Текст книги "Сквозь века. Первая часть. Занятие «не хуже других»"

– Молчи. А у тебя право было? Теперь мне всё равно, есть ли право у меня. – Рыжего Чёрта всё равно раздевали, осторожно – но быстро: – Ещё раны есть? Что на спине? Да молчи же ты. Все силы истратишь.

Харрада не дался бы, если б мог – но ничего он уже не мог – только ругаться, да и то плохо получалось.

Так с Рыжим Чёртом и справились. Легко. И всего лишь вдвоём.

Да только радости эта победа Мигелю не принесла.

А Михаэль знал, что не принесёт, он просил:

– Не надо…

Попытку сопротивления Мигель истолковал по-своему:

– Не бойтесь, дон Михаэль: я понимаю в этом. Руки за голову. Ренато, помоги своему сеньору. Терпите. До сих пор у Вас получалось.

Но когда глянул на рану внимательней – ему сделалось не до шуток. А когда закончил осмотр и выпрямился, лицо его было белым, как полотно:

– Это я виноват.

– Брось, не присваивай, – хрипло усмехнулся Харрада. – Всё я решал.

– Но как же Вы!..

Повисла тяжёлая тишина. И лекарь не ошибся, и время упущено. На Мареса было больно смотреть. Рыжий Чёрт подбодрил его издёвкой.

– Что, не привык за пять лет? Говорил – не смотри. Не знал бы – и хорошо. Нет, надо ему… Сейчас хоть уйди… Слишком ты… нежный. Чёрт! Не ждал я от тебя… такой… чувствительности.

Мигель смотрел на Рыжего Чёрта и видел, что осталось тому – час, может – два. Что сделать ничего нельзя. Смерть неизбежна, и лёгкой она не будет – и что Михаэль всё это знает. Шанс, который он имел, не был велик, но всё же это был шанс. Харрада прекрасно знал, на что идёт, отдавая свои два часа. Последние два часа, в которые мог ещё помочь себе.

– Нельзя было мне уходить.

– Ты не уходил, Гарсиа. Это не твоё решение. Я сам всё решил. И сам всё сделал. И тебя – заставил. Без выбора.

– За что? – спросил Мигель очень тихо. – Зачем ты сделал это со мной?

– Простая математика, – объяснил Харрада: – Глупо двоим пропадать. Хватит одного.

Не надо пропадать двоим… Слова резанули чёрным ужасом, неизбывным, холодным, древним… За простой этой математикой – лучше один – стояло что-то слишком страшное, слишком неправильное и – слишком знакомое. Словно вновь повторялось что-то… непоправимое. Горе, давнее, как этот мир.

Дона Мигеля затрясло. Он совершенно потерялся. Ровно на одну секунду на его лице промелькнуло выражение крайнего ужаса – но он сразу же овладел собой, подобрался:

– Этого не будет, – сказал, как приказ отдал. На лице – никаких эмоций. Бесстрастен, уверен в себе. Владеет собой и абсолютно владеет ситуацией. Как велел – так и будет. Ни тени растерянности, неуверенности.

Но Харрада снова успел увидеть всё – и растерянность, и смятение – всё. А Гарсиа-то ещё впечатлительнее, чем ему показалось… Да что он такого сказал? Ничего такого он не сказал, правильно всё. Логично. Ему вдруг пришло в голову – а хотел бы он сам оказаться по ту сторону этой логики: на месте Мигеля? Чтобы за него вступился кто-то и… Не получилось представить: никогда за него никто не вступался. Он сам – да, а за него – нет. Не требовалось. Вот разве Чинк.

Михаэль улыбнулся через силу и, наверное, впервые в жизни произнёс:

– Прости, лейтенант. Не то что-то я сделал. Прости. Я не подумал.

– Молчи. Тебе же трудно говорить.

– Да нет, не очень. – соврал Михаэль (вот извиняться – это уж точно потрудней, – не сказал он вслух). – Ушёл бы ты… Обоим бы легче.

– Как ты ещё держишься?! Молчи, я и так уже понял, что ты упрям. Можешь больше не доказывать. Береги силы: они тебе понадобятся. Всё хорошо. Всё поправимо. Я знаю, что делать.

Вода на походной печке уже вскипела. Лейтенант осмотрел вина, выбрал подходящее. Он не мог поверить, что делает это. Пять лет страха, липкого страха, до дрожи, до тошноты… Пять лет ночных кошмаров. Пять лет осторожности. И вот где она – вся эта его осторожность. Вот оно – начало кошмара наяву. Дон Мигель Гарсиа знал, что безусловно губит себя. Но почему-то это перестало иметь значение. Всё перестало иметь значение. Решение принято:

– Я не отпущу тебя.

