Текст книги "Точка"

Луиза Хей советует простить всех, кто причинил боль. Маму, которая делала из меня неудавшуюся себя. Папу, который никогда не вмешивался. Марка, который со мной из чувства долга перед Амандой, продает меня, словно шлюху, и думает, что я получаю удовольствие. Весь мир, которого интересует лишь размер моего гонорара и члена. Я вас прощаю. Покойтесь с миром.

«Дар орла» осваиваю ровно до того места, где эго начинает трещать по швам, и чтобы не сойти с ума, оставляю его в покое. Хотя и пытаюсь выторговать жизнь, вспоминая прошлое.

***

Но даже в раю наступает потоп. Жуткий ливень стеной, такой силы, что пока добежал пятнадцать метров до бунгало, промок до трусов.

Стою у окна в махровом халате, одной рукой опершись на раму, в другой – кружка с чаем. В темной сине-фиолетовой мгле стоит радуга. Последний раз я видел радугу, наверно, лет в семь.

Мы с мамой сидели на ступеньках, козырек крыльца закрывал от тяжелых теплых капель. Она протянула руку и указательным пальцем очертила полукруг, сказав: видишь радугу? Я не видел, и мама сделала пасс снова. И тогда, словно из тьмы, радуга стала проявляться, сначала расплывчатая, сотканная из тумана, – собралась, словно по волшебству.

Передо мной, соединяя берега залива, висит разноцветный мост, такой четкий, что каждая его дорожка видна и сияет по-своему. На лице расплывается улыбка, а из глаз текут слезы.

***

Как же хочется выплеснуть все то, что внутри, сделать хоть что-то, поменять жизнь, себя. Мне нужно выплыть отсюда, но я не вижу точку, куда надо направить силы.

На следующий день мне захотелось испытать себя: я решил узнать свои пределы. Прыгнул в воду и плыл, плыл, как братья в «Гаттаке», не оставляя сил на обратный путь. Вот только страховать меня некому.

Начинаю уставать: мышцы деревянные, ноги сводит; ложусь на спину, но не могу удержаться, ухожу под воду. Смотрю наверх: лучи солнца, голубое колеблющееся небо и тихое спокойствие внутри: «Вот сейчас я умру. Жаль, я так ничего и не понял».

Справа ударяет весло, проталкивая меня к поверхности, кто-то хватает меня за руку и втаскивает в лодку. Местный рыбак крутит пальцем у виска и на своем непонятном языке что-то кричит, жестами показывая акулий плавник, и тычет в воду.

Довез меня до берега, а я отдал ему все деньги, которые были в шортах на пляже.

***

Три дня в голове не носилось ни одной мысли. Все дни я пел, пел песни, которые слышал когда-то по радио или в наушниках парня, что сидел рядом в зале ожидания аэропорта. И вот так, бормоча себе под нос неизвестную мелодию, я наткнулся на себя. Будто кто-то взял и включил свет.

Сидя посреди белой гостиной, поднялся над своей жизнью и увидел ее целиком, охватил и понял. Себя в разных ситуациях с одинаково тупым лицом, покорный и лишенный желаний. Это я. Одинокий. Это я. Никому не нужный. Это я.

Как проснуться на отходняке, сесть в кровати: знобит, хочется спать, а заснуть не можешь; в голове крутится: насколько ты отвратителен, насколько пассивен, насколько бесполезен, насколько безнадежен. Неужели надо дойти до конца, до самой низкой точки презрения, чтобы получить шанс начать уважать себя?

Вот оно, за что я боролся. Получите-распишитесь. И что теперь с этим делать? Ведь надо же что-то делать.

Если бы я был чистым листком бумаги, если бы я мог создать себя заново, каким бы я был?

Я пошел в гардеробную, где в чемодане валялась сумка с ноутбуком. Марк постоянно подпихивал ее, чтобы в любой момент дать наставления по скайпу или прислать письмо с очередным интервью. Сел по-турецки на пол, открыл Word и застучал.

Я обнаружил горы чувств, водопады мыслей, которые разрывали изнутри, жаждали воплощения; они загнали в угол и требовали – освободи нас!

