Текст книги "Новая хозяйка Гринвуд-Холла"

Глава 4

Утро началось чудесно.

Миссис Прайс, расставаясь со своими подругами, договорилась проведать дальнюю соседку, миссис Торнби, которая очень давно звала всех в гости. И вот теперь дамы решили её наконец осчастливить своим появлением. А поскольку соседка жила довольно далеко, на самой окраине нашего округа, то подруги определили остаться у неё на ночь.

А может, и на две.

Это ли не чудесная новость?

Утром миссис Прайс позавтракала, раздала важные указания и наконец вместе с дочерьми погрузилась в открытую коляску. Алекс сопровождал мать и сестёр верхом на своём жеребце.

Я вместе со слугами стояла на крыльце и провожала дорогих родственничков счастливым взглядом. Разумеется, меня никто не приглашал, но мне это было и не нужно. Я с трудом скрывала радость. Это же целых два дня свободы.

А если повезёт, то и три.

Готовить сегодня не было необходимости. Пыль уж как-нибудь переживёт один день, уверена она меня дождётся. Поэтому до самого вечера я была абсолютно свободна и решила наконец сделать то, о чём думала последние два дня, прошедшие с безобразного представления у позорного столба – навестить подругу и узнать о её самочувствии.

Предупредив Марту и заодно Бельку, которая, как и всегда, отиралась на кухне, я сменила домашнее платье на выходное, пусть и поношенное, доставшееся мне от Юлии, надела шляпку и бодрым шагом вышла из дома.

Солнце светило высоко, обещая жаркий погожий день. Я шагала через луг, испытывая радость от встречи с моими друзьями луговыми цветами и ощущая ответную ласку, когда стебельки касались моих ладоней.

Было так хорошо и легко, что я неприлично высоко задрала подол и побежала вперёд, туда, где особым ароматом влажной прохладной низины угадывалась река Сора. Весной она разливалась и затапливала большинство прибрежных лугов, поэтому они назывались заливными. Зато трава здесь была самой яркой, сочной и вкусной.

Для животных, разумеется.

И сено из этой травы получалось самым душистым. Сейчас сенокос только начался, поэтому большая часть лугов ещё была покрыта высоким ярким разнотравьем. И идти здесь было настоящим удовольствием.

Я дышала глубоко, казалось, самим воздухом свободы, и чувствовала себя по-настоящему счастливой. В такие моменты это было несложно. Тем более мне не нужно было спешить, бояться, что опоздаю, и меня за это накажут.

Абсолютно расслабившись под тёплым ласковым солнышком, даже расфантазировалась, что я сама хозяйка усадьбы и делаю там, что захочу. Что, вот сейчас за поворотом встретится мне он, пусть не принц, но тот самый человек, который скажет, что ему не важна родословная, репутация и приданое. И вообще, моё прошлое. Что он полюбил меня. Меня саму. Такой, какая я есть. Уже попросил руки у моей тётушки, но, скорее из вежливости, а не чтобы получить официальное разрешение.

Ведь официально миссис Прайс не является моей опекуншей. У меня вообще нет опекуна, хотя он и положен по закону благородной леди.

А раз нет опекуна, значит, я вовсе и не леди. Мысли приобрели печальный оборот, но мне не хотелось портить такой чудесный день, поэтому я запретила себе думать о грустном.

Река открылась передо мной как всегда внезапно. Вот только что были колышущиеся ветром зелёные волны травы, и вдруг в этом разноцветном море образовался разрыв из не слишком широкой по летней поре Соры. Река была похожа на закрученную голубовато-зелёную ленту. Её изгибы и повороты делали местность очень живописной и создавали десятки уединённых уголков, небольших заводей с мелким песчаным дном и совершенно прозрачной водой.

Проходя мимо очередной такой, я не удержалась.

День уже близился к полудню, солнце стояло почти в зените, ощутимо припекая. К тому же я была разгорячена быстрой ходьбой и бегом.

