Текст книги "Историческое подготовление Октября. Часть I: От Февраля до Октября"

Л. Троцкий. 1905 – 1917

(Ближайшие задачи нынешней революции)

Франко-прусской войной 1870 – 1871 г.г. закончился бурный период образования европейских национальных государств.[28]28
  Целая историческая эпоха (1789 – 1871 г.г.) знаменуется образованием и укреплением буржуазного, а значит и национального государства. Начатая французской революцией, эпоха эта своего кульминационного развития достигает в 60-х г.г., когда вся Европа живет под знаком национальных войн. Прусско-датская, прусско-австрийская войны в основе своей имели стремление немецкого дворянства (при явном сочувствии буржуазии) объединить разрозненные экономически и политически области Германии. Война Италии с Австрией была также войной за национальное освобождение первой. Польское восстание 1863 г. своей исторической целью имело, в свою очередь, создание буржуазного национального государства. Завершением всей указанной эпохи является франко-прусская война. Хотя руководитель Германии, Бисмарк, с большей настойчивостью подготовлял эту войну, чем Наполеон III, но объективно, исторически она была национальной войной, ибо вся внешняя политика Наполеона была построена на поддержании политической раздробленности Германии. Прямым следствием этой войны было создание Германской империи. Отныне буржуазия главных европейских наций имела свое национальное буржуазное государство.


[Закрыть] Началась эпоха политического застоя. В недрах капиталистических обществ накопились антагонизмы, не имеющие себе равных в истории; но ни один из них не обозначился в резкой форме. Великое искусство правящих классов заключалось в том, что они сглаживали противоречия, замазывали все щели и отодвигали в будущее решение всех великих вопросов. Поссибилизм,[29]29
  Поссибилизм – течение, родившееся во Франции в 80-х г.г. Его теоретики исходили из того, что основной задачей рабочей партии является приобретение парламентских мандатов, а исходным моментом ее тактики должна быть ориентация на достижимое, возможное (possible) в капиталистическом обществе. Вождем этого течения был Брусс. Позже от него откололось левое крыло, во главе с Аллеманом. По своим тактическим воззрениям это течение является непосредственным предшественником немецких оппортунистов типа Фольмара, Бернштейна и др.


[Закрыть] приспособление к обстоятельствам, сделался могущественной традицией. В такой обстановке складывалась психология двух поколений. Революция считалась устаревшим методом политического «варварства», целиком принадлежащим прошлому. Революционеры казались фантазерами и пережитками миновавших политических форм.

Русско-японская война и русская революция 1905 г. нанесли сильный удар предрассудкам поссибилизма. Эти события отозвались во всем мире. В Австрии русская революция тотчас же привела к завоеванию всеобщего избирательного права. В Германии дрогнул политический консерватизм социал-демократии, и на своем иенском съезде[30]30
  Иенский съезд немецкой с.-д. происходил в 1905 г. в разгар русской революции. Но даже на этом съезде всеобщая забастовка была признана по существу лишь орудием обороны завоеваний рабочего класса. На последующем же съезде в Манигейме, собравшемся после поражения русской революции, лидеры с.-д. (даже Бебель) заботились уже больше о том, чтобы доказать невозможность проведения массовой стачки.


[Закрыть] партия «в принципе» приняла генеральную забастовку. Во Франции поднял голову революционный синдикализм, как противовес к глубоко оппортунистическому и безыдейному французскому парламентаризму. В Англии образовалась рабочая партия.[31]31
  Здесь, по-видимому, вкралась некоторая неточность. Рабочая партия Англии образовалась до 1905 г., а именно: в 1902 г. на съезде тред-юнионов и социалистических организаций. Но влияние на Англию революция 1905 г. оказала безусловно; достаточно указать, что вскоре после нее многочисленные слои рабочих получили избирательное право. С другой стороны, как политическая партия, Рабочая партия Англии оформилась лишь в 1906 – 1907 г.г.


[Закрыть] Но до открытого конфликта между пролетариатом и государством в Европе дело не дошло. В то время как на азиатском Востоке, в Персии, Турции и Китае, русские события нашли могучий отклик и прямо повели к государственным переворотам, в Европе они произвели только психологическую встряску, после которой все осталось по-старому. Русская революция была задушена соединенными силами царизма и европейской капиталистической реакции. Ее крушение повсюду оживило дух оппортунизма. Время между 1907 и 1914 г.г. было в рабочем движении временем самого узкого консерватизма и самой мелочной борьбы. Но история приготовила для революционеров блестящий реванш.

Инициативу и на этот раз взяла на себя Россия.

Люди, мыслящие одними формулами или не мыслящие вовсе, полагают, что весь вопрос решается тем, что в России сейчас происходит «буржуазная революция». В действительности же вопрос только поднимается: какая это буржуазная революция? каковы ее внутренние силы и дальнейшие перспективы?

В Великой Французской Революции конца XVIII века главной движущей силой была мелкая буржуазия, державшая под своим влиянием крестьянскую массу. Где у нас в России мелкая буржуазия? Ее экономическая роль ничтожна. Русский капитализм с самого начала стал развиваться в своих высших централизованных формах. Русский пролетариат враждебно противостоял русской буржуазии, как класс классу, еще на пороге первой русской революции в 1905 году. Таким образом, есть глубокое различие между русской революцией и французской революцией конца XVIII столетия. С одними историческими аналогиями здесь далеко не уйдешь; необходимо присмотреться к живым силам и определить линию их движения.

Между нашей революцией и восстанием «третьего сословия» во Франции лежит почти как раз по середине немецкая революция 1848 г. Последняя, разумеется, также была буржуазной революцией. Но немецкая буржуазия оказалась уже не в силах выполнить свою революционную миссию. Характеризуя события 1848 года, Маркс[32]32
  В действительности это писал не Маркс, а Энгельс, как это выяснил т. Рязанов (см. Собрание сочинений Маркса и Энгельса, III том «Исторические работы Маркса и Энгельса»). В момент писания этой статьи Л. Д. Троцкий не мог еще знать результатов этих работ тов. Рязанова.


