Текст книги "Историческое подготовление Октября. Часть I: От Февраля до Октября"

3. Капитуляция мелкобуржуазной демократии перед контрреволюцией

Товарищи, наше негодование так же глубоко и остро, как и ваше, а может быть и больше, потому что мы вчера и сегодня являемся жертвами клеветников. Мы лишены возможности голосовать за принятие этой резолюции, так как выход тов. Чернова из состава правительства является результатом злостной клеветы, а принятие резолюции есть выдача всем негодяям, всем клеветникам права безнаказанно бросать комья грязи для того, чтобы убрать с арены политической борьбы того или другого представителя революционной демократии. Мы призываем вас воздержаться и наспех не принимать этой резолюции. По поводу неуместного заявления тов. Церетели относительно тов. Ленина должен сказать, что эти два дела возникли в совершенно разных условиях. Атмосфера их возникновения весьма различна. Теперь всякий считает нужным всадить нож в спину Ленина и его друзей, но тот, кто говорит, что тов. Ленин может быть немецким агентом, тот – негодяй. Честное имя тов. Ленина нам так же дорого, как и имя Чернова. Чернов стоит под вашей защитой, но он также защищается и нами. Если, товарищи, в этом деле вам понадобится помощь – можете рассчитывать на нас.

«Известия» N 124, 22 июля 1917 г.

Во всем процессе построения власти, в поисках выхода из кризиса есть одна главная черта – полная, безусловная всесторонняя растерянность. Полное отсутствие политической линии.

На этом нельзя построить нужной власти. Вы впали в положение политической прострации. Три недели безнадежных попыток создать прочную сильную власть компрометирует демократию. Откладывания стали систематическими.

Не может быть более унизительного для нас и наших делегатов факта, как отсутствие революционного творчества.

Чего же ищут? Ищут жизненного министерства. Обращаются к кадетам письменно и в прессе, внушая им любовь к родине. Разве достойно политической партии заниматься таким делом?

Мы прибегаем к старым принципам составления министерства – путем создания блока революционной демократии с землевладельцами и капиталистами.

Когда Коновалов ушел из министерства, я усомнился в том, что его уход есть результат усталости. Скобелев отрицал это. Теперь на месте Коновалова – Пальчинский,[172]172
  Пальчинский – крупный деятель буржуазной интеллигенции. В эпоху керенщины вначале прославился систематической помощью итальянской забастовке крупного капитала, в качестве товарища министра торговли и промышленности. На этом посту он сделал все, чтобы возбудить к себе и Правительству ненависть рабочих масс. Как «деловая фигура», Пальчинский, настоящий корниловец, был назначен Керенским в дни корниловского мятежа на пост генерал-губернатора Петрограда. Первым актом деятельности Пальчинского было закрытие большевистского «Рабочего» и интернационалистской «Новой Жизни». Только организованное возмущение масс и шаткость положения Керенского привели к тому, что этот новоявленный жандарм был уволен через три дня. В дни Октября Пальчинский активно участвовал в борьбе против Военно-Революционного Комитета.


[Закрыть] деятельность которого охарактеризована перед вами в достаточной мере.

В коалиционном министерстве оказалось разбойничье гнездо. Министры-социалисты вынуждены были работать с теми, кого можно назвать классовыми разбойниками. Их политика – довести массы до крайнего пессимизма – преследовала одну цель: «создать диктатуру землевладельцев и капиталистов».

Когда мы об этом говорили, нас упрекали в демагогии.

Церетели и Пешехонов утверждали, что сопротивление буржуазии сломлено… Я спрашиваю вас: действительно ли оно сломлено, если Скобелев и Церетели борются с анархией, а параллельно Пальчинский дезорганизует всю демократию?

Что же могут нам дать новые министры из среды буржуазии? Что могут нам дать новые Пальчинские? Были кадеты в министерстве, но они ушли, потому что у них вредный характер, они ушли потому, что расшифровали их политику отстаивания классовых вожделений буржуазии.

Мы всегда протестовали против политики коалиции. К чему же это привело?

(Церетели с места: «к событиям 3 – 5 июля».)

Я отвечаю, – продолжает Троцкий, – что события 3 – 5 июля есть результат деятельности Временного Правительства. (Шум.)

Скобелев обещал взять с прибыли 100 процентов, а вместо этого мы видим работу Пальчинского.

Разве Чернов не заявлял в мае, что будут запрещены земельные сделки, и разве мы не узнали через два месяца, что ему этот закон не дали провести в жизнь кн. Львов с кадетами?

