Текст книги "Джейк"

Ли ГРИНВУД
ДЖЕЙК

Примечание автора

Вероятно, нет двух людей, которые сошлись бы во мнении относительно точных границ Техас Хилл Каунтри, но если вы доберетесь до холмов, среди которых берут начало реки Фрио, Сабинал, Гваделупа, Медина и Педерналес, то окажетесь в самом его центре, независимо от вашего представления о том, где он кончается.

Это край плодородных долин и каменистых склонов, древних виргинских дубов, кипарисов и кленов, кактусов, мескитовых деревьев и селитры. Летом многие реки можно перейти вброд или легко переправиться на другой берег, но после хорошего проливного дождя стремительно несущиеся грязные потоки пересекают дороги в тысяче мест.

Хилл Каунтри изобилует маленькими городками, населенными, по большей части, европейцами, выходцами из Германии, Польши и Чехии. Старинные здания возведены из кремового известкового туфа местного происхождения. Некоторые кварталы еще не утратили викторианского облика. Население многих городков типа Медины, Вандерпула и Рио Фрио насчитывает всего несколько сотен жителей.

Несмотря на вторжение цивилизации, основным занятием в Хилл Каунтри все еще остается скотоводство. Городки вроде Фредериксбурга и Керрвилля могут ублажать туристов или делать деньги на бизнесе. Но если вы завтракаете в ресторане О. С. Т. на Мейн-стрит в Бандере, вашими сотрапезниками будут ковбои, которые до сих пор, садясь за стол, не снимают шляпу.

Городок Утопия существует на самом деле, на реке Сабинал в Ювольд Каунтри. Всякое сходство с выдуманной мною фермерской общиной в Утопии, которую я поместил выше Педерналес Ривер в Гиллеспи Каунтри, является чистым совпадением.

Пролог

Техас, Хилл Каунтри, апрель 1866 г.

Джейк Максвелл настороженно смотрел, как группа фермеров приближается к лачуге, которую он называл домом. Одетые в черное, черноглазые и чернобородые, они сидели на своих мулах и казались стаей ворон. Рука Джейка непроизвольно потянулась к ружью, хотя он знал, что не воспользуется им. Они пришли без оружия. Защитой фермерам служили многочисленность и единый фронт, которым они всегда выступали.

Пока Джейк сражался с янки, поселенцы бесплатно получили лучшие участки земли его ранчо, прекрасные сенокосные луга вспахали под поля кукурузы и картофеля, вырубили деревья, летом дававшие коровам тень и защищавшие их от ветра зимой. Далеко не радуясь тому, что Джейк остался жив, они возмутились, когда он вернулся на землю, которой его семья владела в течение двадцати лет.

Теперь Джейку принадлежало всего несколько сотен акров из тысяч, которые были необходимы стаду. До войны никто не оспаривал его права на этот уголок Гиллеспи Каунтри. Сейчас же дюжина семей притязала на самое сердце его ранчо.

Фермеры не тратили время на церемонии.

– У нас тут иски о возмещении ущерба, который твои коровы нанесли нашим посевам, – сказал Ноа Ландесфарн.

– Они вытоптали всю мою кукурузу, – сказал другой.

– Я говорил вам, что нужно поставить изгороди, – возразил Джейк. – Нельзя ждать, что коровы станут есть сухую траву, когда могут найти нежные ростки кукурузы и пшеницы.

– Если кто-то должен поставить изгороди, так это ты, – заявил Ноа.

– Это большой расход, – вторил другой фермер. Джейк был единственным скотоводом-ковбоем в округе. Его забаллотировали на выборах. Положение не изменилось к лучшему, когда пришли те, кто занимался Реконструкцией Юга после гражданской войны. Они смотрели на его коров так же жадно, как эти фермеры.

– Это район скотоводства, – возразил Джейк. – Здесь вам никогда не добиться успеха в земледелии.

– У нас у каждого иск об убытках, – настаивал Ноа. – Тебе придется заплатить и представить гарантии на случай любых будущих убытков.

