Текст книги "Немецкая революция и сталинская бюрократия"

Недостаточно понимать одну «сущность» фашизма. Надо уметь оценить его, как живое политическое явление, как сознательного и коварного врага. Наш школьный учитель слишком «социологичен», чтоб быть революционером. Не ясно ли, в самом деле, что глубокомыслие Тальгеймера также входит маленьким благоприятным моментом в расчеты Гитлера, ибо валить в одну кучу сеяние «Форвертсом» конституционных иллюзий и разоблачение военной хитрости врага, построенной на этих иллюзиях, значит оказывать услугу врагу.

Организация может быть значительна либо охватываемою ею массою, либо содержанием тех идей, которые она способна внести в рабочее движение. У брандлерианцев нет ни того, ни другого. Между тем с каким великолепным презрением Брандлер и Тальгеймер говорят о центристском болоте САП! На самом деле, если сопоставлять эти две организации – САП и КПО, – все преимущества на стороне первой. САП – не болото, а живое течение. Его направление – справа налево, в сторону коммунизма. Течение не очистилось, в нем много мусору и илу, но это не болото. Гораздо ближе наименование болота подходит к организации Брандлера-Тальгеймера, которую характеризует полный идейный застой.

Внутри группы КПО давно уже существовала своя оппозиция, недовольная, главным образом, тем, что руководители свою политику старались приспособить не столько к объективным обстоятельствам, сколько к настроениям сталинского штаба в Москве.

Что оппозиция Вальхера-Фрелиха и др. в течение ряда лет терпела политику Брандлера-Тальгеймера, которая, особенно в отношении СССР, имела не просто ошибочный, а сознательно лицемерный, политически нечестный характер, этого, конечно, никто не запишет отколовшейся группе в плюс. Но факт таков, что группа Вальхера-Фрелиха признала, наконец, полную безнадежность организации, вожди которой ориентируются на милость начальства. Меньшинство считает необходимым самостоятельную и активную политику, направленную не против злосчастного Реммеле, а против курса и режима сталинской бюрократии в СССР и в Коминтерне. Если мы правильно истолковываем, на основании пока еще крайне недостаточных материалов, позицию Вальхера-Фрелиха, то она представляет в этом вопросе шаг вперед. Но порвав с заведомо мертвой группой, меньшинство только теперь становится перед задачей новой ориентировки, как национальной, так и особенно – интернациональной.

Отколовшееся меньшинство, насколько можно судить, видит главную свою задачу в ближайший период в том, чтобы опереться на левое крыло САП и, завоевав новую партию для коммунизма, разбить затем, при ее помощи, бюрократический консерватизм КПД. По поводу плана в такой его общей и неопределенной форме высказаться невозможно, так как остаются неясными те принципиальные основы, на которых стоит само меньшинство, и те методы, какие оно думает применять в борьбе за эти основы. Нужна платформа! Мы имеем в виду не документ, воспроизводящий общие места коммунистического катехизиса, а ясные и конкретные ответы на те боевые вопросы пролетарской революции, которые раздирали в течение последних 9 лет ряды коммунизма и сохраняют свое жгучее значение и сейчас. Без этого можно лишь раствориться в САП и замедлить, а не ускорить ее развитие к коммунизму.

Левая оппозиция будет следить за эволюцией меньшинства внимательно и без всякой предвзятости. Раскол нежизненной организации не раз в истории давал толчок прогрессивному развитию жизнеспособной ее части. Мы будем очень рады, если этот закон подтвердится и на этот раз на судьбе меньшинства. Но ответ может дать только будущее.

XIII. СТАЧЕЧНАЯ СТРАТЕГИЯ

В профессиональной области коммунистическое руководство окончательно запутало партию. Общий курс «третьего периода» шел на параллельные профсоюзы. Предполагалось, что массовое движение перехлестнет через старые организации и что органы РГО (Красной профессиональной оппозиции) станут инициативными комитетами экономической борьбы. Для осуществления этого плана не хватало мелочи: массового движения. Во время весенних разливов вода сносит много заборов. Попробуем снести забор, – решил Лозовский, – может быть, потекут весенние воды!

Реформистские профсоюзы устояли. Из заводов компартия вышибла сама себя. В профессиональную политику начали после этого вносить частичные поправки. Звать неорганизованных рабочих в реформистские союзы компартия отказалась. Но она высказывается также и против выхода из профсоюзов. Создавая параллельные организации, она возродила лозунг борьбы за влияние внутри реформистских союзов. Механика в целом представляет идеальный авто-саботаж.

«Роте Фане» жалуется на то, что многие коммунисты считают бесцельным участие в реформистских союзах. «Зачем оживлять эту лавочку?», заявляют они. И действительно: зачем? Если серьезно бороться за завладение старыми союзами, то надо призывать неорганизованных входить в их состав: именно свежие слои могут создать опору для левого крыла. Но тогда нельзя строить параллельные союзы, т. е. создавать конкурирующую агентуру по вербовке рабочих.

Рекомендуемая сверху политика внутри реформистских союзов стоит вполне на высоте всей остальной путаницы. 28 января «Роте Фане» отчитывала коммунистических членов союза металлистов в Дюссельдорфе за то, что они выдвинули лозунг «беспощадной борьбы против участия профсоюзных вождей» в поддержке правительства Брюнинга. Такие «оппортунистические» требования недопустимы, ибо они предполагают (!), что реформисты способны отказаться от поддержки Брюнинга и его исключительных законов. Поистине это похоже на скверную шутку! «Роте Фане» считает, что достаточно обругать вождей, но недопустимо подвергать их политической проверке через массы.

Между тем именно в реформистских союзах сейчас открыто исключительно благоприятное поле деятельности. Если социал-демократическая партия еще имеет возможность обманывать рабочих политической возней, то пред союзами тупик капитализма стоит, как безнадежная тюремная стена. 200-300 тысяч рабочих, организованных ныне в самостоятельные красные союзы, могут стать неоценимой закваской внутри реформистских объединений.

В конце января заседала в Берлине коммунистическая конференция заводских комитетов со всей страны. «Роте Фане» печатает отчет: «Заводские комитеты куют красный рабочий фронт» (2 февраля). Но тщетно стали бы вы искать сведений о составе конференции, о числе представленных предприятий и рабочих. В противоположность большевизму, который тщательно и открыто отмечал всякое изменение соотношения сил внутри рабочего класса, немецкие сталинцы, вслед за русскими, играют в прятки. Они не хотят признаться, что коммунистические завкомы составляют менее 4% против 84% социал-демократических! В этом соотношении выражается баланс политики «третьего периода». Но если назвать изолированность коммунистов на предприятиях «единым красным фронтом», неужели же это подвинет дело вперед?

Длительный кризис капитализма проводит внутри пролетариата самую болезненную и самую опасную линию водораздела: между работающими и безработными. То обстоятельство, что на предприятиях господствуют реформисты, а среди безработных – коммунисты, парализует обе части пролетариата. Работающие могут дольше ждать. Безработные более нетерпеливы. Сейчас их нетерпение имеет революционный характер. Но если компартия не сумеет найти такие формы и лозунги борьбы, которые, объединив работающих и безработных, откроют перспективу революционного выхода, нетерпение безработных неминуемо направится против коммунистической партии.

В 1917 году, несмотря на правильную политику большевистской партии и быстрое развитие революции, хуже поставленные и более нетерпеливые слои пролетариата, даже в Петрограде, уже начинали в сентябре-октябре отвращать свои взоры от большевиков в сторону синдикалистов и анархистов. Если б не разразился своевременно октябрьский переворот, распад в пролетариате принял бы острый характер и привел бы к загниванию революции. В Германии нет надобности в анархистах: их место могут занять национал-социалисты, сочетающие анархическую демагогию с сознательно реакционными целями.

Рабочие вовсе не застрахованы раз и навсегда от влияния фашистов. Пролетариат и мелкая буржуазия представляют сообщающиеся сосуды, особенно в нынешних условиях, когда резервная армия рабочих не может не выделять мелких торговцев, разносчиков и пр., а разоряющаяся мелкая буржуазия – пролетариев и люмпен-пролетариев.

Служащие, технический и административный персонал, известные слои чиновников составляли в прошлом одну из важных опор социал-демократии. Сейчас эти элементы перешли или переходят к национал-социалистам. Они могут увлечь за собой, если еще не начали увлекать, слой рабочей аристократии. По этой линии национал-социализм вторгается в пролетариат сверху.

Гораздо опаснее, однако, возможное его вторжение снизу, через безработных. Никакой класс не может долго жить без перспектив и надежд. Безработные – не класс, но это уже очень компактный и устойчивый социальный слой, тщетно стремящийся вырваться из невыносимых условий. Если верно вообще, что только пролетарская революция может спасти Германию от гниения и распада, то это прежде всего верно по отношению к миллионам безработных.

При бессилии компартии на заводах и в профессиональных союзах, численный рост компартии ничего не решает. В расшатанной, изъеденной кризисом и противоречием нации крайняя левая партия может найти новые десятки тысяч сторонников, особенно, если весь аппарат ее направлен на индивидуальную ловлю членов в порядке «соревнования». Все дело в соотношении между партией и классом. Один рабочий коммунист, выбранный в завком или в правление профсоюза, имеет большее значение, чем тысяча новых членов, набранных здесь и там, сегодня вступивших в партию, чтобы завтра покинуть ее.

Но и индивидуальный приток членов в партию вовсе не будет длиться без конца. Если компартия станет и дальше откладывать борьбу до того момента, когда окончательно вытеснит реформистов, то она убедится в том, что социал-демократия с известного момента перестанет уступать свое влияние компартии, а фашисты станут разлагать безработных, главный фундамент компартии. Неиспользование своих сил для задач, вытекающих из всей обстановки, никогда не проходит для политической партии безнаказанно.

Чтоб проложить дорогу массовой борьбе, компартия пытается развязывать частичные стачки. Успехи в этой области не велики. Как всегда, сталинцы занимаются самокритикой: «мы еще не умеем организовывать»… «мы еще не умеем вовлекать»… «мы еще не умеем захватывать»… при чем «мы» – это всегда значит «вы». Возрождается блаженной памяти теория мартовских дней 1921 года: «электризовать» пролетариат посредством наступательных действий меньшинства. Но рабочим вовсе не нужно, чтоб их «электризовали». Они хотят, чтоб им дали ясную перспективу и помогли создать предпосылки массового движения.

В своей стачечной стратегии компартия явно руководится отдельными цитатами из Ленина в истолковании Мануильского или Лозовского. Действительно, были периоды, когда меньшевики боролись против «стачечного азарта», а большевики, наоборот, становились во главе каждой новой стачки, вовлекая в движение все большие массы. Это отвечало периоду пробуждения новых слоев класса. Такова была тактика большевиков в 1905 году; во время промышленного подъема в годы перед войной; в первые месяцы Февральской революции.

Но в непосредственно предоктябрьский период, начиная с июльского столкновения 1917 года, тактика большевиков имела иной характер: они удерживали от стачек, тормозили их, ибо каждая большая стачка имела тенденцию превратиться в решающий бой, а политические предпосылки для него еще не созрели.

Однако, в эти месяцы большевики продолжали становиться во главе всех стачек, возникавших, несмотря на их предостережения, главным образом, в более отсталых отраслях промышленности (текстильщики, кожевники и пр.).

Если в одних условиях большевики смело развязывали стачки в интересах революции, то в других условиях они, наоборот, в интересах революции, удерживали от стачек. В этой области, как и в других, готового рецепта нет. Но стачечная тактика большевиков в каждый данный период всегда составляла элемент общей стратегии, и передовым рабочим была ясна связь частного с общим.

Как обстоит сейчас дело в Германии? Занятые рабочие не сопротивляются снижению заработной платы потому, что боятся безработных. Немудрено: при нескольких миллионах безработных обычная профессионально-организованная стачечная борьба явно безнадежна. Она вдвойне безнадежна при политическом антагонизме между занятыми и безработными. Это не исключает частичных стачек, особенно в более отсталых, менее централизованных отраслях промышленности. Но как раз рабочие наиболее важных отраслей промышленности при такой обстановке обнаруживают склонность прислушиваться к голосам реформистских вождей. Попытки компартии развязать стачечную борьбу, не меняя общей обстановки в пролетариате, приводят лишь к мелким партизанским операциям, которые, даже в случае успеха, не находят себе продолжения.

По рассказу коммунистических рабочих (см. хотя бы «Дер Роте Ауфбау»), на предприятиях много говорят о том, что частичные стачки не имеют сейчас смысла, что только всеобщая стачка могла бы вывести рабочих из бедствий. «Всеобщая стачка» тут означает: перспектива борьбы. Рабочие тем менее могут вдохновляться разрозненными стачками, что им приходится иметь дело непосредственно с государственной властью: монополистский капитал разговаривает с рабочими на языке исключительных законов Брюнинга [8]8
  Некоторые ультралевые (например, итальянская группа бордигистов) считают, что единство фронта допустимо только в экономической борьбе. Попытка отделить экономическую борьбу от политической в нашу эпоху менее осуществима, чем когда-либо ранее. Пример Германии, где тарифные договоры отменяются и рабочая плата сокращается путем правительственных декретов, должен был бы внушить эту истину и малым детям.
  Отметим мимоходом, что в своей нынешней стадии сталинцы возрождают многие из ранних предрассудков бордигизма. Немудрено, если группа «Прометео», которая ничему не учится и ни на шаг не продвигается вперед, сегодня, в период ультралевого зигзага Коминтерна, стоит гораздо ближе к сталинцам, чем к нам.


[Закрыть].

На заре рабочего движения для вовлечения рабочих в стачку агитаторы нередко воздерживались от развития революционных и социалистических перспектив, чтоб не отпугнуть рабочих. Сейчас положение имеет прямо противоположный характер. Руководящие слои немецких рабочих могут решиться вступить в оборонительную экономическую борьбу только в том случае, если им ясны общие перспективы дальнейшей борьбы. Этих перспектив они у коммунистического руководства не чувствуют.

По поводу тактики мартовских дней 1921 года в Германии («электризовать» меньшинство пролетариата вместо того, чтоб завоевывать его большинство) автор этих строк говорил на III конгрессе: «Когда подавляющее большинство рабочего класса не отдает себе отчета в движении, не сочувствует ему или сомневается в его успехе, меньшинство же рвется вперед и механическими средствами стремится вогнать рабочих в стачку, тогда это нетерпеливое меньшинство может, в лице партии, попасть во враждебное столкновение с рабочим классом и разбить себе голову».

Значит, отказаться от стачечной борьбы? Нет, не отказываться, – но создать для нее необходимые политические и организационные предпосылки. Одной из них является восстановление единства профорганизаций. Реформистская бюрократия, конечно, не хочет этого. Раскол обеспечивал до сих пор ее положение как нельзя лучше. Но непосредственная угроза фашизма меняет положение в союзах к невыгоде бюрократии. Тяга к единству растет. Пусть клика Лейпарта попробует в нынешних условиях отказать в восстановлении единства: это сразу удвоит или утроит коммунистическое влияние внутри союзов. Если объединение состоится, тем лучше: перед коммунистами откроется широкое поле работы. Не полумеры нужны, а смелый поворот!

Без широкой кампании против дороговизны, за короткую рабочую неделю, против урезывания зарплаты; без вовлечения безработных в эту борьбу рука об руку с работающими; без успешного применения политики единого фронта – импровизированные мелкие стачки не выведут движение на широкую дорогу.

Левые социал-демократы поговаривают о необходимости, «в случае прихода фашистов к власти», прибегнуть ко всеобщей стачке. Вероятно, и сам Лейпарт щеголяет такими угрозами в четырех стенах. По этому поводу «Роте Фане» говорит о люксембургианстве. Это клевета на великую революционерку. Если Роза Люксембург и переоценивала самостоятельное значение всеобщей стачки для вопроса о власти, то она очень хорошо понимала, что всеобщую стачку нельзя вызвать по произволу, что она подготовляется всем предшествующим ходом рабочего движения, политикой партии и профессиональных союзов. В устах же левых социал-демократов массовая стачка – скорее утешительный миф, возвышающийся над плачевной реальностью.

Французские социал-демократы в течение многих лет обещали прибегнуть ко всеобщей стачке в случае войны. Базельский конгресс 1912 года обещал даже прибегнуть к революционному восстанию. Но угроза всеобщей стачки, как и восстания, имела в этих случаях характер театрального грома. Дело тут совсем не в противопоставлении стачки и восстания, а в безжизненном, формальном, словесном отношении к стачке, как и к восстанию. Реформист, вооруженный абстракцией революции, – таков вообще был тип бебелевского социал-демократа до войны. Послевоенный реформист, потрясающий угрозой всеобщей стачки, есть уже живая карикатура.

Коммунистическое руководство относится ко всеобщей стачке, конечно, гораздо более добросовестно. Но ясности у него нет и в этом вопросе. А ясность нужна. Всеобщая стачка есть очень важное средство борьбы, но не универсальное. Бывают условия, при которых всеобщая стачка может больше ослаблять рабочих, чем их непосредственного врага. Стачка должна быть важным элементом стратегического расчета, а не панацеей, в которой утопает всякая стратегия.

Вообще говоря, всеобщая стачка есть орудие борьбы более слабого против более сильного, или, точнее, того, кто в начале борьбы чувствует себя более слабым, против того, кого он считает более сильным: если я сам не могу воспользоваться важным орудием, то я попытаюсь помешать воспользоваться им противнику; если я не могу стрелять из пушек, то я сниму с них, по крайней мере, замки. Такова «идея» всеобщей стачки.

Всеобщая стачка являлась всегда орудием борьбы против установленной государственной власти, располагающей железными дорогами, телеграфом, военно-полицейскими силами и пр. Парализуя государственный аппарат, всеобщая стачка либо «пугала» власть, либо создавала предпосылки для революционного решения вопроса о власти.

Всеобщая стачка оказывается особенно действительным способом борьбы в условиях, где трудящиеся массы объединены только революционным возмущением, но лишены боевых организаций и штабов и не могут заранее ни учесть соотношение сил, ни выработать план операции. Так, можно себе представить, что антифашистская революция в Италии, начавшись с тех или других частных столкновений, неизбежно пройдет через стадию всеобщей стачки. Только таким путем распыленный ныне пролетариат Италии снова почувствует себя единым классом и измерит силу сопротивления врага, которого ему предстоит опрокинуть.

Бороться всеобщей стачкой против фашизма в Германии пришлось бы лишь в том случае, если б фашизм уже стоял у власти и прочно овладел государственным аппаратом. Но если дело идет о том, чтоб отбить попытку фашистов завладеть властью, то лозунг всеобщей стачки уже заранее оказывается пустым местом.

Во время наступления Корнилова на Петроград ни большевики, ни советы в целом и не думали объявлять всеобщей стачки. На железных дорогах борьба шла за то, чтоб рабочие и служащие перевозили революционные войска и задерживали корниловские эшелоны. Заводы останавливались лишь, поскольку рабочим надо было выходить на фронт. Предприятия, обслуживавшие революционный фронт, работали с двойной энергией.

Во время октябрьского переворота также не было речи о всеобщей стачке. Заводы и полки уже накануне переворота в подавляющем большинстве своем подчинялись руководству большевистского Совета. Призывать заводы к стачке значило при этих условиях ослаблять себя, а не противника. На железных дорогах рабочие стремились помочь восстанию; служащие, под видом нейтралитета, помогали контрреволюции. Всеобщая стачка дорог не имела смысла: вопрос решился перевесом рабочих над служащими.

Если в Германии борьба вспыхнет из частных столкновений, вызываемых провокацией фашистов, то призыв ко всеобщей стачке вряд ли будет отвечать обстановке. Всеобщая стачка означала бы прежде всего: оторвать город от города, квартал от квартала и даже завод от завода. Неработающих рабочих труднее найти и собрать. При этих условиях фашисты, у которых в штабах недостатка нет, могут получить, благодаря централизованному руководству, известный перевес. Правда, их массы настолько распылены, что и при этом условии покушение фашистов может оказаться отбитым. Но это уже иная сторона дела.

Вопрос о железнодорожном сообщении, например, должен рассматриваться не с точки зрения «престижа» всеобщей стачки, который требует, чтоб бастовали все, а с точки зрения боевой целесообразности: кому и против кого пути сообщения будут служить во время конфликта?

Готовиться надо, следовательно, не ко всеобщей стачке, а к отпору фашистам. Это значит: создавать везде опорные базы, ударные отряды, резервы, местные штабы и центры управления, хорошо действующую связь, простейшие планы мобилизации.

То, что сделали местные организации в провинциальном углу, в Бруксале или Клингентале, где коммунисты совместно с САП и профсоюзами, при бойкоте со стороны реформистской верхушки, создали организацию обороны, – это, несмотря на скромные размеры, является образцом для всей страны. О, высокие вожди, хочется крикнуть отсюда, о, семикратно мудрые стратеги, учитесь у рабочих Бруксаля и Клингенталя, подражайте им, расширяйте их опыт, уточняйте его формы, учитесь у рабочих Бруксаля и Клингенталя!

Германский рабочий класс располагает могучими политическими, экономическими и спортивными организациями. В этом и состоит различие между «режимом Брюнинга» и «режимом Гитлера». Тут нет заслуги Брюнинга: бюрократическая слабость не есть заслуга. Но надо же видеть то, что есть. Главный, основной, капитальный факт состоит в том, что рабочий класс Германии стоит сегодня еще во всеоружии своих организаций. Если он слаб, то только потому, что его организованной силе дается неправильное применение. Но стоит перенести на всю страну опыт Бруксаля и Клингенталя, и Германия будет выглядеть по иному. По отношению к фашистам рабочий класс сможет, при этом условии, применить гораздо более действительные и прямые способы борьбы, чем всеобщая стачка. Но если бы из сочетания обстоятельств определилась все же необходимость прибегнуть к массовой стачке (такая необходимость могла бы быть вызвана определенным взаимоотношением между фашистами и государственными органами), то система комитетов обороны на основе единого фронта могла бы провести массовую стачку с заранее обеспеченным успехом.

На этом этапе борьба не остановилась бы. Ибо что такое по существу бруксальская или клингентальская организация обороны? Надо уметь в малом видеть большое: это местный совет рабочих депутатов. Он себя так не называет, и он себя так не чувствует, ибо дело идет о небольшом провинциальном уголке. Количество и тут определяет качество. Перенесите этот опыт на Берлин – и вы получите берлинский совет рабочих депутатов!