Текст книги "Пятьдесят три письма моему любимому"

2. Ноябрь

19 июня 1995 года

До дома Мааман я добралась уже после полуночи.

– Они давно спят, – сказала она, когда мы зашли взглянуть на детей.

Я погладила их по головкам. Детские волосы пахли невинностью, доверием и пушистыми плюшевыми мишками.

– Почему бы тебе тоже не остаться? – спросила Мааман.

Но от одной мысли о том, чтобы спать рядом с матерью, зажатой между туго натянутых простыней в цветочек, я преисполнилась ужаса.

– Я заберу их с утра. Ты сможешь собрать их в школу?

Мааман только пожала плечами. Она никогда не беспокоилась о деталях. Все вещи всегда выстраивались, как надо, все люди делали то, что она хотела. Включая Баба. Пока она с ним не развелась.

– Тут я не должна все это терпеть, – заявила она спустя год после их отъезда из Тегерана.

Конечно, она рассчитывала на Хуссейна. Он останется с ней, он будет о ней заботиться.

Мааман налила мне чашку кофе. Она выглядела королевой даже в бигуди и ночной рубашке до щиколоток. Букет орхидей стоял незамеченным на полочке в прихожей. Он больше подходил Мааман, чем мне. Рядом с ней я была, как ноябрь месяц, унылая и бесцветная.

Мы сидели молча. Большие стоячие часы отсчитывали секунды. Лампа над столом проливала на нас круг желтого света. Остальной дом тонул в неясной темноте.

– Тебе надо бы найти себе приятеля, – сказала Мааман, вырезая из газеты купон. – Тебе нужна курица? На нее скидка.

Я подавилась кофе.

– Что?

Она постучала пальцем по газете.

– Курица. Без кожи и костей.

– Нет, не это.

– А, приятель? Ну да, а почему нет? – Опустив ножницы, она посмотрела на меня. – Они-то делают так постоянно. Все мужчины, каких я знаю. Мой отец, твой отец, твой брат.

– Ну и посмотри, что случилось. – Я резко отодвинула свой стул от стола. – Хафиз не такой, как они.

– И ты думаешь, это тебя спасет? – Горький смешок женщины, жизнь которой полна разочарований. – Мы с твоим отцом, ты же знаешь, были особенными. Мы так ярко пылали, что нам завидовали даже звезды. Но, может, ты знаешь что-то, чего не знаю я. Может, если не пылать, то и не сгоришь.

– Ну у меня не было особого выбора, верно?

– Теперь есть.

Я знала, что она говорит так только потому, что думает – я никогда так не поступлю. Это было ее способом избавиться от чувства вины, используя меня в качестве оправдания переезда, чтобы оставить жизнь, ставшую ей невыносимой. Если бы я не вышла замуж за Хафиза, мы до сих пор бы жили в Иране. Но она это сделала не в одиночку. Я подыгрывала ей. И еще столько всего от нее скрыла. Какой смысл делиться темными, гадкими тайнами, которые лучше оставить в прошлом?

– У меня есть то, что я хочу, Мааман. Я счастлива с Хафизом.

– Хм. Ну конечно, счастлива. Ты с кем угодно была бы счастлива. Ты всегда считала, что тебе никто ничего не должен.

Я тяжело вздохнула.

– Мааман, чего ты от меня хочешь?

– Ничего. – Она снова занялась своими купонами. – Ничего я от тебя не хочу.

Я поглядела через пустой деревянный стол на свою стареющую мать. Она права. От меня она ничего никогда не хотела. Она хотела не от меня. Она всегда удивлялась, когда няня брала выходной, словно вообще не помнила о моем существовании.

– Ну, – я поднялась, – я это все, что у тебя есть. – Я подошла к раковине и вымыла свою чашку. Вода за секунды из ледяной стала почти кипятком.

– Оставь. – Мааман схватила губку и отодвинула меня. – Это меня бесит. Ты даже чашку кофе выпить не можешь без того, чтобы не убрать за собой.

Я подавила привычный всплеск боли и вытерла руки.

– Спасибо, что присмотрела за детьми.

– Погоди. – Она протянула мне желтый конверт, который висел на холодильнике на розовых магнитиках. – Они сделали это для тебя.

Внутри лежал листок разлинованной бумаги, сложенный пополам, как открытка.

«С Днем Рождения, Мам!» – было написано там. Четыре человечка с огромными головами держались за руки перед кривым домишком. Под ногами у них зеленели пики травы, над головой сияло желтое карандашное солнце.

«Мы тебя любим», – было написано поперек всего неба аккуратным почерком Наташи, тем, который она приберегала для самых важных случаев.

– Что там? – спросила Мааман.

– Ничего, – улыбнулась я, убирая бумагу обратно в конверт. – Хафиз не звонил?

– Нет. А ты ждала его звонка?

Хафиз никогда не помнил ни дней рождения, ни годовщин.

Я направилась к двери.

– Увидимся утром.

– Приезжай пораньше, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты позвонила Хуссейну.

Мой брат, ее любимец.

А я – просто секретарша у двух Важных Персон.

* * *

«Хуссейн, Мааман хочет с тобой поговорить», – вот так это происходило.

Я всегда чувствовала, как он несчастен, представляла, как он расправляет плечи перед готовой обрушиться на него волной вины.

Мааман выбрала ему самую красивую девушку, цветок Тегерана.

– Пусть у меня будет много внуков, – говорила она.

Но ничего не вышло. Хуссейн влюбился в кого-то, в кого не должен был. Он оставил жену, сказал «прощай!» и уехал в Монреаль. Теперь у него было трое детей. Пять лет назад он прислал нам фотографию своего старшего. Мы стали для него тенями из прошлой жизни.

– Мааман, он любит тебя, – говорила я, когда она особенно сильно переживала.

– Какой толк от любви, если ее не видно?

3. Поцелуй меня

21 июня 1995 года

– Трой Хитгейт на третьей линии, – сообщила мне Сьюзен.

Я уставилась на мигающий красный огонек.

Не снимай трубку. Не снимай. Не снимай.

– Доброе утро. Шейда Хиджази, – сказала я самым профессиональным голосом.

– Шейда-а-а-а-х-х, – так лениво, хрипловато, типа «я-только-проснулся», что я почти увидела его в постели. – Я ищу жилье. Лофт или кондо. В центре. Я бы хотел, чтобы ты помогла мне.

– Прости, Трой. – Я с силой нажала кнопку на ручке. – Но мой список клиентов переполнен.

Долгая пауза.

– Правильно ли я понял, – голос в трубке стал стальным, – что ты отказываешься со мной работать?

– Я… Хм-м… – Я крутила в пальцах телефонный шнур, изо всех сил желая, чтобы связь прервалась.

– Ясно.

Связь прервалась.

Я с усилием разжала руку, сжимающую трубку.

Это было просто. Я еще раз взглянула на телефон.

Слишком уж просто.

* * *

Спустя час он ворвался в мой офис и закрыл за собой дверь. Майка с треугольным вырезом, потрепанные джинсы, серебряная пряжка ремня – словно он только сошел с рекламы Levi’s.

– Что… Что ты тут делаешь?

– Пришел к тебе, не так ли? – Прислонившись к двери, он скрестил руки на груди и уставился на меня в упор изучающим взглядом.

– Ты о чем?

– Единственная причина, по которой ты отказалась со мной работать, та, что ты боишься. – Он сделал пару шагов в мою сторону.

– Это просто смешно! – Я возблагодарила того, кто придумал делать кресла на колесиках.

– Чушь! – Его руки ударили по столу.

Я стиснула края папки, которую держала в руках.

– Шейда, поцелуй меня. – Его голос был густым, как медленно текущий сироп. – Это просто не может быть так прекрасно, как я себе представляю. Я уйду отсюда, и мы оба будем свободны.

Он наклонился вперед, расставив руки во всю ширину стола. Я увидела на его бицепсах одинаковые татуировки. Темно-синие витки колючей проволоки выглядели как короны из шипов. Я была готова поспорить, что он никогда в жизни ничего не приносил в жертву. Невзирая на крест, висящий на шее. Нахмурившись, я взглянула ему в глаза.

Большая ошибка.

Так вот что это такое, когда тебя засасывает в крутящийся водоворот торнадо. В один момент меня закружило в невозможно темном кольце вокруг ярко-голубых зрачков, а в следующий – все померкло в затеплившейся чувственности его губ.

Сколько ударов сердца нужно, чтобы пересечь расстояние в тридцать сантиметров? Сжать это напряженное, гудящее, покалывающее поле между нами?

Он ждал, не шевелясь и не дыша.

Я, не думая ни о чем, двигалась.

Что угодно, лишь бы избавиться от этой безумной, мощной тяги, существующей между нами.

Первое касание наших губ – я думала, оно будет как ярко-белый удар тока, но нет. Оно оказалось мягким, легким и очень-очень тихим.

«Ха! – возрадовалась я. – Я могу это сделать. Могу разорвать заклятье».

Моя радость продолжалась секунды две. Пока его руки не дотянулись до меня, не обхватили мое лицо. И он не поцеловал меня в ответ.

И вся эта пляшущая, обманная, затаившаяся в ожидании энергия не взорвалась. Она проникла мне в кровь, захлестнула меня изнутри. Я отпрянула, но он не отпускал меня, удерживая на месте, пока его губы прижимались к моим. Жаркое, дикое счастье пузырилось в моих венах, пока он влек меня сквозь этот головокружительный ураган. Мои пальцы едва не выпустили папку, желая вцепиться ему в волосы и ощутить их упругость.

Но, когда я совсем уж начала плавиться, он отстранился.

Мои глаза распахнулись.

– Спасибо. Это все, чего я хотел. – Он повернулся и вышел за дверь.

Через несколько минут я услышала в кабинете Боба его голос, спокойный и холодный, как лед. Он просил показать ему ту или иную недвижимость.

Господи. Я вертела на пальце обручальное кольцо до тех пор, пока кожа под ним не побелела. Как я могла? Как я могла, зная, что этими же губами он целовал Джейн? И Хизер. И Фелицию.

Мои глаза защипало от слез.

Что в этом Трое Хитгейте такого, что никак не отпускает меня?

4. Земля и небо

3 июля 1995 года

– Добро пожаловать домой, – обняла я Джейн. – Выглядишь потрясающе.

– Смотри, какой загар. – Она вытянула руки. – В Греции было чудесно!

– Да и тут неплохо. – Я огляделась вокруг.

Просторный бревенчатый дом, укрытый в потайной бухте на озере Бейс. Сквозь могучие сосны, растущие на берегу, посверкивала вода.

– Он принадлежал семье Мэтта в трех поколениях. Будет так здорово провести тут лето.

– А потом? – спросила я.

– А потом у меня столько дел! Нам надо будет найти жилье. Потом я начну его обставлять. О, и еще мама Мэтта хочет, чтобы я помогла ей с благотворительностью. Можешь себе представить? Я вся такая светская?

– У тебя отлично получится.

Это было правдой. Между нами всего четыре года разницы, но мы с Джейн словно из разных миров. Она любила гламур и блеск, ужины с влиятельными людьми, я же предпочитала тихие домашние вечера, простые ритуалы – уложить детей спать, разобрать свежевыстиранное белье, сварить ароматный домашний суп.

Мы обернулись на скрежет шин по гравию. К дому подъезжала машина. Силуэт водителя – узкая талия, широкие мускулистые плечи – невозможно было спутать ни с кем.

Я с силой втянула воздух. Прошло несколько недель. Кожа Троя потемнела, как будто он проводил время на солнце. Он направился к нам своей ленивой расслабленной походкой, затянутый в узкие джинсы и черную майку.

– Трой, тебе удалось! – Джейн бросила накрывать на стол и побежала к нему навстречу.

– Друзья? – она чмокнула его в щеку.

– Друзья, – ответил он.

Его глаза скользнули по длинному столу под дубом и замерли на мне.

– Мило, – сказал он, но смотрел при этом не на старинные лампы на столе, не на кувшины, в которых стояли яркие подсолнухи.

Он оглядел меня – от красного платка, подвязывающего волосы, до белого летнего платья и плетеных сандалий.

– Привет, Шейда!

– Трой. – Кивнув, я занялась сервировкой стола.

– О, прекрасно, – сказала Джейн, глядя на подъезжающий фургон. – Это Райан. Трой, давай зови всех. Мама, папа и Мэтт там, на кухне, с детьми Шейды.

Он быстро взглянул в мою сторону.

Да, Трой. Дети. После девочки я родила еще одного ребенка.

– Не могу поверить, что ты его пригласила! – сказала я, как только он скрылся из виду.

– Троя? – Джейн казалась озадаченной. – Но почему?

– Да ну? Человека, который целовал тебя в день твоей свадьбы?

– А, ты об этом. Ну… – Она улыбнулась. – Это не он целовал меня. Это я целовала его.

– Что?

– Не впадай в такой ужас, Шейда. Ты же знаешь, я всегда по нему умирала. Он пришел поздравить меня, и я поняла, что это мой последний шанс. Вообще. Так что я поцеловала его.

– И?

– И все. – Пожав плечами, Джейн стала раскладывать вилки. – Холодные, вялые губы. Вышло довольно неловко, мягко говоря.

– Тогда почему ты его ударила?

– Да потому что! – Она уперла руки в боки. – Он сказал: «Снова хочешь, чтобы я принес льда, малявка?» Он с того лета так и видит меня маленькой сестренкой Райана. Малявка. Ну кто называет невесту малявкой? Ну правда!

Я рассмеялась. Джейн всегда умудрялась получать то, что хотела. Ей всегда доставались лучшие наряды, лучшие школы, лучшие мужчины. Ее раздражение было понятным.

– А когда я заговорила об этом, он дал мне понять, что вырвал у тебя этот поцелуй, – сказала я.

– Ты с ним это обсуждала? Ты серьезно? – рассмеялась она. – Ну я не удивлена, что он тебя не посвятил. Он страшный рыцарь, хотя и ужасный бабник. Сплошная порядочность под наглой внешностью. И он очень… тактичный. – Она хихикнула. – Ну, во всяком случае, он помог мне избавиться от этого.

Появилось остальное семейство. Заин и Наташа кинулись ко мне со всех ног.

– Мам! Трой сказал, он может покатать нас на лодке! Можно? Ну пожалуйста? Пожа-а-алуйста?

– И меня, – сказала Наташа. – Я тоже хочу на лодку.

– Ну не теперь. Сейчас пора обедать, – ответила я, чувствуя себя слегка преданной собственными детьми. Они только что увидели Троя и уже хотели убежать с ним. Да хоть кто-то может выстоять перед эпидемией по имени Трой Хитгейт?

– Тогда после обеда? – спросил Заин.

– У нас не будет времени. Нам еще долго ехать домой.

Дети приуныли.

– Давайте я соберу вам корзинку, и вы сможете пообедать в лодке, – предложила Джейн.

– Вовсе не обязательно, – сказала я.

– Глупости. Будет весело. Кто хочет мне помочь? – Джейн пошла к дому. Дети за ней.

– М-м-м. Все выглядит таким вкусным, – сказал Боб, отодвигая стул для Элизабет.

– Но никаких жареных цыплят, – напомнила она.

Боб заглянул в корзинку:

– Надеюсь, в круизе ты не будешь так говорить.

– Куда вы отправляетесь? – спросил Трой.

– В этом году они плавают по Средиземью, – ответил Райан. – Их ежегодные плавания с каждым годом становятся все роскошнее.

– Мы это заслужили, – отрезал Боб.

– Не забудь перед отъездом зайти в аптеку.

– Поганец. – Боб кинул в него рогалик.

– Мальчики, наш зять решит, что мы банда каких-то психов, – заметила Элизабет.

– Ну чем раньше он узнает об этом, тем лучше, да, Мэтт? – и Боб хлопнул его по спине.

Я улыбалась. Боб и его семья заставляли меня позабыть о разорванной связи с Мааман, Баба и Хуссейном. Конечно, все могло быть и хуже. Как у Хафиза с Педаром.

– Готово. – Джейн вернулась с корзинкой, полной всякого добра.

– Поехали! – дернула меня за платье Наташа.

– А вы не поедете с нами? – я оглядела стол.

Кто-нибудь? Ну хоть кто-то? Трой и Заин уже направлялись в бухту.

– Иди! – сказала Джейн, слегка подталкивая меня. – Развлекайся.

У меня не осталось никакого пути к отступлению. Взяв Наташу за руку, я пошла за Троем к лодке.

Он посадил туда детей, влез сам и протянул мне руку. Лодка покачнулась, и я чуть не упала. Поддерживая, он обхватил меня рукой за талию. Потом приподнял и медленно опустил в лодку так, что мне пришлось прижаться к нему всем телом.

– Приветствую на борту, – с дьявольской улыбкой шепнул он, когда мои ноги коснулись дна. – Надеюсь, это будет лучше старого каноэ.

Я вспомнила ту ночь, луну, как белая орхидея, одежду, прилипшую к нашим телам.

Боже милосердный. Ради чего я в это вляпалась?

Я занялась спасательными жилетами, завозилась с детьми. Когда мы выплыли из залива, Заин восторженно закричал.

– Сиди тихо. – Я пристегнула их к сиденьям.

– В первый раз? – спросил Трой, когда я присоединилась к нему.

Я кивнула. Они никогда еще не плавали на лодке. Трой, стоя с другой стороны мостика, управлял лодкой, словно только этим и занимался.

Сильные загорелые руки вращали штурвал, мы делали повороты в кристально чистой воде, по берегам рос чудесный лес. Голубое небо на горизонте сливалось с бесконечным простором озера.

– Красиво же, правда? – он снял очки и сунул в карман рубашки.

Даже не знаю, что было лучше: его глаза, цвет которых усиливался ясным небом, или бесстрастный темный экран очков.

Лучше уж очки, решила я, когда его взгляд коснулся моих губ. Мне не нужно, чтобы он вспоминал о нашем с ним поцелуе. От которого он же и ушел.

– Готовы к действию?

– Что?

– Я спрашивал детей, – ответил он, подмигнув.

Заин и Наташа просияли, увидев, что он добавляет скорости.

– Держитесь крепче! – Он повернул штурвал в одну и в другую стороны, выписывая зигзаги на глади озера.

– Время обеда. Посмотрим, что нам положила тетя Джейн.

Мы зарылись в корзинку. Волны мягко хлопали по дну лодки.

– О, да тут холодное пиво, – сказал он. – Заин, это наверняка для тебя.

Заин хихикнул.

– Нет? Шейда, а ты хочешь?

Дети захихикали громче.

– Мама же не пьет, балда, – сказала Наташа.

– Наташа! – Когда это она начала так себя вести с незнакомыми?

– Мам, все в порядке. Трой крутой, – ответила она.

– Да, мам, я крутой. – Он дернул колечко на крышке.

Вместо тихого шипения раздался громкий хлопок, и Трой весь оказался облитым пивной пеной.

– Черт!

Я громко закашлялась, надеясь заглушить его вскрик.

– Капитан сказал слово на «ч»! – смеясь, крикнул Заин.

– Дьявол! – Трой замахал руками, стряхивая пиво.

– Держите, Крутой Капитан, – стараясь скрыть улыбку, я протянула ему бумажное полотенце.

– Ах, так? Ты считаешь, это смешно? – он прикрыл банку и встряхнул остатки содержимого.

– Трой, нет!

– А вы что скажете, ребята? – В его взгляде плескалось веселье.

– Давай! – завизжали они.

Ему не понадобилось много времени, чтобы загнать меня в угол у капитанского мостика. Его глаза сияли хищным блеском. Но за те две секунды, что он приближался ко мне, детское веселье исчезло. Мы стояли, тяжело переводя дыхание, и ощущали присутствие чего-то большего, чем мы оба вместе. Мое сердце билось, как копыта тысяч диких коней. Он отступил и опустил банку.

– Повезло вашей маме, что она в белом, – крикнул он двум любопытным зрителям. – Но это же не должно пропасть. Ну, кого облить первым? – И он сделал вид, что гонится за ними.

Каким-то образом ему удалось изобразить, что они победили его.

– Сжальтесь! Сжальтесь! – Он позволил им повалить себя на пол, и вскоре все трое весело катались среди подушек.

– Заин, Наташа! Быстро по местам. Нам пора возвращаться. – Почему-то меня удручало то, как быстро они с ним сдружились.

– Но мы еще не съели браунис[1]1
  Десерт американской кухни, пирожное коричневого цвета (англ. brown – «коричневый»), прямоугольные куски нарезанного шоколадного пирога. – Прим. ред.


[Закрыть], – возмутился Заин.

– Браунис? – сказал Трой. – Без десерта мы не уедем.

Наташа протянула ему коричневый квадратик в салфетке. Трой стянул мокрую майку, сел и откусил большой кусок, закрыв глаза и наслаждаясь шоколадным тянущимся тестом.

– А вы рок-звезда? – спросила Наташа, глядя на тату и четки у него на шее.

– Рок-звезда? Нет, я Крутой Капитан, – подмигнул он ей.

Она растаяла.

– Хотите еще?

– С удовольствием.

– Это мама испекла, – сказал Заин.

– Да?

Без майки он казался еще более угрожающим, словно внезапно вырос и заполнил все поле моего зрения.

– Ага. Мы не дадим вам рецепт, – значительно заявила Наташа. – Но мы можем и вам испечь, если захотите.

– О, я хочу. – Взглянув на меня, он впился зубами в последний кусок. – У меня серьезное пристрастие к сладкому.

Мои щеки вспыхнули от неловкости и раздражения. Флиртовать на глазах у детей!

Это. Не. Круто.

– Ну вот и все, – тихо сказал он, заметив, что я заливаюсь краской. – Думаю, мы сегодня достаточно далеко заехали. – Он поднялся и взялся за штурвал.

Лучше бы он снова надел майку. Или свои очки. Все было бы лучше, чем эти уходящие в джинсы гладкие бронзовые мускулы. Слишком много голого тела. Голые плечи, голая грудь, голая спина.