Он подал Джейку бумагу. При виде цифры глаза Максвелла округлились. Другие фермеры тоже подали свои бумаги. Общая сумма ошеломляла.

– Мы уже говорили с шерифом. Тебе дается месяц, чтобы расплатиться с нами и представить гарантии.

– Кому я должен их представить?

– Банку.

Единственный банк принадлежал фермерам.

– Что будет, если я не смогу достать денег?

– Мы возьмем плату скотом. Три доллара за голову. Столько стоит лонгхорн в Техасе.

Они стоили, по крайней мере, в десять раз больше в Сент-Луисе, может быть, еще дороже на золотых полях Колорадо.

– Вы понимаете, что ваши требования съедят почти все мое стадо?

– Что ж, не будет больше коров на моих полях. Джейк знал Руперта Рейзона. Молодой фермер даже не пытался скрыть свою ярость и ненависть. Гнев Джейка вырвался наружу.

– Черта с два я заплачу вам эти деньги! – он порвал листки на мелкие клочки и швырнул их по ветру. – Двадцать лет эта земля принадлежала Максвеллам и останется землей Максвеллов!

– Мы действуем по закону! – Ноа тоже был в ярости. – Шериф говорит, ты нанес нам ущерб. Ты не должен позволять своим коровам бродить повсюду. Если это не прекратится, мы будем стрелять в каждую корову, которую увидим на своих полях.

– Раньше я увижу всех вас в аду! – взорвался Джейк. – А теперь убирайтесь с моей земли, пока я не перестрелял вас!

Джейк не почувствовал облегчения, глядя вслед уходящим фермерам. Закон и время на их стороне. Придется собрать своих быков и отправить их на рынок. Но как, черт подери, он сможет сделать это один?

Глава 1

Май 1866 г.

Изабель Давенпорт присматривалась к восьмерым мальчикам-сиротам, едущим вместе с ней в фургоне. Они выглядели удивительно юными и невинными, однако были выдворены уже из семнадцати сиротских приютов и приемных домов. Четырех из них официально усыновили, но вернули обратно, потому что не могли справиться с ними. Один застрелил названного брата. Всем им пришлось бежать.

Изабель было жаль их, но временами мальчики просто пугали, казалось, они никого не любили, даже себя.

Это был их последний шанс. Если они потерпят неудачу, троих ждет тюрьма, а двух самых младших вернут в сиротский приют. Остальным придется самим позаботиться о себе. Изабель прожила в Техасе всего год, но знала – чтобы выжить, им придется воровать. Если это случится, большинство не доживут до своего совершеннолетия.

Используя собственные средства и время, Изабель нашла недавно организованную фермерскую общину в Хилл Каунтри, изъявившую желание принять сирот. Она надеялась, что вдали от городов и таких соблазнов, как виски, женщины и опасные хулиганы, всегда околачивающиеся возле салунов, мальчики вырастут настоящими ответственными мужчинами.

– Где мы остановимся на ночь? – спросил Брет Нолан.

Солнце садилось за горизонт. Парусиновый верх фургона был спущен, так что они могли наслаждаться весенним ветерком и видом расстилающейся вокруг местности.

Изабель не нравилось то, что она видела. Местность совсем не походила на Саванну. Насколько она могла судить, это пустыня с холмами и каньонами, и воды ровно столько, чтобы могла существовать редкая растительность. Трудно представить, как фермерам удается жить здесь.

– Прямо впереди скотоводческое ранчо, – сказала Изабель. – Надеюсь, хозяин приютит нас на ночь.

– Я, скорее, разбил бы лагерь с индейцами.

Брет был двенадцатилетним сыном аболициониста[1]1
  Аболиционист – сторонник уничтожения торговли рабами.


[Закрыть] из Бостона, который погиб, пытаясь помочь рабам. Брет ненавидел Техас и каждого техасца.

– Может быть, его работники уступят вам место в своем спальном бараке, – с надеждой сказала Изабель.

