Текст книги "Телефон для Золушки и другие расСказки"

– Вы же знаете, что меня нет, нет и нет! Пейджируйте, Кира, пейджируйте…

***

Перед ней на разложенных газетах сидела крыса с длинным хвостом, наполовину прикрывая жирным телом громкие заголовки: «развитие капитализма в новой России» и «капитализм с человеческим лицом». Звереныш смотрел немигающими глазками и шевелил усищами, дожевывая очередной Верин отчет.

Интересно, это самец или самка? И как себя на моем столе позиционирует?

– Дура ты, Вера, дура, – вдруг сказала крыса и тяпнула ее за протянутый палец.

– Вер, 2 часа ночи. В здании – только ты и кошка, – разбудил ее коллега-охранник, услышав сдавленный стон из комнаты. – Хозяин, единственный в компании полуночник, и тот давно уехал.

– Как уехал? Он же обещал меня сегодня в 12 принять!? А я задремала…, его звонка не услышала.

***

С появлением «Радуги» серая жизнь Веры заиграла новыми красками. Команда провинциалов оказалась молодой, задорной и «разноцветной». Красный, Желтый, Зеленый…

В дни их приезда все вокруг бурлило и кипело. До начала утренних совещаний у Шефа оставалось немного времени, и шустрые заводчане – Генеральный директор и два заместителя – разбегались по кабинетам, как тараканы, стараясь оперативно согласовать наболевшие вопросы с сотрудниками головного офиса. То тут, то там в коридорах раздавался веселый смех приезжих, мигающих, словно новогодние лампочки. Красный, Желтый, Зеленый…

Первым в «гости» всегда наведывался Желтый, то есть первый зам, с неизменной алой розой и томиком Иосифа Бродского в руках.

– Не помешаю? А что Вы делаете сегодня вечером? Не хотите прогуляться при луне, свежим воздухом подышать на сон грядущий?

– Спасибо. У меня сегодня другие планы, – сухо отвечала Вера, свято соблюдая данный Хозяину обет.

Следом подтягивался взрывоопасный Красный.

– Привет, Николавна. И че это ты на нос нацепила? Как хочешь, а я этот «велосипед» прошлого века реквизирую. Ну как, мне идет?

– Ой, извини, случайно вышло, – говорил он минуту спустя, собирая осколки и сдувая стеклянные крошки с осиротевшей оправы. – Так даже лучше будет. Зачем прятать такие безумные…, ой…, безумно красивые глаза.

– А смешная «шишка» у тебя на затылке…, – приставал он снова, дергая несчастную девушку за пучок.

– Как вы смеете, – как можно строже восклицала она, напуская на себя излишнюю суровость.

– Промазала…, промазала… эх ты, Криворучко, – притворно пищал настырный заместитель, уворачиваясь от пощечины. – Бить нужно резко, наотмашь. Вот так!

Ближе к вечеру появлялся и Генеральный. Совсем еще юнец – Зелененький… Сколько ему? Лет 20—25, наверное… Своим вальяжным видом он напоминал молодого русского барина.

– Здравствуй, здравствуй, Веруня, – нарочито басил и окал вошедший, незаметно подсовывая среди бумаг пакетик местных козельских конфет и поглаживая коротко стриженную помещичью бородку, которую завел для пущей важности.

– Отличный контракт у тебя получился… Иностранцы не ожидали, думали, мы – Россия лапотная, а ты им все так культурненько, на двух языках…

Начальница отдела краснела, как гимназистка, и опускала глаза.

– Ешь, ешь не стесняйся. Совсем отощала на хозяйских-то харчах. А мозгу питание нужно.

– Спасибо. Я сладкого не ем. Приберегите свои угощения… эээ… для женщин, – отказывалась Вера ледяным тоном.

Зеленый удивленно вскидывал к небу глаза. О чем это она?

***

Красный, Желтый, Зеленый… Ах, если бы к импозантности Зеленого чуть-чуть добавить озорства и смелости Красного и немножко скромности Желтого, – неожиданно для себя самой размечталась она, как Гоголевская Агафья Тихоновна. Получится…, получится Синий, глубокий синий… или Фиолетовый…

– Нет, и думать не смей! Ты – Ошибка природы! Ты навеки помолвлена с мистером Пейджером, – сказала крыса и укусила ее за второй палец.