Как хорошо, что тётушка меня сейчас не видит раскрасневшуюся, растрёпанную, со съехавшей на затылок шляпкой. Уж миссис Прайс наверняка нашла бы, что сказать по поводу моего неблагородного вида.

Брр.

По коже пробежал озноб. Не буду я думать сейчас о тётушке. Лучше проверю воду.

Я сняла свои удобные туфли и, приподняв подол платья, чтобы не замочить, прошла босиком по влажному песку. Потрясающее ощущение. А уж когда пальцы коснулись прохладной воды, погружаясь в неё, я застонала от удовольствия.

И тут же огляделась: никто не видел?

Но, к счастью, вокруг никого не было. Да и кто мог здесь появиться? Я шла вдоль русла, оставив далеко в стороне протоптанную дорожку. Косцы сегодня здесь не появятся, они выкашивают луг за лугом с методичной точностью. И сюда к реке, на таком удалении от усадьбы, выйдут не раньше, чем через несколько дней.

А среди рабочего дня встретить вдалеке от тропинки живого человека практически невозможно. К тому же эта заводь закрыта зеленеющими листьями густого кустарника. Отсюда меня никто не разглядит. Разве что с другого берега.

А там уже расположены земли старого мистера Хокса. То есть теперь уже молодого. Но он ведь только приехал. Если уже не уехал обратно в столицу. Вряд ли молодым аристократам будет интересно у нас в провинции. Здесь ведь нет театров, почти не дают балов. Приезд гостя – уже приключение, а поездка в соседний городок – чуть ли не эпоха в жизни.

В общем, я сумела успокоить свою привычную тревожность и стянула платье, оставшись в нижней сорочке. Немного подумав, сняла и её, полностью раздевшись. Всё же сидеть долго на берегу, просушивая вещи, я не планировала. А гулять в мокрой одежде – то ещё удовольствие.

Ещё раз воровато оглянувшись по сторонам, я пошлёпала к воде.

Она была приятно-прохладной, именно той температуры, что ещё не холодит, но уже снимает горячечное напряжение в мышцах после быстрой ходьбы по лугу. Я вдоволь наплавалась. И даже пару раз нырнула на глубину, решив, что мокрые волосы просохнут по дороге, а отсутствие причёски можно прикрыть шляпкой.

В конце концов, я иду в деревню. Там совершенно не интересуются моим внешним видом. И мои распущенные волосы не воспримутся признаком безнравственности.

Вот за что я любила простых людей. Неблагородных. Они судили не по внешности, а по поступкам.

Я решила ещё раз доплыть до середины, где течение становится сильнее и начинает сносить обратно к берегу, а потом одеться и продолжить путь. Всё же не стоит слишком расслабляться и думать только о себе. Меня ждёт Тина. Я была уверена, она ждёт, зная, что приду, хоть мы и не успели переговорить, прежде чем Бернет унёс её.

Я была уже на середине реки и позволила потоку воды медленно, но верно сносить меня назад и немного влево. Как вдруг увидела их.

Белые кувшинки.

Нимфея альба, как обозначил эти цветы профессор Дж. Байонс в своём труде для юных леди.

Они росли целым букетом, внутри ярко-жёлтые, а по краям белоснежные, обрамлённые широкими тёмными листьями, раскинувшимися на поверхности воды у противоположного берега.

Какая красота. Я только взгляну одним глазком на эту прелесть. Сора здесь не так уж широка. Ярдов двадцать, не больше. И половину я уже проплыла.

Несколько минут – и ноги нащупали дно. Правда, на этом берегу его покрывал скользкий холодный ил. Но меня это не остановило.

