Текст книги "Конец эры мутантов"

Лидия Ивченко
Конец эры мутантов

Самая строгая наука не может обойтись без фантазии.

Автор благодарит доктора медицинских наук профессора А.В.Бутенко, доктора биологических наук члена-корреспондента РАН профессора А.П. Рыскова, кандидата биологических наук А.Г.Бойко за консультативную помощь при подготовке этой книги.

Произведение зарегистрировано в Российском авторском обществе как объект интеллектуальной собственности и находится под охраной Закона о защите авторских прав.

От автора

Дорогой читатель! Если вы открыли эту книгу, значит, вас интересует жанр научной фантастики. И в данном случае его тема – рак, одно из самых массовых и тяжелых заболеваний, прямо-таки проклятие человечества. Поэтому, надеюсь, вы захотите прочесть её до конца.

Идею этой книги мне подсказала журналистика. Проработав много лет в газете «Известия», в том числе и по научной тематике, я получила некоторые знания, которые позволили мне пофантазировать на важнейшую для человечества тему. В самом деле, если в природе существует естественный отбор, в котором побеждает лучший и сильнейший, что благотворно для эволюции, то почему раковый процесс не только не благотворен для эволюции, но уничтожает самые совершенные существа, ставшие таковыми в процессе этой самой эволюции? Ведь там тоже происходит естественный отбор – на клеточном уровне. Раковые клетки – молодые, сильные, более живучие подавляют обычные и, безудержно размножаясь, губят организм. Дело в том, что они работают только на собственное воспроизводство, не взаимодействуя с остальным клеточным сообществом, которое именно благодаря взаимодействию друг с другом при помощи химических реакций поддерживает равновесие в организме.

Молодой ученый сделал гениальное открытие. Он расшифровал последовательность аминокислот на поверхности патологической клетки и посадил вместо них набор аминокислот нормальной клетки. «Нагруженные» таким образом, они приобрели новые свойства, способность взаимодействовать, и тогда из проклятия стали благом – молодые, мощные, они обновляли пораженный орган, в результате чего он лучше и дольше служил, увеличивая срок жизни человека. Но чем обернулось это гениальное открытие – и есть главная интрига романа, в котором есть приключенческий и детективный момент. Хочу надеяться, что читатель оценит также его познавательность…

Автор

Слово к читателю

«Фантас-стика!» – восклицаем мы, очарованные внезапно открывшимся, необычайной красоты пейзажем или рукотворным чудом человеческого таланта. «Фантастика», уважительно констатируем, беря в руки одну из тех книжек, которые с детства пробуждали в нас, как раньше и в наших отцах-прадедах, жажду открытий, приключений, мечту, быть может о несбыточных, но неукротимо желанных свершениях «не ради славы – ради жизни на земле».

«Фан-тас-ти-ка…», – подчас равнодушно роняем мы, проходя в книжном магазине мимо полок, уставленных аляповато раскрашенными томиками, с которых рвутся на свет придуманные кем-то монстры, злобные пришельцы, чудища из потусторонних или подземных миров.

Как много, оказывается, меняется в одном и том же слове даже при смене интонации – не говоря уж о том, как его меняет время! Говорят, что великим фантастам человечества – таким, как Жюль Верн и Герберт Уэллс, Карел Чапек и Владимир Обручев, Иван Ефремов и Александр Беляев – сюжеты и образы иногда приходили во сне. Если эта традиция жива, то при чтении иных «фанта-творений» невольно вспоминается классический афоризм: «Сон разума рождает чудовищ»… Так что Лидия Ивченко сильно рисковала, взявшись писать фантастический роман: согласитесь, невелика была бы честь затеряться среди сонма искателей популярности на желтовато-призрачной ниве «легкого жанра».