***

– Собирайся, Веруша. У нас важная встреча с иноземцами, опаздывать никак нельзя. На карту поставлено новое производство. Сбор, как обычно, внизу, у микроавтобуса.

– Эй, ты что, заснула? Вот тебе гостинец с завода, опытный экземпляр.

Затворница открыла в изумлении глаза и сладко потянулась спросонья, разминая затекшую руку.

– Спасибо. Только я в ближайшее время ремонт делать не собираюсь.

– Обижаешь, подруга… Парфюм! Не хуже французского! Тары только приличной пока не нашлось. Извини, налили в бутылку из-под водки. Зато надолго хватит.

– Спасибо. Я духами не пользуюсь. Женщинам, в канцелярию отнесите. Я скоро, только переоденусь.

***

На улице светило яркое солнце. Вера зажмурилась. Зима-то, оказывается, уже незаметно закончилась… Снег везде растаял, и в образовавшихся на тротуарах лужах купались воробьи. Они оглушительно чирикали, разогретые весенним теплом.

На углу стояла «карета», где поджидали верные «мушкетеры». Красный, Желтый, Зеленый. Они нетерпеливо переминались.

Немного поодаль топтался кто-то еще – четвертый, пока неизвестной окраски. Вера с разбегу перепрыгнула через лужу, распугав всех птиц.

– А вот и я! Заждались?

– Вот, возьмите, первые, весенние, – вдруг сказал незнакомец, вышедший из тени. – На полянке утром насобирал, пока руководство отдыхало. Мы теперь по дороге в Москву остановки делаем, вот я и…

Он протянул пучок пожелтевшей прошлогодней травы, среди которой угадывались поникшие головки каких-то синих цветов. Жалкое зрелище.

– Пролески, по-моему, называются. Только осторожно, белые ручки свои об корешки не испачкайте. Земля в лесу еще сырая, влажная. Я, представляете, весь перемазался, пока их выдергивал… Жуть! – добавил пришелец и круто развернулся на каблуках в сторону машины.

Спина. Знакомая спина в кожаной куртке. Где? Где она могла ее видеть? Как же она сразу не догадалась? Вот, сосулька замороженная. Ничего не замечала. Растяпа близорукая. Это же… Синий! Синий!

– Постойте, подождите… Спасибо! – Вера рванулась и чмокнула водителя в щеку.

Трехглавое руководство разинуло рты.

– Видали? – победоносно произнес шофер, глядя на оторопевших начальников.

– А вы говорили – розы, розы… Эх, ничего-то вы в женщинах не понимаете, козлы старые…

– Поехали, Верочка. Карета подана.

Она напоследок подставила солнцу бледное лицо, на котором уже успели проступить рыжие веснушки, постояла еще минуту и вприпрыжку побежала к автомобилю, прижимая к груди полузасохший букетик с комьями весенней грязи.

КРАСАВИЦА И ЧУДОВИЩЕ
(А не попить ли нам пивка? – очень «страшная» сказка-быль)

Их помещают на эту Землю, чтобы любить,

развлекать… и раздражать друг друга.

(Народный фольклор)

Зевалось. Зевалось так, что сводило скулы.

Перед началом летней сессии наступила невыносимая липкая жара, настоящее пекло. В аудитории было душно. Открытые окна и двери не спасали.

Разморенный профессор вяло переползал от одного края доски к другому и пытался вдолбить длинные формулы в одурманенные зноем студенческие головы. Своим видом он напоминал вареного рака – покрасневшая голова, лишенная остатков волос, и растопыренные, испачканные мелом руки-клешни.

Время от времени преподаватель останавливался и вытирал клетчатым носовым платком капли пота на блестящей лысине. Запотевшие очки. Невидящий взгляд. И пара-тройка отличников в первых рядах, расплывавшихся в мутных линзах.

Сонное царство «галерки» тоже было полупустым. Самонадеянные пятикурсники не баловали своим посещением – дипломы, итак, почти в кармане.

Мишка и Алик сидели, как всегда возле двери, низко опустив головы. Два друга – не разлей вода.

