Текст книги "Планёрка"

Планёрка
Лев Золотайкин

Редактор Мария Ефимова

© Лев Золотайкин, 2017

ISBN 978-5-4485-8977-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Судьба определила нам удивительную жизнь в огромной стране (буквально шестая часть земной суши), и в такое историческое время, когда все это необъятное пространство стало ареной насильственного эксперимента по принуждению населения страны к единообразному и жестко дозированному суррогату счастья.

А поскольку многим людям не нравилось, что ими так бесцеремонно помыкают, то задача правителей в основном свелась к подавлению всякого недовольства с целью сохранения своего господства.

Результатом подобных действий стали разруха, нищета, гибель миллионов людей и растущее отставание страны от мирового уровня развития.

Тем не менее, такая разорительная нелепость долго тянулась, благодаря огромным природным ресурсам страны и неиссякаемому творческому потенциалу ее народа. А еще благодаря тому, что, несмотря на противоестественное командование, жизнь шла своим чередом – люди учились, работали, решали свои проблемы. А еще были, неподвластные никаким теориям, молодость и любовь. И рождались дети, и звенел смех, и звучали песни.

Люди общались в своей среде, сохраняя человеческие отношения, тем более естественные, чем дальше они дистанцировались от полоумного государства.

Вот и я, особенно не мучаясь несовершенством окружающей действительности, окончил в 1960 году московский институт транспорта по специальности «инженер-строитель мостов и тоннелей».

В институте я женился, родилась дочь. Из родительской комнаты в коммунальной квартире я переехал в коммунальную квартиру жены, где мы стали жить впятером в одной комнате, то есть родители жены и мы с ребенком, на диване, за ширмой.

Это была очень расчетливая теснота, потому что тесть на своей работе получил право хлопотать об улучшении жилищных условий. И, действительно, где-то через год, все благополучно разрешилось: тесть и теща получили однокомнатную квартиру, а мы остались с привычными соседями, но в собственной комнате, и были счастливы.

Вообще, период 60-х годов вселял разные надежды и вошел в доверчивое сознание людей, как «оттепель».

Умер, набивший оскомину своим прославлением, «родной и любимый вождь», и страна немного встряхнулась от оцепенения.

В «железном занавесе», отделявшем нас от «тлетворного влияния Запада», образовались щели, сквозь которые к нам стали проникать западная культура и заграничные товары.

Ну, культура это тема особая, а вот от «импорта» народ обомлел. Огромные очереди выстраивались за любой иностранной вещью. Какое было счастье приобрести не мрачный, а модный костюм, сногсшибательную куртку, бесподобные туфли, восхитительную кофточку, да просто, любая мелочь: яркая керамика, платочки, складные зонтики – все-все радовало глаз.

На этой красочной ярмарке советское неповоротливое производство упрямо перевыполняло свои планы, штампуя убогий отечественный ширпотреб.

По высшим соображениям руководства наша легкая промышленность, по сути своей очень нужная людям и потому чрезвычайно доходная, всю свою советскую жизнь прозябала на объедках тяжелой индустрии. Тут очень характерна возня могучего государства вокруг такой мелочи, как бытовой холодильник.

Вообще, первые холодильники в России были изготовлены в 1901 году на предприятии «Санкт-Петербургское ледовничество». В СССР о холодильниках вспомнили в 1931 году и отправили небольшую делегацию на разведку в Америку. И в 1951 году автомобильный завод имени Сталина начал выпускать холодильники «ЗИС – Москва».

Таким манером наше государство, поспешало в своих заботах о нуждах людей.

Но, как уже говорилось, жизнь текла, я закончил институт и ждал своего распределения. По тогдашнему порядку государство лично выбирало место работы для молодого специалиста, и три года каждый должен был трудиться, где прикажут, отдавая, так сказать, долг за отеческую заботу. Меня, учитывая маленького ребенка, распределили по месту жительства в Специальное Конструкторское Бюро, которое – единственное в стране – проектировало способы постройки больших мостов.

Тут нужно объяснить, что каждый большой мост индивидуален, а каждая большая река имеет свои особенности. Поэтому, зачастую, проект постройки моста оказывается больше по объему и дороже проекта самого моста. Работа над ним идет в течении всего строительства. Каждый этап работы предполагает различные варианты и нужно выбрать самый оптимальный, что естественно выливается в жаркие споры главных участников создания моста. Так строители требуют, чтобы все было проще и с максимальным использованием их опыта, а также наличия у них конструкций и механизмов, автор проекта моста, не щадя своего здоровья, добивается качества работ, а городские власти, которым приходится расставаться с деньгами, желают все удешевить до невозможности.