Стараясь сохранять равновесие, чтобы не упасть и не перемазаться в поднявшейся со дна мути, я расставила руки в стороны и медленно двигалась вперёд. Вода доставала мне до колен, а до белых, покачивающихся на воде цветов, оставалась пара шагов, когда…

В тот, первый, раз он показался мне темноволосым. Но сейчас вблизи я рассмотрела, что пряди были скорее каштанового цвета, и в них играло солнце, добавляя золотой рыжины. Берег здесь поднимался, поэтому мужчина казался ещё выше, чем был на самом деле. И смотрел на меня сверху, тоже замерев и не пытаясь даже двинуться с места.

Мы оба замерли, словно статуи, и глядели друг на друга.

Медленно несла свои воды Сора. Неспешно проплывали над ней облака. Земля вращалась вокруг Солнца. А мы стояли не в силах разорвать звенья взглядов.

Из-за плеча шатена вышел второй, рыжеватый блондин.

– О-о, смотри-ка, селянка… – произнёс он растерянно и при этом радостно. Как будто где-нибудь в парке встретил старую знакомую, о которой недавно вспоминал.

И это движение, и голос, к счастью, разорвали зачарованную тишину момента. Уши заложило от визга. Уже потом, много позже, когда сердце перестало сумасшедше биться в грудной клетке, когда лёгкие уже не разрывались от быстрого бега, когда разум наконец-то скинул гневный туман, стало понятно, кто визжал – я.

А в тот момент этот визг выдернул меня из оцепенения и помог снова обрести способность двигаться. Вот только движения эти были хаотичны и лишены смысла. Сначала я попыталась прикрыть грудь. Потом поняла, что есть более важные места. Потом, что этих мест больше, чем моих рук, которые всё скользили по телу, не имея возможности принять окончательное решение, и тем самым вызывали у мужчин интерес особого толка.

Из-за этого я разозлилась и смогла более-менее сообразить, что делать дальше. Правда, ясность мысли мне всё же изменила, а соображения эти были похожи на те же хаотичные движения, только внутри моей головы.

Потому что вместо того, чтобы аккуратно отступить назад и присесть в воде, я резко развернулась и, поскользнувшись в скользком иле, плюхнулась в воду. Тут же выскочила, отплёвываясь. Снова упала.

Нащупала дно руками и ногами. И вот так, на четвереньках, двигалась назад, пока не стало возможным плыть.

И всё это под ошалелыми взглядами двух мужчин.

– Селянка, селянка, прости! – закричал белобрысый, когда я подплывала к кустам на другом берегу, чтобы под их прикрытием выбраться из воды. – Мы не хотели тебя пугать!

Не хотели они пугать!

– Ну что ты обижаешься? Ведь всё честно: ты подглядывала тогда за нами, теперь мы – за тобой.

Вот ведь нахал! И ничего я не подглядывала! Как он мог предположить подобное?!

Проплыла ещё несколько ярдов вдоль берега, чтобы изгиб Соры скрыл меня из виду. И только тогда мокрая и злая, перепачканная в иле, выбралась на твёрдую землю. Пробежав за кустами, преодолев ползком по траве открытое место, схватила одежду и так же ползком переместилась подальше от реки, стараясь увеличить расстояние между собой и незнакомцами.

К счастью, они не стали меня преследовать. Но голос блондинистого долго разносился над берегом. У меня просили прощения и звали назад, чтобы позволить загладить свою вину.

Ну уж нет.

Не надо ничего заглаживать.

И вообще, что это за нахалы такие? Благородные мужчины просто отвернулись бы и ушли оттуда, сделали вид, что вообще меня не заметили. А эти пялились, как… как… как мужланы.

Мужланы они и есть.

Я была зла. Очень зла.

И вдруг заметила, что всё ещё шагаю по траве голышом и босиком, сминая одежду и туфли в руках. Жеана! Я остановилась, огляделась по сторонам, чутко вслушиваясь в пространство. И быстро оделась, не хватало ещё на кого-нибудь нарваться.

Как такое могло случиться? Как они могли так себя повести с благородной леди?

