Текст книги "Последняя любовь гипнотизера"

– Это моя мама.

Элен вздрогнула.

Джек стоял рядом с ней, глядя на фотографию в ее руках.

– Я в тот день только родился. Моя мама умерла.

– Да. – Элен осторожно поставила фотографию на место. Интересно, Джек испытывает по отношению к умершей матери такие же чувства, какие испытывала сама Элен по отношению к несуществующему отцу? – Знаю.

– Бывшая подруга моего отца стоит там, у входа, – сказал Джек. – Саския. Она какое-то время жила с нами.

– Ты ее помнишь? – с удивлением спросила Элен.

Джек хитровато покосился на нее:

– Вроде как. Я помню, как она забирала меня из школы и обычно говорила: «Добро пожаловать домой, Джек!» И у нее всегда стояла маленькая тарелка с бисквитами, и фруктами, и еще чем-то. – Тут Джек бросил на Элен предостерегающий взгляд. – Но только папа не любит о ней говорить!

– Знаю.

Почему именно Саския забирала Джека из подготовительной школы? Разве она тогда не работала? Почему не Патрик заезжал за сыном?

С улицы послышался довольно резкий женский голос, а потом хлопнула дверца автомобиля и скрипнули шины.

* * *

Он сказал, что вызовет полицию, если я не уеду.

А я даже не знала, что он туда собирается. И так радовалась тому, как выгляжу в красном платье, и все еще ощущала себя очищенной после плавания голышом в океане. Казалось, что навестить отца и мать Патрика – это совершенно обычное дело, ничего особенного. Даже закрались мысли, что, возможно, пришло время восстановить старые дружеские связи – и почему бы не начать именно с этого дома?

Я вовсе не воспринимала это как часть моей привычки. Моей грязной, отвратительной маленькой привычки.

И суть в том, что я даже не заметила машину Патрика перед домом! А я ведь одержима этой машиной. Мои глаза постоянно на ней сосредоточены, даже когда я застреваю где-нибудь в пробке на несколько миль позади.

Когда я поднималась на парадное крыльцо дома, то думала только о том, как Патрик впервые привез меня сюда, чтобы познакомить с родными. Джек тогда бежал по дорожке впереди нас. Я нервничала, ведь прошло меньше года после смерти Колин, и думала, что им может показаться, будто я уж слишком быстро ухватилась за горюющего вдовца.

Помню, Саймон тогда последний год учился в школе. Он еще носил школьную форму и почему-то связывал волосы резинками во множество маленьких хвостиков, и они торчали вокруг его головы, как иглы дикобраза. Морин постоянно извинялась за его вид.

Вот о чем я думала, когда подходила к дому: как они все были милы со мной. Входная дверь выглядела точно так же, как тогда.

Глупо. Для образованной женщины я иной раз бываю слишком уж глупа. Неужели я полагала, что если их входная дверь ничуть не изменилась за последние годы, то и ничего не случилось, а я просто обычная старая знакомая, проезжавшая мимо? Способность к самообману порой ошеломляет.

А потом я постучала в дверь и услышала взрыв смеха, как будто в доме смеялись надо мной. Это заставило меня вернуться к реальности. Именно в этот момент я повернула голову и увидела машину Патрика. Я просто поверить не могла в то, что не заметила ее раньше. Промелькнула мысль: «Он привез сюда Элен. Он знакомит их с Элен».

Я уже подумала, не сбежать ли, вот только они могли меня заметить, да и все равно какая-то часть меня хотела войти в этот дом и сказать: «Да как вы можете сидеть здесь с этой женщиной, как будто меня и на свете не существовало? Как вы можете всем этим заниматься? Задавать вежливые вопросы, аккуратно разливать не слишком хорошее вино, и могу поспорить – на столе у вас стоит поднос с изображением моста, и сухие бисквиты, и вообще все точно так же, кроме другой женщины? Вам это не кажется странным? Неправильным?»

А потом Джек открыл дверь. Конечно, я его видела куда чаще, чем мог догадаться Патрик, но я не оказывалась так близко к нему с тех пор, как ушла. Я много раз могла бы приблизиться к нему, но мне не хотелось смущать или расстраивать его.