Это напоминало безудержную рвоту: просыпался среди ночи, чтобы записать обрывки фраз, что выплывали из сна. На этот случай на тумбочке всегда лежал блокнот. Я доставал мысли из головы и связывал их в предложения, вплетал в ткань текста, ткал свою историю.

Было страшно засыпать: а что, если завтра это испарится, уйдет, и опять придется вернуться туда, откуда пытался сбежать. Вернуться все равно придется, но хотелось бы сделать это обновленным. К моей радости, каждое утро было началом «дня сурка». Как только открывались глаза, так во всем теле начинался этот зуд, который не давал спокойно жить, да я и не хотел покоя; руки тряслись, пока загружался ноут. Вот он, любимый файл, заботливо пополняемый каждый тень, все толще и толще; он принимает все, что я даю, ему все равно, а мне приятно. Измученный к вечеру, я успокаивался, будто кончил, и засыпал с чувством выполненного долга. Эти последние недели не имели ничего общего с тем огромным миром, который дышит за пределами комнаты. Ничего не заботило: ни сценарии и режиссеры, ни девочки-подростки, ни фаллоимитаторы, названные в мою честь.

Глава 4. Семья

Я включил телефон и минут десять ждал, пока он загрузится: СМС – 854; входящие – 203. Я выбрал одно из бесконечных «Марк» в списке и нажал трубку.

Орал он недолго, минут десять, чаще всего употребляя слова «придурок», «о**ел» и «в**бу, когда увижу». Сказал, что приедет через пять минут, и кинул трубку.

Дома странно, как будто все в другой жизни. Диски, которые я слушал перед отъездом, книги, сваленные в кучу на столе. Предусмотрительно отключенный телефон – а то бы взорвался от одних только гневных сообщений Марка. Все родное, и все чужое. Все знакомо, и все в первый раз. В дверь забарабанил Марк: «Ну, слава богу, волосы отросли!»

***

Премьера добавила несколько миллионов на мой счет, похудев на налоги и агентские.

Мне тридцать два, уже сейчас денег хватит на оставшееся до могилы время. Плюс процент от продаж, проката и рекламы вполне позволят продолжить свой привычный образ жизни еще лет тридцать, дольше не протяну. Все-таки Марк не зря талдычил про основы экономики.

Сначала я купил первую в своей жизни машину. Раз уж все равно научился водить для «Сапфира». Еще и курсы экстремального вождения окончил.

***

Вот и дом, где прошло детство. Папа на крылечке, которое сделал сам, – каждая балясина чем-то отличается от других; сидит на лавочке, уставившись в одну точку.

– Па, что такой кислый? – жму на клаксон.

– Ого, крутая тачка!

– Решил отметить. Хочешь такую же?

– Нет, куда мне ездить? – осматривает меня с головы до ног. – Загорелый. И худой! – Пошли в дом.

– Погодь, вытащу сумки. Я в отпуск ездил.

– С этой твоей, как ее, мне Ровена показывала журнал… Элен?

– Нет, один. Мы разошлись.

– Опять? Потом поговорим. Как я рад, что ты приехал, мой мальчик! – папа взъерошивает мне волосы и притягивает к себе. Он пахнет несвежим бельем. Щетина с небольшими кустиками более длинных волос – видно, пропустил при бритье. Ему семьдесят два, старость.

– На себя-то посмотри, сам как скелет. Чем ты меня будешь кормить? Я привез красного вина.

– Сейчас посмотрим, что нам с тобой наготовили. Иди пока, руки помой.

В доме чисто. На камине фотография мамы. До сих пор не понимаю, зачем надо было делать камин, но мама настояла, ее вечный главный аргумент – красиво. Красиво, не спорю.

Поднялся на второй этаж. Заглянул в свою комнату, которую мама обклеила постерами. Алтарь Тейлора Джонса: десятки Тейлоров разного возраста смотрят на меня, очаровывают и соблазняют.

Потом зашел в их спальню: на одной стороне кровать смята, белье свежее, нетронутое – похоже, папа спит сверху под покрывалом. Спертый запах сигарет, пожелтевшие стены, кое-где прожжен ковер.

Я открыл окно, чтобы проветрить, и спустился в мастерскую – небольшую комнату-пристройку. Токарный станок в паутине. В углу валяются недоделанные болванки.

– Тейлор! – звал папа с кухни.

– Почему такой бардак в мастерской?

