Текст книги "Журнал «Юность» №04/2020"

Сергей Кубрин

Родился в 1991 году в Пензенской области.

По образованию юрист, работает следователем.

Публикации в толстых литературных журналах («Урал» «Волга» «Октябрь» «Сибирские огни»), автор книги «Между синим и зеленым» (2019), лауреат международной литературной премии «Радуга», финалист литературной премии «Лицей».

За несколько часов до Нового года пришел в отдел заявитель. Обычный работяга с красным от мороза лицом. В меру трезвый. Здоровый такой, зубастый.

– Обманули, – говорит, – деньги заплатил, удовольствия – никакого.

Жарков недовольно принимал заявление. Дежурил он в резервной группе и собирался к полуночи быть дома. Если тихо и спокойно, дежурный отпустит. А тут, здрасте, приехали, очередное мошенничество. Немного сбавил обороты, когда потерпевший объяснил, что решил снять проститутку, а развели как пацана. Все, что было связано с интимными вопросами, Жарков любил до безобразия.

– Я весь год, как ишак, пахал, – оправдывался мужик, – у меня хозяйство ого-го.

– Без подробностей давай, – остановил Гоша.

– Свиней – шесть, две коровы, козы, – продолжал несчастный.

– А, – растерялся оперативник, – ну да, я понял.

– Вот и решил хоть в праздник расслабиться.

Нашел в интернете объявление, в город сюда приехал. У нас в деревне-то бабы нормальные, и жена у меня – хорошая, честно говорю. А тут… да сам понимаешь, захотелось.

В последние месяцы в районе удалось прикрыть два массажных салона, где «приятное» возвышалось над «полезным», прячась под маской запрещенных услуг в исполнении горячих девушек, белых и черных, крупных и тоненьких, любых – плати только деньги. Искоренить «квартиранток» – тех, кто работал в домашних условиях, сотрудники не могли. Порочные «блатхаты» размножались быстрее, чем успевали их обнаружить. Да и бороться с тем, что приносит радость, не совсем правильно.

– Да? – спросил Жарков.

– Да, – ответил заявитель, не разобрав, с чем согласился. На все был готов, лишь бы вернули деньги. – Я ползарплаты, считай, отдал. Жена убьет, когда узнает. Что мне вот говорить?

– А ты не говори.

– А деньги? Спросит.

– Скажи, хотел подарок сделать. Заказал в интернете что-нибудь. Чего она там любит у тебя. Деньги перевел, а товар не получил. Даже врать почти не придется. И ей приятно, и тебе – гора с плеч.

– Ага, – взбодрился мужик и раскраснелся еще больше, – она поесть любит хорошо. Так, наверное, и скажу: заказал тебе конфет дорогих. На семь тысяч.

– Семь косарей? – охренел Гоша. – Ты какую богиню отжарить собирался?

– Не знаю, – пожал мужик плечами, – на фото вполне себе, на-ка, посмотри.

Открыл сохраненную страницу в телефоне. Стройная брюнеточка с третьим, наверное, размером. И спереди хороша, и сзади. Сзади особенно.

У него в адресной книге много было подобных обозначений: «пункт приема», «вывоз металла», «глава района» – лишь бы не заподозрила ничего супруга. Станешь тут конспиратором, когда и хочется, и можется, а нельзя.

Жарков одобрительно кивнул и посоветовал картинку удалить, чтобы жена не обнаружила. Сам он имел горький опыт и знал, о чем говорит.

– Удалю-удалю, – отвечал потерпевший и все глаз не сводил с экрана.

Несло от него крепким мужским потом, застоявшимся и непобедимым. Круглое широкое лицо с твердой угреватой россыпью, зубы, как на подбор, все в разные стороны, волосы – и те растрепаны, сальные, жесткие, рыжие-рыжие.

Жарков тоже размечтался и закурил прямо в кабинете. Заявитель болтал без умолку. Приехал, говорит, на адрес, позвонил. Стой, сказала, жди, сейчас назову номер квартиры. Стоял и ждал. Еще раз звонил. Опять – жди. А потом телефон отключила, трубки не брала. Три часа, говорит, прождал, замерз. А что делать. Надо было туда-сюда сначала, а потом деньги.