Но прежде чем понять, как ей удалось избежать этой западни, задумаемся: что отличает фантастику от «фанта-творений»? Априори – т. е. еще до погружения в хитроумные извивы сюжета, до знакомства с героями и даже до того, как они заговорят на каком-нибудь из земных языков или космотарабарских наречий, – еще до всего этого можно определить, какого сорта книга перед нами. Критерий здесь прозрачный, как родниковая вода. Его оставили нам всё те же мастера-основатели жанра. Критерий этот – гуманизм. Ведь не случайно классическая фантастика нередко на человеческом веку предвосхищала изобретения и открытия, которые делали человека сильнее, богаче, счастливее. И тогда люди уже наяву обретали крылья, проникали в толщи земли, воспаряли в космос, одолевали смертоносные болезни, учились управлять лазером. Фантастика как явленная гуманистическая мечта или бесплодная фантазия на очередную коммерчески заданную тему – вот где, на мой взгляд, проходит непроницаемая граница.

Читателю научно-фантастического романа Лидии Ивченко «Конец эры мутантов» предстоит пережить с героями захватывающие радости и обессиливающие тревоги. Они мечтатели – её питомцы, но мечтатели, вооруженные знаниями. Сделав сенсационное открытие, способное подарить жизнь миллионам обреченных раковых больных, они искренне полагают, что их успех – праздник для всего человечества. Больше того, и нам, читателям, смелая гипотеза, предложенная героями романа при самой деятельной и компетентной помощи автора, не кажется фантастичной. Кто знает – быть может, здесь сокрыто зерно завтрашнего открытия? Но…

Но тут кончается фантастика и начинается реальность – та самая, где высокая материя отступает перед низменными человеческими страстями: завистью и алчностью, тупым равнодушием службистов и кознями политических дельцов.

Кто победит? Прочтите – и, думаю, с выводом не затруднится никто: всё зависит от нас самих.

Владимир Любицкий

«На Хорошевском шоссе произошла авария… – донесся из холла голос ведущего передачу «Дорожный патруль». – Легковой автомобиль марки «Хёндэ» столкнулся с грузовиком. Жертв нет. Гражданин Н., находившийся за рулем иномарки, доставлен в больницу. Второй участник автоаварии скрылся с места происшествия. Свидетели утверждают, что грузовик, похоже, намеренно направился на столкновение…»

Гражданин Н… Это он, Евгений Акиншин, лежащий сейчас в обшарпанной больничной палате, куда вчера вечером его доставила «Скорая». Напичканный лекарствами, он безучастно разглядывал потолок, прослеживая прихотливые узоры трещин на штукатурке и слушая коридорные звуки – шаркающие шаги больных, быстрый перестук каблучков медсестер и позвякивание флаконов с микстурами на провозимой тележке. Толчком в том месте, где билось уцелевшее сердце, отозвалось сообщение телеведущего, возвратив сознание из лекарственной прострации в реальность, где была тревога. Тревога за лабораторию, за брошенные неизвестно на какой срок эксперименты, за подопытных мышей, у которых вот-вот надо будет посмотреть результат, иначе все начинай сначала…

«Неужели намеренно? – проползла усталая мысль. – Свидетели утверждают…» Ему тоже показалось странным это происшествие. Никаких помех не было на шоссе. Грузовик словно нарочно вильнул в его сторону, протаранив дверцу «Хёндэ», и тут же уехал. Номеров, конечно, никто не запомнил, вернее, их вообще не было видно – заляпаны грязью. Нарочно так делают. Значит, намеренно. Кто, зачем? Те, кто звонили ему и развязно-насмешливо намекали на последствия, если не перестанет «возникать»? «Ну ты, мечтатель хренов… Не лезь не в свое дело. Ты лечишь по-своему? И лечи. А в чужие методики не суйся. Ах, ты ученый? И ученых учишь? Ты свое здоровье береги. А то, если не уймешься…» Голос был незнакомый, но словно измененный, как бывает, когда положишь орехи за щеку, и лексика какая-то неинтеллигентная. Он не запомнил всего, но смысл был ясен – с ним посчитаются, если проявит упрямство. Вот и прозвенел обещанный звоночек. Убить хотели или напугать?

Евгений вспомнил напрягшееся лицо и злой взгляд профессора Сухиничева, впившийся в него, когда с трибуны конференции Акиншин заявил о бесперспективности методик лечения стволовыми клетками. Слишком много возложили на них надежд. А эффект лишь временный. Дальше – тупик, стагнация. Этим новомодным изобретением дурачат людей, и вообще, в медицине оно уже вчерашний день.