[Закрыть] писал:

"Немецкая буржуазия развивалась до такой степени вяло, трусливо и медленно, что в тот момент, когда она восстала, наконец, против феодализма и абсолютизма, она увидала перед собой угрозу пролетариата и тех слоев буржуазного общества, которые по своим интересам и взглядам близки к пролетариату…

«Прусская буржуазия не была похожа на французскую буржуазию 1789 г., т.-е. на тот класс, который представлял собою все новое общество в его борьбе с господствующими силами старого строя, с королевской властью и с дворянством. Немецкая буржуазия уже упала до степени отдельного класса, который в такой же мере стоял против короны, как и против народа. Она была враждебна обоим и нерешительна по отношению к каждому из своих противников в отдельности, потому что она сама принадлежала к тому же старому обществу… Не потому у руля революции, что народ стоял за нею, а потому, что народ толкал ее перед собою… без веры в себя, без веры в народ, ворча против верхов, дрожа перед низами, эгоистическая на оба фронта и сознающая свой эгоизм, революционная против консерваторов, консервативная против революционеров, не доверяя своим собственным лозунгам, с фразами вместо идей, напуганная мировой бурей и эксплуатируя мировую бурю, – … пошлая, ибо лишенная оригинальности, оригинальная только в пошлости, – барышничающая своими собственными желаниями, без инициативы, без веры в себя, без веры в народ, без мирового исторического призвания, – проклятый старец, который оказался осужден руководить и злоупотреблять в своих старческих интересах первыми юношескими движениями могучего народа, – без глаз, без ушей, без зубов, без всего – такою стояла прусская буржуазия после мартовской революции у кормила прусского государства».

Читая эту характеристику, написанную рукою великого мастера, не узнаем ли мы нашу собственную буржуазию и ее вождей? Наша буржуазия выступила на политическую арену еще позже, чем немецкая. Русский пролетариат гораздо сильнее, самостоятельнее и сознательнее, чем был немецкий пролетариат в 1848 г. Общеевропейское развитие уже давно поставило в порядок дня вопрос о социальной революции. Все эти обстоятельства отняли у либеральной русской буржуазии последние остатки веры в себя и доверия к народу.

Нужно удивляться тому, с каким бесстыдством царь третировал либеральную буржуазию. Он созывает Думу, когда ему нужен новый заем; получив его, он распускает депутатов по домам. На их требование «министерства общественного доверия» он немедленно отвечает назначением самых диких реакционеров. Придворная камарилья все время провоцировала Гучковых и Милюковых – лучшее доказательство, что она их не боялась. И со своей точки зрения она была права: она знала, что, как ни сильна ненависть представителей либеральной буржуазии к придворной банде, они все же не решатся начать против нее революционную борьбу из страха перед рабочими массами. «Если бы путь к победе вел через революцию, – заявил в Думе Милюков несколько месяцев тому назад, – то мы отказались бы от победы». Поскольку дело шло о либеральной буржуазии, Николай мог спокойно спать: он знал, что ее слабость парализует ее ненависть к нему.

Совсем иначе обстояло дело с пролетариатом. Накануне войны он находился в состоянии сильнейшего революционного возбуждения. Число рабочих, участвовавших в политических и экономических стачках 1914 года, сравнялось с числом 1905 г. Летом 1914 года, когда Пуанкаре приехал в Петербург, чтобы сделать последние приготовления к назревающему европейскому конфликту, французский президент имел возможность увидеть в столице первые баррикады второй русской революции. Движение 1912 – 1914 г.г. развивалось в гораздо более крупном масштабе, опираясь на опыт самого бурного и содержательного десятилетия в русской истории.

Как и десять лет тому назад, объявление войны тотчас же приостановило развитие революционного движения. Распад Интернационала очень плохо подействовал на авангард пролетариата. Прошел 31 месяц войны, поражений, правительственных скандалов, сухомлиновщины, распутиновщины, общей разрухи, дороговизны, голода, – прежде чем рабочие массы вышли на улицы Петрограда.

Они вышли против воли всей либеральной буржуазии 6 марта, накануне всеобщей забастовки; печать призывала рабочих не нарушать нормальный ход производства, чтобы не повредить военным операциям. Но это не удержало голодающих женщин. Они вышли на улицу с лозунгом «хлеба и мира». Рабочие столицы поддержали их. Всеобщая стачка сразу отодвинула на задний план конфликт между Думой и министрами. Пролетарские массы остановили городскую жизнь, заполнили улицы и доказали, что для них дело идет не о демонстрации, а об открытой революционной борьбе с правительством.

Поддержка армии определила судьбу революции в ее первой стадии. Петроградские рабочие были в этот момент еще недостаточно организованы, недостаточно связаны с пролетариатом всей России, чтобы иметь возможность захватить в свои руки власть. Но они были достаточно сильны для того, чтобы первым же ударом выбросить в мусорный ящик царя и его министров. Правительственная власть осталась, таким образом, вакантной. Только в этот момент появляется на сцену «прогрессивный блок».

Родзянки, Гучковы, Милюковы – те самые, которые до последней минуты всеми силами боролись против революции, – были вынуждены протянуть руку к власти в тот момент, когда революция уже опрокинула старое правительство. «Не потому, – как писал Маркс, – встали они у руля революции, что народ стоял за ними, а потому, что народ толкал их перед собою».

К этому присоединялось еще сильное давление из Лондона и Парижа. Опасность, что Россия, парализованная «анархией», выйдет из войны, не только расстраивала планы большого весеннего наступления (третьего по счету), но могла также смутить американскую буржуазию накануне ее вступления в войну. Нужно было сделать так, чтобы в России тотчас же появилось «авторитетное» правительство, которое могло бы объявить от имени революции, что новая Россия берет на себя все финансовые и дипломатические обязательства старого режима и, прежде всего, обязуется продолжать войну до «победного конца». Такое правительство могло быть создано только «прогрессивным блоком».

Министерство Львова ввело свободу печати и собраний и объявило амнистию. Но этим еще не был решен ни один из основных вопросов, вызвавших революцию, а был дан только свободный выход накопившемуся народному гневу. Война осталась. Дороговизна, голод, финансовый кризис остались. И во всей своей остроте остался аграрный вопрос.