– Сейчас-то что рассуждать. Ни любви, ни денег.

– Ладно тебе, не кипешуй, – сказал Жарков, – придумаем что-нибудь. Номерок остался?

Мужик продиктовал цифры. Гоша старательно их набрал и сохранил в контакты под именем «Начальник тыла» с намеком на лучшие формы заднего плана. У него в адресной книге много было подобных обозначений: «пункт приема», «вывоз металла», «глава района» – лишь бы не заподозрила ничего супруга. Станешь тут конспиратором, когда и хочется, и можется, а нельзя.

– Если нельзя, но хочется, то можно, – выдал Жарков, и потерпевший опять согласился.

Набрал номер, трубку подняли после второго гудка.

– Але, – очень бодро ответил женский голос.

– Але, – повторил Гоша максимально серьезно. Он к подобным разговорам всегда относился очень внимательно и не допускал развязных речей, щекотливых усмешек.

– Да, привет, – уже мягче продолжила девушка, – я слушаю.

– Работаешь? – Жарков произнес ключевое слово, после которого разговор подлежал окончательной развязке.

– Работаю, – игриво продолжила, – что хочешь?

– Что-нибудь да хочу, – по-прежнему скупо и сухо нагнетал оперативник. Женщинам такое нравится. Любым – порядочным и не очень, честным и обманщицам. – Свободна?

– Свободна, если трезвый.

Она сообщила адрес (все верно, тот же самый) и сказала позвонить по приезде. Обычная схема подобных свиданий, ничего подозрительного.

Поехали вместе, но Жарков сказал, что пойдет один.

– Сиди в машине, не светись. Она через окна палит.

Пока не приду – не высовывайся. Ага?

– Ага, – принял к исполнению потерпевший.

Гоша снова позвонил, и та сообщила номер квартиры. Никакой предоплаты, никаких переводов. Никакого, что ли, обмана? Терпила сразу деньги переводил на карту. Может, другая схема, новый какой-нибудь развод.

Он постучался, хотя смотрела на него кнопочка звонка.

Убедилась через глазок – тот самый: красивый и вроде бы адекватный. Открыла дверь. С таким бы всю жизнь провела. Разрешила пройти. Сразу обозначила: разуваться – тут, куртку – сюда, душ – там.

Гоша мыться не собирался, но раз велено, значит, надо. Постоял недолго под водой, обвязался полотенцем и вышел. Он, честно говоря, не думал, что называется, предаваться скоротечной любви, а только хотел разобраться в произошедшем. Но, переступив порог и оценив хозяйку (соответствие фотографии – сто процентов), согласился, что в канун праздника действительно можно. Нечасто он позволял себе такие вот мероприятия, а тут – сам бог велел. А если не бог, то – заявитель. Работа обязывает, служба заставляет.

– По деньгам чего как, сколько? – крикнул он.

Девушка, должно быть, готовилась. Гоша стоял в коридоре и обращал свой громкий голос во все пространство сразу.

– По факту, – голосила в ответ, – три за час, а там посмотрим.

«Абсолютно приемлемо, – рассуждал Жарков, – в чем тогда прикол, какое тут мошенничество».

Она появилась без верха, в одних колготках и туфлях на высоком-высоком каблуке. Взяла его за руку и повела в комнату. Гоша и сказать ничего не успел. Упал на кровать и отдал себя всего, а потом забрал сам, а потом… потом все произошло и повторилось, и нечего тут больше говорить.

– Я терпеть не могу ментов, – сказала девушка.

Жарков не шелохнулся, еще отходил.

– Но ты совершенно другой, – призналась.

– В каком смысле?

Она шагала пальчиками по его груди.

– Ты какой-то порядочный. Остальные ваши, – замолчала, придавая особое смысловое значение «вашим», то есть «его» коллегам, – они грубые и неопрятные. А ты красивый, ты хороший.

Жарков знал о себе чуть больше. Он знал, например, что может быть очень жестоким, и, может быть, она – эта глупая проститутка – единственная, кто вообще за всю жизнь назвал его хорошим.