Ренато он услал: за водой. Смешал в нужной пропорции вино с кипятком, повернул камень на перстне и высыпал в бокал несколько бордово-красных крупинок – те мгновенно растворились. Посмотрел на Харраду очень внимательно – прикинул вес, а также тяжесть состояния – и добавил туда же оставшиеся. Разорвал платок, смочил в снадобье и, свернув, осторожно затолкнул прямо в рану, глубоко:

– Держись, сейчас станет лучше. Ты только пожалуйста держись.

Снадобье прожгло не хуже железа.

Рыжий Чёрт стерпел, сумел не заорать. Даже не застонал. Но потерял на этом последние силы.

– Держись. Всё будет хорошо, – доносилось до него словно из другого мира: – Всё поправимо. Всё хорошо. Теперь пей.

Но он не совсем ещё впал в одурь:

– Нет.

– Да почему, чёрт возьми!

– Нет… Мне… нельзя… – голос уже едва повиновался: – Нельзя – пить.

– A-а! «Коновал» сказал? А ты поверил. Пей, доверься мне. Пей.

Харрада чувствовал, что проваливается. Жизнь свивалась в тугой смерч и уходила. Он вдруг так ясно увидел, каким же он был ослом, всю ночь. Так изводил себя, и напрасно: пить-то – можно!!!

– Михаэль! То, что ты для меня сделал!.. – говорил Мигель. – Знаешь, у меня ведь нет друзей. И не было никогда – только я об этом не знал. А теперь, когда друг у меня есть – я опять об этом не знал. Держись, солдат. Держись, брат. Пей. Пей, даже если это будет стоить мне жизни. Мне теперь всё равно.

От микстуры исходил терпкий бальзамический запах, на вкус – огонь. Михаэль припал к кружке, вцепился так, что отнять невозможно, даже уже пустую. Всё равно, что пить – хоть огонь – только пить.

Того, что говорил Гарсиа, он не понимал, да едва ли и слышал. Он понимал только, что пить – можно. Весь мир для него был сейчас в этих трёх глотках, ничто больше не существовало.

– Ну и натерпелся же ты, – прокомментировал Гарсиа. – Как выдержал? Я б так не смог.

Рыжий Чёрт с безумным видом, задыхаясь, дрожащими руками продолжал цепляться за опустевшую кружку. Хоть глоток ещё! Ещё хоть каплю… По телу быстро ползло тепло, в глазах прояснялось. Внутри всё словно онемело, и боль ушла. Слабость отступала. Михаэль опомнился и кружку отдал: иссушающая жажда тоже куда-то делась.

Он чувствовал себя почти здоровым и вполне сильным. Выздоровел?! Так не бывает! Изумлению его не было предела. Ни боли, ни слабости, ни жажды, ни дурноты… Здоров! Сидит: сам сел…

– Колдовство? Вот чёрт, – пожалел он, – не знал я, что ты такое можешь.

– Да? И что? – Мигель сосредоточенно сжимал пальцы у него на запястье.

– Надо было сразу тебе всё рассказать. И вместе идти. Отправил, дурак, одного против четверых.

Дон Мигель смотрел на него с совершенно непередаваемым выражением:

– Невероятно… Не могу я понять, что ты за человек, Харрада, но по-моему, ты мне друг. А я и не знал… Я тоже Вам друг, дон Михаэль, если Вы не против.

– Это честь для меня! – Михаэль спокойно смотрел в глаза невероятному человеку, взгляда которого никто не выносит дольше одной-двух секунд.

– И для меня – честь.

Они скрепили договор дружбы рукопожатием, и Рыжий Чёрт великодушно объявил:

– Ладно, прощаю, – и пояснил: – что раздел меня. Гарсиа изумлённо поднял брови, потом взял реванш:

– Ладно. И я прощаю: что ты говорил мне при этом. Михаэль, вспомнив, залился краской. Мигель снова вручил ему волшебное питьё: следующая порция, ещё три глотка. И снова заметный прилив сил. Харрада вернул пустую кружку:

– Что это? Колдовство!

– Конечно нет, – Мигель ещё раз проверил больному пульс: – средство быстрой помощи, очень сильное. Из Тибета, из монастыря. Секретное, понимаешь?

– Там что – тоже монастыри?

– Не такие, как здесь. Расскажу, после.

Теперь раненый должен был спать и не тратить силы. Он получил новый шанс. А Мигель очень спешил по делам.

Хотел было послать слугу, но подумал и решил, что поедет сам.