Рабочие массы будут теперь подниматься, группа за группой, требуя улучшения условий труда и протестуя против войны. Крестьянские массы восстанут в деревнях и, не дожидаясь решения конституционного собрания, начнут изгонять крупных помещиков из их имений. Все усилия устранить классовую борьбу ввиду опасности контрреволюционного переворота не приведут ни к чему. Обыватель думает, что революция делается революционерами, которые по своему желанию могут остановить ее на любой точке. Логика классовой борьбы и революционных столкновений остается для обывателя книгой за семью печатями.

Объединить пролетариат всей страны в единстве революционного действия есть главная задача социал-демократии. В противоположность правительству буржуазно-империалистического либерализма рабочий класс борется под знаменем мира. Чем скорее русский пролетариат убедит немецкие народные массы, что революция – за мир и за свободу национального самоопределения, тем скорее гнев немецкого пролетариата разразится открытыми восстаниями. Борьба российской социал-демократии за мир направляется против буржуазного либерализма. Но только такая борьба может укрепить революцию и перебросить ее на европейскую почву.

Конфискация романовских, помещичьих и монастырских земель есть второе условие укрепления революции. Политические филистеры (в том числе и считающие себя социалистами) пробуют учесть шансы республики в России на основании процента крестьян, не умеющих читать и писать. Но этим они доказывают только свою собственную политическую безграмотность. Если революция передаст русским крестьянам землю, принадлежащую царю и помещикам, то крестьяне будут всеми силами защищать свою собственность против монархической контрреволюции.[33]33
  Статьи Л. Д. Троцкого, написанные в Америке, почти целиком предвосхитили политическую тактику революционной с.-д. Основные выводы этих статей почти до деталей совпадают с теми политическими перспективами, которые были развиты т. Лениным в знаменитых «Письмах издалека». // Например: // «Письма издалека», как и настоящие статьи, видят в создании Временного Правительства лишь первый этап революции. Исходя из предпосылки о наличии трех политических сил: царской реакции, буржуазно-помещичьих элементов и Советов Рабочих и Солдатских Депутатов, «Письма» также рисуют перспективу грядущей гражданской войны, в результате которой власть перейдет к Правительству Советов. В «Письмах» еще неясно, а в тезисах т. Ленина «О задачах пролетариата в данной революции» более четко ставится вопрос уже не о парламентской республике и даже не о революционно-демократической диктатуре, а о Советской Республике, т.-е. диктатуре пролетариата, вопрос о социалистической революции: «Кто говорит теперь только о „революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства“, тот отстал от жизни, тот в силу этого перешел на деле к мелкой буржуазии против пролетарской классовой борьбы, того надо сдать в архив „большевистских“ дореволюционных редкостей (можно назвать: архив „старых большевиков“)». (Собрание сочинений Н. Ленина, том XIV, часть I, стр. 29.) // «Письма издалека», как и настоящие статьи, само собой разумеющимся считают отказ от какой бы то ни было поддержки Временного Правительства, необходимость беспощадного разоблачения империалистического характера последнего и установление того факта, что ни мира, ни земли, ни свободы оно трудящимся не даст (см. XIV том, I ч., 11 стр.). И «Письма», и статьи Троцкого исходили из того, что надежды на получение свободы через Временное Правительство носили иллюзорный характер. // Союзниками пролетариата в революции и «Письма», и статьи считают крестьянство, армию и мировой пролетариат. // Поэтому политическими лозунгами, осуществление которых возможно лишь при переходе власти к пролетариату, выдвигаются: мир, конфискация земли (см. XIV том, часть I, стр. 12, в настоящем томе статьи «Война или мир», «От кого и как защищать революцию?»). // Одновременно статьи, как и «Письма издалека», по ряду основных политических вопросов расходятся с той позицией, которую занимала «Правда» (под редакцией т. т. Каменева и Сталина) до приезда т. Ленина в Россию, а позже часть ее редакции (т. Каменев). // Эти последние товарищи исходным пунктом своих рассуждений делали положение, что задачи революции исчерпываются полной демократизацией России. Пределом революции является демократическая республика. Они отрицали социалистический характер русской революции. «Его (Ленина) тезисы – писал, например, тов. Каменев – великолепная программа… для первых шагов созданной (Очевидно, здесь опечатка в „Правде“. Вместо „созданной“ должно, по смыслу, стоять „социалистической“.) революции в Англии, в Германии, во Франции, но не для законченной демократической революции в России» (Каменев, «О тезисах Ленина», «Правда» N 30, 12 апреля 1917 г.). // Такую же, примерно, точку зрения защищал тов. Рыков на апрельской конференции 1917 г. Вот что говорил по поводу его выступления т. Ленин в своем заключительном слове: «Рыков говорит, что социализм должен прийти из других стран, с более развитой промышленностью. Но это не так. Нельзя сказать, кто начнет и кто кончит. Это не марксизм, а пародия на марксизм… Далее Рыков говорит, что переходного периода между капитализмом и социализмом нет. Это не так. Это разрыв с марксизмом» (XIV т., II ч., стр. 425, 426). // Поэтому противники ленинской позиции отвергали курс на Советскую Республику и диктатуру пролетариата, курс на свержение Временного Правительства. // «Положение страны таково, что Советы Р., С. и К. Д. неизбежно должны взять на себя решение государственно-экономических вопросов… Но смешивать эту работу Совета Рабочих и Солдатских Депутатов с „решительными шагами к свержению капитала“ – непозволительно и с научной и с тактической точки зрения» (курсив наш). (Каменев, «О тезисах Ленина», «Правда» N 30, 12 апреля 1917 г.) // В тесной связи с отказом от курса на Советскую Республику эти товарищи приходили к выводу, что на длительный период необходима для партии программа требований, предъявляемых Временному Правительству. «Правда» того периода неоднократно подчеркивала, что Временное Правительство может выступить, как фактор борьбы за мир и укрепление свободы. Это видно, например, из того, что в своей резолюции Бюро ЦК Р. С.-Д. Р. П. («Правда» N 18, 26 марта 1917 г.) требовало от Временного Правительства провозглашения права на самоопределение (Ленин в это время писал: «Правительство октябристов и кадетов, Гучковых и Милюковых не может, даже если бы они искренно хотели этого, дать ни мира, ни хлеба, ни свободы»), что «Правда» в передовице от 30 марта считала возможным хотя бы на минуту верить князю Львову, что «цель свободной России не господство над другими народами». Это видно, наконец, и из совершенно антибольшевистской статьи Авилова в «Правде» N 15, от 22 марта 1917 г. "Та демократическая программа, которая объявлена Временным Правительством, была продиктована не вами (т.-е. буржуазными элементами. Ред.), а революционным пролетариатом и армией. И все дальнейшие шаги Временного Правительства в этом направлении отвечали не вашим (т.-е. буржуазным. Ред.), а требованиям восставшего народа" (курсив наш). Таким образом, Временное Правительство, по Авилову, делало дела не буржуазии, а… пролетариата. // Что «Правда» того периода верила в возможность известного сотрудничества с Временным Правительством, считала возможным в известной мере поддерживать последнее, видно из следующей выдержки статьи «Временное Правительство и революционные с.-д.»: // И нам, революционным с.-д., нет надобности даже и говорить о том, что, поскольку это Временное Правительство действительно борется с остатками старого режима, постольку ему обеспечена решительная поддержка революционного пролетариата. Всегда и всюду, где Временное Правительство, повинуясь голосу революционной с.-д., представленной в Советах Р. и С. Д., столкнется с реакцией или контрреволюцией, революционный пролетариат должен быть готов к его поддержке (везде курсив наш. Ред.) («Правда» N 8, 14 марта). // В N 2 «Правды» от 7 марта в статье «На-стороже» также проводится мысль, что у пролетариата имеется «общая почва» с Временным Правительством в деле осуществления «свободы организаций, слова, печати, собраний». // Внимательное изучение «Правды», какою она была до приезда Ленина в Россию, дает неоценимый материал для понимания всей глубины того поворота, который был достигнут апрельскими тезисами Ленина.


