Текст книги "Женщина в «Восточном экспрессе»"

Линдси Эшфорд
Женщина в «Восточном экспрессе»

© Перевод на русский язык, Ю. Рышкова, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Посвящается моим родителям, Дженет и Грэму Молтонам, а также брату Тиму.

В память о моей свекрови Ивонн Лоуренс:

20 февраля 1936 – 22 февраля 2016

Пролог

Август 1963 года

Он пришел со стороны реки, прокрался в мой сад тайком.

Я сижу в роще камелий, жду заката, наблюдаю за ловцами устриц и пытаюсь придумать, кто убьет майора Пэлгрейва[1]1
  Это убийство расследует мисс Марпл в романе «Карибская тайна» (1964).


[Закрыть]. Легкий плеск прилива убаюкивает, и я не вижу, как к причалу направляется лодка.

– Миссис Кристи? – На мое лицо падает тень.

– Кто здесь?!

Я открываю глаза и наклоняюсь вперед. Солнце светит ему в спину, трудно различить черты лица. Мы знакомы?.. Высокий, стройный, грива темных волос. На нем теннисные шорты, ноги в блестящих капельках воды.

Он протягивает руку, делает шаг вперед. Из-за его спины вырывается солнце, яркий свет бьет по глазам. Я моргаю, стараясь прогнать зеленые круги, а он, запинаясь, произносит свою фамилию. От нее пахнет турецкими сигаретами и горячим ветром пустыни.

– Простите, что врываюсь вот так, без приглашения. – Голос мягкий, словно у врача, который сообщает плохие новости. – Мне нужно с вами поговорить. Вы – единственная, кто в силах помочь.

Я молчу. Ловцы устриц перекликаются друг с другом, мелодичные звуки отражаются от воды. Он пришел за сюжетом, о котором я обещала никогда не писать. Эта история началась более тридцати лет назад в «Восточном экспрессе», направляющемся в Багдад.

Надо что-то ответить, как-то выпутаться… Понимает ли он, что нарушает границы частной территории, спрашиваю я. Опускаю глаза на кусочек травы, разделяющей нас. Понятия не имею, о чем он вообще!

Звучит неубедительно – это слышу даже я.

Он уже знает достаточно, раз нашел меня и пробрался в мой сад. Стоит ли рассказывать? Должна ли я хранить тайну человека, который давно умер?

– У меня есть фотография.

Он лезет в рюкзак, свисающий с плеча, и протягивает мне вещдок № 1: моя собственная персона тридцатилетней давности, когда у меня еще имелась талия и можно было безо всякого стыда купаться в шелковой рубашке и двух парах белья. Я улыбаюсь из-под нависающих листьев пальмы, одной рукой обнимаю Кэтрин; та смотрит прямо в камеру тем же смелым, лукавым взглядом, каким одарила меня в первую встречу. Мы целомудренно завернулись в полотенца, но мокрые, прилизанные волосы выдают тот факт, что мы вылезли на берег Евфрата; самой реки на снимке не видно, она слева от меня.

Я переворачиваю фотографию. Мелким, безупречным почерком Кэтрин выведены дата, декабрь 1928, и подпись: «Мы с Агатой в Месопотамии». Вновь переворачиваю и вглядываюсь в снимок. В ушах начинает звенеть – резко поднялось давление.

– Вы помните?.. – В голосе мужчины звучит легкая тревога: боится, что от старости у меня мозги размякли. Наверняка видел, как я сплю с открытым ртом. На этом можно сыграть: сочинить каких-нибудь небылиц о моих путешествиях по Ближнему Востоку. На самом деле я помню тот декабрьский полдень так ясно, как будто это было вчера. Потрясение, испытанное тогда, до сих пор со мной, несмотря на прошедшие десятилетия. Дерзкий взгляд Кэтрин словно бросает мне вызов: говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.

– Когда вы узнали?

Я возвращаю фотографию.

– Несколько месяцев назад. Я вам писал, но вы не ответили.

Я качаю головой.

– Извините… Я получаю много писем. Моя помощница…

– Мне обязательно нужно с вами поговорить. Вы же понимаете, правда? – Он медлит, кусает губу. – Позвольте, я присяду?

Я перевожу дыхание. Надо выиграть время.

– Пойдемте в дом. Хотите чаю?

Я беру палку и поднимаюсь с деревянной скамьи, однако он снова лезет в рюкзак.

