Текст книги "Таинственный пассажир"

Глава девятая. Прыжок «Ягуара»

Дни отпуска бежали быстро и весело. Химкинский пляж, стадион «Динамо», прогулки с Зоей в Серебряном бору и парках столицы, музеи, кино и, главное, никаких обязанностей! Гуляй и отдыхай вволю! И только календарь, висевший на стене офицерского общежития в гостинице, напоминал Андрею о том, как быстро летят дни.

Отпуском Андрей был вполне доволен, вся намеченная программа отдыха выполнялась почти без изменений. Даже «решительное» объяснение с Зоей получилось очень удачным и как-то естественно, просто превратилось в разговор двух влюбленных, которые в эти минуты очень мало следят за смыслом взволнованно произносимых слов, но всем сердцем, всем существом своим понимают, что отныне – они навсегда принадлежат друг другу.

В общем, все шло отлично. И только мысль о злополучном берлинском подарке нет-нет, да и омрачала настроение Андрея. За время отпуска он почти ничего нового не узнал. Однако успокаивал себя тем, что до отъезда в Берлин осталось еще много времени и что, наверное, полковник Дымов о нем не забыл и вызовет его, чтобы переговорить, объяснить…

У Барабихиных Андрей бывал редко, Тасю видел только иногда, короткие минуты; она всегда куда-то спешила, но все же упрекала брата за то, что он где-то целые дни пропадает и ни разу еще не привел к ним свою невесту Зою.

С Иваном Васильевичем Барабихиным Андрей виделся еще реже. Инженер-майор рано уходил на работу, домой возвращался поздно и зачастую, по словам сестры, уединялся в свой кабинет – святая святых! – и долго еще, сняв тужурку, работал за письменным столом. Андрею иногда хотелось зайти, поболтать с Иваном Васильевичем, пусть даже в поздний час. Но он не решался, так как, честно говоря, не только уважал, но даже немного побаивался своего ученого родственника. Неудобно как-то отрывать его от больших и важных дел.

В субботний день Андрей рано утром встретился с Зоей, которая была свободна. Они съездили за город, искупались, пообедали в маленьком, малолюдном ресторанчике, вечером побывали в театре и усталые, довольные хорошо проведенным днем, возвращались домой. Усевшись на скамейке неподалеку от дома, в котором жила девушка, они говорили о своей будущей жизни, строили планы, которые тут же заменяли другими, и даже спорили, безобидно и весело, по разным пустякам.

Ночью посвежело. Девушка зябко ежилась и прижималась к Андрею, и он в эти минуты чувствовал себя счастливым.

В общежитие Андрей вернулся поздно. Тихо, чтобы не разбудить соседей, прошел к своей кровати, разделся и через несколько минут заснул крепким, здоровым сном.

Утром Андрея разбудил дежурный гостиницы и сообщил, что его вызывают к телефону.

Андрей сразу узнал спокойный, с легкой хрипотцой голос. Полковник Дымов просил лейтенанта Рябинина приехать к нему в министерство. Сергей Сергеевич извинился, что беспокоит в выходной день, но появилась необходимость повидаться и побеседовать.

Через полчаса выбритый, подтянутый лейтенант вышел из здания гостиницы. Воскресный день встретил Андрея Рябинина ярким солнцем, гудками машин, шумом и смехом праздничной толпы. На площади стояли такси, опоясанные шахматными клетками. Андрей подошел к крайней машине…

В министерстве царила глубокая и, как показалось лейтенанту, торжественная тишина. Сергей Сергеевич Дымов сидел за столом и писал. Он приветливо, как старого знакомого, встретил лейтенанта, пригласил сесть и протянул папиросы.

– Курите, курите! Мне осталось дописать совсем немного.

Полковник продолжал писать, а лейтенант сидел, курил и думал. Промелькнула мысль, что Дымов, как и Барабихин, большую часть своей жизни посвящает работе. Интересно, есть ли семья у полковника? Если есть, то, наверное, сейчас где-нибудь на даче. Может быть, домочадцы ждали полковника вчера, а он не приехал, и сегодня тоже не приехал. С какой-то неожиданно нахлынувшей теплотой посмотрел Андрей на склоненную седую голову Сергея Сергеевича, на его большие, рабочие, слегка дрожащие руки. – «Это от переутомления», – подумал лейтенант и отвел глаза. Окно было открыто, на подоконнике стояла ваза с увядающими цветами.