– Знаешь, – сказал Гоша, – ты тоже хорошая. Он другого слова не подобрал, словарный запас его не отличался масштабом, да и уличная служба не требовала серьезных вдумчивых разговоров. Он, в принципе, сам не понял, зачем так сказал. Ему было неудобно слышать приятное от девушки и молчать в ответ. – Только я не мент никакой.

– Ну да, ну да, – хихикнула девушка, – думаешь, я дурочка глупая?

Она рассказала, что работа обязывает быть начеку. Пока мылся, прошмонала карманы, нашла удостоверение.

– Майор полиции Жарков, – отчеканила девушка. – Ничего не взяла, можешь проверить. Я не какая-нибудь там.

Тогда Гоша признался, зачем пришел, и сказал, что деньги обманутому клиенту все равно придется вернуть.

– Какому еще клиенту? – притворилась.

Жарков наступал действенным молчанием.

– Ой, да пусть подавится, – вскочила девушка, – он себя хоть видел в зеркало? Я как посмотрела, меня чуть не стошнило. Стоял на улице, дурачок, ждал. Урод!

Она перестала быть и нежной, и приятной. И Гошу, скорее всего, не хотела видеть.

– Сколько он там перевел? Семеру? На! – швырнула. – И сам иди. С тебя три штуки.

Три так три. У Гоши все равно больше не было. Он бы мог забрать ее в отдел и оформить как положено, пустить материал следакам, а те бы – дай только повод – закрутили бы и завертели. Но ничего не сделал. Только сказал, что ему все понравилось, и ушел.

Мужик, как велено, ждал в машине. Стоило появиться Жаркову, налетел с вопросами.

– Ну как? Получилось? Что сказала? Почему так долго? Мне жена звонила, я там сказал кое-что.

Гоша молча отдал деньги. Потерпевший не нашел ни слов благодарности, ни каких-либо других, только неприятно замычал и заухал так, что слюна заблестела на губах и потянулась дальше к подбородку.

Некрасивым тяжело, думал Гоша, а красивым – стыдно. Зачем сказала, что он – красивый, это даже звучит не очень. Он – оперативник Жарков – не сильный, не умный, не смелый, а красивый.

– Мошенница, да? – спросил мужик.

– Угу, – пробубнил Гоша, – самая настоящая.

– Вот скотина, – обозначил, и Жарков хотел возразить, но стало это необязательным. Уже стемнело. Они попрощались.

Доложил, что с заявлением разобрался. Ответственный по отделу разрешил ехать домой, но сказал быть на телефоне. Силами одной оперативной группы могли в новогоднюю ночь не справиться.

Жена спросила, почему так рано. Ничего еще не готово. Салаты надо и горячее.

– Сидел бы на своей работе, – недобро сказала она.

– Я, наоборот, старался, торопился, – не обманул Гоша.

– Ну и молодец. Иди вон, стол разложи. Сейчас свалишься, как всегда. А мне праздник не праздник с этой готовкой.

Гоша послушно вытащил стол-книжку, определив прямо по центру, напротив телевизора. Он стоял и смотрел, и думал, что, наверное, скатерть нужна. Хотел спросить, где эта скатерть, но жена обязательно бы раскричалась. И так на взводе – новогоднюю суету не любила, не понимала, в чем смысл не спать полночи и наедаться как в последний раз. А насчет алкоголя – один бокал шампанского, да и только. Жарков еще в ноябре запасся дорогим вискарем, который ему продали за полцены по хорошему знакомству. Но не был уверен, что жена позволит опустошить бутылку хоть на треть.

– Банку открой, – крикнула с кухни.

Он обрадовался, что стал нужен, и с удовольствием шибанул по запаянной крышке.

Запах лимона разлетался по квартире, и жена вроде перестала бузить: все успела, все сделала, можно теперь и расслабиться.

– Осторожней, – причитала жена, – набрызгаешь мне. Руки ты помыл?

– Помыл-помыл. Скатерть у нас… есть?

– У нас – есть, – как и ожидалось, брякнула недовольно, – а у вас – не знаю.

Сказала взять в антресоли на второй полке.