Я сразу попал на строительство моста через реку Каму в Перми, и несколько лет этот город был моим вторым домом.

Советское плановое распределение ресурсов было так запутано, что всегда не хватало буквально всего. Государство подгоняло строителей, требуя сокращения сроков работ, одновременно нагромождая трудности в обеспечении материалами и техникой. В их преодолении и росла общая светлая мечта – красавец мост через реку километровой ширины, с суровой зимой и могучим ледоходом.

За девять лет проектирования я объездил и облетал почти всю страну. Потом, так сложилось, что уже строителем я работал в пустынях Кара-Кум и Кызыл-Кум, на реке Аму-Дарья.

Аму-Дарья подлинно восточная красавица – ласковая и коварная. Она нежится под солнцем в горячих песках. Но весной, из ее замерзающих горных истоков в долину несутся льдины. Они забивают русло, и река свободно разливается по песчаной равнине, сметая глиняное жилье.

Мы таскали мешки с песком, строили дамбы, чтобы оградить свой поселок. На помощь пришла армия, ее самолеты на бреющем полете, с ужасным грохотом бомбили заторы. В конце концов, вода спáла, и река мирно потекла в своем русле.

Но в том же беспокойном году течение реки, за что-то зацепившись, намыло само себе некое препятствие. Водный поток чуть развернулся и стал размывать берег. Сначала это было почти незаметно, но размыв быстро увеличивался и уже грозил открыть доступ воды на нашу строительную площадку. Мы лихорадочно валили в размыв все, что могли погрузить на машины, колонна транспорта вытянулась в непрерывную ленту. Камни, обломки железобетона, кирпич, щебень – все летело в реку, как в прорву, казалось, что беду уже невозможно предотвратить… Но вдруг, и также неожиданно, агрессивность реки спáла, какую-то свою задачу она решила, и вот уже, как ни в чем не бывало, река плавно потекла по образовавшемуся изящному изгибу берега.

Но, в общем, работа на стройке мне пришлась больше по душе, чем сидение за чертежной доской, и, вернувшись в Москву, я устроился на работу в Мостоотряд-4.

Этот уникальный коллектив был образован и сплотился в ходе войны. Вслед за отступавшими войсками строители уничтожали мосты, а потом, впереди наступавших армий, под огнем противника налаживали переправы через реки.

Накопив военный опыт и деловую смелость, Мостоотряд в столичных условиях расцвел, пополнился молодыми, способными инженерами, и стал монополистом по возведению мостов через реку Москву.

Для меня коллективы Проектного Бюро и Мостоотряда на всю жизнь остались эталонами профессионального мастерства.

В последующие бурные годы было много растеряно, лидерами стали денежные приоритеты, а среди руководства появилось много случайных людей.

Но это потом, а тогда еще казалось, что советской власти не будет конца, и корявая экономика будет нас вечно бить по рукам.

Государственный аппарат в своем стремлении все сгрести под себя и все лично распределять, захлебнулся от непомерности собственных амбиций. Получился огромный разрыв между динамичным производством и неповоротливым бюрократическим аппаратом.

Перед строителями ставили большие задачи, которые необходимо было еще и непременно перевыполнять, но при этом постоянно не хватало материалов, конструкций и необходимой техники.

Головной болью руководства Мостоотряда было не столько организовать работу, сколько обеспечить саму возможность работы.

В таких условиях и протекала наша отчаянная, до смеха сквозь слезы, работа. На тему государственного идиотизма ходила масса анекдотов, вроде такого:

– Что будет, если построить социализм в пустыне Сахара?

– Сначала ничего особенного, а потом начнутся перебои с песком.

И всем было очень смешно.

Достать нужную вещь можно было только по блату. Такой возник популярный способ взаимоотношений между людьми.

Каждое предприятие имело в своем отделе снабжения виртуозов блатных махинаций и, во многом благодаря их манипуляциям, выходило из тупиков, в которые его регулярно загонял установленный порядок.

А еще, чтобы подгонять буксующее производство, начальник должен был постоянно орать и топать ногами. Этот стиль руководства начинался с самого верха и растекался по всей структуре деловых отношений.

