Текст книги "Бешенство небес"

Глава 2

– Так это же святилище Живой Мечты!

В подзорную трубу капитан Тук-Манук с удивлением рассматривал строение из белого гранита, высящееся между двумя рифами. Плоская крыша и могучие извилистые колонны, основаниями погруженные в облака, – все было очень светлым и даже в слабых лучах слепило глаза. Святилище, давным-давно заброшенное, сохранилось неплохо, хотя камень рассекали многочисленные трещины. Постройка напоминала очень широкий плоский мост, соединяющий рифы: поверхностью его являлась крыша святилища, под которой было что-то вроде пролетов и колонн-опор, как и положено мосту. В глубине за колоннами виднелись стены и окна, ну а фундамент у здания отсутствовал – нижняя часть была погружена в облака.

Опустив трубу, капитан повернулся к пассажиру:

– Мы плыли сюда?

Стоящий рядом Камека глядел на Тулагу, склонив голову к узкому, приподнятому левому плечику.

– Твои сокровища спрятаны в святилище? – продолжал допытываться Тук-Манук.

– Да.

– Где? – спросил онолонки.

При Гане он впервые раскрыл рот. Голос оказался тихим и вкрадчивым – таким могла бы говорить небольшая ядовитая змея.

Тулага посмотрел на кривобокого туземца.

– Зачем тебе? Ты будешь их доставать?

Камека, подумав, ответил:

– Нет. Ты будешь.

Все трое вновь поглядели вперед. Светило только разгоралось в лазурном небе, облачные перекаты колыхались за бортом, с севера дул прохладный ветерок. Вскоре «Небесные паруса» должны были войти в пространство между рифами.

– Но поплывешь не один, – добавил Камека и похромал прочь.

Гана не стал оборачиваться, когда услышал, как за спиной коротышка-онолонки негромко разговаривает с матросами. К Туку-Мануку приблизился боцман, что-то спросил, выслушал ответ и ушел к штурвалу. Вновь появившийся Камека прошипел:

– Оно большое?

Гана пожал плечами.

– Нужно нырять за ним? – не отставал онолонки.

– Да, – сказал Тулага и кивнул на капитана. – Еще на Гвалте я спрашивал, он сказал, у вас есть пояса.

– Есть, – подтвердил метис.

– Тогда нырнешь, – буркнул Камека.

Они разговаривали отрывисто и напряженно, будто за каждым словом был скрыт тайный смысл, и оба знали, что собеседник осознает его, но все равно не стремились произносить вслух то, что подразумевалось. Смысл был прост: не успеет настать ночь, как они сделают все возможное для того, чтобы собеседник погиб.

Онолонки ушел, капитан также покинул бак. Корабль подвели к рифам, теперь он двигался куда медленнее. Спустили небольшую лодку, которая поплыла впереди, лотом промеряя глубину. Судя по всему, это было не мелкооблачье – рифы вздымались не из общей основы, находящейся неглубоко под поверхностью, но являлись чем-то вроде очень длинных и тонких скал-иголок. Верхушки их, торчащие над облаками, состояли в основном из панцирей известковых моллюсков и закаменевшей массы отмершего живого жемчуга.

Теперь Гана видел, что святилище окружают шесть или семь рифов. Строение было куда больше, чем показалось вначале: обширный лабиринт под плоской гранитной крышей, состоящий из колонн, стен, коридоров, лестниц, галерей и залов, частично погруженных в облака. Лодка с тремя матросами приблизилась к портику и встала. Они вновь бросили лот. Когда на баке появились боцман с капитаном, один из матросов прокричал:

– Дальше не надо!

«Небесные паруса», развернувшись левым бортом к святилищу, опустили два глубинных спиральных якоря. Лодка вернулась, с помощью талей ее подняли из облаков. Время шло к полудню, жара разливалась над тихим Сном.

Гана обернулся, услыхав шаги: к баку подошел Камека в сопровождении четырех матросов с баграми и вооруженного пистолетом боцмана. Фигуры капитана и Укуя виднелись дальше, возле штурвала. Моряки стали в ряд, Камека – посередине, чуть впереди, левое плечо приподнято, голова склонена к нему. В каждой руке он сжимал по топорику.

Гана глядел на них, положив ладонь на каменную рукоять ножа, висящего на груди.

