Текст книги "Записки сиротки"

Глава вторая
ЯШИНА НОВОСТЬ

– Катя, Лизочка! У меня есть к вам очень важное дело, – торжественно проговорил Яша, неожиданно вбегая во двор с ранцем за плечами.

Мы только что втащили на гору наши саночки и теперь стояли красные, запыхавшиеся на ее верхушке. Яша имел очень таинственный вид. Его глаза смотрели серьезно и важно.

– Что такое? – воскликнули мы в один голос. – Что случилось, говори скорее!

– А вот что! – тем же торжественным тоном продолжал Яша, влезая к нам на горку и усаживаясь на санки. – Вот что: сегодня утром наш классный наставник сказал, обращаясь к нашалившему Пете Волкову, моему товарищу: «Как тебе не стыдно, Волков, вечно проказничаешь… Еще теперь Яша Миронов тебя сдерживает немного, а что ты будешь без него делать, когда он от нас уйдет».

Я так и обмер. «Как уйдет? – невольно вырвалось у меня. – Как, Василий Васильевич, разве меня выключают?» И признаться, девочки, я готов был разреветься, но Василий Васильевич сразу успокоил меня, сказав: «Что ты, что ты, братец, тебя-то выключают? Примерного ученика, которым весь класс должен гордиться? Нет, голубчик, просто по просьбе твоего дяди тебя переводят в петербургскую гимназию. А разве ты не знал? Тебе еще не говорили дома? Ну, верно, еще не решено окончательно… Да ты лучше, спроси-ка сам дядю – он тебе скажет». Ну, вот и все, девочки, что я хотел сказать, – закончил свой рассказ Яша.

– Как же так? Неужели ты уедешь от нас? – дрожащим голоском спросила Лизочка, успевшая за эти два года горячо привязаться к своему названому братцу.

В ее синих, лучистых глазках стояли крупные слезы, готовые скатиться на бледные щечки.

– Яша, Яшенька, Яшук, неужели ты уедешь от нас в Петербург, неужели уедешь, Яша? – твердила она, в то время как худенькие ручонки обвивали шею маленького гимназиста.

– Я ничего не знаю, право же, не знаю, Лизочка, – повторял растерявшийся Яша, – успокойся, милая, вот Катя же не плачет! Катя умница!

– Катя оттого не плачет, – уже капризно заговорила Лизочка, – что, верно, ей не жалко тебя, верно, она не так тебя любит, как я!

И она посмотрела на меня сердитыми глазками и потешно надула свой пухлый, пунцовый ротик.

Как она ошибалась, Лизочка! У меня замирало сердце от страха расстаться с Яшей, с моим милым братцем, с которым привыкла делить радость и горе!

Расстаться с Яшей! Нет, никогда! Это было бы до того ужасно, что я бы, кажется, не пережила разлуки! Но что же делать? Идти к дяде и тете и упросить их не отсылать Яшу в Петербург? Но они могут рассердиться за мое вмешательство. Ведь если Яшу переводить в петербургскую гимназию, так, значит, это так и надо. «Старшие» знают больше нас, детей, и, вероятно, все уже обдумали, прежде чем принять решение…

Я старалась успокоить себя такими рассуждениями, но сердечко мое невольно сжималось, а на глаза поминутно навертывались непрошеные слезинки.

Я не запомню другого такого печального обеда, какой был в тот памятный для меня день! Яша сидел за столом молчаливый и сосредоточенный. Лизочка почти ничего не ела, даже своих любимых трубочек с взбитыми сливками, чем привела в огорчение толстую кухарку Маврушу. Я через силу давилась жарким и пирожным, чтобы не дать заметить моего волнения. Я была немного старше Лизочки и должна была подавать пример моей маленькой кузине.

Дядя и тетя заметили, наконец, наше волнение и ласково спросили, не случилось ли чего с нами. Тогда Лизочка, вся красная и встревоженная, выскочила из-за стола и, бросившись к матери, зарыла свое личико в ее коленях, повторяя сквозь слезы:

– Мамочка… мамочка… голубушка… дорогая… не отправляй Яшу в Петербург!.. Не отправляй, милая.

– Лизок… ты что, девочка, о чем? – испуганно спрашивала тетя, нежно лаская рукой ее белокурую головку.

Встревожился не на шутку и дядя. Он строго взглянул на Яшу, как бы спрашивая у него причину этих слез. Яша виновато опустил свои добрые глаза и, поминутно путаясь и поправляясь, объяснил, в чем дело.

Чем дальше слушал дядя, тем лицо его становилось ласковее и веселее, а когда Яша кончил, он встал из-за стола, подошел к Лизочке и, подняв ее личико, залитое слезами, спросил:

– Так ты плачешь, детка, оттого, что тебе жаль расстаться с братцем?

– Да, папа! – могла только выговорить Лизочка.

– И тебе его жаль, Катя?

Я молча кивнула головой.

Я боялась, что если скажу хоть одно слово, то расплачусь не меньше моей кузиночки.

– Ну, успокойтесь, ребятишки, – весело проговорил дядя. – Вам не придется расставаться с вашим другом… Не хотел я вам говорить этого раньше, да вот сама судьба за меня распорядилась… Василий Васильевич проговорился, и скрывать больше от вас нечего. Вас ждет большая новость: мы переезжаем на постоянное житье в Петербург… Яша поступает в одну из петербургских гимназий, и вы не расстанетесь с ним, даст бог, никогда. Лизок, утри свои хорошенькие глазки, и чтоб я не видел больше проливного дождика! Ну, рассмейся же, раз, два, три!

Едва кончил дядя, как Лизочка весело завизжала, что у нее всегда означало выражение восторга, а мы с Яшей повскакивали со своих мест и запрыгали от радости. Путешествие в Петербург казалось нам таким заманчивым и веселым! Особенно радовалась я, не забывшая большого и шумного города, где жила вместе с моей дорогой, незабвенной мамой.

Когда миновал первый взрыв восторга, мы забросали дядю и тетю вопросами: когда мы едем? Что берем с собой? Где будем жить? Поедет ли с нами толстая Мавруша, которая так хорошо готовит трубочки с взбитыми сливками? Кстати, вспомнив о трубочках, мы не отказались отдать честь вкусной стряпне и через пять минут няня приняла со стола пустое блюдо.

Глава третья
СБОРЫ. СНОВА В ПУТЬ-ДОРОГУ!

– Катя, Катенька, ты берешь кукольный сервиз? Он наполовину разрознен, и я думаю, не лучше ли отдать его бедным, – кричала мне из нашей детской няня, укладывавшая в дорожную корзину мои и Лизины игрушки.

Я на минуту задумалась… Сервиз был мне подарен Яшей на его первые карманные деньги, и мне жаль было отдавать в чужие руки эти поломанные, но дорогие мне чашечки и блюдечки.

– Нет, сервиз я возьму в Петербург, няня, а бедным детям мы отдадим что-нибудь другое, – ласково ответила я и стала помогать ей заворачивать игрушечную посуду в чистые тряпочки и класть их в корзину.

Как мало напоминали мне эти сборы в дальнюю дорогу те, что происходили больше двух лет назад в маленькой квартирке, где скончалась моя дорогая мама! Там все было тихо и печально. Здесь шумно и весело. Поминутно слышался серебристый голосок Лизочки и веселый смех Яши.

Тогда я ехала в чужую семью, в чужой город, не зная, будут ли там любить меня – избалованную материнской лаской девочку. Теперь мне нечего было бояться. Я ехала со своей семьей, где меня любили и баловали, как родную дочь! И я была счастлива.

Был счастлив не менее и Яша. Он не ходил больше в гимназию и помогал укладываться дяде и тете. Мы с Лизочкой тоже беспрестанно предлагали свои услуги, но только мешали старшим, суетясь без толку и подавая не то, что было нужно.

– Нет, уж лучше не помогайте, – заметила тетя, когда Лиза, желая услужить, потащила со стола большую фруктовую вазу, но не выдержала ее тяжести и выпустила ее из рук.

Ваза разбилась вдребезги.

Мы сами, наконец, сознались, что мы плохие помощницы, и, усевшись на диван в гостиной, стали разговаривать о предстоящем длинном путешествии.

Уроки наши прекратились на время сборов. Тетя сама занималась с нами – девочками и теперь, конечно, не имела времени продолжать занятия.

Наконец, сборы были окончены. Все было уложено и запаковано. Наступил день отъезда.

Стоял морозный зимний денек. Мы поднялись рано-рано и с утра приставали к старшим с вопросами: скоро ли поедем?

Наш городок лежал в ста верстах от железной дороги, и ехать до станции приходилось на лошадях… При одной мысли о предстоявшем нам путешествии в возке на тройке быстрых лошадок мы готовы были прыгать от радости.

И вот, наконец, этот возок, запряженный быстрой тройкой, подан к крыльцу.

Дядя, тетя и мы, трое детей, должны были уместиться в нем. Няня и Мавруша поехали за несколько дней раньше: няня, знавшая город, вызвалась найти квартиру.

– В тесноте да не в обиде, – говорил дядя, усаживая всех нас и заботливо укутывая наши ноги пледами и одеялами.

Мы поминутно высовывались из возка, чтобы еще раз взглянуть на милый домик и двор с палисадником, где провели столько хороших, счастливых деньков.

– Прощай, сад, и дом, и дворик, все прощайте! – растроганно проговорил Яша.

– И горка прощай! И наша улица! – вторила ему Лизочка.

А я замолчала. Теперь мне было немного грустно уезжать из тех мест, к которым я успела привыкнуть, хотя впереди меня и ждал старый знакомый – Петербург, с которым было связано столько родных и милых воспоминаний!

Наконец, мы разместились. Лошади тронулись, и кибитка заскользила по гладкой и ровной пушистой дороге.

Мы, тесно прижатые друг к другу, в теплых шубках и валенках, с лицами, до самых глаз укутанными большими теплыми шарфами, высунулись в последний раз из возка, чтобы еще раз взглянуть на оставленное родное гнездо. У калитки стоял дворник Иван, оставшийся при доме в ожидании нового хозяина, и махал нам шапкой…

Наконец, возок завернул за угол и наша улица, домик и Иван – все исчезло из виду.

Глава четвертая
НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ

Дорога по-прежнему шла мягкая, ровная. Наш возок точно скользил по пушистому и гладкому белому ковру… Лошадки бойко бежали, позвякивая колокольчиками… Солнышко то сияло радостной улыбкой, то внезапно пряталось… Маленький снежок шел, не переставая.

Было три часа дня, когда мы подъехали к станционному домику, чтобы переменить лошадей, да, кстати, и пообедать. Нам было ужасно весело, несмотря на то что ноги закоченели и затекли от долгого сидения.

Мы смеялись на большую черную собаку, лаявшую страшным басом из своей будки, смеялись на крошечную девочку, выскочившую нам навстречу в большой и неуклюжей материнской кофте…

– Как тебя зовут? – спросила Лизочка, смотря на нее своими смеющимися глазками.

– Манька, – ответила девочка тоненьким, как у птички, голоском.

– А сколько тебе лет? – приставала Лизочка.

– Не зна-а-аю! – протянула девочка.

Мы так и покатились со смеху.

Какими вкусными кислыми щами и простой, на сале жаренной кашей угостил нас хозяин постоялого двора! За обедом мы смеялись и болтали, не переставая.

– А ямщику дали водки? – спросил неожиданно дядя. – Яша, отнеси-ка ему! – добавил он, подавая стакан мальчику.

– А он обедал? – осведомилась всегда о всех заботливая Лизочка.

– Обедает, будьте покойны, добрая барышня, – ласково улыбаясь, сказал хозяин.

Он все время ласково поглядывал на нас своими добрыми старческими глазами.

Было уже довольно поздно, когда мы, отдохнувшие и насытившиеся, сели в возок и тронулись с постоялого двора, напутствуемые добрыми пожеланиями старика-хозяина.

Погода изменилась к худшему. Мелкий снежок, моросивший с самого утра, стал к вечеру падать крупными хлопьями. На опушке леса ямщик наш повернулся к нам с козел и спросил дядю:

– А что, барин, не вертать ли обратно?

– А что?

– Да как бы метелица не разыгралась… ведь след потеряем – в лесу заночевать придется.

– И то, не вернуться ли? – озабоченно вставила тетя.

Но мы, дети, всполошились против этого. Провести ночь в возке на открытом воздухе нам казалось так сказочно заманчиво!

– На постоялом дворе тараканы, а я ужасно боюсь тараканов, – тянула капризным голоском Лизочка, высовывая из-под теплого платка свой покрасневший носик.

– А волков не боишься? – засмеялся дядя.

– Нет, не боюсь, – храбро заявила девочка, – ведь с тобой ружье, папа!

– Ну, ладно, не трусить только, едем! – согласился дядя и громко прибавил, обращаясь к ямщику: – Подгони-ка маленько, чтобы до ночи выбраться из лесу.

Тот только головой мотнул да прикрикнул на свою тройку.

Лошадки побежали еще быстрее. Колокольчик громко звенел под дугой, над самой гривой коренной серой, и возок быстрее заскользил по гладкой снежной дороге.

А ветер делался все сильнее и сильнее. Хлопья снега все чаще и чаще ударяли о верх кибитки.

Дядина борода, усы и шапка казались совсем белыми. Тетя плотнее закутала нас с Лизочкой большими оренбургскими платками и останавливала поминутно, прося не разговаривать. И Яша приумолк. Он забился в самый угол кибитки и, кажется, дремал, положив голову на теплый рукав дядиной шинели.

Я уже не видала больше впереди нас серой спины ямщика. Его кафтан сделался весь белый от снега, и сам он был очень похож на тех белых старичков-кукол, которые вешаются на елку.

Начинало заметно темнеть. Дядя приказал зажечь фонари, но, как ни старался наш ямщик, фонари гасли от порывов сильного ветра, и мы ехали в густых сумерках.

Мне стало холодно ногам и захотелось спать. Лизочка давно дремала в своем уголку, забавно потягивая носиком. Я подвинулась к ней поближе и очень скоро уснула сама.

Глава пятая
МЕТЕЛЬ. ВОЛКИ

Проснулась я, когда было совсем темно. Возок не двигался. Лизочка, позабывшая спросонья, что мы находимся в дороге, требовала, чтобы зажгли лампу. Яша старался зажечь спичку, но руки его окоченели и не слушались.

– Что, сбились? – тревожно спрашивала тетя, стараясь говорить как можно спокойнее, чтобы не испугать нас.

– Известно, сбились, – ответил ямщик недовольным голосом и стал понукать тройку.

Но лошади стояли. А кругом белели сугробы и ветер жалобно выл какую-то дикую песенку.

У меня сильно закоченели ноги, и я старалась отогреть их, ударяя одну о другую.

– А где же папа? – испуганно вскрикнула Лизочка, видя, что дяди Пети нет на его прежнем месте в кибитке.

– Успокойся, деточка, папа пошел искать дорогу! – поспешила ответить тетя.

Но Лизочка еще сильнее взволновалась. Она плакала и твердила, что папа заблудится и что его съели волки.

Мне самой было страшно в этом большом лесу, где так громко свистела и выла вьюга.

Один Яша был спокоен по-прежнему. Он, как умел, помогал тете успокоить расходившуюся Лизочку, говоря, что дядя сейчас вернется и что в этом лесу волки не водятся.

Но в ту самую минуту, когда неожиданно появившийся, весь запушенный снегом дядя сказал, что нашел дорогу, где-то недалеко раздался неприятный вой.

– Что это? – встрепенулись мы. – Что это?

Но старшие нам не ответили. Я только слышала, как тетя прошептала совсем тихо:

– Господи, помилуй нас!

Дядя торопил ямщика, и оба они изо всех сил старались вытащить завязнувшую в снежном сугробе тройку.

А страшное завывание все приближалось… Где-то, не очень далеко, засветились какие-то огоньки…

Наконец лошади попали на дорогу и дядя, поспешно усевшись в возок, приказал ямщику ехать что есть силы.

– Сам понимаю! – сурово ответил он с козел, в то время как тетя передавала дяде длинный и тяжелый ящик, лежавший позади нее.

Я догадалась, что это были ружья, и еле удерживалась, чтоб не вскрикнуть. Соседство хрупкой и болезненной Лизочки, страх окончательно испугать девочку удержали меня.

А вой делался все громче и страшнее. Я поняла, что за нами гналась волчья стая.

Я никогда не забуду этой ночи… Наш возок мчался быстро, быстро… Лошади хрипели и дрожали, чувствуя врагов.

Дядя зарядил оба ружья, одно держал наготове, другое – передал Яше.

Лизочка рыдала и билась от страха… Я твердила молитву, которой научила меня няня: «Да воскреснет бог и да расточатся врази его!» Тетя обняла нас с Лизой и прижала к себе крепко-крепко. Я не видела в темноте ее лица, но мне послышалось, что она тихо, сдержанно плачет. И мне стало невыносимо страшно! А волки были близко, совсем близко.

Они гнались, не отставая, за нашим возком и страшно выли, щелкали зубами. Вот двое из них, самые храбрые, забежали вперед и хотели броситься на одну из лошадей, но дядя выстрелил, и четыре огонька, светившиеся так близко, вдруг потухли.

– Наповал! – радостно прошептал Яша, подавая дяде другое ружье.

Метель между тем поутихла. Бледная луна чуть-чуть выглянула из-за облака и слабо осветила дорогу. Осветила и бесчисленное множество волков, гнавшихся за нами.

– Яша, – прерывающимся голосом приказал дядя, – заряди, родимый, да повали-ка вот этого, что подбирается к пристяжной.

И Яша, не говоря ни слова, храбро зарядил ружье и выстрелил в указанного зверя. В моей голове мелькнула мысль: где научился стрелять Яша? – но тут же я вспомнила, как дядя брал его с собой на охоту и как мы с Лизочкой горько плакали над убитым им зайчиком и долго дулись за него на Яшу.

Казалось, волков не пугали ни выстрелы, ни их убитые товарищи, потому что они все бежали и бежали, не отставая ни на шаг от возка.

Лизочка уже не плакала, она лежала без чувств на руках испуганной тети.

А страшные хищники уже обежали возок и бросались на лошадей с оглушительным воем…

Яша по-прежнему заряжал ружья. Дядя стрелял. Волки так и валились убитые по обе стороны кибитки, но это не останавливало их стаю.

Вдруг совсем близко, рядом со мной появилась длинная, острая морда с двумя сверкающими углями вместо глаз и оскаленными зубами. В ту же минуту раздался чей-то страшный крик и все смешалось.

Я потеряла сознание.

Глава шестая
СПАСЕНЫ. ДАЛЬНЕЙШИЙ ПУТЬ. НА НОВОСЕЛЬЕ

Я очнулась в незнакомой комнате, на большом бархатном диване, подле бледной и испуганной Лизочки.

Передо мной стояла тетя и подавала мне рюмочку с лекарством.

– Прими валерьяны. Катюша! Слава богу, очнулась, девочка! – ласково говорила она.

– А где же волки? – испуганно и недоумевающе спросила я.

– Эх, что выдумала! Давно отстали. Как зажгли пучок сена да бросили в самую стаю – они и отстали, – весело говорил дядя. – Волки огня боятся! Ну, слава богу, было да сплыло. Вот Яшук у нас герой. Он так того серого долбанул по голове прикладом, что у того желанье пропало заглядывать в кибитку!

– А где же мы? – спросила я.

– На железной дороге. Мы вас с Лизочкой сюда привезли в обмороке… Эх вы, девочки… – насмешливо протянул Яша, гордый похвалой дяди и точно выросший на целую голову после своего геройского поступка.

