Текст книги "Мечтатель Стрэндж"

Лазло размышлял. Он думал об этом, пока Тион и герцог покидали склеп в напряженном молчании, думал, пока возвращал свою охапку манускриптов в библиотеку, и продолжил думать, когда библиотека закрылась на ночь и он пропустил ужин, чтобы поскорее вернуться в свою комнату к книгам.

В то время как ученые-резиденты жили в величественных гостевых комнатах на верхних этажах дворца, библиотекари обитали в служебных помещениях – на один этаж выше прислуги, – в комнатах, которые однажды занимали горничные и камердинеры. Лазло зашагал по длинному коридору с низким потолком, вдоль которого шли ряды одинаковых дверей со сферами, висящими на крючке. Снял свою и занес в комнату. На самом деле сфера – это бутовый камень, постоянно источающий свет и естественным путем. Он не выделяет тепло – только сияние, цвет и сила которого варьировались так же, как у драгоценных камней. Эта сфера была слабенькой: неровный кусок красноватого камня, источающего тусклое сияние. При всем том, что комнатка была крошечной, ее углы все равно оставались в тени. У одной стены стояла узкая кровать, у другой – стол и стул. На двух колышках висели все вещи, которые имелись у Лазло, а в качестве полки ему служил подоконник. На нем и выстроились все его книги. Юноша повесил сферу и начал доставать их, пролистывая одну за другой. Вскоре он уселся на полу, прислонившись к стене, и принялся отмечать страницы и делать заметки. Из коридора доносились шаги – остальные библиотекари расходились по комнатам, но Лазло их не замечал, как и наступившую чуть позже тишину или движение луны по небу. Где-то к середине ночи он покинул свою комнату и направился в когда-то пыльный подуровень, который уже давно не пылился.

Это место стало его святилищем – царством сказок, и не только о Невиданном городе, а вообще обо всем мире. Плач, может, и был его мечтой, но Лазло любил все истории и знал каждую, которая здесь находилась, несмотря на то, что ему пришлось переводить их с десятков языков с помощью словарей и грамматики. Тут, заключенная под обложкой, была история человеческого воображения, и ничто не могло превзойти ее по красоте, эмоциональности и причудливости. Здесь были и чары, и проклятия, и мифы с легендами. Мечтатель Стрэндж так долго подпитывал ими свой разум, что, если бы в него можно было проникнуть, там непременно обнаружилась бы фантазия. Его мышление отличалось от других людей. Лазло с ходу не отвергал магию и не считал, что сказки только для детей. Он знал, что волшебство существует, и прочувствовал его на своей шкуре, когда название Невиданного города украли из его разума. Что же касается сказок, он понимал, что они были отражением людей, которые их придумали, и содержали лишь вкрапления правды – вторжение реальности в выдумку, как… хлебные крошки в бороде чародея.

Лазло надеялся, что это окажется одной из таких крошек.

В основе алхимии лежала вера в азот – тайное вещество, присущее любой материи. Алхимики полагали, что если его перегнать, то они смогут овладеть фундаментальными структурами физического мира. Чтобы превратить свинец в золото, получить универсальный растворитель и, возможно, даже эликсир бессмертия.

Уже давно признано, что этого можно достичь с помощью некоего сложного процесса, включающего триаду элементов: соль, ртуть и серу. На эту тему написали абсурдное количество книг и трактатов, учитывая полное отсутствие эмпирических данных. Они полнились диаграммами драконов, глотающих солнца, и мужчин, кормящихся грудью богинь. Лазло считал их такими же безумными, как и другие сказки, но по какой-то причине к этим книгам относились почтительнее и ставили их в алхимическом зале библиотеки, который, что характерно, некогда был дворцовой сокровищницей.

Тем временем в изгнанной в подвал, куда не заглянет ни один алхимик, книге сказок Невиданного города, причудливо названной «Чудеса на завтрак», было упоминание еще одной теории – о том, что алхимик сам является секретным ингредиентом, и лишь соединение человеческой души с элементной может породить азот.

Вот и она, крошка в бороде чародея.

Возможно.

5. «Чудеса на завтрак»

Ему стоило бы переждать пару дней. Честно говоря, ему вообще не стоило идти. Позже Лазло это осознал. Он многое осознавал, когда было уже поздно.

Слишком поздно.

К тому времени как он вышел из книгохранилища с книгой под мышкой, солнце уже вставало, и хоть юноша устал после бессонной ночи, его тело вибрировало от энергии. От нетерпения. От беспокойства. Он чувствовал себя частью чего-то, но забыл, что никто другой об этом не знает. Лазло не стал возвращаться к себе, а пошел прямиком к выходу из главного дворца к старой церкви, которая теперь звалась Хризопоэзиумом.

Внизу как на ладони простирался весь город. На горизонте Эдер был окутан сиянием. Рассветное солнце разбросало по воде блики – будто фитили, пылающие дневным светом. Забили колокола собора, и все остальные церковные колокола последовали их примеру – звонко и мелодично, как дети, отвечающие на зов родителей.

Лазло подумал, что Тион, наверное, тоже не спал всю ночь, учитывая какую ношу на него возложили. Он подошел к входу. Перед ним возникли литые церковные двери, которые определенно не созданы для того, чтобы в них стучали. Лазло все равно постучал – и едва услышал удар собственных костяшек. Он мог бы сдаться в ту секунду, отступить и дать себе время поразмыслить о том, что хотел сделать. Если бы его первоначальная радость успела хоть немного поутихнуть, юноша наверняка бы понял, сколь глуп и наивен его план. Но вместо этого он обошел церковь сбоку, нашел дверь с колокольчиком и позвонил.

Так что все сложилось как сложилось.

Тион открыл дверь. Выглядел он безучастно. Безжизненно.

– Ну? – спросил парень.

– Простите за беспокойство, – пролепетал Лазло, ну или что-то подобное.

Позже их разговор размылся в его памяти. Сердце колотилось в ушах. Он не любил выходить из тени. Если воспитание в аббатстве что-то ему и внушило, так это глубокое чувство собственной ничтожности. Но им все еще двигала злость за Тиона и толика солидарности одного побитого мальчишки с другим, а самое главное – трепет нового открытия. Возможно, он выпалил «Я нашел кое-что полезное для вас» – и протянул книгу.

Какими бы ни были его слова, Тион отошел, чтобы дать ему пройти. Помещение оказалось высоким и тихим, как и любая церковь, но в воздухе воняло серой как в преисподней. Через витражные окна пробивались рассеянные лучи утреннего солнца, окрашивая в разные цвета полки из блестящего стекла и меди. В нефе стоял длинный стол, заваленный различными приборами. Всю апсиду занимала гигантская печь, а через центр купола, расписанного фреской, тянулся кирпичный дымоход, искажавший лица ангелов.

– Так что ты хотел? – спросил Тион. Двигался он скованно, и Лазло не сомневался, что его спина покрыта ссадинами и рубцами. – Я так полагаю, ты нашел мне очередной трактат? От них все равно никакого проку.

– Это не совсем трактат. – Лазло положил книгу на свободный участок стола, лишь сейчас заметив гравюру на обложке. На ней изображалась ложка, наполненная звездами и мифическими созданиями. «Чудеса на завтрак». Выглядела она как детская книга, и Лазло почувствовал первый укол опасений. Он поспешил открыть книгу, чтобы спрятать название и обложку. – Но это касается золота, – сказал юноша и пустился в объяснения. К несчастью, в этой мрачной лаборатории его речь звучала так же неуместно, как выглядела книга, и он начал быстрее выпаливать слова, чтобы опередить свое растущее унижение, из-за чего все зазвучало только глупее и неправдоподобнее.

– Вы же знаете о потерянном городе Плаче? – Лазло заставил себя использовать фальшивое имя и тут же ощутил привкус слез. – И о его алхимиках, которые создавали золото в древние времена?

– Это просто легенды, – отмахнулся Тион.

– Возможно, – не спорил юноша. – Но разве не может быть такого, что в сказках – правда? Что они действительно могли создавать золото?

Он заметил недоверчивое выражение лица Тиона, но неправильно его истолковал. Подумав, что алхимик просто посчитал его слова невероятными, Лазло спешно продолжил:

– Посмотрите сюда, – он показал на отрывок книги о том, что секретным ингредиентом азота является сам алхимик. – Здесь написано о соединении человеческой и элементной души, что звучит не очень-то… ну, не знаю… конструктивно – ведь как можно соединить душу с металлом? Но я думаю, что здесь ошибка в переводе. Мне уже встречалось такое раньше. В невиданном… то есть на языке Плача слово для «души» и «духа» одинаковое – «амарин». Так что, думаю, тут ошибка. – Лазло постучал пальцем по слову «душа» и ненадолго замолчал. Пришло время его гениального открытия. – Мне кажется, имелось в виду, что ключ к азоту – это дух. Телесный дух.

Он вытянул руки запястьями вверх, показывая переплетение вен, чтобы Тион уж наверняка уловил ход его мыслей. И он понял, что на этом у него кончились слова. Необходимо было сделать какой-то вывод, что-то, что пролило бы свет на его идею и заставило ее мерцать, но Лазло ничего не приходило в голову, и слова просто повисли в воздухе, прозвучав откровенно смешно.

Тион смотрел на него долгих пару секунд.

– Что все это значит? – наконец спросил он ледяным тоном, полным угрозы. – Тебя взяли на слабо? Ты кому-то проспорил? Это что, шутка?

– Что? – Лазло оторопело покачал головой. Его лицо залилось краской, а руки похолодели. – Нет!

И тут он понял, что значило недоверие Тиона. Он среагировал не на предпосылку Лазло. А вообще на его присутствие. В то же мгновение его представление о происходящем поменялось, и он осмыслил, что натворил. Он – Мечтатель Стрэндж, младший библиотекарь – ворвался в Хризопоэзиум, размахивая книгой сказок, и предложил поделиться своим мнением о глубочайшей загадке алхимии. Словно он мог решить проблему, которая столетиями ускользала от алхимиков – включая самого Ниро.

Когда Лазло осознал свою наглость, у него перехватило дыхание. Как он вообще мог до такого додуматься?!

– Скажи мне правду, – приказал Тион. – Кто это был? Магистр Лузинай? Он прислал тебя, чтобы поиздеваться надо мной, так?

Лазло отрицательно покачал головой, но Тион его даже не видел. Золотой крестник слишком погрузился в свою ярость и горе. Если он что-то и видел, то это глумливые лица других алхимиков или холодный расчет самой королевы, требующей чудес на завтрак. Возможно – скорее всего, – он видел хмурое выражение лица своего отца и ощущал его чувствительной кожей на спине, а также болью при каждом движении. В нем кипели такие сильные эмоции, как химические вещества, смешанные в перегонном кубе: страх – как сернистый туман; горечь – резкая, как соль; и треклятая переменчивая ртуть – как отчаяние и неудача.

– Я бы ни за что не стал над вами издеваться, – сказал Лазло.

Тион схватил книгу и закрыл ее, чтобы посмотреть на название и обложку.

– «Чудеса на завтрак», – протянул он, пролистывая ее. Внутри были картинки с русалками и ведьмами. – И это не издевательство?!

– Клянусь вам! Я могу ошибаться, милорд. Наверное… наверное, так и есть. – Теперь Лазло увидел себя со стороны и захотел поделиться правдой, что зачастую фольклор окроплен истиной, но сейчас даже это звучало абсурдно – крошки в бороде чародея и прочая чепуха. – Простите. С моей стороны было самонадеянно вот так являться к вам, и я молю о прощении, но, клянусь, я не хотел вас оскорбить. Я просто хотел помочь.

Тион захлопнул книгу.

– Ты – помочь мне?! – Юноша рассмеялся ему в лицо. Звук получился холодным, грубым, как разбивающиеся осколки льда. Его припадок длился слишком долго, и с каждым новым хохотком Лазло съеживался все сильнее. – Что ж, просвети меня, Стрэндж. И в какой же версии Вселенной ты мог бы помочь мне?

В какой версии Вселенной? А их что, больше одной? Была ли там версия, где Лазло вырос с нормальной фамилией и семьей, а Тиона посадили на телегу, следующую в аббатство? Лазло не мог ее себе представить. Невзирая на всю его богатую фантазию, он не мог представить сценарий, где монах обривает эту золотистую голову.

– Конечно, вы правы, – запнулся он. – Я всего лишь подумал… вы не обязаны справляться с этим в одиночку.

Эти слова… были ошибкой.

– Справляться с чем в одиночку? – спросил Тион с недоумением в прищуренных глазах.

Лазло тут же понял свой промах. Он застыл, точно как у склепа, беспомощно прячась в тени. Но здесь негде укрываться, и поскольку в нем не было ни капли коварства, все эмоции читались у него на лице. Потрясение. Негодование.

И жалость.

И наконец Тион понял, что привело на заре этого младшего библиотекаря к его двери. Если бы Лазло подождал – неделю или хотя бы пару дней, – Тион бы не сложил два и два так быстро. Но его спина горела от боли, а взгляд Лазло постоянно возвращался к ней, будто он знал: бедный Тион, которого бьет отец. В эту секунду он понял, что Лазло видел момент его слабости, и его котел эмоций пополнился еще одной.

Стыдом. И она зажгла все остальные.

– Мне жаль, – сказал Лазло, сам не зная, чего именно – того, что Тиона избили, или того, что ему «посчастливилось» это увидеть.

– Даже не смей жалеть меня, ты, ничтожество! – прошипел юноша с таким презрением, что Лазло передернулся как ужаленный.

Далее все смешалось в ужасное мерзкое размытое пятно злобы и возмущения. Пунцовое искаженное лицо. Оскаленные зубы, сжатые кулаки и разбитое стекло. В последующие дни все это вылилось в ночные кошмары, наполненные страхом и сожалением Лазло. Он попятился к двери – возможно, его вытолкали, а может, и нет. Быть может, он просто споткнулся и скатился по короткой лестнице, до крови прикусив язык. Юноша сглотнул кровь и попытался придать себе нормальный вид, возвращаясь, прихрамывая, во дворец.

Дойдя до ступенек, он вдруг понял, что забыл книгу. Больше никаких чудес на завтрак. И вообще никакого завтрака, судя по опухающему языку. И хоть он не ел и не спал уже сутки, Лазло совсем не чувствовал голода или усталости, поэтому у него как раз хватило времени, чтобы привести себя в порядок перед началом смены. Он умыл лицо холодной водой, прополоскал рот и, скривившись, сплюнул кровь в раковину. Язык выглядел ужасно, голова пухла от пульсации и боли. За весь день он не проронил ни слова, и никто этого даже не заметил. Он боялся, что Тион его уволит, и морально готовился, но этого не случилось. Ничего не случилось. Никто не узнал, что он натворил тем утром. Никто не заметил отсутствия книги – кроме него, поскольку он очень по ней скучал.

Через три недели до Лазло дошли новости. В Великой библиотеке ожидали визита королевы. Первый визит с тех пор, как она учредила Хризопоэзиум, который, как оказалось, был удачным вложением.

Тион Ниро сотворил золото.

6. Бумага, чернила и годы

Совпадение?

На протяжении сотен лет алхимики пытались дистиллировать азот. Через три недели после визита Лазло в Хризопоэзиум Тиону Ниро это удалось. У Лазло было подозрение, но и только – до того момента, как он открыл дверь в свою комнату и обнаружил там Золотого крестника.

Сердца юноши пропустили удар. Его книги валялись на полу, страницы смялись, как сломанные крылья птиц. Одну книгу Тион держал в руках. Самую роскошную из коллекции Лазло, ее переплет был почти достоин красоваться в Павильоне раздумий. Он даже присыпал корешок остатками золотой стружки, которую собирал три года. «Невиданный город» – выведено на нем каллиграфическим почерком, которому он научился в аббатстве.

Книга с глухим стуком ударилась об пол, и сердца Лазло вздрогнули. Ему хотелось поднять ее, но он просто стоял на собственном пороге и смотрел на незваного гостя – такого собранного, элегантного и неуместного в этой крошечной тусклой комнате, как луч солнца в подвале.

– Кто-нибудь знает, что ты приходил в Хризопоэзиум? – спросил Тион.

Лазло медленно покачал головой.

– А насчет книги? Кто-нибудь еще о ней знает?

Вот оно. Не было никакого совпадения. Лазло оказался прав. Ключ к азоту – дух. Это даже забавно – не то, что истина крылась в сказке, а то, что величайший секретный ингредиент оказался столь распространенным, как телесная жидкость. Все это время ответ бежал по венам каждого жившего и умершего в поисках алхимика.

Если бы правда обнаружилась, любой с котелком и огнем мог бы созидать золото, проливая дух из своих жил или крадя его у других. Тогда бы оно обесценилось, а Золотой крестник не считался бы таким особенным. Лазло понял, что на кону. Тион хотел сохранить тайну азота любой ценой.

И этой ценой был Лазло.

Он подумал о том, чтобы солгать, но не придумал ничего, что могло бы его защитить. Парень снова нерешительно помотал головой, и ничто так не притягивало его внимание, как рука Тиона на рукояти меча.

Время замедлилось. Он наблюдал, как белеют костяшки рук Ниро, как удлиняется видимый кусочек стали, когда меч высунулся из ножен. Тот был слегка изогнут, как ребро. В свете сфер его зеркальная поверхность сверкнула золотом и металлом. Лазло встретился взглядом с Тионом. Увидел в них холодный расчет, пока Золотой крестник обдумывал, что доставит больше проблем: если он убьет его или рискнет оставить в живых?

Лазло догадался, к какому тот придет выводу. Пока он жив, в мире всегда будет кто-то, кто знает секрет, в то время как его убийство не доставит неприятностей. Тион мог оставить свой гравированный родовой меч в трупе Лазло, и его вернут ему чистеньким. Всю историю попросту замнут. Такие, как Ниро, могли делать что угодно с такими, как Лазло.

Но… он этого не сделал.

Юноша спрятал меч:

– Ты никогда об этом не расскажешь и не напишешь. Никто не должен знать. Ты меня понял?

– Да, – хрипло ответил Лазло.

– Поклянись, – приказал Тион, но затем покосился на книги на полу и внезапно изменил свое решение. – Хотя, если подумать, не надо клятв. – Его губы изогнулись в издевательской ухмылке. – Поклянись мне три раза.

Лазло пришел в недоумение. Тройная клятва? Это детское обещание из сказок, нарушение которого каралось проклятием, и над Лазло оно имело больше власти, чем любая клятва богами или королем.

– Клянусь, – произнес он, дрожа от холода близкой смерти. – Клянусь, – повторил с горящим лицом. – Клянусь.

Слова повторялись как заклинание, и они были последним, чем обменялись молодые люди в течение следующих четырех лет. До того судьбоносного дня, когда Золотой крестник лично подошел к справочному столу, чтобы потребовать книги Лазло.

«Полное собрание сочинений Лазло Стрэнджа».

Руки Лазло, держащие бланк запроса, тряслись. Эти книги – они все, что у него есть! Он создал их и любил как любую вещь, сделанную своими руками, но даже это не охватывало всех масштабов катастрофы. Это не просто коллекция заметок. В них хранилась его невозможная мечта – каждое открытие о Невиданном городе, каждый кусочек головоломки, вставший на место. Дело не просто в накоплении знаний, а в цели однажды… обойти невозможность. В том, чтобы как-то попасть туда, куда никогда не ступала нога чужака. В том, чтобы пересечь пустыню, увидеть сияющие купола собственными глазами и наконец узнать, что произошло с Невиданным городом.

Его книги – это семилетние записи его надежды. Даже прикосновение к ним придавало ему храбрости. А теперь они просто окажутся в руках Тиона Ниро?

– Зачем, ради всего святого, – спросил мастер Гирроккин, – Тиону Ниро понадобились твои книги?!

– Я не знаю, – растерянно ответил Лазло. – Просто так. Чтобы забрать их у меня.

Старик цокнул языком:

– Подобная мелочность ниже его достоинства.

– Вы так считаете? Что ж, тогда, наверное, он намерен прочесть их от корки до корки.

Слова прозвучали так сухо, что мастер Гирроккин догадался, что это сарказм. Подобный сценарий действительно выглядел глупо.

– Но зачем? – не отставал Гирроккин. – Зачем ему забирать их у тебя?

На это Лазло не мог ответить. Сам же он гадал о другом: почему сейчас, спустя четыре года? Он не нарушал обещания и никоим образом не навлекал на себя гнев Ниро.

– Потому что он может? – уныло предположил юноша.

Он оспаривал запрос. Как же иначе? Лазло пошел прямиком к мастеру над архивами, чтобы просить о защите. Эти книги – его, а не собственность библиотеки. Им всегда давали ясно понять, что знания библиотекарей недостойны термина «ученость». В таком случае, как же их могли забрать? Это несправедливо и противоречит всем правилам.

– Несправедливо? Вам стоило бы гордиться, молодой человек, – сказал ему мастер Вильерс. – Вашей работой заинтересовался Тион Ниро. Это один из величайших дней в вашей жизни!

Да уж, величайший – не то слово. На протяжении семи лет Лазло был «мечтателем Стрэнджем», а его книги считались «глупой писаниной». А теперь словно по мановению пальца они стали «работой» – одобренной и украденной в один день.

– Прошу вас, – тихо и страстно взмолился он. – Пожалуйста, не отдавайте ему мои книги.

И… их не отдали.

Они заставили сделать это Лазло.

– Не позорьтесь! – рявкнул Вильерс. – Я не позволю вам опозорить библиотеку. Он Золотой крестник, а не какой-то воришка в книгохранилище. Он вернет их, когда закончит свое исследование. А теперь уходите.