– Я не пускаю ее туда: один раз убралась, так я ничего найти не мог, до сих пор не знаю, где тот маленький рубанок.

– Сам уберись. И поменяй ковер в спальне – он весь прожженный. Мама бы тебя убила.

– Нет сил.

– Это потому, что надо есть, – сказал я и положил в рот здоровый кусок салата. – Очень вкусно! – прожевав, я откупорил первую бутылку, разлил вино и выпил за папу, потом за маму, а потом перестал произносить тосты. Когда первая бутылка кончилась, я набрался смелости, чтобы спросить:

– Почему ты позволял ей?

– Я не хотел детей, я хотел быть с ней. Мне было достаточно Аманды и своего ремесла. Но она согласилась пожениться, если мы заведем ребенка. Ну а когда ты появился, понравилось возиться с тобой, учить: я почувствовал, что ты мое продолжение. Потом, у тебя мой нос… Но у нас был уговор, поэтому мы проводили с тобой так мало времени.

Мы сложили посуду в посудомойку, взяли вторую бутылку и сели на крыльцо. Папа продолжил:

– В наше время еще не было УЗИ, мы ждали, кто родится. Аманда решила: если девочка, назовем Элизабет, если мальчик – Тейлор. В честь Элизабет Тейлор, конечно. Ты ведь знаешь, как она ей восхищалась. И, конечно же, ее дети обязательно будут красивыми и талантливыми, и, конечно же, актерами. Она рассказывала, что, когда приехала в роддом, между схватками ходила по коридору. Была ночь – ты же в четыре утра родился; медсестра на посту заснула. Аманда подошла и увидела открытый журнал: сверху шли имена матерей, в другом столбце – пол ребенка, а в соседнем написано «мертв» – пять мальчиков перед тобой родились мертвыми. Тут у нее начались последние схватки, медсестра проснулась и вызвала доктора. Представляешь, как она испугалась, – папа звучно вздохнул прокуренными легкими и добавил: – Ты не можешь винить нас. Ты никогда не мучился от мысли, на что себя употребить, тебя брали за руку и вели, именно в этом есть родительский долг. То, что ты не набил пару лишних шишек, – твое счастье, а не беда.

Он сидел молча, смотрел перед собой и курил.

– Тейлор, люди видят любимых в розовых очках. Но через какое-то время очки сваливаются, тогда и начинается настоящая супружеская любовь, когда человек – часть тебя, когда знаешь и любишь его со всеми недостатками. Мне ее жутко не хватает: женских бредней про то, какое платье надеть или какая прическа ей больше идет, в какой цвет покрасить гостиную… – он улыбнулся, вспоминая что-то. – Как она хмурилась, когда читала сценарии: ей было трудно разбираться в мыслях людей, которые намного умнее. Мама очень тебя любила, она жила ради тебя, твоей жизнью, все время в разъездах на твоих съемках. А я жил для вас. Я хочу, чтобы и у тебя было так же. Тебе скоро тридцать три – ищи свою любовь.

– Ты сам женился почти в сорок.

– Ну, ты же не встретишь ее завтра. Потом, почему сразу жена, человек. Я уже прожил жизнь и могу судить. Самое лучшее, что может с тобой случится, – это найти свое дело и быть с любимым человеком. Потом, слава и деньги у тебя уже есть. Со смертью Аманды я потерял смысл, живу одними воспоминаниями. Перед смертью я хочу знать, что у тебя все хорошо.

– У меня все хорошо, – соврал я.

Он подтянул меня рукой, словно крюком, и я уперся щекой в его грудь, как когда-то в детстве. Как же спокойно.

Мы провели вместе день: обсуждали политику (вернее, он рассказывал о том, что происходит в мире), футбол, книги, поужинали вместе, посмотрели семейный фотоальбом. Папа вспоминал, каким я был в детстве, смеялся, а я радовался. Я снова был ребенком, а он – молодым и счастливым. Казалось, дверь откроется и мама скажет, что пора идти спать, или надеть носки, или выключить эту гадость, а потом сядет к папе и будет держать для него пепельницу или протянет ему палец со смазанным лаком, а он сотрет его, словно рыцарь берет ладонь прекрасной дамы, чтобы поцеловать.