– А у вас есть что-то лучшее на сегодняшний день? – выкрикнули из зала.

– Есть! – парировал Евгений, вызвав шум и волнение в зале.

– Тогда поделитесь с нами, бездарями, вашим гениальным изобретением… – ехидно поддел Сухиничев.

Не время, ох не время было дразнить эту сплотившуюся вокруг больших денег команду. Говорила ему Лора, чтоб не брякнул чего лишнего, пока не закончит эксперименты. А он брякнул. Покусился на святая святых – на кошелек авторитетных, с учеными степенями, коллег. Сухиничев и все его окружение десятки тысяч рублей берут за имплантацию фетальных тканей и стволовых клеток. Тяжело больные люди машины, дачи продают, чтобы вернуть себе здоровье. А авторы якобы суперсовременных методик покупают особняки, ездят отдыхать в Ниццу, на Багамы… Это возмущало Евгения, но не из зависти, а потому, что лечение мало что давало пациентам, он это знал. Иногда помогало – на начальных стадиях, тем, кто мог бы справиться с болезнью и другими, общепринятыми способами. Но разрекламированное как чудодейственное, средство привлекало массу больных, а значит, массу денег, на которые покупались новые рекламные публикации. Неудачи относили на запущенность случая, индивидуальное состояние и так далее. А Акиншин, кандидатишка, каких миллионы, замахнулся на такие авторитеты! Вздумал открыть людям глаза…

Он уже опубликовал статью в журнале «Врач». Знакомая журналистка крупной газеты обещала раскрутить проблему, провести журналистское расследование. На Пречистенке, куда он вырулил, чтобы отвезти ее домой, догорала на обочине чья-то иномарка. Пожарные уже сворачивали свои шланги, из салона сочился вонючий дым от её пластиковых внутренностей, рядом стоял обалдевший, в какой-то прострации хозяин машины.

– Вот так, наверное, будет и со мной, – сказал Евгений.

– Почему? – спросила журналистка.

– Уже грозили.

Но вышло по-другому. Пока.

Сгоряча объявив на симпозиуме, что владеет чем-то более совершенным и эффективным, чем методики Сухиничева, Евгений покривил душой: его работа не была закончена. И хотя результаты экспериментов обнадеживали, до окончательной победы было еще далеко. Да и будет ли победа? Евгений досадовал на свою неосмотрительность: неизвестно, дадут ли ему теперь закончить эту работу. Над чем он теперь ломает голову, никто, кроме Лоры и Андрея, не знает. Но ведь могут и узнать…Тема, которая числится за его лабораторией, давно выполнена, но Евгений не спешит рапортовать об этом, чтобы под ее прикрытием делать свои тайные, никому не ведомые исследования над бессмертными клетками, великой загадкой природы, которая вот-вот обретет решение. И оно, возможно, окажется простым, как все гениальное…

– Больной, к вам посетители, – заглянула медсестра.

– Кто? – тревога плеснулась в его глазах: уж не те ли, кто его «заказал», решили проведать, каково ему сейчас?

– Родственники.

– А-а… – От сердца отлегло.

Натянуто улыбаясь, с настороженностью в глазах вошли брат и отец.

Рваный, несвежий больничный халат, контрастировавший с белоснежной рубашкой брата, спадал с его плеча, мешая держать сумку с гостинцами. Он поискал, куда ее поставить, и, не найдя, сел, примостив ее на коленях.

– Ничего себе кокон, да? – слабо улыбнулся Евгений. Забинтованный поверх гипса чуть не со всех сторон, он, высокий и стройный, казался сейчас большим тюком.

– Замечательный кокон, – отозвался отец, обрадованный тем, что все не так страшно, как могло бы быть. – Живой, выползешь из него новой бабочкой. И гипотенуза эта, – он ткнул пальцем в подвешенную загипсованную ногу, – зарастет, и привет, скачи дальше! Так что возблагодарим Бога…

– Да уж… – поддержал брат. – Между прочим, вчера на Академической громыхнула машина: столб пламени, залп обломков во все стороны – прямо как в голливудском боевике! – Брат рассмеялся. – Просто счастье, что прохожих рядом не оказалось.