– Готовы? – обернулся он к детям.

– Да! Да, Капитан!

На сей раз он полным ходом помчался прямо через озеро. Мир проносился мимо нас в потоке радужных капель, деревьев и солнечного света.

– Шейда?

– Что?

Он дернул меня за платок.

– Нет! – сказала я, но он стянул его с моей головы, и ярко-красное забилось на ветру на фоне ярко-синего неба.

Ветер разметал кудри вокруг моего лица. Я попыталась удержать их.

– Оставь, – просиял он самой широкой из своих улыбок.

Сердись на него. Сердись. Сердись.

Но я не могла. По крайней мере, долго. Это было восхитительно – мчаться по озеру, чувствуя, как ветер развевает мне волосы. Я закрыла глаза и подняла лицо к небу. Вытянула руки, ловя проносящийся мимо воздух; мелкие брызги оседали у меня на языке.

К возвращению в гавань мы стали загорелыми, продутыми ветром и хохочущими по любому поводу. Я прищурилась на стоящую на пристани фигуру. Солнце било в глаза, но Заин сумел узнать его.

– Папа! – замахал он.

Мое сердце упало, словно меня поймали едущей не в ту сторону на улице с односторонним движением. Я начала как могла приглаживать волосы.

– Спасибо, Капитан, – сказала Наташа, когда Хафиз вынимал ее из лодки.

Я собиралась последовать за ней, но Трой поймал меня за стропу спасательного жилета.

– Ой, прости. – Я начала нашаривать пряжку. Хафиз уже помог детям снять жилеты.

– Постой. – Трой протянул ко мне руки и стянул жилет, проведя по моим предплечьям.

Я сказала себе, что покрылась мурашками из-за озерной прохлады.

– Тебе удалось, – сказала я, когда Хафиз подал мне руку.

– Очередь на границе сегодня была не очень большой, – ответил он.

Я ощутила укол вины. Он казался усталым и вымотанным, лицо потемнело от ветра, солнца и пыльных сухих дорог. Щетина, с которой он уезжал, отросла в полноценную бороду, от одежды пахло бензином и дешевым кофе. Он не обладал гладким блеском Троя, его привлекательность основывалась на ощущении одиночества, которое окружало его, на том, что тебе хотелось проникнуть в темно-карие глубины его глаз.

– Трой! – К пирсу подошли Боб с Элизабет. – Как думаешь, ты сможешь прокатить парочку стариков?

– Залезайте, – ответил Трой.

– Шейда, накорми Хафиза как следует, – сказала Элизабет. – Он примчался сюда за тобой. – Она помолчала, переводя взгляд с Троя на Хафиза. – А вы знакомы?

Пока она представляла их друг другу, я затаила дыхание.

Трой, это Хафиз, муж Шейды. Ее якорь, ее скала, ее надежная гавань.

Хафиз, это Трой, течение, которое унесло ее в открытое море так далеко, что она позабыла дорогу домой.

Они пожали руки – надежный, земной человек и непредсказуемая, беспокойная небесная молния. Я ощущала себя деревом, разложенным на элементы, – корни глубоко в земле, листья шелестят в небесах.

– Приятно познакомиться, – сказал Хафиз.

– Взаимно, – ответил Трой.

– О, Шейда, чуть не забыл, – сказал Боб, садясь в лодку. – Я сказал Трою, что ты займешься им, когда я уеду. Покажешь ему несколько вариантов?

Меня охватил темный ужас, но я кивнула.

– Спасибо. – Лодка отчалила, и он помахал мне.

– Папа, а это что? – Теребили Хафиза Наташа и Заин.

– Кое-что для мамы. – Хафиз протянул мне белую коробку.

– Открывай! – сказал Заин.

Порывшись в кусочках упаковочной пены, я вытащила пакетик, обернутый в пупырчатую пленку. Внутри лежала композиция из четырех фигурок, объединенных общей основой. Матовый костяной фарфор изображал силуэты отца, матери, дочери и сына.

– Как красиво, – сказала Наташа, любуясь деталями фигурок.

Но это было больше. Она даже представить себе не могла, насколько.

Я отвернулась от Троя, который прокладывал курс к мерцающим миражам на горизонте, и сжала руку Хафиза. Его подарок напомнил мне об иных временах, до того, как появились Наташа и Заин, до того, как фарфоровые осколки, запачканные кровью, оставили уколы и надрезы в наших сердцах.