– Вот еще одна, хотя там значатся только дата и место. Я подумал – может, вы… – Он умолкает и протягивает мне снимок, болезненно морщась, словно не в силах на него смотреть.

Фотография истрепалась от времени, правый уголок загнут, черно-белые тона вылиняли до сепии. Надпись на кромке тоже выцвела:

Лидо, Венеция – апрель 1928 года

На снимке группа мужчин и женщин: молодые, загорелые, позируют на камеру: стоят полукругом, тесно, касаясь руками и ногами. Нэнси – в центре, слева; темные кудри наполовину скрывает полосатый берет. Напряженный взгляд не вяжется с легким курортным нарядом: льняные брюки и блузка. Она выглядит совсем крошечной возле мускулистого парня справа: он держит ее за руку, а другой рукой обнимает улыбающуюся женщину в кимоно. В самом конце полукруга, справа – мужчина в узорчатом махровом халате и парусиновых туфлях с пряжками. Он оглядывается назад, на своих друзей – такой высокий, что смотрит поверх голов. Красивое лицо, однако во взгляде и линии губ есть нечто властное, почти жестокое. Может быть, это всего лишь игра света; кажется, он смотрит на Нэнси.

– Вы их знаете?

Я могла бы все отрицать. Меня вообще нет на этой фотографии; весной 1928 года я находилась за сотни миль, в Лондоне, выставляла себя на посмешище в суде. Хотя я закрываю глаза, это лицо – единственное – остается гореть под веками. Даже сейчас, столько лет спустя, боль пронзает осколками разбитого стекла.

– Вы узнали кого-нибудь?

Я уже и так выдала себя – он почувствует ложь. Но если признаваться, то до конца. Смогу ли я?

– Пожалуйста! – Он берет меня за руку – мягко, без нажима. – Расскажите мне правду, хоть самую малость! Понимаете, из семьи никого не осталось – никого, кто знает.

Ты должна ему рассказать.

Чей это голос? Не Кэтрин и не Нэнси. Голос мужской: тот самый, что я пыталась забыть много лет назад, когда впервые села в «Восточный экспресс».

Кажется, была сестра. А может, и брат. Нельзя лишать его семьи! Вспомни, как это повлияло на Розалинду!

Ловко, ничего не скажешь – взывать к совести, используя родную дочь!

Я поворачиваюсь и направляюсь к дому, поманив за собой незваного гостя; он быстро догоняет и пристраивается рядом. Его улыбка растопит любое женское сердце.

У меня есть примерно десять минут, чтобы принять решение.

Глава 1

Октябрь 1928 года – Лондон, Англия

Порой нам не дают покоя призраки живых людей.

После развода с Арчи Кристи его призрак следовал за ней повсюду. Находясь в пустом доме, Агата слышала его шаги на лестнице. Просыпаясь среди ночи, ощущала вес его тела в постели. Открывала гардероб и вдыхала знакомый запах пены для бритья и сигарет, хотя его одежду давно уже забрали. Создавалось ощущение, что собственные органы чувств сговорились довести ее до безумия.

Поездка на «Восточном экспрессе» была попыткой избавиться от призрака Арчи. Агата убеждала всех – включая себя, – что уезжает отдохнуть. Впервые в жизни она собиралась за границу одна и строила самостоятельные планы на ближайшие два месяца.

Агата сознавала, насколько ей повезло иметь деньги – и время. Она как раз сдала в издательство «Тайну семи циферблатов», а для написания нового романа вовсе не требовалось оставаться в Англии. Изначально она планировала отплыть в Вест-Индию и Ямайку, однако буквально за несколько дней мимолетный эпизод заставил ее переменить решение.

На званом обеде в Мэйфере Агата случайно услышала разговор, не предназначенный для ее ушей. В зимнем саду, где подавали шампанское, кто-то произнес ее фамилию по другую сторону огромного папоротника. К разговору присоединились женские голоса.

– Да, – прошипела одна из них, – это она, точно!

– Та самая, что инсценировала свою смерть?

– И притворилась, будто потеряла память?

Агата придвинулась ближе к стволу дерева, мечтая провалиться сквозь землю.

– Говорят, это все ради повышения продаж!

Пауза.

– Я читала в газете – «Дейли мейл», кажется, – что ее поиски обошлись налогоплательщикам в тысячи фунтов!

– Бедный муж – вот кого жалко!