***

Утро началось со звонка. Папина домработница визжала в трубку: «Мистер Джонс, ваш папа, ваш папа…» – я почти не понимал из-за акцента. Как всегда в десять утра, она пришла убираться и готовить и нашла его в кресле с простреленной головой. На столе лежала записка:

«Спасибо, сынок.

Люблю, целую.

Папа».

***

Марк все организовал. Нанял каких-то телохранителей, чтобы нести гроб.

И вот место, куда я не ходил последние три года, очерчено глянцевым темно-бордовым гробом с золотыми заклепками.

Обычно, когда лицо обезображено, крышку не открывают, но я не могу не попрощаться. Марк накрывает папино лицо платком и сжимает мне плечо в знак того, что можно смотреть.

Я долго не давал им хоронить. Наконец Марк отволок меня в машину, пообещав, что мы обязательно приедем завтра и тогда, когда я захочу.

На следующий день желтая пресса пестрела обложками с моим рыдающим лицом. И это единственная статья, которую мне никогда не пришлет Марк.

***

Я переехал обратно домой. Марк не хотел отпускать, но был слишком занят, чтобы протестовать, – Олди только что сделал его СЕО, ему было не до меня. Мы договорились, что он приедет на день рождения.

Я вызвал старьевщиков, которые вывезли три машины.

Месяц ходил по пустому дому и все никак не мог собраться, чтобы начать что-то делать. Садился на пол в гостиной, подключал к телефону колонки и слушал, как музыка заполняет пространство, заглушал весь остальной мир старым фотоальбомом и очередной бутылкой.

***

Тридцать три. Сегодня мне тридцать три. Я валяюсь на матрасе в спальне, которая раньше была родительской.

В детстве мы собирались втроем в столовой, покупали торт, родители открывали шампанское, мне – лимонад; мама готовила что-нибудь вкусное. И мы праздновали.

Друзей у меня никогда не было. Так, иногда общался с кем-то на площадке или в школе – обсуждали супергероев, играли в машинки или Lego; за несколько месяцев на съемках я ни к кому не привязывался, тем более мама всегда была рядом, мы могли болтать и готовиться вместе. Да мы все могли делать вдвоем!

Мне тридцать три, и за все эти годы у меня не появилось ни одного друга, ни одной девушки, которые бы сказали искренне со слезами на глазах: «Как здорово, что ты есть!». Короче, в день рождения телефон не обрывался.

Больше года назад был на той вечеринке, когда Марк меня отправил погулять, пока у них был серьезный разговор. Последняя вечеринка, на которой я, оказывается, был. Папы не стало, в моей копилке близких людей остался один Марк. Легок на помине – звонит поздравлять.

Марку не удалось меня ни на что уговорить. Его программа начиналась с поездки в Диснейленд, потом действие перемещалось в Вегас, а заканчивался весь этот беспредел в полицейском участке. Он также заманивал меня каким-то чудесным подарком, о котором я всю жизнь мечтал. Но все-таки мне удалось от него отделаться, просто сегодня он не стал настаивать.

Я пододвинул фотографии родителей: мамину, ту самую, что стояла на камине, и папину, где он в фартуке на работе. «Надеюсь, вам хорошо в аду вместе? За вас!» – я поднял первый стакан.

«Как же вас не хватает», – виски лавой прошел по пищеводу и ударил в желудок. Ленивые мысли начали убыстрять свой ход – алкоголь разгонял кровь и питал мозг.

Теперь и мне остались воспоминания, как говорил папа в нашу последнюю встречу. Он же пытался меня наставить, а я не понял.

Мой день рождения превратился в поминки тех, кому я был им обязан.

Напиться иногда очень полезно, когда просыпаешься, а еще пьян, и наряду с этим полупьяным состоянием на редкость чистое сознание. Как будто кто-то сделал мир потише: ты видишь все, что происходит, так, как происходит, без оценок и стереотипов. Ты пьян, но никогда еще не был настолько трезв. А потом наступает похмелье. Тело пытается очиститься от того, чем забил его накануне, – ну и воняешь же ты, даже душ не помогает. И вместе с ядом тело покидают иллюзии, оно плачет иллюзиями через поры.