Джек улыбнулся мне. Такая чудесная, самая открытая улыбка. Его прекрасные глаза были точно такими же. А потом он принялся болтать со мной, совершенно естественно. Пояснил, что я постучала в дверь точно в ту же самую секунду, когда он произнес «тук-тук», собираясь рассказать анекдот, и каковы вообще шансы на то, что подобное может случиться? Наверное, один на тысячу, а то и на миллион? И я смеялась, когда появилась Морин с вежливым и озабоченным выражением лица, но это выражение мгновенно исчезло, когда она увидела меня. Морин явно пришла в ужас, как будто я была каким-нибудь грабителем.

А потом вышел Патрик, и его лицо стало уродливым от гнева, а следом пришел и его отец, чрезвычайно серьезный и нахмуренный, будто случилось какое-то несчастье вроде автомобильной аварии. Явился и Саймон, уже взрослый, без хвостиков. Он даже не посмотрел на меня, а просто схватил Джека за руку, словно мальчика нужно было срочно спасать от меня.

И что бы я ни говорила, это не помогало. Они просто хотели, чтобы я немедленно ушла.

А у меня рвался из груди крик: «Но я люблю всех вас! Вы же были моей семьей!»

* * *

– Мы любили ее, – сказала Морин, осторожно поглядывая на Элен. – Мы действительно ее любили.

– Нельзя ли наконец сменить тему и поговорить о чем-нибудь более интересном? – спросил Патрик, но никто не обратил на него внимания.

Они уже покончили с ужином, и Джек заснул прямо на диване в гостиной. Элен думала, что все, похоже, выпили немножко больше обычного из-за волнений, вызванных появлением Саскии, и языки у них самым чудесным образом развязались.

– Конечно, мы огорчились, когда Патрик порвал с ней. Мне было ужасно ее жаль, – продолжила Морин. – У нее здесь совсем не было родных, видишь ли, она выросла в Тасмании, так что мы стали ей чем-то вроде семьи.

– Уверен, Элен совсем не хочется слушать все это, – бросил Патрик.

– Да я ничего не имею против, – откликнулась Элен, и это было, конечно, самое большое преуменьшение века.

– Людям случается разлюбить друг друга, – сказал Джордж. – И нельзя их винить за то, что они чувствуют.

– Знаю, – с легким раздражением произнесла Морин. – Но это не мешает мне жалеть бедную девочку.

– Саския должна оставить Патрика в покое, – заявил Джордж. – Это уже слишком долго тянется.

– Она была Джеку как мать. – Морин не обращала внимания на мужа и говорила это только Элен.

– Нужно было позволить ей видеться с Джеком, – сказал Саймон.

– Сколько раз я должен повторять одно и то же? Она никогда не просила о встречах с ним! – огрызнулся Патрик. – Как только я сообщил ей, что хочу просто со всем покончить, Саския будто взбесилась, полностью и абсолютно свихнулась!

– Ты разбил ей сердце, – произнесла Морин.

– Как бы то ни было, я считаю, что Джеку небезопасно находиться рядом с ней.

– К тому же ее мать недавно умерла, – добавила Морин.

– Похоже, у тебя провалы в памяти. Не ориентируешься во времени, – заметил Саймон.

– Она была очень близка со своей матерью, – продолжала Морин, обращаясь к Элен. – Они каждый день разговаривали по телефону. Мои мальчики просто одурели бы, если бы я попыталась звонить им каждый день! Хотя, уверена, с дочерьми дело обстоит иначе. – Она мгновение-другое помолчала с задумчивым видом. – А ты, Элен, со своей матерью разговариваешь каждый день?

– Нет, – улыбнулась Элен, хотя они почти ежедневно обменивались то электронными письмами, то сообщениями по телефону.

– Видишь ли, отец Саскии умер, когда та была совсем юной, и у нее не было ни сестер, ни братьев, так что мать осталась единственной ее родной душой, – пояснила Морин. – И она очень тяжело переживала смерть матери.

– Да к тому моменту уже больше месяца прошло после смерти ее матери! – напомнил Патрик. – И она болела до этого целый год. И сколько еще я должен был ждать? Не думаю, что было бы честным продолжать притворяться.

– Месяц – это ничто, – заметил Саймон.

Элен мысленно с ним согласилась.

