда. – Я и забыла. Ну, значит, голос ваш мне безумно понравился. Ужасно сексапильный, заводит с первой же секунды… Сойдет такой ответ?

Должно быть, существовали какие-то особые правила общения с невероятно красивыми женщинами, к которым (к правилам, а впрочем, и к женщинам) Дмитрий Олегович никак не мог приспособиться. Его опыт в этом смысле был равен нулю.

– Вы издеваетесь, – грустно проговорил Курочкин.

– Вовсе нет, – уже серьезно ответила блондинка. – Вы забавный, Дима. Только невероятно скрытный. Вы уже добрый час без перерыва самозабвенно валяете ваньку, но уже сильно переигрываете… И черт с вами, валяйте. Только не вздумайте мне и сейчас говорить, что вы по-прежнему горите желанием отдать дипломат с деньгами Майклу.

– Пожалуй, не горю, – подумав, произнес Дмитрий Олегович. Он очень хорошо помнил, как падал на асфальт несчастный дядька рядом с бывшей булочной и как болтался на привязи его служебный черный портфель, набитый колбасой и кефиром. Если бы подземный переход через Павелецкую площадь был открыт, эти пули получил бы тот, для кого они и предназначались, – Дмитрий Олегович Курочкин.

– Наконец-то! – обрадовалась прекрасная блондинка. – Уже другой разговор. За это надо выпить… и закусить… – Она наклонилась к стоящему дипломату, ласково погладила его бок, как гладят кошку, а затем поманила Курочкина к шахматному столику с жестянками. В руке у нее возникла консервная открывалка.

Курочкин без раздумий последовал приглашению. Этикетки на некоторых банках выглядели очень аппетитно. Приближалось время обеда, а Дмитрий Олегович почти и не завтракал: утром Валентина сварила ему кашки и нацедила чаю. Ввиду предстоящего застолья на серебряной свадьбе Терехиных с кормлением супруга можно было бы и не возиться… «Боже мой! – вдруг пронзило Дмитрия Олеговича. – Валентина там одна, дома, ставит тесто для пирога, а я – здесь, в каком-то мебельном музее с дипломатом долларов…» Он встал как вкопанный, шага не дойдя до столика с угощением.

– Ди-и-ма! – капризно протянула блондинка Надежда. – Дорогой начальник, пожалуйте к столу… Ну же, господин «Нет»!

Если у кого-то в их маленькой компании и был голос, заводящий с пол-оборота, то отнюдь не у Курочкина.

– А почему не оранжад? – полюбопытствовала Надежда.

Только что они с Курочкиным выяснили, что, кроме слабенькой смеси джина с тоником, ничего алкогольного на столе нет, и по этому случаю решено было лучше продегустировать безалкогольные прохладительные напитки, благо выбор их на столе был велик.

– Лучше пейте колу, – ответил Дмитрий Олегович. Утолив первый голод китайской консервированной ветчиной, он был рад с пользой продемонстрировать блондинке свои познания. – Бесполезно, зато и безопасно. В соки они обычно добавляют различные консерванты, чтобы продлить срок хранения. Хорошо еще, когда это – сорбиновая кислота. Многие, однако, предпочитают использовать диоксид серы. Иначе говоря, сернистый газ.

Надежда быстро поставила уже открытую жестянку с апельсиновым соком на край стола и отдернула руку. Словно бы в банке оказалась отрава.

– Гадость какая, – поморщилась она. – Сернистый газ, никогда бы не подумала. Теперь в жизни не стану ЭТО пить, хорошо, что предупредили…

Курочкин улыбнулся:

– Да нет, в принципе он не опасен. Все дело в пропорциях. И фирме-производителю, и фирме-посреднику выгодно, чтобы диоксида серы было побольше. А потребитель бы хотел наоборот, чтобы консерванта было поменьше… Столкновение интересов.

– Это точно, – задумчиво подтвердила блондинка, открыв шипучую жестянку с колой. – Никакая фирма своего интереса не упустит. А если кто встанет на дороге, она сделает… – Надежда изобразила с помощью двух пальцев фигуру ножницы, и Дмитрий Олегович сразу почему-то догадался, что его собеседница имеет в виду совсем даже не производителей апельсинового сока.

– Я, кстати, не понимаю, – сказал Курочкин и тоже откупорил банку с колой, – для чего вашему Седельникову понадобилось устраивать стрельбу? Я ведь ДОБРОВОЛЬНО возвращал ему его доллары!

Прекрасная блондинка со стуком опустила свою жестянку на одну из шахматных клеток в углу доски.

– Ваша игра, Дима, для меня по-прежнему – туман, – проговорила она и жестом гроссмейстера передвинула банку на Е-4. – Но фокус с ДОБРОВОЛЬНЫМ возвращением долларов без условий и без гарантий все равно был у вас самым рисковым. Играй вы менее убедительно, фокус бы не сработал. Ваше счастье, наш Седло азартен, во всем желает докопаться до сути… А что это вы не едите, Дима? – Надежда пододвинула поближе к Курочкину еще одну банку с ветчиной. – Пост давно прошел, так что налегайте… Зря я, что ли, открывала, чуть палец не порезала?

Из вежливости Дмитрий Олегович подцепил ножом последний в банке розовый кусок мяса, хотя уже наелся. Пожевал, проглотил. Не желая расстраивать блондинку, он умолчал о том, что и консервная компания «Китайская стена» кое-что добавляет в свою продукцию. Немножко-немножко нитрата калия, чтобы мясо сохраняло розовый цвет. Маленькая азиатская хитрость.

– Все-таки объясните мне насчет стрельбы, – попросил Курочкин. – Просто любопытно, честное слово…

– Любопытство – не порок, – меланхолично обронила Надежда и переставила свою банку с белой клетки на черную. – Вы ведь, Дима, не хуже меня знаете, чем занимается «Мементо».

Дмитрий Олегович напряг память, стараясь извлечь из нее текст хоть одной «Мементовской» телерекламы, но, кроме сурового указательного пальца и латинского пожелания помнить, так ничего и не вспомнил.

– Ну, в общих чертах… – сказал он. – В основном скорее не знаю. Экспортом и импортом каким-нибудь…

– Ах, Ди-и-ма, – с упреком протянула Надежда, взяла опустошенную Курочкиным жестянку из-под ветчины и поставила ее на восьмую горизонталь. – Не надо так шутить. Импортом занимается не Седло, а как раз ваш друг Фетисов… Он же ваш друг, да? – Блондинка неожиданно цепко взглянула в глаза Курочкину. – Это он ведь навел вас на капусту?

Под пронзительным взглядом прекрасной Надежды Дмитрий Олегович готов был бы на ее любой вопрос отвечать только «да!» – и даже следовать за ней сейчас же на край земли. Понимая при этом, что выражение «край земли» есть не более чем поэтическая вольность. Как, впрочем, и популярные среди поэтов слова насчет руки и сердечной мышцы. Однако слово «капуста» взято было из другого словаря, и это уберегло Курочкина от машинального поддакивания белокурой красавице.

– Не знаю я никакого Фетисова, – грустно признался Дмитрий Олегович. – Клянусь вам, Надежда! – Хотя постойте-ка… Фамилия эта мне чуть-чуть знакома…

Блондинка радостно захлопала в ладоши.

– Говорите-говорите! – подбодрила она Курочкина. – Мы же с вами теперь – одна команда, правильно?

От этих слов у Курочкина сладко заныло в груди. И именно слева, где сердечная мышца.

– По-моему, – осторожно выговорил он, – если я не ошибаюсь…

Блондинка изящным жестом передвинула свою жестянку на столике-доске сразу клетки на три вперед, под бочок к пустой курочкинской банке из-под ветчины.

– Ну же, милый Дима, – томно прошептала она.

