Текст книги "Пришелец"

Лин Картер
Пришелец

Полу Андерсону от небосвода, где два солнца лучатся серебром

Предисловие

Первую империю на Орионе основала Моралдемонтанская династия в 3063 году нашей эры, когда сплотились остатки всего Нордонната. Это возродило чувство национального достоинства, чувство общности целей и надежд, чаяний и желаний, вызвало новый всплеск патриотизма.

Естественным итогом стала новая волна галактических переселенцев, что в свою очередь подстегнуло колониальную экспансию. Прежде этим процессом управлял ныне мертвый Нордоннат. Тогда у колоний не было будущего. Они гибли одна за другой.

Но еще задолго до того, как наступил период массовой миграции, искатели приключений – беззаботные и отчаянные смельчаки и головорезы, купцы и путешественники, межзвездные скитальцы не раз достигали новых миров, затерянных среди звезд. Случалось, что они на века опережали появление имперского флота. Флота завоевателей.

Некоторые из этих неосвоенных миров прозябали в средневековье, полном мифов и героев. Здесь История делала еще только первые робкие шаги, как несмышленый ребенок, едва выбравшийся из колыбели.

Нет ничего удивительного в том, что некоторые события тех времен становились частью легенд, сказаний и мифов отсталых цивилизаций. И тут, само собой, приходит на ум эпический миф: сага о Моргантире.

Цитируется по книге Чендлера Диоколбы

«Первое Тысячелетие», Рил второй;

Ученые записки Ацфарского университета,

Нолдерон 1-ый, Геркулес, 2019 год империи

Бергеликс (не путать с «Бэргел-Х»): Сьерра 4221IV. Единственная обитаемая планета бинарной (то есть двойной) системы 4221 А и Б в системе звезд Сьерры. Диаметр – 11, 756 километров в экваторе; гравитационная константа – 92 стандарта. (GU)

Прежде всего следует указать на 4221А (Ситри), бело-голубую звезду Основного каталога со спектром А5, напоминающую путешественникам Альфу Орла. Второй компонент двойной звезды – 4221Б (Мариб) является красным карликом со спектром М5. Бинарная система звезд лежит приблизительно в 35 тысячах световых лет от Солнца в направлении созвездия Каноэ.

Бергеликс населен разумной расой гуманоидов, называющих себя кофирцами. Их непринципиальное, но бросающееся в глаза несходство с землянами: непривычная для землян смуглая кожа радужного оттенка, почти полное отсутствие волос на теле и встречающееся у многих аборигенов увеличение лобных долей мозга. В прежние времена считалось, что подобное отклонение может породить парапсихологические способности, вызывающие активность на геофизическом и даже астрофизическом уровнях (см. подробнее в Приложении 12 «Магия»).

Кофирская литература, в особенности знаменитый «Моргантир», наводит исследователей на мысль, что Бергеликс посещали представители малоизвестной внегалактической расы Йоканна. В эпической поэме, если быть точным, в ее Песни IX, описывается типичное «посещение», вошедшее в Сирранскую культуру как понятие «Дверь Вовне»…

Цитируется по «Путеводителю

По мирам звезд Сьерры», 9 – е издание,

Национальный архив Калериса,

Биатис III, год империи 4736

Здесь начинается легенда о Моргане Пришельце и закрытии Тарандонских Врат, или, как их еще называли, Врат Тарандона…

Спетая старым рапсодом Коньеном Лирэйнским, эта легенда живет в веках. И, быть может, скудным языком прозы мне удастся поведать о том, что случилось тогда!

Глава 1
ЮНЫЙ МАГ

Внезапно небеса ярко вспыхнули, словно расцвело полярное сияние…

Юноша, рассекавший веслом воды Желтого Дракона, держал путь на Каргонессу, расположенную в дельте реки. Вот он замер с веслом в руке, подняв глаза к небу, по которому пробежал розовый луч, такой же зыбкий, как свет, преломленный в толще айсберга, подернутом легкими, окаймленными ослепительным золотом облаками.

Птицы, лишь издали напоминавшие чаек, кружились над бурными, взбаламученными водами, которые скрывал утренний молочный туман. Их резкие недовольные крики звучали над рекой, так что казалось, кто-то в небесах открывает калитку и скрипят несмазанные ржавые петли. Над водами реки бурыми от грязи, поднятой со дна, стоял тошнотворный смрад – смесь запаха ила, дохлой рыбы и гнилых отбросов.