– В святилище? – спросил онолонки.

Он ответил:

– Да.

– Надо плыть на лодке?

– Да.

– Отдай нож.

Сунув один топор за пояс, Камека поднял руку ладонью вверх.

Гана ждал этого и сказал:

– Ты тоже плывешь?

– С тобой, – подтвердил туземец.

– Без топоров.

– Без топоров? – На лице мелькнуло удивление, глаза блеснули. – Нет! Камека не может без топоров. Камека всегда...

– Даже спишь с ними? – предположил Гана с насмешкой. – Я плыву без ножа – ты плывешь без топоров. Иначе не будет.

– Но Камека... – растерянно и злобно пробормотал онолонки, подавшись вперед. – Никогда! Без топоров Камека не бывает совсем! – Он взмахнул рукой с оружием, и отполированный обух из акульего плавника тускло блеснул.

– Тогда ты не плывешь, – сказал Гана.

– Камека плывет. С топорами. Ты плывешь без ножа, – возразил онолонки. – Камека все сказал!

Пока они пререкались, Тулага медленно перемещался влево и теперь уже стоял почти возле борта.

– Видишь, где я сейчас? – спросил он. – Спрыгну и постараюсь уплыть от вас. Скорее всего, вы подстрелите меня в облаках. Но тогда кто найдет сокровища? Что тебе приказал хозяин, Камека?

– Но вокруг Сон! – громко возразил прислушивающийся к разговору капитан. – Даже если не попадем в тебя – плыть некуда, земля слишком далеко. Да ты ведь и без пояса...

– Значит, утону. Камека, мы оба плывем без оружия. Или ты не плывешь. Я тоже все сказал.

Некоторое время стояла тишина, прерываемая только негромким сопением Укуя. Наконец онолонки произнес:

– Лад, Камека не плывет. Плывешь ты без ножа и четыре матроса.

– Но они поплывут без оружия, как и я.

– Лад, лад!! Нож мне давай быстро! И что в кошеле твоем?

Гана развязал висящий на поясе мешочек и высыпал на ладонь содержимое: несколько мелких монет, воткнутую в клок ткани иглу, моток суровой нити, сломанную пуговицу.

– Иголку тоже давай, – велел онолонки. – Теперь карманы. В карманах что?

Вскоре Гана стоял возле лоцманского трапа; в облаках ждала лодка с четырьмя моряками. Камека сам отобрал их – это были самые сильные члены команды, и среди них Укуй, который, хоть и хромал, отличался физической крепостью.

– Спустите вторую лодку, с припасами, – произнес Тулага, держась за борт и глядя на онолонки с капитаном. – Ты сиди в ней. Без топоров. Понял? Топоры оставишь на палубе. Если, когда вернемся, я увижу, что лодки нет, или в ней не один ты, или у тебя топоры, переверну сокровища в облака. Они в сундуке, а тот в сетке, сбросить легко будет, у лодки невысокие борта. Когда вернемся, я на ладью не поднимусь уже. Разделим сокровища пополам, я пересяду с половиной во вторую лодку и сразу уплыву. В ней должна лежать сетка, чтобы я ловить мог, и припасы. Ты все понял?

– Лад, – ответил Камека, и Тулага начал спускаться.

Оружие у матросов и вправду отсутствовало, во всяком случае, Гана не заметил его. Но зато трое из них были онолонки – лучшие воины архипелага Суладар. Укую сразу же велели садиться на весла, он принялся было возражать плаксивым голосом, но в конце концов подчинился.

Этих троих звали Ру-Охай, Ахулоа и Третаку. Первые два устроились на корме, а Третаку, обладатель пышных иссиня-черных волос, которыми туземец явно гордился, – на носу возле пассажира.

С собой взяли веревку с тройным крюком, пару длинных багров, лежащих сейчас на дне у борта, и пять плавательных поясов. Тулага оглянулся на украшенный деревянным серапионом нос ладьи, где виднелось несколько силуэтов, и вновь стал смотреть перед собой. Святилище приближалось, колонны вздымались все выше, нависая над лодкой вместе с крышей портика.

– Внутрь нам, – сказал Тулага. – Туда греби, Укуй.