– Дождитесь меня, – сказал он Михаэлю очень серьёзно.

– Ладно, не сбегу. – Харрада снова сел. – Дон Мигель!

– Да, я здесь, – он бегом вернулся от двери и спросил с тревогой: – Что?

– Это правда, что Вы знаете слово для лошадей?

– ……Что?!.. Какое?… Слово… Вы неподражаемы.

Ложитесь и обещайте больше не разговаривать, постарайтесь поспать. Я скоро вернусь, – и Марес вышел, тихонько посмеиваясь.

3. Сатториус

Ренато, как велел дон Мигель, тормошил хозяина. Тот, не просыпаясь, пил выдаваемые три глотка – и спал себе дальше. Ему снилась степь, пёстрая змея, которая очень ему нравилась; шумный Коринф, красивый фонтан, похожий на дикий водопад и на кусочек свободы; горячие камни мостовой под ногами, кувшин на плече; океан, скованный вековыми льдами, и заснеженные горы… Словом, всё то, чего он никогда не видал.

Разбудило его энергичное похлопывание по плечу:

– Просыпайся, просыпайся, малыш! Просыпайся, к тебе доктор пришёл. Доктор будет тебя лечить.

Великан хотел было спросонок потянуться, по обыкновению, – но вспомнил, что ранен. Именно что вспомнил: сами-то раны не напоминали, как нет их. Чудеса.

– Кто Вы? – склонившегося над ним человека он видел впервые.

– Я и есть доктор, – отвечал тот.

Длинные, до плеч серебряные локоны. Резкие, но правильные черты: тонкие губы, тонкий орлиный нос, прямые брови – белые и густые. Интересное лицо, необычное. Глубокие морщины на щеках. Серые ясные глаза, лучистый взгляд. Старик внушал спокойствие и доверие. Михаэль слышал о нём: доктор Сатториус, местный. В отличие от большинства современных медиков, он – из благородных, даже титул имеет. Барон. Как хирург не имеет себе равных: врач от Бога. Именно у него лечится элита. Говорят, к нему обращался сам полковник де Сарсо.

Чудеса продолжались. Лучший врач, какого только возможно найти.

– Очень болит?

– Нет, – Михаэль дивился тому, как звучит голос: чисто и сильно – словом, нормально. Точно колдовство. – А Вы немец: у Вас акцент.

Врач внимательно и быстро проводил беглый осмотр: глянул под веко, пощупал лоб, измерил пульс…

– Да, правда, – отвечал он рассеянно, – я немец – но слышат это далеко не все. Ты ведь умеешь хранить секреты? Так вот: я – местный. Понял? – Он отвернул одеяло. Новая повязка осталась совершенно чистой: волшебное средство надёжно «запечатало» рану. Харрада хотел сесть. – Лежи-лежи, мой мальчик, вставать не нужно. Ты, я вижу, чувствуешь себя совсем неплохо? – Барон обернулся к стоящему за спиной Мигелю:

– Тот самый Ваш друг?

– Ага. Моя нянечка.

– Какой великолепный экземпляр! Ничего подобного не видал. Вы хотите сказать, что это из-за него мы так спешили, что я чуть не умер? Напрасно, коллега, напрасно. Судя по его состоянию, время вполне ждёт.

– Не ждёт, барон, Вы не видели раны. Ему куда хуже, чем он показывает, он и меня сперва одурачил. А состояние, – Мигель указал на опустевший перстень: – вот его состояние.

Врач охнул: информация сразила наповал:

– Но как же Вы?!.. Вы хоть понимаете!..

Гарсиа отвечал очень странно, и взгляд его был твёрд и ясен:

– Плата не важна.

– Ого! С каких это пор?

– Не медлите, не медлите, доктор! Посмотрите скорее, что можно сделать, пока он в силах это перенести. И пока средство может действовать.[9]9
  Чтобы действие эликсира развернулось в полной мере, на пути тока естественных энергий не должно быть препон. То есть, если пули не извлечь, исцеления не будет. Так, временное облегчение. Перед концом.


[Закрыть]

– Ну что ж, малыш, – лекарь вернулся к Михаэлю. – Давай, наконец, разберёмся с твоей раной – да и успокоим твоего друга? А то он у нас совсем извёлся, да и меня совсем извёл. Я уверен, что внутри у тебя всё цело, но надо же в этом и убедиться! Ну как, согласен?

Великан чуть не рассмеялся. Его забавляли манеры хирурга. Стало легко и спокойно; он почему-то доверял старому немцу.

– Давай-ка посмотрим, что там у тебя. Ох, какая мускулатура. Вот это рельеф! Просто редкостный рельеф.