Алик высшую математику, равно как остальные точные науки, мягко говоря, не любил. С раннего детства он мечтал стать моряком и грезил о дальних странствиях. Поля его конспектов были изрисованы старинными парусниками – фрегатами и каравеллами, которые нерадивый студент изображал от скуки во время лекций.

Он любовно прорисовывал грот-мачту какого-то судна, когда услышал приглушенный шепот приятеля:

– Может, рванем по пиву?

«Художник» не заставил себя долго уговаривать. И как только преподаватель в очередной раз повернулся к аудитории спиной, друзья тихонько выскользнули в широко распахнутую дверь.

***

Прилежная первокурсница Маргарита сидела в первом ряду, вглядывалась в испещренную значками доску, но ничего не могла разобрать – строчки формул сливались. Непослушные пальцы выводили какие-то каракули вместо цифр. Голова болела нестерпимо, кости ломило, тело сотрясал озноб.

Причиной тому была простуда, которую девушка умудрилась подхватить, выпив ледяной воды. Злосчастная простуда! Летом, в такую-то погоду! Да еще так некстати – на носу экзамены. Болезненное состояние усугублялось духотой и неизбежным запахом пота в переполненной аудитории. Несмотря на жару, маленький зал был забит до отказа – первокурсникам прогуливать не полагалось.

Едва дождавшись перерыва, Маргарита вышла. На улице оказалось еще хуже, чем в помещении. Немилосердное солнце прожигало насквозь, температура зашкаливала, и жирный серый асфальт плавился под ногами.

Она не помнила, как добралась до остановки и как вошла в сорок третий троллейбус, который неторопливо повез ее к дому. Он, видимо, тоже устал от жары.

***

Алик и Мишка зашли в близлежащий пивной бар, где царила спасительная прохлада. Но, увы, яблоку было негде упасть. Сообразительная студенческая братия уже с утра оккупировала все столики, а также места у стойки.

Разочарованные друзья отправились в соседнее кафе. Там их ожидала та же неутешительная картина. Не повезло им и в третьем, и в четвертом заведении общепита. Казалось, что сегодня весь город только и делал, что пил пиво, соки и минералку.

Прогульщики добрели до троллейбусной остановки, рядом с которой примостилась ржавая квасная бочка. Солнце продолжало палить нещадно, раскаляя железную емкость.

– Фу, гадость, какая, – сказал Алик, выплевывая теплую прокисшую жидкость, – пить невозможно.

– Айда, ко мне! – предложил он, внезапно вспомнив о нескольких бутылочках импортного пива, стоящих дома в холодильнике, – Вот, как раз и сорок третий подходит…

***

Маргарита с трудом вставила ключ в замочную скважину. Провернула, как обычно, два раза, но дверь не открылась. Ну и день! Ключ и тот бастует! Девушка долго возилась, пытаясь справиться с дрожью в пальцах, но в конце концов, кое-как совладала с замком. Она постояла минуту-другую, опершись о косяк, и ввалилась в квартиру.

Первым делом больная прошла на кухню и нашла в аптечке коробочку с аспирином. Упаковка была подозрительно легкой. Однако опасения оказались напрасны – на дне пластикового пузырька еще бренчало несколько таблеток. Раз, два… пять. Этого точно должно хватить, чтобы сбить температуру.

Прихватив с собой остатки лекарства, несчастная направилась в гостиную. Задернула плотные шторы, чтобы свет не резал глаза, и бухнулась на диван, как есть, не переодевшись.

***

Через полчаса жаропонижающее начало действовать, и стало немного легче. Для верности Рита решила выпить еще пару оставшихся таблеток.

Вот теперь, можно и поспать, и все будет в порядке. Нет, нет, не все… Надо бы сухую рубашку надеть, как учили родители, а она во всем привыкла слушаться советов старших.

По правилам полагалось также ноги укутать чем-нибудь легким и теплым. Под руку подвернулся пушистый плед – как раз кстати. Больная свернулась клубком и закрыла глаза. Вот сейчас, кажется, все…

Но блаженство продолжалось недолго. В коридоре послышался какой-то шум. То ли сквозняк, то ли… По всей видимости, она забыла закрыть входную дверь. Вставать было неохота. Но что делать? Вдруг обворуют… или уже? И девушка в полусонном состоянии поспешила в прихожую.

Дверь была открыта настежь, то есть пребывала в том же виде, в каком ее бросила ничего не соображающая Маргарита.

Девушка с опаской выглянула на лестницу. Кругом – тишина. Да и кому здесь быть? День-деньской, жильцы – на работе. Следов посторонних в квартире нет, все вещи вроде на месте…

Рита облегченно вздохнула и по привычке задвинула массивную щеколду – странное приспособление, которое не встретишь в стандартных московских жилищах. Настоящий металлический засов, шириной сантиметров восемь, в полуметре от пола, установленный отцом в те стародавние времена, когда дочка ростом была от горшка два вершка и не дотягивалась до обычного замка. Ее нередко оставляли дома одну и приучили закрывать и открывать задвижку только своим, домашним.

Почувствовав себя в безопасности, больная снова вернулась на уютный диван. По дороге прихватила со стеллажа с книгами любимую «Королеву Марго» и с наслаждением улеглась на мягких подушках под пледом, укутавшись с головой…

***

Следует заметить, что Рита с раннего детства обожала читать, особенно во время болезни. К несчастью, простужалась она довольно часто и хворала тяжело, всегда с высокой температурой. Родители, оба врачи, укладывали ее в кровать не меньше, чем на неделю. И тогда спасением становилась художественная литература, отвлекавшая от недомогания. Девочка обкладывала постель целыми кипами книг и журналов и штудировала их запоем с утра до глубокой ночи, с небольшими перерывами на прием пищи, лекарств и необходимые процедуры.

Устроившись с комфортом, заболевшая углубилась в интриги французского двора Екатерины Медичи при тусклом свете ночника над диваном.

Вскоре буквы заплясали перед глазами, навалилась усталость, и жуткая слабость вновь разлилась по телу. Семь таблеток аспирина – дело нешуточное. Веки отяжелели. Книжка выпала из рук. Маргарита куда-то проваливалась…

***

При повороте ключа раздался привычный сухой щелчок, но дверь не поддалась. Алик в недоумении несколько раз подергал за ручку, нетерпеливо постучал ногой и навалился плечом. Бесполезно – дверь была заперта изнутри на засов. Дома, оказывается, кто-то был. Но кто? Отец – в командировке, мать – до вечера на работе, сеструха – в институте.

– Ну, падла! – вдруг грязно выругался Алик, при этом почему-то злобно посмотрев на Мишку.

– А я-то тут причем? – обиделся тот. – За падлу ответишь!

– Да я не про тебя, Миш. Прости.

Сестра, конечно, сестра. Маргарита! Больше ведь некому! Детство вспомнила – на щеколду заперлась. Злыдня! Мало того, что притащилась домой не вовремя, еще и задвижка…

***

Надо сказать, что Алик ненавидел младшую сестру еще сильнее, чем математику.

Он невзлюбил Ритку с той самой минуты, когда ему впервые показали пищащий «комок», принесенный из роддома. Алик не выносил ее плача, а еще больше – умильного сюсюканья взрослых.

Мама, папа, бабушка! Куда там! Вся вселенная стала вращаться вокруг сестры! Книжку почитаем завтра, а сейчас некогда – у малышки болит животик… Зоопарк сегодня отменяется… Предатели!

Однако одним зоопарком не кончилось… Зоопарк он мог бы перетерпеть. Каждый день только и слышно было: «Алик, дай Риточке соску! Алик, покачай коляску! Принеси сухую пеленку… Ты теперь главный помощник». Нашли дурака! Не слишком ли много поручений для пятилетнего мальчика?!

***

В восемь лет ему уже доверялось выгуливать сестру во дворе. Худшего наказания и придумать нельзя! В отместку он исподтишка ломал сделанные Ритой куличики, обсыпал песком, а затем уводил домой – грязную и зареванную. Пусть родители видят, пусть видят, что он никак не может справиться с непослушным ребенком. Пусть видят… и накажут… не его – ее.

Безрезультатно… Никто не слушал его объяснений. Он и в двенадцать продолжал «пасти» ненавистное семилетнее создание, которое сковывало его по рукам и ногам. «Алик, возьми сестренку поиграть в казаки-разбойники! Ничего, что другие мальчишки смеяться будут! Ты – старший брат, ты обязан ее защищать!».

