Текст книги "Хрупкий рай"

Людовик встретил жену несколько прохладно, но был рад, что она вернулась. Маленькая Оливия увидев Ванессу, спряталась за отца, и, обняв его ноги, подняла голову и застенчиво шёпотом спросила:

– Папа, а это кто?

– Оливия, это твоя мама, иди к себе в комнату. Луиза, отведи её наверх.

Домоправительница подошла к ним, и, взяв кроху за руку, повела её наверх. Девочка оглянулась, словно пыталась вспомнить свою маму.

– Ты в тот раз задержалась.

– Да и правда, долго меня не было, Оливия меня даже не узнает.

Людовик на это отреагировал вопросом:

– А она должна?

– Думаю, не должна, я устала с дороги, мне нужно принять ванну и распаковать свои вещи.

– Надолго ли это. Иди, Луиза уже приготовила твою комнату. Спускайся к ужину, а мне нужно работать.

– Хорошо, увидимся за ужином.

Ванесса поднялась к себе в комнату и прилегла на кровать, у неё было состояние абсолютного счастья, которое сложно было скрыть, и даже холодный прием семьи не смог этого испортить. Переодевшись в халат, она пошла в ванную комнату. Приняв ванну и высушив волосы, она надела свой домашний хлопковый костюм и спустилась вниз, прихватив свой ежедневник, в котором была спрятана крошечная шкатулка, украшенная цветами роз. Спустившись, она поинтересовалась у Луизы, где муж.

– Месье уехал не так давно.

– Значит, кабинет свободен, это хорошо. Я буду в библиотеке.

С этими словами она прошла в библиотеку, и пока была одна, решила сделать скорее своё дело.

Наступило время ужина, и они собрались за столом. Людовик расспрашивал Ванессу о путешествиях и о том, что интересного она увидела.

– Как прошли твои путешествия? Какие страны посетила?

– Много стран удалось посетить. Хорошо прошли, разве по-другому могло быть? – улыбаясь, ответила она. Неожиданно она ощутила прилив нежности и взяла в свою ладонь маленькую ладошку Оливии.

– Мама! – дочь была не в восторге от этого жеста и вытащила свою ладошку, посмотрела на отца, и он понял, что она хочет выйти из-за стола. Людовик не стал препятствовать этому, несмотря не то, что они даже не доели ужин. Оливия побежала наверх, за ней следом отправилась Луиза, но девочка закрыла дверь и домоправительница поняла, что не стоит её беспокоить. Закрывшись в комнате ото всех, она заплакала, но ей не нужно было, чтобы её успокаивали, она не была к этому приучена. Не приучена была использовать боль и слёзы, чтобы привлечь к себе внимание взрослых. В столовой в это время висело молчание. И Людовик решил, что и им пора расходиться по своим комнатам.

– Я думаю, что и нам пора ложиться. Сегодня был тяжелый день у меня, думаю у тебя нелегче. К Оливии я сам зайду, а ты иди в свою комнату и к ней не вздумай заходить.

Муж давал понять, что он будет спать в своей комнате, а Ванесса в своей. Людовик давно отдалился от жены, но раньше он так явственно этого не показывал, теперь же, это было видно невооруженным глазом. Он поднялся из-за стола, поблагодарил Луизу и направился в сторону кабинета, чтобы подготовить документы к сделке. Ванесса допила свой любимый чай и последовала за Людовиком. Войдя в кабинет, она застала его за рабочим столом в раздумьях. Он держал в руках кубик Рубика и крутил его о чем-то размышляя. Услышав, что открылась дверь, он удивленно поднял свои карие глаза, явно не ожидая увидеть Ванессу в такое время.

– Ты что-то хотела обсудить? Или тебе нужны деньги? – он рукой указал ей на диван, – присаживайся, – его тон выдавал недовольство.

– Нет, ты не прав. Сейчас я пришла поговорить с тобой совсем не о карте, благодаря тебе там такое количество средств, что могу хоть каждый день летать в Дубай или на северный полюс, но денег меньше там не станет. Я не хочу затягивать с этим разговором, потому что это очень важно, – её тон давал понять, что она говорит серьёзно.