Зубы заговаривает, понял Рыжий Чёрт. Смешно. Старик велел ему руки хорошенько сцепить под головой – чтобы сам себя «держал», переплетя пальцы в «замок» и придавив «замок» затылком. Совершенно излишняя мера: не стал бы Харрада позориться – хватать врача за руки. Что бы ни делал лекарь, где бы и как сильно ни нажимал, раненый отвечал только:

– Нет, не больно.

Рыжий Чёрт стыдился не то что пожаловаться на боль, он считал, что уронит своё достоинство, даже просто испытав страдание. Мужчина, воин не должен чувствовать боль от ран. Ещё и признаться самому?! Посмешище из себя делать? По счастью, эликсир притуплял «не те» ощущения.

Дон Мигель с напряжением следил за манипуляциями седого хирурга. Ему не было смешно. Он тревожился, очень. Сопереживал по-настоящему, словно чувствовал ту же боль. Точно, как сам Михаэль, когда шили его Чинка.

Это чего-нибудь да стоило? Рыжий Чёрт это оценил. Уж теперь-то он за Гарсию – горой.

Лекарь сказал:

– Я не понимаю, что мы ищем. Вы видите: совершенно никакой реакции. Похоже, пули всё-таки извлечены.

– Нет. Он терпит.

– Невозможно.

– Я вижу: он терпит. Он вздрагивал.

– И только? Хорошо. – Сатториус повернулся к больному. – Сынок, зачем ты скрываешь?

– Я не скрываю. Мне не больно.

– Ну вот видите! Дон Мигель, Вы уверены, что пули не извлечены? Не хотелось бы зря резать: вызовите и допросите хирурга, который здесь был.

Но Мигель с Михаэлем в один голос сказали: «Нет!» А Мигель добавил:

– Разговор у меня с ним будет другой, чуть позже. – Он подозвал Ренато:

– Ты разумный малый.

И «разумный малый» на радостях, что удостоился, вдохновенно залился соловьём: как притащил хозяина из лесу, и сбегал за полковым лекарем, и полковой лекарь быстро нашёл «ковырялкой» первую пулю. А потом час возился со второй и всё злился, что никак не найдёт, а хозяин всё был, как мёртвый. Потом лекарь отдохнул и хотел ещё поковырять, а тут хозяин как раз очнулся и как начал кричать: Мне надо идти, время, время, где мои сапоги!

Харрада побагровел:

– Заткнись, скотина! Кто тебя за язык тянет?!

– Тише, Михаэль, пусть доскажет. Говори, голубчик, не бойся.

Слуга опасливо покосился на своего господина и отодвинулся за спину Гарсии:

– А лекарь-то так и убежал без инструментов – хозяин его чуть-чуть табуреткой не пришиб, самую малость промахнулся. И послал меня за Вами, господин. А потом опять за лекарем. А лекарь сказал, что хозяин бешеный, и надо его закопать, поглубже.

Мигель с трудом сдержал ярость:

– Так ты всё знал. Почему же ты, каналья, не рассказал мне всё это раньше? Сразу почему не сказал?!

Не получилось выслужиться. Слуга готов был под койку залезть, под табуреткой уместиться, лишь бы спрятаться от гнева обоих господ:

– Я побоялся, – пролепетал он, пятясь к двери: – мне хозяин не велел. Он бы меня убил.

– Доберусь я до тебя, – прошипел Харрада. – Трепло.

Старый врач вернулся к больному:

– Да ты озорной? – глаза его смеялись. – Меня, надеюсь, не станешь прогонять табуреткой? Тогда займёмся делом? Убирай руки.

Но и повторный, ещё более внимательный, осмотр картины не прояснял. Лучший, какого только можно найти, хирург был совершенно сбит с толку:

– Почему молчишь? Неужели совсем не больно?

– Нет.

– А так? – и снова осторожно надавил на живот: – Тоже ничего?

– Нет.

– А так? – и резко убрал руку. Всего лишь. Но простой этот фокус оказался ещё хуже выстрела. Михаэля чуть не подбросило под потолок, из глаз полились слёзы. Он весь покрылся потом, но только крепче стиснул зубы, стараясь унять дрожь и выровнять дыхание.

– Я же Вас просил! – вскрикнул Мигель: – Я говорил Вам!

– Тише, тише, маленький, держись, сейчас это пройдёт. Неужели так больно?

– Нет! – прорычал «маленький». – Предупреждать надо! – Ему было ужасно стыдно за свою слабость. Чёрт, и Гарсию напугал. Снова перед глазами всё плыло.

