Текст книги "Новые туфли хочется всегда. Побег третий, псевдозаграничный. «Уйти, чтобы…»"

– Потанцуем? Рок-н-ролл.

В глазах папы я прочла, что отомщена. Я никогда не использовала этот запрещенный болевой прием, но и он никогда мне не говорил о моих дурных генах, бзиках и неприязни к лысым. Последнее оказалось особенно обидным, потому что было клеветой. Папа понял, что перестарался. Невольно. Но сильно. Он переменился в лице. Перестал шутить. В общем, собрался.

– Позже – обязательно. А сейчас расскажи мне, как именно ты собираешься помочь сыну, – он сказал это тоном человека, не способного к выпадам в вопросе нетерпимости к лысым.

Я посмотрела на свой горе-архив и поняла, что в таком виде он – не помощь тебе, сын, а наказание. Поэтому сказала:

– А может, он сам разберется в моих записях? У нас вырос умный мальчик.

Я надеялась, что твой отец освободит меня от труда по упорядочиванию архива, например, взяв эту почетную обязанность на себя, но папа тоже успел адекватно оценить объем предстоящей работы.

– Наташа, напиши нормальный дневник! – отец спасал ситуацию и себя.

Моя решимость таяла на глазах. Я попыталась еще раз «перевести стрелки»:

– А исследовательский дух? А потребность до всего дойти самому?

– Если ты хочешь, чтобы он так ничего и не узнал, то тогда, конечно, я за привитие вкуса к исследованиям.

Мне потребовалось еще несколько секунд, чтобы смириться с неизбежностью предстоявшего мне подвига. Мне нужно было убедить твоего отца, что я не хочу возвращаться в то своё прошлое. Мне это удалось. Теперь важно было не выказать радости, что мне удалось задуманное. Я отводила глаза от папы и тупо таращилась на архив. Если бы он заглянул в эту минуту в мои глаза, то прочитал бы в них примерно следующее: «Какое это счастье еще раз пройти путь, ведущий к счастью. Так легко идти по дороге, когда точно знаешь, куда она тебя приведет. Видишь гораздо больше, чем когда сосредоточиваешься только на неизвестности, еще не зная, где и чем закончится твой путь. Когда идешь известно куда, ты смакуешь всю дорогу. Каждую кочку и травинку. И лес не страшный, и шорохи не пугают, и темнеет очень по-доброму и совсем не рано. Вся дорога тебе в радость. И чем ближе пункт прибытия, тем сильнее ликование в твоей душе. Потому что сейчас ты уже точно знаешь, что все закончится хорошо. Чудесно всё закончится. Великолепно. Настолько великолепно, что ты даже не могла предполагать. А сейчас можешь. И не предполагать, а точно знать. Ты знаешь и ликуешь. Ты опять на пороге своего счастья. Опять – это второй раз. И, скорее всего, на третий ты не решишься. Дорога при всей предсказуемости всё-таки забирает много душевных сил. И потому, что больше ты по этой дороге уже не пройдешь, вот так от начала и до конца, ты еще острее ощущаешь грядущее счастье».

С твоим отцом оставалось выяснить еще один вопрос.

– Хорошо, а ты мой дневник будешь читать? – я бы всё равно писала с купюрами, но важно было определиться, с какими именно.

– Нет! Ни за что! – отец вышел из кухни, но тут же вернулся, выпил воды и продолжил гораздо спокойнее. – Буду. Должен же я когда-то узнать, что тогда произошло на самом деле.

– Хорошо, но учти, если мы и разведемся, то из-за тебя, а не из-за меня!

Мама замолчала. Она еще секунд двадцать пребывала там, в том разговоре с отцом. Потом вернулась ко мне. Я тоже молчал. Если честно, я хотел продолжения рассказа про тогда, а не сегодняшнего разговора обо мне. По взгляду мамы было совершенно непонятно, какого рода продолжения ждать. На всякий случай, я приготовился держать оборону.

– Ты свой холодный чай будешь пить с вареньем и пирожком или с чем-то одним? – мама сказала это так, будто бы ничто этой фразе не предшествовало.

– Мама?! – теперь взорвало меня.