– Вряд ли у них есть спальный барак. Никто в Техасе понятия не имеет, как жить в доме.

Он все время старался задеть других мальчиков, но те чаще всего не обращали на него внимания. Брет же терпеть не мог, когда его игнорировали.

– Не знаю, кто хуже – индейцы, мексиканцы или техасцы.

– Довольно, – одернула Изабель.

– Что не так, мадам? – спросил Брет. – Вам не нравится правда?

– Даже если бы это было правдой, нехорошо так говорить.

– О, я забыл. Я не должен смеяться над низшими классами. Даже ирландцами.

Шон О'Райен ударил его кулаком.

Родители Шона умерли, когда ему исполнился год. Его послали жить к родственникам в Техас, но нигде малышу не были рады. Большую часть из его тринадцати лет Шона отфутболивали из одной семьи в другую, но он никому не позволял оскорблять ирландцев.

– Вы видели? – воскликнул Брет.

– Заткнись, или я заставлю тебя идти пешком, – пригрозил Мерсер Уильямс.

– Я не сделаю ни шага, – огрызнулся Брет. – И вам придется вернуться и взять меня.

Изабель прикусила губу, чтобы удержаться и в сотый раз не сказать Мерсеру, что его дело лишь обеспечить благополучное прибытие на место, что за сирот отвечает только она, так как эта поездка – ее идея. Мерсер настаивал, что он старший, и хотел приковать мальчиков к фургону, чтобы они не сбежали. Против воли, Изабель в конце концов согласилась забрать у ребят обувь. Если бы Брета заставили идти пешком, он до крови порезал бы ноги об острые камни и кактусы.

Фургон обогнул поросшую сушеницей и ивами излучину ручья, и глазам путников предстало ранчо «Броукен Секл». Оно состояло из убогой хижины, низкого строения, которое, по-видимому, служило спальным бараком, и двух коралей. Надежды Изабель на возможность провести ночь в кровати исчезли.

Она говорила себе, что не вправе ждать подобной роскоши, но первые шестнадцать лет жизни провела в привилегированном обществе Саванны. Никакие трудности последующих семи лет не смогли вычеркнуть из памяти воспитание или желание некоторой роскоши, быстро ставшее отдаленным и язвительным воспоминанием.

– Держу пари, там грязный пол, – заявил Брет.

– Это неважно, если он находится в грязной дыре, – возразил Пит Джерниган. – Кровати там прибиты к стене.

Девятилетний Пит был слишком мал, чтобы понимать, почему на Брета лучше не обращать внимания.

– Ты не будешь спать в кровати, – ухмыльнулся Нолан. – Никто не уступит свою кровать такому ничтожеству, как ты.

– Отстань от него, – приятное веснушчатое лицо Шона стало таким же красным, как и волосы. Его ирландский темперамент всегда готов был вырваться наружу.

– Непременно. Я никогда не любил играть с червями.

На этот раз Брету удалось увернуться от кулака Шона.

– Не похоже, чтобы в доме кто-то был, – подал голос Чет Аттмор с места возницы. – Хотите, я посмотрю?

Четырнадцатилетний Чет был самым надежным и физически развитым из сирот. Изабель не представляла, что бы делала без него и Люка, его тринадцатилетнего брата. Чет, казалось, инстинктивно находил лучшую дорогу. Люк оказался гением по части лошадей и снаряжения.

– Ни один не выйдет из фургона, пока я не разрешу, – сурово произнес Уильямс.

– Я поговорю с хозяином, – примирительно сказала Изабель.

Она не любила встречаться с незнакомыми людьми. С окончанием войны и началом Реконструкции у большинства техасцев испортился характер. Один взгляд на хорошо сшитое платье и украшенную цветами и лентами шляпу – и они сразу оценят ее как спесивую светскую даму.