Я оглянулся и посмотрел на себя через эти годы. Вот мне семь, и я вижу улыбку мамы за плечом оператора, снимающего рекламу. Вот мне семнадцать, и я сижу на церемонии Оскара во фраке, который мне велик; лоб покрыт испариной. Вот мне двадцать семь, и я пялю в трейлере свою партнершу по фильму: мы в костюмах эпохи, смешно смотрятся римские доспехи и пачка гондонов рядом. И вот я сейчас… И я, и жизнь – мы сильно изменились.

В восемь вечера в дверь постучали. Я взглянул в окно – машина Марка на лужайке. Спустился под аккомпанемент тяжелых глухих ударов. Повернул ручку двери и тут же оказался весь в конфетти.

– С днем рожденья! – заорал он. – Захотел все-таки тебя вытащить, а ты уже нажрался.

– Я уже проспался, – трясу головой, пытаясь стряхнуть бумажки с волос.

– От тебя до сих пор несет.

– Я прочитал где-то, когда человек пьян, он спускается на одну ступеньку развития вниз. На этой ступеньке я перестаю думать, почему все так в моей жизни.

– Опять твои тупые книжки.

Марк прошел на кухню, нахмурился, когда увидел батарею бутылок на полу.

– У меня еще полно, но нет еды.

– Мда, спиваешься. А еду сейчас закажем, – Марк забулькал в телефоне. – Ты моя дорогая, как я рад тебя слышать, мы так проголодались, сделай нам с Тейлором Джонсом что-нибудь вкусненькое и пришли по адресу, который я сейчас скину, от меня поцелуй и Франклин. Да, конечно, и роль, обязательно, я помню.

– И что это сейчас было?

– Одна очень милая блондиночка, работает хостес в «Зеленом змее», у них тут филиал неподалеку, – параллельно он писал СМС. – Отправить. Тебе не надо? Могу познакомить, она очень хочет пробиться, не откажет (запищало ответное СМС). Будут через тридцать минут. Давай уберем Аманду и Уолтера со стола и включим музыку, а то как в склепе. Что пьем? Виски? Ни в коем случае. Сбегаю за тортом, у меня есть клубника и шампанское.

– Собирался на свидание?

– Конечно, к тебе.

– А где цветы?

– А так не дашь?

– Сейчас кину в тебя, – я оглянулся, чтобы найти, чем бы в него зашвырнуть.

– Меня уже нет, – закричал он из холла и хлопнул дверью. – Ну, давай фужеры, еще холодненькое, – пробка вылетела с хлопком, бокалы наполнились. – Ладно, за тебя дорогой! Здоровья, счастья и успехов в личной жизни!

– Сто лет не пил шампанское, сразу какое-то праздничное настроение появляется. Ну и где лучший подарок в мире, от которого я не смогу отказаться?

– Хотел заказать тебе самую дорогую проститутку.

– Это было бы весьма кстати – я уже не помню, когда последний раз трахался. И где она, в машине?

– Потом я подумал, что ты можешь получить любую бабу, которую захочешь, причем бесплатно. Плюс. Ты отказался меня видеть. Поэтому я заказал себе подешевле и замечательно провел время.

– Козел.

– А ты не завидуй, – сказал Марк и пошел осматривать дом. – У тебя настоящий притон, – кричал он сверху. – В понедельник пришлю тебе Мариссу, а во вторник дизайнера с прорабом. И в благодарность ты можешь выделить для меня комнату.

– Договорились – детская спальня в твоем распоряжении, даже постеры верну.

– Да, помню-помню. Никогда этого не понимал.

Мы закусили клубникой, торт он не дал, ударил по руке, как только я попытался открыть крышку. «Чтобы не портить аппетит». Когда шампанское кончилось, приехала еда. После ужина и допитого початого еще днем виски Марк отправил меня в душ, и было все, как он обещал: бары, стриптиз, умелые проститутки, задушевные разговоры и почти полицейский участок: проезжая мимо, мы показывали им факи в окно.

***

Проснувшись, я не сразу понял, где нахожусь, но больше всего испугал чей-то громкий храп рядом. Развернувшись на другой бок, я треснул, что есть мочи по его источнику, звуки мгновенно прекратились. Я дополз до туалета, вернулся и вырубился.

Голова кружилась, жутко хотелось пить. Пошатываясь, я спустился вниз и стал всматриваться в залитую ярким светом гостиную. Марк одной рукой водил пылесосом, второй держал потную банку пива и, как всегда, был бодр и энергичен.