– Если я не ошибаюсь, Фетисов – это… – Дмитрий Олегович собрался с мыслями и сумел правильно закончить фразу. – Это – такой известный хоккеист! Только я и понятия не имел, что он еще занимается импор…

С жалобным дребезжанием две пустые жестянки слетели с черно-белой доски и раскатились по полу. Одна из них замерла рядом с долларовым дипломатом.

– Ну, так не честно! – сердито воскликнула Надежда. – Вы – даже не господин «Нет», вы – какой-то стальной сейф! Вы продолжаете мне врать, а ведь я столько для вас сделала! И еще сделаю…

Последнее прозвучало многообещающе. Перед мысленным взором Курочкина сразу возникло видение родной Валентины, склонившейся над тестом. «Мементо!» – напомнил призрак и погрозил Дмитрию Олеговичу выпачканной в муке скалкой. «Помню-помню!» – мысленно ответил призраку Курочкин и резко помотал головой, отгоняя видение.

– Вы что, отказываетесь? – с искренним недоумением проговорила блондинка Надежда, приняв его жест головой за знак несогласия. – Может, Дима, вы все-таки немножко того… в плане сексуальной ориентации? Не стесняйтесь, это сейчас даже престижно… Романюк или там Фердинанд Изюмов…

– Я не отказываюсь, – едва не застонал Курочкин, пытаясь выпутаться из двусмысленного положения. – Но другого Фетисова, не хоккеиста, я вообще не знаю!

Блондинка вскочила со стула, на котором только что сидела. Старинная мебель обиженно скрипнула.

– Очень хорошо! – сжав губы, блондинка сосредоточенно отфутболила одну из жестянок в угол комнаты, к резному трюмо рядом с неизвестно куда ведущей дверью. – Превосходно! Значит, с Мартином вы не знакомы. Допустим…

Ни про какого Мартина у Дмитрия Олеговича тем более никто до сих пор не спрашивал. Впрочем, Курочкин, разумеется, не знал Мартина. У Курочкина вообще было не так уж много друзей и приятелей. Несколько бывших однокурсников, коллеги по НИИ, краевед Терехин со своей супругой… Нет, это уже начинались знакомые Валентины.

– …Но если не Фетисов, – мрачно продолжала прекрасная блондинка, – то на кого мы с вами сегодня работаем?

Словосочетание «мы с вами» вновь ввергло Дмитрия Олеговича в сладкую истому. Никогда в жизни такая красавица, как Надежда, не работала под его началом. Даже во время учебы в мединституте, где первокурсник Дима Курочкин целые две недели был комсоргом своей группы. Правда, по истечении этих руководящих недель он куда-то задевал синий штампик «уплачено ВЛКСМ» и был с позором разжалован в рядовые комсомольцы. Штампик нашелся только лет через двадцать пять, в корешке «Основ фармакологии», когда возвращать находку было просто некуда. А то Курочкин бы вернул. Ему чужого не надо…

– На кого? – повторила блондинка, и Дмитрий Олегович залюбовался неправдоподобно красивым (хотя и сердитым) лицом.

– Ни на кого, – застенчиво прошептал он.

– Ерунда! – сейчас же объявила Надежда. – Такого быть не может! Застрелите меня, не поверю… – Блондинка ловко подхватила с пола дипломат, потрясла его, а затем лицо ее омрачилось еще и гримасой ужасного подозрения. – Вы же не намекаете на то, что там внутри – кукла?… – Девушка мгновенно опустилась на колено и стала быстро-быстро колдовать над блестящими замками чемоданчика. Дмитрий Олегович заметил, что Надежда уверенно ориентируется в многочисленных защелках и шпенечках. Один из них, наверное, и обезвреживал смертоносное сторожевое устройство. Уже и так безвредное – благодаря самопожертвованию урки, бросившегося на амбразуру.

– Там нет никакой куклы, – проговорил Курочкин, немного удивленный таким подозрением. – Я не играю в куклы. Там только доллары. Я ни одного не истратил, можете пересчитать…

Дипломат клацнул и открылся. Блондинка поскорее запустила руку внутрь, вытащила наугад пачку, надорвала бандероль.

