Текст книги "Рыцари"

Глориана спала довольно долго, вода в ванне давно уже остыла. Внезапно Глориана очнулась, сон слетел с нее, и чувства были обострены. Еще до того как открыла глаза, Глориана поняла, что во дворе есть еще кто-то.

Он сидел на скамье напротив нее. Его широкие плечи были слегка ссутулены, а руки покоились на коленях. Его золотисто-русые волосы поблескивали на солнце, а пронзительно-голубые глаза были глазами викинга. Его взгляд заставил Глориану затрепетать, – Милорд, – вымолвила она робко, слегка склонив голову. Ее насквозь промокшие каштановые волосы прилипли к шее и щекам, в горле стоял комок. Сотни раз за все эти годы Глориана представляла себе эту встречу, подбирала слова. Но теперь, когда наступил этот долгожданный момент, она не знала что сказать. В ее мечтах лорд Кенбрук представлялся ей величайшим из героев, доблестным, прекрасным, сильным. И сейчас, когда она наконец увидела мужа, все ее фантазии померкли перед его образом.

Девичье восхищение Глорианы своим нареченным мужем всегда было неподдельным, но когда она наконец увидела его золотистые волосы, голубые глаза, все происходящее показалось ей прекрасным сном.

– Глориана? – спросил он таким тоном, как будто надеялся в ответ услышать «нет». У него был хриплый голос. Он продолжал беззастенчиво разглядывать ее, и, казалось, был ошеломлен.

– Да, милорд, – еле слышно ответила девушка.

– Нам надо поговорить. – Что-то в его словах напугало Глориану. Он произнес их как-то неохотно, и в то же время в них звучала непоколебимая решимость. Лорд Кенбрук откашлялся. – Только прежде я попрошу вас одеться.

Щеки Глорианы вспыхнули. Она почувствовала себя оскорбленной и униженной. Другой мужчина, думала она, был бы счастлив застать свою жену обнаженной. Без сомнения, она не произвела на него впечатления, но нельзя же судить по первой встрече. В конце концов он еще не видел ее облаченной в темно-зеленое платье, с ее пышными каштановыми волосами, аккуратно расчесанными и заплетенными в косу, перевитую зеленой лентой.

– Мы не ожидали вашего приезда, милорд, – спокойно ответила Глориана. – Если бы вы написали или прислали гонца, то все необходимые приготовления были бы завершены к вашему прибытию.

Дэйн продолжал смотреть на нее каким-то отсутствующим взглядом, и Глориана могла бы поклясться, что он не слышал ни слова из того, что она сказала.

– Вы совсем не такая, какой я вас себе представлял, – заметил он.

Глориана почувствовала себя уязвленной, но улыбнулась через силу. В ее путающихся мыслях наконец наступила некоторая ясность.

– Понимаю, – пробормотала она.

Дэйн не собирался уходить, он остался сидеть на скамье.

– Ничего вы не понимаете, – произнес он раздраженно и, как показалось Глориане, довольно нагло. – Вам уже двадцать лет – далеко не молоденькая девушка по всем канонам. И я не ожидал найти вас такой… очаровательной.

Его заявление было довольно прямолинейным, но в то же время он назвал ее «очаровательной». Глориана была и польщена, и уязвлена одновременно.

– Как вы добры, – съязвила она. Глориана всегда была дерзкой и никак не могла побороть себя. – Заявили, что на меня все – таки можно смотреть, я имею в виду.

Дэйн нахмурил свои светлые брови. Он поднялся со скамьи, но не сделал и шагу в сторону Глорианы, которая сидела, съежившись в холодной ванне.

– Вы кажетесь мне также довольно дерзкой, – продолжил он хладнокровно, будто оценивая норовистую лошадь. – Не сомневаюсь, Гарет позволял вам делать все что заблагорассудится, пока меня не было здесь. Он всегда был слишком мягок в обращении с женщинами, детьми и слугами.

Дэйн помолчал, и на его щеках заходили желваки.

– Надеюсь только, что я вернулся не слишком поздно, и сумею научить вас вести себя перед Богом и мужчиной, – закончил он.

Затем, повернувшись на каблуках, Дэйн Сент-Грегори, пятый барон Кенбрук и первый муж Глорианы Сент-Грегори, проследовал в спальню. Спустя мгновение хлопнула дверь. Он ушел.