Они проплыли между колонн. Сбоку, где постройка вплотную подходила к рифам, часть коралловой массы как бы въелась в гранит, срослась с ним, образовав сероватое дырчатое вещество. Миновав портик, лодка очутилась в начале большого зала цилиндрической формы. Облака здесь были очень спокойными, тихими. Впереди возвышалась широченная гранитная лестница, заканчивалась она горизонтальной площадкой под самым потолком далеко вверху.

– На крышу лезть? – спросил сидящий рядом Третаку.

– Нет, нам не туда надо. Дальше, под лестницу.

– Давай багор брать?.. – полувопросительно сказал туземец, и Гана кивнул.

– Но не ты с Ру-Охаем или Ахулоа, а мы с тобой вдвоем.

Укуй повел лодку вдоль лестницы. Позади наклонной громады обнаружились три проема без дверей, ведущие в глубь святилища.

– Нам в средний, – сказал Гана, припоминая объяснения Фавн Сива.

Баграми они стали отталкиваться от стен и дна, помогая гребцу вести посудину.

Теперь со всех сторон был светлый гранитный лабиринт, наполненный едва слышным шелестом эфирного пуха. Сквозь многочисленные проломы в крыше лучи светила проникали внутрь, было жарко. Третаку положил свой шест, теперь Укую помогал лишь Гана. Стоя коленями на передней банке, он отталкивался багром от пола и стен.

Все пятеро надели плавательные пояса. Лодка плыла мимо порталов, коридоров, комнат и лестниц, углубляясь в заброшенное святилище; двигаясь вдоль ряда колонн, миновала длинный неф, проскользнула под широкой аркой. Люди молчали: гулкая тишина рождала ощущение собственной незначительности пред торжественным гранитным величием высоких сводов.

– Долго еще? – негромко спросил Ахулоа сзади, и Тулага ответил:

– Нет, рядом.

Он сказал это наобум, потому что, как и остальные, никогда не бывал здесь. Но он не ошибся: вскоре лодка достигла просторного зала в форме конуса с усеченной вершиной. Высоко над облаками в наклонных стенах были узкие окна, почти щели; посередине зала из эфирного пуха торчала глыба. По ней медленно ползла прыгающая улитка со спиралевидной раковиной и мясистой пружинкой под розовым брюшком.

Они заплыли в самое сердце святилища, в центр его гранитного тела. Облака здесь были неподвижными – будто плотный слой ваты, уложенной между стенами. Ни единого звука не доносилось снаружи. Широкие веера света развернулись от окон-щелей к эфирной поверхности, мельчайшие пуховые пылинки лениво пролетали сквозь них.

– Стой! – велел Третаку, когда лодка вплыла в зал. Укуй положил весла на дно, выпрямился, вместе с остальными оглядывая полный теплого света зал.

– Алтарь, – негромко произнес Тулага, показывая багром вперед. Эхо подхватило голос, отражаясь от стен, но быстро увязло в облаках и смолкло. – Вроде колеса каменного. Лежит на трех столбах, те упираются в пол. Здесь глубоко – глубже, чем там, где мы плыли раньше. Пол ниже. Под алтарем между столбами стоит сундук. Я нырну.

Он привстал, но Третаку быстро сказал:

– Нет, стоя€, стоя€!

Гана вновь сел:

– Что?

Онолонки несколько мгновений думал, затем сказал:

– Нырнуть Ахулоа.

– Лад, – ответил тот.

Туземец разделся догола, оставив лишь плавательный пояс, выпрямился на носу рядом с Ганой и спросил, показывая на алтарь:

– Под тем, так?

– Так, – сказал Гана.

– Веревка там, цепа?

– Нет. Он просто стоит на полу зала в сетке. Не привязан и не прикован.

Ахулоа оттолкнулся, качнув лодку, и нырнул в облака.

Вновь воцарилась тишина, только Укуй часто постукивал костяшками пальцев по борту. Ожидание длилось долго; сначала Ру-Охай, самый молодой среди матросов, почти еще мальчишка, стал качаться на корме, то наклоняясь к облакам, будто пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь них, то выпрямляясь, а потом и Третаку беспокойно зашевелился рядом с Ганой.

– Где? – спросил он наконец.

Тулага развел руками.

– Почему взад не плыть? – продолжал допытываться онолонки. – Эй, Желтый Глаз! Где Ахулоа?!