– Доброе утро, миленький! – Губы растянулись в широченной улыбке. – Головка бо-бо?

– Угу.

– На, полечись, – и, кинув в меня банкой пива, угодил в голое плечо. Я взвыл. – Пойдем поедим, нам уже привезли суп, и еще кое-что я заказал тебе на день.

– Какой ты заботливый.

– И не говори – сам бы за себя замуж вышел.

– Хочешь жениться?

– А почему нет – все остальное у меня уже есть. Куплю дом, сделаю ремонт только в спальне и на кухне и буду ждать, когда появится хозяйка.

– А куда ты денешь эту кучу бумаг, которая валяется у тебя повсюду?

– Сожгу.

– Уже все распланировал. И какой она будет?

– Как партнер, а не как беспомощная кукла. Умная, деловая, красивая. Иногда буду приходить к тебе, и мы будем бухать, как вчера. Может, и тебя женим. Ты подумай – я все еще могу договориться насчет «Холостяка».

– Прям идиллия. Только я не этого хочу, – (лучшего момента не придумаешь). – Сделай мне подарок на день рожденья. Только не ржи, – ложка Марка застыла на полпути, – я хочу издать книгу.

– Какую? Хорошо, что не ел! «Как я блевал после премьеры того-то». Или «Как я имел ту-то». – Марк закрыл губы ладонью, а в прищуренных глазах плясали чертенята. – Хорошо, – тяжелая волосатая лапа легла мне на плечо, – сейчас доем и позвоню одному парню.

Глава 5. Перемены

Сейчас одиннадцать утра, не помню, когда в последний раз выходил так рано. Мы с Марком сидим в кафе на набережной. Здесь все белое, как в моем бунгало в одиноком раю: белый фасад и внутренние стены, белые столы и стулья, белая посуда на белых скатертях. Мы сидим на белой веранде, пьем кофе из белых чашечек и смотрим в пестрый сад, где нет ни одного белого цветка.

Напротив нас сидит парень лет тридцати. Черная в дырку футболка с надписью «Metallica», черные в разрезах по всей длине джинсы, простые шлепанцы; разноцветные рукава татуировок, бритая голова с широким коротким ирокезом, как у Мистера Ти; в ухе обычная булавка. Просто хочу его запомнить.

Шон, редактор, но на данный момент в издательстве не работает. Схема следующая: он редактирует мое творение и от себя отдает в издательство. И план, и Шон мне не нравятся, но Марк настаивает, а я ему редко перечу – ему видней. И еще мне очень не нравится, что этот парень будет копаться в моих мыслях, может, будет смеяться надо мной. Ведь там нельзя снять свою личность и играть. Там я голый! Я! Но ведь Марку видней.

«Тейлор, надеюсь, ты понимаешь, что мы не можем оставить текст в таком виде. Он требует доработки, – я киваю и сглатываю. – Когда он будет доведен до ума, я пришлю его Марку, вы посмотрите и, если тебя все устроит, я отдаю на верстку».

Снова киваю и снова сглатываю. Деньги они обсуждают, пока я хожу в туалет. Шон уходит, я пересаживаюсь на его место:

– Я точно могу довериться этому панку?

– Этот панк окончил университет, он специалист по английской литературе XVIII века, филолог, по стихам Блейка диплом писал.

– А что же этот образованнейший человек выглядит как панк? И где ты вообще откопал это сокровище?

– Он играет на басу в какой-то группе, а еще работает редактором в музыкальном журнале. Нравится человеку, что пристал. А познакомились мы в университете, жили через комнату, часто тусили вместе.

– Ты читал?

– Что? А, тебя. Да. Странно, очень странно. Неожиданно, я бы сказал. Вроде знаю тебя, знал Аманду. Я и не думал, что ты такой философ, не представлял, что ты такой чувствительный, е* твою мать.

***

Пока шел ремонт, я жил в гараже – единственном месте, на которое у папы хватало сил. Выгнал машину на лужайку, притащил матрас и мамин чемодан, с которым она ездила в клинику. Случайно обнаружил на верхней полке гардеробной. Надеялся найти шампунь, а то свой разлил.