Разве не ясно, что составлять правительство в виде примирительной камеры – это значит создавать затор государственному творчеству, создавать словопрения, с одной стороны, и репрессии – с другой.

И теперь, когда конфликт разросся, когда выяснилось, что имущие классы подстерегают неуспех революции, это стало особенно очевидным.

Для чего пришел в министерство Ефремов, для чего вышел оттуда Шингарев? Почему же мы должны ждать чего-либо другого от министров-кадетов, чьих имен мы еще не знаем, но чей облик нам достаточно хорошо знаком?

Мы можем не сомневаться, что анархические выступления отражают обостренное недовольство масс.

Мы постепенно отрекаемся от самих себя. Петроградский Совет превратился в 2 исполнительных комитета, от которых мы дошли до одного Керенского. Буржуазная пресса это определенно подчеркивает. Конечно, это ложь.

(Исув[173]173
  Исув – видный меньшевик, лидер московских оборонцев в 1917 г. На Лондонском Съезде 1907 г. вошел в ЦК от меньшевиков. Вместе с другими меньшевиками саботировал работу ЦК, активно помогая ликвидаторам. В годы войны Исув был оборонцем, а в эпоху керенщины защитником коалиции. После Октября Исув был постоянным меньшевистским оратором на Советских Съездах и Конференциях. В 1920 г. он умер.


[Закрыть] с места: «а вы пользуетесь этой ложью».)

Нет, я только подчеркиваю этот факт и предостерегаю, что в лице Керенского чувствуется начало бонапартизма, но бессознательная попытка идти по бонапартистскому пути будет бита.

Уже крестьянство теперь заявляет, что Чернов – это жертва. И желание поручить Керенскому составление кабинета – не расширение, а сужение революционного базиса.

Далее Троцкий останавливается на росте влияния эсеровской партии, которая совместно с меньшевиками определенно идет на капитуляцию. Но нет уверенности, что революционная масса будет подчиняться этим политическим партиям.

«Единственный исход восстановить силу и организованность армии – это диктатура трудовых масс в лице Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов», – заканчивает Троцкий.

«Известия» N 125, 23 июля 1917 г.

Министр земледелия Чернов вышел в отставку.[174]174
  О причинах этой отставки см. примечание 154.


[Закрыть] Целую неделю кадетская «Речь» и за нею все органы реакции требовали отставки Чернова. Кадетские кандидаты в министры требовали того же. При всей бесхарактерности своей политики, состоявшей в том, чтобы хорошими эсеровскими словами прикрывать свое бессилие передать землю крестьянам, Чернов стал все же в глазах крестьян, которые принимали его слова всерьез, в своем роде знаменем, на котором написано право крестьян на помещичью землю. Крепнущая за спиною Советов и Временного Правительства контрреволюция сейчас же приступила к очищению министерства от таких людей, которые питают в массах «бессмысленные мечтания».

К этому прибавилось еще одно крайне важное соображение. В день своего вступления в министерство, в начале мая, когда министры – «социалисты» (меньшевики и эсеры) раздавали обещания пригоршнями налево и направо, Чернов обещал Совету издать немедленно закон, воспрещающий с 1 марта всякие земельные сделки, дабы не дать помещикам возможности «спрятать» свои земли от народа посредством мнимого раздела их между родственниками и свойственниками или продажи иностранцам. Однако такого закона Чернов не издал ни в мае, ни в июне. Этого не позволяли те самые кадеты и князья Львовы, доверять которым эсеры призывали крестьян. Только после бурного выступления на улицы Петрограда рабочих и солдатских масс, потерявших всякое терпение и всякое доверие, только после крови гражданской войны, вызванной провокацией агентов контрреволюции, Чернов получил возможность издать обещанный закон.[175]175
  Текст этого закона см. в примечании 167.


[Закрыть] Но и тут Временное Правительство не пошло на полное запрещение земельных сделок, а поставило их в зависимость от разрешения министра земледелия. Даже «Воля Народа»,[176]176
  «Воля Народа» – орган крайнего правого крыла партии эсеров, безоговорочно поддерживавший всю политику Керенского. Политическая платформа этой газеты мало чем отличалась от либерально-буржуазной. Главные сотрудники этой газеты: Брешковская, Лебедев, Бунаков и др. позже были вдохновителями контрреволюционной борьбы против Советской России.