– Говорят, у него была любовница!

– Интересно, почему она скрылась в маленьком городке, в глуши?

– Понятия не имею. Подумать только, и у нее хватило наглости заявиться сюда!

Ей захотелось выбежать из комнаты, но кругом было полно народа. Не поднимая головы, Агата вышла в холл. Только бы добраться до входной двери незамеченной… И тут ее окликнули.

– Миссис Кристи!

Высокий седовласый мужчина, улыбаясь, доставал что-то из кармана пиджака.

– Будьте добры, подпишите, пожалуйста.

Агата бросила на него настороженный взгляд.

– Для мамы. Она прикована к постели и просто обожает ваши книги!

Это оказалась «Тайна замка Чимниз». Пока Агата надписывала книгу, проситель признался, что и сам получил большое удовольствие от романа. Тут их позвали в столовую, где, к счастью, ее усадили между хозяином и новым знакомым.

Последний рассказал ей, что проходит военную службу в Ираке. Вскоре они уже болтали вовсю: о газетных новостях, о новых открытиях, сделанных в Уре Леонардом Вулли, о найденных там сокровищах.

– Меня всегда интересовала археология, – призналась Агата. – Завидую вам. Я бы очень хотела посетить Багдад.

– Так поезжайте! – воскликнул он. – Туда можно добраться на «Восточном экспрессе».

Его слова оказали на нее магическое влияние. Агата стала рассказывать, как еще в детстве мельком видела этот поезд во Франции, куда мать повезла ее перед войной. Она помнила мужчин и женщин, прогуливающихся вдоль платформы с восторженными лицами; их приветствовали безупречного вида проводники, стоящие навытяжку возле каждого вагона. Ящики с устрицами, блестевшими во льду, огромные куски бекона на крюках, тележки со всевозможными фруктами – все это грузили в вагон-ресторан.

На следующий день Агата отправилась в агентство Кука и сдала билеты на Карибы. Формальности с получением виз в Сирию и Ирак заняли меньше недели, и в выходные она уже садилась на поезд из Лондона в Дувр – первый перегон.

Ее провожала друг и помощница Шарлотта. Последняя не одобряла затею: по ее мнению, неразумно одинокой женщине путешествовать по Ближнему Востоку, однако Агату было не переубедить, и она это хорошо знала. На прощание Шарлотта предостерегла подругу об опасностях, поджидающих ее в Багдаде.

– Ты там поосторожней, – напутствовала она. – Твои голубые глаза способны вскружить немало голов!

Агата улыбнулась неуклюжей попытке ее приободрить. В день свадьбы – кажется, это было в прошлой жизни – Арчи сказал, что у нее невероятные глаза цвета неба, когда летишь над грозовыми облаками. После венчания он взял ее за руку и произнес:

– Обещай мне кое-что, ладно? Обещай, что всегда будешь красивой.

Помнится, она тогда засмеялась и поцеловала его, затем провела пальцем по груди крест-накрест – там, где сердце.

– Ты ведь будешь любить меня всякой, правда?

Арчи посерьезнел.

– Может быть…. Но это будет уже не то…

И все-таки он нарушил обещание. Что же произошло? Почему она перестала быть красивой в его глазах? Рождение ребенка? Четыре-пять лишних фунтов, набранные за месяцы беременности? Или просто любовь его ослепляла? Однажды он проснулся и понял, что ошибся в выборе?

– Не забудь мои турецкие туфли! – крикнула Шарлотта. Ее заглушил предупредительный гудок паровоза.

Агата помахала ей из окна. Ноздри наполнил сернистый запах дыма – хороший запах, волнующий. Она переворачивает новую страницу. Агата Кристи, жена, превращается в Мэри Миллер, искательницу приключений.

* * *

Лучи утреннего солнца пробивались сквозь кружевные занавески на втором этаже квартиры номер шесть в Коннот-Мэншенс, освещая стопку чемоданов из зеленой кожи. Нэнси достала со шкафа две шляпные коробки и взгромоздила их на шаткую груду багажа, затем подошла к окну. В парке уже прогуливался народ. Две няни в блестящих соломенных шляпках толкали коляски по ковру из золотистых листьев. Молочник в тележке что-то крикнул через забор; одна из женщин улыбнулась и покачала головой. Где-то в кустах гавкнула собака; кряхтя, вылезли из пруда утки. В отдалении виднелся Букингемский дворец, британский флаг трепетал на легком ветру.