– Ну а что? Если у тебя ни на столечко, – мама показала большим и указательным пальцами, сколько именно, и у нее получилось, что не больше одного миллиметра, – нет чувства драматургии! Нет, чтобы уже вдохновиться и, отказавшись от чая (можно ли после такого душещипательного сюжета – я старалась, между прочим! – что-то есть), пойти читать столь шикарно презентованный опус! А раз нет у тебя этого чутья – сиди и пей свой холодный чай! Хочешь с вареньем, хочешь с пирожком, а хочешь – с тем и другим вместе.

– Мам, так это всё неправда? Про тебя и папу?

– Почему сразу неправда?! Правда! Только сейчас я к ней отношусь не как к драме. Если бы я уже была прекрасной старухой или хотя бы мне было шестьдесят, а то мне всего-то чуть за пятьдесят, а потому старческой сентиментальности от меня не жди. Позже! Возможно, даже слезý. А пока – вопрос о чае и варенье. И, кстати, о драматургии…

– Ма, чтобы ты дальше ни сказала, ты – лучшая.

– Сын, если ты серьезно, то тебе хорошо известны мои пристрастия в драгоценностях – этого достаточно и без столь дорогих слов. А если…

– Ма, я всё понял!

– Прекрасно. Не огорчай меня, сын. Я очень старалась научить тебя различать ситуации и понимать, когда дарить цветы, а когда говорить слова. Я старалась привить тебе вкус. Ко всему.

– Ма, у меня стойкий иммунитет к пошлости. Ситуация настолько не стандартна. И, прости, ты слишком хорошо выглядишь, вот я и заговорил в тоне «приударить». Прости-прости-прости, – я приложил руку к сердцу и склонил голову.

– Так вот о драматургии. Помнишь спектакли японского театра кукол Бурнаку?

– Не надо опять об этом представлении инопланетян!

– Хорошо, что ты помнишь. У них, сын, всё не так. Помнишь, сначала долго под монотонный напряженный аккомпанемент певец-сказитель долго что-то рассказывает. Ты думаешь, что спектакль уже идет. А оказывается – это еще и не спектакль вовсе. Это нам объясняют предысторию и контекст. И в программке жирным шрифтом выделена фраза «с этого момента начинается спектакль». Спектакль всегда начинается с нужного момента – «с этого». Но нам не нужно догадываться, что предшествовало «этому» моменту. Нам всё рассказали в деталях.

– Я на этой предыстории и заснул. Наблюдал, как монотонно водят грабельками по струнам очень странной домры-балалайки, и под завывающую интонацию заснул.

– Вот и я говорю: не складывается у тебя с предысториями. Не знаешь ты, почему именно так действие разворачивается. У тебя, сын, спектакль то не с того момента начинается, то не так. И в этом отчасти есть моя вина. Наша с твоим отцом вина. Мы тебе историю рассказали, а предысторию утаили. Невольно. Вот у тебя «пьеса» и не играется.

– Еще сегодня утром я был убежден, что у меня всё хорошо. Всё играется.

– Если ты прочтешь вот это, – мама пододвинула ко мне древнюю тетрадку, – и ничего не изменится, значит, мы с твоим отцом перестраховались. И еще, я изменила имена, чтобы ты не стал прокурором с первых же страниц. И Париж – это условно. С тем же успехом я могла написать Лондон или Венеция. Париж, потому что ты там еще не был и не будешь цепляться к деталям. Кстати, тебе пора там побывать. И обязательно с девушкой. И чтобы это был тот самый момент, когда не думаешь про новые туфли. Такое бывает, только когда начинается большая любовь.

– Когда она начнется у меня? Хотя бы маленькая…

– Скоро.

Мама протянула мне ключи от дачи и пакет с продуктами.

Глава 2. Дневник

Любовь была. Особый талант — понимать, что это и есть любовь, когда она уже была. Придумать бы такую лупу или таблетку, чтобы научиться распознавать любовь, пока она еще есть.

Важно. Русский немец

Шеф заболел. Сильно. И на прием мы пошли вдвоем с его женой. Просто мы подруги. Наконец-то выведу в свет свою горжетку! Скоро из моды выйдет, а я еще никуда не смогла ее надеть. Всё сомневалась в уместности. И вот я: шелковое красновато-розоватое с чуть коричневыми, оранжевыми и зелеными бликами – и это только платье. Как положено коктейльное. Горжетка коричневого меха с розовым атласным бантом. А главное. Смертельный номер для мужчин – сапоги.