– Извини, сынок, извини, я сам не ожидал, – врач держал руку у него на запястье. – Дон Мигель, Вы видели? Дело-то, оказывается, плохо, чтобы не сказать ещё хуже. Он действительно терпел. Бедный мальчик.

Но «мальчик» уже вполне овладел собой:

– Не смейте. И никакой я Вам не бедный! И жалость Ваша мне не нужна. Делайте своё дело или уходите!

– А всё-таки ты на меня обиделся. Прости, сынок, я же не хотел. Прости старика.

– Не обиделся я. Жалеть меня не надо. Не люблю я это.

– Хорошо-хорошо, – быстро согласился старик, – больше не буду. Ну и норов у тебя. – Старый врач отёр ему испарину и теперь тихонько гладил по непокорным рыжим кудрям, словно успокаивал ребёнка. Тихий голос, казалось, гипнотизировал: – Доктору нужно говорить всё. Игры в железных рыцарей – это сейчас немножко невовремя. Мужество – хорошая штука, когда оно кстати, сынок. Я ведь только хочу, чтобы ты немножко мне помог, а ты капризничаешь. Того гляди, табуретку схватишь, гонять меня начнёшь. Не начнёшь? Ну вот и улыбнулся. Вот и молодец. Ну что, не будешь больше скрытничать? Станешь мне помогать – покажешь, где сильнее болит?

На упрямого «железного рыцаря» снизошло умиротворение. Он почти сдался – и тут встретился взглядом с другом. Лицо дона Мигеля сохраняло, как всегда, суровое, даже жёсткое выражение – но он был так бледен, что Михаэль испугался.

– Нигде не болит, – поспешил он заверить. Суровый лейтенант совсем побелел, даже губы у него стали серыми:

– Что ж ты делаешь!..

Харрада быстро притянул врача к себе и зашептал ему в самое ухо:

– Посмотрите скорее на Мигеля. На нём лица нет, он упадёт сейчас. Сделайте что-нибудь, скорее, ему же плохо!

Сатториус внимательно посмотрел на одного, на другого…

– Вот оно что. Мне бы самому догадаться.

Марес не расслышал их разговор:

– Доктор, что он сказал?

– Давайте-ка отойдём, коллега, на два слова. Сядьте. Выпейте это. Вам, кажется, нехорошо?

– При чём здесь я, – взвился Гарсиа: – Вы снова теряете время! Он слабеет, я же вижу, действие эликсира скоро закончится и перейдёт в фазу реакции, а Вы до сих пор ничего не сделали!

– Именно это я и хотел сказать. Есть у Вас ещё такой препарат?

Мигель покачал головой:

– Вы знаете.

Истрачено всё. А хоть и осталось бы – добавлять всё равно нельзя. Харрада и так получил слишком много. Да, Сатториус знал.[10]10
  Эликсир под поэтическим названием «кровь дракона» никакого отношения к драконам не имеет. Но содержит в своём составе, помимо минеральных и животных компонентов: выгонку арники, аконитов, мандрагоры, белладонны… Кое-чего ещё. Очень небезобидные вещества.


[Закрыть] И не за тем спрашивал:

– Нам потребуется средство, способное как-то смягчить, отсрочить реакцию. Найдётся у Вас что-нибудь такое, подходящее?

– Не с собой.

– Так съездите поскорее. А я пока закончу осмотр.

– Нет! – отрезал Гарсиа: – Я не оставлю его. Пошлю Ренато с запиской, мой Лукас всё привезёт.

– Нет, Вы сходите сами, – сменил тон старик: – Проветритесь немного, это пойдёт на пользу вам обоим.

Марес был ошарашен:

– Что это значит?!

– Не понимаете. – Хирург тащил его к двери: – Ваш друг старается пощадить Ваши чувства. Я ничего от него не добьюсь, пока Вы здесь. Идите и будьте спокойны – я хочу его вылечить не меньше Вашего. Мы сумеем договориться.

И не особенно спешите – не загоните ещё и мою лошадь, обе и так еле дышат.

Дон Мигель шагнул было к другу. Старик не пустил:

– Идите-идите, нечего с ним прощаться. Умирать он пока не собирается, – с тем и вытолкал. Снова сел возле раненого: – Ну, доволен? Теперь, надеюсь, упрямству конец?

Харрада набычился, он не был доволен. Он был зол:

– Зачем Вы с ним так!

Врач только руками развёл:

– Ну на тебя просто не угодишь. Нет у нас времени на сантименты, нет! Ты хоть понимаешь, сынок, на краю чего находишься?