– Вот и все! – весело произнес Дымов и откинулся на спинку стула. – Признавайтесь, товарищ лейтенант, в графике сегодняшнего дня встреча со мной у вас не была предусмотрена?

Андрей не ждал такого начала и слегка смутился.

– По совести говоря, – продолжал Сергей Сергеевич, – я сам по-другому хотел провести это воскресенье. Скажу вам по секрету, чертовски люблю играть в волейбол. – Он улыбнулся и почесал затылок. – Мы в Ильинском команду из дачников организовали с грозным названием «Ильинская сборная». Что, здорово? Звучит не хуже, чем сборная «Динамо»! Вот капитан сборной. – Он ткнул пальцем в фотографию мальчишки под стеклом. – Сердитый капитан. Наверное, исключит меня за недисциплинированность. Второе воскресенье на тренировки не являюсь.

Сергей Сергеевич совсем по-детски развел руками. Андрей, улыбаясь, смотрел на него.

– Ну а у вас все благополучно? – спросил Сергей Сергеевич.

– Все в порядке, товарищ полковник!

– Как здоровье сестры?

– Здорова! – ответил Андрей и опустил голову. Он чувствовал на себе испытующий, внимательный взгляд Дымова. Немного помолчав, полковник заговорил размеренно и тихо:

– Я очень хорошо понимаю вас, Андрей Игнатьевич.

Дымов впервые обратился к Рябинину по имени и отчеству, и это прозвучало как-то особенно дружески.

– Я понимаю вас и состояние ваше… Вы ждете от меня подробностей, объяснений. Но, хотя я кое-что вам сегодня расскажу, вы сами понимаете, что в нашей работе молчание – первое и обязательное правило. Придет время – вы все, что надо и можно, узнаете. А пока надо ждать. В этом заинтересованы все мы и в первую очередь ваша сестра… О ней в вашей голове бродят всякие предположения. Поэтому хочу просить вас: не торопитесь делать выводы. Поспешные выводы, как правило, ошибочны. Я вот совсем недавно, – Сергей Сергеевич усмехнулся, – советовал то же самое другому молодому человеку…

Дымов сделал паузу и продолжал:

– А пригласил я вас, товарищ лейтенант, вот по какому поводу. Дело, которое мы с вами начали, – серьезное дело… Затягивается тугой узелок. И я прошу вас сегодня же, под любым предлогом, переселиться в квартиру ваших родственников Барабихиных. Ну, скажите, например, что в гостинице ремонт, переселение… Придумайте что-либо и переезжайте. Кроме того, прошу вас ближайшие два-три дня не оставлять сестру одну. Понимаю, что это нарушает ваши личные планы… Но что делать, так нужно.

Рябинин недоуменно пожал плечами.

– Я готов… Но я не совсем понимаю, товарищ полковник…

Дымов развел руками:

– Поймете… потом поймете, лейтенант. Всему свое время. Надеюсь, моя просьба будет исполнена?

– Конечно, товарищ полковник.

– А теперь, лейтенант, вторая моя просьба. Дело, которое мы с вами начали здесь, будет, несомненно, иметь продолжение в Берлине. Когда вы вернетесь в Берлин, к вашей персоне, возможно, будет приковано внимание иностранных разведчиков. К вам, к вашему знакомому инженеру Костромину, к сыну фрау Гартвиг…

На лице Рябинина было написано такое искреннее изумление, что Дымов даже усмехнулся:

– Да, да, не удивляйтесь… Борьба! Враг ищет все ходы, все лазейки… Перед вашим отъездом, – я специально пригласил вас предупредить об этом, – вы должны будете навестить меня, и я вам дам некоторые советы, как вести себя, что делать в том или ином случае.

– Хорошо, товарищ полковник. Будет сделано.

– Уверен!.. Возможно, вам придется столкнуться с тем господином, которого вы видели в доме Марты Гартвиг. Так вот, могу сказать вам, что этот старик не кто иной, как владелец комиссионного магазина в Берлине, Густав Штрумме… Это, так сказать, его официальное лицо. Вот так-то.

Сергей Сергеевич постучал пальцами по столу.

