Текст книги "Таинственный пассажир"

Глава II. «Малыш» пересекает Босфор

Асфальтированное шоссе усажено высокими, но сухими и чахлыми деревьями. Часовыми стоят они на равном расстоянии друг от друга, безмолвно наблюдая, как бесшумно мчатся легковые автомобили, громыхают автобусы и грузовики, с треском проносятся мотоциклы с колясками.

Обычное американское шоссе с многочисленными бензиновыми колонками, киосками, продающими кока-колу, бесконечными рекламами, со всем тем, что американцы коротко называют «сервис»[3]3
  Обслуживание (англ.).


[Закрыть].

В стороне от этого пропахшего бензином и гарью шоссе, невидимый издали, укрытый каштановыми деревьями, стоит двухэтажный особняк ничем не примечательного вида. Небольшая покрытая гравием дорожка, словно узенький мостик, соединяет магистраль с защищенным зеленью домом. Ровная, аккуратно утрамбованная, эта дорожка упирается в высокие чугунные ворота.

Массивность ворот никак не гармонирует с идиллическим видом особняка, такого обычного в этих местах. Однако даже самый поверхностный осмотр убеждает, что первое впечатление от этой загородной усадьбы обманчиво. За темно-зеленой стеной каштанов находится другая стена – каменная, непроницаемая. Она, как бронею, окружает дом, отделяет его от внешнего мира, превращает в крепость.

Здесь, в десяти километрах от многомиллионного города, расквартирован один из важнейших отделов Разведывательного управления – отдел «X».

…Черный лакированный «роллс-ройс» свернул с шоссе и, шурша шинами о гравий, тихо подкатил к особняку. Два глухих, похожих на лай, гудка сирены, и машина почти неслышно въехала в открывшиеся ворота.

Внутренность особняка не имела ничего общего с его наружным дачным видом. Сразу же за небольшим холлом, обставленным с предельной скромностью (несколько стульев, два плетеных кресла, круглый стол), начинается узкий длинный коридор. По обеим сторонам коридора расположены кабинеты старших офицеров отдела «X». На узких дверях – эмалированные таблички с цифрами. В конце коридора на стене – такая же эмалированная табличка с белой стрелкой, направленной острием вверх, на второй этаж. Там – комнаты обслуживающего и вспомогательного персонала, шифровального бюро, радио и телестанции.

Коридор освещается несильными матовыми лампами, скрытыми за большими плафонами у самого потолка.

Цветная ковровая дорожка, растянутая во всю длину коридора, плотная обивка стен и дверей скрадывают и заглушают шумы. Кругом царит тишина – ничем не нарушаемая и почти осязаемая.

Человек, вышедший из машины, был высокого роста и слегка сутуловат. Он шел не торопясь, шаркая ногами, держа в руке объемистый желтый портфель. В холле навстречу ему поднялся мужчина в сером коверкотовом костюме. Мужчина по-военному щелкнул каблуками, вытянул руки по швам и, стоял так до тех пор, пока за вновь прибывшим не захлопнулась дверь одного из кабинетов. Тогда мужчина опять сел, откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, и его челюсти снова занялись жевательной резинкой.

Начальник отдела «X» вице-адмирал Артур Годвин не отличался многословием. Вот и сейчас, закрыв дверь своего кабинета, он вызвал секретаря, поздоровался с ним кивком головы и произнес только одно слово: «Смайльса!»

Когда секретарь вышел так же неслышно, как и вошел, Годвин грузно опустился в кресло возле массивного письменного стола, скрестил пальцы обеих рук и пристальным, почти немигающим взглядом уставился на дверь.

Он напоминал нахохлившуюся птицу. Удлиненное овальной формы лицо, тонкие бескровные губы, острый, хрящеватый нос, впалые щеки и выпуклые, словно удивленные, серо-зеленого цвета глаза создавали неуловимое сходство с хищником из семейства пернатых.