Они сидели, всматриваясь в рыхлую ватную белизну вокруг алтаря.

– Не понимаю, – произнес Гана в конце концов. – Почему не возвращается? Если его там убило что-то, он должен был всплыть, он же в поясе. И кровь – пух бы покраснел.

– Что убило? – почти выкрикнул Укуй сзади. – Там – облачка! Что убило?! В них нет ниче!

– А может, он зацепился за что-то? – предположил Гана. – Ну точно! Поясом зацепился, а веревку не смог развязать... Или в сетке запутался, в которой сундук? Я нырну. – Он вновь привстал.

– Не! – Третаку схватил его за локоть. – Если обмануть ты?

– Как обмануть?

– Ныр – и взад нет тебя. Уплывешь совсем?

– Куда? – удивился Тулага. – Ты ж видишь, стены вокруг... Хорошо, ты ныряй.

Туземец оглядел эфирную поверхность.

– А если там... – неуверенно начал он.

– Что?

– Лад, вместе нырнуть, – решил онолонки. – Ру-Охай, сюда подь. Укуй – сиди, сторожи.

– А если и вы взад не приде? – забеспокоился Укуй. – Э, Третаку! Как Укую быть, ежели один останься? Ныр – и вас нет, а Укую что? А?

– Трое нас, – отвечал на это онолонки. – Мы аж трое ныр. Мы сильны, всех победим, кто там есть. Ты сиди, жди, Укуй.

Он и Гана выпрямились на носу, Ру-Охай, пройдя мимо хромого, встал позади них.

– Давай вместе, – произнес Третаку, проводя ладонью по своим черным волосам. – Вместе-разом ныр. И ты, Желтый Глаз, рядом со мной плыть. Ты понять? Совсем близко, чтоб я тя видеть. А не то... – Он поднял мускулистые руки и сжал пальцы, показывая, что задушит Гану. Онолонки был выше его почти на голову и куда шире в плечах, да и Ру-Охай отличался силой. Тулага подумал, что эти двое вместе с Ахулоа – не обычные матросы с галеры, а охранники Уги-Уги. Монарх, отправившись в плавание через Гвалту по облачной речке, мог оставить их на «Небесных парусах» для охраны ладьи от серапцев, которые могли попытаться доплыть до нее с берега Проклятого острова. В любом случае эти трое выглядели нормально в сравнении с другими членами команды.

– Будем вместе плы... – продолжал Третаку, и тут Гана, оттолкнувшись от банки, нырнул.

– А! – выкрикнул Ру-Охай удивленно, после чего онолонки прыгнули следом.

Солнечные лучи не пронзали облака насквозь, но будто прореживали их, делая эфирный пух прозрачнее. Плавательный пояс существенно уменьшил вес тела. Плывя в двух локтях над полом, Гана оглянулся и увидел гибкие фигуры туземцев слева и справа позади себя.

Сквозь белую пургу проступил край одного из трех столбов, поддерживающих колесо алтаря. Он повернул голову, увидел, как быстро нагоняющий Третаку машет рукой, показывая, что надо остановиться и всплыть... и рванулся дальше, когда понял, что туземец сжимает короткий нож.

Наверняка онолонки прятал оружие в своих пышных волосах. Перевернувшись лицом кверху, Гана оттолкнулся от края нависшего над ним гранитного круга и вновь развернулся, уходя в глубину. И разглядел наконец, что находится впереди: из пола под алтарем торчал крюк, от которого в дыру уходила веревка, – а выше висел большой пауног, в несколько раз крупнее, чем те, из провала, и других очертаний. Длинными щупальцами он прижимал к себе Ахулоа. Вот почему эфир не покраснел: тварь не ранила туземца, просто сломала ему руки и ноги, свернула шею. Онолонки застыл, похожий на спящего младенца, которого мать прижимает к груди; только голова была откинута назад и неестественно повернута, а рот, полный пуха, разинут в беззвучном крике.

Тулага оттолкнулся пятками от глыбы в тот миг, когда кончик ножа полоснул по спине, и струя крови, завиваясь, будто дымок на слабом ветру, потекла сквозь пух, расплываясь, смешиваясь с ним.

Жители островов были хорошими пловцами, но тот, кого они преследовали, – еще лучшим. К тому же туземцы не знали, кто поселился здесь. Демоны вызывали у островитян ужас – увидев тушу под алтарем, онолонки запаниковали. Тем временем пауног, отпустив Ахулоа, выгнул щупальца. Два из семи гибких отростков дернулись книзу, чтобы ухватить Тулагу, но тот уже нырнул в круглое отверстие под тварью.

Веревка, тянувшаяся от железного крюка, была короткой. Под святилищем висела сетка, в ней покоился небольшой сундук. Ну а дальше простиралась облачная бездна – пространство невообразимой глубины, заполненное пухом, который ниже становился все более плотным и влажным. Если снять пояс и не сопротивляться, тело станет опускаться туда, сначала почти падать, затем все медленнее, пока, в нескольких танга под поверхностью, не застынет во влажной тьме, сдавленное слоями пуха. От старого механика Джудигана Тулага слышал, что там обитают крупные фантомные креветки и даже фантомные медузы, способные разъедать, растворять любое вещество; они занимаются очисткой сплющенных облаков не только от мелкого сора, но и от крупных тел, а иначе внизу был бы теперь целый горизонт, состоящий из затонувших предметов, трупов, лодок и эфиропланов.

Он с усилием вернул свое внимание к происходящему, удивившись тому, что отвлекся в столь неподходящий момент. Раньше такого не случалось; но картина внешнего пространства, сквозь которое плыл Аквалон, засела в глубине сознания и теперь то и дело поворачивала мысли Ганы в сторону отвлеченных раздумий о сути окружающих явлений и событий.

Окутанный облачком мелких кровяных капель, он повис под отверстием, ухватившись за сундук. Сквозь эфир звуки проникали слабо, но Гана услышал сдавленный вопль. Под алтарем взметнулся пуховый смерч, облака заволновались, что-то гибкое и длинное стремительно пронеслось сквозь них, развернулось, скрутилось вокруг смутно различимого человеческого силуэта...

Потом все замерло. Он оставался на месте, прислушиваясь. Теперь облака успокоились, и над собой Гана не видел ничего. Выждав еще немного, он стал всплывать, перебирая руками вдоль веревки, на которой висел сундук. Оказавшись над уровнем пола, с силой оттолкнулся от края, послал свое тело наискось вверх, оставляя позади красноватый дымок, взвесь, которая быстро растворялась в пухе, делая его бледно-розовым.

Он вылетел из облаков, поднявшись почти до поясницы, и увидел, что лодки с Укуем нет в помещении. Когда облака вокруг алтаря, взбурлив, изменили цвет, трусливый туземец поспешил развернуть посудину и покинуть зал. Не оглядываясь на гранитное колесо, Гана нырнул, сделав несколько мощных гребков, выставил голову над пухом уже возле проема, заметил далеко впереди, в конце широкого коридора, лодку и силуэт на ней, нырнул опять, вынырнул, вновь нырнул...

Посудина стояла в проеме, за которым начинался зал с тремя порталами. Укуй исчез – спрыгнул, когда понял, что его догоняют. Ухватившись за борт, Тулага залез, выпрямился на носовой банке и огляделся. В святилище стояла тишина, пух застыл, ничто не указывало, в какую сторону поплыл хромой островитянин.

Это меняло ситуацию. Он надеялся, что при помощи чудовища, о котором рассказал Фавн Сив, и собственных сил ему удастся справиться со всеми тремя туземцами. Не было времени разбираться с пауногом сейчас, ведь Укуй вскоре доберется до «Небесных парусов», и тогда там всполошатся, ожидая скорого нападения...

Гана нырнул.

* * *

Уги-Уги разбудила его наложница Нахака. Монарх спал в привычной позе: на животе, сунув голову под большую плоскую подушку. Даже если он засыпал посреди дня, как сейчас, во сне все равно никогда не слышал, что происходит вокруг, разбудить его мог лишь очень громкий и резкий звук – но вот малейшее прикосновение сразу ощущал и тут же просыпался.

В комнате было полутемно, окна закрыты тяжелыми деревянными ставнями. Нахака разбудила своего повелителя, осторожно дотронувшись до его колена. Толстяк что-то проворчал и занес над ней руку, собираясь ударить. Девушка, свернувшаяся клубочком возле его необъятного бока, испуганно сжалась.