[Закрыть] газета правого крыла эсеров, пишет, что за два месяца, май, июнь, бесплодно упущенные Черновым, помещики не дремали и всякими сделками по купле-продаже запутали местные земельные отношения до крайности. Но несомненно, что при крепком революционном, т.-е. рабочем и крестьянском, правительстве в центре, при крепких крестьянских комитетах на местах, можно будет распутать и рассечь все напутанные помещиками петли и узлы. Разрушить уже существующие народные организации, не дать сложиться новым, такова сейчас важнейшая задача контрреволюции. А заодно ей нужно заменить Чернова другим министром, который будет прямо и сознательно служить помещикам, разрешая, на основании черновского закона, дальнейшие земельные сделки, которые должны на нет свести будущую земельную реформу.

Поход кадетов и черносотенцев против Чернова вызван этими именно соображениями. Можно по совести сказать, что Чернов не заслужил той ненависти, которую питает к нему контрреволюция. Но в отстаивании своих интересов эксплуататоры не любят останавливаться на полдороги. Учинив разгром большевистских центров, разоружив питерских рабочих и солдат и часть кронштадтцев, контрреволюционные центры приступили теперь к снятию с постов своих бессознательных помощников, эсеров и меньшевиков.

Чтобы облегчить себе эту работу, контрреволюционеры прибегли к самому отравленному своему оружию: черносотенно-шовинистической клевете. Бурцев и Алексинский[177]177
  Алексинский – когда-то видный большевик, лидер большевистской группы в с.-д. фракции II Думы. После поражения революции, Алексинский вместе с Богдановым и др. отстаивал по-прежнему наступательную тактику, не поняв изменившейся обстановки. В 1907 г. он является одним из лидеров бойкотистского течения по отношению к III Думе. В 1908 г. обосновывает «ультиматизм», т.-е. необходимость предъявления ультиматума с.-д. фракции III Думы в смысле проведения ею революционной политики. В 1909 г. Алексинский, вместе с Богдановым, возглавляет лево-большевистскую группу «Вперед». Политическая линия Алексинского была скрытой формой отзовизма. С началом войны Алексинский проделывает политический сальто-мортале и из левого большевика превращается в ярого социал-патриота и защитника классовой гармонии. В союзе с Плехановым Алексинский занимается воспеванием царской России, сотрудничает в монархических органах. После февраля он делается настоящим контрреволюционером, редактирует журнал контрразведки, беспрерывно ведя травлю против большевиков. За годы гражданской войны Алексинский окончательно опустился, превратившись в политического лакея белогвардейщины. Достаточно сказать, что он работал в бурцевском «Общем Деле», которое даже белые прозвали «помойной ямой».


[Закрыть] пустили из-под полы слушок, что Чернов, в качестве «пораженца» и «германофила», находился за границей в каких-то сношениях с немецкими властями, распространял через них революционную литературу среди русских пленных в Германии и пр. «Речь» немедленно же подхватила все это в виде темных намеков, рассчитанных на то, чтоб запугать обывателя. Кадеты, которых Керенский заклинал отказаться от «партийности» и вступить в новое коалиционное правительство, отвечали, что с другом кайзера Черновым им заседать невозможно. Потом соглашались, потом опять отказывались…

Кончилось это позорище так, как вообще кончаются столкновения эсеров и меньшевиков с представителями крупной буржуазии: вожди Совета капитулировали, и Чернов вышел в отставку, чтобы, в качестве «частного лица», очиститься от обвинений и потом «вернуться» на свой пост. Действительно ли единственной причиной отставки является гнусная клевета наемников реакции, или же Чернов своей отставкой «самоотверженно» облегчает Керенскому сделку с кадетами, – это сейчас трудно сказать. Но это все равно. Уйти сейчас эсеру от власти легче, чем вернуться к ней. Керенский может и не позвать. И крестьянские депутаты смутно чувствовали это. Большинство их глухо протестовало против отставки. Но политическая беспомощность, которую эксплуатируют вожаки, сделала свое дело: отставка Чернова была одобрена подавляющим большинством членов Центрального Исполнительного Комитета.

Кто выступил против этого решения?