У Лазло не было выбора. Он положил книги в ящик и загрузил его в тележку, после чего повез ее из библиотеки, через главные ворота и вдоль длинной дороги, вьющейся вокруг Хребта Зосима. Юноша остановился и осмотрелся. Эдер сверкал под солнцем насыщенным бронзовым цветом, как глаза красивой девушки. Над ним расположился новый арочный дворец – такой же фантастический, как рисованный фон для спектакля о феях. Птицы кружили над рыбацкими доками, а на верхушке бледно-розового дворца Ниро развевался длинный золотой флаг. Лазло медленно добрался до двери. С глубокой неохотой позвонил в колокольчик. Вспомнил, как звонил в него четыре года назад, с «Чудесами на завтрак», зажатыми в руках. Больше он книгу не видел. Ждет ли та же участь собрание его сочинений?

Ему открыл дворецкий. Приказал Лазло оставить ящик, но тот отказался.

– Я должен встретиться с лордом Ниро, – сказал юноша, и когда Тион наконец предстал перед ним, просто спросил: – Почему?

– Почему? – Алхимик был в рубашке, но без алого галстука. Его меч висел на бедрах, а рука ненавязчиво покоилась на рукоятке. – Знаешь, я всегда хотел задать тебе тот же вопрос.

– Мне?

– Да. Почему, Стрэндж? Почему ты вверил его мне? – «Его»? Секрет и все, что за ним последовало. – Когда мог сохранить его для себя и стать кем-то значимым.

Правда – хоть ничто не могло убедить Ниро в нее поверить – заключалась в том, что Лазло попросту никогда не приходило в голову добиваться личной выгоды. В тот день у склепа ему все было ясно: перед его глазами предстала история о жадной королеве, злобном отце и войне на горизонте, но… это не его история. Это история Тиона. Забрать ее себе… было бы равносильно воровству. Вот настолько все просто.

– Я и есть кто-то значимый, – сказал он, кивая на ящик. – Вот кто я. – А затем добавил с тихим накалом: – Не забирайте их. Пожалуйста.

В эту короткую секунду с лица Тиона сошла маска настороженного беспристрастия, и Лазло увидел в нем что-то человеческое. Даже сожаление. Но затем оно исчезло.

– Помни о своем обещании, – предупредил Тион, закрывая дверь прямо перед носом Лазло.

Юноша вернулся к себе в комнату поздно вечером, стараясь как можно дольше задержаться на ужине. Дойдя до двери, снял с крючка сферу, помешкал, а затем повесил ее обратно. Глубоко вдохнув, вошел в комнату. Надеялся, что темнота облегчит его потерю, но лунного света как раз хватало, чтобы окунуть подоконник в мягкое сияние. Жестокая пустота. Комната смотрелась пустой и мертвой, как тело с вырезанным сердцем. Дышать стало трудно. Лазло осел на край кровати.

– Это всего лишь книги, – сказал он себе. – Всего лишь бумага и чернила.

Бумага, чернила и годы.

Бумага, чернила, годы и его мечта.

Он покачал головой. Мечта крылась в его разуме и душе. Тион мог украсть книги, но не ее.

Этим он себя и утешал в ту первую длинную ночь без своих книг, пока не мог заснуть, гадая, где же они и что с ними сделал Ниро. Он мог сжечь их или спрятать в сырой подвал. Возможно, прямо в эту секунду он вырывал из них страничку за страничкой, складывая из них птичек и одну за другой отправляя в полет со своего высокого окна.

Когда Лазло наконец-то заснул, ему приснилось, что его книги закопаны в земле, а трава, поросшая над ними, шептала «Плач, Плач», когда дул ветер, и все, кто ее слышал, чувствовали жжение слез в глазах.

Ни разу ему не пришло в голову, что Тион мог их читать. Что в такой роскошной, в отличие от его, комнате, с ногами, закинутыми на пуфик, и сферами по бокам молодой человек читал до глубокой ночи, пока слуги приносили ему чай, ужин и снова чай. Лазло определенно не представлял, что Ниро будет делать заметки лебединым пером и чернилами осьминога из инкрустированной чернильницы, которую пять сотен лет назад доставили из самого Плача. Его красивое лицо лишилось гримасы насмешки или злобы и стало сосредоточенным, живым и завороженным.

Что было куда хуже.

Потому что, если Лазло думал, что мечту нельзя украсть, то он недооценил Тиона Ниро.