Но карающая длань застыла в воздухе. Монарх увидел встревоженные глаза, огромные, поблескивающие в полутьме, и сообразил, что она разбудила его не случайно, но потому что уловила доносящийся из-за двери шорох. Теперь его услыхал и монарх. Звук был необычным.

Они находились на втором этаже деревянного дома на краю поселка, который окружал провал в центре Проклятого острова. Местные называли этот дом Дворцом Бога, хотя какой там дворец – обычное здание, просто самое большое здесь. Да и богом Уги-Уги не был, сам-то он это хорошо понимал.

Шум за дверью стих, но не надолго, вскоре вновь раздались приглушенные шорохи. А ведь охранники знали, как разгневается повелитель, если его разбудить во время дневного отдыха. Монарх тяжело сел и собрался было хрипло проорать приказ находящимся снаружи, но что-то в тональности звуков заставило его насторожиться. Там будто кто-то осторожно царапал по дереву...

Покинув кровать, Уги-Уги подошел к столику под стеной. Там стоял украшенный крошкой из драгоценных камней ларец, который монарх привез сюда из своей резиденции на острове Атуй. Открыв его ключиком, снятым с золотого браслета на правом запястье, Уги-Уги достал кинжал. Клинок был таким длинным и тонким, что напоминал спицу.

Толстяк шагнул к двери, встал вполоборота слева от нее. Недоуменно глядя на повелителя, Нахака приподнялась, упираясь локтем в смятые простыни. На ней была лишь короткая прозрачная сорочка. Скрежет за дверью стал чуть громче. Повернув к наложнице голову, Уги-Уги одними губами произнес:

– Разденься!

Она моргнула, непонимающе уставилась на него. Толстяк повторил, тщательно артикулируя:

– Разденься, быстро!

Наконец девушка сообразила, что от нее хотят. Она села, свесив гладкие ноги с миниатюрными ступнями. Каждый ноготь был тщательно покрыт бриллиантовым лаком. На синей коже под правым коленом темнел синяк – это Уги-Уги поставил его прошлой ночью. Нахака через голову стянула рубашку, вновь глянула на него. Монарх приказал:

– Встань. Встань перед дверью.

Она выпрямилась, бесшумно и грациозно ступая по ковру, сделала несколько шагов...

– Нет! – прошептал он. – Назад. Отойди немного.

В конце концов Нахака встала там, где он хотел. Уги-Уги, вслушиваясь в происходящее снаружи, занеся кинжал над головой, оглядел ее. На девушке теперь осталось лишь два золотых украшения: цепочка с мелкими драгоценными камешками на левой лодыжке и крепкий витой ошейник. Сколько ей лет? То ли пятнадцать, то ли семнадцать, монарх не мог вспомнить. А вероятно, никогда и не знал. Совсем невысокого роста, от природы очень изящная, грациозная... Как давно она у него... два года? Три? Нахака уже начала ему надоедать, ее тело было слишком хорошо знакомо ему. Через полгода-год надо будет заменить ее на другую, более молодую наложницу. А лучше сразу двух. И почему через полгода? При возвращении на Да Морана выбросить ее за борт, в облака. Или устроить ловлю серапионов с Нахакой в роли наживки. Странно, что она вообще выжила, всех предыдущих наложниц Уги-Уги задушил во время постельных забав, руками или шнурком, на котором в его дворце на Атуе возле кровати висел колокольчик. А одну – зарезал.

Так или иначе, несмотря на все, что ей довелось пережить в спальне монарха, фигура Нахаки оставалась прекрасна.

– Теперь не шевелись, что бы ни произошло! – приказал Уги-Уги.

Она кивнула. В следующее мгновение замок хрустнул, дверь раскрылась, наполнив комнату льющимся из коридора дневным светом, и в проем один за другим бесшумно вступили два человека.

Глаза обоих светились мутным желтым светом. Оба замерли, увидев стоящую перед ними красавицу.

Рука Уги-Уги опустилась, тонкий клинок вонзился в основание шеи над правым плечом первого незнакомца, вошел до самой рукояти. Человек захрипел, падая, монарх выдернул клинок и вонзил в грудь второго, повернувшегося к толстяку лицом, при этом заметив оружие, ножи и пистолеты в руках злоумышленников. Второго он узнал – Пло, старший помощник Лен Алоа, гончего Верхних Земель, доставлявшего новых рабов на прииск по безымянной облачной реке.