Широко раскрыв глаза, юноша наблюдал за небом – бледной зарей, молоком тумана – и сверкающими струями грязной реки. Все казалось ему таким новым, просто на удивление чудесным, словно эта часть мира только что, этим утром, вышла из рук Творца. Юноша еще мало повидал в жизни, поскольку детство его прошло среди пыльных книг монастырской библиотеки. С удовольствием вдыхал он дующий с моря свежий ветерок, как будто пил молодое вино. Наконец он снова вернулся к своему занятию, стремясь как можно скорее оставить позади беспокойные воды Желтого Дракона.

Руки юноши были непривычны к гребле, и узкие юношеские плечи изнывали от работы с длинным неповоротливым рулевым веслом. Бритая макушка молодого монаха сверкала от пота. Несмотря на то, что утро выдалось сырым и прохладным, юноше не было зябко, как порой в монастырском дворе перед заутреней, – работа согревала его. Вот он отбросил капюшон зеленой груботканой рясы, длинные рукава которой он давно уже завернул, выставив напоказ худые мальчишеские руки.

Кольца сверкали в мочках ушей этого юноши; кольца-талисманы из странного металла блестели на его пальцах. Они мешали, когда он медленно погружал огромное неповоротливое весло в кипящие бурые воды. Широкий пояс из кожи антара крепко охватывал чресла воспитанника монахов, и с его пояса на медных крюках свисали два кошеля. В одном из кошелей хранился металл, который обычно идет на обмен и который на других планетах заменил бы золото или серебро. Но на этой планете двойного солнца не существовало ни чистого золота, ни чистого серебра. Вместо них использовался сплав, где оба металла нераздельно слились, как два разноцветных светила, восходивших на небесах. Другой, маленький кошелек был битком набит магией.

Дело в том, что юноша был самым настоящим магом. Пусть молодым, но вполне способным сотворить такое, от чего бы раскрылись не только глаза, но и рты у публики, непривычной к чудесам. О том, что юноша – маг, говорила и зеленая татуировка между бровями, сейчас блестевшая от пота; татуировка, напоминавшая третий глаз, над двумя обычными глазами с желтыми кошачьими зрачками. В них отражало бурлящий Желтый Дракон, неукротимо несущий юношу к желанной цели. Эта татуировка-символ – змей, заглатывающий собственный хвост, говорила о том, что юноша – младший адепт Зеленого Оурсборского братства. Звали его братом Содаспесом, и он лишь совсем недавно прошел посвящение в Школе Тайных наук, далеко к востоку от Бабдаруля, Заброшенного города – родины молодого колдуна.

И еще одну вещь мог бы заметить пристальный наблюдатель. Странно, что в такие неспокойные времена, на поясе у монаха не висело ни кинжала, ни булавы, ни меча. Впрочем, с многочисленными магическими секретами, притаившимися в кошельке, юноша не нуждался в защите, которую могла обеспечить сталь.

Вот в утреннем небе распахнулась необъятная голубая бездна; небо постепенно становилось прозрачным и сверкающим, точно кристалл. Речной туман расползался, таял над бурным желтым потоком, и над гнилыми водами поднялись башни каменного острова Каргонессы. Зеленое море и буро-желтая река встречались у отрогов скал, вздымая белую пену и брызги, в которых, искрясь, сверкала радуга. Высокий замок прижался к крутой скале. Казалось, нет никакой возможности подобраться к нему. Он был высечен в скалах, кость от кости острова, и непонятно становилось, где закончила свою работу природа, и где начал ее человек. Башни замка, словно призраки, туманно мерцали в свете зари.

Молодой маг оставил в покое весло и обратил зачарованный взор на остров. Сил оставалось не так уж много. Всю долгую холодную ночь он со своим старшим товарищем не останавливаясь ехал на юг, загоняя лошадей. Бедра юноши были стерты до крови грубой кожей седла, а глаза покраснели от бессонницы. Следуя по Речному тракту вдоль извивающегося Желтого Дракона, путники оставили позади многие лиги, прежде чем выбрались к самой далекой вершине Азама.