Большевики, объединенные интернационалисты и группа Мартова. Они поставили собранию на вид, что организаторы похода против Чернова те же самые негодяи, которые пустили в оборот клевету против Ленина, Зиновьева, Каменева и Коллонтай. Но разница та, что эсеры и меньшевики до сих пор пальцем о палец не ударили, чтоб обличить и разрушить гнусный клеветнический заговор против Ленина; наоборот, своим рассчитанным молчанием или двусмысленными оговорками они питали и поддерживали клевету, тогда как большевики единодушно выступили на защиту Чернова и потребовали, чтоб он, не сдаваясь перед кадетскими домогательствами, оставался на своем посту. В борьбе против натиска контрреволюции большевики защищали Чернова несравненно более энергично, чем эсеры, крестьяне и меньшевики. Это объясняется не нашими «симпатиями» к Чернову, а потребностями борьбы против контрреволюции. Сбитые с толку эсерами крестьянские депутаты выдают своих собственных вождей. Революционные рабочие депутаты, не считая крестьянских вождей своими, защищают их, однако, со всей революционной решительностью. А когда придет час, рабочие будут проливать свою кровь за интересы крестьянской бедноты в открытой борьбе против тех клик, которые сегодня вытеснили Чернова, а завтра собираются открыто и целиком прибрать к своим рукам власть. И мы не сомневаемся в том, что крестьянская беднота вынуждена будет вскоре понять, что спасение – в нашей тактике, а не в тактике Черновых.

«Рабочий и Солдат»[178]178
  Как известно, «Правда» была закрыта вскоре после июльских дней. В течение июля вместо нее вышел один номер листка «Правды», а с 23-го стал регулярно выходить «Рабочий и Солдат» до 9 августа. Всего вышло 15 номеров этой газеты.


[Закрыть] N 2, 25 июля 1917 г.

Революция в опасности – с той именно стороны, с которой ей только и может грозить опасность: со стороны контрреволюции. Все разговоры о том, что контрреволюция может войти и входит на деле через «большевистские ворота», лишены всякого реального содержания. Самое большее, они могут означать, что контрреволюция всегда готова использовать те или иные ошибки революционной партии. Но суть дела все-таки в самой контрреволюции, в ее классовом составе, в ее интересах, планах и силах.

Контрреволюция – это, прежде всего, монархия, бюрократия – светская и духовная, старое офицерство, дворянство, монастыри, наконец, империалистическая буржуазия и родственная ей европейская дипломатия. События 3 – 5 июля не создали контрреволюции: они только вскрыли ее. Слепцы и полуслепцы вынуждены были увидеть, что подлинная опасность грозит революции справа, со стороны тех реакционных сил, социальное могущество которых еще не подорвано революцией и которые надеются вернуть себе и политическую власть.

И первое Временное Правительство и второе, коалиционное, главную свою задачу видели в том, чтобы «довести страну» до Учредительного Собрания. До его созыва откладывалось разрешение всех основных вопросов, породивших революцию. Именно эта политика уклончивости и выжидания обостряла неотвратимо внутренние противоречия и вела к грозному кризису – задолго до созыва Учредительного Собрания.

«В принципе» считалось, что Россия станет республикой. Но Временное Правительство не решалось провозгласить республику и сделать из этого все необходимые выводы в области сословий, титулов и пр.

Сам глава правительства продолжал подписываться князем и официально сохранил за Романовыми титул великих князей и княгинь. Таким образом, государственная форма оставлялась под знаком вопроса. В то же время перспектива провозглашения республики Учредительным Собранием должна была побудить монархические элементы напрячь в остающиеся месяцы все силы и при первом подлежащем случае сыграть ва-банк.

Лозунг передачи помещичьей и пр. земли народу получил официальное полупризнание. Но из этого лозунга не было сделано никаких выводов в смысле приступа к немедленной ликвидации помещичьего землевладения и фактического обеспечения за народом права на землю. Наблюдая продолжавшееся хозяйничанье помещиков и помещичьей администрации на местах, крестьяне не могли преисполниться отвлеченного доверия к спасительной силе довольно далеких от них центральных органов революции. Это создавало почву для хаотических захватов и разгромов, с одной стороны, для черносотенной демагогии – с другой. А помещики получили не только грозное предостережение, но и значительный срок – до Учредительного Собрания, – чтобы мобилизовать свои силы против опасности и, если окажется возможным, выбить революцию из седла.

То же самое наблюдалось и во всех других областях. Провозгласив сверху принцип демократии, оставили на местах реакционных чиновников и судей. Правительственный аппарат стал в огромной степени орудием сплочения противу-революционных сил или их прикрытием. Это чудовищное противоречие ощущалось с удвоенной остротой народом, на теле которого еще не зажили язвы от цепей царизма. Вместе с тем контрреволюционная бюрократия, и черносотенная и кадетская, торопилась всесторонне использовать свои официальные позиции для «срыва» революции.