Уги-Уги выдернул клинок из сердца Пло, и тело упало на ковер. Стараясь дышать как можно тише, он обернулся: Нахака не моргая молча смотрела на него. В конце концов, на ее глазах в спальне дворца Уги-Уги на монаршем острове было убито множество людей...

Крепко сжимая кинжал, он высунул голову в дверной проем, оглядел коридор, увидел труп туземца из охраны, приплывшей на Гвалту вместе с ним.

Шагнул назад и бесшумно прикрыл дверь.

Замок в ней был сломан.

Все еще с окровавленным кинжалом в руках, Уги-Уги уставился на девушку, усиленно размышляя.

Мозг его, в отличие от тела, не заплыл жиром. Монарх помнил: начало бунта в провале совпало с его прибытием на Гвалту – день в день. Собственно, именно поэтому Уги-Уги до сих пор находился здесь, иначе он бы уже давно посетил прииск, побеседовал бы с Лен Алоа, полюбовался на укушенного Диша Длога и отправился в обратный путь, прихватив собранные за последнее время алмазы. Но бунтовщикам, судя по всему, удалось расправиться с живущими внизу надсмотрщиками и Большим Змеем либо загнать их в нижнюю часть провала, где обитали беглые безкуни. Новые алмазы перестали поступать в поселок, спущенные в корзине бойцы обратно не вернулись. Дважды бунтовщики пытались прорваться наверх, но их отбрасывали обратно.

И вот теперь, понял он, Бром Бом с Лен Алоа решили поднять свой бунт. Захотели свергнуть Бога! Ведь все это началось, когда Владыка Верхних Земель прибыл на прииск. Даже находясь здесь, он не смог справиться с еретиками, не покарал, призвав молнию с небес или обрушив на них каменную лавину... Бог потерял свою силу, вот как, должно быть, решили они.

– Бром, – беззвучно произнес толстяк и шагнул к раскрытому ларцу. – Решил Владыкой стать сам? Лад, еще поглядим мы, посмотрим, сможешь ли владычествовать ты...

Говоря это, Уги-Уги положил кинжал возле ларца, достал большой пузырь с маслом, раскрыл и принялся намазывать себя.

Через мгновение тонкие ручки скользнули между его ладоней – увидев, чем занят повелитель, Нахака решила, что это какая-то новая игра, ведь ей часто доводилось втирать масло в телеса хозяина. Теперь она попыталась отобрать пузырь, чтобы заняться знакомым делом. Зарычав, Уги-Уги пухлым локтем толкнул ее в грудь, и наложница упала, растянулась на полу во весь рост. Сверху вниз поглядев на нее, монарх вдруг ощутил желание такое острое, что страх на несколько мгновений исчез, уступив место похоти. Уги-Уги даже шагнул к девушке, чтобы овладеть ею прямо на полу – а она лежала неподвижно, покорно глядя на него, – но тут же опомнился. Его могли убить прямо на ней, пригвоздить к полу и его и ее тело одним сильным ударом копья... как не вовремя он отправил Камеку с тем пиратом! Кривобокий онолонки – хитрый, умелый воин, он бы не позволил... впрочем, в его присутствии Бром Бом с Леном Алоа, скорее всего, и не решились бы на бунт.

Уги-Уги намазался с ног до головы, стараясь не втирать масло в тело, но лишь покрыть кожу ровным блестящим слоем. Нахака на полу села, прижавшись спиной к кровати, не понимая, что происходит. Закончив, монарх собрался было бросить пузырь под стену, но передумал и покосился в сторону наложницы. Захватить ее с собой? Да нет, зачем она нужна... хотя в крайнем случае можно швырнуть Нахаку в преследователей как палку.

Он кинул ей пузырь и велел:

– Лад, намажь себя. Но не втирай, сделай так, чтобы стать скользкой. И не одевайся. Поняла?

Не дожидаясь ответа, шагнул к двери и прислушался, затем чуть приоткрыл ее, выглянул в коридор. Возле неподвижных тел охранников лежали пуу. Уги-Уги не стал брать их, он не умел пользоваться топориками, к тому же слегка боялся этого оружия – слишком уж острое. Кряхтя, он присел над трупами двух убийц. Взял нож, пару пистолетов вместе с кобурой и ремнями, затем вернулся к постели. Нахака, стоя на коленях, намазывала маслом грудь и живот медленными круговыми движениями. Нагнувшись, толстяк несильно стукнул ее кулаком по голове и прошипел в испуганное личико:

– Поспеши, дочь курицы!

Ее движения стали быстрее, и монарх кивнул. Он до сих пор не знал, какие чувства испытывает к нему девушка, но полагал, что это – рабская любовь, слепое обожание. Она иногда плакала от боли или обиды, но относилась к издевательствам как к должному, будто покорная собака, которая подчиняется хозяину и принимает любое наказание, даже когда не понимает, за что ее наказывают; никогда не пыталась возражать, возмущаться, спорить, дерзить. Наверное, и вправду считала своего повелителя богом, воплотившимся в человеческом теле, одним из могущественных обитателей Канона... впрочем, подумал Уги-Уги, девка вряд ли слышала что-либо о Каноне.

Он вновь заглянул в ларец. Помимо пузыря с маслом там был гношиль – много гношиля. Уги-Уги решил было в последний раз помазать десны и даже протянул к ларцу руку, но передумал. Наркотик станет мутить рассудок, и убежать будет труднее. Положив оружие на кровать, он высвободил пояс из пряжки, добившись максимальной длины, кое-как опоясался, развесил пистолеты с ножами, обул легкие туфли и вновь направился к двери. Нахака выпрямилась во весь рост, все ее тело поблескивало.

Приоткрыв дверь, Уги-Уги высунулся.

И услышал тихий звук шагов, доносящийся с лестницы в дальнем конце коридора.

Он рванулся назад, толкая Нахаку перед собой, обогнул кровать и распахнул оконные ставни.

– Лезь! – скомандовал Уги-Уги.

Двор был пуст. В трех локтях под окном тянулся деревянный навес. Монарх знал, что находится внизу: земляная площадка перед задней дверью кухни, узкая лавочка, где часто сидели отдыхающие от дел слуги, две жерди, поддерживающие навес по углам...

Нахака глядела на него.

– Слазь, не то убью сейчас!

Она полезла. Когда девушка обоими коленями стала на подоконник, Уги-Уги ладонью подпихнул ее под блестящие от масла ягодицы, и она с тихим вскриком свалилась вниз. Навес дрогнул, но выдержал. Из щелей между досками взлетела пыль.

– Лад, дальше иди. Быстро!

Нахака теперь совершенно ничего не понимала, мир смешался в невообразимый калейдоскоп невероятных, необъяснимых событий. Раньше такого не случалось никогда: хозяин часто издевался над ней, мучил и бил, дважды душил ее почти до смерти, но он всегда был повелителем всего происходящего, владыкой всех людей, всех событий, владыкой мира – или, по крайней мере, окружающего Нахаку мирка. Упав на доски, услышав гневный окрик сзади и с трудом поднявшись, девушка вдруг осознала: что-то угрожает хозяину! Он перепуган! Впервые с того дня, как отец, король крошечного островка на юге Суладара и вождь двух десятков туземцев, продал Нахаку монарху, она видела его испуганным!

Оглянувшись на Уги-Уги полными слез глазами, Нахака медленно побрела по скрипящим доскам, чувствуя, как щепки и мелкие сучки впиваются в стопы. Смазанная прозрачным маслом кожа поблескивала под лучами светила, легкий ветерок холодил ее, световые блики переливались на груди и бедрах. Позади, удостоверившись, что доски держат, Уги-Уги тяжело полез в окно. Он сделал два шага, и навес провалился.

Онолонки, дремлющий на лавке внизу, заорал дурным голосом: туземцу показалось, что рухнуло небо. Сжимая свои топоры, он выбрался из-под обломков, увидел наложницу хозяина, всю облепленную щепками, а после – самого хозяина, который как раз поднимался посреди кучи переломанного дерева. К вымазанной маслом коже пристали щепки, сучки и солома.

– Напали на нас! – рявкнул ему Уги-Уги, шагая по развороченному навесу. – Один ты здесь? Другие где?