[Закрыть]

«Die Zukunft»[34]34
  «Die Zukunft» – социал-демократический журнал, издававшийся в то время левыми кругами еврейского рабочего движения в Америке. Позиция этого журнала в вопросах войны и Интернационала была левее американской социалистической партии, руководимой центристом Хилквитом.


[Закрыть] Апрель 1917 г.

II. В плену у англичан.[35]35
  Февральская революция застала основные кадры руководителей русской с.-д. за границей. В то время как часть из них, жившая в Европе, успела прибыть в Россию в марте – апреле, будучи пропущена нейтральными странами, другие, жившие в Америке и поехавшие (в их числе Л. Д. Троцкий) пароходом в Европу, были задержаны английскими властями в Галифаксе. Исполком Петроградского Совета формально отозвался на этот акт английских империалистов следующим обращением: // Исполнительный Комитет Совета Рабочих и Солдатских Депутатов узнал, что на пароходе «Христианиафиорд» в Галифаксе арестованы английскими властями русские политические эмигранты: Мухин, Фишелев, Троцкий, Романченко, Чудновский и Мельничанский. // Революционная демократия России с нетерпением ждет к себе своих борцов за свободу, созывает под свои знамена тех, кто усилиями своей жизни подготовил низвержение царизма. Между тем, английские власти пропускают в Россию одних эмигрантов и задерживают других, в зависимости от их убеждения. Английское правительство совершает этим недопустимое вмешательство во внутренние дела России и наносит оскорбление русской революции, отнимая у нее ее верных сынов. // Исполнительный Комитет Совета Рабочих и Солдатских Депутатов протестует против такого поведения английского правительства, приглашает английскую демократию поддержать этот протест и призывает министра иностранных дел принять в экстренном порядке меры, необходимые для возвращения в Россию всех политических эмигрантов без изъятия. // Эта телеграмма, по решению Исполнительного Комитета от 8 апреля, отправляется английскому правительству, английским газетам, сообщается английской делегации в Петербурге и министру иностранных дел Милюкову. Но сколько-нибудь серьезных и настойчивых мер к обузданию английского произвола и, прежде всего, к прекращению сознательного саботажа Милюкова, Исполком не принимал. Наша партия в своих выступлениях на массовых собраниях везде подымала вопрос об этом акте издевательства английских империалистов. Для примера укажем на резолюцию митинга в Политехническом Институте, напечатанную в «Правде» от 12 апреля: // Освободите Троцкого и товарищей! Мы, собравшиеся в Политехническом Институте граждане в количестве около 2.000, протестуем самым решительным образом против задержки т. Троцкого Англией и требуем от мининдела Милюкова потребовать немедленного освобождения т. Троцкого и товарищей. // Из английского плена Л. Д. Троцкий и другие эмигранты вырвались только в конце апреля. В Петроград тов. Троцкий приехал только 5 мая. Приводим описание «Новой Жизнью» приезда Л. Д. Троцкого, бросающее свет и на жизнь в английском плену: // Вчера утром в одном поезде с Вандервельде прибыл в Петроград Л. Д. Троцкий, один из руководителей Петербургского Совета Рабочих Депутатов революции 1905 года. Друзья и знакомые Л. Д. Троцкого выехали к нему навстречу в Белоостров. // Путешествие от Нью-Йорка до Петрограда продолжалось ровно два месяца, из которых один целиком падает на арест в Галифаксе. Этот арест, – рассказывает Л. Д., – явился для нас полной неожиданностью. Арестованные были помещены в лагере для военнопленных немцев. В течение месяца арестованные были подвергнуты общему режиму интернированных. // За это время, – говорит Л. Д., – мы успели развить среди немецких солдат энергичную социалистическую пропаганду. Чтобы положить ей конец, немецкие офицеры обратились с жалобой на меня и моих товарищей к английским властям, и те поспешили эту жалобу удовлетворить. Мне были запрещены лекционные выступления. Это, конечно, не помешало продолжать ту же пропаганду в разговорах. // Немецкие солдаты провожали нас с чрезвычайной теплотой, – из лагеря мы вышли под крики: «Да здравствует социальная революция! Долой кайзера! Долой немецкое правительство!». При этих криках на лицах английских офицеров заметно было большое изумление. // Кстати об освобождении. Нам лишь после долгих и настойчивых требований удалось узнать, куда нас хотят вывести из лагеря. Ни слова о том, что мы освобождаемся. И лишь после того, как мы заявили, что не выйдем из лагеря, если не будем знать, куда нас поведут, офицер наконец-то сообщил, что мы поедем в Россию. // В Торнео у Л. Д. были отобраны все бумаги и газеты с обещанием доставить это немедленно по адресу Чхеидзе. Обыск сопровождался подробнейшим допросом; между прочим, офицер особенно интересовался, в какой газете Л. Д. будет работать: «Это чрезвычайно важно для нас». Вопрос, однако, был оставлен без ответа. // Несмотря на раннее утро, к поезду уже успела вновь собраться большая толпа встречающих. Л. Д. по выходе из вагона подхвачен на руки и внесен в парадные комнаты вокзала. Здесь его приветствовал представитель Междурайонного Комитета объединенных социал-демократов, представитель Петербургского Комитета большевиков и Военной Организации. У вокзала Троцкий говорил свою первую речь. // Интересно отметить, что в этом же поезде приехал и Вандервельде, о встрече которого никто и не вспомнил; он вышел с другого подъезда вокзала и одиноко сел в автомобиль.


