Текст книги "Простой советский спасатель 3"

Я снова завалился на кровать, пытаясь вспомнить, что знаю, и продумать дальнейший план действий. Получалась странная картина, больше похожая на приключенческий роман, чем на реальную историю. Но, исходя из собственного богатого опыта, я четко осознавал: порой жизнь преподносит такие сюрпризы, что любой исторический, любовный и любой другой развлекательный формат покажутся серыми и бездарными. Взять хотя бы мою историю…

Думай, Леха, думай. Если Лена все правильно поняла, то умерший Лесаков Федор Васильевич является одним из потомков отлученного от рода Лесли.

Вопрос: при чем здесь Степан Лесовой? По фактам и логике, на карте должна быть фамилия Лесаков, раз архивариус Лесаков – потомок, хранитель городских тайн и какой-то родственник моего Алексея. Не зря же он настаивал на том, что я наследник, отдал мне ключи, да еще и соседку предупредил о моем возможном появлении.

Тогда какую роль во всем этом бедламе играет мой настоящий отец? И почему доктор дядя Коля Блохинцев исследует биографию моей семьи? Точнее, родословную. Что он пытается там отыскать, какие следы?

В палату бочком протиснулся сосед, кинул на меня странный взгляд и спрятался на своей койке. Что-то в его поведение цепануло меня, но я так и не понял, что конкретно вызвало беспокойство.

Медсестрам пожаловался на утренний инцидент или врачу – это вряд ли, уже пришли бы выяснять. Хотя этому разукрашенному чужими кулаками запойному красавчику девушки вряд ли поверят. Его слово против моего, пусть я моложе, да только репутация у студента не подмочена ничем. Если не считать самовольного ухода из больницы.

В закрытые двери кто-то вежливо постучал. Я удивился, но крикнул: «Войдите!» – глянул на соседа и напрягся, ожидая какого-то подвоха. На пороге появился молодой мужчина с черной потрепанной папкой в руках. Даже если бы он пришел по гражданке, а не в форме милиционера, именно этот предмет выдал бы его с головой. Это как визитная карточка полицейских, которая не изменилась со времен советской милиции. Я поднялся и сел на кровати, чувствуя, что товарищ пришел по мою душу.

Гость осмотрел палату, задержал взгляд на соседе, отчего тот заерзал, тут же встал, начал суетливо заправлять койку, затем уселся на край постели, сложив руки между колен.

– Добрый день, товарищи. Следователь милиции старший лейтенант Кожедубов Михаил Викторович. Кто здесь… – парень на секунду замялся, затем раскрыл папку и зачитал по бумажке. – Лесаков Алексей Степанович?

– Лесаков – это я, – откликнулся, поднимаясь с кровати, но при этом в упор смотря на своего однопалатника.

Мужик криво ухмыльнулся, но явно был разочарован. Что-то здесь не то, будем посмотреть. Милиционер двинулся в мою сторону, на ходу доставая удостоверение, махнул красными корочками, раскрыл и зачем-то представился еще раз:

– Следователь милиции старший лейтенант Кожедубов Михаил Викторович.

– Лесаков Алексей Степанович, – повторил я в свою очередь, мало ли, вдруг не расслышал. – Присаживайтесь, – предложил я, указывая на свободную кровать.

– Спасибо, – на лице молодого следователя мелькнуло удивление.

Страх и настороженность перед людьми в форме у советского человека заложена на уровне генетики, как бы мы ни хорохорились. Эта фобия передается нам на клеточном уровне с кровью родителей. А тут какой-то парнишка двадцати лет от роду, к которому заявился милиционер, ведет себя совершенно спокойно, да еще и приглашает присесть. Подозрительно? А как же.

Но после приключений в подземельях, пожара, утренней истории с вором-алкашом и всего остального, что случилось со мной в этой новой жизни за несколько дней, я устал. Устал притворяться не собой, а юным студентом, прятать за вежливой улыбкой подозрительность и приобретенный цинизм, терпеть указания тех, кто старше по возрасту, потому что они априори лучше все знают. Надоело делать то, что велят, и лезть, куда втягивают.

После разговора с соседом, когда я позволил себе снова быть собой, все вдруг как-то сразу встало на свои места. Да, это тело еще нескоро повзрослеет, но кто сказал, что я должен жить по навязанным этой действительностью правилам? Это игра в одни ворота, и пока голы забивают исключительно мне. А значит, пришла пора перенести игру на поле противника. Хорошо бы еще выяснить, кто он, этот таинственный товарищ.

Милиционер присел на край незаправленной кровати, поморщился, но подниматься и идти за стулом не стал. А я не счел нужным проявлять инициативу и обеспечивать органы правопорядка удобствами.

Пару минут мы играли в гляделки и молчанку, пока старлей не понял: спрашивать сам я ничего не буду. Ему нужно, вот пусть он и задает вопросы. Мало ли по какой причине он сюда прителепал. Может, и вовсе не из-за пожара, как я предполагал.

– Алексей…

– Степанович, – подсказал я.

– Алексей Степанович, где вы были вчера примерно с пятнадцати часов до восемнадцати часов? – строго начал следак.

Но ответить я не успел. В дверях больничной палаты появились двое из ларца, одинаковых с лица. Интересно, а это еще кто такие? Следователь сидел спиной к двери и не видел новых гостей. Зато сосед как-то сразу подтянулся, выпрямился и сел еще ровнее, чем до этого.

– Гражданин Лесаков, пройдемте с нами, – глядя на меня в упор, произнес тот, что постарше.

Причем не спросил и пригласил. Мужик в идеально отглаженном костюме четко знал, кто я. И вежливо приказал встать и идти за ним.

Старлей возмущенно оглянулся, поднялся и сердито поинтересовался:

– Вы кто такие, товарищи? Что здесь происходит?

– Не твое дело, старлей, – говорун даже не глянул в сторону сердитого следователя. – Гражданин Лесаков, следуйте за нами.

– Никуда он не пойдет! – старший лейтенант достал корочки и сурово представился: – Следователь милиции старший лейтенант Кожедубов Михаил Викторович. Здесь проводятся следственные действия.

Я молчал, уже понимая, что у парня просто нет шансов. Встречал я однажды в своей молодости таких вот людей в черном. И не ошибся.

– Не кипятись, старлей. Комитет государственной безопасности.

Следак слегка побледнел, но потребовал предъявить документы. Говорливый гэбист жестом фокусника вытащил откуда-то удостоверение, взмахнул им, раскрывая, и тут же убрал.

– Пройдемте, гражданин Лесаков, – говорун позволил себе легкую вежливую улыбку. – Если вопросов больше нет.

– Вопросов нет, – Кожедубов подхватил свою папку, захлопнул и, застегивая, едва не сломал замок от злости.

Вопросы были и у него, и у меня, да только кто же нам на них ответит здесь и сейчас.

– Извини, старлей, не судьба, – попрощался я с милиционером, достал из тумбочки пакет с документами, переобулся и пошел к застывшим каменным изваяниям.

Два тела в пиджаках посторонились, пропуская меня вперед, в коридоре взяли меня в коробочку и повели на выход. Хорошо хоть, наручники не надели. Я шел и пытался прикинуть, за каким лешим понадобился КГБ. Из-за пожара? Да ну, вряд ли, если только это не специальный поджог, угрожающий безопасности страны Советов.

В отделении словно все вымерли. Все двери закрыты, и только бледная медсестра проводила меня взглядом, замерев на своем посту. На улице прямо возле входа стояла черная «Волга». Меня втолкнули на заднее сиденье, сами устроились с двух сторон, можно подумать, я сбегу. Ну да ладно.

Минут через десять мы подъехали к неприметному зданию, вышли из автомобиля и направились внутрь. Сопровождающие показали документы постовому, расписались в амбарной книге и повели меня по ступенькам на второй этаж. Еще минута, и мы стоим возле кабинета без опознавательных знаков. Говорун постучал, услышал «Войдите», распахнул двери, шагнул первым, за ним я, следом молчун.

– Разрешите доложить. Задержанный Лесаков доставлен.

И опять ни чинов, ни имен, ни званий, странно все это.

– Свободны, – раздался до боли знакомый голос.

Сопровождающие синхронно развернулись, обошли меня и покинули кабинет. Я остался один на один с хозяином кабинета, который стоял ко мне спиной возле окна. Мужчина медленно развернулся и улыбнулся:

– Ну, здравствуй, Алексей Лесаков.

Да твою ж кузькину мать и лешего в придачу! Этого не может быть!

Глава 9

Комитет государственной безопасности – место, которого советские люди боялись как огня. Преемник и наследник Всесоюзной чрезвычайной комиссии, ГПУ, ОГПУ, предпоследним был Народный комиссариат внутренних дел, из которого сформировали КГБ. В девяносто первом время комитета закончилось, и Горбачев (Меченый, как его у нас называли) своим приказом создал две структуры: Межреспубликанскую службу безопасности и Центральную службу разведки СССР.

В свое время я читал много интересного про Комитет, в том числе и всякие разоблачения из желтых газетенок. Жалел, что правду никто и никогда не узнает, как оно все на самом деле было, такими ли уж чудовищами по своей сути были особисты, какими их считали в народе, или, как обычно, много преувеличений, а по факту суровые реалии требовали жестких решений.

Больше всего меня интересовал вопрос о таинственном тринадцатом отделе Комитета госбезопасности. По слухам, создавали его еще в НКВД, и занимался он очень странными вещами. Примерно такими же, о которых нынче с экранов телевизора вещает Прокопенко на пару с какой-то рыжей куклой, все время забываю ее фамилию.

Я буравил взглядом знакомое лицо и размышлял о том, что уж в КГБ наверняка есть информация о подземельях и их назначении. А раз меня сюда притащили, да еще и к тому, кого я не ожидал здесь увидеть, значит, что-то им от меня нужно. Что ж, погляжу, послушаю, поторгуюсь.

Мужчина у окна дымил в открытую форточку и молчал. Ну и ладно, поиграем в молчанку. Устав стоять, я огляделся по сторонам, обнаружил потертый кожаный диван возле стенки, подошел к нему и уселся. У хозяина кабинета едва заметно нахмурились брови от такой юношеской наглости.

Я, конечно, сделан и рожден в Советском Союзе и приличную часть своей жизни был именно советским гражданином, но вот страха перед органами правопорядка, как бы они ни назывались, и уж тем более пиетета ни к каким структурам, кроме службы спасения, не испытывал. В МЧС уважал спасателей, нашего начальника и нескольких командиров из других отрядов. Все, кто выше, переставали существовать для меня как спасатели, становясь бюрократами.

Сейчас же я не знал, как реагировать на такого рода… предательство? Подставу? Я, конечно, тоже не подарок и сам подозревал этого человека во многих грехах, точнее, случайностях, которые произошли со мной с момента попадания. Но, честно говоря, лучше бы он и правда оказался преступным элементом, главарем мошенников, кукловодом, боссом советской мафии, а не человеком в неприметной форме, с которым в других обстоятельствах я бы считал за честь дружить.

– Ну что, Алексей Степанович, поговорим? – наконец заговорил фальшивый мичман, шутник, балагур, хороший начальник, которого я знал под именем Сидора Кузьмича Пруткова.

– Попробуем, – дернул я плечами, но так и не встал с дивана.

– Дерзишь, Алексей? – улыбнулся Сидор Кузьмич.

– Никак нет, товарищ… простите, не знаю, кто вы по званию, – вытянув шею, я демонстративно оглядел мужчину, одетого в гражданскую одежду без опознавательных знаков.

– Не стоит, Алексей, да оно тебе и не нужно, – примирительно заговорил Кузьмич. – Без обид, служба такая, – мичман развел руками.

– Хорошая служба – врать всем вокруг. Семье тоже врете?

Я старательно пытался вести себя как обиженный мальчишка, все-таки начальник ОСВОДа для пацанов-спасателей большой авторитет, тем более бывший мичман. И Лесаков-младший вправе обижаться на то, что взрослый товарищ, которому он доверял, оказался не тем, за кого он его принимал. Но, кажется, получалось не очень.

– Прощенья не прошу, государственная безопасность превыше личностей и личных отношений, – с этими словами Сидор Кузьмич подошел к большому шкафу справа от входной двери, открыл дверцу и чем-то зазвенел.

– Чаю хочешь? – на секунду выглянув из деревянных недр, поинтересовался он.

Черт, а ведь я не завтракал. Желудок предательски заурчал, мичман хмыкнул, и посуда загремела сильнее.

– Хочу, – я сдался, принимая предложение перемирия.

Через минуту на журнальном столике возле дивана, на котором я сидел, появились два стакана. Я даже подался вперед, чтобы внимательно разглядеть один из них, странной формы. Железный подстаканник больше походил на перевернутую фуражку с очень вытянутым козырьком, на котором разместился щит с мечом, красной звездой, серпом и молотом с надписью «ВЧК» на боку. Второй был стандартной формы, тоже с эмблемой и надписью «КГБ».

Наверное, фирменные, вручали за особые заслуги или на юбилейные даты особо отличившимся сотрудникам. Таких подстаканников я ни разу не встречал за свою долгую жизнь. Даже не знал, что такие существовали, хотя одно время увлекался коллекционированием необычных подставок для стеклянных стаканов.

Так же молча Сидор Кузьмич водрузил на стол закипевший электрический чайник, видимо, в шкафу под розетку специально вырезали отверстие в стенке. Поставил плошку с кусковым сахаром, вазочку с бубликами и отдельную с шоколадными конфетами, положил позолоченные чайные ложки.

«Богато живут», – хмыкнул я, дождался, когда Кузьмич разольет заварку и кипяток, взял пару кусочков сахара, обмакнул в горячий чай и с удовольствием откусил любимую сладость. На конфеты даже не глянул: советского комсомольца шоколадом не купишь. Поржал про себя над собственной дурацкой шуткой, сделал первый глоток и посмотрел на Кузьмича.

Мы встретились глазами, молча отсалютовали друг другу стаканами, отхлебнули и почти синхронно поставили кружки на стол.

– Лесаков, что ты знаешь про энские подземелья? – не сводя с меня глаз, в лоб спросил Сидор Кузьмич.

Я очень постарался удержать лицо и не выдать своего удивления. Отчего-то мне казалось, что особист будет ходить вокруг да около, заходить окольными путями со всех сторон, заговаривать мне зубы, ловить, как пеленгаса на живца, чтобы в конце концов подсечь и вытащить всю раздобытую мной информацию.

– Не больше, чем все остальные, Сидор Кузьмич, – пожал я плечами.

– Ой, вре-ешь, – мичман прищурился и покачал головой. – С таким дедом – и только общую информацию?

Ишь ты, решил правдой-маткой расположения добиться? Ну-ну.

– О каком деде речь, Сидор Кузьмич? Сирота я, вам ли не знать. Вот уже пару лет как у меня никого не осталось. Последней бабушка ушла, которая меня воспитала, – я снова обмакнул сахар в чай, закинул в рот и с наслаждением хрустнул не подтаявшей частью: лучше всяких конфет, честное слово!

– А Федор Васильевич Лесаков разве не твой родственник? – особист достал из штанов коробок спичек и пачку «Примы», вытащил сигарету, помял ее в пальцах, сунул в губы, чиркнул спичкой о красный фосфор, прикурил, с наслаждением затянулся и выпустил дым через ноздри.

– Зарплата маленькая? – не удержался я от подколки, кивнул на любимую пролетарскую марку.

– Нравится, – просто ответил Кузьмич.

– Нет, Лесаков не мой дед. Иначе я бы знал, – ответил я. – Родители ничего о нем не рассказывали. Мой дед погиб в годы Великой Отечественной войны, сгинул без вести, насколько я помню.

– А Лесовой?

– Это кто? – сердце дрогнуло и заколотилось, но я твердой рукой поднял стакан с чаем и неторопливо повторил все действия: утащил из сахарницы любимую сладость, обмакнул кусок в горячую воду, закинул в рот, похрустел, проглотил, запил.

– Степан Иванович Лесовой, – повторил Сидор Кузьмич. – Сосед твоей приятельницы Елены Николаевны Блохинцевой, дочери нашего именитого энского доктора Николая Николаевича Блохинцева. Оба они историки-любители, друзья-товарищи по интересам, так сказать.

– Чистосердечно признаю – Елену Блохинцеву имею честь знать. Мы с ней подружились после нашего с вами нудистского рейда. Это же не запрещено законом – дружить с нудистами? Точнее, с нудисткой?

– Не запрещено, – Сидор Кузьмич выдохнул колечко дыма. – Как вы познакомились?

– Сидор Кузьмич, вы шутите? Вы присутствовали при нашем знакомстве! Вспоминайте, палаточный лагерь, голые люди. У меня тогда еще живот прихватило сильно. Вспомнили? – я тщательно выговаривал каждое слово, глядя в глаза гэбэшнику, пытаясь отследить его реакцию на мою дурость.

Интуиция кричала, что я зря протаптываю тропку над краем пропасти, надеясь, что собеседник не заметит тонкую издевку, замешанную на иронии, в моих словах. Над человеком, у которого в руках огромная власть над моей жизнью и свободой, не стоит шутить. Но я не мог удержаться.

Это как в сложных ситуациях, когда вокруг рушится мир, а тебе нужно пойти и спасти гибнущего человека. Мозг в стрессовых ситуациях начинает работать четче, быстрее. Адреналин сжирает страх, и это помогает выживать в любой нестандартной ситуации.

Собственно, дурака я включил сознательно, чтобы вывести хозяина кабинета из себя и выяснить, что известно Кузьмичу обо мне, бумагах, архивариусе, а теперь еще и о моем отце с Блохинцевым. Я все еще не понимал, какого черта мичман заинтересовался батей? Только ли из-за дружбы с доктором и общего увлечения историей города?

– А до этого ты с ней не был знаком?

– Не был. Впервые встретил именно там, в рейде, – я отрицательно покачал головой.

– Что скажешь про Игорька? – туша сигарету, товарищ Прутков задал следующий вопрос.

– Ничего, – я не скрывал удивления. – Игорек-то здесь каким боком? Сидор Кузьмич, может, перестанете ходить вокруг да около и объясните, наконец, зачем меня вытащили из больницы и приволокли к вам? Я так-то верно понимаю, что никто из тех, с кем вы работаете, не в курсе ваших… превращений? – я с трудом подобрал приличное слово.

– Верно понимаешь и, надеюсь, осознаешь, что тебе придется молчать о нашем разговоре и обо всем, что узнаешь?

– Понимаю, не дурак, – вздохнул я, делая очередной глоток. – Одного не понимаю: что не так с этим пожаром, что меня в Комитет притащили? Да еще и вопросы какие-то странные, не про пожар, задаете. О девушке моей, о малознакомых людях. Может, объясните по-человечески? Оно, глядишь, дело и быстрей пойдет?

Черт, Леха, куда-то тебя не в ту степь несет. Держи себя в руках, и так слишком заносит на поворотах. Не может советский студент не испытывать страха перед органами, да еще и такими важными. Да студента сейчас должно трясти от непонимания происходящего, ну, или слегка потряхивать, если у него чистая биография. А у моего Лесакова левые шабашки, не совсем законные, и Кузьмич об этом сто пудов знает. Не удивлюсь, если сам и втянул пацана в торговлю винишком из-под полы.

– С пожаром все так, – хмыкнул мичман. – По нашему ведомству там ничего нет, милиция сама разберется.

Сидор Кузьмич поднялся, подошел к своему рабочему столу, взял увесистую папку, раскрыл ее, достал какую-то бумагу, почитал (или сделал вид, что читает), пару раз задумчиво на меня при этом посмотрев. «Нагнетает», – решил я, спокойно глядя на фальшивого начальника.

– Вопрос в другом, Алексей, как ты из этого пожара вышел живым и невредимым? Я читал отчеты, – Сидор Кузьмич похлопал папку. – У тебя не было шансов. И не говори мне, что толпа не заметила, как ты вышел. Мужики, которых ты в оцепление поставил, глаз с выхода не сводили, пораженные твоей смелостью. Такой молодой, а уже герой! – Кузьмич явно кого-то процитировал. – Особенно глазастым оказался тот, что на перекрестке стоял, пожарную команду ждал. Как ты выжил, Леша?

Черт! Вот это я влип!

В голове ни одной идеи, кроме той самой, кривовыдуманной, в которую могли бы поверить медсестры и в которой я бы убедил молодого следака. Но передо мной матерый черт, его на мякине не проведешь.

С другой стороны, можно слегка изменить свою историю, сказать, например, что я вылез из окна перед самым взрывом, а дальше все по той же схеме. Накрыло волной от последнего взрыва, откинуло в кусты, очнулся и пошел куда глаза глядят. Пусть докажет, что я вру.

– Так все просто, Сидор Кузьмич, – я поставил пустой стакан на стол. – Когда кота спасал, шкаф ронял, обратил внимание на окно. Оно как раз открытым было. А когда в последний раз рвануло и я понял, что накроет, вот в него и выскочил. Упал возле здания, начал подниматься, а меня отдачей сшибло с ног. Да так, что в кусты улетел и потерял сознание. Когда очнулся, в голове звенит, ни черта не помню и не соображаю. Ну и пошел по прямой. Людей-то из-за кустов не видно. Только огонь и видел. Испугался и рванул подальше от пожара, а то вдруг решат, что поджог.

И смотрю на Кузьмича честными-пречестными глазами, чуть пустыми и туповатыми. Хозяин кабинета поморщился, не скрывая своего недоверия к моим словам, вытащил из пачки еще одну сигарету.

– Куришь? – предложил мне.

– Не-а. Тренер прибьет, если узнает. – Я знал, что Леха занимается парусным спортом, но раз меня никто не дергал, то и я не шибко стремился выяснить эту сторону его жизни.

Корабли и яхты я очень уважал, как-никак, судоводитель, но спорт – это точно не мое. Тем более парусный. Последний раз я под парусом ходил, дай Бог памяти, лет в шестнадцать. И больше не тянуло.

– Тренер, говоришь, – хмыкнул Сидор Кузьмич. – Ты ж с ним поругался, считай, на пустом месте, сказал, больше в секцию ни ногой.

«Вот черт! – я неприятно восхитился такой глубокой осведомленностью особиста по части подробностей моей личной жизни. – Это что же получается, он меня давно приметил и пасет? Вопрос дня – по какой причине Комитет так заинтересовался Лехой Лесаковым, простым советским студентом? Неужто и впрямь из-за знаменитого на весь Энск однофамильца? Ну, архивариус, царство тебе небесное, ну, удружил! Кому ты еще, Федор Васильевич, растрепал о нашем с тобой предположительном родстве?»

– Ну, как поругался, так и помирюсь, – я пожал плечами. – Характер у меня вспыльчивый.

– Значит, принципами поступишься? – хмыкнул Сидор Кузьмич, не выпуская меня из-под прицела своих жестких глаз.

Час от часу не легче! Какие принципы могли быть у студента? Не укради, не убей – это понятно. Но если бы он тренера на убийстве поймал, его бы просто грохнули, как ненужного свидетеля. Однако, фантазер ты старый, Лесовой! Воровал, что ли, сотрудник секции? Не могу сообразить, что можно тащить из парусного спорта? Запчасти? Бензин? Парусное полотно? Черт! Сложно все-таки сопоставлять два разных времени в своей многократно ударенной голове!

– Это смотря какими, Сидор Кузьмич. Если у вас нет вопросов по пожару, можно я тогда уже пойду? Обещал, знаете ли, медсестрам и лечащему доктору сегодня из палаты никуда не выходить и травматическое отделение не покидать, – с этими словами я поднялся и шагнул было в сторону входной двери.

– Не торопись, – фальшивый мичман как сидел на стуле напротив меня, так и не дернулся, но что-то в его голосе едва заметно изменилось и заставило меня остановиться. – Сядь, Алексей, – Кузьмич ласково так улыбнулся, как кошка, перед тем как сожрать измученную и зажатую в лапах мышку.

Я, конечно, не мышка, но в глубине души у меня, взрослого мужика в теле мальчишки, дрогнуло сердце и замерла душа в ожидании подвоха. Я оглянулся на закрытую дверь.

На секунду мелькнула мысль о побеге, но я тут же ее отбросил: это только в глупом кино герой вырывается из лап полицаев, особистов, ментов, бежит через весь отдел, раскидывая всех направо и налево, и благополучно доживает до конца фильма, доказывая всем свою невиновность. В жизни все куда сложнее. Особенно в советской жизни. Оно хоть и брежневская оттепель пошла по стране, да только Комитет госбезопасности был, есть и останется на страже интересов государства, как его ни переименовывай.

Я молча вернулся на место, уселся на диван и постарался придать себе независимый вид, чтобы максимально походить на двадцатилетнего парня, которого пока еще не загнали в ловушку, но умело туда ведут. Особенно если вспомнить пляжную подработку студента и человека, который о ней знает и как минимум покрывает. А может, и сам организовал в целях конспирации.

Сидор Кузьмич потушил окурок, смяв его в пепельнице, чуть склонился над столом, упершись ладонями в колени, помолчал и, четко проговаривая каждое слово, не сводя с меня глаз, произвел пробный «выстрел»:

– Алексей, а если я тебе скажу, что Федор Васильевич Лесаков не просто твой родной дед. Если я тебе докажу, что сосед твоей подруги – Лесовой Степан Иванович – твой родной дядя?