– Не маленький, – буркнул Рыжий Чёрт. Всё он уже понял. Старик смягчился:

– Ну, для меня-то – маленький, да и оба вы – маленькие совсем. Ты как? Ещё один осмотр выдержишь? Четвертью часа мы с тобой располагаем точно.

– Не надо. – Он ткнул себя в поясницу: – Здесь. Это ускорит дело?

– Господи! Насквозь. А я тебя так мял. Бедный мальчик, – врач сокрушённо покачал головой. «Мальчик» раздул ноздри и сверкнул глазами. – Не буду, не буду! Сорвалось. Давай проверим. Убирай руки.

Менее чем через минуту старик знал точно, где остановилась пуля. Сказал, извлечь её теперь не составит труда. Разрежем – и дело с концом. Нужно ждать Мареса:

– Отдохни пока.

– Незачем мне отдыхать, – возразил Харрада: – делайте сейчас, сами.

– Нет. – Лекарь накрыл его одеялом, давая понять, что вопрос закрыт, и это не обсуждается, занялся раной на голове. – Мне потребуется помощник. Свет направлять, да и тебя придётся держать.

– Это ещё зачем. Вообще, что ли, нестерпимо?

Хитрый старик поднял брови:

– От тебя ли я слышу подобный вопрос, мой мальчик? Не может быть, чтобы ты струсил, не верю.

Если он хотел разозлить пациента – то ему это удалось.

– Ничего я не струсил! Я вообще ничего не боюсь. Не надо меня держать! Я сам.

Если напугать хотел – тоже получилось.

– Нет. Сам не сможешь. Сам ты уже не смог. – И поднёс руку к его животу, словно собираясь проделать тот же нехитрый фокус. Харрада в секунду покрылся потом. – Понял? Вижу, что понял.

Так «понять» и «сдаться» – не синонимы:

– Ну и что! Я думал, меня громом убило. Потому что Вы не предупредили. Теперь знаю и сдержусь. Ничего особенного.

– Громом убило? Точно сказано, – похвалил барон его лингвистические способности. – Так вот: будет так же, даже хуже – только дольше. Лучше уж тебе знать заранее, а то скажешь опять, что не предупредили.

Михаэль запаниковал.

– Прошу Вас, доктор! – он вцепился в эскулапа мёртвой хваткой: – Пожалуйста, сделайте всё сами, сейчас, пока Мигель не вернулся! Вы видели, что с ним творится! Пожалейте его, сделайте всё сейчас! За меня не беспокойтесь, держать не придётся, клянусь! Я выдержу. Ну же, доктор, решайтесь! Ну хотя бы попробуйте! Скорее! Время, время идёт! Ренато, бери лампу. Стань там.

Врач посмотрел скептически, но – придвинул инструменты.

– Ладно. Попробуем. Но учти: я не намерен ради твоей прихоти стронуть, да и упустить пулю. Хоть чуть двинешься – бросаю всё, и ждём Мареса.

– Не двинусь.

– И молчи, не командуй.

– Молчу.

– Теперь замри.

Последующие несколько минут прошли для Михаэля в сплошном кошмаре. Он призвал всю свою волю, весь сжался, сдавил зубы, зажмурился… И ждал, что вот сейчас – начнётся. Испытание предстояло не из лёгких. Лекарь трогал его бок, спину, позвякивал инструментами, даже, кажется, резал, запустил зонд… Всё это вполне можно было терпеть. Харрада уже устал ждать в таком напряжении, он почти терял сознание – а гром всё не ударял…

– Перерыв, малыш, отдохни, отдышись немного. Как ты? – услышал он над самым ухом. – Да открой же глаза, посмотри. Видишь? – Доктор Сатториус перед самым его носом держал щипцы с зажатой в них причиной несчастий: извлечена. Михаэль не верил глазам. Хирург устало улыбался, по лицу катились капли пота. – Давай руку. Держи, – и в ладонь раненому упало миниатюрное ядро. И второе: – Тяжёлые? Внутри-то они тяжелее. Вот и всё, сынок. Мы с тобой молодцы, оба справились. Больно было?

– Не знаю. Как Вы это сделали! Лёгкая рука?

– А то, что я говорил тебе, ты слышал?

Михаэль обалдело потряс головой.

– Ты так перепугался, что и не чувствовал уже ничего? Это бывает. А оказалось всё не так страшно? Но держался ты хорошо, очень хорошо держался, достойно. Мужества тебе не занимать. Твой отец может гордиться тобой.

– Вот уж вряд ли.

– Почему? – казалось, Сатториус искренне удивлён.

– Я сбежал от него.

– Как сбежал? Зачем?

– Он женить меня хотел.

– Ничего себе причина.