– Послушайте мистера Сама Чуткость! Ты вообще порвал со своей последней девушкой, отправив ей эсэмэску! – сердито произнес Патрик.

– Это было очень вежливое и нежное сообщение. И я же с ней не жил.

– Когда Патрик только начинал свой бизнес, он был очень, очень занят, это понятно, и Саския перешла на неполный рабочий день, чтобы присматривать за Джеком. – Морин продолжала обращаться исключительно к Элен. – Она действительно была ему прекрасной матерью.

– Его мать Колин, – вставил Патрик.

– Ну да, конечно, дорогой, но Колин уже не было с нами.

– Ее вины в этом нет.

– Разумеется, нет. Я просто пытаюсь быть справедливой к Саскии и сказать, что она отлично справлялась.

– Колин справлялась бы гораздо лучше. И Колин не была сумасшедшей.

– Но ты же не бросал Колин, – возразил Саймон. – Так что ты не можешь знать наверняка.

– Знаю, – ответил Патрик. – Уверен. И в любом случае я бы никогда не бросил Колин.

В его голосе прозвучала такая отчетливая дрожь, что все за столом слегка поежились.

Элен видела, что все стараются не смотреть на нее. И почувствовала, как великолепный жареный ягненок с печеным картофелем превратились в тяжелый ком в ее желудке. Он, естественно, до сих пор любит свою покойную жену. Чертова девчонка умудрилась умереть до того, как успела ему наскучить или начала раздражать.

Отец Патрика глубоко вздохнул и улыбнулся Элен, не встречаясь с ней взглядом.

– Ну а мне бы хотелось побольше узнать о гипнотическом бизнесе.

Элен тоже улыбнулась, хотя и с трудом. Они и без того весь ужин говорили о «гипнотическом бизнесе».

– Я где-то читал, что Гитлер умел гипнотизировать, – заметил Саймон.

– Большинство политиков весьма искусны в использовании гипнотизирующих схем разговора, – машинально включилась в беседу Элен. Этот вопрос ей задавали постоянно, когда она выступала на каких-нибудь встречах. – Это очень простая вещь вроде повторения…

– Ну да, сейчас по телевидению идет какая-то реклама, – сказал Патрик, глядя на стол перед собой. – Не знаю, что они рекламируют, но там мужчина плавает в бассейне, и болтается какой-то кусок старого пластыря, и мужик то и дело его отталкивает, делая вид, что весь содрогается, словно говорит: «Вали отсюда, вали!»

– Я знаю этот ролик. Это реклама какой-то машины, – вспомнил Саймон.

– А какое отношение старый пластырь имеет к машинам? – нахмурилась Морин.

– Суть в том, что каждый раз, когда я вижу в зеркале заднего вида машину Саскии, или получаю одно из ее посланий, в которых бог весть о чем говорится, или письмо по электронной почте, или сообщение по телефону, или вынужден слышать ее голос на своем автоответчике, или мне доставляют пучок долбаных цветов… прости, мам, что выругался… но розы на работу… В общем, я чувствую себя как тот парень в рекламе, мне просто хочется отпихнуть от себя все это, отпихнуть подальше!

– Она присылает тебе розы? – удивилась Морин. – Она присылает цветы мужчине?

– Вот поэтому я и не желаю слышать о том, что Саския была прекрасной матерью или что я выбрал неудачный момент для того, чтобы порвать с ней, – объяснил Патрик. – Если я был несправедлив к ней, я уже заплатил за это. Я платил и продолжаю платить и платить. – С этими словами он встал из-за стола и вышел из комнаты.

– Ох, боже мой! – вздохнула Морин.

– Элен, добро пожаловать в наше семейство! – бодро произнес Саймон.

– Он начал встречаться с Саскией чересчур рано после того, как потерял Колин, – сказала Морин. – В этом-то и проблема. Слишком, слишком скоро. Он не успел погоревать. Мужчины плохо умеют горевать. Когда они чувствуют что-то тяжелое, то стараются задавить это.

– А женщины в таких случаях говорят, говорят, просто заговаривают всех до смерти, – добавил Джордж.