– Ну и что тут смешного? – удивился Евгений.

– А то, что эту машину угнали. Навороченную иномарку у какого-то крутого. Угонщик осмотрелся на дороге, успокоился и остановился по пути перекусить в кафешке. Едва расслабился за столиком, как рванул этот фейерверк. Машина-то с подарком оказалась, подложенным в дружеской разборке! Бедняга даже крестился, говорят, творя молитву, – ну и времена настали, уж и машину нельзя угнать со спокойной душой!

– А уж крутой, наверное, как крестился – миллионы рублей взлетели на воздух, зато сам цел, – покачал головой отец.

– Да-а, – вздохнул Евгений. – Бытие, от которого теряешь сознание…

Поговорили о криминале, прущем изо всех щелей, беспризорщине, о детях и очереди в детский сад, которая никак не подойдет, а Лоре надо на работу…

– Дай-ка я немного проветрю, – предложил отец.

Фрамуга с грохотом поддалась, и прохладный, пахнущий талой водой и тополиными почками воздух ворвался в палату. Он не сразу справился с плотным «коктейлем» из карболки, лекарств, казенных щей, «уток» под кроватями и чего-то еще, трудно определимого, вместе составляющего специфический запах больницы. За окном медленно, крадучись прокладывала себе дорогу весна, слишком ранняя, чтобы ей доверять, и деревья стояли по-зимнему голые, выжидая и не решаясь раскрыть навстречу теплу набухшие, изготовившиеся почки. Кисеей повис над ними мельчайший дождь, невесомый и неощутимый даже для поверхности луж.

– Как там Лора? – спросил Евгений. Он не хотел огорчать жену своим видом, но нужно было дать ей некоторые указания. Он думал о том, на какой срок происшедшее отодвинуло его работу над вечными клетками. А может быть и не надолго, если поможет Лора. Надо подробно рассказать ей, что сделать сейчас, чтобы не пропали результаты. Пусть свяжется с Андреем, он знает, как ставятся опыты, привлечет лаборантов, не надо жалеть на это денег. Их немного, но какая-то заначка у них с Андреем есть…Он, правда, больше думает о своих рыбках, но и мышки тоже в их общих интересах.

– Завтра придет, – ответил отец, покончив с фрамугой. – С детьми мама посидит. А что с машиной – застрахована?

– Да, – кивнул Евгений. – Пусть компания разбирается. Хотя и на нашу долю хлопот хватит.

Брат стал выкладывать на тумбочку виноград и бананы.

– На, порадуй плоть. Хотя есть чем порадовать и душу. Уцелеть в такой передряге – разве не великое счастье?

Евгений поморщился: уже слышал. И вполне согласен.

– Еще у Гомера Одиссей, – продолжал брат, – спустившись в царство Аида, повстречал там тень Ахиллеса, и тот ему «ответствовал, тяжко вздыхая: Лучше б хотел я, живой, как поденщик, работая в поле, / Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный, / Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать, мертвый».

– Ну-у интеллектуал… – покачал забинтованной головой Евгений.

– Да-с… – скромно поклонившись, согласился брат. – Я это запомнил еще со студенчества и всегда поздравляю себя с тем, что мне повезло жить на этом свете.

Родные ушли, оставив у Евгения ощущение тихой радости и умиротворения. Он принялся обдумывать, как, находясь на больничной койке, продолжать и даже ускорить работу. Главный потенциал, конечно, в голове, а думать ему ничто не мешает. Но снимки, наблюдения, сравнения… Надо попросить Лору, решил он, принести кое-какие записи.