[Закрыть]

Л. Троцкий. В ПЛЕНУ У АНГЛИЧАН

Опубликование документов, касающихся моего месячного пленения англичанами, представляется мне сейчас делом политической необходимости. Буржуазная печать – та самая, что распространяла самые черносотенные клеветы против политических эмигрантов, оказавшихся вынужденными возвращаться через Германию, – притворилась глухонемой, как только столкнулась с бандитским набегом Англии на русских эмигрантов, возвращавшихся на родину по Атлантическому океану. Находящаяся в услужении социал-патриотическая, ныне министерская печать поступает немногим более достойно: и у нее нет побудительных мотивов выяснять то щекотливое обстоятельство, что новенькие с иголочки министры-социалисты, расписывающиеся пока еще в глубоком уважении к эмигрантам-"учителям", оказываются ближайшими и непосредственнейшими союзниками Ллойд-Джорджа,[36]36
  Ллойд-Джордж начал свою политическую карьеру в качестве либерального реформатора. Но уже во время войны он сделался крупнейшим политиком империалистической буржуазии и при содействии консерваторов ввел милитаристский режим, основательно потрепавший былые английские «свободы». После победы над немецким империализмом Ллойд-Джордж вместе с Клемансо (французским премьером) навязали немцам в Версале грабительский мир. В годы гражданской войны в России Ллойд-Джордж неоднократно помогал белой контрреволюции. После же побед Советской России и фактического краха Версальского мира Ллойд-Джордж пытался выступить в роли либерального лекаря буржуазной Европы. По его инициативе была созвана Генуэзская конференция, которая должна была выработать методы восстановления хозяйства Европы. Ее крах означал крах политики Ллойд-Джорджа. На следующих выборах, в октябре 1922 г., партия Ллойд-Джорджа терпит поражение, и с тех пор он вместо обязанностей премьера исполняет должность пессимистического вещателя. В либеральной партии Ллойд-Джордж возглавляет сейчас правое крыло, ориентирующееся скорее на блок с консерваторами, чем на поддержку «рабочего» правительства Макдональда.


[Закрыть] который этих самых «учителей» хватает за шиворот на большой атлантической дороге. В этом траги-комическом эпизоде раскрывается с достаточной убедительностью как отношение правящей Англии к русской революции, так и общий смысл того священного союза, на службу к которому ныне поступили граждане Церетели,[37]37
  Церетели – видный лидер меньшевиков. В эпоху Думы был лидером с.-д. фракции и делал отчет о деятельности последней на Лондонском (V) Съезде с.-д. партии. По делу фракции был вместе с другими сослан в Сибирь. В годы войны Церетели занимал умеренную интернационалистскую, по существу каутскианскую позицию, а после февраля сразу же перешел на сторону оборонцев, возглавляя в меньшевистской партии течение так называемых революционных оборонцев. Вместе со Скобелевым Церетели входит в первое коалиционное министерство, стремясь использовать авторитет Совета Рабочих Депутатов для поддержки правительства и продолжения империалистической войны. Даже левый меньшевик Суханов вынужден в своих «Записках о революции» констатировать, что «с той поры как над головой Церетели окончательно воссияла благодать Мариинского Дворца (помещение совета министров. Ред.) он стал, можно сказать, официально тем, чем он был фактически и раньше: он стал комиссаром Временного Правительства при Исполнительном Комитете (курсив Суханова). И вся его деятельность, вся его роль, все его стремление и выступления сводились к тому, чтобы превратить Совет с его Исполнительным Комитетом в аппарат поддержки Временного Правительства (курсив наш. Ред.) – до Учредительного Собрания» (книга 4-я, стр. 52 – 53). Сейчас Церетели находится за границей, занимаясь разъездами по Европейским странам с антисоветской агитацией.


[Закрыть] Чернов[38]38
  Чернов – основатель и вождь партии эсеров. Вместе с Натансоном и другими был ранее организатором партии «Народного Права», предшественницы эсеров. С начала 900-х годов, когда образовалась партия с.-р., Чернов становится ее теоретиком и политическим руководителем. Насколько народники 70 и 80-х г.г. имели крупные теоретические силы, настолько бедна ими была эсеровская партия. Чернов был ее единственным теоретиком. В годы перед войной, когда у эсеров стали выкристаллизовываться правое крыло (группа «Почин» – Авксентьев и др.) и левое (максималисты, журнал «Революционная Мысль»), Чернов занимает позицию центра. Лидером таковой он выступает и в годы войны, совмещая одновременно умеренные циммервальдские воззрения с нелепыми обвинениями Маркса – Энгельса в германофильстве в годы франко-прусской войны (которое, по его мнению, могло объяснить исторические корни грехопадения германского социализма). После февраля он вскоре занимает пост министра земледелия. Политическая деятельность Чернова в 1917 г. сопровождалась не только случайными скачками, но была полна и курьезными для вождя фактами, когда Чернов вообще отказывался давать ответ на злободневный политический вопрос. Достаточно указать на его поведение в дни Демократического Совещания. Несостоятельность Чернова, как политического вождя, уже тогда поставила его в положение генерала без армии, ибо ни правые ни левые элементы эсеровской партии не могли принять страусову тактику Чернова. В 1918 – 1919 г.г. Чернов обретается, как и многие эсеровские вожди, в лагере поволжско-уральской контрреволюции. В последние годы, в связи с разногласиями эсеров, Чернов по-прежнему возглавляет «центр», который, по существу не менее контрреволюционен, чем группа Авксентьева и др.