Сложно только первые десять лет, думал Жарков. Почти как на службе, где в первые годы тоже приходилось нелегко. В отделе Жарков пользовался уважением, а в семье был вынужден подчиняться. Срок семейной выслуги небольшой, дальше легче будет. Он пытался как-то включить мужика и запретить общаться с ним в таком угнетающем тоне. Жена обозначила, что впредь готовить будет сам, убирать за собой – тоже сам, а супружеские обязанности может не выполнять, нет теперь никаких обязанностей. Одни права у нас, правое государство. Жарков не выдержал и сдался. Может быть, так у всех. Пусть лучше так. По крайней мере, всегда убрано и сыто.

Вазочки с салатами спешно заполняли стол. Нарезки, бутерброды, аккуратно порезанные фрукты, там какие-то финтифлюшки, здесь – крабовые рулеты, еще утка вот-вот запечется. Запах лимона разлетался по квартире, и жена вроде перестала бузить: все успела, все сделала, можно теперь и расслабиться.

Спросила, как на работе. Ответил – нормально. Будут ли выходные? Нет, не будут. Преступность выходных не знает.

– А могли бы съездить куда-нибудь, – протянула мечтательно жена, – за город или вообще в Европу.

– Я невыездной, ты забыла?

– Не забыла. Забудешь такое. Все вон по миру катаются, а мы тут сидим. Достала твоя работа, вот честное слово.

– Ну, хочешь, – пытался Жарков, – хочешь, поезжай без меня. Деньги-то есть, возьми вон, откладывали.

– Хочу, – призналась, – но это… да ну, блин.

Она хотела сказать, это неправильно, что семья, несмотря ни на что, должна оставаться семьей, то есть если куда-то и что-то – обязательно вместе. Иначе такие одиночные выпады – первый признак предстоящего развода. Ничего не сказала, только разрешила достать алкоголь и не ждать, пока великий и могучий обратится к ним с торжественной речью.

Они выпили по третьему, наверное, бокалу, прежде чем пробили куранты и прогремел гимн. Ничего не загадывали. Жена лишь мечтала о всяком невозможном: путешествиях, богатой жизни, дорогой одежде. Гоша ни о чем особенном не думал, было бы спокойно, и хорошо.

– Ешь-ешь, – говорила совсем уж тепло, – салаты ешь, утка – скоро.

– Ага, – улыбался Гоша. Казалось ему, что в новом году все действительно станет иначе. Всем казалось. По крайней мере, старались поверить, изобразить, притвориться. – Покурить схожу – и поем.

Курил в кухне. Жена обычно запрещала, но сегодня – ладно, так и быть. Воздух, полный молодого январского ветра, хватал дым и выдыхал его в праздничную разноцветную улицу.

Ну, бросит он работу, думал, что изменится. В одну Европу поедут, в другую. А потом. Дома чаще будет, присутствием своим вымораживать начнет, отсюда скандалы и все такое. Может, притрутся, наоборот, если не пропадать по ночам. Но работать все равно придется. А что он может, кроме. Менеджером каким-нибудь, толкать что-то, да ну – на фиг: не выдержит, тоска загубит.

Докуривал и слышал, как истерит телефон.

– Начальник тыла звонит, – обозначил жена, когда вернулся в комнату, – работа твоя любимая.

Он ответил и, услышав знакомый голос, отошел. Сбавил незаметно громкость, отвернулся. Жена все равно не следила. Служебные вопросы ее мало интересовали.

– Да, Михалыч. Ага. Какие проблемы? Что значит?

Убьет, говорит? Жди!

Обозначил кратко: случилась беда. Район шумит, надо торопиться.

– Год новый, а ничего не меняется, – подтвердила супруга, – надолго?

– Нет, – замешкал, – не знаю, я быстро постараюсь.

– Да уж постарайся, – вздохнула, оценив нетронутый почти стол.

Уже в дороге понял, что сел за руль под градусом. Не тормознули бы. Мент, как известно, гаишнику не кент. Лишат, уволят, забракуют.

Примчался к дому с порочной «блатхатой», где его по-настоящему ждали.

«Начальник тыла, – ухохатывался, – тыл что надо».

В подъезде стоял прочный шум. Басил тяжелый мужицкий голос. Он поднялся на последний этаж и увидел, как обманутый сельчанин с огромным хозяйством безнадежно пытался достучаться до прекрасного.