Революция встряхнула армию до самых глубин. Старая палочная дисциплина рассыпалась прахом. В войсковых частях установился режим демократии: все обсуждалось и критиковалось. Вопрос о войне и мире ребром встал в сознании солдат. Выдвинутая Советом и на словах усыновленная правительством программа: мир без аннексий и пересмотр старых договоров – только укрепляла в душе солдат вражду ко всем затягивателям войны, скрытым и явным аннексионистам и проповедникам наступления во что бы то ни стало. Отодвигая все вопросы до Учредительного Собрания, откладывая на неопределенное время вопрос о пересмотре договоров с союзниками, правительство не считало возможным отложить, однако, наступление.

Разложение армии со всеми вытекающими отсюда трагическими последствиями явилось результатом противоречия между пробудившимися надеждами и провозглашенными принципами, с одной стороны, и полным дипломатическим бессилием правительства, – с другой.

Массы на низах самым непосредственным образом чувствовали невыносимость тех противоречий, в какие попала революция. А попытки массы устранить эти противоречия собственными средствами расценивались сверху, как «анархия». Когда кронштадтцы самочинно сместили назначенного сверху комиссара, кадета Пепеляева, вся пресса «порядка» и прежде всего эсеровски-меньшевистская, завопила об отложении Кронштадта от России. Один из Алексинских даже подделал для «Единства» особый кронштадтский денежный знак. Кронштадтцев стращали всеми карами; дошло до того, что Совет Крестьянских Депутатов грозил им приостановить приток хлеба из деревни. Такими приемами до последней степени обострялся антагонизм между левым крылом революции и ее мещанским центром.

Петроградские рабочие, стоящие в средоточии политической жизни страны, с особенной остротой воспринимали ужасающие явления хозяйственного распада и мобилизации контрреволюционных сил при попустительстве внутренне-бессильного правительства. Когда петроградские рабочие все в больших и больших массах требовали перехода всей власти к Совету, эсеры и меньшевики объясняли это «темнотою» массы. Выходило, таким образом, что наиболее темною частью обще-революционной армии является пролетариат Петрограда. Ему противопоставляли авторитет провинции и крестьянства и угрожали, что Россия «справится» с Петроградом. В борьбе за явно-нежизнеспособную «коалиционную» политику руководящие партии Советов оказывались вынуждены опрокидывать на голову все политические представления и клеймить перед крестьянской и крестьянски-солдатской аудиторией петроградский авангард революции, как ее злейшего врага. Революционная бдительность петроградских рабочих превращалась, таким образом, в нервную настороженность. Это и явилось необходимой психологической предпосылкой событий 3 – 5 июля.

Демонстративный выход кадет в отставку окончательно обнажил всю несостоятельность той правительственной коалиции, которую с самоубийственной слепотою поддерживали в течение двух месяцев меньшевики и эсеры.

Почему кадеты взорвали коалицию именно 2 июля, сейчас трудно сказать с полной определенностью. Украинский вопрос являлся только предлогом. Весьма вероятно, что кадеты получили от американских биржевиков (миссия сенатора Рута!) обязательство не давать денег чисто советскому министерству и с этими козырями в руках решили шантажировать «революционную демократию». Возможно также, что кадеты, главные провокаторы наступления на фронте, спешили покинуть правительственные ряды в тот час, когда навязанное ими и через них наступление начало превращаться в трагическое отступление… Окончательно раскрыв таким путем свой облик контрреволюционных вымогателей, кадеты вместе с тем обнажили противонародный характер той правительственной коалиции, в которой меньшевики и эсеры предлагали трудящимся массам видеть единственное спасение революции.

Когда мы писали и говорили, что коалиционное правительство обречено на бесплодие внутренней борьбой противоположных классовых сил, нас обвиняли в демагогии. Когда мы утверждали, что нельзя серьезно покушаться не только на 100, но и на 50 % прибыли путем сотрудничества с Коноваловым и Шингаревым, что невозможно руководить аграрной революцией рука об руку с кн. Львовым, нас обвиняли в пробуждении «темных инстинктов» массы, в демагогии и травле. А когда кадеты вышли из правительства, хлопнув дверью, меньшевики и эсеры, защищаясь от кадетов и изобличая их, оказались вынуждены подтвердить все то, что мы неустанно повторяли с самого возникновения коалиционного министерства. Возьмем для примера «Рабочую Газету», как издание, ведшее наиболее ожесточенную борьбу с большевизмом.