Девушка выбралась из фургона. Кругом царила тишина, нарушаемая только звяканьем упряжи при взмахе лошадиного хвоста. Земля вокруг хижины, барака и коралей была безжизненной и голой. Нигде не виднелось ни колодца, ни насоса, ни цветов, ни огорода, ни признаков дойной коровы или цыплят. На окнах не висели занавески, двор не подметен. Ни веревки для белья, ни умывальника или кучи картошки. На террасе, разделяющей дом на две половины, не было даже стула.

Жилье выглядело заброшенным.

На мгновение Изабель испугалась, что обитателей ранчо уничтожили индейцы. Во время войны их набеги участились, до сих пор правительство Реконструкторов ничего не сделало, чтобы их остановить. Взбодрившись при виде четких следов сапог и лошадиных подков, она поднялась на крыльцо и постучала в дверь правой половины хижины. Ответа не было. Внутри не слышалось никакого движения. То же повторилось у другой двери.

– Посмотрите в бараке, – предложил Пит.

– Если хозяина нет, сомневаюсь, что вы найдете его работников в постели, – сказал Мерсер.

Барак также оказался пуст. Изабель не знала, что делать. Ей сказали, что от ранчо до тех фермеров, которые согласились взять мальчиков, нет больше никакого жилья. Кроме того, было слишком поздно продолжать путешествие.

Изабель устала от езды в фургоне. Ее мутило от жары, пыли и постоянной тряски. Напряжение пути действовало на нервы. В первые дни она еще пыталась наладить нормальные отношения между мальчиками, но успеха не имела. Они были слишком циничны, злы, недоверчивы.

– Мы все остановимся здесь, – решила Изабель. – Кто бы ни жил на ранчо, когда-нибудь он должен вернуться. Начинайте разбивать лагерь. Я думаю, хозяин не будет возражать, коль скоро мы будем держаться подальше от дома.

Мальчики молча ждали, пока Мерсер откроет сундук и выдаст им обувь. Еще в первый вечер Изабель распределила обязанности и установила определенный распорядок. Они придерживались его каждую ночь в течение двух недель путешествия.

Хоук, команч-полукровка, распрягал, поил и пас лошадей. Брет Нолан приносил воду и дрова. Мэтт Хаскинс и его брат Вилл готовили. Шон и Пит мыли посуду. Братья Аттмор, Чет и Люк, отдыхали, потому что весь день правили лошадьми.

Изабель пыталась вести разговоры за едой, но мальчики не любили говорить, потому что не доверяли друг другу. Две пары братьев держались особняком. Пит, угрюмый, но вспыльчивый, тянулся к Шону, ища защиты у крупного, чрезмерно вытянувшего ирландца. Брет и Хоук отказывались иметь дело с кем бы то ни было.

Изабель претило сидеть за столом молча. Они должны услышать звук человеческого голоса, даже если это только ее голос.

– Моя тетя всегда говорила – о человеке нужно судить по тому, как тот справляется с жизненными трудностями. Она считала, что Америка – прекрасное место для подобной проверки. Думаю, она бы решила, что в Техасе особенно легко отличить подлинник от подделки. Тетя также верила, что женщин нужно нежить и защищать. Не могу представить, что бы она стала делать, если бы вышла замуж за техасца. Как раз накануне своей смерти…

Изабель умолкла – мальчики не слушали ее, насторожившись.

– Что такое?

– Кто-то едет верхом, – ответил Хоук. – Белый человек. Лошадь подкована.

Теперь и Изабель услышала топот копыт – кто-то приближался стремительным галопом. Она заметила, что Мерсер, сидевший в некотором отдалении, поднял винтовку. Лица ребят выражали любопытство, скуку, враждебность, даже страх.

Всадник не придержал лошадь. На мгновение Изабель испугалась, что он налетит прямо на них. Мужчина подъехал так близко и вид у него был такой свирепый, что кое-кто из ребят вскочил на ноги.

– Кто вы, черт побери, и что делаете на моей земле? – рявкнул он. Возвышаясь в седле, всадник казался огромным и устрашающим.

– Позвольте мне объяснить, – заторопилась Изабель.