– Все забери. Хочешь, все деньги отдам. Только открой. Хочешь, десять, хочешь, пятнадцать. У меня есть, я полгода копил. Открой, открой! – кричал тот, пока Жарков не хватил его за плечо.

– А? – обернулся мужик. – Ты!

– Я, – ответил Гоша, – чего тут?

Пьянющий вдрызг, уже побитый, с глубокой бороздой на шее.

– Ее хочу! – ответил и ударил ногой в дверь, а потом плюхнулся прямо на грязный пол и расплакался. – Жена узнала, – изливался, – фотографию увидела, – захлебывался в соплях, – фотографию-то не удалил, вот и выгнала. Иди, говорит, и не возвращайся. Я и пошел, выследил, а она (такая-сякая), не открывает. Шлюха!

– Пошли, – сказал Жарков и опять взял за плечо.

– Куда ты меня? Куда? Только не в мусарню, я не пьяный.

Гоша вывел мужика на улицу. Не хотел, чтобы – она – слышала.

– Это моя хорошая знакомая, – нес Жарков, – я люблю ее! Слушай внимательно: еще раз появишься – грохну. Понял?

Мужик харкнул в снег и потопал по тяжелому снегу.

Куда он шел, пьяный, Гоша не знал. Наверное, стоило догнать, остановить, отвезти домой. Мало ли что могло случиться, непременно что-то, да могло.

Думал, подниматься ли. Поднялся.

– Ты женат, да? – спросила. – Я, наверное, помешала, ты прости.

Они любили друг друга несколько раз подряд, пока Жарков не протрезвел окончательно и понял, что надо возвращаться домой. Все хорошее приходит, когда не ждешь, но заканчивается вовремя.

Денег не заплатил, побоялся оскорбить. На прощание сказала, что обязательно бросит свою работу, просто обстоятельства так сложились.

– Да ладно, – особо не задумываясь, ответил Гоша, – все должны где-то работать.

Ожидала услышать: «вот и правильно, давно пора», представляя, как будут строить семью, но Жарков сказал то, что сказал.

Он выезжал со двора и заметил мужика. Тот сидел на ледяной скамейке и пил из горла водку. Остановился, подошел.

– Ты мне скажи, – гудел мужик, – я разве такой плохой? Как мне теперь жить? Я жену только люблю, а это так, не считается. Ты скажи мне, товарищ полицейский, что теперь делать?

– Поезжай домой, – ответил Жарков, – Новый год все-таки.

Он вызвал ему такси и сам тоже укатил.

Жена уснула, не дождавшись. Калачиком на диване.

В телевизоре пели про счастье и любовь.

Константин Куприянов

Родился в 1988 году в Москве. Окончил Всероссийскую академию внешней торговли по специальности «международное право» и Высшие литературные курсы при Литературном институте имени А. М. Горького. Живет и работает в Сан-Диего (Калифорния). Проза опубликована в журналах «Знамя», «Волга» «Октябрь», «Нева», «Москва», «День и ночь» и др. Лауреат журнала «Знамя» (2017), премии имени Марка Алданова (конкурс на лучшую повесть на русском языке, написанную автором, проживающим за границей России, 2017), премии «Лицей» имени А. С. Пушкина (2018, проза, 1-е место). В 2019 году отдельной книгой изданы роман «Желание исчезнуть» и повесть «Новая реальность».

«Я всегда буду тебя любить и защищать, Медвежонок» – этим обещанием мальчик успокаивал своего подопечного, когда того пугали причуды человеческих поступков или призраки замка.

…Знал, что Медвежонок понимает по меньшей мере одно слово – собственное имя. Произнеси «Медвежонок» или «Медвежоночек», и хвост его начнет плясать, бить по полу (если он лежал) или ударять по бокам (если бегал). Знал, что в отличие от других животных, Медвежонок любит, когда гладят против меха, щурится и начинает вытягиваться, показывая белое беззащитное брюшко, а потом сворачивается клубком, смотрит снизу вверх, спрятав когти, издает в ответ на прикосновение нежное вкрадчивое мурчание (даже странное для такого огромного, волшебного существа). Знал все любимые местечки, в которых он предпочитал точить коготки, его любимые игрушки: нитки, оставшиеся от матушкиного вязания, ручка от сломавшегося папиного ножа, маленький мячик Ее Высочества – перламутровый, вырезанный мастером-тибетцем из слоновой кости, и, конечно, гребешок.