Старый хирург с завидной ловкостью колдовал над ранами: прочищал, промывал, зондировал, опять промывал. И между делом занимал разговором:

– Ты – такой большой, и красивый – и не любишь женщин?

– Отчего же? Я живой человек. И в монахи не стригся. Но зачем любить только одну и непременно всю жизнь?

– Резонно. Так ты баловник. Любишь их всех?

Чрезмерной боли действия врача не причиняли, «баловник» вполне был в состоянии поддержать беседу. Тем более что тема хорошая:

– За что ж их не любить? Они как ангелы. Удивительные! Совсем не такие как мы. Все такие красивые – и такие нежные. Как цветы. А Элвира!.. – и повеса улыбнулся, а после тяжело вздохнул. Старик глянул с понимающей улыбкой, оторвавшись на секунду от своего занятия.

– Что, неужто так хороша?

Рыжий Чёрт сам не знал, почему начал выкладывать едва знакомому человеку историю своего побега – никогда никому не рассказывал. И не собирался. Всё рассказал. Как отец не давал встречаться с Элвирой – потому что она не знатная, она из простых, крестьяночка. Как ни с того ни с сего взъелись на него крестьянские парни – обидно, ведь прежде он со многими дружил. Всей деревней бить ловили.

– И как, поймали?

– Ещё чего! – возмутился Рыжий Чёрт: – Я от них и не бегал. Им всем тоже очень хорошо досталось.

Сам-то он после, правда, три дня в стогу отсиживался, точнее, отлёживался. От отца прятался. Так Элвира сама пришла, нашла его. И сама осталась. Даже «обхаживать» её не пришлось. Не повезло деревенским, – никого из них не захотела, захотела только его, Михаэля!

Так дон Фелиппе что удумал: скорее наследника под венец, с кем положено, – только наследник удрал ещё скорее. А она осталась там… Жаль.

– Так ты на ней бы хотел жениться? – догадался Сатториус. – На своей простой девушке?

Михаэль изумлённо на него вытаращился:

– Упаси Бог! Я в своём уме. Мне и так было хорошо.

– А ей?

– И ей хорошо. Она сама сказала.

– Ну и озорной же ты, – засмеялся доктор: – Да и друг твой тоже – куролесить мастер: чуть двери мне не высадил. Вот уж я не ожидал, что он может так волноваться.

– Ещё как может, – подтвердил Харрада. – Он просто сдержанный очень, владеет собой хорошо. Я так не умею. Он и теперь сам не свой – это ясно, только не показывает. А Вы так с ним обошлись. С Мигелем так нельзя. Вы обидели его, барон, очень! А ему и без того сейчас… – Михаэль нахмурился и отвернулся: охота откровенничать прошла.

Хирург обеспокоенно покосился на него. Звякнул быстро отложенным в сторону инструментом. Внимательно всмотрелся в лицо, щупая пульс:

– Что с тобой, маленький?! Тебе плохо?

– Нет.

– Так не молчи – говори что-нибудь, мне надо следить за тобой. Расскажи ещё об Элвире, как вы познакомились? Ты знал только её одну? Наши-то, наверное, не хуже? Почему же ты молчишь, что-то не так? Сынок!

Он начал уж не на шутку беспокоиться, когда Харрада наконец отверз уста:

– Зачем Вы обидели Мигеля.

– Господи! Опять за своё. Спохватился. Ну и характер! – непонятно было, восхищён старый врач или возмущён. – Да я пошёл на это только ради него же, ради вас обоих, срочность вынудила. И виноват в этом был ты сам. Понятно тебе? – Михаэль, набычившись, молчал. – Ещё немного – и ты убил бы себя своим упрямством. Так было бы лучше? – Ответа вновь не последовало. – Ну хорошо, обещаю, когда он вернётся, я извинюсь перед ним. Ты удовлетворён?

– Да, вполне.

– Успокоился теперь? Доволен?

Харрада видел, что ещё немного – и он доведёт немца до белого каления.

– Простите и Вы меня, доктор Сатториус, – выдавил он из себя. Второе извинение за одну только ночь. Куда катится мир? Дальше пошло легче: – Я понимаю, что невыносим. Ваше терпение поразительно.

– Что правда – то правда. Пациент ты трудный. Твой друг предупреждал, я думал – он преувеличивает. Ничего, малыш, всё будет хорошо. – Врач снова взялся за инструменты: – Ты в состоянии терпеть?

– Вполне – рука у Вас лёгкая.