«Я его ненавижу», – подумала Глориана. Она медленно погрузилась под воду с головой, но потом, без всякой надежды утонуть, все же поднялась на ноги. Вечер, незаметно сменивший день, принес с собой легкую прохладу. Глориана, дрожа, вымыла голову, ополоснулась в последний раз и наконец выбралась из ванны. Потом насухо вытерлась куском грубой материи, заменявшей ей полотенце. Сняв с розового куста висевшую там рубашку из плотного некрашеного муслина, Глориана поспешила натянуть ее на себя через голову.

Затем она устроилась на скамье, где незадолго до этого сидел Дэйн, и принялась расчесывать свои спутанные мокрые волосы, ругаясь про себя, когда было особенно больно. Тут в саду, выйдя из комнаты Глорианы, появился Эдвард, неся чистое нежно-голубое платье. Кинув его девушке, он склонился над ней, опершись одной ногой на угол скамьи. Юноша подождал, пока Глориана наденет платье.

– Пойдем в дом, Глориана, – сказал он, вынимая небольшой кинжальчик и принимаясь чистить ногти его острием. – Тебе нужно высушить волосы у камина, иначе ты можешь простудиться и серьезно заболеть.

Глориана не двинулась с места. Она была куда более крепкой, чем другие люди, и болезни обходили ее стороной. Но, несмотря на всю свою физическую силу и выносливость, Глориана была довольно чувствительной и потому едва сдерживалась, чтобы не расплакаться от досады.

– Глори? – настойчиво спросил Эдвард.

– Я в порядке! – отрезала она, продолжая яростно расчесывать волосы и избегая взгляда юноши. Она ни за что не хотела, чтобы Эдвард увидел ее слезы. Он был ей добрым другом, но сейчас, когда гордость ее была уязвлена, Глориане хотелось остаться одной.

Эдвард подошел поближе и присел перед ней на корточки, заглядывая в лицо.

– Почему ты лжешь? – спросил он мягко и взял ее за руку, в которой Глориана сжимала гребень. – Наслушалась сплетен слуг? Клянусь Господом Богом, я прикажу высечь любого из них, кто посмеет произнести хоть одно слово, которое может причинить тебе боль.

Внезапно до Глорианы дошел смысл сказанного.

– Каких сплетен? – спросила она взволнованно и застыла, ожидая ответа. По поведению своего мужа она, конечно, поняла, что что-то не так, но дело явно принимало куда более серьезный оборот. – Скажи мне, Эдвард, я жду, – потребовала она, видя, что юноша колеблется.

Эдвард прикрыл глаза, потом решительно поднялся и сел на скамью рядом с ней. Он взял Глориану за руки и заговорил, ласково поглаживая ее пальцы.

– Хорошо. Будет лучше, если ты все узнаешь от меня, – начал он, и на его лице отразилась боль. – Знаешь, такие вещи случаются. То есть бывает, что и другие мужчины…

Глориана сильно сжала его руки.

– Дэйн привез любовницу с континента, – быстро закончил Эдвард.

Глориана побледнела, но тут же вспыхнула от ярости и порывисто вскочила. Эдвард усадил ее обратно на скамью. Девушка прекрасно знала, что завести любовницу и даже иметь от нее детей было дозволительно. Но она придерживалась нетрадиционных взглядов на супружество. У нее перед глазами был пример для подражания, две прекрасные пары: ее приемные родители, Сайрус и Эдвенна, и Гарет со своей возлюбленной Элейной. Она мечтала найти в браке с Дэйном такую же любовь, такую же верность и никогда не согласилась бы на меньшее.

– О Эдвард, – прошептала она, прислонившись к плечу своего друга. Мокрые пряди ее волос рассыпались по его рубашке. – Что же мне теперь делать?

Эдвард нежно прикоснулся губами к ее мокрым волосам. Он, ее лучший друг, почти что брат, обнял ее.

– Решение простое, Глори, – тихо сказал он. – Ты разведешься с негодяем и выйдешь замуж за меня.

ГЛАВА 2

Одна из массивных дверей кабинета Гарета была приоткрыта – верный признак того, что лорд Хэдлей ожидает визита. На пороге появился Дэйн, все еще взволнованный встречей с Глорианой.