Лизочка молча улыбнулась. Она пила сахарную воду и была такая бледная после пережитых страхов.

– Вот няне-то расскажем! Они там в Петербурге с Маврушей и не подозревают о наших происшествиях, – говорила тетя веселым и беззаботным голосом, стараясь успокоить нас после страшной ночи.

Но я видела, что сама она очень взволнована, и к тому же я не забыла того страшного крика, который вырвался из ее груди при появлении у нашего возка волка. И я молча поймала ее белую дрожащую руку и крепко прижалась к ней губами.

– Катюша, – удивилась она, – что с тобой, детка?

– Ах, тетя, – вырвалось у меня с горячими слезами, – я так люблю всех вас и так рада, что все вы целы и невредимы.

И мы обнялись крепко-крепко…

С этой минуты тетя, кажется, еще больше привязалась ко мне.

Мы были уже на платформе, успокоенные и одетые, когда подкатил громадный локомотив с длинным хвостом вагонов. Поезд стоял всего пять минут. Поднялась давка и суматоха. Дядя с трудом отыскал место и усадил нас в вагон.

Здесь царствовал полумрак от зеленых занавесок, затянувших фонарик… Отовсюду слышалось храпение спящих пассажиров.

Тетя наскоро устроила нам постели на мягких диванах и помогла нам раздеться и улечься поудобнее. Едва только голова моя опустилась на подушку, как я почувствовала страшное желание спать… Поезд медленно, казалось мне, катился по рельсам и выстукивал колесами какую-то однообразную песенку. Меня чуть-чуть покачивало на мягком диване, и я скоро заснула крепким, сладким сном без всяких снов и видений.

Быстро и незаметно прошло наше путешествие. Первое лицо, которое я увидела, выходя из вагона на знакомом уже мне петербургском вокзале, – была няня.

Она крепко-крепко поцеловала всех нас, в то время как мы, перебивая друг друга, старались как можно скорее передать ей наше дорожное приключение с волками.

У подъезда вокзала мы сели в большую извозчичью карету, чтобы ехать в приготовленную для нас няней квартиру. Лизочка и Яша, не видавшие никогда Петербурга, так и прильнули к замерзшим окнам, разглядывая высокие здания, красивые магазины и торопливо снующую толпу. Как странно было им увидеть после маленького захолустного городишки этот большой, нарядный и шумный город.

Проехав целый ряд улиц, наша карета остановилась перед подъездом большого четырехэтажного дома. Швейцар с очень важным и серьезным лицом помог нам выйти и взять вещи.

– В третий этаж налево, – говорила няня, подъехавшая с вещами несколькими минутами раньше и встречавшая нас у подъезда.

Мы наперегонки пустились по широкой лестнице и через минуту звонили у обитой черной клеенкой двери.

– Приехали, приехали! – громко и весело встретила нас толстая Мавруша. – А мы-то уж тут прибрались кой-как с нянюшкой!

Большая и светлая квартира показалась нам сначала малоуютной: в ней не было расставлено мебели; кое-как ютились по стенам те немногие диваны и кресла, которые были привезены из Т. Новую мебель дядя боялся покупать заочно. Но наша с Лизой комнатка, оклеенная розовыми обоями, оказалась очень веселенькой и светлой.

Две беленькие, чистенькие кроватки были заботливо застланы няней для ее маленьких баловниц. Но кто был в восторге – так это Яша! В Т. у него не было своего уголка, спал он у дяди в кабинете, а учил уроки в нашей детской. А здесь баловница-няня приготовила ему комнатку, хотя и очень маленькую, но все-таки «свою собственную», где бы он мог играть и заниматься.

– Доволен ли, Яшенька? – спросила его тетя, видя, как заискрились его повеселевшие глазки.

– Ах, тетя, ax! – мог только выговорить мальчик, не зная, кого броситься целовать прежде: тетю ли, приказавшую няне найти квартиру с лишней комнаткой, или няню, так хорошо исполнившую тетино желание!