Всего этого она больше никогда не увидит.

Чемоданы громоздились на кровати, придавая комнате нежилой вид. Туалетный столик опустел: исчезли привычные склянки духов, серебряная щетка, расческа, ручное зеркальце, пудреница, баночка кольдкрема. И драгоценная фотография в сумочке, обернутая шарфом. Утром, собираясь, она достала из комода шелковый прямоугольник с павлиньим узором и уловила слабый аромат ландышей. Шарф принадлежал когда-то матери и до сих пор хранил ее любимый запах. Это доконало Нэнси: слезы, так долго сдерживаемые, хлынули ручьем. Уткнувшись в подушку, она словно воочию услышала голос матери: «Ну-ну, девочка: истинная леди должна держать себя в руках».

Надо спускаться в столовую. Человек, которого она оставляет навсегда, сидит за столом, углубленный в изучение «Файнэншл таймс». Он рассеянно взглянет на нее поверх газеты. Редферн принесет завтрак: яйца-пашот, сосиски, грибы, бекон. За едой муж, вероятно, спросит ее о планах на день. Он никогда не слушает, так что заранее приготовленная ложь останется незамеченной. После завтрака он уйдет в клуб, даже не подозревая, что жена отправляется в путешествие вокруг света.

К ланчу она сядет в поезд на Дувр, а к тому времени, как муж вернется домой, уже будет во Франции. В сумочке лежат билеты (пришлось заложить жемчужное ожерелье и серьги, подаренные на двадцать первый день рождения). Решение принято. Ночью она будет спать в другой стране, а к концу недели доберется до Багдада.

Даже в самых буйных фантазиях Нэнси не предполагала, что когда-нибудь поселится в городе посреди пустыни; ее представления основывались лишь на журналах и письмах кузины. Но куда деваться?

Ее взгляд остановился на двух нянях: те болтали на садовой скамейке. Судорожно вздохнув, Нэнси отвернулась и сунула руку в сумочку. Вот он… В животе запорхали бабочки.

– Приезжай, пожалуйста… – прошептала она. – Не оставляй меня одну…

* * *

В это время на другом конце Лондона женщина со светлыми волосами, выбивающимися из-под шляпки, поднималась по ступенькам Британского музея. Под мышкой она держала «Дейли экспресс», купленную второпях у мальчишки на углу. Она в принципе не привыкла покупать газеты и вряд ли выбрала бы эту, если бы не заголовок: «Загадочное самоубийство новобрачного».

Передавая деньги, Кэтрин не осмелилась взглянуть на мальчика: опасалась, что ее фотографию уже напечатали на первой странице. Поспешно скрывшись за поворотом, она развернула газету. Свежий ветер трепал страницы, мешая переворачивать. Внутри оказалась фотография Бертрама в военном мундире. Через два абзаца статья обрывалась – продолжение на следующем развороте, на улице не почитаешь.

– Доброе утро, миссис Килинг, – дежурно приветствовал ее швейцар, раздвигая в улыбке моржовые усы.

Она кивнула и отвернулась. Интересно, видел ли он газету? Уже прочел? Ее будут обсуждать за утренним чаем?

Не поднимая головы, Кэтрин пробралась в безопасное место, подальше от любопытных глаз: в подвале музея, этой пещере Аладдина древних сокровищ, имелась комнатка, выделенная для работников месопотамских раскопок. Только бы там никто не торчал с утра пораньше!

К счастью, комната была пуста. Кэтрин уселась в кресло и разложила газету на столе, заваленном глиняными черепками и бусинами, пролежавшими в пустыне тысячи лет.

На следующей странице напечатали еще одну фотографию покойного мужа, более свежую, снятую в Египте. Группа мужчин сидела во дворе дома, в котором располагалась штаб-квартира. От его улыбки у Кэтрин сжалось сердце, ее охватило чувство вины: за то, что жива, за то, что превратила священное таинство брака в смертный приговор…

Кэтрин пробежала глазами текст, внутренне съеживаясь: журналист со смаком излагал скандальную историю. Бертрам погиб пять лет назад – так долго длилось расследование. Ее предупредили, что, возможно, придется дать показания в суде – при мысли об этом становилось плохо… К счастью, лично являться не пришлось: следователь принял ее письменные показания.