Гарет, явно не замечая присутствия брата, стоял у окна, опершись руками о широкий подоконник. Взгляд его был прикован к аббатству. О его мыслях можно было догадаться без труда: Гарет все еще тосковал по своей ненаглядной Элейне.

– Она все еще у монахинь? – спросил Дэйн. Он говорил шепотом, но его слова раздались, как гром среди ясного неба.

Широкие плечи Гарета слегка сгорбились, как от удара в спину. Потом он наконец повернулся лицом к брату.

– Ей не лучше, – ответил он, кивнув. И хотя он через силу улыбнулся, в его словах и глазах сквозила печаль. – Но и не хуже. Мы должны благодарить небо за все испытания, что оно нам посылает.

Дэйн подошел к брату и замер рядом с ним. Некоторое время двое мужчин молча смотрели друг на друга. У каждого были свои заветные мысли, которыми он не хотел делиться с другим.

Гарет, гораздо старше Дэйна, был вторым отцом и ему, и младшему Эдварду. Отец трех братьев был рыцарем и состоял на королевской службе, а потому очень редко показывался в замке Хэдлей. Он погиб в стычке с ирландцами, когда Эдвард только учился ходить. И, хоть это весьма печально, сыновья ничуть не скучали по отцу, так как он всегда оставался для них незнакомцем.

– Как хорошо, что ты снова дома, – вымолвил наконец Гарет, похлопав Дэйна по плечу. – Отлично выглядишь, малыш. И, главное, ты вернулся целым и невредимым. Скажи мне, ты уже видел свою жену? Могу сказать с гордостью, что наша Глориана являет собой верх красоты и добродетели.

Дэйн не ожидал, что придется так скоро перейти к этому неприятному для него вопросу о жене. Перед его глазами все еще стояла картина прекрасного обнаженного женского тела, полускрытого водой и лепестками желтых роз. Он ожидал увидеть свою жену сморщенной старухой, иссохшей, сгорбленной, морщинистой, беззубой и седой.

Но Глориана была удивительно прекрасна. И обычно четкие и ясные мысли пятого барона Кенбрука пришли в смятение.

– Да, – ответил он на вопрос брата, не поднимая на него глаз. Ее тело лишь частично открылось его взору, но воображение услужливо дорисовало остальное.

Наконец Дэйн попытался улыбнуться, и тронул брата за руку.

– Присядем, Гарет, – сказал он. – Нам нужно поговорить.

Слегка нахмурившись, Гарет опустился в кресло, стоявшее за массивным дубовым столом без какой-либо отделки. Дэйн уселся на высокий табурет, по привычке зацепившись ногой за нижнюю перекладину.

– Надеюсь, – мрачно начал Гарет, – ты не хочешь сказать, что опять покидаешь Англию. Ты нужен здесь, Дэйн. – Он указал на Кенбрук-Холл, стоявший невдалеке от сверкающего на солнце озера. – Поместье превращается в развалины, на дорогах хозяйничают разбойничьи шайки, и нашим неприятностям с Мэрримонтом нет конца. Без твоей помощи здесь скоро воцарится хаос.

Барон Мэрримонт был хозяином земель, граничивших с Хэдлей. Вражда между двумя домами продолжалась уже в течение многих поколений. Первоначальная причина этой неприязни давно позабылась, но с тех пор все новые распри не давали ей угаснуть.

– Нет, я намерен остаться, – ответил Дэйн.

Гарет вздохнул с облегчением:

– Отличные новости. – Но тут же он опять нахмурился и, слегка откинувшись в кресле, пристально поглядел на Дэйна. – Тогда в чем же дело? Говори, брат, не тяни. А потом мы отпразднуем твое возвращение и посвящение в рыцари нашего Эдварда. Я выслушаю тебя, и мы присоединимся к твоим лихим парням, гуляющим в таверне. – Тут в глазах Гарета сверкнула озорная искорка. – Если только ты не хочешь провести остаток дня со своей женой.

Дэйн выругался про себя.

– Нет, – ответил он, тяжело вздохнув, и пригладил волосы. – Но разговор пойдет о Глориане, это так. – Он помолчал, как бы собираясь с мыслями, потом отрубил: – Я желаю расторгнуть наш брак с Глорианой.