Вскоре после первого рассвета, предвещавшего второй, что неудивительно на планете двух солнц, путники подъехали к небольшому рыбацкому селению Стрий. Лишь горстка рыбаков, пошатываясь спросонок и лениво переговариваясь, скручивала просмоленную парусину чехлов со своих челнов и снимали с сушилок насквозь просоленные сети. В холодном воздухе пар их дыхания повисал облачками, а сам поселок казался скопищем теней, принимавших зыбкие и неопределенные очертания под бледно-лиловым небосводом. Пока спутник Содаспеса сторожил скакунов, молодой человек спустился к реке, чтобы купить или нанять лодку, на которой можно было переправиться на Каргонессу.

Костлявые долговязые стрийцы замерли при виде незнакомца, раскрыв рты, словно рыбы, за которыми они в такую рань отправлялись в море. Но как только юноша сказал «Каргонесса», они тут же отвернулись, а рты их намертво захлопнулись, потеряв всякую способность к осмысленной человеческой речи. Теперь рыбаки не замечали юношу, смотрели мимо или просто отходили в сторону.

«Странно», – подумал он. Произошедшее чуть было не повергло юношу в дурное настроение, если бы не выучка в школе магов. Она помогала ему справиться с чувствами, которые могли бы погубить менее сдержанных людей.

И в конце концов, терпение мага оказалось вознаграждено, как и обещала «Белая книга». Он встретил какого-то молодого бездельника, всего на пару лет младше его самого, который охотно согласился одолжить лодку. Однако рыбак наотрез отказался везти молодого мага через реку к острову, невзирая на то, что Содаспес предлагал немыслимую плату. Наконец маг понял, что дальнейший торг неуместен. Это было все равно, что стучаться в склеп к мертвецу. Стрийский люд простоват и суеверен. Каргонесса считалась проклятым местом, где собирались отъявленные преступники и злодеи, беглые каторжники, изгои и отщепенцы… Сам правитель Каргон и его предки были трижды прокляты много веков назад. Тогда они нарушили и преступили статут и своей черной кровью запятнали весь род настоящим проклятием. Так что Содаспесу ничего не оставалось, как грести самому к устью Реки, положившись на судьбу и надеясь на лучшее. Его прожатый не мог идти с ним дальше, поскольку, будучи посвящен в барды, он не имел права ступить на землю, оскверненную нарушителями статута. Только маг, чья душа замерла в пропасти Лимбо между Тьмою и Светом, над всеми законами и статутами, договорами и соглашениями, мог безнаказанно проникнуть на остров Каргона, как с суеверным ужасом называли Каргонессу жители окрестных мест.

И теперь, с трудом управляя неповоротливым веслом и отдуваясь, молодой маг пожинал богатый урожай свежих мозолей на руках, привычных более к магии, чем к тяжелой работе.

Он добрался до середины реки, когда взошло второе солнце, окрасив небеса алым цветом. Маленькое красное светило упорно взбиралось на небосклон, пустившись вдогонку за своим старшим братом.

– Ситри – Белый Воин, опять обогнал тебя, Мариб – Малиновый Ручей, – прошептал Содаспес.

Скоро бело-голубая звезда и красный карлик запылали в небе над своим отпрыском, Бергеликсом, планетой, которой суждено было в один день проживать два; планетой, где все вещи имели две тени и два отражения.

Замок застыл, окруженный хмурыми зубчатыми стенами, грея угловатые башни в безмятежном дневном свете. Знамена на башнях и стенах хлопали на ветру. На стягах зеленого цвета блистал серебряный гиппокампус – морской конек. Это был герб дворянского рода Диомы, правившего этим небольшим графством, герб, который владельцы замка присвоили еще в незапамятные времена.