– Хорошо, перейдем сразу к делу, – он отложил кубик в сторону и внимательно смотрел на жену.

– Я побеспокоила тебя в это время потому, – она нервно крутила свое обручальное кольцо на пальце, – я пришла сказать, что жду ребёнка.

Несколько минут в комнате стояло молчание, Ванесса не могла понять реакции мужа на эту, неожиданную, на первый взгляд, новость. Спустя ещё минуту Людовик заговорил:

– Я подозревал это, судя по твоему сегодняшнему поведению за столом. По твоим ласковым взглядам на Оливию, ты словно пыталась вспомнить то, чего у тебя не было. Ты представляла, как это, быть матерью?

– Ты знал? – она задумалась, не понимая, что это было настолько заметно окружающим, а уж Людовику с его умением разгадывать чужие намерения и тайны это было очевидно, – но почему сам не сказал? Ты ждал, что я тебе преподнесу эту новость, но зачем?

– Затем, что знал это ещё до твоего отъезда на Лазурный берег. Ты бы не уехала, знай это. Я надеялся, что узнав, вернешься, так оно и случилось. Надеюсь, этот ребенок будет счастливее и не будет тобой покинут, едва появится на этот свет. Ведь ты видишь, какой растет Оливия. Она не привязана ни к кому из нас. Меня это тревожит, тебя как видно не очень. Но как бы мне не было больно смотреть на моего несчастного ребенка, выше моих сил даже говорить с ней об этом. И думаю, что в будущем нам это аукнется. Ничего не происходит просто так и не остается незамеченным. Помяни мои слова, когда будет тяжело, естественно морально, ведь других забот у тебя нет, и вряд ли ты когда-то будешь озадачена тем, как заработать на кусок хлеба. Думаю, наш разговор завершен, для меня точно, а тебе пора идти спать.

Ванесса была шокирована словами супруга, и у неё даже слов не было, чтобы ответить ему что-то. Она пожелала ему доброй ночи и вышла из кабинета.

– Доброй ночи, – как можно доброжелательнее она произнесла выходя. Поднявшись к себе в комнату, она выпила ромашковый чай, заботливо оставленный на прикроватной тумбочке Луизой. Потом приняла тёплую ванну и переоделась в сорочку. Погасила свет в комнате и легла в кровать, но сон не шёл. Никак она не могла забыть слова сказанные мужем. Ванесса поднялась с постели, и, накинув халат, спустилась вниз на кухню. Там она застала Луизу, которая готовила творожную смесь для запеканки. Увидев хозяйку, она улыбнулась и предложила ей присесть.

– Вам не спиться?

– Да что-то сон не идёт, налей мне, пожалуйста, стакан воды. Разговор с мужем был сложный.

– Вам не спиться оттого, что месье наговорил вам всякого. Он вечно в делах, ложиться всегда поздно, ни с кем почти не общается, кроме своей любимой Оливии. Он её очень любит, хотя и не показывает этого. Тяжёло маленькой одной, только с няней. Если бы у неё был братик или сестричка, ей было бы возможно веселее.

– Ты, правда, так думаешь, Луиза? – в голосе Ванессы слышались сомнения и в тоже время надежда на то, что Оливии и впрямь будет лучше, если появиться ещё один ребёнок в их семье. Она видела в свои короткие визиты домой, что дочь растёт нелюдима и необщительна, всё время почти одна, не считая, няни и Луизы. Её сердце должно было бы сжиматься от боли, но оно упрямо молчало. Зато при мысли о том, что в ней живет другое дитя, сердце начинало радостно биться, оттого ей становилось на душе теплее, что она ещё способна ощущать материнские чувства.

– Да, думаю, так и будет, так должно быть. Хотя до того момента ещё пройдет время, и за это время в её маленьком сердечке может поселиться совсем другое чувство, – Луиза смотрела куда-то вдаль говоря это. Ванесса не поняла, к чему ведет разговор домоправительница и решила напрямую спросить:

– Какое ещё чувство у неё может родиться? – она непонимающим взглядом продолжала смотреть на Луизу.

– Чувство ненависти к ещё не родившемуся ребёнку.