Обязан, должен… Никому и ничего он не он должен!

И тогда старший брат начал отыгрываться за дневные «дежурства» по ночам. Дети, хоть и подросли, по-прежнему спали в одной комнате, и он принялся рассказывать сестре страшные сказки перед сном.

– В одном черном-пречерном городе появилось черное-пречерное Чудовище, которое хватало кровавой рукой маленьких непослушных девочек, – шептал в самое ухо зловредный мальчишка, наклонившись и растопырив руки.

Его всегда забавляло, как перепуганная на смерть девочка, поскуливая от ужаса, пряталась и дрожала под одеялом. Вот, умора!

После услышанных жутких историй сестру стали преследовать ночные кошмары. Порой она просыпалась от слез и собственного крика. Спать, зараза, мешала, но ничего, можно и потерпеть. Пусть родители знают, пусть знают, какая Ритка нервная и психованная, авось, уберут ее куда-нибудь из общей спальни.

А мать с отцом, заслышав шум, особого значения не придавали и только вздыхали: детская жестокость пройдет, повзрослеют – подружатся.

Когда запас ужастиков исчерпался, у Алика появилась новая затея – подкарауливать и пугать трусиху в темноте, по дороге в туалет. Иногда он крался за сестрой по пятам, закутавшись в белую простыню, тихо подвывая, а иногда – еще и подсвечивал лицо карманным фонариком снизу, так чтобы любая гримаса делалась во сто крат страшней.

Рита опрометью бежала назад и потом не могла заснуть до утра. Но она никогда не жаловалась, и поэтому «шутнику» все сходило с рук.

Однако вскоре ночным похождениям Алика пришел конец.

Как-то раз, когда Рита проснулась и отправилась в туалет, братец, улучив момент, забрался в сестрину постель. Туда и обратно девочка обычно передвигалась по коридору на ощупь, крепко зажмурившись. К счастью, «привидение» на этот раз не встретилось ей в коридоре. Откуда ж было знать, что Оно… спокойно поджидало… Благополучно добравшись до кровати, трусиха, не открывая глаз, попыталась быстро юркнуть под одеяло.

Ну и крику же было! Весь дом переполошился! Только родителям почему-то розыгрыш не понравился. Впервые в жизни старший брат получил оплеуху от взбешенного отца, после чего с позором был изгнан из спальни.

Родители, теперь уже всерьез обеспокоенные недетскими шалостями сына, переселили его на кухню, где был водружен небольшой диванчик. На кухню! Никой справедливости! Нет, чтобы туда ее, психитишную… Ритка заикалась-то всего-навсего неделю. А потом ничего, прошло. Могла бы и на кухне вместо него поспать, зараза!

***

С годами неприязнь у Алика, как ни странно, продолжала усиливаться. Давно миновали дни, когда приходилось гулять с младшей сестрой или помогать ей делать уроки. Но теперь появились иные причины для ревности.

Маргарита росла послушной, тихой и доброжелательной, и к тому же, была круглой отличницей. Отец с матерью души в ней не чаяли и беспрестанно ставили в пример нерадивому старшему брату, что вызывало в нем глухую ярость по отношению к «зубриле» и «выскочке».

И наконец, сестра обещала стать настоящей красавицей. В четырнадцать лет она на полголовы обогнала низкорослого братца, в семнадцать – взирала, как ему казалось, свысока и пренебрежительно.

Бесило и то, что его друзья-приятели вдруг начали заглядываться на эту верзилу. И что они в ней нашли? Фигура, как фигура, глаза, как глаза. Ноги – длинные. Оглобля! Жирафа! Разве такое страшилище может кому-то понравиться? Хорошо еще, что «уродина» никому не отвечала взаимностью.

Маргарита и впрямь обходила поклонников стороной. Дичилась. Был ли тому причиной старший брат, с детства приучивший ее к жестокому обращению со стороны мужского пола, или природная замкнутость, для окружающих оставалось загадкой. Только девушка вела уединенный образ жизни, отгородившись от всего мира, доверяя одним лишь книгам. Ни друзей, ни подруг. Родители сокрушались: – Из дома – в институт, из института – домой, несовременная она у нас. Хоть бы ты, Алик, ее с кем-нибудь познакомил…

– И не просите. Не поможет. Типичная старая дева, синий чулок, – вынес в ответ беспощадный вердикт единоутробный братец.

***

– Что ты копаешься? Что-то с замком или с ключом?

– Да нет… И ключ, и замок в порядке. Сестра, дура, зачем-то на щеколду закрылась.

– Чево? На щеколду? Как в туалете, что ли?

– Ну да. У нас засов металлический, широченный. Отец когда-то для Ритки сделал – все боялся, как бы маленькую «принцессу» не выкрали, не похитили. С тех пор и висит никчемный, никто не пользуется. А снимать не стали – дырки на двери ничем не заделаешь.

– В натуре? Засов? Как в крепости?

– Во-во!

– Так звони! Что ты стоишь? Сестра-то, наверное, дома.

Алик нажал на кнопку звонка, затем второй раз, третий, четвертый. Ага, сестрица еще и открывать не хочет! А может, она не одна? Заперлась с каким-нибудь первокурсником…? Вот так тихоня! Недотрога! Строит из себя святошу! В груди внезапно возник приятный холодок – мысль застукать сестру с любовником, братца обрадовала и развеселила.

Он с остервенением вдавил и удерживал минут десять несчастную кнопку. Звонок верещал, захлебываясь собственным звуком, так что уши закладывало. Но к двери по-прежнему никто не подходил.

Ах так! Алик разбежался и пошел на таран. Потом стал колотить ногами в дверь, что было силы, как это делают малые неразумные дети, когда их не пускают домой.

– Эй, сова, открывай! Медведь пришел.

– Ты что, с ума сошел! – не выдержал Мишка. – Весь дом переполошишь. Сейчас соседи сбегутся.

– Не сбегутся. Все на работе. Дома только старушка – божий одуванчик с третьего этажа, да она ничего не слышит. Совсем глухая. То есть… глухонемая.

Алик продолжил стучать. В ответ послышались чьи-то шаги – откуда-то снизу, с лестницы. В ту же минуту раздался разгневанный голос смиренной «глухонемой» старушки:

– А ну, прекратите безобразничать, иначе – в милицию позвоню! Хулиганы!

От неожиданности Алик оторопел и на время прекратил атаку.

– Послушай, тут надо действовать по-другому, – воспользовался образовавшейся передышкой Михаил.

Он уже давно приглядывался к расщелине в дверной коробке, через которую пробивалась узкая полоска света. Если постараться, то засов можно было отодвинуть снаружи! А значит, появлялась надежда проникнуть в заколдованную квартиру и все-таки попить сегодня холодного пивка.

Мишка, как опытный взломщик, извлек из портфеля толстую проволоку, вязальную спицу и какие-то крючки.

***

Через полчаса друзья стояли на пороге открытой и совершенно безмолвной квартиры. Мертвая тишина давила.

– Эй, есть кто-нибудь? – негромко спросил Алик, утратив былой кураж. – Марго, ты дома? Ладно, выходи, не бойся. Так и быть, я тебя предкам закладывать не стану. Выходи.

Приятели несмело прошли в прихожую. Мишка присел перед дверью.

– Классный засов! Прямо как в замке средневековом! А я его раз-два – и готово! Выходит, зря твой папаша старался.

Алик изменился в лице. Выходит, зря. Если Мишка так быстро смог, то и… Неужели вор? Забрался в квартиру и закрыл щеколду, чтобы его никто не прижучил. Марго, похоже, и дома-то нет. А преступник сидит – выжидает, когда они уберутся отсюда.

– Тихо, молчи, – прошептал Алик. – Здесь что-то не так, – и вытащил из тумбочки газовый пистолет…

Отец привез злополучное оружие лет десять назад, из первой командировки зарубеж, поддавшись искушению купить красивую взрослую «игрушку», продававшуюся без каких-либо ограничений в свободном мире.

Все-таки молодец папаня! А все домочадцы над ним посмеивались. Мать беспрестанно сердилась: «Зачем, зачем, от кого защищаться?!»

С тех пор оно и пылилось без надобности, ожидая своего часа.

***

Вскинув пистолет в правой руке, как демонстрируют супергерои в шпионских сериалах, Алик первым добрался до гостиной. Мишка робко трусил за ним на почтительном расстоянии.

Поначалу они ничего не заметили в полутемной зашторенной комнате. Ничего особенного. Разобранный диван, плед, завернутый пушистым комком. И рука… Рука человека безжизненно свисала, почти касаясь пола.

– Там кто-то лежит…

– Похоже, труп, – сдавленным голосом произнес за спиной Мишка, – вот, и попили пивка…

– Думаешь, он?

– Кто?

– Вор!

Алик по инерции продолжил двигаться в сторону дивана и вдруг издал вопль, способный разбудить мертвеца, и выронил пистолет:

– Марго, Маргошка, сестренка! Очнись!

– Не кричи, старина …, – сухо проронил приятель. – Ей уже ничем не поможешь. Только соседей испугаешь.

В подтверждение Мишкиных слов раздался нервный стук по батарее – «божий одуванчик» с третьего этажа активно выражал протест по поводу шума, издаваемого неуемными молодыми жильцами.

Алик бросился к окну, отдернул занавески и выскочил на балкон. Перегнувшись через перила, он заорал, что было мочи (старушка-то была «глухая»):

– У людей несчастье! Извольте, соблюдать тишину! А то я сам милицию вызову!

В ответ на его призыв из окон ближайших домов стали высовываться люди.

Алик вернулся в комнату, с грохотом захлопнув балконную дверь. Чудом не разбившиеся стекла задребезжали.

Дневной свет теперь заливал все пространство небольшой комнаты, открывая взору следы преступления. Девушка по-прежнему лежала неподвижно и не подавала признаков жизни. На полу валялась упаковка из-под лекарств, рядом – затрепанная книжка «Королева Марго».

– Похоже, она того…, – высказал предположение Мишка, поднимая пустой пузырек, в котором когда-то размещалось двести таблеток, – сама отравилась.

– Точно, – согласился Алик, – начиталась романов… Надо же, столько таблеток сразу! Безответная любовь… Она ведь такая ранимая, чувствительная была, – незаметно для себя сказал он о сестре уже в прошедшем времени, – по ночам кричала…, привидений боялась, – добавил он несколько смущенно.

– Надо бы скорую вызвать, да побыстрее тело в морг отправить, пока не появился запах, – деловито предложил Мишка, – шутка ли, жара стоит какая… Задохнемся.

– Нет, не могу – комок в горле застрял. Давай, лучше ты, – и протянул другу телефонную трубку.

Когда с вызовом врача было покончено, Мишка выдал очередное распоряжение:

– По правилам покойницу нужно прикрыть.

И приятели отправились в спальню за простыней. Алик брел уныло, едва перебирая ногами. По дороге он умудрился перевернуть пару стульев и налететь на трюмо. Зеркало с грохотом разбилось.

По батарее снова застучали. Но несчастный брат усопшей уже ни на что не обращал внимания.

– А-аа. Какая теперь разница…

Алик шел прямо по мелким осколкам, с хрустом разлетавшимся в разные стороны.

– Чистое белье у нас тут, в шкафу, хранится, – пролепетал он заторможено.

Дверца гардероба отпираться не пожелала. То ли день такой несчастливый задался, то ли руки у Алика были, что называется, кривыми, только ключ неожиданно сломался, и кусок железки вызывающе застрял в замочной скважине.

– Вот, сволочь! – снова заорал Алик, внезапно очнувшись от летаргического сна.

– О покойниках плохо не говорят!

– Это я не про сестру! Про дверцу с ключом!

С громкими криками «проклятье!» и «убью заразу!» он выскочил из комнаты. К кому или к чему относилось последнее ругательство приятеля, Мишка так и не понял. Вполне возможно, что к глухонемой старушке на третьем этаже, у которой, скорее всего, окончательно лопнуло терпение, так как к ударам по отопительной трубе вновь прибавились возмущенные возгласы «про хулиганов и милицию».

Мишка, оставшись в комнате один, принялся осматривать место излома. Как все-таки открыть шкаф? С задвижкой входной двери быстро получилось. Значит, и тут можно что-нибудь придумать…

Он увлеченно мурлыкал себе под нос, когда на пороге возник Алик… с огромным молотком.

– Нет! Не надо, – только и успел крикнуть доморощенный слесарь, закрывая собой дверцу.