– Если он даст вам слово сказать, – пробормотал Чет Аттмор, нимало не встревоженный. Изабель удивлялась, где братья приобрели эту холодную уверенность в себе.

Лицо мужчины, казалось, смягчилось, когда он спешился. Может быть, увидев перед собой женщину, несколько успокоился. На лице отразилось замешательство, пока он разглядывал мальчиков.

На нем были потертые штаны, облегающие тело почти так же откровенно, как кожа. Закатанные рукава клетчатой рубашки обнажали большие сильные руки и могучие предплечья, поросшие темными волосами. Расстегнутый воротник открывал мощную шею и волосатую грудь. Широкополая, с низкой тульей, шляпа затеняла глаза. Каждый дюйм тела заявлял – это самый страшный зверь на земле, зрелый мужчина, уверенный в своей силе.

– Боже милостивый! – буркнул он. – Не говорите мне, что все они ваши, я этому не поверю. Вы слишком молоденькая и хорошенькая.

Губы Изабель шевельнулись, но она ничего не сказала, лишь почувствовала себя ужасно глупо. При виде мужчины она почти лишилась дара речи и едва стояла на ногах. Интуитивно понимая, что он представляет угрозу самому ее существу, девушка боролась с настойчивым желанием бежать. Это было просто нелепо. Изабель буквально онемела от удивления. Ей никогда не приходилось видеть такого мужчину.

Огромным усилием воли девушка заставила себя сосредоточиться на его словах. Хотя ни одна женщина не может быть недовольна тем, что ее назвали молоденькой и хорошенькой, не следовало говорить подобные вещи при мальчиках. Дисциплина и порядок превыше всего.

– Мое имя – Изабель Давенпорт, – как можно спокойнее сказала она. – Эти мальчики – сироты. Я сопровождаю их в новые дома.

– Ну и что вы делаете здесь? Это место не похоже на сиротский приют. Оно не похоже и на ранчо, однако это ранчо.

Изабель обнаружила, что ей трудно собраться с мыслями. Она никогда не сталкивалась с такой грубой, необузданной силой.

– Я надеялась, вы позволите остаться здесь на ночь. Когда мы не нашли никого в доме, то…

– Вы всегда останавливаетесь там, где нравится? – не дожидаясь ответа, он обошел группу, рассматривая каждого мальчика, как армейский капитан, инспектирующий свой отряд.

Восьмилетний Вилл Хаскинс придвинулся поближе к Мэтту, своему брату, но остальные не пошевелились. Шляпа мужчины лишала Изабель возможности прочесть что-нибудь в его глазах, но по выражению нижней части лица могла заключить – ему не нравилось то, что он видел.

– Какого черта вам нужно в этой компании? – он обернулся к Изабель. – Хорошо, что у вашего мужа ружье. У этого парня такой вид, словно он способен вырезать и съесть ваше сердце.

Мужчина разглядывал Хоука. Тот ответил ему таким же взглядом, черные глаза были холодны и спокойны, тонкое коричневое тело балансировало на босых ступнях.

– Я не замужем, – произнесла Изабель, как она надеялась, своим самым надменным тоном. – Мистер Уильямс – наш охранник. Мальчики должны попасть к фермерам, живущим на расстоянии меньше чем в день пути отсюда.

Поведение мужчины мгновенно изменилось. Он надвинулся на Изабель, лицо выражало угрозу.

– Предупреждаю сразу, – прорычал он, тыча в нее пальцем. – Я пристрелю первого, кто тронет моих коров.

Мужчина казался достаточно разгневанным, и Изабель испугалась. Она не могла вообразить, почему кому-то захочется трогать его коров – лонгхорны были большими, грязными животными с отвратительным нравом. Она скорее дотронется до аллигатора.

– Мы просто хотели остановиться на ночь и уйти утром, – девушка говорила спокойно, надеясь смягчить его гнев. – Конечно, мы оставим это место таким же, каким нашли его.

– Я надеялся, что вы оставите его чуть в лучшем состоянии.

Она не могла понять этого человека. Казалось, он одинаково готов и выгнать их, и посмеяться над ними. Ни то, ни другое отношение не казалось привлекательным.

Спускающиеся на воротник волосы мужчины все еще раздражали ее, рождая не известное ранее чувство где-то глубоко внутри, но понемногу Изабель приходила в себя.

– В ответ на ваше гостеприимство мы приглашаем вас поужинать с нами. Наша пища незатейлива, но – добро пожаловать.

Мужчина мгновенно утратил всю свою воинственность.

– Мадам, все будет затейливым в сравнении с тем, что готовлю я.

Если своей приветливостью она рассчитывала показать, как он груб, то напрасно тратила время. Мужчина взял пустую тарелку, положил себе еды из котелка и сел, быстро запихивая в рот большие порции бобов и жареного бекона.

– У вас есть кофе? – умудрился спросить он с полным ртом.

Изабель хотела объяснить, что она думает о людях, которые сами себе накладывают из котелка, садятся, когда женщина стоит, разговаривают с полным ртом, но сомневалась, что он поймет, о чем речь.

– Я не привыкла подавать кофе человеку, имени которого не знаю, – Изабель была раздражена его полным неумением вести себя и считаться с ней.

– Полезная привычка, которой стоит следовать. В итоге это убережет вас от многих неприятностей.

– Благодарю, но ваше одобрение не обязательно. А теперь, если вы соблаговолите назвать свое имя, я представлю вас мальчикам.

– Мне нет нужды представляться кучке мерзавцев, которых вряд ли увижу еще раз. Но, если вам станет легче, назову свое имя. Вам, должно быть, уже сообщили его, когда объясняли, как сюда добраться.

– Да, сообщили, но джентльмен всегда называет себя.

Он перестал жевать и окинул девушку негодующим взглядом.

– Один из этих разговор-за-чашкой-чая-и-вышивки-кружева? Интересно, какого черта вам здесь нужно? Для такой воспитанности здесь, должно быть, ад. Ну ладно, хоть вам это и совершенно ни к чему, меня зовут Джейк Максвелл. Мне принадлежит «Броукен Секл», вернее, то, что оставили проклятые хапуги-фермеры. Вы можете остаться на ночь, но рано утром должны убраться. Я не намерен дать повод этим ворам и ублюдкам еще раз ступить на мою землю.

Фонтанирующий проклятиями гнев пугал Изабель. Джейк поставил тарелку и встал.

– Думаю, мне лучше самому налить кофе. Вы, похоже, немного медлительны.

Изабель вздрогнула, смущенная.

– Простите. Я забыла.

Она не понимала, почему чувствует себя обязанной налить ему кофе и подать. Насколько девушка могла судить, Максвелл просто создан для того, чтобы быть ковбоем. Нрав у него в точности как у дикого быка.

– Осторожно, горячий, – она протянула кофе.

– Надеюсь. Это все, что о нем можно сказать. Джейк смотрел на кофе так, словно ждал, что из чашки выползет тарантул.

– Разве не принято попробовать кофе, прежде чем пренебрежительно отзываться о его вкусе?

– Не в том случае, когда он такой жидкий.

Изабель отметила, что это не помешало Максвеллу выпить кофе и протянуть чашку за новой порцией.

– Жажда, – все, что он счел нужным сказать. Она могла бы поклясться, что видит насмешку в его глазах.

– Будет лучше, если вы будете класть побольше кофе, – сказал Джейк, допив вторую чашку. – И не выбрасывайте гущу, пока не используете ее три-четыре раза.

– Я никогда не использую гущу даже второй раз! Тетя, скорее всего, вообще обошлась бы без кофе, чем сделала бы что-нибудь столь ужасное.

– В новой гуще нет никакой крепости. Максвелл поставил чашку на землю рядом с тарелкой.

– Ну, теперь, когда я знаю, что вы не удерете с моими бесценными сокровищами, я поехал.

– Вы ночуете не здесь?

– Я живу в лагере. Вы можете спать в хижине. Кровать невелика, но это лучше, чем земля.

– Благодарю, я буду спать в фургоне.

– Вы уверены? Стыдно, что кровать будет пустовать.

– Уверена.

Снова Изабель остро осознала его мускулистые предплечья, заросли волос на груди, ощущение едва сдерживаемой силы. Было не по себе от одной мысли о том, чтобы спать в кровати Джейка Максвелла. Одно дело разбить лагерь на его ранчо, и совсем другое – позволить своему телу коснуться тех же простыней, которых касалось его тело.

– Тогда пусть кто-нибудь из ребят спит в ней. Они могут разыграть кровать в карты.

– Не одобряю игру.

– Я тоже, но ведь жизнь – игра, разве нет? Если посмотреть на нее с такой точки зрения, то бросить карты за одну ночь в кровати покажется не таким уж страшным грехом.

Изабель не нашлась, что ответить. Джейк сел на лошадь и ускакал, не добавив больше ни слова.

Он едва успел скрыться в темноте, как Пит сказал:

– У меня есть карты, – его глаза взволнованно блестели. – Бросим по одной.

Остальные мальчики согласились.

– Они, наверное, крапленые, – засомневался Брет.

Не обращая на него внимания, Пит обратился к Изабель:

– Снимите нам.

– Я не умею. Моя тетя не позволяла держать в доме карты.

Пит недоверчиво уставился на нее.

Хоук не унизился до претензий на кровать, но остальные были взволнованы шансом. Выиграл Пит.

– Вы думаете, этот коротышка знает, что с ней делать? – спросил Брет. – Он, наверное, привык спать на полу.

– Завтра будет важный день, – Изабель не обратила внимания на Брета, надеясь, что Пит сделает то же самое. – Вы должны встать пораньше, умыться, вымыть голову и надеть чистую одежду. Нужно произвести хорошее впечатление на фермеров. Они станут вашей семьей.

– Вы хотите сказать, мы будем их рабами, – усмехнулся Брет.

– Ты должен следить за своим языком. Никто не хочет слышать, как его характер или добрые намерения критикуют с утра до вечера.

– Ни у кого нет добрых намерений по отношению к сироте-янки.

– Место твоего рождения не определяет характер, – возразила Изабель.

– Черта с два не определяет. Вы – южанка, леди с головы до ног. Этот ковбой, хозяин ранчо, такая же дрянь, как команчи, у которых он украл эту землю. И любой из этих парней скажет вам, что я всего лишь подонок-янки и никогда не стану никем другим.

Изабель не спорила с Бретом – это бессмысленно.

Позднее, устроившись в своей постели в фургоне, девушка поймала себя на мысли о Джейке Максвелле. Хотела бы она знать, как мог человек жить здесь в одиночку. Невозможно, чтобы он один присматривал за тысячами коров. Конечно, в лагере должны быть помощники, по крайней мере, жена и семья.

И все-таки Изабель была уверена – Джейк одинок. Просто чувствовала это. Она сама слишком долго была одинока, чтобы не заметить признаков – настороженность, бегающий взгляд, тоска, идущая от сознания, что никто не пожалеет, если вы вдруг исчезнете с лица земли.

Это чувствовалось и в мальчиках. Ужасно видеть такое в столь юных существах, но Изабель не думала, что для мужчины это легче.

По крайней мере, ей совсем нелегко.

Что-то в Джейке произвело на Изабель огромное впечатление. Конечно, он совсем не похож на ее жениха. Чарльз красив, очарователен, настоящий джентльмен. Однако из-за него никогда ее пульс не бился учащенно, тело не ощущало слабости, а разум не изменял.

Все еще оставалось ощущение присутствия Джейка. Изабель даже пыталась представить, что она почувствовала бы при прикосновении его сильных рук. Ей приходилось видеть силу, грубость, но никогда в таком сочетании. Рядом с Максвеллом ее жених казался мальчишкой.

В Джейке Максвелле ничего мальчишеского не было.