[Закрыть] и Скобелев.[39]39
  Скобелев – в 1908 году и последующие годы был одним из редакторов венской «Правды». В 1912 году был выбран в IV Государственную Думу и стал одним из лидеров меньшевистской «семерки» депутатов. После февраля Скобелев вошел в Исполком Петроградского Совета, возглавляя вместе с Чхеидзе и др. соглашательскую часть Совета. В начале мая, вместе с Церетели, Скобелев входит в первое коалиционное министерство кн. Львова, заняв в последнем пост министра труда. В последующие месяцы Скобелев был в центре критики слева, в частности, Л. Д. Троцкого. В последние годы Скобелев эволюционировал влево. В 1923 г. Скобелев был торгпредом во Франции.


[Закрыть]

Ибо, какие бы заявления ни делали левые министерские группы и партии, министры-социалисты несут всю ответственность за то правительство, частью которого они являются. Правительство же Львова – Терещенки[40]40
  Терещенко – крупный владелец сахарных заводов, либеральный капиталист. Был министром в первых двух составах Временного Правительства. С начала мая был министром иностранных дел, сменив своего единомышленника Милюкова. В кадетской партии Терещенко примыкал к левому крылу, что, конечно, ничуть не мешало проводить ему во внешних делах политику империализма. В течение нескольких месяцев был ближайшим соратником Керенского по правительству и директории, служа одновременно посредником между ним и торгово-промышленными кругами.


[Закрыть] состоит в союзе не с английскими революционными социалистами, Маклином,[41]41
  Маклин – старый работник английского социалистического движения. Образованный марксист (что в Англии было редким явлением), Маклин воспитал в марксистском духе целое поколение работников революционного английского рабочего движения. Особым влиянием Маклин пользовался в Шотландии, более левый характер рабочего движения которой объясняется, между прочим, и работой Маклина и его товарищей. С началом войны Маклин занял интернационалистскую позицию и непрерывно вел борьбу с социал-патриотами. Правительство Ллойд-Джорджа и Гендерсона поступило с ним по общему обычаю – посадило в тюрьму. После образования Коминтерна Маклин явился горячим его последователем, сумев правильно понять основы Ленинской тактики. В 1920 – 1922 г.г. Маклин энергично борется с «детской болезнью левизны» в английском коммунизме, коей охвачены и часть его учеников (Галлахер и др.). Еще до II Конгресса Коминтерна Маклин твердо выступил за участие в парламенте и вступление в Рабочую партию. К сожалению, смерть отняла у английской компартии этого ценного работника и руководителя.


[Закрыть] Эскью и др., которых правящие империалисты Англии держат в тюрьмах а с этими именно тюремщиками – Ллойд-Джорджем и Гендерсоном.[42]42
  Гендерсон – один из вождей английской Рабочей партии. Гендерсон был и остался, по существу, либералом, к тому же питающим склонность к религиозным проблемам. В Рабочей партии Гендерсон всегда отстаивал идею классового мира и в годы войны входил в буржуазное правительство, проповедуя войну до победоносного конца. В послевоенном II Интернационале Гендерсон играл крупную роль, будучи выбран на объединительном конгрессе II и 2 1/2-го Интернационалов в Гамбурге председателем Исполкома. Гендерсон, как и ряд других членов Исполкома, получил затем «отпуск» для вхождения в министерство Макдональда.


[Закрыть]

Первые два года войны я провел во Франции. Там я имел возможность наблюдать с достаточной полнотой опыт социалистического министериализма в эпоху «освободительной войны». Гед[43]43
  Гед – в юности бланкист, с конца 70-х г.г. становится марксистом. Вместе с Лафаргом Гед является основателем французской рабочей партии. В течение нескольких десятилетий Гед беспощадно борется с реформизмом во Франции. Из старых вождей II Интернационала Гед был самым непримиримым защитником революционного марксизма, выступая иногда даже против Каутского. Война превратила старика Геда в социал-патриота. Его ввели даже министром без портфеля в кабинет Вивиани. В последние годы Гед физически уже не мог принимать участия в движении, а в 1923 году скончался.


[Закрыть] и Самба[44]44
  Самба – до войны один из самых видных парламентариев французской социалистической партии. В годы войны Самба становится социал-патриотом и входит в министерство Вивиани. Во французской социалистической партии последних лет Самба стоял на правом фланге, горячо защищая идеи левого блока и правительственной коалиции.


[Закрыть] ссылались, разумеется, на совершенно исключительные небывалые обстоятельства, которые заставили их вступить в министерство войны: отечество в опасности, немцы у Парижа, всеобщая разруха, необходимость защиты республики и традиций революции; словом, развивали ту самую аргументацию, которую теперь в несколько более наивной форме пускают в оборот Церетели и Чернов, чтобы доказать, что их министериализм, как небо от земли, отличается от министериализма Геда и Самба.

При благосклонном участии французских «товарищей»-министров я был изгнан из Франции за работу в ежедневной русской интернационалистской газете «Наше Слово»[45]45
  «Наше Слово» – интернационалистская русская газета, издававшаяся в 1915 – 1916 г.г. в Париже. В этой газете вначале были представлены разные течения, от Мартова до бывших впередовцев и большевиков-примиренцев. После ухода Мартова газета стала вести более последовательную линию, тем более, что в ходе войны все уменьшались разногласия между точкой зрения «Нашего Слова» и Лениным. В 1916 г. газета была закрыта, для чего был использован провокаторский прием: к русскому солдату, убившему полковника, была подброшена газета «Наше Слово», чем был дан материал для обвинения «Нашего Слова» в разложении армии.


