Текст книги "Огонь и сера"

Глава 15

В камине горел слабый огонь, изгоняя сырой холод из воздуха, пропитанного запахом клеенки и лака для дерева. Пламя отбрасывало красноватые отблески на стеллажи с книгами, что вздымались полка за полкой до самого потолка и мерцали в темноте золотым тиснением корешков.

С одной стороны камина в кресле с подголовником сидел специальный агент Пендергаст. С другой стороны в точно таком же кресле – Констанс Грин, бледная и тонкая, в идеально отглаженном плиссированном платье. Совсем недавно они пили чай со сливками и диетическим печеньем.

Пендергаст мельком глянул на часы над каминной полкой, затем вернулся к газете. Бормоча, пробежался глазами по строчкам и нашел наконец нужную:

– «Сегодня, седьмого августа тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года, по итогам голосования (восемьдесят восемь против четырех) сенат уполномочил президента Джонсона применить „все необходимые меры“, чтобы отразить боевые атаки на вооруженные силы США во Вьетнаме. Голосование явилось ответом на артиллерийский обстрел Северным Вьетнамом двух американских военных кораблей в Тонкинском заливе…»

Пендергаст перевернул очередную пожелтевшую от времени хрупкую страницу. Констанс, которая до того внимательно слушала, вдруг жестом попросила агента остановиться.

– Я не уверена, что выдержу еще один рассказ о войне. Конец будет плохой?

– Один из худших. Война расколет страну.

– Тогда прибережем этот рассказ на завтра.

Пендергаст кивнул и, аккуратно сложив газету, отложил ее в сторону.

– Моя душа в смятении, – сказала девушка. – Я с трудом могу поверить в жестокость ушедшего века.

Пендергаст согласно кивнул, а Констанс покачала головой. Пламя камина отразилось в больших темных глазах и на прямых черных волосах.

– Думаешь, этот век будет столь же бесчеловечен?

– Двадцатый век показал нам злую личину физики. Двадцать первый покажет злую личину биологии. И станет последним веком для человечества.

– Ты говоришь об этом так хладнокровно.

– Даст бог, я ошибаюсь.

Горка углей в камине рухнула, и в плоти огня открылась тлеющая рана. Пендергаст переменил позу.

– А сейчас почему бы не перейти к тому, что ты отыскала?

– Разумеется. – Констанс поднялась и отошла к стеллажу, откуда вернулась с несколькими томами ин-октаво. – Аббат Тритемий, «Liber de Angelis», тексты Макмастера, «Заклятая книга Гонория», «Secretum Philosophorum» и, конечно же, «Ars Notorium». В них я нашла заклинания для вызова дьявола, образцы договора на продажу души и тому подобное. – Девушка положила книги на столик. – Все книги якобы написаны очевидцами – на латыни, древнегреческом, арамейском, старофранцузском, староскандинавском и среднеанглийском. Еще я нашла гримуары.

– Учебники по магии, – кивнул Пендергаст.

– Самый известный – «Ключ Соломона». Многие из документов некогда принадлежали тайным обществам и орденам. Средневековая знать нередко объединялась в такие организации, очевидно чтобы заниматься активными сатанинскими практиками.

Пендергаст снова кивнул:

– Мне особенно интересны записи о том, когда дьявол приходит забрать долг.

– Таких много. – С легким выражением неприязни Констанс указала на изъеденную червями обложку «Ars Notorium». – Например, «Сказание о Джеффри, магистре Кентском».

– Продолжай.

– Рассказ недалеко ушел от «Фауста», разве что в деталях. Герой – высокообразованный человек, неспокойный, неудовлетворенный. Он находит рукопись, далее – вызов дьявола, нарушенные обещания и «счастливый» конец. В начале пятнадцатого века наш герой работал в Оксфорде, преподавал химию и математику. Его страстью стали простые числа, он потратил годы на то, чтобы вычислить их. Видя, что некоторые из вычислений занимают больше года, магистр осознал, что без помощи не обойтись, иначе дело останется незавершенным. Так ученый заключил договор с дьяволом. В Ориэл-колледже, где он преподавал, поговаривали, что из комнаты ученого доносились пение, ужасный запах, необъяснимые звуки, а в окнах далеко за полночь мерцали огни. Продолжая преподавать, магистр не бросил алхимических изысканий, и вскоре стало известно, что он сумел преобразовать свинец в золото. Слава о магистре Джеффри разошлась далеко, и сам король Генрих Шестой сделал его членом ордена золотого потира. Ученый опубликовал книгу «Девять чисел Господних», а его мудрость и образованность стали известны за пределами Европы. Затем все изменилось. На пике славы магистр стал нервным, подозрительным, странным. Он часто болел, запирался у себя в комнате и подпрыгивал на месте при малейшем звуке. Он худел, а глаза его были «аки велики запавши очи тельца, приведенного на убой». Он велел обить двери своей комнаты железом и поставить медные замки. Однажды утром, когда магистр не вышел завтракать, студенты отправились к его келье. Дверь оказалась заперта, а до горячей ручки нельзя было дотронуться. Пахло фосфором и серой. Только с большим трудом студенты смогли вломиться. Они застали ужасное зрелище: полностью одетый Джеффри, магистр Кентский, покоился на деревянном ложе, словно готовый к погребению. На теле не было ни порезов, ни переломов, ни синяков. Однако сердце магистра лежало рядом, частично обгоревшее. Говорят, оно билось, пока его не окропили святой водой, и тогда оно взорвалось. В детали вдаваться, пожалуй, не стоит.

Констанс отпила чаю, поставила чашку на место и улыбнулась.

– В тексте описывается сам вызов Князя тьмы? – спросил Пендергаст.

– Вызывающий демонов вставал в центр круга диаметром в девять футов, который чертил на полу ритуальным ножом артаме. Нередко в большой круг вписывались окружности поменьше или даже пентакль. Но прежде всего необходимо было помнить, что нельзя выходить за пределы круга – только так вызывающий мог защититься от демона.

– А что происходило, когда являлись демоны?

– Составлялся договор. В обмен на бессмертную душу обычно требовали здоровье, богатство, знания. Прототипом историй, особенно их конца, разумеется, служит «Фауст».

Пендергаст ободряюще кивнул, и Констанс продолжила:

– Заключив договор с дьяволом, Фауст получил все, в чем так нуждался: силу земную и неземную. А в придачу кое-что еще: доктор постоянно жаловался, будто за ним следят глаза со стены, что его преследует звук, очень странный, похожий на скрежет зубов. И несмотря на то что у Фауста было все, что только мог пожелать смертный, он не знал покоя. В конце концов, когда срок договора стал истекать, он взялся за Библию – читал ее и во весь голос каялся. Последние дни он провел в компании собутыльников, обливаясь слезами, причитая и умоляя небо замедлить ход времени.

– «О lente, lente, currite noctis equi»[21]21
  «О, тише, тише бегите вы, кони ночи» (лат.).


[Закрыть], – тихо, нараспев произнес Пендергаст.

– Кристофер Марло, – немедленно подхватила Констанс. – «Доктор Фауст», акт пятый, сцена вторая. – И продекламировала:

 
Светила движутся, несется время;
Пробьют часы, придет за мною дьявол,
И я погибну[22]22
  Перевод Е. Бируковой.


[Закрыть].
 

По лицу Пендергаста пробежала улыбка.

– По легенде, после полуночи из комнаты Фауста раздались ужасные вопли. Никто из гостей не решился войти и проверить, но утром комната напоминала скотобойню: стены были забрызганы кровью. В углу отыскалось глазное яблоко, а на одной из стен висел размозженный череп. Прочие останки нашлись в аллее, в куче конского навоза. Рассказывали, будто…

В дверь постучали, и девушка прервала рассказ.

– А вот и сержант д’Агоста. – Пендергаст взглянул на часы. – Войдите, – сказал он уже громче.

Дверь медленно открылась, и в комнату вошел Винсент д’Агоста – грязный, в порванной униформе, исцарапанный, весь в крови.

– Винсент! – Пендергаст резко встал.

Глава 16

Д’Агоста рухнул в кресло словно подкошенный. Казалось, его естество разделилось надвое: первая половина уже онемела, а вторая пульсировала болью. Так значит, вот где поселился Пендергаст – в темном холодном особняке, похожем на дом с привидениями. И как он только променял свою прекрасную квартиру в Вест-Сайде на этот музей, уставленный чучелами и скелетами животных!.. Среди комнат, увешанных полками со всяческой хренью, библиотека – с огнем в камине и мягкими креслами – напоминала оазис.

У Пендергаста определенно вертелось на языке энное количество вопросов, но д’Агосту больше заботили собственные болячки.

– У вас такой вид, будто вы удрали из лап самого дьявола, – заметил Пендергаст.

– Вы недалеки от истины.

– Хереса?

– А холодного пива не найдется?

Оскорбленный в лучших чувствах, Пендергаст предложил:

– «Пилзнер» подойдет?

– Сгодится любое.

Оказалось, в библиотеке был еще кое-кто – девушка в платье цвета лососины поднялась из кресла и вышла. Вскоре она вернулась, неся на подносе бокал пива. Благодарно мыча, д’Агоста принялся пить.

– Спасибо… э-э…

– Констанс, – мягко подсказала девушка.

– Констанс Грин, – уточнил Пендергаст. – Моя подопечная. А это сержант Винсент д’Агоста, мое доверенное лицо. Он помогает мне в этом деле.

Д’Агоста глянул на Пендергаста. Какая еще, к черту, подопечная?! Присмотревшись, он нашел, что в девушке нет ничего особенного, однако этим она и была красива – привлекала простотой внешности, блеклостью черт. Из-под кружевного переда пуритански скромного платья проступали упругие груди, глядя на которые д’Агоста ощутил отнюдь не скромный – и далеко не пуританский – позыв в чреслах. Одежду девушка носила старинную, но выглядела не старше, чем на двадцать. И только глаза – выразительные фиалковые глаза – не позволяли назвать юную леди ребенком. Не позволяли никак.

– Рад познакомиться. – Выпрямившись, д’Агоста поморщился.

– Где болит? – спросил Пендергаст.

– Да почти везде. – Он сделал еще один затяжной глоток.

– Расскажите, что случилось.

– Начну с начала. – Д’Агоста отставил бокал. – Первой я опросил леди Милбэнк. С ней вышел полный облом, она только и говорила, что о своем новом изумрудном ожерелье. С Катфортом дело обстояло не лучше: он изворачивался, пытаясь объяснить, зачем Гроув ему звонил, а на прямые вопросы если и отвечал, то уклончиво. Последним я зашел к Балларду в атлетический клуб. Так вот, он заявил, будто Гроува знает едва-едва и вообще не помнит, о чем они разговаривали. Мол, понятия не имеет, где Гроув раздобыл его номер… Короче, клиент врет, краснеет и, главное, не пытается этого скрыть.

– Занятно.

– Да, руки так и чешутся с ним поработать. С этим здоровым, уродливым му… – Д’Агоста оглянулся на девушку, – мужчиной. По сути, он меня продинамил. Я ушел, перекусил в баре «У Маллина». По пути несколько раз мне на глаза попадался золотистый «шевроле-импала». Я добрался на метро до Девяносто шестой улицы, оттуда – пешком до Риверсайд. А на Сто тридцатой снова появился «шевроле».

– Он направлялся на север или на юг?

– На север, – не совсем понимая, к чему клонит напарник, ответил д’Агоста.

Пендергаст кивнул.

– Я просек, – продолжил сержант, – что намечается заварушка, и побежал в Риверсайдский парк. Из машины вылезли двое парней с пистолетами. Метко били, ничего не скажешь, с лазерными-то прицелами. Я драпал от них через весь парк, потом выбежал к Вест-Сайдскому шоссе и в конце концов наткнулся на забор. Думал, конец. Но тут смотрю, ярдах в пятидесяти – разбитая машина, прошла сквозь забор да так и осталась гнить. Я и нырнул в эту прореху. На шоссе я оторвался, поймал тачку, и меня подбросили до следующего выхода. Такси не нашел, плелся пешком назад через тридцать кварталов. Все ждал, когда появится «импала». Представьте себе, идешь в тени, боишься выйти на свет…

Пендергаст снова кивнул:

– Пока один вел машину, второй спустился за вами в метро. Потом они соединились, чтобы отрезать вам путь.

– Я тоже так подумал. Старый трюк.

– Вы стреляли в ответ?

– Ага, но пользы…

– Куда же делась ваша хваленая меткость?

– Ну, – д’Агоста отвел взгляд, – глаз чуть замылился.

– Вопрос в том, кто подослал убийц.

– Они появились чертовски скоро после того, как я тряхнул Балларда.

– Не думаете, что слишком уж скоро?

– Баллард не из тех, кто выжидает. Он парень резкий.

Пендергаст кивнул.

Пока длился рассказ, юная леди хранила вежливое молчание. Потом она поднялась с дивана.

– С вашего позволения, – сказала она, – я покину вас, дабы вы могли обсудить дело сугубо меж вами.

Отчетливый, но едва уловимый акцент в ее речи почему-то напомнил д’Агосте о старых черно-белых фильмах.

– Доброй ночи, Алоизий. – Девушка поцеловала Пендергаста в щеку и, повернувшись к д’Агосте, кивнула: – Рада знакомству, сержант.

Двери в библиотеку сомкнулись за ней, и на комнату опустилась тишина.

– Значит, подопечная, да? – фыркнул д’Агоста.

Пендергаст кивнул.

– Откуда она?

– Унаследовал вместе с домом.

– Людей, черт подери, не наследуют. Родственница?

– Не родственница. Тут все сложнее. Особняк и коллекции достались мне от двоюродного деда Антуана. А Констанс обнаружил один мой знакомый, который все лето производил в доме опись. Она здесь пряталась.

– И давно?

– Довольно-таки, – ответил Пендергаст, выдержав паузу.

– Кто она такая? Беглянка? Семья у нее есть?

– Она сирота. Дядя Антуан взял ее на попечение, заботился о ее образовании.

– Он, стало быть, святой.

– Едва ли. Так случилось, что Констанс стала единственным человеком, о котором он заботился. Заботился еще долго после того, как перестал заботиться даже о себе самом. Дядя был мизантроп, но Констанс стала тем самым исключением, которое подтверждает правило. Так или иначе, теперь я единственная ее семья. Но должен попросить вас не упоминать об этом при Констанс. Последние полгода стали для нее исключительно… тяжелыми.

– В смысле?

– В том смысле, что прошлое лучше не вспоминать. Достаточно заметить, Винсент, что Констанс – невинная наследница серии давних дьявольских экспериментов. Она очень рано лишилась семьи, причем родители стали жертвами тех опытов, и я решил, что просто обязан позаботиться о благополучии девушки. Зато ее знание дома оказалось бесценным. Из нее выйдет отличный хранитель и ассистент в исследованиях.

– По крайней мере, смотреть на нее приятно. – Заметив недовольный взгляд Пендергаста, д’Агоста откашлялся и спросил: – А как там ваши подозреваемые?

– Монткалм не поведал ничего нового. Он путешествовал и вернулся только вчера. Похоже, Гроув, не дозвонившись до него самого, оставил безумное сообщение его помощнику: «Как разорвать договор с дьяволом?» Помощник записку выбросил – очевидно, Монткалм притягивает эксцентриков как магнит и получает множество подобных сообщений. Фоско же, напротив, оказался весьма интересен.

– Надеюсь, вы выжали его как лимон.

– Еще вопрос, кто кого выжал, – сказал Пендергаст, крайне озадачив д’Агосту.

– Он замешан? – спросил тот.

– Смотря что вы имеете в виду. Граф – поразительный человек, и его воспоминаниям нет цены.

– Так, у нас еще не решен вопрос с Катфортом и Баллардом.

– По вашим словам, они оба лгали. Как вы определили?

– Катфорт утверждал, что Гроув позвонил посреди ночи договориться насчет покупки каких-то рок-сувениров. Я сблефовал, сказав, что Гроув ненавидел рок-музыку, и Катфорта выдали глаза.

– Грубо.

– Катфорт сам грубый, а еще глупый. Не моя вина, что он купился. Хотя надо признать, что он хорош в своем деле, особенно если учесть, сколько огреб денег.

– Популярная музыка не обязательно идет рука об руку с умом, воспитанностью и образованием.

– Что ж, Баллард другого типа. Он действительно груб, но мозгов ему не занимать. Я бы не стал его недооценивать. Фокус в том, что все они знают о смерти Гроува больше, чем говорят. И если Катфорта мы расколем – ведь он так себе, размазня, – то Баллард крепкий орешек.

Пендергаст кивнул:

– Завтра будут результаты вскрытия, и мы получим сведения, в которых остро нуждаемся. Главное сейчас – найти связь между Катфортом, Баллардом и Гроувом. Нащупаем эту ниточку – и она выведет к разгадке тайны.

Глава 17

В лаборатории ФБР на Конгресс-стрит доктор Джек Дьенфонг осмотрел металлические столы, вытяжные шкафы, герметичные камеры с манипуляторами-перчатками, микроскопы, микротомы и титровальные установки. Оборудование не идеальное, зато работает – хватит, чтобы ввести в курс дела начальство и специального агента Пендергаста. О последнем глава отдела судебной экспертизы был наслышан и с нетерпением ждал сегодняшней встречи.

Приняв у полиции Саутгемптона улики, начальство теперь требовало от Дьенфонга сложить воедино все кусочки головоломки. Взглянув еще раз на записи в учетной карте, Дьенфонг ощутил беспокойство. Что говорить, он знал и в отчет смотрел по привычке. Не знал он только, как преподнести результаты. Он не мог позволить себе вольную трактовку – так недолго отправить за решетку невинного человека. Этого Дьенфонг боялся больше всего, и никто – даже великий и ужасный Пендергаст – не заставил бы его взять грех на душу. Оставалось надеяться, что репутация специального агента оправдается и он сам сделает выводы.

Заслышав шаги в коридоре, Дьенфонг взглянул на часы. Слух о привычке Пендергаста приходить с точностью до минуты уже подтвердился.

Дверь открылась, и в лабораторию вошел изящный человек в черном костюме. За ним проследовал директор местного отделения специальный агент Карлтон, затем младшие сотрудники Бюро и ассистенты. В воздухе сгустилось почти ощутимое напряжение, какое могло быть вызвано лишь исключительно важным делом – настолько важным, что специальный агент Карлтон не поленился прийти сюда в субботу.

Пендергаст выглядел точно так, каким его описывали. Кошачья грация, спокойное аристократическое лицо, почти белые волосы и ничего не упускающий взгляд цепких глаз – все это выделяло Пендергаста в некую особую категорию фэбээровцев, с которой Дьенфонгу прежде не доводилось встречаться.

Сверкнув, эти холодные серые глаза остановились на Дьенфонге, и агент широким шагом направился к нему.

– Доктор Дьенфонг, – проговорил Пендергаст в типичной для выходцев с Юга льстивой манере.

– Очень приятно. – Дьенфонг пожал сухую холодную руку.

– Прочел вашу заметку в «Журнале судебной медицины» о развитии личинок мясной мухи в человеческом трупе. Очень занимательно.

– Спасибо.

Сам Дьенфонг о своей статье был иного мнения, а занимательным считал литературные эссе Сэмюеля Джонсона. Впрочем, о вкусах не спорят.

– Все готово, – сказал он, указывая на два ряда металлических стульев перед экраном проектора. – Начнем с небольшой видеопрезентации.

– Отлично.

Бормоча, покашливая и скребя ножками стульев, агенты расселись. Директор Карлтон занял место в середине первого ряда; филейная часть его пышных форм, словно тесто, выступила над краями сиденья.

Кивнув ассистенту, чтобы тот притушил свет, Дьенфонг включил проектор, соединенный с компьютером.

– Если возникнут вопросы – задавайте, не стесняйтесь, – начал он, когда на экране появилось первое изображение. – Пойдем от простейшего к более сложному. Вот, пожалуйста, кристаллик серы, найденный на месте преступления. Пятидесятикратное увеличение. Химический анализ микроэлементов показал, что сера натуральная, вулканического происхождения. Ее нагрели – очень быстро – неизвестным образом, а при нагревании серы образуется диоксид серы, или сернистый газ, обладающий сильным запахом жженых спичек. Если же затем сера вступит в контакт с водой, получится серная кислота. Вот эти волокна, – изображение сменилось, – нити из одежды жертвы. Обратите внимание на ямочки и то, как нити свернулись, – это типичные следы воздействия серной кислотой.

Промелькнули еще три слайда.

– Как видите, даже на пластиковых очках жертвы, на лаковом покрытии стен и пола имеются микроскопические следы воздействия кислотой.

– Вы определили, откуда именно сера? – поднявшись, спросил Пендергаст.

– Это практически невозможно. Нам пришлось бы проанализировать и сравнить тысячи проб с различных известных вулканов, а это титанический труд, даже если бы у нас имелись все образцы. Могу сказать лишь, что большая доля кремния говорит в пользу материкового, а не океанического происхождения. То есть эта сера не с Гавайских островов и не с морского дна.

В темноте Дьенфонг не разглядел выражение лица Пендергаста, когда тот уселся на место.

– Далее – срез участков пола в том месте, где находились так называемые отпечатки копыт. – На экране промелькнуло еще несколько картинок, и Дьенфонг кашлянул. – И вот тут начинаются трудности. Видите, как глубоко прожжено дерево? Сейчас я дам двухсоткратное увеличение.

Следующий слайд.

– Причиной явился не «эффект клейма». – Доктор сглотнул. – То есть следы не были выжжены раскаленным предметом. Их оставило мощное неионизирующее излучение – возможно даже, в инфракрасном диапазоне, глубоко проникшее в древесину.

Как и ожидал Дьенфонг, следующий вопрос задал Карлтон:

– Выходит, преступник ничего там не нагревал и не занимался выжиганием на полу?

– Точно. Поверхности пола вообще ничего не касалось.

– Минуточку. – Карлтон пошевелился, и стул под ним угрожающе застонал. – Как такое может быть?

– Мое дело описывать, а не строить догадки, – ответил Дьенфонг.

– Что же это получается? – не сдавался шеф. – Следы выжгли каким-то лучевым пистолетом?

– Я не в состоянии определить, что служило источником излучения.

Недоуменно хрюкнув, Карлтон вернулся в прежнее положение.

– Перейдем к кресту. – Появился следующий слайд. – Наш эксперт-искусствовед определил его как редкий экземпляр тосканских крестов семнадцатого века. Такие обычно носили в высших кругах общества. Он сделан из спаянных слоев золота и серебра и вырезан вручную, что создает довольно интересный эффект, известный как lamelles fines, пластинчатые волокна. Была еще деревянная оправа, которая большей частью сгорела.

– Сколько же этот крест стоит? – Карлтон, видимо, для разнообразия решил задать умный вопрос.

– С драгоценными камнями – от восьмидесяти до ста тысяч долларов. В первоначальном виде, разумеется.

Карлтон присвистнул.

– Крест нашли на шее жертвы прикипевшим к коже. А вот фотографии с места преступления.

При виде снимков кто-то с отвращением, а кто-то и недоверчиво скривился.

– Как видите, крест, нагретый до температуры плавления, оставил глубокий ожог на коже. Однако посмотрите: прилегающие участки кожи даже не покраснели. Нечто – и я действительно не могу сказать, что именно, – выборочно расплавило крест, не обжигая тело жертвы. Крест частично сгорел и вплавился в плоть. А это, – Дьенфонг дал следующий слайд, – электронный микрофотоснимок в трехтысячекратном увеличении. Крайне необычная точечная коррозия на серебряной части креста. Этого я также не могу объяснить. Подозреваю, что очень сильное, длительное излучение уничтожило слой электронов, испарив часть металла. Почему оно воздействовало на серебро, а не на золото, я сказать не могу.

– Нельзя ли, – поднялся Карлтон, – сказать это нормальным языком?

– Конечно, – сухо ответил Дьенфонг. – Что-то нагрело и расплавило крест, не тронув ничего вокруг. Полагаю, это некий вид излучения, который воспринимается металлом лучше, чем кожей.