Передо мной лежит небольшой пластиковый чемодан цвета фуксии, сам я сижу на коленях и набираю дату своего рождения. Замки щелкают, и, как из волшебного сундука, на меня веет сладкими духами. Смена белья, розовый спортивный костюм, халат цвета пыльной розы, серые шлепанцы, песочные мокасины, косметичка, благоухающий шиньон. Я выкладываю вещи на матрас.

Вместо шампуня обнаруживаю бархатный мешочек и небольшую тетрадь. Я уже видел этот мешочек много лет назад.

«Тейлор, – позвала мама, – подойди». Мне было лет тринадцать. Я подошел и сел рядом на диван. Она показала мне бордовый мешочек, развязала ремешок и кивнула – мол, давай. Я опустил руку и почувствовал какие-то кусочки, легкие, сухие и неровные. «Достань, только аккуратно!». Я вынул плоскую тонкую дощечку, размером со спичечный коробок, с выжженным знаком.

«Это руны моей бабушки. Конечно, их лучше делать из камней, но дерево тоже подойдет. Я доставала и доставала их, а бабушка рассказывала, что они значат. После моей смерти они станут твоими», – она протянула тетрадку со старыми пожелтевшими листами с рисунками и значениями. Подмигнула: – «Так я выбираю фильмы. Просто вынимаю руну, и они все говорят. Никогда не врут. И ты не сможешь им врать. Как только получаешь предсказание, внутри оседает досада или откликается радость – ты всегда знаешь, чего хочешь, только спроси».

И что же я хочу сейчас? Долго мешаю деревяшки и достаю со стрелкой вверх: «Тейваз. Воин духа. В древности воины чертили Тейваз на щитах и рукоятках мечей перед битвой, она помогает в борьбе, но прежде всего – в борьбе с самим собой. Предвещает встречу, способную вернуть к жизни».

Другие гадания она не успела мне рассказать. Но и этого достаточно. Даже лучше – не придется ломать голову над комбинациями.

***

Марк абсолютно не занимался моей карьерой, о чем я говорил ему каждое утро и каждый вечер по телефону. Почти все свободное время, которого у меня было полно, я читал. Накупил себе книг по эзотерике и психологии, штудировал их по одной в день. Через пару недель голова зацвела терминами и растерянностью. Наверно, надо было воспользоваться предложением Марка и сходить к психологу.

На закуску я ел Интернет, воспользовавшись безразличием друга: я купил новый ноутбук, свободный от «родительского контроля», и открыл вселенную. Сначала бесцельно плутал в паутине, пока в голову не пришла замечательная идея: каждый день набирать свое имя в строке поиска и исследовать милые детские сайты.

Читал стихи, посвященные себе, и разглядывал видео, составленные из чередующихся своих фотографий, наложенных на попсовую слезливую песню. Потом я залезал на форум и писал что-то необычайно «любезное» о себе. Излюбленной темой был мой гомосексуализм, в ответ я получал десятки гневных пожеланий смерти, где встречались и логичные обоснования моей классической ориентации. Мне казалось, что со мной общается не человек, я не видел собеседника, я спорил с облаком; весь мир был облаком, мы были с ним только вдвоем.

Хотя Шон и не произвел на меня приятного впечатления, свою работу он выполнил идеально: из хаоса вычленил главное, он понял меня. Я ошибся.

Оказывается, то, что я написал, было сборником эссе. Наш совместный труд появился на полках книжных магазинов аккуратно через девять месяцев после того, как я добавил последнюю строчку. Больше мне нечего было сказать, я вылился, выдохся и больше не писал, опять жил в пустоте, без дела, без цели, без смысла.

***

Все было замечательно, я наслаждался анонимностью и честностью. Людям нравилось, впервые мое лицо не шло впереди, мне удалось задвинуть его в ящик и доставать тогда, когда хотел. Я упивался две недели, пока какой-то умник из издательства не рассказал, что это я, Тейлор Джонс, и написал книгу. Вот откуда они узнали? Гениальный план Марка не сработал? Доверились не тому человеку? Но у Марка срабатывает все, и доверяет он кому нужно. Следовательно, эта утечка – PR-ход Марка, чтобы Тейлор снова появился на обложках. Разжег костер под тлеющей карьерой «своего главного актива». Папарацци снова стали меня караулить, а я просто не выходил на улицу. Впервые, что ли, – через месяц отвалятся.