– …Но, вероятнее всего, господин Штрумме не только и не главным образом коммерсант и владелец магазина. Он занимается и другими, не торговыми, делами. Об этом мы тоже узнаем в самое ближайшее время, – уверенно добавил полковник.

Рябинин не выдержал:

– Значит, Гартвиг!.. А я-то ей верил!

Движением руки Дымов остановил взволнованного лейтенанта.

– Я только что советовал вам, товарищ лейтенант, не делать поспешных выводов. Легче всего обвинить человека, особенно за глаза. Старая Марта Гартвиг, как мне представляется, и погибла только потому, что была честной женщиной и могла разоблачить Штрумме, а может быть, и не только его… Не так давно она потеряла мужа, потеряла братьев. Ее старший сын замучен в застенках гестапо. Оставшийся, младший, шофер берлинского такси – активист Союза свободной немецкой молодежи. Он всегда может стать жертвой подкупленных хулиганов и провокаторов. Кто знает, может быть, угрожая смертью ее единственному сыну в случае отказа, господин Штрумме вынуждал Марту Гартвиг передать подарок вашей сестре. Какова цель? Не знаю, пока не знаю… А когда все это сорвалось – ее убили, чтобы замести следы.

Сергей Сергеевич помолчал и добавил:

– К тому же подарок был совершенно безобидный, всего-навсего маленькое колечко.

– Товарищ полковник, – нерешительно и взволнованно спросил Рябинин, – но сестра, Тася, какова ее роль во всем этом деле?

В голосе Андрея звучала горечь, и Сергей Сергеевич понял, что должен как-то рассеять сомнения юноши, подбодрить его.

Сергей Сергеевич вышел из-за стола, взял за руку лейтенанта, усадил его на диван и сам уселся рядом. Долгое время молчал, потом неожиданно поднялся, подошел к окну и стал разглядывать осыпающиеся цветы.

– Забыли воду переменить – и вот – пожалуйста, осыпаются! – проворчал он, бережно собирая лепестки, опавшие на подоконник.

– Вот так-то, лейтенант, – задумчиво заговорил он, возвращаясь и усаживаясь на диване. – Слишком часто мы забываем, что всякое живое существо требует внимания, заботы и любви… Я сегодня с утра одну семейную хронику прочел и попытался сделать некоторые выводы. Вот, послушайте…

…Жила была девочка, веселая, озорная. Родителей потеряла в первый год войны. Жила у тетки – мещанки и обывательницы. Самостоятельность рано получила, а серьезному отношению к жизни не научилась. Этакой попрыгуньей-стрекозой по жизни скакала, благо в прехорошенькую девушку превратилась. Был у девушки брат, комсомолец, серьезный паренек. Но он ушел в военное училище, стал занятым человеком и почти потерял сестру из виду. Вскоре девушка вышла замуж за очень хорошего и тоже очень занятого человека и сразу же уехала с ним за границу. Но и там она, по существу, была предоставлена самой себе. Все были заняты, всем было не до нее. За границей молодая женщина натворила немало глупостей… Но, к счастью, вскоре вернулась на родину… Родился ребенок, родители в нем души не чаяли… Но мальчик умер, не дожив до двух лет… И женщина снова одна. Правда, многие находят применение своим силам, идут учиться, работать. С женщиной, о которой я вам рассказываю, лейтенант, этого не случилось…

Сергей Сергеевич умолк. Вытащил папиросу, закурил и продолжал:

– На этом пока семейная хроника обрывается. Но вменил я себе в правило, товарищ лейтенант, встречаясь с людьми, подобными этой девушке, или даже не встречаясь, а просто что-нибудь узнав о них, особенно тщательно разбираться: где кончается ошибка и где начинается преступление…

Андрей Рябинин, затаив дыхание, слушал Сергея Сергеевича. Он прекрасно понимал, о ком говорит полковник, и ждал, что тот продолжит разговор. Но полковник ничего больше не сказал. Он стал рассеянно поглядывать в окно и даже, как показалось лейтенанту, размышлять о чем-то другом.

Наступило долгое молчание. Неожиданно полковник спросил:

– Вы сестре о кольце говорили?

– Да.

– И что же?

– Ничего. Удивилась, пожалела, что не получила заграничного колечка, и через полчаса забыла.

На лице Сергея Сергеевича мелькнула улыбка удовлетворения. Он повернулся к Рябинину и стал задавать самые житейские вопросы: где бывает лейтенант, хорошо ли проводит свой отпуск, посетил ли Третьяковскую галерею, осмотрел ли все станции метро?..

Почти на все вопросы Андрей отвечал утвердительно. Он действительно многое успел повидать за короткий срок и снова чувствует себя старым москвичом.

Беседу прервал телефонный звонок.

Сергей Сергеевич быстро прошел к столу и снял телефонную трубку. Он внимательно слушал все, что ему сообщали по телефону, и лицо его сразу стало напряженным и даже тревожным. Изредка он ронял одно-два слова: «Так, понятно… Хорошо…» Потом добавил: «Оставайтесь на месте. Я сейчас приеду сам… Да, да, приеду…»

Дымов повернулся к Рябинину и в ответ на его молчаливый недоумевающий взгляд решительно и отрывисто сказал:

– Едем к Барабихиным, к вашей сестре…

– Что случилось? – Рябинин поспешно встал.

– Зверь вышел на тропу, и мы идем по его следу… Быстрее!

А в эти часы в квартире Барабихиных разыгрывался трагический, но еще не последний акт постановки, авторами и режиссерами которой были шефы заокеанской разведки, засевшие в Западном Берлине.

…Когда Рущинский, прихрамывая, вошел в комнату, которую Тася именовала столовой, он быстро огляделся. Его профессионально наметанный взгляд скользнул по мебели, по стенам, увешанным цветными тарелочками и гравюрами, и задержался на столике, на котором стояла небольших размеров радиола. Затем он опустился в широкое кресло, заботливо придвинутое Тасей, откинулся на спинку и вытянул ноги.

– Вам очень больно? – спросила Тася. – Я сейчас достану бинт.

Она стала рыться в шкафу и вынула домашнюю аптечку, но Рущинский остановил ее.

– Не надо, – сказал он.

Тася недоуменно оглянулась и увидела, что ее знакомый уже совершенно прямо сидит в кресле и с лица его исчезло страдальческое выражение.

– Не надо, Таисия Игнатьевна, – повторил он. – Присядьте, пожалуйста. Мне нужно с вами поговорить об очень серьезном деле.

– Но ваша нога… Разве боль уже прошла?

– Да, прошла… Садитесь же, прошу вас!

В голосе Рущинского Тася уловила едва заметные нотки нетерпения. Она села на стул, стоявший рядом с креслом, и шутливо спросила:

– О каком серьезном деле вы собираетесь говорить? Уж не хотите ли вы объясниться мне в любви? Прошу не забывать – у меня есть муж.

– О нем-то я и хочу поговорить с вами, – медленно, чеканя слова, сказал Рущинский.

– О Ване?.. Чем же он вас так заинтересовал?

Но Рущинский ответил не сразу. Он внимательно по смотрел на молодую женщину, провел языком по внезапно высохшим губам и, сжав ручки кресла, словно весь подался вперед.

Сейчас он ставил на карту все. Круг замыкался. Он был уверен, что, выполняя задание, полученное в Берлине, не допустил ни одного промаха, ни одной ошибки, и все же волновался. В случае удачи его ждали деньги, большие деньги… Он мог год, два ни о чем не думать, жить в свое удовольствие… В случае же неудачи… Но неудачи не могло быть. Эта легкомысленная молодая женщина, которая сейчас сидит рядом с ним, – в его руках!

Риск? Да, риск, но кто же в его положении не рискует? Ошеломляющая неожиданность, внезапность, лобовой удар – вот что должно обеспечить успех. Время не ждет, шефы торопят…

Еще совсем недавно Рущинскому, правда, тогда он был не Рущинский, пришлось выполнять подобное задание в Германии, но тогда все было проще, а сейчас…

– Послушайте, Таисия Игнатьевна. – Он начал тихо и вкрадчиво. – Меня интересует работа вашего мужа, некоторые цифры, расчеты, чертежи. Я знаю, вы мне сами рассказывали, что Иван Васильевич помногу работает дома…

Тася, широко раскрыв глаза, смотрела на своего гостя, улыбка постепенно исчезала с ее побледневшего лица. А Рущинский продолжал:

– Я не хочу, чтобы вы меня ошибочно поняли, вы мне дороги, мне дорога ваша честь, ваше доброе имя. Но у меня нет выбора. Я могу сейчас, здесь, немедленно передать вам компрометирующие вас документы, но только при одном условии. Дайте мне познакомиться с материалами вашего мужа. С его записными книжками, черновыми тетрадями, дайте мне возможность познакомиться с его сейфом, с ящиками письменного стола. Я ничего не возьму, уверяю вас, я только… – Рущинский показал на свой фотоаппарат.

– Негодяй! – задыхаясь, проговорила Тася и вскочила со стула. – Так вот вы кто! Уходите немедленно, иначе я…

– Успокойтесь! – Рущинский встал и шагнул к ней. – У меня слишком мало времени доказывать вам, что я не враг, а ваш друг. Я совсем не хочу предавать огласке ваши встречи со мной, посещение мною вашего дома. Все это навряд ли будет приятным для майора Барабихина. Но суть даже не в этом… Вот! – Рущинский открыл свою папку, вынул оттуда несколько небольших бумажек, похожих на бланки фототелеграмм, и поднес их к глазам Барабихиной.

– Это копии ваших расписок, которые вы давали в Берлине господину Штрумме… Можете убедиться.

Тася взглянула на бумажки. Да, это был ее почерк… «Расписка. Выдана господину Штрумме в том, что…» А вот вторая расписка, третья…

На секунду ей стало легче. Какие же это неприятные документы? Она несколько раз брала вещи в долг, давала расписки, потом долг покрыла… Что же тут плохого?

Прижимая руки к сильно бьющемуся сердцу, стараясь говорить как можно спокойнее и тверже, она ответила:

– Я не знаю, как к вам попали эти бумажки… Можете их посылать куда угодно… Я покупала в магазине Штрумме – и за все расплатилась.

– Расплатились? – насмешливо протянул Рущинский. – А где доказательства? Нет, вы не расплатились… За услуги, которые вам оказал господин Штрумме, он требует тоже услуги… Той, о которой я уже вам сказал…

Услуги!.. Мгновенно в памяти Таси всплыла картина ее последней встречи со Штрумме. Чуть согнув в полупоклоне свою высокую, худую фигуру, этот любезный старик говорил что-то такое об услуге за услугу. Он действительно оказал ей услугу, отпуская вещи в кредит, но какую ответную услугу могла оказать ему она? Тася тогда не придала его словам никакого значения, так же как не придавала значения и распискам. Пустая формальность! Только после бурного объяснения с мужем она стала смутно догадываться, что Штрумме неспроста так охотно предоставлял ей кредит и даже уговаривал не стесняться и брать побольше… Очевидно, у него были какие-то неизвестные ей, тайные намерения. И его совет ничего не говорить мужу, и его слова о взаимном секрете приобрели новый, опасный смысл.

Да, еще там, в Берлине, Тася стала понимать, что совершила большую ошибку, и поэтому так настойчиво торопила мужа поскорее уехать домой, в Москву. Казалось, что все давным-давно ушло в прошлое, и ей никогда не придется ни о чем вспоминать. И вот сегодня, сейчас, ей напомнили об этом. Могла ли она даже подумать о том, что придется так ужасно расплачиваться за свои поступки там, в Берлине!.. Как может теперь она доказать, что никаких обещаний Штрумме не давала, что полностью расплатилась с ним и вообще даже не думала ни о чем плохом?..

Да, доказательств у Барабихиной не было. Отчаяние, страх сжимали ей грудь…

– Уходите немедленно! Уходите! Я буду звать на помощь! – говорила она.

Рущинский угрожающе поднял руку.

– Тише! – властно сказал он. – Вы только погубите себя! Не забывайте о муже… Вам не достаточно этих документов? Хорошо! Я вам представлю еще один, подтверждающий ваши отношения со Штрумме. Вот он!

Рущинский шагнул к радиоле, быстрым движением открыл крышку, вынул из своей папки целлулоидную патефонную пластинку и запустил механизм. В комнате зазвучала чудесная русская песня «Метелица». Пел Лемешев. Тася подняла голову и расширенными от удивления и страдания глазами следила за Рущинским. Поставив пластинку, он закурил и посмотрел на Тасю. На какое-то мгновение песня как бы отгородила ее от кошмара, который опутывал ее, душил.

«…Ты постой, постой, красавица моя…» – пел Лемешев. И вдруг песня оборвалась. Наступила пауза, и затем скрипучий деревянный голос на ломаном русском языке четко произнес: «Пусть фрау Барабихин не вольновальсь… Это мой кляйне презент фрау…»

«О, господин Штрумме, – услыхала Тася свой голос. – Но как на это посмотрит муж?»

И снова скрипенье на ломаном языке: «Вы умный женщина. Муж ничего не должен знайт… Мы с фрау Барабихин будем иметь, как это по-русски, – гехейм… секрет… Когда-нибудь фрау сделайт мне тоже услуга за услуг… Абер аллее… Все будет в секрет…»

Рущинский, сунув в пепельницу окурок, остановил диск радиолы, снял пластинку.

– Слыхали? – спросил он. – Убедились? Не думаю, чтобы вам доставило удовольствие прослушать эту пластинку еще раз, в кабинете следователя, после того как вас арестуют, а может быть, и не только вас…

Тася была окончательно раздавлена, теряла последние остатки сил и самообладания. Рущинский видел это и спешил.

– Все, что вы сейчас прочли и прослушали, я оставлю вам, а сам растворюсь, исчезну. Вы меня никогда больше не увидите, слышите – никогда! Но услуга за услугу. Я пройду в кабинет, просмотрю бумаги, и никто, ни одна человеческая душа об этом не узнает.

Говоря это, Рущинский лгал. Он отлично понимал, что в случае согласия на эту «единственную» услугу Барабихина окончательно окажется у него в руках. В следующий раз ему уже не придется церемониться с нею.

Он подошел к двери кабинета и взялся за ручку. Остановившимся взглядом следила Тася за своим страшным гостем… Что делать, что делать?!!

Рущинский уже открыл дверь и шагнул к письменному столу, на котором лежали какие-то бумаги, блокноты, книги. В глазах шпиона вспыхнули алчные огоньки. Он нагнулся над столом, пытаясь определить, что представляет наибольший интерес, что сфотографировать для начала.

И в этот момент, в это решающее мгновение, из коридора донесся звонкий голос Володи:

– Таисия Игнатьевна! Вы дома?

– Дома, Володя! – нашла в себе силы крикнуть Тася.

– Я через минуту зайду к вам.

Рущинский вздрогнул и выругался шепотом. Дьявольщина! Все шло хорошо, и вдруг этот… Будь ты проклят!

Рущинский сжал кулаки. Лицо его побелело от ярости, но он сразу же овладел собой. Надо немедленно что-то предпринять. Дорога каждая секунда, сюда сейчас войдет кто-то третий – и еще неизвестно, как поведет себя Барабихина. Из-за этого нелепого случая может провалиться весь намеченный и тщательно разработанный план. И тогда «Ягуару-13» – конец! Узнав о провале, старик в Берлине, наверно, выругается сквозь зубы и… прикажет вычеркнуть его из списка…

Нет, он не собирается сдаваться. То, что не удалось сегодня, удастся завтра, именно завтра. Может быть, это даже к лучшему. Барабихина убедится в безвыходности своего положения, у нее будет достаточно времени для размышления. И тогда… все дальнейшее пойдет легче.

И Рущинский решился. Почти не раздумывая, он схватил со стола первую попавшуюся под руку записную книжку в темно-синем коленкоровом переплете и быстро подошел к Барабихиной.

– Завтра, ровно в двенадцать, я жду вас у метро «Сокол», – шепотом сказал он. – Если не придете – вот!.. – Он показал записную книжку мужа. – Я вынужден буду… Завтра я верну вам все – блокнот, пластинку, расписки… Жду ровно в двенадцать!

Тася молча кивнула головой. Говорить она не могла.

– Да не волнуйтесь вы, девочка, – уже мягче добавил Рущинский, пряча блокнот в папку. – Всего-навсего одно небольшое одолжение – и вы свободны от всех ваших обязательств, от всех неприятностей. Всего одно маленькое одолжение, о котором никто никогда не узнает, – повторил он, поднял ее руку и поцеловал.

– Кроме того, вы получите очень хороший подарок, очень хороший, – подчеркнул он. – Поймите, в этом спасение и счастье для всех нас – ваше, вашего мужа, ваших родных, мое.

Рущинский умышленно поставил себя в один ряд с именами людей, близких и дорогих молодой женщине. Такой «психологической атаке» его учили в разведывательной школе. По словам инструкторов и преподавателей, такая атака всегда давала отличный результат.