Эта фраза выбила почву из-под ног Ванессы.

– Как это возможно? Луиза ты говоришь о маленькой девочке. Она ещё ничего не знает о жизни, о мире, о людях. Она не может быть настолько жестока.

Луиза сказала фразу, от которой у Ванессы закружилась голова.

– А вот и может. И даже больше скажу, она имеет на это право, хотя и не понимает всего, что происходит между взрослыми. Вы ведь сами должны это понимать. Вы её не знаете. Дети порой бывают очень наблюдательны и от того жестоки становятся, что они чувствуют сердцем больше, чем взрослые. Как известно, всё, что закладывается в детстве остаётся с человеком на всю жизнь.

– Ты права, я её совсем не знаю. Даже не пытаюсь узнать. И вероятно уже поздно это делать, она верит больше отцу, чем мне, – печально сделала выводы Ванесса.

– Вам пора идти спать, хватит с вас на сегодня потрясений. Пойдемте я вас провожу.

– Ты так заботишься обо мне Луиза, спасибо.

– Вы забываете, что я с вами живу уже довольно давно и привыкла заботиться о вас и о вашей семье.

Они поднялись наверх, и Ванесса увидела, как из комнаты Оливии выходит муж. Она подошла к нему узнать как она. Людовик был удивлен, что жена до сих пор не спит.

– Тебе нужен сейчас сон и покой, почему ты ещё не в постели?

– Мне не спалось, как она?

– Уже хорошо, уснула, и ты иди. Меня завтра не будет весь день, у меня дела в Париже.

– Хорошо, возможно я погуляю с ней, если она этого захочет. Я ведь даже не знаю, что она любит.

– Доброй ночи, – Людовик нежно обнял жену и отправился в свою комнату, а Ванесса пошла к себе.

Всё время, что она провела в детстве с отцом, неизгладимо осталось в её памяти. Воспоминания же о матери врезались ей в память осколком хрустальной вазы, который кроме боли и с годами ненависти, не приносил ничего, стоило кому-то из окружающих заговорить о Ванессе, у неё перед глазами возникала картина, которую она наблюдала, будучи ребенком, страдающим от нехватки материнской любви и ласки. Люди часто говорили Людовику, что глядя в глаза маленькой Оливии, видят страдания взрослого человека. Даже когда она смеялась и была радостна, взгляд зеленых глаз окаймленных густыми и пушистыми ресницами вызывал у окружающих неловкое чувство, что они так не могут переживать свои потери как этот на первый взгляд беспечный и ни в чем не нуждающийся ребенок. В то утро Оливия после завтрака поднялась к себе в комнату, чтобы читать новую книгу, которую ей привез отец из Парижа. Комнаты Инессы и Оливии располагались в противоположных сторонах дома, мать переделала гостевую комнату в детскую, лишь бы Инесса была рядом. Зайдя к себе, она уже собралась сесть и читать, но ей послышались голоса в саду, и она решила посмотреть, кто там так радостно проводит время, слышался смех Инессы, что было довольно редким для самой Оливии. Они играли. Для неё не было сюрпризом, что мать любит вторую, и от того было обидно, что кроме самой Оливии никто этого не видел. Даже отец не знал всего происходящего. Слёзы навернулись на ее глаза, сделав их похожими на озера после дождя, когда она увидела, как мать берёт на руки Инессу, прижимает и целует её. Столько нежности, столько любви и все ей одной. В этот момент в сердце маленького человека зародилось чувство, которое свойственно взрослым людям, нежели детям. Обида и ненависть. Она бросила книжку на пол и отворила окно, чтобы впустить воздух. Она задыхалась от дикой обиды, от щемящей боли в груди, что она не нужна и не важна своей матери. Рядом даже не было отца, чтобы успокоить ее. Она знала, что если бы дома находился отец, мать бы себя так не вела, по меньшей мере, в саду. Они закрылись бы в комнате у Инессы и читали сказки. Как же хотелось, чтобы отец сейчас был с ней. Она знала, что отец не был любителем бурных проявлений эмоций, будучи сам скупым на чувства, таким же холодным человеком он сделал Оливию. Хоть и не была она особо близка с отцом, она знала и ощущала его любовь. И, тем не менее, чувство никому ненужности не покидало её. С детства она понимала, что нет духовной связи между отцом и матерью, хотя они и скрывали это от неё. Они жили в одном доме, но они жили как чужие друг другу люди. Все вечера, что они проводили втроем, когда Инессу мать устроила в частную школу в Англии, перед камином, за ужином, в библиотеке или на прогулке, они разговаривали об архитектуре, искусстве, поэзии, их тон был фальшиво радостным. Были лишь притворство и маски, маски, маски. Бесчисленное количество масок, сменяемых так же часто, как меняли им орхидеи на столах. В кругу знакомых и друзей, семья Людовика и Ванессы считалась едва ли не самая счастливая. Только вот за притворством взрослых люди не видели и не чувствовали той фальши, что ощущала Оливия. Она не понимала разумом всего происходящего, но чувствовала ложь, скрывающуюся под улыбками родителей.