«После того, – писал орган меньшевиков 13 июля, – как 2 месяца Временное Правительство отказывалось приступить к борьбе с ужасающим экономическим развалом, Коновалов счел нужным уйти сейчас же, когда новое Правительство объявило о необходимости регулирования экономической жизни. И что же, нужно было удержать Коновалова, нужно было ради него отказаться от единственного средства борьбы с экономической разрухой?»

Разумеется, не нужно было. Это мы и доказывали в свое время.

«Товарищи г. Милюкова по министерству из партии народной свободы, – продолжает „Рабочая Газета“, – всецело поддерживали его внешнюю политику и те же представители министерства всеми своими действиями свидетельствовали о солидарности с г. Коноваловым».

Совершенно верно: именно это мы и говорили.

«Г. Шингарев оставался глух ко всем заявлениям делегации Совета в общегосударственном продовольственном комитете о необходимости регулирования экономической жизни, – продолжает орган меньшевиков. – А министерство промышленности и торговли, во главе с кадетом г. Степановым, продолжало оставаться после ухода г. Коновалова оплотом капиталистов в их борьбе и против рабочих, и против регулирования экономической жизни».

Совершенно правильно: именно так мы характеризовали роль «министров-капиталистов» в составе коалиционного министерства.

"А затем, – говорит «Рабочая Газета», – революция встретила у этих же элементов противодействие ее попыткам уладить острые национальные противоречия – в вопросе об Украине, а также попыткам остановить анархическое расхватывание помещичьей земли крестьянами усилением власти земельных комитетов в распоряжении землей и регулировании земельных отношений.

«Могла ли она тут уступить кадетам и г. Львову? Должна ли она была вместо уступок украинцам усмирять их оружием или вступить в вооруженную борьбу с крестьянской массой вместо того, чтобы немедленно, хоть отчасти (!), пойти навстречу ее стремлениям?»

Таким образом, «Рабочая Газета» откровенно признает, что «министры-социалисты» не могли хоть отчасти (!!) пойти навстречу стремлениям крестьянства, потому что им не позволяли этого «министры-капиталисты». Но ведь именно это мы и говорили рабочим массам, и именно за это нас обвиняла в демагогии вся пресса «порядка»: от «Нового Времени» до «Рабочей Газеты».

На Всероссийском Съезде Церетели брал на себя ответственность за все правительство в целом. Официальные докладчики внушали делегатам, что ни одна мера, предлагавшаяся «министрами-социалистами», не отклонялась буржуазным большинством. Пешехонов сообщал, что «сопротивление буржуазии сломлено». Скобелев заверял Съезд, что отставка Коновалова вызвана «личными» мотивами и отнюдь не означает противодействия со стороны организованного капитала экономической политике демократии. Все это было неправдой. Делегатов, как и весь народ, вводили в заблуждение. А когда мы пытались раскрыть действительное положение вещей и говорили то, что теперь вынуждены говорить «Рабочая Газета» или «Дело Народа», нас обвиняли в демагогии и подрыве авторитета революционного правительства.

Если под демагогией понимать сообщение массам неверных сведений и заведомое укрывание от них важнейших фактов, с целью создать в массах такими искусственными средствами настроение, благоприятное для политических планов определенных партий и групп, то демагогией была политика центров руководящих групп советского большинства.

И если полагать, вместе с Лассалем,[179]179
  Лассаль – великий агитатор немецкого рабочего движения на заре его развития. В конце 50-х и начале 60-х г.г., когда рабочий класс Германии только начал пробуждаться к классовой борьбе и политической жизни, Лассаль выступил, как пламенный агитатор за политические интересы пролетариата. Стремясь освободить передовые слои рабочего класса от развращающего влияния либеральной буржуазии, которая через культурные общества, кооперативы и проч. организации прибирала к рукам авангард пролетариата, Лассаль в центре своей агитации ставит вопрос о самостоятельной политической рабочей партии и всеобщем избирательном праве, как пути к освобождению пролетариата. В 1864 г., благодаря усилиям его сторонников, создается первая социалистическая массовая организация полупрофессионального, полупартийного характера, Всеобщий Немецкий Рабочий Союз. В эти же годы Лассаль развивает усиленную литературную работу, результатом которой были его знаменитые работы: «О конституции», «Гласный ответ Центральному Комитету», «Речь перед судом присяжных» и т. д. Одновременно Лассаль выступает, как ученый и теоретик рабочего движения. Но написанные им работы по философии и политической экономии были невыдержаны с марксистской точки зрения, хотя Лассаль и называл себя учеником Маркса. Так его работа «Система приобретенных прав» была изрядно разбавлена гегелевским идеализмом, а его «железный закон заработной платы» был несовместим с теоретическими положениями «Капитала». Кипучая деятельность Лассаля была прервана его смертью, причиной которой была неожиданная дуэль из-за невесты. Его последователи продолжали его работу, правда, еще более углубляя политические ошибки Лассаля, именно, кокетничание с юнкерским правительством Бисмарка против буржуазного либерализма. В 1875 г. на объединенном съезде в Готе лассальянцы слились с партией В. Либкнехта и Бебеля, в результате чего и сложилась немецкая с.-д.