Суд вынес вердикт: полковник Бертрам Килинг покончил с собой, повредившись рассудком. В отчете упоминалось, что он храбро служил родине в Первую мировую. Многие, очень многие вернулись с той войны не в себе. Легко все списать на войну, однако истинная причина была вовсе не в ней. Кэтрин это знала, а журналист явно подозревал. Вынесенный вердикт оказался скучным, так что сюжет приправили сальными намеками: неспроста, ох, неспроста мужчина, женатый всего полгода, расстался с жизнью!

Никто не узнает правду – свидетелей не осталось. Доктор – болван! – тоже умер вскоре после Бертрама, то ли от тифа, то ли от холеры. Кара небесная, можно и так сказать.

Кэтрин сложила газету и выбросила в мусорное ведро. Метнувшись вдоль полок, вытащила три тоненькие книги и сунула в сумку. Десять минут спустя она уже сбегала по ступенькам, подзывая такси. Через час отправляется поезд, который увезет ее подальше от любопытных журналистов и их похотливых читателей.

В машине Кэтрин закрыла глаза и представила себе долгожданную пустыню: безбрежная рябь песка, ясное голубое небо, запах костра и консервов, гулкий, напевный призыв к молитве на рассвете. Через неделю она уже будет там…

Правда, сперва придется уладить дело со свадьбой в Багдаде. При мысли об этом по спине пробежали мурашки, словно кто-то прошел по ее могиле.

После смерти Бертрама она и не помышляла о новом замужестве, однако ханжи-инвесторы не оставили выбора: брак – единственная возможность работать в лагере, полном мужчин. Кэтрин приняла предложение археолога при одном условии: их союз никогда не будет консумирован. К ее удивлению, после секундного колебания он согласился (видимо, рассчитывал переубедить).

Дурак…

Голос Бертрама прозвучал так ясно, будто он сидел рядом. Если бы она только знала! Если бы сходила к врачу до первой брачной ночи…

– Куда собрались, мисс? – вторгся шофер в ее мысли.

– На Ближний Восток, – ответила она. – В Месопотамию.

– Ух ты! И что – туда можно доехать прямо с Виктории?

– Конечно. Садитесь на поезд до Дувра, а в Кале – на «Восточный экспресс». Железная дорога проложена до Дамаска, потом автобусом в Багдад.

– И долго так ехать?

– Всего пять дней.

Пять дней и ночей. Сколько это часов без учета сна? Меньше сотни. Не так уж много времени осталось, чтобы выдумать предлог не пускать в постель будущего мужа.

Глава 2

Лондон – Париж

В первую ночь Агата не отважилась выйти из купе. В море она всегда чувствовала себя скверно, и переправа через Ла-Манш ее совершенно вымотала. В поезде волнение уступило место невыразимому облегчению. Проводник сказал, что в купе больше никого не будет до самого Белграда, и она не стала опускать жалюзи, просто лежала, наблюдая за сумеречными пейзажами Нормандии. Поезд катил мимо черных деревьев, покачивающих голыми пальцами, мимо силуэтов лошадей, вспугнутых паровозным гудком… Мирные сельские картины, нетронутые временем. Трудно поверить, что еще лет десять назад здесь бушевала война.

Ей вспомнился Арчи, парящий над этими полями на своем биплане – один из немногих квалифицированных пилотов Британии, кому повезло выжить. Как-то, еще до женитьбы, он писал ей из Франции – спрашивал, не переживает ли она за него. Агата прочла между строк: в глубине души ему хотелось успокоить самого себя. С обратной почтой она послала фиалки и святого Кристофера, написала, что ни капельки не волнуется, ведь она видела его в воздухе и знает, насколько он хорош. Агата тщательно избегала каких-либо упоминаний о своей повседневной жизни, об искалеченных телах мужчин и мальчиков, за которыми приходилось ухаживать в госпитале в Торки.

«Ужасно грязная работа! Мне противно даже думать, что ты ею занимаешься».

Он написал это за неделю до первого отпуска, и с тех пор Агата никогда не упоминала о своей работе. Ее письма были заполнены мечтами о доме, о жизни, которая ждет их после войны.