Здесь, в устье, Желтый Дракон разливался, превращаясь в настоящий залив, и воды реки, утратив взбаламученный кофейный цвет, становились спокойнее. Содаспес налег на весло, старательно огибая прибрежные рифы, сложенные из тех же скал, что и замок. Неукротимые морские волны, вздымая ажурную пену, били в каменный лик острова с юго-восточной стороны. Иногда они перехлестывали через острые зубцы рифов, словно слюна дракона. Отсюда молодой маг уже мог видеть вход в гавань. А над ней вдали, на крутом склоне, застыли дома и хижины. У самой линии прибоя расположились убогие портовые лачуги, вверх по склону сменявшиеся крепкими зданиями более зажиточных горожан. Дорога, пройдя через город, упиралась в неприступные ворота крепостной стены. Две протоки, выложенные по дну каменными глыбами, вели в узкую бухточку. Там пришвартовались три корабля – торговые суда, со сложенными парусами: белым, оранжевым и пурпурным. Юноша знал, что, поскольку островитяне, жители Каргонессы, считались изгоями для жителей материка – континенталов, они торговали только с прибрежными городами южного континента, пересекая Иофанианское море – узкое, как пролив, на другом берегу которого жили варвары и язычники, не знакомые со статутом Кровников. Торговали так же с островами и городами вроде Артекса и Сарколы, чьи флаги развивались над парой пришвартованных галер. Жители этих городов поклонялись богу ветра и демону дождя, а также какому-то малопонятному далекому фуолу и еще Джандалмару и Хиеву. В их землях обитали вечно печальные люди, скрывавшие лица под тканями. Они служили королям… Там же находился загадочный Янгодрим, где жрецы с пестро разукрашенными, разрисованными лицами приносили на огненный алтарь жертвы, посвящаемые Солнечному Властелину. Еще там находился Итос с его зелеными башнями, где правила богиня Нюкс, чье имя на древнем языке означало «Ночь».

Юноша направил лодку к ближайшему причалу и пришвартовался, обвязав канат вокруг тяжелого бронзового кольца, позеленевшего от ярь-медянки. Это кольцо прочно сидело в каменных ноздрях не то какого-то идола, не то тумбы, вырезанной в виде ужасного нечеловеческого лица. Подобные тумбы – одна страшнее другой, замерли вдоль причала, словно головы казненных преступников, выставленные на всеобщее обозрение. Оставив причал позади, молодой человек направился по узким улочкам, петлявшим вокруг лачуг и домов, вверх, к каменной обители Каргона.

Смуглые загорелые моряки с просмоленными дегтем волосами, проходили мимо молодого мага, спеша куда-то по своим делам и разя во все стороны дешевым перегаром. Нищие, высохшие, как щепки на солнцепеке, взывали к милости, выставляя напоказ жуткие раны, обрубки конечностей и пустые глазницы с настойчивостью хозяев аттракциона, предлагающих зрелища и развлечения, способные пощекотать нервы. Вокруг них вертелись дети с разбойничьими лицами, увлеченные древними играми, не имевшими смысла для чужака. Никто не обратил внимания на молодого мага, пока он пробирался по главной городской улице к открытым воротам замка.

Под самой крепостной стеной юноша обнаружил гостиницу для моряков. Из ее дверей вырывался тяжкий дух жареного Мяса и прокисшего вина, перемешанный с запахом острых пряностей. От этого аромата в желудке монаха заурчало. Он вдруг вспомнил, что целый день, фигурально выражаясь, «не ковырял зубочисткой», так что начинал забывать, для чего человеку зубы. Если же быть точным, пища забыла путь в его утробу уже с прошлой ночи, когда они с бардом весьма скромно поели в каком-то северном поселке или городке Крува, на самой границе с Азамом. Для более основательных трапез Просто не было времени.

Впрочем, теперь один час ровным счетом ничего не решал…

Морган проснулся, еще не зная, что готовит ему судьба в этот день.

Он встал с первым рассветом. Соленый морской бриз, приятно щипавший в носу, всегда навевал здоровый аппетит. Комната, предоставленная ему господином Таспером, окнами выходила на север. Ветер с моря заставлял дрожать ставни, отсыревшие настолько, что в них иногда зацветали водоросли, отчего дом казался жилищем морского конька – гиппокампуса, изображенного на гербе. Сюда вместе с ветром доносились и крики морских птиц, и песни подгулявших моряков, а также шум и плеск зеленых морских волн, разбивающихся об утесы. Комнатенка Моргана была крохотной, с низким потолком. Сквозь потолочные балки порой пробивался дневной свет как первого, так и второго солнц. Впрочем, второй рассвет почти никогда не заставал в постели хозяина комнаты. Несмотря на непрочность потолка, стены были сложены из настоящих каменных глыб, достойных какого-нибудь каземата, покрытых слоем штукатурки, толстым, как глазурь на сахарном пироге. Местами стены были обиты шпалерами из Альджеронны – города мастеров. Пол устилал тростник, от которого исходил приятный запах свежескошенного сена.