[Закрыть] и за участие во французском «циммервальдском» движении. Правительство Швейцарии, покорное команде царских дипломатов, отказалось принять меня. Французские жандармы, облачившиеся для поддержания чести республики в штатское платье, вывезли меня на границу Испании. Через три дня парижский префект Лоран телеграфировал мадридской полиции об «опасном агитаторе» имярек, переехавшем через испанскую границу. Испанские охранники не придумали ничего лучшего, как арестовать меня. Освободив меня после запроса в парламенте из своей «образцовой» мадридской тюрьмы, испанское правительство препроводило меня под конвоем на крайний юго-запад Пиренейского полуострова, в Кадикс. Отсюда власти хотели отправить меня немедленно в Гавану, и лишь после угрозы сопротивлением и после вмешательства испанских социалистов и некоторых республиканцев мне было разрешено выехать с семьей в Нью-Йорк.

Там, после двухмесячного пребывания, нас застигла весть о русской революции. Группа русских изгнанников – в их числе автор этих строк – сделала попытку отправиться в Россию на первом отходящем пароходе. Но русский социалист предполагает, Ллойд-Джордж располагает. В Галифаксе английские власти сняли нас с парохода и заключили в лагерь для военнопленных. Об обстоятельствах этого ареста и условиях заключения говорит печатаемое ниже письмо на имя г. министра иностранных дел. Это письмо я писал на датском пароходе после освобождения из английского плена, имея в виду г. Милюкова. Но лидер кадетской партии пал под бременем своей верности лондонской бирже, прежде чем финляндский поезд довез нас до Белоострова. Г. Терещенко со своими коллегами перенял, однако, полностью наследство г. Милюкова, как и этот последний перенял целиком наследство царской дипломатии. Поэтому письмо, предназначавшееся для г. Милюкова, я с полным правом адресую г. Терещенко. Оно переслано ему в оригинале через посредство председателя Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов Чхеидзе.[46]46
  Чхеидзе – старый работник с.-д. на Кавказе, почти с самого начала раскола примкнул к меньшевикам. Чхеидзе был членом III и IV Государственных Дум. В последней он выдвинулся, как лидер меньшевистской «семерки» и постоянный оратор левой оппозиции. В годы войны Чхеидзе занимал каутскианскую позицию. После февраля он стал играть крупнейшую политическую роль, в качестве председателя Петроградского Совета, возглавляя в то же время, вместе с Церетели, Даном и Либером, так называемых революционных оборонцев. Характеристика Чхеидзе этой эпохи чрезвычайно метко дана Милюковым, в его «Истории Русской революции»: // Этот «революционер поневоле» давно уже носил в душе испуг перед революцией (курсив наш) и, в отличие от многих, прикрывал его условными фразами революционного шаблона, лишь постольку, поскольку это безусловно требовалось его положением (т. I, вып. 3, стр. 38). // Ныне Чхеидзе в эмиграции ведет агитацию против Советской Грузии.


[Закрыть]

Мне остается еще сказать здесь несколько слов о немецких пленных, в обществе которых я провел месяц. Их было 800: около 500 матросов с затопленных англичанами немецких военных кораблей, около 200 рабочих, которых война застигла в Канаде, и около сотни офицеров и штатских пленных из буржуазных кругов. Отношения определились с первого же дня, точнее с того момента, как масса пленных узнала, что мы арестованы, как революционные социалисты. Офицеры и старшие морские унтера, помещавшиеся отдельно, сразу увидели в нас заклятых врагов. Зато рядовая масса окружила нас плотным кольцом сочувствия. Этот месяц жизни в лагере походил на сплошной митинг. Мы рассказывали пленным о русской революции, о причинах крушения Второго Интернационала, о группировках внутри социализма. Отношения между демократической массой и офицерами, из которых некоторые вели кондуитные списки «своим» матросам, чрезвычайно обострились. Немецкие офицеры кончили тем, что обратились к коменданту лагеря, полковнику Моррису, с жалобой на нашу антипатриотическую пропаганду. Английский полковник встал, разумеется, немедленно на сторону гогенцоллернского патриотизма и запретил мне дальнейшие публичные выступления. Это произошло, впрочем, уже в последние дни нашего пребывания в лагере и только теснее сблизило нас с немецкими матросами и рабочими, которые ответили на запрещение полковника письменным протестом за 530 подписями.

Когда нас уводили из лагеря, пленные устроили нам проводы, навсегда врезавшиеся в нашу память. Офицеры и унтера, вообще патриотическое меньшинство, замкнулись в своих отделениях, но «наши», интернационалисты, стали двумя шпалерами вдоль всего лагеря, оркестр играл социалистический марш, руки тянулись к нам со всех сторон… Один из пленных произнес речь, в которой выразил свой восторг перед русской революцией, послал свое честное проклятие германскому правительству и просил нас передать братский привет русскому пролетариату. Так братались мы с немецкими матросами в Амхерсте. Правда, мы тогда еще не знали, что собственные князя Львова циммервальдцы Церетели и Черновы считают братание противоречащим основам международного социализма. В этом они сошлись с гогенцоллернским правительством, которое тоже запретило братание – правда, с менее лицемерной мотивировкой.