Поспешное венчание состоялось в сочельник 1914 года – тогда они гостили в доме его матери. Накануне вечером Арчи долго рассуждал о том, как это неправильно – жениться, пока идет война. На следующее утро он ворвался к ней в спальню и объявил, что передумал: они должны обвенчаться немедленно! У него оставалось всего сорок восемь часов отпуска – не было времени купить платье, выбрать цветы, даже испечь торт. Агата выходила замуж в пиджаке и юбке, которые надевала на собеседование в госпиталь. Поймали викария и заплатили восемь фунтов; свидетелем стал друг, случайно проходивший мимо церкви. После первой брачной ночи муж вернулся во Францию.

Агата закрыла глаза, пытаясь вытеснить из памяти его жесткое тело, вжимающееся в ее мягкую белую плоть. Она мысленно перенеслась в далекое прошлое, в место, где всегда царит лето – на пляж у подножия утеса в Девоне, в те беззаботные дни, где ребенком охотилась на крабов, поедала яйца вкрутую и сэндвичи с рыбным паштетом. И мало-помалу провалилась в сон…

Проснулась от мягкого толчка: поезд остановился. Интересно, где это они? Париж? Или еще дальше? Дижон? Лозанна? Агата приподнялась на локтях, вглядываясь через стекло.

На платформе, залитой лунным светом, ее внимание привлекла фигура мужчины – было в нем что-то до жути знакомое… Высокие скулы, блестящие глаза…

Она моргнула, вытягивая шею. Последний раз они виделись несколько месяцев назад, и все же вот он, здесь, за окном, словно переправился вслед за ней через пролив, отстал где-то в Кале и теперь, обретя сверхъестественную скорость, вновь нашел поезд. Смотрит куда-то вдаль, с явным нетерпением. Губы дернулись, зашевелились, хотя рядом никого… С кем он разговаривает?

Внезапно в голове прозвучал знакомый голос:

Опять убегаем? Ну что ж, может, хоть сейчас получится…

Агата зажмурилась. Разумеется, это не Арчи! Тот сейчас в Англии, спит в своей постели. Возможно, видит ее во сне, представляет, что будет делать через несколько дней, после свадьбы…

Когда она перестала мучить себя и открыла глаза, призрак уже исчез. Ну и воображение…

Поезд тронулся, Агата улеглась и начала медленно вдыхать и выдыхать, считая до четырех. Каждый вдох приносил успокаивающий запах свежего белья. Затем она мысленно составила список всех приятных моментов путешествия: еда, музыка, новые пейзажи. Есть в поезде что-то надежное: в самом деле, она ведь не одна – стоит лишь позвонить, и тут же явится проводник.

Агата попыталась представить себе конечную цель путешествия и невольно поежилась. Удастся ли проделать такой путь в одиночку? А почему нет? Ведь ей уже тридцать восемь! И потом, не на Луну ведь едет, всего лишь в Багдад. И снова ее охватила легкая дрожь. На званом обеде в Лондоне то была дрожь предвкушения; сейчас добавились нотки страха.

Она почти ничего не знала о Багдаде. Однажды они с мамой ездили в Египет – может, что-то в этом роде? В восемнадцать лет Агата куда больше интересовалась мужчинами и танцами, нежели пирамидами и гробницами.

Один полковник – очень добрый, довольно симпатичный, намного старше ее – на обратном пути попросил у матери ее руки. Агата порядком разозлилась, когда узнала об этом задним числом, уже в Девоне. Она чувствовала себя обманутой: ее даже не спросили! Теперь лицо полковника всплыло в полутьме купе. Если бы она вышла замуж за него, а не за…

Агата попыталась сосредоточиться на ритмичном перестуке колес. Только бы ей не приснился Арчи! Что угодно, только не он…

* * *

Нэнси перемещалась от окна к двери и обратно, меряя шагами купе, словно зверек в клетке. С тех пор как поезд подъехал к Лионскому вокзалу в Париже, она прижималась лицом к стеклу в надежде его увидеть. Увы, было слишком темно. На платформе толпился народ: кто-то ожидал, кто-то готовился сесть. Ей хотелось выпрыгнуть из вагона и побежать, заглядывая в лица. Нет, нельзя, слишком рискованно: она может его упустить, или еще хуже – он сядет, а она не успеет, и поезд уйдет без нее.

На каждой остановке Нэнси ждала его появления. На вокзале Виктория, пока другие пассажиры нежно прощались с любимыми, она торчала на платформе. Дежурный практически загнал ее в вагон, жалостливо подняв брови.

В Дувре он так и не объявился. Нэнси обошла все палубы в надежде, что он в последний момент успел вскочить на борт.