– Со следами копыт – то же самое?

– Вполне возможно. – Дьенфонг был вынужден признать, что Карлтон лишь притворяется недалеким.

Пендергаст поднял палец.

– Агент Пендергаст?

– Вы нашли следы излучения на других поверхностях?

– Да. – Дьенфонг порадовался еще более достойному вопросу. – Мы нашли их на столбиках кровати из лакированной сосны и на стене за кроватью – это уже крашеная сосна. Краска в этих местах облупилась.

Щелкнув «мышкой», Дьенфонг вывел на экран новое изображение.

– Поперечное сечение стены – здесь показаны четыре слоя краски. И вот что еще странно: пострадали только самые глубокие слои. Остальные же сохранились, не изменился даже химический состав.

– Вы проанализировали все четыре слоя? – спросил Пендергаст.

Дьенфонг кивнул.

– Нижний слой – краска на свинцовой основе?

Куда ведет Пендергаст, Дьенфонг понял в тот же момент и поразился, как не дошел до этого сам.

– Позвольте, я загляну в записи.

Дьенфонг быстро пролистал отчеты, подшитые в папку «Сера». В ФБР все дела получали названия, и это придумал сам Дьенфонг. Возможно, и патетично, зато в самую точку.

– Собственно говоря, да, – оторвался он от папки. – Краска на свинцовой основе.

– Остальные – нет?

– Все верно.

– Еще одно доказательство того, что мы имеем дело с неким видом излучения.

– Очень хорошо, агент Пендергаст.

Впервые за время практики прийти к заключению Дьенфонгу помог агент ФБР. Репутация Пендергаста оказалась заслуженной.

– Еще вопросы? Или комментарии?

Карлтон вяло поднял руку.

– Слушаю.

– Я кое-что не понял. Как нечто могло повредить нижние слои и не задеть верхние?

– Свинец в краске, – ответил ему Пендергаст. – Он среагировал на излучение, как и серебро. Свинец хорошо поглощает радиацию. Доктор, а дополнительное обследование на месте выявило какие-нибудь следы радиоактивности?

– Абсолютно никаких.

Карлтон кивнул:

– Отметь это, Сэм, понял?

– Конечно, сэр, – отозвался один из младших агентов.

Дьенфонг перешел к следующему слайду:

– Последнее – участок креста крупным планом. Излучением оплавило только крест. Ни один конвективный источник на такое не способен.

– Какой тип излучения может воздействовать на металл, не затронув плоти? – спросил Пендергаст.

– Рентгеновское излучение, гамма-лучи, микроволновое излучение, дальняя область инфракрасного спектра, определенный спектр радиочастот, не говоря уже об альфа-лучах и потоках быстрых нейтронов. Все они вполне естественны, неестественной была мощность излучения.

Тут бы Карлтону вставить свое, но директор молчал. Вместо него снова заговорил Пендергаст:

– Точечная коррозия ни на что вас не натолкнула?

– Пока нет.

– Никаких догадок?

– Я не строю догадок, мистер Пендергаст.

– Но ведь так воздействовать на крест мог мощный пучок электронов, вы не думаете?

– Только в условиях вакуума. В воздухе пучок рассеялся бы, скажем, в миллиметре или двух. Я уже сказал, это могло быть инфракрасное, рентгеновское или микроволновое излучение. Если не считать, что создают такие пучки лишь передатчики весом в несколько тонн.

– Вы, конечно же, правы, доктор. Но что вы думаете о предположении, высказанном в «Нью-Йорк пост»?

Резкий поворот слегка огорошил Дьенфонга.

– Я, – помолчав, сказал он, – не имею привычки опираться в работе на предположения «Пост».

– Они высказали догадку о том, что душу Джереми Гроува забрал дьявол.

Возникла небольшая заминка, во время которой по залу пробежали редкие смешки. Очевидно, Пендергаст шутил. Или нет?

– Под такой версией, мистер Пендергаст, я бы не подписался.

– Вот как?

– Я буддист, – улыбнулся Дьенфонг. – Для меня дьявол скрыт в человеческом сердце.