Плеснув освежающе холодной водой в лицо, Морган стер полотенцем остатки сна и подумал, что жизнь на острове Картона здорово напоминает жизнь викингов на древней Земле. Сам Морган родился на Центаврусе, однако народ его матери имел земные корни и когда-то его фамилия славилась в землях Скандинавии. Мать сумела выпестовать в Моргане уважение к дому, и Сигурд Вольсунг, Белая Гудрун и Фафнир Червь стали неизменными спутниками его детских грез.

Дрожа от холода, Морган поспешно натянул панталоны и подпоясал тунику. Вот уже два года как он прибыл на Бергеликс и, сначала с усмешкой, затем со все большим уважением, знакомился с местными обычаями. Инженер-социолог, он первоначально поселился на Трашне в системе Арктура, и подумывал провести там всю жизнь, отдаваясь любимой работе. Но тут случилась Семнедарская резня и начался Бунт Свободных. Волей-неволей Моргану пришлось вмешаться в происходящее, выступив против Палаты Наследников. Убежденный центрист, он был вынужден покинуть Трашну, чтобы посвятить остаток жизни чему-нибудь другому, менее опасному. Это произошло сразу после того, как Проконсулат нанес решительный удар по левым силам. И теперь, находясь в ссылке (точнее – в добровольном изгнании), объявленный вне закона указом императора Мардакса, как член партии центристов, Морган нашел приют на далекой Сьерре, которая на время стала его домом.

Порой Бергеликс казался сказкой – миром, оказавшимся за гранью времен, живущим за долгие века до появления Имперских звезд, экзотическим островком, на бескрайних просторах которого, в уединенных замках, могли найти себе убежище все неугодные режиму. Это была планета пылких бардов и рыцарей. Мир романтических грез, туманных рассветов, сверкающих полдней и мистических сумерек.

Предаваясь таким размышлениям, с улыбкой «спрятанной в тени губ» (как говорилось в любимых им сагах), Морган оделся. Он был уже не молод, ему перевалило за тридцать шесть или что-то вроде этого. Если бы он сейчас посмотрел в зеркало (чего никогда не делал по утрам) или в гладь воды в умывальном тазу (что делал иногда, кривя душой, поскольку считал, что не пристало мужчине заниматься такими вещами, как самосозерцание), то он увидел бы там смуглого, загорелого парня, чуть ниже ростом и помельче, нежели предписано по норме Орионидов, с волосами, тронутыми сединой, и задумчивым взглядом.

Сюда он прибыл два года назад в 152 году от возникновения Империи , в крошечном одноместном звездолете, который давно заржавел и развалился. Морган, кажется, оставил его на каком-то лугу… Впрочем, он уже и сам не помнил этого. Звездолет ему был не нужен, потому что возвращаться он не собирался.

Человек «робкого десятка», то есть немногословный на людях, застенчивый и предпочитающий оставаться в тени, Морган считал себя чужеземцем в этих краях и был совершенно прав, не заблуждаясь на свой счет. Некоторым просто суждено родиться чужаками, которых не принимает сей мир. Морган был из таких, хотя в глубине души все же надеялся обрести новый дом на просторах Империи. Его тянуло к простым людям, поближе к зелени и неспешным сменам времен года, с которыми он расставался неохотно и к которым долго привыкал. Его больше устраивало, когда весна незаметно перетекала в лето, а то, в свою очередь, исподволь, медленно становилось осенью, так что с удивлением можно было обнаружить на столе свежие сочные плоды, а потом так же внезапно поразиться первому снегу. Таким Пришелец стал еще до Заговора Тревожных Времен, из-за которого оказался выдворен за пределы системы Арктура…

У Моргана, как и у любого космополита, не было прочных корней. Однако здесь, на Бергеликсе, он обрел их. У него даже возникло подозрение, что он когда-то родился здесь, но после чудесным образом оказался подкинут в иной мир. Моргану казалось, что образ Бергеликса давно отпечатан в его душе, и только теперь понемногу начинает раскрываться. Похоже, Морган знал его до мельчайшей пылинки: это море, эти два солнца, горы, деревья и каждый листок.

«С возвращением домой, Морган», – еще раз мысленно поздравил он себя. Он чувствовал себя своим среди заносчивых и одиноких морских королей Каргонессы – проклятых королей, чья древняя вражда с загадочным статутом Кровников сделала этот остров домом и прибежищем для всех беглых каторжников и нарушителей закона Бергеликса. Кроме того, Морган был обласкан Каргоном, снискав его расположение и покровительство. Здесь он нашел мир, о котором мог только грезить в мальчишеских мечтах.

Он привязался к жителям острова с пылкостью, которая его самого иногда смущала и приводила в недоумение. Их песни, их праздники, их безграничная вера в благородство души трогали Моргана куда глубже, чем любого другого человека с «цивилизованных» планет, где на первом месте стоял политический интерес и выгода, ничего общего не имевшие с человеческими чувствами.

Морган любил варваров, как бы странно ни звучало это признание. Он любил их быт, и обычаи, любил их еду и напитки, простую одежду, неказистое оружие и те простые способы, которыми они сводили счеты. Тут люди ложились спать, не пряча камня за пазухой. Варвары жили как дети.

К тому же Морган считался звездным дворянином – пришельцем из незнакомых мест. Обитатели этого мира полюбили в Моргане тайну, которая окутывала его магическим туманом.

Впрочем, ни Морган, ни местные жители не имели ни малейшего представления о том, кем он станет для их детей, а также детей их детей, понятия не имели, что этот поселившийся среди них чужак – выходец из иного мира – не кто иной, как будущий герой саг и легенд, мифов и сказок, который перешагнет порог бессмертия.

Граф Таспер, правитель Каргонессы, нарушил в то утро свой пост по-барски роскошно. В зале с низкими потолками, выложенными брусом, насквозь прокопченным, будто куски балыка, уже копошились слуги. Помимо мужей и жен его свиты, в зале присутствовали рыбаки и моряки, купцы и просто жители острова.

Огонь пылал в каменных очагах. Длинноволосые мальчики-пажи носили тарелки с жареным мясом. Кислый эль и мутное вино вместе со сладковатой виноградной водкой выплескивались на камышовый пол во время здравиц и тостов. Всюду кипело шумное, слегка пьяное веселье.

Сам Таспер восседал на высоком троне, расположенном на громадном помосте под выцветшими, но все еще славными гобеленами, изображавшими деяния Арвери Великого и его битвы с Морским народом за устье Уайтстранда. Тонкие чуткие пальцы девяти поколений женщин Диомы работали над этими роскошными узорами, и старые выцветшие краски чудесным образом оживали под солнечными лучами, бьющими из высоких стрельчатых окон, возрождая былую славу полотен.

Таспер находился в хорошем настроении, что было редкостью. В ответ на шутки, раздававшиеся за столом, он взрывался смехом, как облако грозовыми раскатами. Выкрикивая тосты и посулы, он пил из кубка, сжимая его сильной рукой, после чего бросал его в тяжелый щит, поставленный напротив его высокого трона. Кубок со звоном ударялся о щит, что служило сигналом для барда, исполнявшего всякий раз новый куплет старинной саги. Тонкий чистый голос старца плыл под сводами зала, точно мятный запах забытых старых дней, точно дух с сеновала, где хранятся воспоминания о свежей луговой траве.

– …Вот песнь об Арвери, старинном герое… – начал бард.

Эту песню Морган хорошо знал. Она ему нравилась. И ничего удивительного, что она исполнялась именно сегодня, так же как и ничего странного не было в том, что во время, когда положено быть завтраку, шло разгульное пиршество. Сегодня был День Арвери, почитаемого издревле, ибо не кто иной, как именно этот герой основал Дом Диомы. Поэтому Морган, с благоговением внимая замечательной истории былых времен, остановился на пороге зала, и только когда смокли последние слова песни, занял свое место за столом.

Таспер первым подал знак к рукоплесканиям, захлопав в ладоши и зазвенев многочисленными перстнями. Он бросил певцу золотой браслет. Старик с неожиданной сноровкой схватил его прямо в воздухе опытной, видать, рукой, как раз в тот миг, когда Морган опустился за стол.

В краю варваров положено было не есть, а набрасываться на еду, что Морган освоил давным-давно. Остальные уже понемногу утолили зверский аппетит и жестокое похмелье – результат вчерашних проводов второго светила за горизонт, когда согласно ритуалу полагалось предаваться обильным возлияниям. Впрочем, в этой стране, где всякое празднество обретало поистине всенародный размах, поводом для возлияний могли стать любые политические события и природные явления.