* * *

Навестив мужа, Лора торопливо покидала больницу, направляясь в институт, где работал Андрей Зотов и где работала она сама до рождения детей. Черный от грязи московский снег проваливался под ногами, заполняя водой отпечатки следов. По обочинам тротуара громоздились тающие снеговые кучи, через которые Лора порой старалась проложить себе дорогу, и, погруженная в свои мысли, вздрагивала от автомобильных сигналов и предупреждающих трелей проходящего трамвая. Господи, не хватало еще ее угораздить…

Лора была напугана, как-то смята случившимся с мужем. Она не сомневалась, что аварию подстроили, вероятно это служило способом надавить на Евгения, избавиться от его разоблачений. А вдруг «они» на этом не остановятся? Ей впервые открылась беспощадная перспектива того, что будет с ней и детьми, если вдруг не станет Евгения, ее любви и опоры в жизни. Она обмирала от ужаса при одной мысли об этом, никогда не приходившей в голову ей раньше, до происшествия. Евгений – крупный, красивый мужской красотой роста, силы, гармоничного сложения, деятельный, словно не знающий усталости, казался ей неподвластным ни старости, ни немощи, ни смерти, о которой она не думала применительно к нему и себе. Оказывается, подвластен, как и все. Слава Богу, все обошлось только переломами, а кости срастутся. И снова молодой, здоровый, захваченный своей фантастической идеей, будет Евгений рассказывать ей по вечерам, как вела себя мышка Гея с перевитой карциномой, какая она умная и как легко идет на поправку после введенной ей субстанции от зотовских рыбок. Но безотчетная уверенность в том, что все будет хорошо, жизнь опять повернется к ним светлой стороной, сменялась тревогой, неясным беспокойством, в истоки которого было страшно вникать, словно заглядывать в пропасть.

Подавляя всю эту мешанину чувств, Лора спешила сейчас к Андрею Зотову, чтобы передать поручение мужа, включиться самой в его работу и обрести в ней душевное равновесие.

Евгений не был ни первой, ни единственной ее любовью. В юности ей часто доводилось увлекаться, и каждый раз ей казалось, что именно эта любовь настоящая, неповторимая, и она навсегда. При мимолетном знакомстве объект ее внимания неизменно восхищал ее впечатлительную натуру, наделявшую избранника всеми мыслимыми достоинствами. Но постоянное общение, как в стриптизе, по частям обнажало его истинную сущность, в которой от мужественного оставалась только внешность. За разочарованием следовал скорбный вывод: нет, это не герой ее романа. Переживания порой затягивались – до нового зигзага ее переменчивых чувств.

Надо сказать, что чувства эти были совершенно безгрешны, в сексуальном плане Лора не была скороспелкой – скорее, наоборот, несколько инфантильна. Она обожала целоваться со своими поклонниками, не подозревая, что этим поощряет дальнейшие решительные действия. Одно из ее любовных приключений едва не кончилось насилием. Вероятно, сказывалась избыточная энергия сангвинического темперамента, толкавшая ее порой на необдуманные и даже двусмысленные поступки. За один из них ей было особенно стыдно впоследствии, когда она повзрослела, вышла замуж и поняла, что к чему.

Со студентом физфака она познакомилась в молодежной агитбригаде, разъезжавшей по деревням Подмосковья. “Физик” был хорош собой, в свою очередь он обратил внимание на Лору, и между ними возникло что-то вроде легкого флирта, в который вмешалась ее однокурсница Ленка. Ленка из кожи лезла, демонстрируя свое остроумие, и добилась-таки своего: парень стал слегка дрейфовать в ее сторону. Лора не смирилась и решила открыто показать ему свои чувства, полагая, что это будет оценено и переломит ситуацию, ибо перед Ленкой у нее было серьезное преимущество – красота. Выбрав момент, когда в общежитии начались танцы и сосед “физика” отсутствовал по этой причине, Лора проскользнула к нему в комнату для объяснений. Признания Татьяны Лариной Онегину ничему ее не научили – наоборот, придавали смелости: даже в те далекие времена женщины решались нарушить всеобщие каноны, по которым инициатором любовных отношений должен быть мужчина.