И тут же вспомнилось это «селянка», произнесённое нараспев, словно блондин наслаждался самим звучанием слова. Они решили, что я крестьянка, потому и не подумали отвернуться.

Злость прошла, сменившись смущением.

Двое мужчин разглядывали меня так, словно имели на это право. А я уж хороша – расслабилась и попала в возмутительную ситуацию. Тётушка права, если меня не держать в строгости, я плохо кончу. Мужские взгляды остались на теле тонкой корочкой, подсыхая, крошась и стягивая кожу. А может, это был ил. Неважно. Мне уже было не до разбирательств.

Но расстояние до деревни я преодолела с рекордной скоростью. Вот только, когда за поворотом показались камышовые крыши домов, мне пришлось остановиться, а потом и опуститься в траву у дороги. Потому что ноги мелко-мелко подрагивали, совершенно отказываясь меня держать.

Глава 5

– Барышня, что с вами? Мисс Эби?

Я поняла, что кто-то зовёт и трясёт меня за плечо, не сразу, до того была погружена в свои мысли. Потом приподняла голову и обнаружила склонившуюся надо мной Рену, жену мельника. Пышная и румяная, сама похожая на свежую сдобу, одну из тех, что лежали у неё в корзине и источали одуряющий аромат.

Только теперь я поняла, что завтрак остался в далёком прошлом. И ещё неизвестно, когда будет обед и будет ли он вообще. В желудке провокационно заурчало. Он вспомнил, что голоден, и спешил сообщить об этом всем вокруг.

– Всё в порядке, Рена, – я попыталась улыбнуться, уж слишком встревожено смотрела мельничиха, – просто быстро шла и устала.

– Такое бывает, – поделилась она своими наблюдениями, но дальше не пошла, осталась рядом. Поставила на траву корзинку, приподняла холстину и достала одну из булочек, аромат которых яростно пробивался наружу, сразу выдавая, что именно скрывается внутри. Протянула мне: – Вот скушайте, а то худенькая, что та травинка – ветер подует и унесёт. Потому и сил у вас маловато, что мало кушаете.

Мне не хотелось ещё больше тревожить добрую женщину, потому я с благодарностью приняла сдобу и сразу же откусила кусочек от румяного бока.

– М-м, как вкусно, – ничуть не покривила душой. Булочка действительно оказалась свежайшей с ароматной мякотью и хрустящей корочкой.

– Кушайте-кушайте, – улыбнулась моей похвале Рена и указала на свою корзину, – а мне пора дальше идти – косари обед ждут.

– Спасибо, – я в несколько укусов доела сдобу, глядя вслед заботливой мельничихе, а затем поднялась на ноги, отряхнула подол платья от травы и крошек и двинулась вперёд по единственной деревенской улице.

Бревенчатые дома, крытые камышом, стояли по обе стороны, окружённые невысокими заборчиками, а то и вовсе без оных. Всё выглядело чисто и аккуратно, во многих местах цвели яблони и вишни, обещая щедрый урожай.

Там и здесь бродили беспризорные куры, с серьёзным видом роясь в земле. Неподалёку гоготали гуси, и я немного напряглась – от этих безобразников мне как-то пришлось улепётывать, сверкая пятками. А вот коров и овец нигде не было видно, их ещё на рассвете увёл за собой пастух.

Несмотря на излишнюю зачастую строгость, люди у миссис Прайс не бедствовали. Да и во всей нашей округе я не встречала отчаявшейся нищеты. Люди много работали, чтобы у их семей был свежий хлеб и горшочек топлёного масла к ужину.

Не хватало криков ребятни на улице, но то и понятно – страда, нужно помогать старшим. Сейчас не до игр. Вот скосят траву, заготовят на зиму сено скотине, потом соберут урожай, переберут овощи и фрукты, уложат для долгого зимнего хранения, вот тогда окрестности огласятся радостными детскими голосами, которым не страшен ни зной, ни самый лютый мороз.

Дом кузнеца стоял на окраине деревни, поближе к кузнице, вынесенной за околицу. Оно и понятно, где огонь, там может случиться всякое. То уголёк выскочит, то случайная искра вылетит, а там недалеко и до пожара. Поэтому бани и кузни всегда стояли наособицу.

От греха подальше.

Над кузницей вился лёгкий прозрачный дымок, значит, Бернет на своём месте. И нам с Тиной никто не помешает поговорить по душам.

Из дома слышался надрывный детский плач, и я невольно ускорила шаги. Открыла калитку, улыбнулась завилявшему хвостом старому псу, так и не поднявшемуся со своего места. Он только посмотрел на меня, убедился каким-то своим способом, что я не причиню вреда, и перевернулся на другой бок, подставляя его солнцу.

– Грейся-грейся, – махнула я рукой, поднимаясь по деревянному крыльцу в две ступеньки и отворяя дверь. Крик младенца стал громче, но в просторной комнате с большой белёной печью никого не было видно.

Слева под окнами с распахнутыми по случаю хорошей погоды ставнями стоял большой стол с двумя узкими лавками вдоль длинных сторон. На столешнице уже были расставлены глиняные миски и деревянные ложки. Крупными ломтями нарезан каравай, прикрытый до поры чистым полотенцем.

Всё ясно, здесь ждут работников к обеду.

В углу висели образа с изображением Муара и Жеаны, я слегка поклонилась, наткнувшись на них взглядом. На полу стояла высокая кованая подставка для двух лучин. А рядом – заброшенные прялка и деревянная лошадка-качалка. Сейчас не до рукоделия или игр – страда.

Вдоль стен стояли широкие лавки, на которых спали старшие дети, и два плоских сундука – постели для малышей.

Плач не замолкал.

Я сделала пару шагов по слегка вибрирующим под моими ногами доскам и негромко позвала:

– Тина? Тина, ты здесь?

Дойдя до середины комнаты, заметила то, что скрывала до поры до времени стоявшая справа и занимавшая почти четверть помещения печь: дверной проём, закрытый небелёным полотном.

– Тина? – я отодвинула занавеску и увидела ещё одну комнатку, поменьше.

Здесь, сразу за печным боком, стояла единственная во всём доме кровать – супружеское ложе. А по центру комнаты к потолку крепилась люлька. Над ней склонилась женщина, раскачивая и что-то тихонько приговаривая, убеждая.

– Тина? – позвала я громче, перекрикивая детский плач, и наконец была услышана.

Подруга вздрогнула и обернулась.

– Эби… – на её глаза навернулись слёзы. – Эби, я не знаю, что с ним делать…

Я подошла ближе и увидела лежавшего в люльке младенца. Его лицо было красным от натуги и слёз. Ребёнок безостановочно орал, раскрывая розовый ротик с четырьмя маленькими зубками.

Мне даже не нужно было спрашивать, что случилось. Запах говорил сам за себя.

– Нужно поменять пелёнки, – посоветовала я тоже готовой расплакаться Тине.

– Думаешь, я не меняла? Уже дважды за последние полчаса, но он снова их пачкает и опять орёт, – в её голосе звучало отчаяние.

– Наверное, что-то не то съел, – сделала я вывод, но, видя измученное лицо подруги, решила взять на себя управление ситуацией. Строгим, не терпящим возражений тоном велела: – Смени пелёнки, а я заварю травы. Всё будет хорошо. Только не паникуй.

Аромат трав я почуяла сразу у входа, за печью. И действительно, здесь висели пучки, собранные ещё прошлым летом. К счастью, в семье кузнеца собирали с запасом, а то пришлось бы сейчас бегать по полям, искать нужное.

Большинство из этих растений я хорошо знала. В том, что касается трав, мне не было равных в нашей округе. Несколько листков сорвала с одного веника, у второго отломила кончик, третий забрала целиком – там почти ничего не осталось. Видно, часто использовали по назначению.

Взяла глиняную миску, покрошила в неё травы, залила горячей водой из нашедшегося в печи чугунка. Выждала несколько минут, пока растения отдадут воде свои целебные свойства, вдохнула особый, чуть горчащий на краешке языка аромат и понесла в комнатку, в которой всё это время не прекращался плач.

Ребёнок уже был переодет в чистое. Тина держала его на руках, пытаясь укачать. Я поставила миску на комод, взяла один из чистых отрезов, приготовленных на пелёнки, смочила краешек в миске с отваром, а потом отжала несколько капель прямо в раскрытый ротик младенца.

Он удивлённо замолчал, захватывая пелёнку губами и причмокивая. Повторила процедуру ещё пару раз. Спустя несколько минут глазки ребёнка закрылись. Тина положила его обратно в люльку. И мы обе на цыпочках, стараясь лишний раз не дышать, вышли в большую комнату.

– Спасибо тебе, Эби, ты меня спасла, – устало улыбнулась Тина.

Я тоже чувствовала себя выжатой как лимон, хотя провела в этом доме не больше часа.

– Ну, подруга, – улыбнулась Тине, – рассказывай, как живёшь.

Она тоже засмеялась в ответ, тут же испуганно прикрывая рот рукой. Мы обе посмотрели на задёрнутую занавеску, но за ней по-прежнему было тихо.

Кажется, не услышал, слава Жеане!

– Идём на улицу, – предложила подруга, и мы вышли из дома.

Сели на лежавшее в тени дома толстое обструганное бревно. Тина вздохнула пару раз, прежде чем начать.

– Он хороший… Бернет, – начала она, смущаясь. – И сказал, что не будет меня торопить. И не упрекнёт, что с другим была… Дети ко мне присматриваются пока, а я к ним. Сегодня вот с малышом оставили. А я не справляюсь. Не готова я… Понимаешь? Я всё ещё о Стерне думаю… Как он… Глупая, да?

– Нет, ты не глупая, – поспешила я утешить подругу. – Но о Стерне придётся забыть. Даже если бы он и смог тебя выкупить, а шансов, что тётка тебя отдаст ему, крайне мало, то теперь ты жена Бернета. Перед законом и богами.

– Я привыкну и научусь жить здесь… – Тина заговорила очень тихо, по слегка прерывистому дыханию я поняла, что она плачет, хоть и пытается это скрыть. – Ты не думай, Эби, я всё понимаю, это лучший вариант из возможных… но… Нет, никаких но! – она отёрла слёзы резким движением. – Я полюблю Бернета и детей, стану им матерью и женой ему. Я справлюсь, правда.

Я обняла Тину, и она склонила голову мне на плечо. Так мы и сидели, думая каждая о своём, пока невдалеке, ещё пока скрытые фруктовыми деревьями, не раздались громкие голоса.

– Мои идут, – Тина подняла голову, вытерла слёзы и улыбнулась. Всё правильно, её новой семье не нужно видеть, что она плачет. – Останешься на обед, Эби?

– Если не создам неудобств, – ответила я вежливой неопределённостью, давая Тине выбор. Ведь я не знаю, как меня здесь примут.

Впрочем, подруга порадовала.

– Конечно, оставайся, еды у нас хватит. А дети тебе будут рады. Тебя в деревне любят.

Детей было четверо.

Старшей Низе уже четырнадцать. Через пару лет станет невестой, но уже и сейчас девочка была очень красива. Ох, и намучается с ней кузнец. Дальше шли двое мальчишек-погодок десяти и девяти лет, Нейт и Нолан. И ещё одна семилетняя девочка, Эдна.

Дети делились впечатлением о прошедшем дне, громко переговариваясь и смеясь.

За ними на некотором отдалении шёл Бернет, видимо, услышавший детские голоса из своей кузницы. Или тоже закончил работу в это время.

Увидев второго человека возле дома, дети замедлили ход, приглядываясь к постороннему. Но потом узнали меня. И Низа прибавила шагу, вырываясь вперёд и приветствуя меня первой.

– Эби, Эби, как хорошо, что ты пришла. Мы уже думали кого-то посылать за тобой в усадьбу. Скоро день Жеаны. Ты поведёшь нас собирать травы?

– Конечно, Низа, – я улыбнулась в ответ на такую детскую непосредственность. Всё же она ещё была настоящим ребёнком. – Всё как обычно: встретимся на рассвете на прежнем месте. Проспавших ждать не будем.

Дети весело рассмеялись моей шутке. Проспать могли господа, а крестьянские ребятишки сызмальства привыкали вставать с петухами.

Бернет сухо поздоровался, подходя. Я ответила ему, скрасив приветствие улыбкой. Все вместе мы прошли за дом, где стояла большая деревянная бочка с дождевой водой.

Тина выдала мужу большой кусок тёмного пахучего мыла и поливала ему на руки и шею, пока, громко кряхтя, Бернет смывал с себя трудовой пот и грязь. Низа вымыла только руки и лицо, как и Эдна. А вот мальчишки устроили настоящее мыльное побоище, балуясь, пока отец не сделал им замечание. И они тут же притихли.

Войдя в дом, глава семьи первым делом отдал поклон Жеане и Муару, а затем занял своё место во главе стола. Дети расселись рядом с ним по старшинству по правую руку. Самой младшей достался табурет напротив отца. По левую руку усадили меня, как гостью, а уже рядом со мной осталось место для Тины, которая сейчас хлопотала вокруг стола.

Мне было непривычно и так и подмывало помочь, но я понимала, что сейчас это будет неуместно. Всё же мой статус сейчас выше, и я здесь гостья, которой (пусть и явилась без приглашения) надлежит выказать уважение.

Тина взяла стоявший в углу рогатый ухват на длинном шесте и достала из печи гревшийся на углях чугунок с густым наваристым супом. Поставила чугунок на центр стола, убрала ухват и только после этого заняла своё место.

Все по очереди протягивали ей свои миски, а Тина накладывала еду. Первая порция досталась мне, как гостье, потом самому кузнецу, его жене и детям по старшинству.

Ели молча, только поглядывая друг на друга. Я то и дело ловила на себе хмурые взгляды Бернета. Видимо, он не знал, чего ожидать от моего визита, и заранее напрягался. Нужно будет поговорить после обеда, поблагодарить за его благородный поступок.

А пока я отдавала должное еде. Этот густой крестьянский суп я уже ела раньше. Более того его не чуралась и моя тётушка. Правда, Марта готовила его с бо́льшим количеством мяса. Да сверху добавляла дольки томатов, которые крестьянам были недоступны.

А так всё то же самое: на дно толстостенной кастрюли или чугунка клали большие ломти мяса, сверху слой картофеля такими же большими кусками, потом крупно порезанный лук, на него – морковь, а сверху капусту. Хорошо посолить и на два-три часа поставить на небольшой огонь, а лучше угли, чтобы мясо и овощи томились в соку друг друга. Главное, слои не перемешивать и выдержать нужное время, тогда получится вкусное и сытное блюдо.

Самое то после тяжёлого рабочего дня.

После обеда, пока Тина убирала со стола, я подошла к Бернету и высказала ему свою благодарность.

– Не стоит меня благодарить, госпожа, – грубовато отозвался кузнец и тут же добавил: – Я взял себе жену и не собираюсь её обижать. А там посмотрим, что выйдет.

Услышавшая этот разговор Тина смутилась и ушла в спаленку. Я её понимала: сложно начинать семейную жизнь, когда в душе – другой, и под сердцем – его дитя.

Но ничего, Тина справится, ведь настроена она очень решительно.