Краска сбежала с лица Гарета, и он весь сжался в своем кресле, как хищный зверь, приготовившийся к прыжку.

– На каком основании? – прошипел он. – Ты с ума сошел, Дэйн! Неужели ты смеешь сомневаться в добродетели девушки?

Дэйн чувствовал, что лицо его пылает.

– Нет, я не сомневаюсь в ней, – прервал он возмущенного Гарета. – Как я могу в чем – то сомневаться, когда я не видел ее более десяти лет? Вот в этом-то все и дело. Глориана и я – мы абсолютно чужие друг другу люди. Нас не связывает любовь, как тебя и Элейну. Я не хочу провести остаток жизни с женщиной, которую не знаю и не хочу знать. Я хочу жениться на другой.

Воцарилась гробовая тишина. Гарет не шевелясь сидел в своем кресле, и Дэйн ясно видел, что он с трудом сдерживает ярость. Наконец лорд Хэдлей заговорил.

– Ты рыцарь, – молвил он. – Где твоя честь?

Слова прозвучали как пощечина, болью отозвавшись в душе Дэйна. Он много раз задавал себе этот вопрос.

– Какая же это честь – жить под одной крышей с одной женщиной, а любить другую? – спросил он. – Ответь мне, Гарет. Разве будет лучше, если одна вынуждена будет стать моей любовницей, а другая – носить ничего не значащее обручальное кольцо?

Наконец Гарет поднялся с кресла. И, хотя он старался держаться подальше от Дэйна, руки хозяина замка сами собой сжались в кулаки.

– Ты глупец, Дэйн, если по собственной воле отказываешься от такой, как Глориана.

– Если ты так ею очарован, – предложил Дэйн, в свою очередь вставая с табурета, – так женись на ней сам.

Гарет отвернулся.

– Будь ты проклят, Дэйн! Ты же знаешь, что это невозможно.

– Я знаю только, – ответил Дэйн, – что твоя жена – сумасшедшая. То она плачет, то смеется, то бродит по полям, как неразумное дитя. Она даже не подарила тебе наследника. Элейне будет все равно, если ты возьмешь себе другую жену. Или ее запросы изменились, с тех пор как я уехал? Неужели сейчас Элейна ждет от тебя чего-то большего, нежели редкие визиты и яркие безделушки?

Гарет стоял, отвернувшись от брата, а, когда повернулся, на глазах его блестели слезы.

– Я люблю Элейну, – произнес он с горечью. – Что ты скажешь на это, Кенбрук?

Дэйн посмотрел прямо в глаза брату, хотя в действительности ему хотелось отвернуться. Он знал, что объяснение будет нелегким, и заранее приготовился.

– Ничего, – ответил он спокойно. – Я тоже очень привязан к Элейне. Она всегда была добра ко мне, и я готов защитить ее от любой беды, ты знаешь это. Но она психически неуравновешенна, Гарет. Ей было бы все равно, даже содержи ты целый гарем, лишь бы продолжал навещать ее в аббатстве.

Гарет вздохнул.

– Здесь, боюсь, мы никогда с тобой не придем к согласию, – сказал он.

– Ты хочешь сказать, что с тех пор, как Элейна удалилась в монастырь, у тебя не было женщины? – Вопрос был задан корректно, но со всей братской прямотой и ожиданием ответа.

– Если бы я мог быть так благороден, – помрачнев, ответил Гарет. На столе у него стоял кувшин с вином и полдюжины деревянных кубков. Он плеснул в два из них, протянул один Дэйну.

Кенбрук отпил глоток и скривился. Вино показалось ему кислым и отдающим уксусом по сравнению с тем вином, что он пробовал во Франции и Италии.

– Ты говоришь так, будто каешься в грехах, – сказал он Гарету. – Я твой брат, а не исповедник. Я не осуждаю тебя.

На губах Гарета заиграла слабая улыбка, а на щеки благодаря вину вернулся румянец.

– Мы говорим о моем браке, когда надо спасать твой, – криво усмехнулся Гарет.

– Глориана будет счастлива без меня, – сказал Дэйн.

Гарет кашлянул и пристально взглянул на брата, вновь наполняя свой осушенный кубок.

– Она может просто-напросто убить тебя, решив таким образом эту дилемму.

Дэйн усмехнулся и потянулся за кувшином. С каждым глотком Дэйна все меньше волновал вкус напитка. Вино подействовало на него благотворно и уменьшило возникшее напряжение.

– Прекрасная Глориана поблагодарит меня за мудрость и дар предвидения, – сказал он с вновь обретенной уверенностью. – Если не сегодня, так завтра.

Гарет приподнял бровь, и его лицо приняло скептическое выражение.

– Ну хорошо, а что ты собираешься делать с Глорианой?

– Есть два выхода, – ответил Дэйн. – Я могу отослать ее в монастырь или найти ей нового мужа. – Он помолчал, хмуря светлые брови. – Правда, мне не очень импонирует мысль о замужестве: вряд ли мы сможем подобрать достойную кандидатуру. Но если она пострижется в монахини…

Гарет громко рассмеялся.

– Глориана? – поразился он. – Ты слишком долго отсутствовал, брат, и ты мало знаешь женщин.

Дэйн попытался опротестовать последнюю реплику брата, но тот, помахав рукой, заставил его замолчать. Глаза Гарета смеялись.

– Нет, я не говорю, что ты не постиг науку очаровывать эти прекрасные создания, Дэйн. Я не сомневаюсь, что в этом ты преуспел.

Однако готов поспорить, что ты не представляешь себе, что творится в этих прелестных головках дочерей Евы. К тому же ты забываешь о приданом. Дэйн сощурился:

– О приданом?

Гарет прислонился к подоконнику, скрестив руки на груди:

– Ты забыл, Дэйн, что, когда брачный контракт был составлен, нам дали много золота? Глориана – богатая невеста: она унаследовала обширные земли, драгоценности, дом в деревне. У нее есть владения в Лондоне. Предположим, ты решил расстаться с наследством жены, но это.не решает вопрос золота. Его нет, Дэйн, давно нет. Оно истрачено на долги, солдат, взятки, налоги. Если ты отмахнешься от Глорианы, нам придется вернуть все до последнего пенни, с процентами.

Ошеломленный Дэйн снова опустился на табурет. Счастье Глорианы не имело никакого значения, но вот приданое – это нечто совсем другое. Ни один честный и уважающий себя мужчина не может воспользоваться приданым жены, а затем расторгнуть брак. Даже если женщина достаточно молода, привлекательна и богата, чтобы найти другого мужа. Деньги необходимо вернуть, а на это могут уйти годы.

Гарет подошел к Дэйну и похлопал его по плечу:

– Не стоит беспокоиться об этом сейчас, – сказал он. – После долгой отлучки ты наконец вернулся домой. Завтра наш младший брат станет рыцарем. У тебя еще будет достаточно времени, чтобы все как следует обдумать и прийти к верному решению.

Помолчав, Дэйн тяжело вздохнул и кивнул головой.

– Пошли в таверну, – сказал он.

Гарет ухмыльнулся и направился к двери. Задержавшись только на мгновение, за ним последовал Дэйн.

Оставшись одна в своей комнате, Глориана принялась обдумывать сложившуюся ситуацию. Она деликатно отклонила предложение Эдварда, напомнив ему, что, несмотря на все свои недостатки, лорд Кенбрук до сих пор является ее законным мужем. Она же, как любая христианка, не могла выйти замуж, не получив развода. Глориана скрыла от юноши правду, которая заключалась в том, что она не может предложить ему нечто большее, чем любовь сестры к брату.

Эдвард вздохнул, нежно поцеловал ее в лоб и, не говоря ни слова, покинул ее покои.

Час спустя, облаченная в платье из светло-зеленой шерсти, со все еще мокрыми, но аккуратно расчесанными и уложенными волосами, Глориана сидела и смотрелась в зеркало, сделанное из тонкого полированного серебряного листа. Ее возмущение до сих пор не улеглось. Кенбрук привез в Хэдлей свою любовницу – невероятно! И если бы возмущение не пересилило боль, Глориана кинулась бы на кровать и зарыдала. Но ярость придала ей сил.

Нет, не такая уж она наивная. Глориана понимала, что у мужчин могут быть любовницы. Например, ее приемный отец, Сайрус, был любящим мужем Эдвенны, а все же их домашние слуги в Лондоне болтали о какой-то женщине из Фландэрса. Ее собственный деверь Гарет Сент-Грегор, которого Глориана считала одним из достойнейших мужей Англии, обожал свою дорогую Элейну. Но тем не менее у него была любовница – темноволосая красавица-ирландка Аннабель. Они встречались в небольшом доме, стоящем на берегу озера.

Глориана считала, что нужно свято чтить узы брака, но реальность была такова, что мужчины по каким-то причинам зачастую изменяли своим женам. Никогда, даже в самые сентиментальные минуты, Глориана не тешила себя надеждой, что Дэйн останется девственником, путешествуя по всему свету и ожидая, пока подрастет его семилетняя нареченная. Но девушка полагала, что муж не откажет ей в возможности проявить свою заботу и ласку и доказать, что она может стать ему достойной, преданной женой и пылкой любовницей.

Глориана считала, что Дэйн поступил несправедливо по отношению к ней. Она рывком открыла ящик с нарядами и стала перебирать платки, накидки и вуали. Женщинам не разрешалось появляться на людях с непокрытой головой, но Глориане все эти чепцы казались неудобными и нелепыми, поэтому она старалась носить их как можно реже. Закусив губу, Глориана захлопнула крышку сундука, так ничего и не выбрав, затем решительными шагами направилась к двери.

Было время ужина, и Глориана порядком проголодалась.

В большом зале были постелены свежие тростниковые циновки, а в воздухе разлился легкий запах ароматических трав, разбросанных по влажному каменному полу: лаванды, шалфея, душицы, мяты и руты. Масляные светильники, на длинных железных цепях подвешенные к крестовинам на потолке, давали неяркий, но ровный свет. За длинным столом, устеленным скатертью, сидели уже собравшиеся гости и солдаты. На столе подносы с жареной олениной, каплунами и кроликами перемежались блюдами с вареной репой и свеклой. В конце зала на возвышении был накрыт другой стол для почетных гостей. За ним обыкновенно ужинал Гарет вместе с Элейной во время ее редких непродолжительных визитов. За этим столом отводились также места для управляющего, шотландца по имени Гамильтон Эгт, и преподобного отца Крадока. Вместе с хозяевами здесь сидели почетные гости и Эдвард с Глорианой.

Когда Глориана вошла в зал, за небольшим столом на помосте она увидела только Эгга и Крадока. Гарет, как правило, приходил позже, а сегодня, несомненно, и Дэйн составит ему компанию. Глориана ничего не имела против компании своего мужа, но делить трапезу с его любовницей было бы уж слишком.

Глориана замерла посреди зала, размышляя, то ли уйти, то ли остаться, как вдруг послышались шаги, и в зал вошел Эдвард. Он взял ее за локоть и повел к столу.

– Не бойся, – прошептал он, угадав ее мысли. – Братья в деревне, наслаждаются вкусом превосходного эля, они вряд ли присоединятся к нам сегодня. А у той женщины болит голова, как мне сообщили, и она будет ужинать в своей комнате. Чтобы немного утешить тебя, могу сказать, что ее разместили довольно далеко от апартаментов Кенбрука.

Глориана облегченно вздохнула. По крайней мере, на сегодняшний вечер она избавлена от унижения быть публично представленной любовнице собственного мужа. Конечно, это всего лишь временная отсрочка, но Глориана была и этому рада.

– Интересно, ты сумел узнать ее имя? – шепотом спросила она у Эдварда, когда они взошли на помост.

– Ее зовут Мариетта, – так же шепотом ответил Эдвард.

Управляющий и священник поднялись навстречу Глориане. Она слабо улыбнулась им и села на скамью.

– Вы забыли надеть свой головной убор, леди Кенбрук, – мягко заметил Крадок, оторвавшись от тушеного мяса с приправами. Святой отец был приятным человеком средних лет. В его волосах, обрамлявших тонзуру, уже поблескивала седина, а под правым глазом красовался длинный кривой шрам.

Глориана склонила голову, наскоро пробормотала молитву и маленьким кинжальчиком отрезала себе дымящейся репы и оленины. Она редко вспоминала тот, другой мир, про который Элейна ей говорила, что это только ее фантазии. Но порой у нее в голове возникали различные образы. Вот и сейчас она вспомнила об одном заостренном инструменте, который назывался «вилка», и пожалела, что не может воспользоваться им.

– Она не забыла про свой головной убор, святой отец, – усмехнулся Эгг, отламывая кусок хлеба. Эгг был довольно красивым мужчиной лет на десять моложе Крадока. Он был черноволос, темноглаз и умел прекрасно обращаться с цифрами. – Просто миледи, как обычно, игнорирует религиозные обычаи.

Обычно Глориана не обижалась на безобидное поддразнивание управляющего и даже подыгрывала ему. Но этим вечером она не была настроена на шутливый лад.

– Своими разговорами вы добьетесь того, что меня сожгут на костре как еретичку, – сказала она сухо. – Позвольте напомнить вам, сэр, что я каждое утро посещаю мессу вместе с остальными.

– Если вы непременно хотите найти грешника, – отозвался Эдвард, склоняясь к Эггу, – отвратите свой взор от миледи и обратите его на ее мужа.

Эгг методично собирал куском хлеба остатки жаркого на своей тарелке. Крадок тем временем успел подхватить жареного голубя с подноса, который нес проходящий слуга.

– Неужели, – проговорил монах с набитым ртом, – молодой Эдвард Сент-Грегори, самый благочестивый юноша отсюда до Лондона, стал наконец-то на путь добродетели?

Краешком глаза Глориана заметила, как покраснел Эдвард, и невольно улыбнулась. Эдвард был известен как самый несносный проказник в округе, и монах лучше других знал это, так как в свое время был наставником и воспитателем Эдварда и, чуть позже, Глорианы.

Прежде чем юный Сент-Грегори сумел отпарировать колкость святого отца, со стороны входа послышались шаги, и вся веселость разом покинула Глориану.

Так, значит, Гарет все-таки пришел на ужин, а вместе с ним явился и Дэйн.

Глориана вскочила на ноги, едва справившись с постыдным желанием убежать из зала. Предупредительный Эгг удержал ее за руку.

– Вы сами все упростите для своего супруга, если уйдете, – сказал он тихо, так, чтобы его слова могла расслышать только Глориана. – Останьтесь, леди Кенбрук, вы по праву занимаете свое место за этим столом.

Муж Глорианы прошел через весь зал, обняв старшего брата за плечо, раскрасневшись от выпитого эля. За ними следовали солдаты Кёнбрука. Нестройными голосами они орали какую-то непристойную кабацкую песенку, которую тут же подхватили за нижним столом.

Борзые Гарета, лежавшие под столами в ожидании подачки, испугавшись такого крика, с визгом вылетели из залы. За этим последовал взрыв хриплого пьяного хохота, ведь охотничьи собаки без страха встречались с диким вепрем или загоняли самцов-оленей, не боясь их рогов.

Глориана словно окаменела и вздернула подбородок. Когда Кенбрук подошел ближе, она заметила, что он не так уж и пьян. В его холодных голубых глазах светились вызов и насмешка.

Ее рука невольно сжала деревянный кубок с вином, и Глориана едва сдержалась, чтобы не запустить им в голову Дэйна. Когда муж взошел на помост и остановился позади нее, Глориана заставила себя разжать нервно сведенные пальцы и положить руку на стол.

Хотя их тела не соприкасались, она чувствовала исходящее от него тепло. Странное, примитивное желание с невыразимой силой захлестнуло ее. Его дыхание жаром окатило ее шею, когда Дэйн наклонился к ее уху. Руки покрылись мурашками, соски на груди, прижатой к плотной ткани рубашки, стали твердыми, по всему телу разлилась сладкая боль.

– Сейчас же идите, – тихо сказал Кенбрук, – и покройте голову.

Глориана повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Хотя от него пахло элем, они были ясными, а речь четкой. Глориана хотела было возразить, но передумала. Но не потому, что этот незнакомец, с которым ее обвенчали в детстве, пугал ее. Просто она не хотела устраивать сцену в общей зале, не хотела подавать всем повод к сплетням и пересудам.

Эдвард попытался вмешаться, но не успел он и рта раскрыть, как рука Дэйна железной хваткой стиснула его плечо. Эдвард побледнел, и у него перехватило дыхание. Сильные пальцы Дэйна, до того легко коснувшиеся плеча Глорианы, причинили юноше нечеловеческую боль.

– Придержи язык, щенок, – предостерег брата Дэйн, – я не потерплю твоего вмешательства.

Глориана почувствовала дикий гнев.

– Сейчас же отпустите его, – прошипела она. – Немедленно!

Дэйн хмыкнул и убрал руку с плеча Эдварда, где его стальные пальцы наверняка оставили чудовищные синяки. А все потому, что Эдвард вступился за нее, подумала Глориана.

Медленно, с королевским достоинством Глориана поднялась со скамьи. Не забыв о приличиях, она чуть склонила голову перед своим мужем лордом Кенбруком и с горящими щеками спустилась с помоста, приподняв юбки своего длинного платья.

Вместо того чтобы занять свое место за столом подле Гарета, Дэйн последовал за Глорианой. Он нагнал ее в коридоре, схватив за локоть нежно, едва ощутимо, но вместе с тем сильно. Глориана поняла, что вырваться из стальных рук мужа ей не удастся, а потому решила не сопротивляться.

Она молча взглянула на Дэйна, ожидая что он будет делать дальше. Факелы, освещавшие коридор, бросали блики на его лицо. От всей его высокой фигуры исходили животное тепло и сила. Он казался Глориане каменной статуей, а взгляд его невыразимо-голубых, пронзительно-холодных глаз пронзал ее насквозь.

Все ее существо рвалось навстречу его силе.

– Вы возвратитесь в большой зал? – спросил Кенбрук, но как-то ровно, без интереса. – После того как покроете голову, я имею в виду? – добавил он.

– Нет, милорд, – ответила Глориана. Она смотрела на сжимающие ее руку пальцы Дэйна до тех пор, пока тот не отпустил ее. Глориана совсем не хотела, чтобы ее муж догадался, какие чувства вызвало в ней его прикосновение. – Общество утомляет меня. Кроме того, я не намерена покрывать голову.

Некоторое, довольно продолжительное время Дэйн молчал, глупо уставившись на нее. Казалось, он был ошарашен ее словами и никак не мог прийти в себя. Открытое неповиновение женщины, даже выраженное в столь мягкой форме, было недоступно его пониманию. А может быть, он просто дурак.

Конечно, Глориана знала, что это не так.

Дэйн был умен, он зарекомендовал себя как ловкий стратег в военном деле. Но сейчас Глориана была так зла на него, что позволила себе отступить от истины, назвав его про себя дураком.

Потом он заговорил. Голос его был спокоен, тих, даже вкрадчив. Глориана ясно осознавала, что Дэйн никогда бы не позволил себе причинить женщине физическую боль, но он способен разбить женское сердце. Он опасен. Он вызывал в ней темные, примитивные желания, которых она никогда раньше не ощущала.

– До тех пор, пока вы моя жена, Глориана, – сказал Дэйн, – вы будете подчиняться мне.

Глориана почувствовала себя смертельно усталой. Возвращение мужа, сперва так обрадовавшее ее, сменилось горьким разочарованием. Все ее мечты таяли на глазах, как снег под весенним солнцем. И к тому же она уже исчерпала свои запасы сдержанности еще в большом зале.

– Если священные узы брака ничто для вас, милорд, – ответила Глориана, – то и для меня они то же самое.

– Что вы хотите этим сказать?

– Думаю, вы прекрасно знаете, милорд, – сказала она.

– Мариетта. – Это имя Кенбрук сопроводил глубоким вздохом.

– Ваша любовница, – с триумфом произнесла Глориана. Но чувства ее были далеки от торжества победителя, как раз наоборот.

– Мариетта не любовница мне, – прошипел Кенбрук, уперев руки в бока. В свете факелов его волосы и небольшая бородка поблескивали золотом. – Уверяю вас, миледи, что с мадемуазель нас связывают самые чистые и непорочные отношения.

Глориана с трудом сдерживала рвущиеся наружу рыдания. Она никогда бы не простила себе, если бы Дэйн увидел ее слезы.