Первое время мне казалось, что вот сейчас начальник рухнет, изойдя криком, но потом, приглядевшись, я понял, что все бурные эмоции скользят у него по поверхности, что это высшее актерское мастерство профессионального руководителя.

Бесконечные производственные нужды и заботы особенно полно выявлялись на рабочих планерках, такой регулярной сверке координат, как на корабле посреди моря: то есть, где мы находимся и куда плыть дальше. Вот и в Мостоотряде планерки неизменно проводились в конце каждой недели.

На планерку собирались руководители всех отделов конторы Мостоотряда, а также все начальники строительных участков и подсобных производств. Вокруг длинного стола рассаживались десятка два довольно крепких обветренных мужчин.

Я в этих планерках участвовал как начальник полигона по изготовлению мостовых, преимущественно железобетонных, конструкций.

Полигон – это такой небольшой комбинат со своим бетонным заводом, арматурным и плотничным цехами, пилорамой, набором грузоподъемных кранов, даже собственной железнодорожной веткой с тепловозом и набором вагонов.

Кстати, получая огромную долю государственных средств, наша промышленность так и не сумела наладить выпуск кранового и станочного оборудования мирового уровня. Поэтому на полигоне с большим почтением относились к практически безаварийному немецкому трофейному железнодорожному крану фирмы «UNRUN&LIEBIG» грузоподъемностью 25 тонн, а в арматурном цехе, как зеницу ока, берегли опять же немецкий трофейный станок. Массивный агрегат бесперебойно сваривал стальные арматурные стержни в непрерывную нитку и сам же рубил ее на куски заданной длины, то есть обеспечивал нам безотходное изготовление арматурных изделий.

Еще, опять же в укор промышленному производству, на полигоне была освоена линия по изготовлению преднапряженных тридцатиметровых мостовых балок. Эту громоздкую работу Мостоотряд взвалил на себя из-за хронических нарушений сроков поставки подобных балок специальными заводами. А Мостоотряд на этой линии еще и провел, совместно с научно-исследовательским институтом, работы по внедрению нового способа анкеровки преднапряженной арматуры.

Линию обслуживала специальная монтажная бригада. А всего рабочих на полигоне набиралось до двухсот человек. То есть, хозяйство было большое, шумное и довольно нервное, потому что продукция полигона была нужна всем участкам и всегда срочно.

Атмосфера стройки вырабатывает привычку высказываться часто и образно, поэтому и планерка идет живо, без особых реверансов, и характеры участников видны, как на ладони: по словам, по реакции на происходящее.

Цель планерки – отчет всех служб о состоянии дел и обсуждение планов на неделю. Жизнь потом внесет в эти планы свои коррективы, но какое-то общее направление останется. Многие, особенно технические, вопросы решаются на месте и на планерку не выносятся. Здесь, где собраны все, от кого зависит твое материально-техническое благополучие, важно убедительно подать свои нужды и заручиться надежными обещаниями. Как говорится, победу поднесем на блюдечке, дайте только, чем воевать.

Конечно, как и везде, где собирается большая, разношерстная компания, говорится много лишнего и по пустякам.

– Поехали на болтовню, – привычно шутит заведующий гаражом, и начальник полигона с удовольствием садится в его машину. Напомним, это было время, когда собственный транспорт был еще редкостью.

Центральные фигуры на планерке – начальники строительных участков.

Павел Степанович – большой, тяжелый мужчина. За его монументальностью и экономной неповоротливостью очень много живого ума, доброты и лукавства. Он практик, своими руками перещупал все мостовые специальности, начиная с самых ломовых и неблагодарных. Уважение своей биографией и характером заслужил абсолютное. Работу Павел Степанович ведет просто и естественно, стройка его привычная среда обитания. Ни капли показного рвения и вытаращенных от усердия глаз. У него хорошая, крестьянская запасливость, всякая железка аккуратно хранится, у него не бывает материальных провалов, когда – ах, вдруг! – оказывается, что что-то кончилось и неизвестно, когда привезут. У Павла Степановича «кое-что» есть всегда и будущее подстраховано. И техника у него реже ломается, ценит заботу. Но участок у него большой, потребности, тем не менее, бесконечные и начальник снабжения слушает Павла Степановича очень внимательно.

Его более молодые и жизнерадостные помощники любят подшутить над «дедом»:

– Пал Степаныч, а вам новая геодезистка нравится? Да, не как она рейку держит, а как женщина?