– Но это помогает! – возразила Морин и снова перенесла свое внимание на Элен. – После того как мы потеряли Колин, Патрик вбил себе в голову, что Джек не должен ни в чем нуждаться. Просто помешался на этом. Он полностью погрузился в работу. Потому-то Саския в итоге и стала так много времени проводить с Джеком. Патрик работал круглые сутки.

– Мам, думаю, мы уже достаточно рассказали Элен для одного вечера, – заметил Саймон.

– Может, ты и прав. – Морин кивнула, встала и принялась собирать тарелки, а потом, не глядя на Элен, быстро спросила: – Скажи-ка, Элен, ты, случайно, не католичка?

Саймон фыркнул.

– Вообще-то, нет, – немножко виновато ответила Элен.

– Ох! Ну, это… А ничего, если я спрошу, какую религию ты исповедуешь? – Морин взяла тарелку мужа. – Конечно, это ничего не значит, простое любопытство.

– Вообще-то, скорее никакую. Меня не воспитывали в какой-то конкретной вере. Моя мать – убежденная атеистка.

Морин, похоже, была потрясена.

– Убежденная?.. Ты хочешь сказать, она не верит в Бога? Вообще? Но ты-то, конечно, веришь?

– А разве не существует определенных правил, которые запрещают говорить за столом о религии или политике? – спросил Саймон.

– Мне кажется, я немного более духовна, чем моя мать, – сообщила Элен. – Меня, например, интересует учение Будды. Мне нравится его философия. Ну и практика сосредоточения и всякие такие вещи.

– Ох да, я слыхала, что там все построено на «пребывании в моменте».

У Элен возникло ощущение, что она теряет нить разговора.

– Оммм… – протянул Джордж. Он сложил ладони под подбородком и склонил голову. – Так ведь делаете вы, буддисты? Оммм… Оммм…

– Джордж! Она не настоящая буддистка! – Морин бросила на Элен отчаянный взгляд. – Ведь так, дорогая?

Саймон расхохотался во все горло.

– Мне просто все это кажется интересным, – промямлила Элен.

– Отлично! – Морин расправила плечи, как бы заявляя, что человек должен справляться со всем тем, с чем сталкивает его жизнь. И постучала себя пальцем по губам. – А ты любишь детей, Элен?

– Мама! – Саймон схватился за голову.

Элен уловила проказливый блеск в глазах Морин. Пожилая дама прекрасно понимала, что делает.

– Я обожаю детей! – твердо произнесла Элен.

– Чудесно, – кивнула Морин. – Я тоже.

Они поняли друг друга.

– А десерт у нас будет? – спросил Джордж.

Морин возвела взгляд к потолку:

– Да, у нас яблочный пирог со сливками и мороженое.

– Разве только совсем маленький кусочек, – пробормотала Элен.

– Ох, да ты же тощая, как вешалка! – воскликнула Морин. – Я тебе принесу большую тарелку пирога.

Позже, когда Элен и Патрик уже растянулись в ее постели, оба посасывали таблетки от изжоги. По настоянию Морин Джек остался у нее еще на одну ночь. Патрик отнес его с дивана в гостевую спальню, и мальчик так и не проснулся. А после Патрик и Элен поймали такси, чтобы доехать до ее дома, потому что слишком много выпили.

– Извини, что вечер прошел вот так, – сказал Патрик.

– Да все в порядке, – возразила Элен. – У тебя просто чудесные родные.

И это было правдой. В семье Скотт ощущалось нечто такое, что рождало у Элен чувство уюта и покоя, как будто она уже много раз сидела за их столом, передавая соседу блюдо с печеным картофелем.

– Разговор о Саскии продолжался слишком долго. Да еще и в таком ключе! Я не должен был этого позволять, – пробормотал Патрик. – Я выглядел не лучшим образом, а они как будто все были на ее стороне.

– Понимаю, – согласилась Элен, поворачиваясь, чтобы коснуться его плеча. Плечо оказалось твердым как камень, словно у Патрика все мышцы свело. Элен немного помассировала его, пытаясь снять напряжение, и повторила: – Понимаю.

– И уж конечно, не следовало кричать на Саскию на глазах у Джека, – продолжил Патрик. – Но когда я услышал ее голос, меня охватила совершенно безумная ярость. Я ведь уже начал думать, что могу просто принять ее как часть своей жизни, вроде некоей хронической болезни. Но сейчас, похоже, меня развернуло в противоположном направлении. Я будто дошел до предела. Мне даже кажется, что я могу убить ее. Теперь понятно, как люди доходят до такого. До убийства. Я мог бы ее пристукнуть.

– Пожалуйста, не надо. – Элен перестала растирать его плечи. Похоже, это ничуть не помогало. – Я совсем не хочу видеться с тобой только в тюрьме во время свиданий.

– Уж я бы постарался не попасться, – хмыкнул Патрик.

Он достал еще одну жевательную конфету из пакета и принялся мрачно ее жевать.

Элен с тревогой всмотрелась в его лицо. Патрик заметил ее взгляд и улыбнулся:

– Да все в порядке. Это шутка. К тому же меня бы в любом случае поймали. Я не из тех людей, кто никогда ни на чем не попадается. Поворачиваю направо там, где такого поворота нет, а за углом меня уже поджидают копы.

– Кстати, о полиции…

– Да, понимаю. – Его подбородок конвульсивно дернулся. – Просто… я не знаю. Не уверен, что нужно действовать именно так.

Патрик явно не желал снова возвращаться к теме полиции, но Элен никак не могла понять причину. Может быть, он просто боялся, что Саския сделает то, чем угрожала, и выдвинет обвинения против него? Или здесь крылось нечто большее?

– Но ты подумай об этом, – предложила она.

– Подумаю.

Однако Элен видела, что он не собирается этого делать. Она зевнула, неожиданно и широко.

– Поверить не могу, до чего я устала!

– Я бы проспал вечность, – вторил ей Патрик. – Вот только в голове крутится такая карусель. Можешь меня загипнотизировать, чтобы я заснул?

– Ха! – воскликнула Элен.

– Я серьезно. Можешь?

– Видишь ли, применение гипноза к партнеру не слишком удачная идея в этическом смысле, – чувствуя себя не в меру щепетильной, сказала Элен.

Эта тема возникала и раньше, в ее прошлых романах, но, как правило, в тоне весьма легкомысленном, так что Элен нетрудно было отмахнуться.

– Я не стану на тебя доносить. Просто хочется выбросить из головы все эти мысли.

– Мне казалось, тебе претит сама идея быть загипнотизированным. Ты говорил, тебе противно даже представить, что ты перестанешь владеть собой.

– Это было до нашего знакомства. А теперь я знаю о гипнозе гораздо больше. И доверяю тебе.

Элен подумала о своем наставнике Флинне, гипнотерапевте старой школы, которому было уже за шестьдесят. Он со всей страстью ненавидел эстрадных гипнотизеров и твердо верил в то, что единственный способ защитить их профессиональное сообщество – это никогда, никогда не применять свое искусство за пределами терапевтического кабинета.

И еще она подумала о Денни, умном молодом парне, которого она обучала и который с гордостью поведал ей, что использует гипнотическое рукопожатие, чтобы удержать внимание женщин в барах. Причем явно с немалым успехом, так что Элен сразу поняла: ее суровое неодобрение никак этому не помешает.

Если бы она когда-нибудь рассказала Флинну, с чем она отпустила Денни, он бы пришел в ужас, как какой-нибудь дедушка, решивший, что она развращает свое дитя. Элен полагала, что в этическом смысле она находится где-то между Флинном и Денни.

– Ну, наверное, вреда не будет, если проделать какое-нибудь расслабляющее упражнение, – сказала она.

Глава 8

Кстати, я совсем не «преследую» тебя. Пожалуйста, перестань использовать это слово, ты ведь знаешь, что это глупо. Я просто хочу поговорить с тобой, вот и все!

Из электронного письма Патрику Скотту, оставшегося неоткрытым

– Вобщем, этот парень из Америки отправляется к судье и заявляет, что его преследует бывшая подружка, – рассказывал Патрик. – А судья ему говорит: «Вам бы чувствовать себя польщенным таким вниманием!» А несколько дней спустя этот парень уже мертв. Его преследовательница то ли застрелила его, то ли зарезала, не помню. Это подлинная история.

Был воскресный день, и Элен, Патрик, Джулия и друг Патрика по прозвищу Стинки устроились на коврике для пикников на берегу залива, ели рыбу и жареную картошку. Настоящее имя Стинки так и не прозвучало, а Элен и Джулия были воспитаны своими матерями строго в духе Северного побережья и просто не могли заставить себя произнести слово «Стинки».

Тему преследования затронула Джулия.

– Патрик, я слышала, тебя кто-то преследует, – сказала она буквально через несколько минут после того, как они уселись, причем таким же светским тоном, каким могла бы произнести: «Патрик, я слышала, ты геодезист».

Элен весьма удивилась тому, что Патрик не попытался сменить тему, в особенности после вчерашнего вечера, проведенного с его семьей. На самом деле он откликнулся почти с энтузиазмом. Интересно было наблюдать вариации его личности, проявлявшиеся в присутствии разных людей. С родными он был более разговорчивым, мягким, вел себя слегка по-мальчишески. Со Стинки и Джулией оставался спокойным, уверенным в себе типичным австралийцем.

– Скотти, ты ведь не боишься за свою жизнь? – спросил Стинки.

Стинки был коренастым мужчиной, начавшим лысеть, с ямочками на пухлых щеках, и это делало его похожим на гигантского младенца с седоватой щетиной и низким голосом. Он оказался слишком маленького для мужчины роста, о чем Патрик не счел нужным упомянуть заранее. Элен в свою очередь не стала упоминать о том, что Джулия довольно высока. Когда Джулия, выглядевшая в особенности гламурно в узком жакете с шарфом и в кожаных ботильонах на высоченных шпильках, пожимала руку Стинки, одетому в помятую рубашку в загородном стиле, поношенные джинсы и старые ботинки, похожие на обувь дорожного рабочего, она посмотрела на Элен поверх головы Стинки, вскинув бровь. Элен в ответ только пожала плечами. Она уже догадывалась, что сегодняшний день даст повод Джулии в последующие годы с преувеличенным недоумением говорить: «Тот случай, когда ты пыталась свести меня с каким-то лысым карликом, которого звали Стинки»

Но в определенном смысле даже хорошо, что Джулию не заинтересовал Стинки: подруга полностью расслабилась, поглощала горячую картошку и немножко флиртовала с ним. Если бы она действительно видела в нем какую-то перспективу, то избегала бы встречаться с ним взглядом, вела бы себя агрессивно, делая вид, что он ей безразличен, и уж точно совсем потеряла бы аппетит.

– Нет, за свою жизнь я не боюсь, – ответил Патрик. – Только за свой рассудок иногда. Но я считаю, что люди недостаточно серьезно воспринимают преследование женщинами мужчин.

– А ты когда-нибудь общался с этой особой? – спросила Джулия Стинки. – Слушай, нельзя ли узнать твое настоящее имя? Я просто не в состоянии называть тебя Стинки, тем более что ты пахнешь вполне приятно.

– Меня зовут Брюс, – сообщил тот.

– Ну нет!

– А что плохого в этом имени? Я обиделся.

– Ладно, Брюс, ты с ней когда-нибудь встречался? – продолжила Джулия. – С преследовательницей Патрика?

– Я ее хорошо знал. И она мне нравилась. Даже очень нравилась.

Он посмотрел на Патрика, а тот пожал плечами и сказал:

– Хочешь, дам ее номер телефона? Она будет тебе рада.

– Так ты и не подумал бы, что она способна на такое… безумное поведение? – спросила Джулия.

– Ох, не знаю. – Ямочки на щеках Стинки стали глубже. – А разве все мы не способны на такое? Мне всегда казалось, что любовь – это разновидность безумия.

– Любовь – разновидность безумия, – повторила Джулия. – Это весьма… мм… поэтично для человека, которого, так сказать, зовут Брюсом.

– Он просто хочет произвести впечатление на леди, – сообщил Патрик.

– Суть в том, – разъяснила Джулия, – что всем рано или поздно причиняют боль, но нам приходится просто смириться с этим, разве нет? Такова уж жизнь.

– А ты никогда не следила за своим бывшим в «Гугле»? Когда моя последняя подружка ушла от меня, я часами бродил за ней в Интернете, – сообщил Стинки. – И хотя я физически ее не преследовал, мысленно я постоянно за ней гонялся.

– И что? Я могла даже наорать на своего бывшего мужа, но это не значит, что я из тех, кто убивает своих бывших.

– Но разве это не помогает тебе понять, как такое может произойти?

– Не-а, – ответила Джулия.

– О, ты суровая женщина!

– Это точно. – Элен многозначительно посмотрела на Джулию.

– Ладно, отлично, – кивнула Джулия. – Однажды я звонила по телефону новой подружке моего бывшего парня. Звонила и молчала. Но это длилось всего несколько недель, и мне тогда было всего семнадцать!

– Ага! – Стинки победоносно ткнул в ее сторону коротким пальцем. – Ты и сама принадлежишь к породе преследователей!

– Я была не преследовательницей, а просто глупым подростком.

– Да уж, ты не в той лиге, что моя чокнутая, – кивнул Патрик. Он немного помолчал, потом продолжил: – Иногда мне кажется, что она бывает в моем доме, когда я на работе.

– Ты об этом не говорил! – Элен повернулась к Патрику.

– Да заяви ты на нее в полицию, бога ради! – воскликнула Джулия. – И смени замки!

– А почему ты думаешь, что она там бывает? – спросил Стинки.

– Замки уже не раз менял. И не знаю, почему так думаю. Просто возникает такое ощущение, когда я возвращаюсь домой. Вроде все на своих местах, ничего необычного. Но чувствую, что она там была. Нечто такое… в воздухе. Может, я просто улавливаю запах ее духов?

Элен заметила, что Патрик ушел от ответа на предложение Джулии обратиться в полицию.

Джулия театрально содрогнулась:

– Ох боже, это просто как в каком-нибудь фильме ужасов! – Она вздернула голову, подбородком указывая в сторону Элен. – Тебе повезло, что твоя новая подруга обожает такие фильмы!

– Правда? – Патрик положил ладонь на колено Элен. – А я и не знал. Нет, я в этом слабак. Они меня пугают до смерти.

– А я люблю смотреть ужастики с попкорном и шоколадкой, – сообщила Элен. – Но мне не нравится мысль о том, что Саския бродит по твоему дому! Совершенно не нравится.

Элен вздрогнула, хотя отчасти осознавала, что сделала это потому, что от нее ожидали такой реакции. Она испытывала глубокое сочувствие к Патрику и вполне понимала его страх и тревогу, но почему-то не ощущала ни малейшего страха за себя. Возможно, потому, что она ни разу не встречалась с Саскией и та до сих пор не стала для нее реальностью. А может быть, потому, что Саския – просто женщина, а Элен на самом деле не верила в то, что женщины способны на насилие, хотя и знала, конечно, такие истории. Но какова бы ни была причина, ей до сих пор представлялось скорее любопытным, чем пугающим, все то, что касалось Саскии.

– Извини, – проговорил Патрик. – Я, вообще-то, не хотел тебе этого рассказывать. Как бы то ни было… Может, мне это просто чудится.

– Саския никогда никому не причиняла зла, – добавил Стинки, обращаясь к Элен. – Может, это тебя немного успокоит. Она пацифистка. Участвовала в демонстрациях против войны в Ираке.

– Это просто политика, – возразил Патрик. – Личностные особенности тут ни при чем.

– Но разве она не работала какое-то время в приюте для животных?

– Приют для животных! – фыркнула Джулия.

– А что смешного в такой работе? – спросила Элен.

– Не знаю, – пожала плечами Джулия. – Просто это выглядит как-то шаблонно.

– Только не для бедных маленьких кисок и щенков. – Лицо Стинки помрачнело.

– Эй, в чем дело? – Патрик потянулся к Стинки и ущипнул его за руку. – Похоже, меня окружают люди, готовые защищать мою бывшую!

– Извини. – Тот вскинул руки. – Я пытался немного улучшить самочувствие Элен, дать ей понять, что ей ничего не грозит.

– Ну, Патрик, а вот я, в отличие от твоего друга, не собираюсь защищать преследовательницу, – заявила Джулия. – Думаю, она абсолютно чокнутая, и вам с Элен обоим следует ее бояться.

– Вот спасибо! – воскликнул Патрик.

* * *

Сегодня я снова отправилась на пляж и заснула на песке прямо в своем красном платье.

Не на том пляже, рядом с которым живет гипнотизерша, и не на одном из тех пляжей, где мы проводили время с Патриком. Поехала в Авалон. Прежде я никогда не бывала на этом берегу, так что никаких воспоминаний.

Я просто заболела от воспоминаний прошлым вечером. Можно сказать, получила сверхдозу воспоминаний.

Когда я уехала от дома Патрика, то не отправилась на вечеринку. Возможно, с самого начала знала, что не поеду туда. Не люблю вечеринки. Я ехала шесть часов подряд не останавливаясь. Лишь раз притормозила, чтобы заправить машину и купить бутылку воды.

И раз тридцать проехала взад-вперед по мосту через залив.

Я так влюбилась в этот город, когда впервые приехала сюда. Сидней. Даже само название звучало для меня волнующе, как, наверное, звучит для более искушенных Нью-Йорк, но они ведь не выросли в крошечном зеленом городке в самом сердце Тасмании.

– Вы из Тасмании? – обычно спрашивали меня жители Сиднея, вскинув брови и едва заметно улыбаясь, как будто хотели сказать: «Да неужели? Из этого милого захолустья?»

А я скромно кивала, словно извиняясь: «Пожалуйста, не надо предъявлять мне претензии по этому поводу». Но теперь такого уже не бывает. Сейчас люди бормочут: «О, прекрасные места там, в Тасмании!»

Не знаю, то ли это я так изменилась, то ли Тасмания.

Сидней – это мой огромный, наглый, увешанный драгоценностями, щеголяющий кредитными картами бывший возлюбленный. Сидней ошеломил меня пляжами и барами, солнечным светом, ресторанами и кафе, и музыкой, и потрясающим сапфировым сиянием залива и порта.

И я, как какая-нибудь глупая ослепленная девчонка, бросилась познавать этот мир. И теперь знаю Сидней лучше, чем любой из местных жителей или таксистов. Я могу вам подсказать, где можно получить самый вкусный юм-ча[3]3
  Разновидность китайской чайной церемонии, принятая в южных областях Китая, обычно по утрам, перед началом рабочего дня. При этом чай принято пить вприкуску с выпечкой, которая называется дим сум. Поскольку в Австралии довольно много мигрантов из Юго-Восточной Азии, то такое чаепитие стало популярным.


[Закрыть], или суши, или испанские тапас. Знаю все театры и музеи, все самые крутые клубы. Знаю, где лучше всего заняться подводным плаванием, где есть отличные лесные тропы для прогулок, где проще всего припарковаться. Я прожила в Сиднее всего шесть месяцев, когда познакомилась с Патриком. Он всегда жил в этом городе, но не знал о существовании и половины тех мест, что я ему показала.

Патрик и Сидней подарили мне самый лучший, самый блаженный период моей жизни. Мы целовались на паромах и пили шампанское у залива. Ходили в театры, в кино, на концерты. Брали с собой Джека на долгие прогулки, и тот хихикал, сидя в своем рюкзачке на спине Патрика, пока мы брели куда-то в пятнах солнечного света в Национальном парке. Мы брали его за руки на пляже и, сосчитав: «Раз, два, три!», поднимали над волнами, бросавшими пену на его лодыжки.

Я так любила их обоих. Помню, как говорила своей матери: «Вот не знала, что это так легко – стать настолько счастливой!» А она отвечала: «Когда я это слышу, то так радуюсь!» Я с легкостью представляла, как мама улыбается, энергично чистя что-нибудь в кухне, сжимая салфетку и бутылку с моющим средством.

Потому что все, чего желала мне мама, – это счастья.

Я всегда думала, что она просто до жути самоотверженна, но это лишь до тех пор, пока не начала заботиться о Джеке, и вот тогда-то я поняла, как детское настроение определяет ваше собственное и как это превращается в привычку.

Отлично помню, как однажды она спросила: «Как тебе кажется, Патрик так же счастлив, как и ты?» Я ответила, что конечно же, он точно так же счастлив.

Мама немного помолчала, а потом заговорила очень осторожно, чуть вопросительно:

– Но прошло меньше года с тех пор, как он потерял жену. Саския, должно быть, Патрик и до сих пор горюет, это ведь не проходит сразу, так что, пожалуй… Ну, ты просто помни об этом.