[Закрыть] что революционная политика начинается с высказывания «того, что есть», то наша политика была революционной.

Петроградские массы стучались в двери Совета неоднократно с требованием более решительной внутренней и внешней политики. Они встречали полное невнимание и враждебность. Им отвечали, что они служат делу контрреволюции. А между тем массы не могли же не знать, что все органы контрреволюции ведут самую ожесточенную травлю против большевиков, петроградских рабочих и кронштадтцев. «Новое Время», «Русская Воля», «Петроградский Листок», «Маленькая Газета»,[180]180
  «Маленькая Газета» – появилась в мае 1917 г. Ее издателями были известные черносотенцы Суворины, которые свою контрреволюционную агитацию вели под тем же примерно флагом, под которым развертывалась фашистская агитация немецких национал-социалистов осенью 1923 г. Вот, что, например, пишет о ней Суханов: // Под видом «народности», крайнего демократизма и «независимого социализма» (точь-в-точь, как часть немецких фашистов. Ред.), «Маленькая Газета» держала прямой и твердый курс на контрреволюционный переворот, на военно-плутократическую диктатуру. И газета читалась «простонародьем» нарасхват, расходясь в сотнях тысяч экземпляров. Любопытно, что в кандидаты на диктатора она, сначала полегоньку, а потом без околичностей, выдвигала не кого другого, как адмирала Колчака. Братья Суворины, со стоящими за ними деловыми кругами, знали, что делали: третируя Керенского, как пустого, шумливого мальчишку, они через его голову снаряжали Колчака (IV т., 220 стр.).


[Закрыть] «Речь» подхватывали каждое слово меньшевиков и эсеров против большевиков, печатали портрет Церетели, как «сокрушителя ленинцев», плели из столбца в столбец паутину отвратительной клеветы против революционных интернационалистов, систематически прикрываясь авторитетом Совета и социалистических министров.

Весьма вероятно, что крайние черносотенные авантюристы примазывались к большевистской организации, чтоб «использовать» ее выступление в том же смысле, в каком царские громилы в старые годы не раз пытались превращать наши революционные манифестации в черносотенные погромы. Но этим еще не создавалось никакой идейной связи между большевизмом и реакцией. Наоборот: одной из задач наемников контрреволюции являлось скомпрометировать крайний левый фланг, как наиболее серьезное препятствие на пути реставрации[181]181
  Реставрация – восстановление монархии.


[Закрыть]. И эти авантюристские покушения в подполье дополнялись не формальным, но тем более действительным политическим блоком всей реакции с меньшевиками и с.-р. – против большевиков. Нельзя же в самом деле закрывать глаза на то, что каждая антибольшевистская статья «Рабочей Газеты» или «Дела Народа» немедленно перепечатывалась всей черной и желтой печатью, и что «Маленькая Газета», задолго до «разоблачений» Алексинского и других шантажистов, требовала в каждом номере ареста т. Ленина. Попытки свалить большевиков в одну кучу с «темными силами» тем более возмутительны, что именно большевики, в лице своих официальных представителей, настойчиво указывали центрам демократии на растущую контрреволюционную опасность и неутомимо требовали радикальной чистки всех черносотенных гнезд. В этом именно духе рабочая секция Петроградского Совета приняла резолюцию в трагический день 3 июля.