– Действительно, баксы, – с облегчением сказала она. – Вы меня не накалываете, Дима. Те самые… Но для чего же пургу гнать?

– Простите? – не понял Дмитрий Олегович. Он догадался, что слова про куклу и пургу – современный сленг и внезапно почувствовал свой возраст.

– Я-то прощу, – непонятно усмехнулась Надежда, – но вот другие… – Она бросила обратно в полуоткрытый дипломат пачку, стала не глядя выравнивать рукой сбившиеся в горку банковские упаковки долларов и неожиданно вскрикнула: – Ой!

Курочкин решил, что в плотно закрытый дипломат каким-то невероятным образом пробралась мышь, однако ошибся.

– Это ЧТО такое?!

Двумя пальцами блондинка держала на весу бабушкин будильник. Бережно, словно склянку с серной кислотой.

– Ах, это… – Дмитрий Олегович принял из пальцев Надежды бабушкину тикалку, поискал, куда бы положить, и, не найдя, вернул снова в дипломат, к долларам.

Надежда смотрела на все манипуляции Курочкина, широко раскрыв глаза. «Потрясающе красивые глаза», – в который уже раз отметил для себя Дмитрий Олегович.

– Это будильник, – смущенно произнес он и, увидев на лице прекрасной блондинки прежнюю гримасу непонимания, стал зачем-то подробно объяснять: – Такой, знаете ли, часовой механизм, показывающий время… Мне его утром повесили на шею, а лента оборвалась, вот я его здесь временно и держу…

Растолковывать взрослой девушке, что такое будильник, было полным идиотизмом. С таким же успехом Дмитрий Олегович смог бы пуститься в рассуждения об устройстве серных спичек. Тем не менее блондинка не сводила с него пытливого взгляда, словно бы он сообщал ей невероятно значительную новость.

– Часовой механизм… на шее… – в каком-то трансе пробормотала она. – На Мартина это не похоже. Тогда кто?…

«Валентина», – вознамерился было ответить Курочкин, но промолчал. Лишний раз поминать всуе имя родной жены ему не хотелось.

– Слушайте, Дима, вы случайно не палестинец? – с неподдельным интересом вдруг осведомилась блондинка, очень осторожно поставив дипломат на пол.

Знания о палестинцах у Дмитрия Олеговича были весьма скромными – в пределах программы «Время». Телевизионные палестинцы носили платки в горошек и враждовали с израильтянами из-за каких-то территорий. Дмитрий Олегович предпочитал носить шляпу, а весной – берет, и претензий к израильтянам у него определенно не было.

– Нет, я не палестинец, – честно ответил он. – А разве похож?

– То-то и оно, что не похож, – задумчиво проговорила блондинка. – И потом, Седло давно не торгует с арабами, завязал… Там рынок и без Майкла переполнен тем же самым, на одной таможне разоришься…

Курочкин послушно ждал, пока прекрасная Надежда выйдет из своего транса, а пока рассматривал ее лицо. Даже смотреть на него было удовольствием. В приемной директора фирмы «Мементо» должны были вечно толпиться посетители, как в музее изящных искусств. Все-таки он, Курочкин, был несправедлив к Фортуне: на старушку, как видно, напал приступ снисходительности к Дмитрию Олеговичу.

– А может, вы, Дима… – блондинка вдруг протараторила некое длинное непонятное слово, вроде ротеармеефрактьон. – Вы часом не оттуда?

– Нет, – с печалью возразил Курочкин. – Говорю же вам, я сам по себе. – Возможно, ему следовало бы хоть что-то придумать для Надежды, дабы не мучить замечательную девушку. Наговорить на себя, если ей так хочется. Однако врать в глаза этакой красавице Дмитрий Олегович просто физически не мог себе позволить. Это все равно как плюнуть в Венеру Милосскую, – пользуясь тем, что она без рук, сдачи не даст.