Еще раз кивнув головой, Рущинский взял шляпу и отворил дверь. В полутемном коридоре никого не было, и он беспрепятственно вышел из квартиры.

Хлопнула входная дверь, и этот звук как бы пробудил Тасю. Она заметалась по комнате. «Что делать? Боже мой, что делать? – исступленно шептала она, натыкаясь, точно слепая, на стулья, стол, тумбочки. Ее била лихорадочная дрожь. – Что делать?»

Как неожиданно и быстро все изменилось. Из счастливой, веселой, беззаботной хохотуньи она превратилась в раздавленную, отчаявшуюся женщину. Как было ярко, солнечно еще недавно, утром, – и как все померкло сейчас…

«Что же делать? Что делать?»

Тася на минуту представила себе лицо мужа, который поздним вечером вернется домой. «Ванечка, родной, любимый!» Что она скажет ему? Скроет, солжет? Или бросится перед ним на колени, расскажет все, не утаивая ничего, ни одного слова? Нет, нет, на это у нее не хватит сил!

Голова ее пылала, в горле пересохло, сердце стучало так, что, казалось, готово было выскочить из груди.

«Что делать? Где выход?..»

Взгляд Таси упал на коробку с домашней аптечкой, которую она недавно вынула из шкафа, собираясь оказать помощь Рущинскому. «Вот он – выход! Отравиться, умереть, избавить себя и других от позора, страданий! Да, умереть…»

В аптечке есть несколько пакетиков с таблетками люминала. Этот порошок Иван Васильевич Барабихин иногда принимал на ночь, чтобы скорее уснуть после тяжелого умственного труда. Тася слыхала, что если человек примет сразу несколько таблеток – десять, пятнадцать, – он заснет и не проснется. Смерть придет тихо, безболезненно, незаметно.

Вся дрожа, почти не сознавая, что делает, Тася высыпала на стол содержимое аптечки и стала быстро разворачивать пакетики с надписью «люминал». Сейчас она примет эти порошки – и через несколько минут все будет кончено… Навсегда!

В это время в дверь негромко постучали.

– Да! – машинально ответила Тася и резко повернулась. На пороге стоял Володя. Повзрослевший, строгий. Он молча прошел в комнату, увидел пакетики, валявшиеся на столе, прочел название и укоризненно покачал головой.

– А вот это – зря! Совсем зря! Успокойтесь, Таисия Игнатьевна, садитесь! – сказал Володя, показывая на кресло. – А я немного, с вашего разрешения, похозяйствую.

С этими словами Володя собрал все таблетки, всыпал их обратно в коробку. Затем наклонился над пепельницей и посмотрел на окурки:

– Вы разве курите, Таисия Игнатьевна? Нет?.. Это очень хорошо… очень хорошо!

Володя взял из пепельницы оба окурка, оставленные Рущинским, завернул их в листок бумаги и спрятал в свой целлулоидный портсигар.

Опустившись в кресло, Тася смотрела, как Володя быстро и бесшумно двигался по комнате, что-то делал, слыхала его голос… Все было так странно и непостижимо: второй раз сегодня посторонний мужчина входил в ее комнату, распоряжался, приказывал. Но этот, Володя, простой и симпатичный юноша, не похож на Рущинского. Он жалеет ее, хочет ей помочь; он дружелюбно смотрит на нее, просит успокоиться, подал стакан воды…

– Разрешите, Таисия Игнатьевна, позвонить по телефону? – обратился к ней с просьбой Володя. – Телефон, кажется, в соседней комнате.

Тася кивнула головой. Володя отворил дверь в кабинет Барабихина и не закрыл ее. Через минуту Тася со смешанным чувством изумления, страха и радости услыхала:

– Товарищ полковник? Докладывает лейтенант Зеленин. Объект был в течение получаса. Ушел… Да… Так точно. Я действовал по вашим указаниям. Нет, товарищ полковник, отлучиться не могу… Говорю из квартиры Барабихиных… Нет, товарищ полковник, не могу, такие обстоятельства сложились, что я здесь нужен. Да… Подробности доложу… Выезжаете? Есть! Слушаюсь…

Володя положил трубку и подошел к Тасе.

– Извините, – сказал он, – что при первом знакомстве не представился полностью. Лейтенант Зеленин. А зовут меня действительно Володя.