Артур Годвин! Он был талантливым разведчиком и этой профессии посвятил всю свою жизнь. Здесь, в тиши своего кабинета, он вынашивал и создавал хитроумные планы, по которым в разных точках земного шара действовала многочисленная агентура отдела «X»: шпионы и диверсанты, наемные убийцы и отравители, «рыцари плаща и кинжала». И трудно сказать, чего больше боялись эти отчаянные люди: провала на «работе» или тяжелого взгляда серо-зеленых глаз шефа.

…Через минуту в кабинет вошел, вернее, вкатился, Смайльс. Смайльс являлся прямой противоположностью своему начальнику. Невысокий, приземистый, с небольшим брюшком, с короткими ручками и ножками, он всегда был добродушно настроен, с его пухлого красного лица никогда не сходила улыбка. Там, где он появлялся, всегда звучал смех. Любитель хорошо покушать и славно выпить, он чем-то отдаленно напоминал добродушного мистера Пиквика из классического произведения Чарльза Диккенса. И только слегка заплывшие глаза Смайльса были похожи на колючие и злые глаза маленькой, но ядовитой змеи.

Артур Годвин дорожил Смайльсом, хотя и считал его плебеем и циником. Многолетняя совместная служба вначале в ФБР, затем в Разведывательном управлении выработала между ними идеальные деловые взаимоотношения. Они как бы дополняли друг друга. Если Годвин (он горделиво называл себя разведчиком-философом), исполняя волю хозяев, затевал темную путаную игру на Востоке или в Европе, если он забрасывал своих людей в самый отдаленный уголок земного шара, Смайльс немедленно включался в сложную партию, разыгрываемую его шефом. Если по ходу этой партии требовалось выполнить самую грязную, самую черную «работу», Смайльс принимался за дело и быстро подготавливал все необходимое. Удар ножом, выстрел из-за угла, шантаж, провокация, диверсия… Смайльс был изворотлив, изобретателен и не брезговал ничем.

Так выглядели руководители отдела «X».

Войдя в кабинет и увидев, что Годвин вопросительно смотрит на него, Смайльс кивнул головой, словно давал понять, что все в порядке. Он неторопливо прошел в глубь кабинета, бесцеремонно уселся на край стола, закурил сигарету и после продолжительной паузы заговорил высоким, почти женским, голосом.

– Все в порядке, дорогой шеф! Сейчас наш мальчик, – Смайльс посмотрел на ручные часы, – да, именно сейчас «Малыш» пересекает Босфор.

– Вы уверены в этом?

Годвин говорил очень медленно, отчетливо произнося каждое слово, каждый звук.

– Как в самом себе! Час назад мне радировали с борта «Виргинии». Содержание телеграммы? Извольте, сэр: «“Малыш” здоров. Все в порядке. Капитан».

– Отлично, Смайльс, отлично! – Артур Годвин потер ладони, и на его хмуром лице промелькнуло нечто похожее на улыбку.

– Пока все идет по расписанию, это очень важно. В нашем деле, Смайльс…

– В нашем деле аккуратность сопутствует успеху. Вы это хотели сказать, сэр?

Артур Годвин удовлетворенно кивнул головой. Чертовски хорошо, когда тебя понимают с полуслова.

На какое-то мгновение в кабинете воцарилось молчание.

– Кстати, Смайльс, вам это также не мешает знать: сегодня в морском министерстве мне дали понять, что в случае успешного выполнения задания…

– Дорогой сэр! – почтительно и в то же время слегка фамильярно перебил вице-адмирала Смайльс. – Лично для себя я уже решил: весь гонорар по этому делу я вложу в акции Бильд-компани. Я внимательно слежу за биржевыми бюллетенями. Акции Бильд-компани неизменно повышаются. Рекомендую вам сделать то же самое, сэр!

Годвин раздраженно махнул рукой, вышел из-за стола и, сутулясь больше обычного, зашаркал по кабинету.

– Черт подери ваш оптимизм, Смайльс! Вы говорите так, как будто материал у вас в кармане. Вы не отдаете себе отчета в тех трудностях, которые предстоит преодолеть «Малышу».