Было ли это печально. Да именно так и было. Не сложившиеся отношения с матерью поначалу не тяготили жизнь юной девы, даже более того в какой-то степени облегчали её, освобождая от мук совести, что она не навещает родителей, что не так часто звонит и интересуется их делами. Они упустили тот момент, тот важный момент, когда маленькому человеку объясняют что такое хорошо и что такое плохо. Когда ему ведают тайну семейных отношений, ценность семьи. Показывают, как важно быть одним целым, как важно быть в семье, хранить этот очаг и смотреть за тем, чтобы огонь любви, заботы и взаимопонимания не потух от равнодушия, бессердечия слов и злого умысла завистников. Этот момент был, но они его упустили. Каждый был занят собой, своими мыслями, делами и до развития маленького человечка им не было дела. А перед отправкой в большой мир они вдруг проявили заботу, забыв о том, что человечек-то вырос, ему неинтересно как он «должен мыслить», он стал самостоятельно думать и рассуждать, и теперь мыслил и чувствовал, так как ему было удобно, так как нравилось ему. Они вырастили эгоиста и духовного сироту. Несмотря на то, что у неё были мама, папа и сестра, у Оливии не было семьи. Было лишь чувство горечи, одиночества и боли. Невыносимой боли от того, что были родные по крови люди и все же бесконечно далёкие. Не было традиций семьи, не было очага. Не было дома. Был физический дом, и не было душевного, духовного дома, где она обретала бы покой. Не было крепости, которая спасала бы от невзгод, от разочарования. Она не могла никому доверять. Она была настолько одинока. До одури, до сумасшествия. Не знала, куда себя пристроить, она была «духовной сиротой». Никто, не одна живая душа не могла её понять, да и нужно ли ей было это понимание. Превратиться в невидимку, в дух, который как ветер перемещался куда хотел, подлетал к незнакомцам и нашептывал им на слух истины семейных отношений, истину жизни, истину каждого прожитого дня, улыбок близких людей.

Было совсем не удивительно, что она спокойно переносила месяцы в одиночестве, у себя дома.

Глава 4

Сёстры

Самолёт приземлился точно по расписанию, и Оливия впервые ступила на итальянскую землю. Рейс Инессы задержали, и поэтому Оливия решила подождать сестру в кофейне. У неё зазвонил телефон, звонил Людовик.

– Да папа.

– Привет доченька, ты уже прилетела?

– Да я в аэропорту, рейс Инессы задержали, я буду ждать её в Al Quattro canti.

– Хорошо, я машину за вами отправил, будет примерно через полчаса.

– Хорошо, ещё созвонимся.

– Да, пока.

Оливия сбросила вызов и отправилась пить свой любимый латте с двойной порцией молока.

Взяв кофе и газету, она удобно устроилась на диванчике, при этом слушая о пребывающих рейсах. Прошло 15 минут, и она услышала, что приземлился самолёт из Лондона.

«Должно быть её самолет». Через пару минут снова зазвонил телефон, это была Инесса.

– Привет, ты где?

– Привет, я уже полчаса назад прилетела, сижу, пью кофе, подходи к Al Quattro canti.