В Кале, где ожидал «Восточный экспресс», постоять на платформе не удалось: крайне обходительный проводник сразу отвел ее в купе, показал, как все устроено, и зачитал список блюд, предлагаемых на ужин. В иных обстоятельствах Нэнси пришла бы в восторг, однако сейчас была слишком взвинчена. К тому времени, как он закончил, поезд уже тронулся.

– Ваша спутница присоединится к вам в Париже, мадам? – спросил проводник с иностранным акцентом.

– Э-э… д-да… В Париже… да.

Нэнси смутилась. Она заплатила двойную цену за купе второго класса в надежде, что он поедет. В агентстве Кука ее уведомили о том, что в купе могут находиться лишь пассажиры одного пола; пришлось сочинить некую мисс Мюриэл Харпер.

Проводник улыбнулся, и она покраснела до ушей. Наверняка видит ее насквозь: подвел любовник, а никакая не подруга. Небось думает: бедная богатая девочка!

Париж был ее последней надеждой. Оставался призрачный шанс: он успел туда до нее и собирается сесть на поезд в темноте, чтобы избежать бдительных глаз проводника.

Нэнси глянула на часы – поезд отходит через пять минут.

Хлопнула дверь. Шаги в коридоре. Женский голос что-то сказал по-французски. Нэнси опустилась на сиденье, во рту пересохло. И тут послышался тихий щелчок. Резко обернувшись, она увидела, как дверная ручка дергается вверх-вниз. Одним прыжком Нэнси достигла двери.

– Милый!

Она бросилась в его объятия, от слез защипало глаза.

– Погоди, дай мне войти!

Губы мимолетно скользнули по ее щеке.

– Где же твой багаж?

Он тяжело осел на постель.

– Я не смогу остаться – утром мне нужно сойти.

– Но…

– Не спрашивай, Нэнси, не сейчас! Давай лучше не будем терять времени – у нас всего одна ночь. Запри дверь и обними меня.

Он протянул руки, и она растаяла в его объятиях.

Потом, лежа в темноте на узкой койке, Нэнси вдыхала запах его влажной кожи. В дверь тихо постучал проводник. Она крикнула, что ей ничего не нужно. Смешно! Вот он, тот, кто ей нужен больше всего на свете, лежит рядом – и через несколько бесценных часов исчезнет.

Удаляющиеся шаги постепенно затихли. Нэнси потянулась к нему, но момент был испорчен – он уже садился. Чиркнула спичка, зажегся огонек сигареты. Вот теперь он скажет ей то, чего она так боялась.

– Я должен был приехать… Я не мог тебя подвести. – Он затянулся и выдохнул струйку дыма, проплывшую мимо ее лица. – Сейчас такой сложный период… Ты ведь понимаешь, правда?

Нэнси почувствовала, как внизу живота закипают пузыри истерического смеха. Сложный? Да как он может сравнивать?! И все же она промолчала. Не издала ни звука. Пусть попробует объяснить.

– Мне кажется, жена подозревает… Боюсь, как бы не обратилась в газеты – представь, что с нами будет?

– Но ведь это уже не важно, мы будем далеко, в Багдаде. – Нэнси не видела его лица, в темноте светился лишь кончик сигареты.

Он испустил хриплый смешок, почти рычание.

– В Багдаде? Какого черта нам делать в Багдаде?

– Я… я не знаю. Просто… – Она запнулась. – Наверное, просто жить. Мы же любим друг друга, разве этого недостаточно?

Молчание было ей красноречивым ответом.

Ей захотелось все рассказать. Боже, как ей хотелось облегчить наконец душу! Увы, нельзя. Он должен сам прийти, добровольно, иначе ничего не выйдет – у нее хватало мозгов это понимать. Да и остатки гордости не позволяют… Нет, она не опустится до эмоционального шантажа.

– Ты ведь знаешь, как ты мне дорога, – прошептал он. – Иначе стал бы я так рисковать, пробираясь сюда?

Он перегнулся через нее, чтобы затушить сигарету, и ткнулся носом в ее волосы.

– Просто обожди пару-тройку месяцев, не высовывайся… – Он потерся щекой о ее шею, и по телу пробежали сладостные спазмы. – Мы будем вместе, обещаю.

Он скользнул ниже, и Нэнси закрыла глаза. Ей так отчаянно хотелось верить!