Марк шлет статьи с названиями: «Тейлор Джонс стал писателем», «Джонс – новый Сэлинджер»… Отчитывается, гад.

Форум опять забит: «Какой же он талантливый и красивый, и сексуальный… И как я его обожаю, хочу быть его женой, прикроватным ковриком, трусами» (у кого насколько хватит фантазии). Люблю, хочу, и опять красивый. Каждый раз, читая что-то подобное, меня передергивает. Сколько можно? В борьбе за себя с обществом я терпел удручающее поражение. Как же хочется очиститься, отскрести это все с себя, содрать кожу, просверлить уши, чтобы никогда больше не слышать это.

***

– Мне надоело твое нытье, – разбудил меня Марк.

– Что опять?

– Я нашел тебе роль.

– Наконец-то, а то я уже подумывал искать себе другого агента.

– Я тебе такой сценарий вырвал, и какая роль! – Марк меня не слушал, уже вошел в раж и упивался. – Каждый мечтает сыграть, но лишь немногим дано. Ни много ни мало – Иисус Христос! Как тебе? Ты и внешне подходишь. Наконец-то волосы отрастил.

– Ага, вылитый. А что тебе, еврею, известно об Иисусе?

– Он хорошо оплачивается.

– Сколько?

– Три миллиона.

– Кидай сценарий.

***

Марк такой забавный: поставил себе в офисе шифровальщик, так как интеллектуальная собственность, коммерческая тайна и так далее. Сценарии, которые ему присылали, он обязательно шифровал. Поставил эту хрень и мне. Теперь мы с ним, как два гребаных шпиона. Пока закодированный файл качался, а потом и переводился, я решил залезть на очередной форум. Конечно, эго не могло пропустить тему о моей книге. Быстро пробежался глазами по сообщениям.

«Девочки, да отвалите уже, у вас есть официальный сайт, выливайте свои гормональные избытки там. Оставьте человеку право быть человеком, не отбирайте возможность творить без имени, если он так хочет. Если вы его действительно ЛЮБИТЕ, дайте ему жить спокойно. Неужели вы не видите – он задыхается».

Я застыл. Лишь писк от всплывшего окна «дешифровка завершена» вывели меня из состояния отупения. Впервые кто-то понял и открыто об этом сказал. Я просто хотел выговориться, это саморегуляция: я читал и видел себя таким, какого не знал, но о котором догадывался, и мне нравилось то, что я видел.

Решил написать ей письмо, мне повезло: на этом сайте можно оставлять сообщения только зарегистрированным пользователям. Целый день придумывал, накатал страницу, потом стер, оставив только:

«Привет!

Зацепило твое сообщение. Почему ты думаешь, что Тейлор мученик? По-моему, у него есть все, о чем можно мечтать. Вот, даже книгу написал. Не много ли для одного?

Если есть желание обсудить, пиши в личку.

P. S: Забыл представиться, я Стэн».

«Отправить», можно выдохнуть.

Впервые знакомлюсь с девушкой по Интернету. Стыдно, как пацан, но мне ведь надо прожить то, что не успел подростком.

На четвертый день я потерял надежду. Ноут был включен целыми днями, как только я проходил мимо него, каждый раз заглядывал. Да я специально ходил мимо! Когда уже отчаялся и собрался отцепить себя с поводка, пойти в магазин (все съел, ничего не осталось, даже масла), так прямо на глазах почта оповестила маленьким письмецом в правом нижнем углу экрана. Я смотрел, не разворачивая окно. Наверно, опять спам или Марк.

«Иди в магазин, потом прочтешь, – внутренний голос, как всегда, разумен. – Заодно подготовишься». Обычно я не слушаю своего опекуна, но в этот раз нарушил традицию. И двинул в ближайший супермаркет, где долго и дотошно приобретал все то, что так необходимо «хорошей хозяйке»: полуфабрикаты, овощи-фрукты, мясо в вакуумной упаковке, сигареты, хлеб, туалетную бумагу, шампунь и даже стиральный порошок с кондиционером для белья. Я тянул время. А что, если это не она и я зря так парюсь? А что, если она? И сердце начинало биться сильнее.