Смайльс, насупив брови, несколько секунд молча смотрел на патрона, шагавшего из угла в угол.

– Маршрут разработан до мельчайших подробностей. Учтены все трудности, сэр, – сказал он с обидой в голосе, – все, до одной. Я их даже пронумеровал – от первой до последней. Поверьте, сэр, они не так велики и не так опасны, как это вам кажется. Кстати, такое мнение разделяет и сам «Малыш».

Внезапно Смайльс громко расхохотался.

– Простите, сэр, мне пришла на память забавная деталь… Последние десять дней перед своим отъездом «Малыш» усиленно читал русских писателей. Он уверял меня, что это чтение поможет ему лучше узнать русскую душу.

Вице-адмирал Артур Годвин ничего не ответил своему помощнику. Он еще раз прошелся по кабинету, шагнул к стене и, отодвинув тяжелую портьеру, принялся внимательно разглядывать большую географическую карту. Его глаза проследили – в какой уже раз! – весь путь до южных портов Советского Союза. Потом он на секунду прикрыл глаза и медленно произнес:

– «Малыш» прав. Так надо работать, Смайльс! Именно так. Тогда мы избавимся от многих наших неудач и провалов.

Смайльс улыбнулся. Он был доволен этой косвенной похвалой шефа.

– Как вам известно, сэр, – сказал он не без гордости, – в нашей картотеке «Малыш» значится агентом номер один. Он не подведет!..

Глава III. Гипотезы полковника Дымова

– Не Подмосковье, а джунгли, честное слово, джунгли!

Заплутаться в два счета можно! – Низенький пожилой мужчина в серой полосатой пижаме, в тапочках на босую ногу, остановился на маленькой лесной полянке и огляделся. – Сергей Сергеевич, где вы?

– Здесь! – откликнулся Дымов, появляясь из-за деревьев. Он тоже был одет по-домашнему: в тенниске, пижамных штанах, широкополой соломенной шляпе и спортивных тапочках. В руках он держал небольшую плетеную кошелку, из которой виднелась стеклянная банка из-под варенья.

– Не отставайте, а то потеряем друг друга! – сказал мужчина в полосатой пижаме. – Без вашей помощи я из этих уссурийских дебрей ни за что не выберусь.

– Не беспокойтесь, Антон Яковлевич! Не заплутаемся. Да вы посмотрите, какая прелесть!..

Вокруг краснели кустики земляники. Большие спелые ягоды, освещенные лучами солнца, омытые утренней росой, были словно чьей-то щедрой рукой густо рассыпаны на земле среди буйно разросшейся травы.

– Вот они, дары природы! – довольно проговорил Антон Яковлевич и опустился на землю.

– Вот видите! – обрадованно воскликнул Сергей Сергеевич и тоже опустился на колени. – А ну, кто больше…

Собирая землянику, Антон Яковлевич наткнулся на мухомор – тонкий, высокий, с нарядной красной шляпкой, усеянной, как блестками, белыми крапинками.

– Извольте видеть… Ждали его… вылез! – недовольно сказал Антон Яковлевич, показывая на гриб. – И чего только природа ни придумает: красивый, нарядный, а дрянь ядовитая.

– Это уж из нашей области, – сказал Дымов, разглядывая мухомор. – Поглядишь на иного – блестит, сияет, а заглянешь внутрь – весь червивый, чужой. И с ядом!..

Антон Яковлевич сел на траву и большим носовым платком вытер вспотевшее лицо.

– Мы с вами, кажется, договорились, – притворно сердито сказал он, – в выходные дни служебных разговоров не заводить.

– Договорились, – согласился Дымов. – Но какой же это служебный разговор? Небольшая аналогия… осмысливание некоторых фактов… рассуждения вслух.

– Ладно, ладно, философ! – проворчал Антон Яковлевич. – Банка небось еще пустая?

– Заполняется!