Выход кадет из правительства и немедленно же прорвавшиеся наружу разоблачения о внутренней природе «коалиционного» министерства показали петроградским рабочим и солдатам, что они были правы в своем понимании того, что происходило на верхах. Ничего не было предпринято против анархии в производстве, потому что представители локаутчиков в правительстве этого не позволяли. Ничего не было сделано в аграрном вопросе, потому что не позволял Львов. Ничего серьезного не удалось предпринять в деле борьбы за мир, потому что вся внешняя политика революционной России удерживалась на старых империалистических рельсах. Все это подтвердилось 2 июля целиком. Два месяца коалиционного правления стояли перед глазами массы, как черная дыра. Сколько неоценимого времени было упущено, израсходовано на парадное многословие, на скрывание от масс того, что есть, и… на травлю большевиков…

Петроградская рабочая и солдатская масса – именно потому, что она стояла впереди всей остальной народной массы и ближе ее к событиям – не могла не испытывать стремления немедленно вмешаться в развязку кризиса. У массы не было доверия к тому, что официальные вожди демократии сделают, наконец, необходимые выводы из создавшегося положения и прибегнут к героическим мерам. «Объединяйтесь с нами, а не с капиталистами!» Вот что хотела крикнуть революционная масса ответственному центру революции, заседавшему в Таврическом дворце.

Ни одна из революционных партий или ответственных организаций не вызывала массы 3 июля на улицы, тем более с оружием. Это было официально установлено в объединенном заседании Исполнительных Комитетов докладчиком Войтинским. Наоборот: большевики, как и все другие партии, призывали солдат и рабочих не выходить на улицы. Тем не менее массы вышли, и вышли с оружием в руках.

Какую роль сыграла в этом контрреволюционная провокация или германская агентура? Сейчас трудно сказать об этом что-либо определенное. Пресса «порядка» подняла вокруг событий 3 – 4 июля такие тучи злобного вранья, сквозь которые не видно ни фактов, ни людей. Остается ждать результатов подлинного расследования, не того, конечно, которое двусмысленные жрецы юстиции вели в общей упряжке с Алексинским. Но и сейчас уже можно сказать с уверенностью: результаты такого расследования могут бросить яркий свет на работу черносотенных банд и на подпольную роль золота, немецкого, английского или истинно-русского, либо, наконец, того, другого и третьего вместе; но политического смысла событий никакое судебное расследование изменить не может. Рабочие и солдатские массы Петрограда не были и не могли быть подкуплены. Они не состоят на службе ни у Вильгельма, ни у Бьюкенена, ни у Милюкова. Наемные прохвосты могли с большим или меньшим успехом пытаться сорвать их движение для своих целей; но само движение было подготовлено войной, надвигающимся голодом, поднимающей голову реакцией, безголовьем правительства, авантюристским наступлением, политическим недоверием и революционной тревогой рабочих и солдат…

Буржуазная правительственная пресса говорит о «вооруженном восстании», которое было подавлено «верными революции» войсками. В этой уже ставшей официальным шаблоном характеристике событий 3 – 4 июля нет ни слова правды. Лозунг демонстрации был «вся власть Совету!». Демонстранты дефилировали перед помещением Совета. Против кого же восстание? Фальсификаторам приходится поневоле говорить о попытке «захватить» власть. Кем? В чем эта попытка выразилась?

В качестве уличающих обстоятельств приводили покушение демонстрантов на арест Керенского, Церетели и Чернова. Кто-то утверждает, будто какая-то группа хотела арестовать Керенского, но слишком поздно пришла на вокзал. Часть путиловцев буйно требовала, чтоб Церетели вышел из дворца и ответил на заданные ему вопросы. Наконец, банда подозрительных субъектов, преднамеренно занявших место у входа в Таврический дворец, действительно сделала попытку – за спиною массы – задержать Чернова. Но стоило громогласно посвятить в эту попытку демонстрантов, как вся затея ничтожной полу-хулиганской кучки рассыпалась прахом и Чернов получил возможность свободно вернуться во дворец. Вот и все. Десятки тысяч демонстрантов не имели к этому никакого отношения, а руководители демонстрировавших заводов и полков, несомненно, узнали впервые о «покушениях» на арест из газет.

Несмотря на все газетные выдумки, лже-свидетельские показания и контрразведочные фантазии, остается неоспоримым тот факт, что многие десятки тысяч вооруженных солдат и рабочих, почти безраздельно господствовавших на улицах Петрограда 3 – 4 июля, не сделали ни одной попытки захватить какие-либо органы власти или политические учреждения. И это одно с полной очевидностью показывает, что тут не было и намека на политически подготовленное «восстание». Взбудораженная масса вырвалась на манифестацию, на протест. Если она взяла с собой оружие, то потому, что боялась вооруженной атаки со стороны контрреволюции. Отвратительная травля предшествующих месяцев настроила рабочих и солдат крайне подозрительно по отношению к Невскому проспекту и тем вооруженным элементам, которые имеются в его распоряжении. Единственной мыслью демонстрантов было – устрашить видом оружия контрреволюционное подполье и расчистить, таким образом, дорогу для своего шествия.