Знал, что добрее Медвежонка никого в мире нет: он всегда приходит на выручку и всегда угадывает, когда надо побыть тихоней, а когда пора играть до потери сил! Знал, что любимое место Медвежонка – в тепле. Но именно перед этим огромным камином, возле которого они сейчас сидят, рядом с покоями, где живут родители котенка, Медвежонок любит бывать особенно. Кстати, похоже, они уже подзабыли, что родили его – умные, но забывчивые королевские кошки… А Медвежонок, верно, все еще это помнит и потому обожает греться, уставившись блестящими, отражающими красный свет зрачками в центр очага. Тепло медленно размаривает его, и он роняет огромную пушистую голову на колени мальчика, щурится все сильнее, пока тишина и дрема не подхватывают его и не уводят в мир кошачьих сновидений…

Знал, что этого сумрачного человека, пришедшего с севера, где, говорят, не бывает солнца, боятся все в замке, и каждый опускает глаза перед ним. Знал, но отчего-то вместо страха испытал любопытство и поднял взгляд ровно в тот миг, когда фигура, шелестя тяжелой тогой, следовала мимо. Из-под капюшона ему ответили два неожиданно веселых раскосых голубых глаза. Совсем как у среднего кота молодой принцессы, понял мальчик, и невольно улыбнулся.

Незнакомец остановился. Котенок оторвал голову от коленей мальчика и с подлинным удивлением осмотрел человека. Присматривать за ним было легко – этот котенок был самым смышленым и добрым из помета и сам ходил всюду за мальчиком, лез бодаться, если голова ребенка оказывалась близко. К тому же благодаря огромным размерам (мальчик в свои семь лет был немногим крупнее Медвежонка) его невозможно было потерять. Он поднялся, выгнул спину, встряхнул мордочкой и, подцепив зубами обрубок веревки, бросил перед мальчиком и громко, часто замяукал: «Играть, играть, играть!»

Стало видно его лицо: бледное и сухое, изуродованное длинными рыжими шрамами, симметрично окружавшими рот и тянувшимися к крыльям носа, – кто-то однажды с усилием начертил эти раны, и время никогда не смоет их.

– Как его зовут? – услышал мальчик из-под капюшона.

– Медвежонок Первый, милорд.

Тот хмыкнул, однако глядел на шерсть, изогнутую от нетерпения пышную спину кота, как зачарованный, – так смотрели все люди, видевшие впервые столь необыкновенное существо, огромное, но тихое и ласковое.

– Это королевский кот, он принадлежит принцессе, милорд. – Мальчик поскорее снял с пояска старый, но искусно вырезанный гребешок.

Сделан он был из кости редкого животного, которое, как говорила мама, больше не живет на Земле.

Черный человек опустился на колено, став на один уровень с ребенком и котом. Приподнял капюшон. Стало видно его лицо: бледное и сухое, изуродованное длинными рыжими шрамами, симметрично окружавшими рот и тянувшимися к крыльям носа, – кто-то однажды с усилием начертил эти раны, и время никогда не смоет их.

Мальчика очаровали огромные улыбающиеся глаза, сверкавшие, будто голубые факелы. Они глядели в него без угрозы и нажима, но проникали глубоко, и мальчик почувствовал желание рассказать черному человеку про это удивительное животное, своего подопечного.

– Медвежонок, – сказал он, расчесывая редко взмуркивающего котенка, пока тот покусывал веревку, – младший сынок Герды Прекрасной – главной кошки Ее Высочества. Поскольку я тоже маленький, мне поручили за ним присматривать, содержать шерстку его в чистоте и порядке, пока он не подрастет. Тогда его, может быть, отправят в подарок куда-нибудь за границу, а может быть, Ее Высочество заметит, какой он замечательный и умный, и не станет отправлять. Она наверняка заметит, – добавил мальчик убежденно, – и заберет Медвежонка к себе в покои, и будет жить и спать с ним, как сейчас спит с Гердой Прекрасной и Бароном Пушком. Он самый лучший котенок! – добавил мальчик в порыве нежности.