Высокие и абсолютно красные. Очень спокойный, элегантный, достойный красный цвет. Но когда я в них, спокойна почему-то только я. Остальные реагируют по-разному, но очень активно реагируют. Однажды на работе меня увидел в них наш самый главный президент. Он сказал: «Здравствуйте, Наташа». Сказал первым, а я ответила «Здравствуйте» и продолжила кому-то что-то объяснять по телефону. И только потом! гораздо потом! до меня дошло! Это был ОН. Поздоровался ПЕРВЫМ. Назвал меня ПО ИМЕНИ. До того момента я говорила первой, мне – в лучшем случае кивали. И были серьезные причины полагать, что меня чаще идентифицируют как предмет мебели. Оказывается, он знает моё имя. Господи, что же это было?! Стала искать ответ почему-то на полу. И увидела: не успела переодеть обувь… И юбка – выше колена. И я, говоря по телефону, присела на стол. И что уж тут скрывать – нога на ногу. Я знала, что они, мои красные сапоги, действуют, но чтобы ТАК!

В общем, сапоги были сегодня на мне под настроение. О приеме, когда одевалась утром, я еще не знала. Но восприняла стечение обстоятельств как знак.

Я прочитал первую страницу. На лбу собрались морщины. Я думал: «Что это? Что это за бред? Если это не шутка, то родители затеяли уж слишком жестокий опыт. Мама не могла такое написать! Она не могла так думать даже в двадцать лет! Кто угодно, Господи, кто угодно! Только не моя мама…» Я перевернул страницу и вверху следующего листа прочитал фразу, написанную зеленой пастой и мельче основного текста: «Дневник твоей идеальной мамочки». Как в хорошо изданной книге эта фраза повторялась на каждой странице, видимо, чтобы я не питал пустых надежд. Мама знала, что одной страницы ее дневника хватит, чтобы взорвать мой мозг. Я налил себе виски, сделал для разминки пару глотков и продолжил читать.

Наташка, а мою подружку – жену шефа – тоже зовут Наташка, была элегантно черна. И свежим загаром тоже. Убийственно блондиниста. Умопомрачительно красива и умна, если в трех словах. А у меня из всех достоинств – горжетка и сапоги, что меня абсолютно не смущало. В приглашении, полученном от немецкого консульства, значилось: приглашены господин N. с супругой. А пришли мы. Я и Наташка. Глаза у встречающих расширились. Они долго пытались понять: кто из нас супруга?

Нам тоже всё было интересно. Как никак, открывается немецкое консульство. Торжественное мероприятие. Всё по протоколу. А нам с Наташкой – очень радостно, что мы здесь одни. Не в том смысле, что кроме нас никто не пришел. Народу было много. В какой-то момент стало даже тесно. Мы пока не встретили никого из знакомых и очень надеялись, что и не встретим. Если что-нибудь отмочим ненароком – никто не узнает. Нам так казалось. Глупость, конечно, и ничего такого сотворять мы не собирались, но сама возможность пошкодить очень нас забавляла. Всё шло по плану. Так мы чувствовали. Хотя никакого плана у нас не было.

Я опять прервал чтение. Чтобы прочитать всё, мне потребуется часов десять-двенадцать. Чувствую – начинаю втягиваться, стало быть, совсем скоро оторваться на сооружение бутербродов уже не смогу. Надо накрыть «поляну» и спокойно двигаться дальше. Спокойно, потому что сыто. Я выдвинулся на кухню, разобрал мамину сумку. Нарезая хлеб, колбасу, сыр и соленые огурцы, принялся размышлять, какие еще подготовительные действия забыл совершить.

Первое, о чем я счастливо вспомнил, — зелень. Петрушка и укроп. Они очень полезны, потому что отвлекают. Не знаешь, что сказать в компании за столом, — начни пощипывать укропчик. Или пожевывать петрушечку. Не знаешь, с чего начать, – займись зеленью. Я стал эстетично выкладывать листочки и веточки зелени на бутербродах. Вспомнил второй важный момент – кофе. Уже через три-четыре часа глоток кофе будет жизненно необходим. Я заправил кофеварку водой, засыпал кофе, прихватил со стола сахарницу и отнес всё в комнату. Кофеварку надо установить таким образом, чтобы ее можно было включить, слегка вытянув руку. Кстати, какой рукой удобнее включать кофеварку: правой или левой? Той, которая свободна. Значит, кофеварку надо поставить не справа и не слева, а перед собой на стол. Логика помогает во всем, даже в правильном накрывании поляны.

Вот, собственно, и всё. Еда и кофе есть. Дистанция, которую бежим, ясна. Осталось разработать стратегию и тактику. Стратегия очевидна – победить. В этом забеге мне необходимо выиграть. Выиграть у кого? Я здесь один. С персонажами дневника соревноваться сложно. Даже мысленно. Слишком большая у них фора во времени. Мама эту дистанцию уже прошла. Отец, судя по всему, тоже успешно финишировал. Получается, моя удачная шутка, что я здесь совсем один, — вовсе не шутка. Выходит, я буду побеждать себя? Я буду выигрывать у себя? А что? Вполне достойное продолжение сегодняшнего дня. Выиграть у себя. Выходит и входит. Или наоборот. Входит и выходит. Выходит и входит. У ослика – шарик, у меня – бутерброд. Определенно, у ослика я уже выиграл, потому что мой бутерброд вкуснее шарика. Но я для себя соперник посерьезней. Сегодня утром я бы сказал, что всё это бред. И японский театр – бред. И хотеть непрестанно туфли – тоже бред. Сейчас я готов принять всё перечисленное спокойно. Без приязни, но и без явной неприязни. Получается, сейчас я в более выигрышной позиции, чем утром. Я выиграл? Конечно. У себя? Конечно. Спасибо. Конечно. А выпил-то всего грамм сто виски!

Если я задачу понял правильно, то чтение маминого дневника должно меня сильно изменить. Перемениться во мне должно что-то. А как я пойму: переменилось или нет? И если переменилось, то что именно? И насколько сильно? Логика и высшее образование подсказывают, что я нарушаю процедуру эксперимента. Необходимо произвести замеры на старте, потом на финише. И в сопоставлении полученных данных я смогу оценить эффективность всего содеянного со мной.

Что мы имеем на старте? Какие факты важны? Начнем с анкетных данных. Мне скоро исполнится двадцать три. Я работаю с шести лет по дому. Моя трудовая деятельность началась после, казалось бы, рядового события. В силу большой занятости родителей несколько часов в день я проводил с няней Настей, на которой отрабатывал командный голос. И вот однажды, в самый обычный день, ставший со временем для меня очень памятным, мы пошли с няней Настей гулять. Мы шли по улице. Я увидел женщину с тюльпанами. Она их продавала. Мне пришла в голову счастливая мысль. Я сказал Насте:

– Настя, я сейчас, – и направился к цветочнице.

Цветочница внимательно на меня посмотрела. Сначала она улыбалась, а потом я заговорил:

– Здравствуйте. Вы знаете, мне необходимо купить маме цветы.

Цветочница не нашлась, что ответить. Она хлопала глазами и ловила ртом воздух. Мне нужны были тюльпаны, поэтому я продолжил:

– Сколько стоит один букет тюльпанов? Скажите, пожалуйста.

– Сто рублей.

Я не знал, дорого это или дешево, но я знал, что соглашаться с ценой сразу нельзя. Я вспомнил, как мама торговалась на рынке, и сказал в подражание ей:

– Это очень дорого!

Цветочница опять лишилась дара речи.

– Это очень дорого! – повторил я.

– А за сколько ты хочешь купить букет?

– За сорок рублей. Больше у меня нет.

Цветочница умиленно посмотрела на меня и сказала:

– Ну, хорошо, раз для мамы – бери за сорок.

– Спасибо, — сказал я ей и, повернувшись к Насте, прокричал: — Настя! Дай мне сорок рублей.

Мама получила цветы. Она была очень рада. Настя рассказала родителям историю покупки. Все мило посмеялись. На словах: «Настя, дай мне сорок рублей!» — родители переглянулись. А через несколько дней мне захотелось игрушку. Это была навороченная машина. Я посчитал нужным сообщить о возникшем непреодолимом желании заполучить эту машину родителям. Мама показала глазами на папу. Отец мне сказал:

– Хорошо. Давай подумаем, что я могу для тебя сделать. Новый год прошел, до дня твоего рождения далеко. На подарки у меня сейчас денег нет. Но ты можешь сам заработать себе на эту машину. Ты будешь убирать свою комнату и каждую неделю получать зарплату. Через 3 месяца ты сможешь купишь машину, которую хочешь.

– Я хочу сейчас!

– Это невозможно. У меня нет сейчас денег на дорогую машину.

– А если ее уже не будет через три месяца?

– Купишь другую.

– Я хочу эту!

– Тогда иди и купи.

– У меня нет денег!

– Нет денег – заработай, а не ной. Могу предложить тебе еще дежурство у посудомоечной машины. Каждый день. Тогда ты купишь машину через 5 недель. Но ты должен без напоминания убирать со стола посуду и загружать ее в машину.

Я попросил полчаса, чтобы обдумать предложение отца. Мне очень хотелось заполучить эту машину, и как можно скорее. Я согласился. Охота за грязной посудой началась. Я охотился за ней, как индеец за скальпами. Мама пребывала в недоумении, но молчала. Каждую неделю я получал зарплату и складывал деньги в жестяную банку из-под чая. Отец оставался довольным моей работой. Через пять недель мы пошли с ним в магазин. Моя машина стояла на том же самом месте, где я ее впервые увидел. Я взял ее в руки и пошел к кассе. Отец ничего мне не говорил. Деньги лежали в моем кошельке. Машину я держал в руках. Она была почти моя. До кассы я не дошел. Остановился, вспомнил свою охоту за грязными тарелками и кружками, борьбу с ленью за порядок в моей комнате. Я держал машину в руках и пытался понять, стоит ли она моих трудов. Отец подошел ко мне и сказал:

– Хорошая машина.

Я купил эту машину. И у меня остались какие-то маленькие деньги, на которые я опять выторговал цветы для мамы. После покупки машины охоту на грязные тарелки я не прекратил. Насте по-прежнему давали какие-то деньги на мои нужды, но я у нее денег больше не просил.

С семи лет я начал работать на даче. С четырнадцати – у отца на фирме во время каникул, а с шестнадцати – работал уже часто, если совсем честно — постоянно.

Я был студентом. Сразу после школы поступил на физфак университета. Отец настоял на данном выборе, поскольку считал, что нет другого способа упорядочить мое мышление. Системное мышление отец считал самым главным в жизни. Но с третьего курса с благословения родителей я стал постигать основы менеджмента и экономической теории. А экономическую практику я познавал в свободное от учебы время – работал каждый день. Сначала грузил и разгружал, потом ночами писал аналитические отчеты. Мои отчеты оценили очень быстро. Я сказал спасибо отцу и физфаку за привитый моему мышлению системный характер. Потом мой мозг научился и другие свои качества переводить в полезные для бизнеса продукты.

Я опоздал на вручение обоих дипломов. На первую церемонию я не успел, потому что в то же утро получал свидетельство о регистрации своей компании. На вторую — потому что задержался в банке. Тогда решался вопрос о предоставлении моей фирме очень важного кредита. Сейчас моей фирме почти год.

У меня уже вторая по счету машина. Первую на три четверти финансировал отец, моего труда в ней было лишь на четверть. Во второй машине отец участия не принимал, только кивнул, что не возражает против продажи первой.

Что еще важно? Про квартиру? Купили родители, когда закончил школу. Но на оплату, обстановку и ремонт я зарабатывал сам. Про девушек? Я успешен. Во всем. Умен, хорош собой, легок в общении. При первой встрече. А потом девушка обнаруживает мою занятость, увлеченность делом и друзьями, а не только ей. Она меня любит и поэтому принимает меня таким, какой я есть, и смиренно делит меня с тем миром, который у меня есть. Наша любовь длится вечно. Иногда до полугода.

Да, меня любят девушки. И я научился выяснять с ними отношения. В тот момент, когда девушка начинает со мной разговаривать серьезно, я начинаю ковырять вилкой в зубах. Конечно, если вилка находится у меня в руках. Чаще всего именно так и происходит, потому что девушки имеют тягу заводить серьезные беседы в приближении десерта. Она начинает серьезный разговор, я начинаю ковырять вилкой в зубах, она замолкает. Дальше мы едим десерт молча. Если разговор затевается в машине – я отпускаю руль. Она замолкает, завороженная моим искусством вождения автомобиля. Только на маму подобные трюки не действовали. Как-то я решил испытать свой приемчик на ней и начал ковырять вилкой в зубах, когда мама завела разговор неуместный (как мне тогда показалось). Мама, не прекращая своей речи, протянула мне ножик. Очень острый. Я понял, что ковырять в зубах, когда с тобой разговаривают, неприлично.

Веским основанием, чтобы забыть о любом разговоре, для мамы было одно. Это обезоруживало её всегда. Когда я начинал обеими ладонями тереть глаза, мама забывала обо всем и сосредоточивалась на моих глазах. Это движение было инстинктивным. Я никогда не использовал его специально. Невозможно ни с того ни с сего начать тереть глаза двумя ладонями сразу. Для этого должен быть серьезный повод. Мама откуда-то об этом знала.

Что еще важно? У меня никогда не было уменьшительного имени. Меня зовут Лука.

Прошел час. Наталья в очередной раз пошла себе за вином. Мне не пилось. Мыслей в голове никаких. Очень боюсь этого состояния, когда нет мыслей. В такие моменты обязательно что-нибудь случается. Непредсказуемое и непредотвратимое. Случается со мной. Проще говоря – я во что-то вляпываюсь. Пытаясь синтезировать хоть какую-то мысль, ну, хотя бы по поводу нарядов вибрирующего бомонда, чувствую спиной, что Наташка вернулась, и спрашиваю подругу:

– Ты мне бокал не захватила?

– Одну минуту, – говорит мужской голос.

Тут я медленно оглянулась. Очень приличный со спины костюм неспешно направился к бокалам. У меня мелькнула мысль, что мне всё показалось, но приличный со спины костюм взял два бокала и направился ко мне. Не могу объяснить почему, но я всё ещё видела костюм, лица мужчины я не видела.

– Пожалуйста, – мужчина протянул мне бокал красного вина.

В доли секунды я отметила, что галстук просто супер. Про рубашку сразу понять не смогла, но «сантир бон11
  Sentir bon (фр.) —хорошо пахнуть


[Закрыть]» – пахнет хорошо. Шикарно – на самом-то деле. На лицо мне так и не хватило смелости поднять глаза. Я попыталась их поднять, но остановилась на уровне идеально выбритого подбородка.

– Спасибо. Извините, я Вас приняла за свою подругу.

– Чем я польщен.

«Мог бы и улыбнуться», – подумалось мне. Дальше он достал из кармана визитку. Протянул ее мне. Я взяла. Смотреть в нее не стала. Убирать в сумочку тоже. Сказала:

– Благодарю, – и продолжила смаковать вино.

– Могу рассчитывать на получение Вашей?

– Не держу.

Он не успел никак выразить свое удивление – вернулась моя спасительница. Наташка иногда очень характерно улыбается. Я называю эту ее особенную улыбку – улыбка Чеширского кота. Она щедро одарила ею нашего случайного кавалера. Он достал вторую визитку и протянул ей. Мне стало спокойнее.

– О! Приятно, – ослепительная улыбка, – очень приятно. Говорят, господин Тахен, если бы не Вы и не Ваш партнер, точнее Ваши контракты, то долго нашему городу не видать открытия консульства Германии.

Очень незаметно Наташка вручила Марку Тахену свою визитку.

– Польщен, – Марк склонил голову, – такая осведомленность, Наталья. Я бы не стал преувеличивать свою роль.

– Но и преуменьшать её мы не станем, не так ли? – Чеширский кот старался вовсю.

Я начала чувствовать себя немного лишней и уже стала намечать пути незаметного отступления с последующим удалением с мероприятия. Была сделана пара незаметных шагов в сторону, как Наташке позвонили. Она извинилась и, тронув меня за плечо, кивая, мол, займи Марка на минуту, отошла в сторону. Мы с Марком стояли рядом и молчали. Мы смотрели на Наташку.

Когда она говорит по телефону, никогда не понятно, с кем – с мужчиной или женщиной. Но слушать всегда интересно. Особенно бесится ее муж, потому что с подругой она может говорить, как с любовником, а с любовником, как с сыном или мамой, – вот и пойми. Не получается! Всем прикольно, и только муж бесится. Зайка.

Мои размышления прервали:

– Значит, Вы не держите визиток. Как же Вас найти?

– А Вам нужно меня найти? – посмотрела на Марка испытующе. – Знаете, если женщина молчит, то вовсе не обязательно, что она хочет, чтобы ее начали развлекать.

– Извините, но людям на светском мероприятии принято общаться.

– О визитках?

– Я бы тоже сожалел, если бы их у меня не оказалось в нужную минуту.

«Ах, ты сволочь какая! Думает, что я психую, потому что у меня визиток нет?! Гад! И эта, подруга называется! Сама завлекла мужика и свалила, а мне тут выслушивай… Что ему ответить, чтобы надежно и вежливо поставить на место?»

– И всё-таки как же Вас разыскать?

– Вы опять о визитках. Не беспокойтесь! Я напечатаю одну эксклюзивную и пришлю Вам по адресу, указанному на Вашей карточке.

– Вам может это показаться странным, но я спрашиваю серьезно.

– Вам серьезно нужно меня найти?

– Возможно.

– Ну, вот. Вы уже сомневаетесь.

– Возможно.

– Есть шанс, что, получив контактную информацию, Вы не станете искать со мной встречи?

– Возможно.

Я изобразила на лице муки выбора. Указательным пальцем поманила Марка, чтобы он наклонил голову, и тихо сказала ему на ухо:

– Золушка, – глазами сказала ему: верь мне. – Уходя, постараюсь потерять туфельку.

Марк распрямился. Посмотрел мне в глаза, увидел в них искреннее намерение потерять на выходе туфельку. Прямо перед его носом потерять. Поверил мне и, не отпуская мой взгляд, сказал:

– Но Вы в сапогах.

Сообщение оказалось для меня, мягко говоря, неожиданным. Потребовалась срочная проверка открывшихся обстоятельств. Я опустила глаза. Мои «туфли» действительно сильно напоминали сапоги.

– Ах, извините! Потерять сапог – слишком накладно для меня, – я присела в реверансе. – Но в следующий раз, я Вам обещаю, – буду в туфлях! Хотя бы в одной.

Внешне я старалась сохранять спокойствие, но внутри я бесилась: «А что я психую? Шикарный мужик. Ну, не для меня, ну и что? Хамлю-то зачем? Зачем-зачем! Бе-бе-бе! А потому что не могу иначе. Прет».

– И всё-таки, как можно Вас найти? – Марк говорил спокойно и настойчиво.

Упираться дальше было уже неприлично. Я достала сотовый. Это моя привязанность, граничащая с любовью, к вещам, конечно, характеризует меня не лучшим образом, но что поделать! К некоторым предметам я испытываю именно тяготение. Каждый контакт с одной из этих вещей доставляет мне физически-эстетическое удовольствие. Я решительно достала свой сотовый и замерла от восторга. Залюбовалась.

Мои размышления о приятном опять были прерваны:

– Любите?

– Говорить по нему – да, а так – нет. Если Вы о телефоне, конечно.

– Открываем счет?

– Я слабых не бью, извините, сэр. Хотя и дурно, но всё-таки воспитана.

Посмотрела в его визитку и набрала номер. Карман Марка пошел небольшими беззвучными волнами.

– Вуа-ля, – бросив еще один восхищенный взгляд на трубку, убрала телефон.

В этот момент к нам вернулась Наташка, сказала, что звонил муж – скучает, приболел, сожалеет, что не смог быть здесь. С ее возвращением я опять попала в статисты.

– А Вам, Марк, как здесь нравится? Любите подобные мероприятия, – при этом глазами она сказала совсем о другом.

– Красиво поскучать – тоже красиво.

– Да Вы – шутник, – еще один привет от Чеширского кота.

– Вы собираетесь оставаться здесь до конца?

– Думаю, что нет. Всё, что нас интересовало, мы уже увидели, – Наталья взяла меня под руку, чтобы «мы» прозвучало демократично, а не самодержавно.

– Мне, к сожалению, необходимо вас покинуть, – Марк склонил голову в поклоне, – искренне рад знакомству и столь же рад буду новой встрече.

– Взаимно, – ответил Чеширский кот.

Он поцеловал руку Наташке. Взял мою:

– Видимо, сегодня я так и не узнаю Вашего имени?

Наташка удивленно подняла брови и в недоумении переводила взгляд с меня на Марка и обратно. Марк держал мою руку. Я поняла, что он взял ее в заложники и отпустит только в обмен на мое имя. Я не стала рисковать рукой и как можно тише сказала:

– Наталья.

Марк поцеловал мою руку и отпустил ее на свободу.

– Прекрасное имя.

– А главное – редкое. На сегодняшнем вечере. Вам, кажется, пора? – я чувствовала, что его рукопожатие и поцелуй вызвали во мне нежелательный трепет. Словами я пыталась этот трепет замаскировать.

– Да, меня уже ждут. Всего доброго, – Марк еще раз поклонился.

– Взаимно, надеюсь, еще увидимся, – финальная Наташкина улыбка сулила блаженство при новой встрече.

Я не сказала ничего. Смотрела в другую сторону и молчала. Делала вид, что очень занята – я пила вино.

Марк ушел. Надо отдать должное, ушел красиво.

Резкие смены настроений испытывают на себе не только мужчины, но и женщины. Например я. Резкие смены Наташкиного настроения. Только что это был вечно и магически улыбающийся Чеширский кот, и вот уже на меня накинулась фурия домашняя обыкновенная.

– Какая тебя муха укусила? Мужчина общеженской мечты! А ты?! Так глупо себя вести! Даже не представиться?

Я прекрасно знала, что сила моего противодействия будет влиять на силу Наташкиного действия, поэтому сопротивлялась слабо.

– Может, я органически не переношу всё, что общего пользования! И «общечьи-то» мечты тоже. Что ты меня долбишь! Ты мне подруга или где?! Мне самой тошно. Пошли лучше посидим где-нибудь. Выпьем. Мы с тобой весь вечер ничего не ели.

Наташка мгновенно оценила ситуацию, поняла, что от спокойного разговора на сытый желудок проку будет больше, и согласилась. Мы двинулись к гардеробу. Но запал внутри нее был слишком велик, поэтому совсем прекратить разговор она не могла.

– Знаешь, при каком условии ты выйдешь замуж? – Наташка старалась говорить тихо, чтобы посторонние не слышали.

– При условии, что жених мне подарит классическое кольцо от Тиффани. И сделает это молча.

– Согласна, что молча – главное условие! Но не акта дарения кольца. Не ему, я говорю о женихе, надо будет молчать! А тебе! Только если, послушай меня и подумай хорошенько! Только если: ТЫ. УВИДИШЬ. БУДУЩЕГО МУЖА. В МОМЕНТ БРАКОСОЧЕТАНИЯ. И ни в коем случае ни минутой раньше! Иначе НИЧЕГО не получится! ТВОЙ ЯЗЫК… этот твой язык, м-м-м-м-м-м, никакими сапогами не компенсировать! Ты поняла?!

– Конечно, любовь моя. Только тогда мне придется выходить замуж по какому-то средневековому обычаю, и даже боюсь подумать, за кого… Ты не находишь?

Наташка за свою жизнь выработала много полезных правил. Одно из них гласило: «Если ты не знаешь, что ответить, – не отвечай». От некоторых правил она иногда отступала. От этого – никогда. Поэтому, она застегнула пальто и сказала:

– Пошли пить.

– Заметьте – не я это предложила!

– Хватит хохмить, я ж добра тебе желаю! Счастья буквально!

– Нюсенька, я знаю. Думаешь, я сомневаюсь в благости твоих намерений?

Через несколько минут мы оказались в любимом пабе. Сели за привычный столик. Налили. Выпили. Наташка закурила и начала отходить. Гнев на милость, так сказать.

– Почему у тебя нет визиток? Ты понимаешь, что это неприлично? – Наташка затягивалась так, будто ей не давали курить несколько дней.

– А на фига козе баян? Ей и так весело, – я с удовольствием закусывала и пыталась перевести разговор на кулинарную тему: – Салат вкусный, ага?