Но Алика было уже не остановить.

Гулкие удары молотка перемежались с визгом и скрежетом металла по батарее, доносившимися снизу.

***

– Ну, почему я? Дверь – я, скорую – я, шкаф, в конце концов, – тоже я. Сам давай! Твоя сестра все-таки.

Алик скорбно молчал. Сомнамбула, да и только.

Мишка выхватил простыню, проклиная невинное желание выпить пива, заведшее его столь далеко. Сидел бы сейчас тихо-мирно на лекции. Вот угораздило! Он приблизился к безжизненному телу и, преодолевая страх, впервые взглянул в лицо безвременно почившей девицы.

Казалось, она просто спала. Ее длинные волосы беспокойно разметались по подушке, пушистые ресницы слегка трепетали, а щеки еще не утратили естественный румянец. Жаль девку! Такая красотка! А ноги… Какие ноги!

Плед был отброшен в сторону и бесполезно топорщился, открывая взору точеные лодыжки, округлые колени и стройные бедра.

Гм. Гм. Мишка стыдливо подернул вниз ночную рубашку и постоял немного, любуясь спокойными чертами девушки. Нет, он не мог ни поцеловать спящую красавицу! Ну, просто не мог! Вдруг очнется?!

Он сделал шаг вперед, наклонился и внезапно рухнул, как подкошенный – наступил на брошенный Аликом пистолет и поскользнулся. При падении незадачливый «принц» ударился головой об угол серванта и потерял сознание. Выпущенная из рук простыня укутала несчастного, словно саван.

Алик наблюдал за происходящим безучастно. Судьба друга его не взволновала. Ничего, Мишка – живучий, очухается как-нибудь. Однако теперь придется самому завершить начатое и накрыть сестру покрывалом.

Мороз продирал по коже… Кое-как пересилив страх, Алик перешагнул через неподвижное тело приятеля, и с опаской взглянул в лицо усопшей.

Он смотрел на сестру, прощаясь навеки, смотрел с незнакомой доселе нежностью, забыв о былых обидах. Смерть примирила его и с прошлым, и с настоящим. Маргарита! Рита! Риточка! Как она все-таки хороша! Синий чулочек, родной, дикарка моя ненаглядная!

Маргарита внезапно открыла глаза.

– Как ты меня напугала! Оглобля! – вскричал дурным голосом Алик и свалился без чувств.

***

Смутное беспокойство охватило Зинаиду Петровну возле дома. У подъезда стояла машина скорой помощи, и неподалеку топталась кучка людей. Наверное, старушке с третьего этажа опять плохо. Такая жара…

Соседи что-то бурно обсуждали:

– Да, пацан девчонку не то придушил, не то прирезал.

– Уж как она, бедняжка, кричала…

– Да нет. Это старуха из сорок восьмой вопила – ограбить ее хотели.

– Никто ее не грабил. Старуха встала на защиту девчонки и получила молотком по голове…

Зинаида Петровна протиснулась сквозь толпу. В спину неслись обрывки загадочных фраз.

– Что вы выдумываете! Старуха только притворялась глухонемой. На самом деле, дождалась, когда… Она-то всех и убила, всех троих… Она и есть главарь банды…

***

Несмотря на тучность, Зинаида Петровна взлетела ракетой на пятый этаж, обогнав по дороге бригаду врачей со скорой. Сердце бешено колотилось.

Входная дверь была распахнута, а в квартире ее ожидал полный разгром. Повсюду валялись осколки и перевернутые стулья, словно Мамай прошел. В треснутом зеркале отражались следы побоища.

Хозяйка квартиры чуть не упала, зацепившись за искореженное деревянное полотнище, отдаленно напоминавшее створку платяного шкафа. Сверху лежал отбойный молоток, больно ударивший по пальцу.

Прихрамывая, она поковыляла дальше… и не сразу увидела распростертого на полу сына, рядом с которым угрожающе чернело дуло пистолета.

Возле буфета лежало нечто, накрытое белой простыней.

Над непонятным предметом возвышалась фигура Маргариты. Она стояла на диване в задранной ночной рубашке и отчаянно визжала. Ее вопли сопровождались странными звуками, как будто яростно стучали чем-то железным по батарее.