Человек усмехнулся. Кот оторвался от веревки и внимательно осмотрел незнакомца. Взгляд его остановился, будто он увидал змею, и постепенно шерсть приподнялась, встала дыбом.

– Не нравлюсь ему? – спросил человек.

– Нравитесь, он всех людей любит, – сказал мальчик, – просто он очень-очень умный, а значит, и осторожный. Всегда держится чуть в сторонке, прежде чем решится подойти. Ну, Медвежоночек, не будь таким букой…

Мальчик заволновался, потому что котенок не на шутку занервничал. Он начал пятиться и явно собрался улизнуть и спрятаться. Ниточка, которой был обвязан его маленький ошейник, натянулась. Кот застыл на границе тени, разбавленной светом камина, и улегся на холодный пол, замер, прижав к нему лапки, морду и живот. Забил хвостом по бокам и вжал ушки: «Страшно! Нет! Нет!»

– Ну, Медвежонок, невежливо так себя вести! – уговаривал его мальчик, гладя синеватой узор шерсти.

Черный человек выпрямился и ждал. Он протянул руки к огромному камину, чтобы погреть свои костлявые, пахнущие кровью пальцы. В столь поздний час огонь почти погас, едва догорали мелкие язычки, жар шел от огромных, давно обглоданных бревен. Повсюду, куда не доставало излучение камина, царил холод, ведь уже стояла поздняя осень. На горных вершинах давно белели шапки, понемногу снег приходил в долину; вскоре укроет он и замок, и вычесывателям прибавится работы на время линьки королевских зверей…

– Тебе сильно повезло, что получил такую работу, – заметил черный человек. – Служить королевским животным – великая честь. Кто твои родители?

– Да, я сын младшей вычесывательницы кошек Ее Высочества и младшего повара. Ее Высочество была очень добра ко мне…

– Что ж, тогда не стоит тебе сидеть в таком месте в поздний час. Что ты тут уселся, разинув рот? Слыхал я, еще от лестницы, как вы здесь топали с этим… животным. Нарушали покой Ее Высочества. Разве не ясно тебе, клопик, что рядом с покоями принцессы должно быть тихо?!

– Клянусь, мы будем тихими, как мышки. Мы просто здесь греемся, Медвежонок любит этот камин…

Черный человек снова натянул на лысую голову капюшон, полутени спрятали его лицо. Теперь только слышалось его дыхание да тихий треск в камине. Мальчик внезапно ощутил, как море страха проглатывает его, а сердце трепещет кузнечиком. Оно подсказывало немедленно сбежать, но, разумеется, не мог он просто так взять и повернуться спиной к милорду. Поэтому, обняв Медвежонка, боднувшего его и сжавшегося в комочек, мальчик замер и мечтал испариться.

– Очень плохо знаешь свое дело, маленький выче-сыватель, – бросил раздраженно страшный человек.

Мальчик так впился в шерстку Медвежонка, что тому стало больно. Он начал вырываться, а черный милорд вдруг протянул к нему ладонь. Мальчик не успел опомниться, как котенок все же вырвался, полоснул протянутый палец, а когда страшный человек зашипел от боли, Медвежонка уже и след простыл – испарился в тенях, а там уж было его не так просто отыскать.

Черный человек свирепо уставился на мальчишку.

– Ты его упустил, – сказал он.

Вычесыватель дрожал. Он понял, что капля крови, которую пролил его подопечный, дорого им обойдется.

– Милорд, мне так жаль… Позвольте побежать его искать.

Мальчик встал, опустил взгляд в пол и ждал кары. Милорд не торопился отпускать его: рылся в дорожной сумке, свисавшей с плеча.

– Больше ты сидеть у покоев Ее Высочества не станешь, вычесыватель, – бормотал он.

– Я больше не буду, милорд! Просто внизу так холодно, а котенок…

– Не ной. На-ка, выпей вот это. Поможет в поисках. Сейчас темно. Вдруг он сбежит в погреб? Ты, кажется, совсем не умеешь с ним управляться.

Мальчик нерешительно взял крохотный пузырек, открыл его, но медлил.

– Пей-пей, – приказал страшный человек.

– Мама мне не велела пить из рук господ, милорд.

– