Текст книги "Последняя любовь гипнотизера"

Я могла бы посидеть с Джеком сегодня, пока Патрик и Элен отправились туда, куда они отправились. Это было бы просто замечательно! «Пока!» – сказала бы я бодро, как няня-подросток, и устроилась бы с Джеком на кушетке, накрывшись пухлым одеялом, прихватив с собой пакет чипсов.

Возможно, мне следует отправить Патрику письмо и предложить подобный вариант. Ха-ха.

Я могла бы годами быть такой няней. Порой думаю, что все могло бы сложиться совсем по-другому, если бы Патрик не решил вырвать Джека из моей жизни, отобрать моего маленького мальчика, моего милого малыша.

Помню, как одна из мамаш, которых я знала по подготовительной школе Джека, позвонила мне, узнав обо всем, и сказала: «Саския, он не может так поступить с тобой! Это же незаконно! У тебя есть права! Ты же мать Джека!»

Вот только я не была его настоящей матерью. Всего лишь подруга его отца. Какой судья стал бы меня слушать? Просто некие отношения, продолжавшиеся три года. Я даже официально не жила с ними в первый год. Так что все было не так уж и долго.

Но достаточно долго для того, чтобы видеть, как Джек выбрался из пеленок, научился плавать, и шутить, и пользоваться ножом и вилкой. Достаточно долго для того, чтобы его волосы из курчавых превратились в прямые. Достаточно долго для того, чтобы он стал звать меня, когда ему снился страшный сон. Меня. Не папу. Он всегда звал только меня.

Внезапный крик врывался в мой сон, и я успевала пробежать половину коридора, прежде чем просыпалась окончательно. Помню, как однажды ворвалась в его комнату, а он сидел в постели, сильно тер глаза и рыдал вовсю. «Я просто хотел задуть свечи!» – сказал он.

А я ответила: «Все в порядке, ты можешь их задуть». И протянула ему воображаемый торт со свечами. Джек надул щеки и дунул – и все, проблема была решена. Он улыбнулся, глядя на меня полными слез глазами, а потом снова упал на подушку и моментально заснул. А Патрик до утра и не узнал ни о чем.

Предполагаю, теперь Джеку могут сниться не такие милые и простые кошмары.

В этом и вся суть. Где проходит черта между няней и матерью? Если вы присматриваете за ребенком вечерами, вы, очевидно, не превратитесь вдруг в его мать просто потому, что купаете его и кормите несколько часов. И то же самое продолжается недели. Или месяцы. Но что, если речь идет о годах? Два года? Три года? Существует ли некий момент, когда вы пересекаете эту невидимую границу? Или нет никаких границ, кроме очерченных законом, тех, которые определяются, когда вы подписываете документы об усыновлении? Но приемных детей могут потребовать обратно их настоящие родители – в любое время, даже по прошествии многих лет.

Мне следовало усыновить Джека. В этом была моя ошибка. Но мне это никогда и в голову не приходило.

Я рассматривала возможность ухаживать за Джеком как некую привилегию, как дар. Это была просто еще одна прекрасная сторона наших взаимоотношений с Патриком.

Поэтому, когда Патрик порвал со мной, я понимала, что потеряю Джека. Как потеряю и все остальное, что любила в Патрике, вроде набухших вен на его руках. Я так любила его руки. И его почерк, прекрасный мужской почерк. И то, как необыкновенно он мне улыбался после секса. И еще я теряла его пение. Патрик частенько напевал себе под нос мелодии в стиле кантри, когда занимался разными делами по дому. Вообще-то, я ненавижу музыку кантри, но мне нравилось слышать его негромкое пение. Это было нечто вроде саундтрека к моей жизни.

Я никогда даже не выясняла, есть ли у меня какие-то права на Джека. Может, и так.

Но я была слишком потрясена, когда Патрик просто сообщил, что больше не любит меня.

Я не могла подняться с постели. Не могла разговаривать. Не могла есть. Это было нечто вроде внезапного удара тяжелейшей болезни. Как будто бомба взорвалась прямо в моей жизни и разнесла вдребезги все, что казалось знакомым.

Если бы Патрик позволил мне встречаться с Джеком по выходным. Ну, как разведенный отец. Мне вполне могло бы хватить этого. Может, тогда я бы не стала делать ничего подобного, потому что сейчас, похоже, просто не могу остановиться, как бы ни старалась. А я старалась. Старалась. Раньше я совершенно не понимала алкоголиков или заядлых игроков. Когда я слышала о людях, погубивших свою жизнь из-за какой-нибудь глупой зависимости, то всегда думала: да ты просто остановись, и все. А теперь я сама стала такой же. Это все равно что предложить кому-нибудь перестать дышать. «Ты просто перестань дышать, и твоя жизнь вернется на прежний, правильный путь». И ты даже пытаешься сдерживать дыхание так долго, как только можешь. Но очень быстро начинаешь жадно хватать воздух. Понимаю, это унизительно. Понимаю, какой жалкой выгляжу. Но мне плевать. Я просто физически не способна остановиться.

И вот я сижу в машине перед домом Элен. Она говорила, что этот дом оставила ей по завещанию бабушка, и это уже как будто подчеркнуло разницу между нами. Моя бабушка оставила мне вазу для фруктов. Я опустила окно машины и услышала шум волн, набегающих на песчаный берег. Именно это должна слышать Элен, когда ложится спать. Именно это должен слышать Патрик, когда остается у нее.

Меня сморил сон. Когда же я проснулась, в спину били лучи восходящего солнца, но я не увидела машины Патрика поблизости. Значит, остались у него.

Я представила, как они засыпают в кровати, некогда принадлежавшей мне, может быть, даже лежат на простынях, которые покупала я, и гадала, тянется ли Патрик к Элен вот сейчас, на рассвете. Проводит ли осторожно кончиками пальцев по ее руке, так легко, что она не знает, наяву это или ей это снится? Патрик всегда любил неторопливо, полусонно заниматься сексом на рассвете.

Я открыла дверцу машины и вышла, ссутулившись, как какая-нибудь старая леди. Где-то неподалеку хохотали как сумасшедшие австралийские зимородки.

Глава 7

Помните…

1. Любой гипноз – это всегда самогипноз.

2. Вы не можете застрять в гипнозе.

3. Вы всегда владеете собой. Вы можете остановиться в любую минуту.

4. Гипноз – это естественное состояние ума.

5. Угощайтесь шоколадом!

Ламинированная табличка, висящая на стене кабинета Элен О’Фаррел

Элен проснулась оттого, что ощутила пальцы Патрика, медленно и осторожно скользившие по ее руке.

Такое движение всегда означало приглашение к сексу.

Джон обычно целовал ее в шею. Короткими легкими поцелуями.

Эдвард предпочитал облизывать мочку ее уха, пылко и влажно, и это было невыносимо щекотно. Он по ошибке принимал ее визг и судороги за бешеное сексуальное возбуждение, а Элен так и не разъяснила ему это постоянное заблуждение.

Энди же шептал ей в ухо, обжигая и раздражая своим дыханием: «Ты чувствуешь?..» Элен всегда хотелось спросить: «Что? Я чувствую что? Закончи предложение!»

Она вдруг задумалась о том, целует ли прямо сейчас Джон чью-то шею, и облизывает ли Эдвард чье-то ухо, и шепчет ли Энди свой незаконченный вопрос.

Почему ты думаешь о своих бывших любовниках?

Не открывая глаз, Элен повернулась к Патрику, чтобы тому было легче добраться до ее руки. Ей нравилось движение его пальцев. Ей очень нравилось движение его пальцев.

Но и легчайшие поцелуи Джона ей тоже нравились.

И что? Сосредоточься на пальцах Патрика.

Скорее всего, Патрик проделывал то же самое и с Саскией, и в этой же самой кровати, и, может быть, даже на этих же самых простынях.

И это, конечно, интересно, но не имеет отношения к настоящему моменту.

Как только вы доводите до совершенства свои сексуальные движения, то уже не склонны их менять. Элен и сама до сих пор целовалась точно так, как научил ее целоваться один мальчик на стоянке автофургонов, когда ей было пятнадцать лет. У мальчика был вкус пива. Противный и в то же время замечательный. Как же звали того парнишку? Крис? Крейг? Что-то вроде этого.

Патрик потянул ночную рубашку Элен:

– Сними.

Ей хотелось быть в постели с Патриком в этот момент, и больше нигде. Но с другой стороны, ей как-то очень не понравилась мысль о том, что Джон сейчас может целовать чью-то шею.

Элен помогла Патрику стянуть ее ночную рубашку.

И стала думать о том, чем в этот самый момент занимается Саския. Куда она отправилась вчера вечером, после того как потеряла их у светофора? Вернулась ли домой и принялась перебирать старые фотографии – Патрика и свои? А может быть, плакала?

Была ли Элен в ответе за боль другой женщины? Не следует ли ей вернуть Патрика? Конечно, у нее не было ни малейшего намерения возвращать его. Он сам не желал быть с Саскией. Он хотел быть с Элен.

Так уж устроен наш мир. Отношения заканчиваются. А если бы это было не так, Элен до сих пор оставалась бы с тем дышащим пивом парнишкой со стоянки автофургонов.

Джулия была права. Саскии следует повзрослеть и двигаться дальше.

Но с другой стороны, разве не крылось нечто благородное в отказе Саскии уйти? Она обезумела от страсти. Элен никогда не позволяла страстям доводить себя до безумия.

– О чем ты думаешь?

Патрик, приподнявшись на локте, смотрел на нее сверху вниз и улыбался. Он осторожно убрал со лба Элен прядь волос.

– О Саскии, – честно ответила Элен, не успев подумать.

Патрик отдернул руку:

– Мне не избавиться от этой женщины, да?

– Извини, – поспешно сказала Элен.

Она попыталась придвинуться к Патрику и обнять его, но его губы сжались в тонкую линию, и он стал похож на мрачного школьного учителя, который готовился начать моральную экзекуцию.

– Теперь эта сучка забралась к нам в постель.

Он встал с кровати и ушел в ванную комнату, примыкавшую к спальне, и безо всякой необходимости с силой захлопнул за собой дверь.

Элен села, откинувшись спиной на подушку, и уставилась на медленно вращавшийся вентилятор на потолке. Кругом, кругом и кругом. Элен решила, что вентилятор – хороший образ для введения. «Представьте, что вы смотрите на вентилятор на потолке…»

Послушай, Саския, ты помешала нам заняться сексом. Патрик разозлился на меня из-за тебя.

Каждый раз, когда Элен была с Патриком, часть ее воображения представляла, как бы отреагировала на все Саския, если бы была здесь и наблюдала за ними. Это походило на то, как если бы Элен вела собственное реалити-шоу на телевидении, хотя и с одним-единственным зрителем. Если бы он знал, как много времени она уделяет размышлениям о Саскии, то просто взбесился бы.

За окном разразился хохотом большой зимородок.

* * *

Если вы достаточно долго смотрите на кого-то сзади, человек начинает ощущать ваш взгляд и оборачивается. Он может на самом деле и не видеть вас, но чувствует какие-то изменения в окружающей атмосфере.

Именно поэтому я всегда верила, что, если я буду думать о Патрике достаточно долго и упорно, он обязательно это почувствует. Если люди могут чувствовать взгляд, брошенный на них через комнату, то почему им не ощутить поток истинных эмоций, цунами эмоций, и всего-то через несколько кварталов?

Я представляю свои чувства в виде плотного облака, плывущего над улицами Сиднея, и вот однажды Патрик стоит под душем – он любит принимать душ подолгу и очень горячий, чтобы все вокруг заволокло паром, – и вдруг открывается окно и он совершенно неожиданно улавливает всю мою любовь. Он вдыхает облако моих чувств, и закрывает краны, и думает: «Саския…»

А потом, вытираясь пушистым полотенцем, думает: «Я совершил ошибку».

И после, даже не успев одеться, звонит мне. И все снова становится прекрасным.

Люди возвращаются друг к другу. Это случается постоянно. Так почему же этому не случиться с нами?

* * *

Патрик открыл воду в душе.

Должно быть, Элен сильно его расстроила; он ведь так ждал этого утра. Джек остался у бабушки, и Патрик не собирался забирать его до вечера, когда они должны были отправиться к его матери на ужин. Патрик мечтал о том, как они сегодня проспят допоздна, а потом позавтракают в постели и почитают газеты. Он специально для этого случая купил круассаны. А Элен испортила ему такое радостное утро.

И неудивительно, что бедняга даже слышать не желал имени своей преследовательницы, а уж тем более в тот момент, когда собрался заняться с Элен любовью?

Охваченная раскаянием, Элен отбросила одеяло. Не надевая ночную рубашку, выскочила из постели и подергала дверь ванной комнаты. Та оказалась не заперта. Душ шумел. Пара было столько, что Элен едва могла что-либо рассмотреть.

– Хочешь ко мне присоединиться? – спросил Патрик из душа.

Он больше не выглядел как злой школьный учитель.

Элен отдернула занавеску.

И через несколько мгновений ее ноги уже обхватили талию Патрика и она начисто забыла о Саскии.

* * *

Некоторое время я бродила по садику перед домом гипнотизерши.

Подобрала маргаритку, упавшую на землю, и заткнула себе за ухо, как если бы была из тех девушек, которые знают, что будут выглядеть эксцентричными и милыми с цветком за ухом. Я как будто думала, что маргаритка может изменить всю ситуацию, сделать меня привлекательной и внушающей любовь. Точно это просто какой-то забавный любовный треугольник, а Элен и я – две девочки на вечеринке, старающиеся привлечь внимание одного и того же мальчика. Потом я поднялась на парадное крыльцо дома Элен и увидела свое отражение в стеклянной панели рядом с входной дверью. Я выглядела немолодой и потрепанной. Выдернула из-за уха цветок и смяла его, а потом постучала, и довольно громко, в эту дверь, хотя и знала, что Элен нет дома. Вновь постучала, со злостью. Словно утверждала нечто. Я здесь!

А потом меня передернуло, будто мы назначили встречу, но Элен меня подвела. Я спустилась с крыльца и вдруг заметила дорожку, огибающую дом и уходящую на пляж.

Она вывела меня к берегу. Я сняла туфли и пошла босиком по холодному песку.

Вы только вообразите! Можно просто выйти через заднюю дверь – и сразу очутиться на пляже!

Я гадала, нравится ли это Элен. Она, вообще-то, не выглядела особо спортивной. Невозможно даже представить, чтобы она потела или отдувалась. Наверное, просто сидит, скрестив ноги, медитирует и бормочет мантры. Или занимается йогой. Приветствует солнце и произносит прочую чушь в этом роде.

Пляж встретил меня тишиной. Слышался только шорох набегавших на берег волн, да время от времени где-то кричали чайки. Слишком рано для любителей бега трусцой, тренировок на воздухе и выгула собак. Прилив был высоким, а жемчужное небо, казалось, висело очень низко.

Не переставая думать обо всем этом, я сняла с себя всю одежду, вошла в океан и нырнула под волну.

Вода оказалась настолько холодной, что от неожиданности из моих легких вылетел весь воздух. Вынырнув, я громко закричала и снова ушла под волну, и еще раз, и еще. Под водой я каждый раз открывала глаза и видела маленькие водовороты песка и лучики туманного света.

Забудь его.

Отпусти его.

Освободись от него.

Эти слова возникали в моем мозгу, кристально ясные, каждый раз, когда я погружалась в воду, как будто мне на ухо нашептывали послания некие русалки.

Потом, возвращаясь голышом к одежде под первыми лучами утреннего солнца, которые ласкали кожу, я решила выпить кофе и прочитать газету в одном из кафе. Внезапно у меня возникло странное чувство, не возникавшее уже давно, и мне понадобилось несколько минут для того, чтобы понять: это счастье.

Простое, незатейливое счастье. Я и забыла, как мне нравится плавать в море. Это было сто лет назад. Почему-то погода обычно бывала не та, да и вода слишком холодна для того, чтобы Патрик захотел искупаться. «Ты просто болван!» – кричала я ему из воды, а он с ироническим видом вскидывал руку, соглашаясь со мной, и даже не отрывал взгляда от газеты.

Его мать рассказала мне, что он всегда был до смешного капризен в отношении температуры воды. Ей даже приходилось писать в школу записки, чтобы Патрика не заставляли участвовать в школьных карнавалах, где его могли облить водой. Когда Патрик стоял под душем, его брат частенько выплескивал на него чашку холодной воды, и тот визжал, как девчонка. «Ну ты и трусиха!» – говорил отец Патрика.

Интересно, познакомилась ли уже гипнотизерша с его родителями? Его мать очень меня любила. Однажды на Рождество, после основательной порции пунша, она даже сказала, что я ей как дочь.

Мне бы прислушаться к русалкам и устроить себе выходной от Патрика и гипнотизерши. Я могла бы, в конце концов, отправиться сегодня на вечеринку в фирме. Могла бы надеть красное платье, которое давным-давно не надевала.

А по пути можно заехать к матери Патрика. Просто чтобы поздороваться. Я бы показала ей, что продолжаю жить, иду вперед.

* * *

– Так, значит, ты гипнотизер? – спросила мать Патрика. – Должна признаться, никогда прежде не встречалась с гипнотизерами.

– Мама, она гипнотерапевт, – поправил ее тот.

– Ох, прошу прощения! – Его мать как будто испугалась.

– Да все в порядке! – одновременно поспешили успокоить ее и Патрик, и Элен.

Морин Скотт представляла собой вполне типичную маму и бабушку. У нее была неописуемая бесцветная прическа, слегка обвисшее лицо, бесформенное тело и одежда мягких тонов, основательно растянутая.

– Моя мама намного старше твоей, – сказал Патрик, когда они ехали сюда. – Она принадлежит к другому поколению.

– А сколько ей? – спросила Элен.

– Исполнится семьдесят в этом году.

Анне шестьдесят шесть, то есть она была всего на три года моложе матери Патрика, но Элен не стала об этом напоминать, а теперь весьма этому порадовалась. Морин выглядела так, словно была по крайней мере на двадцать лет старше Анны. В то время как мать Элен как бы являла собой сплошные четкие линии и углы, Морин определению не поддавалась. Элен вполне могла представить Морин в роли одной из пациенток Анны. Последняя держалась бы бодро и снисходительно и советовала бы принимать кальций для профилактики остеопороза, а еще регулярно делать маммограмму, как будто все эти проблемы немолодых леди ее саму ожидали еще нескоро.

– Значит, ты гипно-те-рапевт, – старательно повторила Морин. – Мне было бы очень интересно узнать об этом побольше.

Она передала Элен поднос с изображением моста через Сиднейский залив, на подносе стояла большая чашка с французским луковым соусом и лежали сухие бисквиты.

– Мы можем сами все увидеть, – заявил отец Патрика. – Почему бы ей не загипнотизировать нас за ужином? – Он хлопнул в ладоши и захихикал.

Джордж выглядел ошеломляюще, до комизма похожим на Патрика. Элен пришлось сделать усилие над собой, чтобы перестать на него таращиться. Она в жизни не видела родителей и детей, похожих до такой степени. Если бы Патрик не находился в этой же самой комнате, она бы могла заподозрить, что он просто решил разыграть ее и прикинуться старым человеком, хотя и замаскировался не слишком успешно. Да, волосы Джорджа седые, а не каштановые, но подстрижены точно так же, а с чуть более морщинистого лица на Элен смотрели зеленые глаза Патрика. Все у них было одинаковым: форма носа, линия подбородка, разворот плеч, даже то, как они сидели в креслах, вытянув ноги перед собой и одинаково держа в крупных ладонях стаканы с пивом.

– Они клоны, – сообщил ей на ухо брат Патрика, наклоняясь к Элен и ставя перед ней на стол подставку под тарелку.

На подставке красовалась скала Айера.

Младший брат Патрика, Саймон, был некрупным и смуглым, с аккуратно подстриженной бородкой-эспаньолкой, как у какого-нибудь модельера. Саймону всего двадцать четыре, и, на взгляд Элен, ему бы больше подошло глотать какие-нибудь наркотики в ночном клубе, а не передавать бокалы в одноэтажном домике из красного кирпича, где над телевизором, беззвучно показывавшим какое-то шоу, висело распятие, а стеклянная горка была битком набита разными безделушками и коллекционными фарфоровыми тарелками.

– Элен собирается научить меня гипнотизировать друзей, – сообщил Джек, не поворачивая головы; он лежал на полу перед телевизором, растянувшись на животе, и играл в какую-то компьютерную игру.

– Я сам могу научить тебя, приятель, – откликнулся Джордж. – Он взял чайную ложку и стал ее раскачивать, держа кончиками пальцев. – Ты… постепенно… засыпаешь.

Он хлопнул себя по колену. Джордж принадлежал к людям, готовым аплодировать самим себе.

– Точно, так и есть, дедушка, – сказал Джек.

– Могу поспорить, Элен никогда прежде не слышала этой шутки, – бросил Саймон.

– Джордж! – заговорила Морин. – Я уверена, речь идет не о том, чтобы просто гипнотизировать людей! – Она с беспокойством взглянула на Элен. – Ведь так, да?

– В общем, – улыбнулась Элен.

Французский луковый соус был приготовлен из сметаны, смешанной с пакетом сухого лукового супа. Это словно вернуло Элен в школьные дни.

– Иногда я чувствую себя загипнотизированной, если слишком долго смотрю телевизор, – сказала Морин. – Мне кажется, что я выхожу из какого-то оцепенения.

– Ну, на самом деле это действительно некая разновидность гипноза, – подтвердила Элен.

– В самом деле? – с довольным видом произнесла Морин.

– Элен помогает бросить курить или немного похудеть, – сообщил Патрик. – Все в таком роде. И еще помогает деловым людям преодолеть страх перед публичными выступлениями.

Он просто дословно цитировал одну из брошюр Элен. А она и не подозревала, что Патрик их читал.

Элен чувствовала себя так, словно сегодня их роман перешел на некий новый уровень: более глубокий, более сложный, более совершенный. Их утренний секс под душем был настолько необычен, что Элен постоянно хотелось кому-нибудь рассказать о нем. Продавец в овощной лавке спросил для поддержания разговора: «Хотите сегодня что-нибудь необычное?» – а Элен чуть не ляпнула: «Вообще-то, я уже получила сегодня необычное сексуальное переживание – под душем! Спасибо, что спросили!» После душа они с Патриком вернулись в постель и разговаривали. Патрик извинился за то, что огрызнулся, и сказал, что иногда Саския доводит его до такого состояния, что он даже подумывает посоветоваться с юристом.

– Значит, ты помогаешь людям выступать публично? Мне по работе постоянно приходится говорить перед клиентами, – сказал Саймон, трудившийся дизайнером веб-сайтов. – И я всегда думаю, что совершенно не нервничаю, а потом происходит это странное явление. – Он встал, чтобы продемонстрировать. – У меня в левой ноге как будто внезапно начинается судорога или спазм. – Саймон ударил одним коленом о другое.

– Ха! – воскликнул Патрик. – И со мной то же самое происходит! Только у меня скорее это вот так… – Он встал и резко подогнул ногу.

– Вы, мальчики, выглядите как двойники Элвиса, – фыркнула Морин.

Джек перевернулся на спину, чтобы понаблюдать за представлением.

– А я здорово умею говорить, – заявил он. – И ничего с моими ногами не происходит. Деда, а у тебя бывает такое?

Джордж покачал головой:

– Не-а. Вы должны были унаследовать от меня стальные нервы.

– Стальные нервы, – пробормотал Джек себе под нос. – У меня стальные нервы.

– Морин, а у вас? – спросила Элен.

– Вообще-то, я вполне справляюсь с речами, – неожиданно ответила та. – Даже произносила рождественскую речь в нашем теннисном клубе лет сорок подряд. И все проходило благополучно.

– Мама просто шутит, – сказал Патрик, откидываясь на спинку стула с бокалом пива.

– Большинство мам совершенно не умеют шутить, – проговорил Саймон. – Но только не наша.

Оба сына явно гордились своей матерью. Морин просияла.

– Иногда ее шутки бывают довольно сальными, – сообщил Джордж. – Моя жена отлично умеет рассказывать сальные анекдоты.

– Да ничего подобного! – хихикнула Морин.

– И у меня есть шутка! – закричал Джек. – Тук-тук!

И тут же раздался стук в дверь. Все засмеялись.

– Я же еще не сказал главного, – обиженно произнес Джек.

– Просто кто-то постучался тогда, когда ты сказал «тук-тук», – объяснила Морин. – Вот мы и засмеялись при таком совпадении. Интересно, кто бы это мог быть? Я никого не жду. Вы, мальчики, кого-нибудь приглашали?

– Может, это просто коммивояжер? – предположил Патрик. – Могу поспорить, он предложит вам сменить телефонную компанию.

– Ну, не знаю, – протянула Морин, не двигаясь с места, как будто им действительно нужно было сначала решить эту головоломку.

– А может, это один из свидетелей Иеговы? – Джордж тоже не сделал попытки встать со стула.

В дверь снова постучали.

– Даже представить не могу, кто бы это мог явиться в такое время, – задумчиво проговорила Морин. – В такой-то час! Прямо перед ужином!

– Эй, народ! Это же самое невероятное, что только с нами случалось! – воскликнул Саймон с таким искренним изумлением на лице, что Элен поначалу показалось, что он это всерьез. – Наша жизнь на кону! Это…

– Пойду открою, – сказал Патрик, опираясь ладонями о колени.

– Лучше я.

Джек вскочил и быстро вышел из комнаты.

Донеслось лязганье замка, а потом – отчетливый женский голос.

– Похоже, какая-то обалденная красотка отчаянно пытается выследить меня, – шепнул Саймон Элен, прикрывая рот ладонью. – Со мной такое постоянно случается.

– Постоянно случается в твоих фантазиях, – уточнил Патрик.

Они услышали голос Джека.

– Думаю, он рассказывает таинственной гостье шутку про «тук-тук», – усмехнулся Саймон.

– Ну, наверное, мне следует пойти самой, но я просто вообразить не могу, кто это может быть!

Морин вышла из комнаты, приглаживая волосы.

Они услышали женский смех – и вдруг Патрик с такой силой ударил бокалом по кофейному столику, что пиво расплескалось во все стороны.

– Да вы надо мной издеваетесь!

– В каком смысле издеваемся? – спросил его отец.

Патрик вскочил и приподнял занавески на том окне, что выходило на улицу. Он покачал головой с неприятной и горькой улыбкой, снова опустил занавески и стремительно вышел из комнаты, даже не посмотрев на Элен.

Элен почувствовала, как сердце начинает колотиться все быстрее и быстрее. Она вспомнила, как Патрик всю дорогу сюда одним глазом постоянно посматривал в зеркало заднего вида. А когда они остановились перед домом его родителей, с видимым облегчением заявил:

– Нет, не видно!

– Что происходит? – спросил отец.

– Думаю, что вы-знаете-кто решил к нам заехать, – сказал Саймон и посмотрел на Элен грустно и одновременно с любопытством.

– Черт побери! – воскликнул Джордж. – Я, пожалуй, пойду гляну, не пригожусь ли им там в качестве третейского судьи.

– Полагаю, ты о ней знаешь, – осторожно начал Саймон, когда они остались в комнате вдвоем. – Ну, о его бывшей.

– Да, – кивнула Элен.

Она крепко прижимала ладони к бедрам, чтобы удержать себя на месте, не вскочить и не броситься к двери.

Мне просто хочется увидеть, как она выглядит!

Элен напряглась, прислушиваясь к происходящему в прихожей.

Саймон покачал головой:

– Должно быть, для тебя это немного жутковато. Расстраиваешься?

– Ох, в общем-то, нет, – ответила Элен. – Я даже никогда ее не видела.

Она изо всех сил постаралась, чтобы ее слова не прозвучали как жалоба.

До них донесся голос Патрика, громкий и отчетливый. Элен прежде ни разу не слышала, чтобы он говорил таким резким и неприятным тоном. Сразу возникал образ здоровенного краснолицего человека, крепко держащего телекамеру во время вечернего выпуска новостей.

– Саския! Если ты не уйдешь сию минуту, я вызову полицию! Ты перешла все границы. Это недопустимо.

А потом послышался голос Джека, высокий то ли от страха, то ли от волнения:

– Папа, почему ты хочешь звонить в полицию?

Саймон поморщился:

– Пожалуй, попытаюсь хотя бы увести оттуда Джека.

Он вышел из комнаты. Элен осталась сидеть на своем месте как пришпиленная. У нее не было достаточно уважительной причины, чтобы тоже поучаствовать в событиях.

Элен гадала, не грозит ли семье Патрика что-нибудь. Вдруг Саския достанет из сумки пистолет или огромный кухонный нож? В книгах говорилось, что большинство жертв преследователей не подвергались физическому насилию – их только морально терроризировали, – но были и ужасающие случаи из реальной жизни, когда несчастные жертвы в итоге погибали.

А может быть, ее матушка была права и ей следует побеспокоиться о собственной безопасности? Вдруг она сама является целью Саскии? Если бы Элен погибла, ее мать жутко разозлилась бы.

– Так, хорошо, давайте все просто успокоимся.

Это заговорил отец Патрика. Элен до сих пор так и не расслышала толком голоса Саскии.

Она поставила свой бокал на подставку, чтобы не испачкать ненароком вязаную крючком салфетку, и принялась бесцельно бродить по комнате. На книжной полке теснились фотографии в рамках. Элен увидела на одном из снимков Патрика рядом с какой-то женщиной и жадно схватила фото. Может, это и есть Саския?

Потом она разобрала, что снимок сделан в больнице, и сообразила, что эта молодая светловолосая женщина в постели с младенцем в голубом одеяльце на руках наверняка Колин, жена Патрика. Его покойная жена. Возможно, те раковые клетки, что убили ее год спустя, уже поселились где-то в ее теле и набирались сил для своей зловредной атаки.

Патрик забрался в кровать, чтобы очутиться рядом с женой. Они прижимались друг к другу, откидываясь на спинку больничной койки. Колин одной рукой обнимала младенца, а пальцы другой переплелись с пальцами Патрика. Можно было заметить, что тот крепко сжимал руку жены.

Колин улыбалась младенцу. Патрик улыбался в камеру. Это было всего восемь лет назад, но Патрик выглядел иначе, он был таким молодым. Глаза казались более круглыми, щеки пухлыми, волосы гуще и длиннее, футболка на нем была совсем молодежная. Колин явно не расчесывалась, а Патрик не брился. Должно быть, прошло всего несколько часов после появления на свет Джека. И вид у обоих был изумленный, такой, какой Элен не раз приходилось видеть на первых снимках родителей с новорожденным. «Вы только посмотрите, что мы сотворили!» Рождение первенца. Одно из тех повседневных событий, которое кажется чудом лишь тем, кто непосредственно к нему причастен.

Элен ощутила легкое смущение. Весь сегодняшний день она думала о сексе под душем с мужем вот этой самой молодой женщины. Как это убого, даже вульгарно. У Патрика были настоящие отношения с Колин. Он женился на ней, они произвели на свет ребенка. Эти отношения со временем лишь укреплялись. По тому, как тело Патрика стремилось к Колин, сразу было видно, что он по-настоящему ее любил.

Внезапно Элен почувствовала свое родство с бедной, глупой, безумной Саскией, что стояла сейчас у входной двери. Она продолжала цепляться за прошлое, превращаясь в полную дуру. Если бы прелестная Колин – а она была прелестна, это даже по фотографии нетрудно было понять – не умерла, Патрик и не посмотрел бы в сторону Саскии или Элен.

Смерть – это такой элегантный способ завершить отношения. Никаких прелюбодеяний, никакой скуки, никаких бесконечных пустых разговоров по вечерам. Никаких разводов. Никаких «Я слыхал, она все еще одна». Никаких случайных встреч на вечеринках у общих знакомых, на чужих свадьбах. Никаких «Она явно набирает вес» или «Она явно стареет». Смерть – это прекрасный финал и тайна, и за умершим навсегда остается последнее слово.