– Туловище у нее красивое, – улыбается Павел Степанович.

Это «туловище» молодежь с восторгом разнесет по всему отряду.

Хорошо им было веселиться за широкой спиной Павла Степановича, надежно прикрывавшего «своих ребят» от начальственных бурь и страховавшего их от хозяйственных просчетов. А взять такую тонкую материю, как денежные отношения с рабочими – как-то естественно рассасывались у Павла Степановича все конфликты, не переходя в склоки и тайные накопления обид.

Большая редкость – спокойный прораб, но, когда на планерке разговор переходил в крик, по дрожанию рук и бурой темноте затылка можно было догадаться, сколько уже таких всплесков отложилось на сердце и нервах Павла Степановича.

Несколько лет назад Павел Степанович умер. Но он из тех неординарных личностей, память о которых долго хранится в рассказах и мостовых легендах.

Планерка начинается с какой-нибудь разминки: общей информации или результатов тотальных проверок.

Сегодня выступает заместитель начальника отряда Николай Порфирьевич с сообщением о состоянии пожарной безопасности.

Николай Порфирьевич лично проехал по нескольким участкам и остался недоволен: воды в бочках мало, пожарные щиты растащены, плакатов и табличек висит недостаточно, есть и другие упущения, которым распустившиеся начальники участков халатно не придают значения.

Николай Порфирьевич недавно сам был таким начальником, но быстро вошел в новую должность и забыл старую. У него вообще характер легкий, покладистый. Хорошо живут такие необидчивые люди. Он не вредный и не полезный, он ровный, никто особо не надеется, что он может что-то сделать, с него и спроса нет. Зато сам собой он доволен и бездельничает с большим достоинством. Любой пустяк, который он фатально начинает осуществлять самым сложным путем, превращается у него в головоломку, решение которой он с завидной энергией старается распихать среди подчиненных.

Чтобы придать своим заботам важность, Николай Порфирьевич и хмурится, и надувается, и слова говорит беспощадные, буквально режет правду-матку в глаза, но как-то это никого не трогает. Наверное, через неведомые поля, неосязаемыми флюидами доходит до всех тщательно маскируемая правда, что на все ему в общем-то наплевать, кроме личных дел.

– Товарищи, – внушительно произносит Николай Порфирьевич, и внимание всех мгновенно отключается. Его бурное негодование тихо шипит и гаснет, не долетая до ушей. Народ склоняется над бумагами, готовясь к серьезному разговору.

Распаленный угрозами и обвинениями, Николай Порфирьевич вытирает лоб, очень довольный своим мужеством:

– Как я их накачал, – шепчет он сидящему рядом главному инженеру.

– Молодец, Коля, ты их испепелил, а тушить им нечем.

И Николай Порфирьевич довольно улыбается. Завидный человек. Судьба лично разгоняет тучи на таких ясных небесах.

Но вот шутки в сторону, начальник отряда включается в разговор и сразу, несколькими фразами вздергивает настроение собравшихся. Он обращается конкретно, неожиданно и следующим может быть любой.

Да, Михаил Матвеевич – это удивительный источник энергии, поразительный и по собственной высоковольтности, и по таланту заряжать других.

Есть же люди, обреченные судьбой на постоянное беспокойство и находящие в этом свое счастье. Неисчерпаемы возможности человеческого механизма по расходованию и воспроизводству душевных сил.

Всю жизнь Михаил Матвеевич работал в условиях, когда настоящему руководителю полагалось иметь железную руку. Такая вышестоящая рука методично била по нему кувалдой, а он передавал удары дальше, и дергал за узду без особых душевных терзаний. Таков был общегосударственный стиль руководства, и Михаил Матвеевич ему идеально соответствовал. Своим царством он правил самодержавно, уважал и поддерживал культ собственной личности, но в меру, никогда не принижая ближайших помощников.

И главное его достоинство, типичное для руководителя, сложившегося в послевоенные годы – Михаил Матвеевич сам лично великий труженик. Давно прошли все сроки покоя, пенсии – Михаил Матвеевич на посту. Работа – его жизнь и долг, цель каждого дня. За собственные упущения в работе никакие нагоняи сверху не кажутся ему чрезмерными, сам себя он судит еще строже, но и с подданными не церемонится. Он тормошит, толкает, пихает, заставляет двигаться вперед громоздкую и скрипучую телегу Мостоотряда. Дело у него делается всегда, отдыха никому нет, лодырь – его личный враг. Самые привлекательные для него качества в человеке: умение и желание работать. Именно это уважение к работящему человеку и уравновешивает всю крутость характера Михаила Матвеевича, не позволяет ему отрываться от простых человеческих нужд своих подчиненных.