– Хорошо, скоро буду.

– Не спеши, папа отправил машину за нами, но она будет минут через десять только.

– Хорошо.

Наконец-то к Оливии подсела стройная, с копной роскошных волнистых чёрных волос девушка, её глаза были карими, белоснежная широкая улыбка сияла на лице, когда она увидела сестру. Обе девушки были похожи на молодых изящных пантер, только что спустившихся на землю, чтобы поохотиться, хрупкие руки с изящными тонкими запястьями и пальцами, словно они всю жизнь играли на фортепиано, украшенные часами и браслетами, на пальцах сверкали кольца с фантазийными бриллиантами. Все люди, которые встречали их, оборачивались им вслед, чтобы ещё раз полюбоваться их хищной красотой и грацией. Пока Оливия расплачивалась, Инесса позвонила отцу.

– Папа, вот и я долетела.

– Твой рейс задержался.

– Да, в Лондоне был туман, думаю поэтому, но мы уже встретились с Оливией, скоро выйдем на улицу

– Теперь понятна причина задержки, ну что ж ладно. Главное что вы обе долетели. Машина уже у входа ждет вас

– Хорошо, до встречи папа.

– До встречи.

Инесса сбросила вызов, взглянув на сестру, поняла, что та не в настроении общаться. Всю дорогу пока они ехали в машине они не обмолвились ни словом.

Пока они были в аэропорту, дома родители и прислуга наводили последние штрихи перед приездом своих гостей. Людовик решил, что обед будет с традиционными итальянскими блюдами. Ванесса беспокоилась о том, чтобы дочерям всё понравилось, и прошлась по комнатам, которые для них приготовили. Она нашла, что всё отлично и довольная спустилась в гостиную. Людовик тоже был счастлив тем, как всё устроилось. Наконец-то подъехала машина, и родители вышли встречать дочерей. Людовик открыл двери автомобиля и помог выйти дочерям, сначала вышла Оливия, затем Инесса. Старшая дочь тепло обняла отца, матери досталась едва заметная улыбка и быстрое объятие, младшая напротив, устремилась к маме и крепко её обняла, а с отцом обменялась взглядом и кивком головы.

– Как вы добрались? – первый вопрос, который задал отец дочерям.

– Всё хорошо, папа, – за них двоих ответила ему Оливия.

– Отлично, проходите в дом, я возьму ваши чемоданы.

Инесса взяла свой чемодан, давая понять, что сама его донесёт, отец не стал настаивать и взял чемодан Оливии.

– Какой у вас чудесный сад, папа, – отметила Инесса.

– И розы есть, – заговорила с ней Ванесса.

– Это даже не вызывало сомнения, ты ведь забрала свои розы из Франции, те редкие?

– Да, они тоже здесь. Им здесь климат очень нравится, я вам покажу после обеда.

– Хорошо, конечно мама, – улыбаясь, ответила её любимица.

В доме всё было, так как любил Людовик, много красивых вещей, камин тоже являлся украшением гостиной. Оливия оценила обеденный стол, который был из массива дуба на двенадцать персон. Он стоял посреди столовой, его окружали стулья обитые бархатом изумрудного цвета. Ножки стола и стульев были резные, сзади на спинках красовались геральдические лилии, символ французского дома Бурбонов, которые присутствовали на гербе Людовика шестнадцатого. Стены в столовой были белого цвета, создавая воздушность и лёгкость, но одна стена была чёрного цвета, украшенная большим круглым зеркалом от центра которого, словно лучи солнца расходились зеркальные прямоугольники. На столе стояли три прозрачные вазы с охапками белых гортензий, их белизна напоминала верхушки гор, усыпанные снегом.

На обед им приготовили традиционную итальянскую лазанью, затем подали мясо с овощами. Когда они садились за стол, на нём стояли лишь напитки, хлеб и оливковое масло с бальзамическим уксусом. Их трапеза сопровождалась беседой, в ходе которой родители узнавали новости из жизни дочерей. Людовик интересовался многим, Ванесса напротив, сохраняла некоторое время молчание, потом все же задала несколько вопросов.

– Вы так скоро выросли, что мы с мамой даже оглянуться не успели. Живёте вот в разных странах. Инесса как твои успехи в учебе? Оливия про твои успехи я тоже хочу услышать рассказ.

Накладывая себе овощи, Инесса ответила:

– У меня в учебе всё хорошо, я смотрю себе дом, но об этом позже я думаю, поговорим.

Оливия в этот момент посмотрела на отца и увидела его удивление, ведь он не говорил ей о том, что они с Инессой говорили о покупке дома. По всей видимости, для отца эта новость тоже была неожиданной, иначе бы он не вскинул так брови, только Ванесса спокойно восприняла это.

– Ванесса, – муж обратился к жене, – как давно вы с ней это обсуждали?

– В последней беседе по телефону, она просто сказала, что хотела бы тоже свой дом как Оливия, ведь она уже больше года живет одна во Франции.

– Да, живу, – резко вставила свое слово старшая дочь.

Людовик не желая спорить за столом, поднял руку в знак того чтобы все замолчали, и сказал:

– За столом я не желаю слышать споры, прекратим это. Скоро подадут фрукты и сыр, тему о покупке дома мы обговорим с вашей матерью в кабинете после обеда.

После слов отца повисло молчание, которое он сам же и прервал:

– Оливия, расскажи как твои успехи?

– У меня тоже всё хорошо, я думаю над открытием ресторана.

– Это хорошо, по этому поводу мы с тобой тоже поговорим потом, а сейчас давайте приступим к десерту.

Вынесли разные фрукты и несколько сортов сыра. На плоском красивом блюде вынесли восемь сортов итальянского сыра, среди которых были как знаменитые на весь мир пармезан, горгонзола, моцарелла, так и те, которые больше были известны в Италии, проволоне, пекорино и бра. Людовик очень любил пармезан с медом и грушей, Ванесса отдавала предпочтение пекорино с виноградом и запивали они обед конечно вином. Обед у них растянулся на два часа, завершив трапезу, они встали из-за стола. Людовик позвал Оливию в кабинет, а Ванесса с младшей дочерью решили прогуляться в саду.

– Присядь, – он рукой указал на диван, Оливия послушалась отца и села.

– Рассказывай, как твои дела с магазином, и по поводу ресторана сразу поговорим.

– Папа у меня всё хорошо, и честно я прилетела сюда отдыхать, может о делах, потом поговорим?

– Лучше сначала завершить деловые разговоры, к тому же мы с мамой приготовили вам очень насыщенную программу, нам потом, попросту некогда будет разговаривать.

– Хорошо, давай сейчас. С магазином всё хорошо, поэтому я подумала об открытии ресторана. На днях перед вылетом видела Даниеля, он передавал вам горячий привет.

– Ресторан говоришь, хорошее дело. И у тебя хватит капитала на открытие?

– Да мне хватит своих денег.

– Ты ему передашь тоже привет, и ещё я отправлю пару бутылок бальзамика ему. Я тут стал совладельцем ещё одного бизнеса.

– Папа! Когда ты будешь отдыхать? – возмутилась Оливия.

– На этом свете мне нет покоя, может на том будет. Ты прекрасно знаешь, что я не могу сидеть без дела.

– Знаю, конечно. Береги своё здоровье, пожалуйста. Как у вас с мамой дела?

– Хорошо, всё хорошо. Мы часто гуляем, разговариваем, ходим в оперу и музеи. Ванесса всё хочет сходить в музей капуцинов, что-то пока никак не дойдем.

– Я рада, что у вас всё хорошо. Инесса стала красавицей, ты обратил внимание, как она вытянулась.

– Да выросла она, и все также любовь у неё безмерная к матери.

– Они так похожи с мамой.

Наверное, впервые Оливия назвала Ванессу мамой, а не матерью. Обиды детства и слова взрослых глубоко падают и ранят в самую душу. И это не ускользнуло от внимательного взгляда отца.

– Да ты права, Инесса очень похожа на мать, только глаза похоже мои. Но волосами она вас обоих одарила роскошными, видимо Инесса с ними что-то сделала, волнистые стали, раньше вроде такими не были.