Затем граф взревел, требуя исполнения последнего лэ старого эпоса, в котором говорилось о самой Битве или Побоище Великих, и все за столами с готовностью стихли, словно шумный осенний лес, в один миг сбросивший листву. Чуткие пальцы певца проворно забегали по серебряным струнам и грянули торжественные аккорды, заполняя закопченную залу, заставляя трепетать сердца присутствующих от мыслей о великих деяниях и подвигах, о Золотом веке, минувшем задолго до разрыва со статутом и с Кровниками, когда было утрачено согласие с побратимами, жившими на землях Азама, на другом берегу реки.

Могучие воины графа один за другим подхватывали древнюю песнь. Глаза их краснели от вина и слезились от дыма. Морган Пришелец пел наравне со всеми, сидя за высоким столом, веселясь с остальными, повторяя их похабные жесты, их грубые шутки и скабрезные тосты, причем делал он это не только искренне, но и с воодушевлением.

Откуда ни возьмись, появился старина Осмер, особо приближенный слуга графа. Он объявил, что пришел некто, не удостоенный чести сидеть за столом героев, кто просит позволения предстать перед графом Таспером и его слугами. Какой-то юнец из Азама, и, по всему видать, чародей. Как выяснилось из дальнейших расспросов слуги, «видать» это прежде всего было по зеленой рясе. Судя по одежде это был маг Зеленого братства. Таспер рассмеялся и распорядился впустить юношу, кто бы он ни был, маг или не маг. Так что вскоре молодой человек предстал перед ним. Опасливо осмотревшись, бросая взгляды, которые, казалось, были способны заворожить или загипнотизировать кого угодно, юноша отказался от предложенного вина и мяса, сказав, что принес графу важное послание.

И тогда граф Таспер Каргон предложил ему начинать не мешкая, а сидевший за длинным столом Морган, странник с Центавруса, почувствовал необъяснимый страх, когда желтые, как у тигра, глаза чародея остановились на нем, выделив именно его, Моргана, из всей толпы. Затем юноша заговорил:

– Граф и правители острова Каргонессы, вы поете о славных деяниях былых дней, героях-победителях, ратоборцах, бившихся с драконами во времена пращуров… но я пришел призвать одного из вас в поход еще более славный и благородный! Ибо звезда Бейль горит на востоке, а это верный признак возвращения дракона. Все возвращается по временной спирали, ибо время – лишь обращение звезд и небесных знаков, как учит магия. Небесная механика вновь приведена в действие, и угроза Последних дней или Конца Света, возвещенная трижды десять тысяч лет назад, снова нависла над нами, о правители, благородные воины, а также их оруженосцы! Я чародей, о котором поется в старинном лэ, пришел позвать Моргана Звездного Пришельца в поход, чтобы закрыть Врата. Внемлите ж моему призыву, чтобы дни Зла не вернулись, Тьма не пала на земли, и мир Бергеликса не низвергся в Хаос, в объятия Древней ночи!

Звонкий мальчишеский голос звучал как боевой горн, раззадоривая сердца, и, когда юноша замолчал, благоговение, как морская волна, окатило весь зал и всех в нем присутствующих. Стало тихо как в склепе. Оглянувшись, Морган увидел, что глаза всех мужей прикованы к нему. Странные, пронзающие насквозь, удивленные взгляды… Тогда, в затянувшейся тишине, Морган еще не подозревал, что сама Судьба позвала его, ударив в кимвалы Славы. Она призвала его за тысячи звездных парсеков в мир Бергеликса, на этот самый остров, в этот зал, в этот самый час и миг, и та неизвестная цель, для которой он родился на свет, для которой воспитывался, рос и проверялся испытаниями, наконец, предстала перед ним во всем своем великолепии. И все же, заглядывая в орлиные очи молодого колдуна, он читал в них вызов. Отважится ли он? Сумеет ли?

Морган не заметил, как вспыхнули при этом глаза его друга – правителя Каргона, как не заметил печали, притаившейся в глазах старого барда. Все, что он видел сейчас перед собой – это вызов в глазах молодого Содаспеса.