– Ты действительно храбр, – похвалил барон. – Тебя можно было бы ставить в пример самому Муцию Сцеволе. – Возможно, старый медик и преувеличил – зато имел возможность наблюдать, как по лицу польщённого стоика расплывается улыбка: оттаял. – Но если хочешь отдохнуть – лучше скажи.

– Нет-нет, шейте быстрее. Дон Мигель вот-вот вернётся. Представляете – а всё уж сделано.

– Даже не надейся, – отрезал врач: – Не хотелось тебя расстраивать, сынок, раньше времени – но осталось ещё кое-что, и один я это не начну, слишком опасно.

– Что ещё?

– Глубокое зондирование на предмет серьёзных повреждений. Нужно вынуть и просмотреть все внутренности. И вот это уже действительно больно.

– Насколько?

– Жив останешься. Ну, покричишь немного. Не хватай же ты меня за руки, у меня иголка! Я знаю, что ты сейчас запоёшь: сделай всё сам, и прямо сейчас! Не буду! Нельзя! И хватит командовать.

– Да я ещё слова не сказал. Доктор!

– Знаю я твои слова. Даже не думай.

– Послушайтесь врача, господин, – возопил Ренато. – Он же как лучше делает!

– Стой где стоишь, и лампу держи, – рявкнул на него господин: – да помалкивай. Доктор! Прошу Вас!

Барон не выдержал и рассмеялся:

– Успокойся, малыш – я дразнил тебя. Прости, не смог удержаться. Ничего такого тебя больше не ожидает. Худшее ты уже выдержал.

Дразнил?! Харрада взвился в бешенстве:

– Вы смеётесь надо мной!

– Это тебе моя месть за выговор. Ну, квиты? Веди себя спокойней, не командуй.

– Ладно, – примирительно хмыкнул строптивец, снова укладываясь. – Молчу. Поймали Вы меня.

– Терпеть ещё можешь?

– Могу, рука у Вас лёгкая.

– Да, в мужестве тебе не откажешь. Мне даже немного жаль, сынок, что заставил тебя так волноваться. – Они пристально посмотрели друг на друга – и вместе рассмеялись, беззвучно, одними глазами. – Ты нравишься мне. Я думаю, ты совсем неплохой человек. А буянишь так оттого что не понимаешь всей серьёзности своего положения.

Харрада не был бы Харрадой, если б не возражал:

– Отчего же, я не первый день на войне, всякого тут навидался.

Он говорил – немец снова мог спокойно работать.

От такой точно раны умер Родригес, у Михаэля на руках. Знает Михаэль прекрасно, чего ждать – насмотрелся. Хорошо насмотрелся.

Старый врач отмерял нить. Глянул на него с изумлением, покачал головой:

– Надеюсь, я сумею избавить тебя от такого, мой мальчик. – Некоторое время он нарезал нитки молча, словно задумавшись, наконец спросил: – Это был твой ДРУГ?

– Рикардо? Нет, совсем нет. Мы здорово не любили друг друга. Его все не любили. Просто я его вынес.

– Из боя? И оставался с ним до конца?

– Ну да, он же умирал, и был совсем один. Сперва, правда, всё хорошо шло, и осколок сразу вынули, да только ему это мало помогло. Он очень мучился, доктор, больше суток. Страшно вспомнить.

Сатториус смотрел на него изучающе, и совершенно неожиданно улыбнулся, тепло-тепло:

– Так вот какие у тебя мысли? Ты ждёшь того же. Напрасно, малыш, напрасно. Не бойся. Его лечил не я.

– Ничего я не боюсь.

– Верю, сынок, верю. И, кажется, начинаю понимать твоего друга.

– Доктор, могу я Вас просить? – решился наконец великан.

– Да, малыш, всё что захочешь.

– Не надо, чтобы Мигель ещё и платил за меня. Я не хочу Можно это устроить?

– Хорошо, что твой друг не слышит, – ответил врач.

– Да, не говорите ему, – поддержал Михаэль, обрадовавшись такому пониманию: – просто скажите, что не возьмёте денег, и всё. А я заплачу, обязательно. Деньги будут сегодня же, столько сколько нужно. Ренато привезёт, сколько скажете.

Врач посуровел:

– Ты всё сказал? Теперь послушай меня. В жизни я не слыхал ничего глупее. А впрочем, ведь ты болен и, должно быть, плохо соображаешь – сам не понимаешь, что говоришь. Разумеется, платить ты не будешь. Не перебивай! Тем более не будет платить дон Мигель. У нас с ним свои счёты, к тому же я обязан ему кое-чем. Да и просто рад быть ему полезным. Я не возьму денег ни с него, ни с его друга. Так что, дон Михаэль, беспокоиться Вам не о чем: коня продавать Вам не придётся.