Сергей Сергеевич снова, передвигаясь на коленях, начал собирать «дары природы». Через минуту он оглянулся и увидел, что Антон Яковлевич сидит на месте в той же позе, рассеянно вертя мухомор, и на лице его – выражение сосредоточенного раздумья.

– …Конечно, статья Лидснея в журнале «Сайенс»[4]4
  «Наука» (англ.).


[Закрыть], опубликована неспроста, – медленно заговорил Антон Яковлевич. – Ведь вот этот мухомор вылез на свет божий и словно оповестил – внимание, грибной сезон не за горами!

Сергей Сергеевич молча смотрел на спутника.

– Я это к чему… – продолжал Антон Яковлевич. – Статья в «Сайенсе» весьма прозрачно намекает, что ключ к получению материалов, могущих решить проблему постройки глубоководного скоростного корабля, у них в руках.

Сейчас задача в том, как воспользоваться этим ключом. Это, дорогой мой, не научная статья… Тут прицел иной. О предстоящем научном открытии или изобретении так не говорят и не пишут. Здесь больше похоже на то, что эти господа присвоили чужой ключ от чужого замка, но еще не знают, как к этому замку подобраться.

Сергей Сергеевич встал, отряхнул колени и подошел поближе.

– А если учесть то обстоятельство, – продолжил он мысль спутника, – что Гарольд Лидсней – один из немногих журналистов, близких к Си-Ай-Эй[5]5
  Сентрал-интеллидженс-эджеси – Центральное разведывательное управление.


[Закрыть], то получается…

– Получается, товарищ полковник, – усмехаясь, прервал Антон Яковлевич, – что мы с вами не подходящее место для разговора выбрали… И потом, сколько раз я просил… выходной день, отдыхать надо, а вы с делами. Не годится, Сергей Сергеевич, никуда не годится.

– И я говорю, не годится, товарищ генерал, – подхватил Дымов. – Я, можно сказать, сил не жалею, ползаю, ягоды ищу, а вы философию разводите.

Они посмотрели друг на друга и расхохотались. Издали донеслись женские и детские голоса…

– Ау! Где вы?!

– Нас ищут. – Антон Яковлевич приложил ладонь ко рту, и по лесу громко прокатилось: – О-го-го-го! – Потом он обернулся к Дымову и сказал вполголоса:

– Завтра я с утра занят. Срочное задание. В 15.00 прошу ко мне со всеми вашими соображениями.

– Есть, товарищ генерал. В 15.00.

…Разговор, начавшийся в воскресный день в лесу, был продолжен в понедельник в служебном кабинете генерала.

В кабинете стоял большой, красиво отделанный радиоприемник. В редкие минуты отдыха, которые генерал называл «паузами», он включал приемник и «шарил» по светящейся, с зелеными и красными линиями, шкале, отыскивая что-нибудь такое, что могло заинтересовать его. Больше всего генерал любил песни. Услыхав знакомый мотив, он поудобнее усаживался в кресле, вытягивал ноги и закрывал глаза. Песня негромко звучала в его небольшом, но уютном кабинете и, отвлекая на несколько минут от дел, приносила отдых, доставляла наслаждение и «разрядку».

Прослушав песню или какой-нибудь лирический вальс, генерал выключал приемник и шел к письменному столу. «Пауза» окончена, надо продолжать работу.

Сегодня «пауза» была недолгой. Только что отзвучала отличная румынская песенка «Маринике», и лицо генерала еще сохраняло мягкое выражение. Телефон зазвонил, как всегда, резко и требовательно. В эту же минуту в приоткрывшуюся дверь заглянул секретарь и коротко доложил:

– Вызывает Черноморск!..

Генерал выключил радиоприемник и подошел к телефону. Сосредоточенно, иногда хмуря пушистые брови, он слушал все, что ему докладывали, затем неожиданно прервал разговор и приказал:

– Хорошо! Все подробности сообщите шифровкой. Сегодня же… Сейчас!..

Генерал положил трубку, сел за стол и толстым синим карандашом написал на листке блокнота только одно слово: «Черноморск». Это слово означало, что сегодня же вечером необходимо получить подробности странного происшествия, о котором ему коротко, в пределах служебного телефонного разговора, только что сообщили.

Вошел секретарь и доложил, что полковник Дымов ждет приема. Генерал взглянул на часы и улыбнулся: без двух минут три. Как всегда, полковник был предельно точен.

– Входите, входите, Сергей Сергеевич. Здравствуйте! – Генерал встал и пошел навстречу полковнику. – Садитесь, – показал он на кресло. – Что же, продолжим наш вчерашний разговор. Чем порадуете?

Дымов пожал плечами.

– К сожалению, хвалиться пока нечем, товарищ генерал. Сведения, которыми мы располагаем, отрывисты и не вполне достоверны.

– На вполне достоверные сведения пока рассчитывать не приходится, – отозвался генерал. – Давайте попробуем восстановить хотя бы приблизительную картину того, что произошло, и дорисовать то, что стерто временем.

– Попробуем! – Сергей Сергеевич положил перед собой на маленький столик папку с бумагами.

Вот уже больше месяца он с пытливостью ученого и настойчивостью следователя собирал по крохам все, что имело отношение к последним дням жизни и работы ученого-кораблестроителя профессора Савельева. Он скрупулезно сопоставлял обрывки сведений, клочки фактов, пытаясь узнать из них неизвестную до сих пор историю смерти Савельева и исчезновения всех материалов его научных и экспериментальных работ. Все, что ему удалось «прочитать», выглядело примерно так:

…Когда воздушный и морской десанты гитлеровцев внезапно атаковали Черноморск и завязали бои на его окраинах, профессор Савельев был болен. Началась поспешная эвакуация женщин и детей. Все мужское население Черноморска – от юношей до стариков – вместе с воинскими частями держало круговую оборону города. Оставив больного учителя на попечение Анны Герасимовны, хлопотливо собиравшейся в ожидании горкомовской машины, Габуния ушел с отрядом добровольцев. Но перед уходом, выполняя категорическое требование профессора, Габуния уничтожил модель нового корабля, важнейшее оборудование лаборатории, уничтожил все следы большой работы, проводившейся им и Савельевым. Габуния не вернулся. Он погиб, защищая от врага родную Советскую землю.

А старый, больной ученый, оставшись дома, не мог спокойно лежать в кровати. Превозмогая боль, Савельев незаметно встал, оделся и ушел, ушел, не сказав никому ни слова. Куда? Зачем? Никто этого не знает.

Трудно описать отчаянье Анны Герасимовны, обнаружившей исчезновение больного мужа.

Скрылись из виду последние грузовики с беженцами, а у двери беленького домика Савельевых все еще сердито пофыркивал, будто торопил – скорей, скорей! – газик из гаража городского комитета партии. Когда ружейная и пулеметная стрельба раздалась уже совсем близко, Анну Герасимовну, почти потерявшую сознание, силой усадили в машину и увезли.

Что же стало с профессором Савельевым? В одной из своих сводок значительно позднее фашистское командование сообщило о том, что при взятии русского портового города N был убит шальной пулей видный ученый, крупный специалист в области кораблестроения Петр Савельев. А еще позже гитлеровцы опубликовали нечто вроде некролога, в котором сообщили о найденных ими некоторых условных записях погибшего ученого, по-видимому, имеющих отношение к его последним работам.

Генерал внимательно слушал. Когда Дымов замолчал, генерал несколько раз провел рукой по волосам, потом крепко, до хруста, сжал пальцы рук и сказал очень тихо:

– Дальше!

А дальше начинались гипотезы, догадки, начиналось то, что Сергей Сергеевич назвал отрывистыми и не вполне достоверными сведениями.

Анна Герасимовна Савельева, старая больная женщина, до сих пор не может без слез вспоминать о своем погибшем муже, о том, что произошло в Черноморске в те трудные, страшные дни.

Три раза посетил Сергей Сергеевич маленькую московскую квартиру, в которой жила теперь старушка. И постепенно, шаг за шагом, в результате осторожных расспросов и долгих задушевных бесед возникали в ее памяти стертые штрихи, забытые подробности, выявлялись новые детали этой трагической истории.

Да, Анна Герасимовна вспомнила, отчетливо вспомнила небольшой круглый футляр, в котором Габуния хранил все чертежи, все схемы и расчеты. Куда делся этот футляр? Этого Анна Герасимовна не знает. По всей вероятности, его уничтожили в лаборатории вместе с моделью и оборудованием… А может быть…

Куда и зачем уходил больной Савельев? Этого Анна Герасимовна тоже не знает. Но у полковника все более и более крепла уверенность в том, что профессор не зря уходил из дома.

– Вы представьте, товарищ генерал, – взволнованно докладывал Сергей Сергеевич. – Враг близко. Модель, расчеты, чертежи могут попасть в руки фашистов. Старик не знает, спасется ли он сам. Близкая опасность придает ему силы, толкает его на решительный шаг. Он хватает футляр с чертежами и расчетами и в суматохе незаметно уходит из дома. Он находит подходящее место и прячет свои труды, свое детище… Но где? Этого, к сожалению, никто не знает.

Видимо, уже возвращаясь обратно домой, профессор Савельев был убит. Иначе его нашли бы наши товарищи. Он брел по улицам города больной, одинокий и… погиб. Но он выполнил свой долг, долг советского патриота. Бумаг при нем уже не было. Иначе, если бы они оказались при нем, об этом широко оповестили бы хвастливые фашистские сводки.

Генерал слушал молча. Ни вопросом, ни замечанием он не прерывал Дымова, а тот продолжал говорить очень медленно, словно проверяя себя, свои выводы.

– Я полагаю так… Фашистам не сразу, конечно, а через какое-то время стало известно, что в Черноморске находился и работал замечательный русский ученый… Был опознан его труп. Найдены кое-какие документы, условные записи. Ведь они так и говорили. Следовательно, это еще не работы Савельева, а что-то, имеющее отношение к ним… Что же это могло быть? Я много думал над этим вопросом, товарищ генерал, и пришел к выводу, что это не что иное, как зашифрованные самим Савельевым в личной записной книжке или в каком-нибудь другом документе координаты места, где он спрятал свои чертежи и расчеты…

Генерал молча кивнул головой. Он был согласен с полковником. А тот продолжал:

– В ходе войны фашистам не удалось расшифровать и воспользоваться «условными записями» Савельева. К тому же из Черноморска их очень скоро выбили… Однако записная книжка Савельева, будем ее так называть, была ими сохранена, а после окончания войны она попала к новым хозяевам – господам американцам. И здесь зашифрованные записи погибшего профессора перестали быть шифром. Их прочли! Вот тогда-то заговорили о ключе, тогда и появилась статья Лидснея в журнале.

Сергей Сергеевич улыбнулся и заключил:

– Но одно дело – расшифровать название места, где спрятаны чертежи, а другое дело – до этого места добраться.

Он замолчал и посмотрел на генерала. Антон Яковлевич поднялся со стула, подошел к Дымову и положил ему на плечо руку. В этом жесте было и одобрение, и поддержка.

– Что же ты предлагаешь, Сергей Сергеевич? – спросил генерал, неожиданно переходя на «ты».

– Ждать! – твердо ответил Дымов. Он перехватил понимающий взгляд начальника и добавил: – Ведь не каждое ожидание есть пассивность, товарищ генерал?

Генерал такому ответу не удивился. Да, не всякое ожидание означает пассивность. Иногда очень важно проявить терпение, выждать, чтобы потом действовать решительно, наверняка.

Генерал, заложив руки за спину, прошелся, по кабинету, а потом, словно что-то обдумывая и сопоставляя, сказал:

– Есть интересное сообщение… Недавно мне звонили из Черноморска… Там произошла любопытная история…