Но Лора не могла предположить, что парень уже улегся, собравшись ко сну. Она присела на краешек кровати, взяла в свои его руки, холодные и влажные, говорила ласковые слова… Ей хотелось только пошептаться с ним, поцеловаться, услышать что-то хорошее, может быть ответные признания… Но что подумал он? Парень лежал неподвижно, не шевелясь, не говоря ни слова. Может быть, он что-нибудь и сказал бы, но тут вдруг появился его сосед по комнате, который был сам неравнодушен к Лоре и не нашел ее на танцах. По тому, с какой стремительностью она вскочила и вылетела из комнаты, он наверняка решил, что здесь была или готовилась постельная сцена.

Лора выбыла из студенческой агитбригады – от стыда, боясь встречи с ними обоими. Подружка, более опытная в таких делах, успокаивала:

– Да брось ты терзаться! Просто он, наверное, тоже девственник, как и ты, и ошарашенный твоим визитом, не знал, как себя вести.

– Я в их глазах теперь шалава какая-то, шлюха!

– Подумаешь! А кто сейчас не шлюхи? Только уродины да пара-тройка дурочек вроде тебя…

– Но ведь я не такая!

– Не пойдешь же ты к нему объяснять еще и это? Успокойся. Что бы они оба ни думали, ничего ужасного в твоем поступке нет, любовные чувства в равной степени присущи и женщинам, так что не из-за чего переживать.

Но Лора переживала. С “физиком” они больше не виделись, “разлучница” Ленка, по слухам, в свои сети его тоже не завлекла.

До Евгения у Лоры была еще одна любовь, не кончившаяся ничем, но в отличие от других, забытых, не оставивших в памяти ни лиц, ни имен, надолго засела занозой в ее душе. Ибо, как точно подметил кто-то из классиков, велика над нами власть не дающегося в руки. А не дался ей Славка Максимов, однокурсник Евгения, ставшего ее мужем. И тогда власть Славки Максимова над нею кончилась. Однажды вечером, после неожиданного звонка Максимова Лора поняла, что это окончательно и навсегда.

Знакомый глуховатый баритон, поздоровавшись, попросил к телефону Евгения, и пока она соображала, кто бы это мог быть, голос, не дожидаясь ответа, уточнил: “Лора, ты? Максимов говорит.”

Максимов. Вот так дела. Сердце чуть-чуть ускорило темп. Максимов звонил так редко, что можно было бы вообще забыть о нем, если бы он таким вот экспромтом не напоминал о себе и о том периоде ее жизни, частью которой был когда-то он, Максимов. Но он в каждый свой приезд звонил, чтобы задать несколько незначащих вопросов и, обменявшись общими фразами, снова исчезнуть на годы.

– Приве-е-ет… – удивленно протянула Лора после паузы, переключившись на новость.

– Как дела, как жизнь? – продолжал Максимов.

Нелепый вопрос. Тем более бессмысленный для людей, которые о делах друг друга ровным счетом ничего не знают. Это традиционное приветствие всегда ее озадачивало: что ответить на него человеку, отделенному от твоей жизни годами и километрами? Рассказывать с самого начала – долго и вряд ли интересно. Говорить о том, каково сейчас, не пояснив, каково было – непонятно…

– Да ничего, нормально, – ограничилась Лора столь же традиционным, как принято в подобных случаях, ответом и невольно поморщилась: а что, собственно, нормально? Для одного нормально каждый день ссориться с женой или выигрывать в преферанс, а для другого это ЧП…

Исчерпав этими двумя фразами все новости друг о друге, Лора спросила:

– Как я понимаю, ты уже на пути в Питер?

– Да, – подтвердил Максимов. – Генка, не имея от вас информации, поручил мне узнать о вашем решении.

Ну понятно, ему поручили. Как важно ему оправдаться за этот звонок! Не дай бог, она подумает, что он позвонил просто так, чтобы услышать ее голос…

– Ну вы едете? – продолжал Максимов.

– Нет.

– Что так?

Если сказать правду, Евгений просто не хотел, по крайней мере ей так показалось. Может быть до сих пор ревновал ее к Максимову. А может, ему просто больше хотелось к родителям, в деревенскую тишину, чем на шумное сборище, хотя и с однокурсниками. Как бы там ни было, он мог выкроить несчастные три дня на этот юбилей, тем более, что ей очень хотелось увидеть всех, в том числе и его, Максимова, пококетничать: говорят, она похорошела, к тому же имея возможность одеваться. Лучшее средство от морщин, уважаемые, – это хороший муж… Но Евгений заупрямился, а она не настаивала. И теперь бросилась выгораживать мужа:

– Не получается. Женька уехал сейчас к матери, она больна. А через неделю у него командировка за рубеж.

– Ах ты боже мой… – с иронией отозвались на другом конце провода. – Уже по заграницам разъезжаем… Он у тебя еще не академик?

В голосе звучала издевка. Всегда он так: будто бы проявлял живейший интерес к делам товарища и в то же время не упускал случая съязвить насчет этих дел. Скрытая неприязнь к Евгению не имела причин в настоящем – слишком далеко в стороны развела их жизнь, значит, истоки ее следовало искать в прошлом, и это интриговало, будоражило Лору.

– Нет еще, – притворно вздохнула она, – но не волнуйся, он тебя не опередит.

– Да где уж нам, провинциалам… – сказал Максимов так, будто его провинциальностью можно было гордиться.

– Похоже, за столичность уже презирают? – засмеялась Лора.

– Ну почему же, – возразил Максимов. – “Столичная” водка, например, очень неплохая. А кроме шуток: по крайней мере мы дружнее, теплее живем. А вы? Сколько лет вы друг друга не видели, хотя наших в Москве десятка три наберется? Даже на юбилей факультета не вытащишь…

Упрек. Очень хорошо: значит, он хотел, чтобы они с Евгением приехали. Почему? Чтобы снова сторониться ее и добродушно – шутливо отпускать колкости Евгению? Странные это были встречи. Радость вначале и холодность, растущая прямо-таки по правилам сложных процентов, до враждебности – потом, так что, расставаясь, взвинченная Лора давала себе слово отказываться от приглашений к однокурсникам, если в компании будет Максимов.

– Ну ладно. В общем, вы не едете, так и запишем, – заторопился Максимов. – Бывайте здоровы со всеми вытекающими отсюда последствиями. Всех благ.

Ей пришло в голову пригласить его. Так уж складывалось, что за всю жизнь они не пробыли наедине и часа, и может быть именно сейчас, разговорившись, она поняла бы то неясное, неизвестное, что стояло между ними тогда и все эти годы и что было причиной его враждебности.

– Заходи в гости. Еще есть время. Ты ведь завтра едешь?

Она вдруг испугалась, что в ее приглашении можно усмотреть недвусмысленный намек, – ведь Евгения нет дома, и поспешно пояснила:

– Ты у нас так ни разу и не был. С подругой моей познакомишься…

– Спасибо, у меня еще много дел в Москве, – отказался Максимов.

Эти же самые дела, Лора знала, не мешали ему с таким же постоянством бывать у других однокашников.

– И в кавалеры я уже не гожусь…

– И раньше не годился, – засмеялась Лора.

Молчание.

– Для кого как, – нашелся, наконец, Максимов. – Впрочем, ты когда-то считала иначе.

– Ошибалась. Молодости свойственно!

И опять Максимов озадаченно смолк.

– Эй! – окликнула Лора безмолвную трубку. – Уж не боишься ли ты меня?

– С какой стати? – удивился Максимов.

– Тогда – себя?

Максимов хмыкнул:

– Странные вещи ты говоришь…

– Ты тоже. Все звонят, чтобы увидеться, а ты – чтобы демонстративно отказаться. – Она снова засмеялась. – Пора избавляться от комплексов, Слава. Не бойся, я не стану покушаться на твою честь.

– А я, кажется, и не робкого десятка… – Максимов окончательно растерялся и утратил свою всегдашнюю ироничность. О, когда-то все было наоборот – она сама от его присутствия терялась и чувствовала себя неуклюжей, точно морж на берегу. Теперь Лора владела инициативой и орудовала словесной рапирой во всю.

– Еще бы! – с готовностью согласилась она. – Так жениться – смелость нужна!