– Не знаю и знать не хочу, какими они были, – грубо оборвала речь отца Оливия, – я пойду в комнату, – она поднялась и вышла из кабинета. Людовик поразился такой перемене настроения, но даже не успел ничего сказать до того, как она покинула кабинет. Он тоже вышел и встретил Ванессу с младшей дочерью. Они возвращались из сада и очевидно, что время, проведенное вдвоем, пошло им обеим на пользу. Инесса что-то щебетала матери о своих подругах и о Лондоне. Так прошел первый день сестер в Италии. Потом родители, как и обещали, не давали им и дня отдыха. Людовик любил все планировать, а Ванессе дал поручение за месяц до прилета дочерей найти места, которые она бы хотела им показать. В ближайшие дни они посетили и сад Гарибальди, и морскую площадь. Ванесса внесла в список именно те места, где чаще всего они с мужем гуляли сами, чтобы дети имели представление о том, как и где, проводят время их родители. А на один из вечеров Людовик забронировал ложу в опере. Они решили, сходить с дочерями на оперу в театр Массимо, который был крупнейшим в Италии и славился своей превосходной акустикой. Оперу любила вся их семья, и выход на такое мероприятие очень нравился Ванессе. Перед тем как собираться в театр она непременно посещала салон красоты, и в этот раз решила взять обеих дочерей с собой.

– Девочки мои, перед театром я бы хотела с вами съездить в салон красоты. Оливия ты тоже должна ехать с нами, – она говорила это бархатным голосом, но Оливии он резал слух своей притворностью. Тем не менее, чтобы не огорчать отца она согласилась.

– Хорошо я поеду с вами, жду вас на улице.

Людовик понимал, что она делает это только из уважения к нему, и, выйдя с ней на улицу, сказал:

– Спасибо, что согласилась поехать с ними.

– А что я ещё могу? Я знаю как для тебя это всё важно. Про неё уж даже не говорю. Я понимаю, что ты нас обеих сюда пригласил, чтобы наладить наши отношения, на мой взгляд, ты совсем не видишь очевидного, прости, – она взяла отца за руку, понимая, что ему сложно такое слушать.

– Да ты права, именно для этого я позвал вас. Ведь вы не летаете друг к другу.

– Мы с ней чужие люди, случайно воспитанные в одной семье. Меня уже достало это притворство, не только моё, но и всей нашей семьи. Ты и мама, ваши отношения давно рухнули. К чему нам притворяться?! Не понимаю, смысла не вижу. Пора бы уже и тебе смириться с тем, что мы никогда не будем общаться, – в сердцах воскликнула Оливия.

– Оливия! Ты говоришь ужасные вещи. Ты подумай о том, что роднее неё никого нет, и не будет. Вы должны поговорить, понять друг друга и простить детские обиды.

На слова отца она язвительно усмехнулась и добавила:

– Ты сейчас разыгрываешь меня?

– Я говорю серьёзно.

– Лучше подумай о матери. Я как посмотрю Инесса, её любимица и не узнает, как дела у мамы. Живет в Лондоне и даже не думает о тех, кто оплачивает её учебу.

– Успокойся, зачем ты сейчас так говоришь? Ведь я тебе помог, когда ты решила остаться во Франции, ты не справедлива к нам.

– Не к вам. Только к ней, – Оливия развернулась и пошла в дом. Когда она заходила в дом, Луиза несла ромашковый чай на подносе в комнату к Ванессе, они столкнулись в дверях с Оливией, и от злости, которая охватила её, она накричала на домоправительницу и перевернула поднос с чаем. Луиза стояла как вкопанная, не понимая, что произошло за доли секунды. Следом за дочерью забежал Людовик, взглянул на разбитые чашки и чайник и пошёл вслед за дочерью в кабинет. Он знал её буйный нрав, особенно когда её выводили разговорами о матери. Инесса спустилась со второго этажа, и, увидев, что Луиза собирает разбитую посуду, спросила:

– Что произошло? Это отец перевернул поднос?

Домоправительница помотала головой и она поняла, что это дело рук сестры, она побежала в кабинет узнать, что же случилось, забежав, она застала отца со старшей сестрой за разговором на повышенных тонах. Людовик, увидев, младшую дочь в кабинете крикнул ей:

– Инесса сейчас не время, уходи, – он выставил её за дверь и закрыл кабинет на ключ с обратной стороны.

«Отлично! Вот и съездили в салон» – подумала Инесса.

Она поднялась к матери и сказала, что в салон они поедут вдвоем.

– Мама поехали вдвоем, Оливия ругается с отцом.

– Что? Почему?

– Не знаю, меня он выставил за дверь. Я не намерена её ждать. Пошли, – она взяла свою сумку, и они спустились к машине. Ванесса и Инесса уехали, а в кабинете шёл напряжённый диалог отца со старшей дочерью:

– Оливия, успокойся, пожалуйста. Накричала на Луизу, посуду разбила…

Дочь посмотрела на отца и твёрдым голосом сказала:

– Вы можете от меня просто отстать. Что вам надо?! Что вам всем от меня надо?! Вы можете просто оставить меня в покое – крикнув это, она схватила ключ со стола, открыла дверь и поднялась к себе в комнату. В больших зелёных глазах как когда-то в детстве, стояли слёзы, и снова боль пронзила её.

Людовика шокировали слова дочери, он даже забыл, как говорить. Это было именно то, о чем он говорил Ванессе во Франции. Что рано или поздно им аукнется то, что дочь воспитывалась чужими людьми. Он понял, что его дочери не смогут найти общего языка, ни сейчас, ни потом. Он понимал, что это его неудача как отца и Ванессы, как матери. С возрастом он всё больше приходил к выводу, что кокон открывается однажды, и вот их кокон, другими словами возможность помирить дочерей давно упущена, и не вернуть назад время, когда детские обиды могли забыться. Постоянное отсутствие внимания со стороны матери, выработало у Оливии стойкое ощущение ненужности своей семье, отец вечно занятый делами, находил все же время для общения с ней, но мать, которая бросила её совсем маленькой вызывала теперь, только чувство ненависти. В тот день до оперы они так и не добрались. Людовик не хотел ехать без старшей дочери. Ванесса решила провести этот вечер в компании Инессы дома в гостиной. Она сидела и ждала когда спуститься младшая дочь. Инесса не торопилась, ощущения в этом доме были странными, ведь она не привыкла так подолгу гостить у родителей, особенно когда у них была Оливия. Их отношения, были формальными, и лишены какого бы то ни было душевного контакта. На приемах они делали вид, что у них тёплые сестринские отношения, они были идеалом взаимопонимания, и многие друзья семьи ставили их в пример своим дочерям. Однако все это было лишь ширмой, искусной игрой двух актрис. Ванесса ничего не делала, чтобы улучшить их отношения, Людовик был занят обеспечением их будущего и потому не вникал в тонкости их общения. Наконец-то Инесса спустилась в столовую и присела рядом с мамой. Ванесса взяла руки любимой дочери в свои ладони и мягко спросила:

– Что у тебя на сердце? Что у тебя в душе? Я тоже была такой же юной и беспечной, и порхала по жизни, и есть у меня для тебя кое-что.

Инесса смотрела на маму и её так тронули эти вопросы, что она с трудом сдержала слезы.

– Мама, дорогая мама, – шёпотом обратилась к Ванессе дочь, – у меня правда всё замечательно, не нужно за меня беспокоиться, хорошо?

– Хорошо. Пойдем, – она встала и за руку повела дочь за собой в библиотеку.

– Зачем мы туда идём?

– Хочу показать одну вещь, только никто больше не должен знать, вообще, ты поняла меня? – мать внимательно взглянула в глаза дочери, чтобы убедиться, что дочь никому не расскажет об этом.

– Никто не узнает, мама, обещаю тебе.

Когда они вошли в библиотеку, Ванесса рукой указала дочери на кресло и сказала:

– Присядь.

Инесса села, а мать пошла вдоль полок с книгами, дошла до окон и задернула портьеры, включила освещение. Дочь начала ерзать в кресле, всем видом показывая, что ей не терпится узнать причину их нахождения здесь.