Незачем говорить, что американско-канадская печать объясняла взятие нас в плен нашим «германофильством». Отечественные желто-кадетские газеты встали, разумеется, на тот же самый путь. Обвинение в «германофильстве» мне приходится во время войны выслушивать не впервые. Когда французские шовинисты подготовляли мою высылку из Франции, был пущен слух о моих пангерманистских тенденциях. Но сама же французская пресса сообщила перед тем о моем заочном осуждении в Германии к тюремному заключению за немецкую брошюру «Der Krieg und die Internationale»,[47]47
  Брошюра «Der Krieg und die Internationale». Для более полного освещения происхождения и содержания этой брошюры мы приводим следующее место из введения Л. Д. Троцкого к I тому «Война и Революция»: // Я написал брошюру «Война и Интернационал», которая была издана в Цюрихе в ноябре 1914 года и, при содействии Фрица Платтена, довольно широко распространена в Швейцарии, Германии и Австрии. Предназначенная для стран немецкого языка и на этом языке изданная, брошюра была направлена в первую голову против германской социал-демократии, руководящей партии II Интернационала. Естественно, если брошюра полемически подчеркивает, что – как никак – французы все же отрубили некогда голову королю и живут в республике… Но, разоблачая подлый сервилизм немецкой военной идеологии, книжка не оставляет никаких сомнений насчет того, что пред лицом основного противоречия истории между империализмом и социализмом – оба воюющих лагеря, со всеми их различиями, лозунгами и программами, представляют собою вооруженную реакцию, которую нужно раздавить и сбросить с пути исторического развития. Проникнутая социально-революционным оптимизмом, брошюра встретила соответственный прием со стороны германской социал-патриотической печати. Помнится, лидер шовинистической журналистики Heileman откровенно назвал книжку сумасшедшей, хотя и последовательной в своем сумасшествии. Не было, разумеется, недостатка в намеках на то, что брошюра продиктована искусно скрытым патриотизмом и является орудием антантовской пропаганды. Германский суд оценил брошюру с точки зрения гогенцоллернской государственности и заочно приговорил автора к нескольким месяцам тюремного заключения (стр. 11). // Это не помешало затем французским властям запретить ввоз книжки во Францию.


[Закрыть] направленную против германского империализма и политики официального большинства немецкой социал-демократии. Опубликованная в Цюрихе в начале войны, эта брошюра была провезена швейцарскими социалистами в Германию и там распространялась теми самыми социалистами левого крыла, друзьями Либкнехта,[48]48
  Либкнехт Карл – сын основателя немецкой с.-д. Вильгельма Либкнехта. Уже в довоенные годы Либкнехт стоял на левом крыле немецкой партии, правда, не будучи столь последовательным левым, как Люксембург и другие. Свою репутацию революционера Либкнехт уже тогда заслужил своей энергичной борьбой с милитаризмом, выражавшейся в организации союзов молодежи, в опубликовании анти-милитаристской литературы (за одну такую брошюру он попал в тюрьму) и в разоблачении милитаристской вакханалии немецкого империализма. Имя Либкнехта стало символом революционного интернационализма в эпоху войны. Он первый в немецком рейхстаге провозгласил отказ от военных кредитов и изложил позицию интернационализма. В последующие годы вокруг Либкнехта группируются все революционные элементы немецкого рабочего движения, а его героическая деятельность находит живейший отклик в международном пролетариате. Правительство Вильгельма, конечно, бросает его в тюрьму. В октябре 1917 года Либкнехт из тюрьмы горячо приветствует Советскую революцию, а в дни Бреста чутьем революционера приходит к выводу о правильности тактики нашей партии. Сразу же после ноябрьской революции 1918 г. Либкнехт начинает борьбу против предательской политики шейдемановцев и половинчатой политики независимых. Вместе с Розой Люксембург, Тышко и др. он основывает немецкую компартию, порывающую неестественный союз с Гильфердингом, Гаазе и др. Меньшевистско-белогвардейская клика понимает величайшую роль Либкнехта в революционном движении, она видит, как его авторитет растет. Поэтому она решает с ним покончить. 15 января 1919 года Карл Либкнехт убит белыми при пособничестве шейдемановской полиции.


[Закрыть] которых немецкая желтая пресса травила, как агентов царя и лондонской биржи. В гнусностях Милюковых и всех его Гессенов[49]49
  Гессен – адвокат, один из выдающихся руководителей кадетской партии. До последних лет был единомышленником Милюкова и соредактором последнего по «Речи». Теперь же Гессен возглавляет правое крыло эмигрантов-кадетов, редактируя белогвардейскую берлинскую газету «Руль».


[Закрыть] по нашему адресу нет, таким образом, ничего самобытного. Это подстрочный перевод с немецкого языка.

Сэр Бьюкенен,[50]50
  Бьюкенен – английский посол в России в годы войны и февральской революции. В дни керенщины Бьюкенен в известной степени определял политическую линию нашей контрреволюционной буржуазии. Под сильным давлением Бьюкенена проходила внешняя политика правительства Керенского. После Октября Бьюкенен активно участвовал в подготовке иностранной интервенции. Вся деятельность Бьюкенена освещается им в его «Мемуарах дипломата».


[Закрыть] посол Англии в Петрограде, пошел дальше: он прямо сообщил в своем предназначенном для газет письме, что мы возвращались в Россию с субсидированным немецким правительством планом низвержения Временного Правительства. В «осведомленных» кругах, как нам передают, называли даже и размеры субсидии: ровным счетом 10.000 марок. В такую скромную сумму, выходит, оценивало немецкое правительство устойчивость правительства Гучкова-Милюкова!

Английской дипломатии, вообще говоря, нельзя отказать ни в осторожности, ни в декоративном чисто-внешнем «джентльменстве». Между тем заявление английского посла о полученной нами немецкой субсидии явно страдает отсутствием обоих этих качеств: оно низко и глупо в равной степени. Объясняется это тем, что у великобританских политиков и дипломатов есть две манеры: одна – для «цивилизованных» стран, другая – для колоний. Сэр Бьюкенен, который был лучшим другом царской монархии, а теперь перечислился в друзья республики, чувствует себя в России, как в Индии или Египте, и потому не усматривает никаких оснований стесняться. Великобританские власти считают себя в праве снимать русских граждан с нейтральных пароходов и заключать в лагерь для военнопленных; великобританский посланник считает возможным выступать против русских революционных деятелей с самой низкопробной клеветой. Этому поистине пора бы положить конец. И цель настоящей брошюры – содействовать ускорению того момента, когда революционная Россия скажет г. Бьюкенену и его хозяевам: «Потрудитесь убрать ноги со стола!».