Грубо. Грубо и пошло – Лора сознавала, что хватила через край. Жена Максимова была некрасива, старше его на несколько лет и вдобавок с ребенком – “с готовым взял”, как шутили товарищи, но какое у нее право его судить? И хотя сказала она это скорее ради красного словца, выглядело оно выплеском старого, наболевшего, ревностью к более удачливой сопернице, которую когда-то предпочли ей, молодой и красивой… Ну и ладно. И пусть. Ей это уже безразлично. Каковы бы ни были нюансы сказанного, довлело чувство мстительного удовлетворения. И не давая Максимову опомниться от своей дерзости, Лора добавила весело:

– Не забудь позвонить в следующий раз – пообщаемся столь же плодотворно. Пока!

Все правильно. Все к лучшему. Долго, очень долго, методом проб и ошибок искала Лора свою половину. Но дело того стоило – она оказалась лучшей.

… До института Лора добралась быстро. Но дверь в корпус оказалась запертой. На звонок по мобильному отозвался Андрей: “Зайди с другого хода, с торца. Здесь ремонт.” Коридор с дверями по обеим сторонам был завален обломками штукатурки, заставлен тумбочками, на которых громоздились реостаты, колбы, разные мелкие приборы, выставленные из лабораторий на время ремонта. Лавируя между баррикадами лабораторного добра, Лора добралась до нужной двери. В ее проеме стоял высокий плотный шатен в синем сатиновом халате, припорошенном известковой пылью, – Андрей Зотов собственной персоной. Он посторонился, давая ей пройти.

– Наконец-то до ремонта дошло, – сказал Андрей, заметив ее страдающий взгляд, которым она окинула комнату. Лаборатория Зотова, подстать всему зданию, выглядела не просто жалко, а ужасающе: разводы грибка на стенах, потеки на потолке, черные от грязи окна, облупленный подоконник… До какого же состояния все дошло с тех пор, как здесь работала Лора…

– Правда, потом это нам вряд ли достанется, – продолжал Андрей.

– А кому же?

– Сдадут некоей фирме. Она давно подбирается к помещению в центре города.

– А вас куда?

– Не знаю, – пожал плечами Зотов. – Шеф носится с идеей согнать все лаборатории в другой корпус, чтобы этот освободить и сдавать в аренду. Мол, будут деньги на науку. Хотя скорее всего они пойдут на нужды начальства. Такие вот времена…

Андрей ходил по лаборатории, собирая и упаковывая колбы, пробирки, связывая в стопки научные журналы. Вынул пробку из надувной лодки, стоявшей в углу, опадали, сморщивались ее формы, с шипением выпуская воздух. Лора подумала, как такой крупный, подстать Евгению, мужик мог помещаться в этой лодке?

– А она не идет ко дну, когда ты в нее садишься?

– Прогибается, но плывет, – улыбнулся Андрей.

Она подошла к зеркалу в металлической, под бронзу, оправе, которое когда-то повесила сама, сидя в этом кабинете. На нее без улыбки смотрела молодая женщина с нежным румянцем на матовых щеках и тревожным выражением глаз. Почему ее считают красивой? Она дотронулась до носа и быстро оглянулась на Зотова: тот сдавленно хихикнул. Ему смешны были ее комплексы относительно носа – курносого, словно надломленного кверху и заканчивающегося каким-то набалдашничком. Конечно, нос немного подкачал, но ничего страшного, на взгляд Зотова, не урод. Зато как хороши глаза – крупные, голубые, обрамленные длинными темными ресницами. Они-то как раз и главенствовали на лице, невольно притягивая взгляд и заставляя не замечать все остальное. Остальное, впрочем, тоже было неплохо, кроме носа, – губы, хоть и не пухлые, но розовые и четко очерченные, русые волосы вились пышно и блестяще. Все вместе, в сочетании с хорошей фигурой – крепкой грудью, крепкими бедрами и округлостью везде, где у женщины положено быть округлым, выглядело красотой и здоровьем, которое тоже атрибут красоты. Женщина смотрится в целом.