Михаил Матвеевич прожил жизнь богатую реальными плодами, его тщеславие вполне оправдано. Свой характер и судьбу он выковал сам, создавал их трудно, и человек получился нелегкий, сложенный крупно и грубовато. Относиться к нему можно по-разному, но уважение его личность вызывает безусловное. Авторитет Михаила Матвеевича превышает норму, которая ему положена по табелю о рангах. Такую награду дает жизнь за цельность натуры, и она гораздо дороже разных премий и орденов.

А тем временем Павел Степанович начинает отчитываться. Коротко о том, что сделано. Легкое недовольство Михаила Матвеевича:

– Почему так со сваями тянете, переходите на две смены.

Заминка со сваями временная, Павлу Степановичу никак не хочется распылять людей на смены, и он дает обещание окончить забивку свай в срок. Клятва записывается. Потом Павел Степанович в этот срок немного не уложится, и его ткнут носом в обещание, но он оправдается безобразным качеством заводских свай.

А Павел Степанович переходит к планам, и, хотя докладывает он ровно, без пафоса, планы выглядят замечательно. У начальников так называемых подсобных производств (мехцех, гараж, полигон) дух захватывает. Тянет вскочить со стула и лететь, сломя голову, на участок:

– Аврал! Выходные отменяются, курить бросаем!

Но ребята бывалые, не бегут, слушают дальше.

– Наши потребности, – бесцветно говорит Павел Степанович, и все настораживаются.

Вьется длинный перечень: материалы, конструкции, механизмы, люди. При слове «люди» – короткая перепалка с одним из коллег, закончившаяся в пользу Павла Степановича, ему удается вернуть группу своих монтажников, переданных в помощь соседнему участку.

У начальника полигона часть конструкций для Павла Степановича еще не изготовлена, и он весь внимание: конструкций много, вес у них большой, поэтому важно, что получит участок из транспорта и кранов. И тут же выясняется, что тридцатитонный кран в ремонте. Зацепка есть, а там еще и мехцех помогает:

– Михаил Матвеевич, краном занимаемся в первую очередь, но испытаем только завтра, очень много токарных работ.

«Еще день на перевозку, два дня в нашу пользу, – считает начальник полигона, – а теперь транспорт?»

– Резина! – кричит завгар, – я уже год на тягачи резины не получал. Я не могу выпускать машины с такой «лысиной» на колесах!

В лице начальника вдруг проскальзывает улыбка, и все за столом тоже улыбаются: голова самого завгара сияет глянцем.

Завгар – Юрий Сократович. Как часто имя определяет и даже формирует человека. А тут обиходным именем стало отчество. «Сократ» – очень подходит к его большой лобастой голове. Веселые, языкастые шоферы торжественно поднимают палец: «Сократ сказал!» – все, это уже истина в конечной инстанции.

Юрию Сократовичу по должности полагается быть очень мудрым, особенно в отношениях с ГАИ, а иначе братские объятия с людьми в милицейской форме и благополучные возвращения с завернутым в газетку очередным номером, снятым с машины незнакомым постовым, сменяются непреклонным инспектором, появляющимся у ворот гаража и не выпускающим на трассу ни одной машины, благо технические грехи можно найти у каждой. И пока Юрий Сократович тончайшим обхождением ликвидирует осаду, психующие без машин начальники участков готовы повесить мудреца на телефонном проводе.

Юрию Сократовичу нужно много думать о запчастях. Он ведет длинные и таинственные переговоры с мыслителями из других автохозяйств. А иногда он вдруг, нагрузившись колбасой и банками с селедкой, куда-то проваливается на несколько дней, и также неожиданно возникает с каким-нибудь цилиндром или поршнем в руках.

Вынянчив каждую машину, он рад бы оставить их все в гараже, потому что твердо убежден, что на участках к ним относятся возмутительно, по-варварски. А шофера с удовольствием бередят его раны, повествуя о трудностях, проявленном личном героизме и находчивости, а главное, о бестолковости всех начальников, которым пока не подскажешь, сами не додумаются.

Поэтому Юрий Сократович – хронический скептик. Горько ему и от бесконечных поломок машин, и от несовершенства людей, и от безобразий на всем свете.

А пока, на планерке, ухабы Юрия Сократовича дают время другим участникам еще раз подумать о своих делах. Например, главное в работе начальника полигона не паниковать, сохранять ясную голову, знать конъюнктуру на участках и стараться в первую очередь делать то, что действительно нужно. Иначе он рискует превратиться в такого руководителя, который после каждого звонка выскакивает из прорабской, как чертик из коробочки, с криком:

– Это делать бросай! Срочно хватаемся вон за то.

А ведь звон стоит целый день, и нужно отличить нуждающегося от перестраховщика. Бросить работу легко, но потом к ней все равно приходится возвращаться и вновь терять время на ее организацию. Так что нужно гнуть свою линию и выдерживать давление.

Психическая структура подчиненного должна иметь надежную амортизацию. В «Маленьком принце» есть рассуждение одного очень здравомыслящего начальника:

«Это был абсолютный монарх. Но он был очень добр, а потому отдавал только разумные приказания.

– Если я повелю своему генералу обернуться морской чайкой, говаривал он, – и если генерал не выполнит приказа, это будет его вина или моя?»

Как часто люди на монархических должностях теряют чувство реальности. Желания их давно в полете, а непосредственный исполнитель словно прирос к земле.

– Махай! Махай сильнее! Лети!

И подчиненный – слаб человек – машет, машет изо всех сил.

Это начальник полигона отвлекся.

– Мне в среду нужны две фундаментные плиты, – заявляет Павел Степанович.

Начальник полигона вздрагивает, он думал их делать позже: не хватало места в пропарочных камерах, да и просто рук не хватало.

– Есть плиты?

– Будут, Михаил Матвеевич.

В блокноте у начальника полигона появляется слово «плиты» и здоровенный восклицательный знак. Вернувшись на полигон, вместе с мастером и бригадиром плотников он будет долго комбинировать, как втиснуть в камеры еще одну опалубку. Арматурщики поднимут крик, что у начальства всегда пожар, а у них не по десять рук. Потом, когда рук хватит, подведет транспорт, и получит Павел Степанович эти плиты не в среду, а в пятницу, и поставит только одну, потому что сломается кран. Зато полигон наберет темпы и в понедельник отдаст все остальные плиты, а Павел Степанович за это время расширит фронт работ и подгонит второй кран. И все будет сделано почти в срок.

Очень волшебная профессия – строитель: вот ничего нет… опять ничего нет,.. а потом – рраз! – и есть.

А на планерке выступает уже следующий начальник участка. Николай Александрович – человек сравнительно молодой, грамотный и деликатный. Не тихоня, конечно, может и рявкнуть, может и за горло взять, но долго держать не умеет, отпустит. Такая хватка у руководителей строек когда-то поощрялась, да и сейчас есть специалисты, но чтобы этим качеством пользоваться до конца, нужно от некоторых принципов отказаться, начать проще смотреть на жизнь. Довольно это скользкая дорожка, по которой можно так раскатиться…

А Николая Александровича легко переключить от возмущения на шутку и улыбку. Но ведь пути к успеху бывают разные, даже, если они все кратчайшие. Дело свое он знает и ведет прекрасно, но не так основательно готовя тылы, как Павел Степанович. Он может решить очень сложную инженерную задачу, а потом снебрежничать в пустяке. А пустяк вдруг возьмет и подставит ногу, и получит Николай Александрович неожиданный разнос посреди вполне успешных дел.

– К концу недели мне нужен ригель, – говорит Николай Александрович.

Это серьезное заявление. Конструкция ответственная и многодельная. Михаил Матвеевич только вчера был на участке и сомневается, что дело дойдет до монтажа, но, тем не менее, строго интересуется у начальника полигона:

– Вы уже приступили к изготовлению?

– Да, начали, но на весь заказ не хватит арматуры.

Планерка все время рыщет между участниками, ищет очередного виноватого. Вот подошла очередь снабжения.

– Виктор Моисеевич, я уже не первый раз слышу об арматуре. В чем дело?

– Мы занимаемся, но вопрос сложный, фонды давно съедены. Вы же знаете…

– Конечно, если не отрывать зад от стула, все вопросы станут сложными…

Получив удар, Виктор Моисеевич делает массу возмущенных движений: бросает карандаш, взмахивает руками, закрывает тетрадку, бросает ее, открывает, выкрикивает междометия…

– … нужно было ехать к заказчикам, не получается – зайди ко мне. Нужно решать вопрос.

Виктор Моисеевич готов взорваться от этих прописных истин и несправедливости.

– Да был я! У них! У вас! На той неделе!

– Хорошо, – очень недовольно говорит Михаил Матвеевич, – после планерки задержитесь.

– Что, Витя, получил, а ты мне еще уголок обещал и все не везешь, – посмеиваясь, говорит сидящий рядом Павел Степанович.

– Да, пошли вы со своим уголком! – в полном горе, забыв о почтительности, шепотом орет Виктор Моисеевич. – А тебя я еще проверю, – грозит он через стол начальнику полигона.

– Виктор, для тебя же стараюсь.

И, в принципе, начальник полигона прав, своим заявлением он действительно помогает снабжению. Арматура – дефицит, и поменять ее согласятся тоже только на что-то стоящее. А отдавать свое для Михаила Матвеевича – нож острый, разговоров об этом он не выносит. Но теперь положение безвыходное, участок это подтвердил, и начальник приглашает Виктора Моисеевича вместе подумать, что же все-таки можно отдать.

Лучше всего по-прежнему ничего не отдавать, а как-то так достоверно пообещать, чтобы договаривающаяся сторона материалы уже как бы осязала, а они, тем не менее, оставались бы лежать на своем месте.

Тут Виктор Моисеевич опять взмахнет руками, бросит карандаш и т. д.

– Ну, ты, Витя, все же попробуй, – ласково будет уговаривать его Михаил Матвеевич.

Виктор Моисеевич – удивительный снабженец, стремящийся изо всех сил работать честно, не в смысле собственного кармана (тут уж абсолютно никаких подозрений), а в отношениях с партнерами. За обязательность его очень уважают начальники цехов и участков, а еще больше складские дамы, стерегущие горы разного добра. Конфеты, шоколадки постоянно мелькают в его руках. Но Виктор Моисеевич совершенно не пьет, даже пиво! – и это поражает мужскую половину складских работников. Интеллигент какой-то, а не лихой снабженец. Такой здоровенный романтик, бывший футболист, с огромными кулаками и мягким сердцем.

Виктор Моисеевич постоянно страдает и от непомерности требований участков, и от ограниченности своих возможностей, и от сверхъестественных усилий, когда приходится доставать массу вещей в условиях самого неожиданного дефицита и сюрпризов качества. Самое для него характерное – безнадежный взмах рукой и такие же безнадежные слова:

– Ну, совершенно ничего нет. Ну, просто не с кем работать.

Его низкооплачиваемые помощники – два ушлых пенсионера – рано утром здороваются с шефом и исчезают в городском лабиринте. К результату они идут самыми хитроумными, извилистыми и кружными путями. О своих подвигах старики рассказывают с упоением: такой получается калейдоскоп учреждений, где за каждым столом сидит по болвану, а они энергичные, находчивые, остроумными финтами обыгрывают болванов, оставляя их с носом, и мчатся слаломным ходом, но все как-то в сторону от финиша.

– Да, проще нужно, проще, и не разговоры нужны, а материалы, – кричит Виктор Моисеевич, с отчаянием глядя на очередной ворох бумажных обещаний с неопределенными сроками и безответственными подписями.

Ну, дальше мы уже знаем: бросает карандаш, взмахивает руками…

– Ну, не с кем работать!

Однако, вернемся на планерку.

Что же скрывается за несколькими минутами разговора о ригеле?

Во-первых, все участники выглядят очень достойно: они не ротозеи, владеют вопросом и последовательно его решают.

Начальник участка обозначил свою расторопность, то, что он не закапывается в мелочах, а думает с опережением и готовится к такой крупной работе, как монтаж ригелей, а значит в перспективе и балок, то есть озабочен главным. Вряд ли он начнет ставит ригели на той неделе, но подготовка идет и нужно быть уверенным, что они во время окажутся на участке.

Начальник полигона к изготовлению ригелей не приступал. Но, с другой стороны, чертеж он смотрел, с помощниками советовался, решали, где бетонировать, как крепить опалубку, как собирать арматурный каркас, то есть толчок работе дан, в сознание коллектива она заложена, а это уже очень и очень немало. Арматуры ему скорей всего хватит, но нужда в ней хроническая, разговоры с начальником снабжения ведутся постоянно, часто в форме совместных мечтаний: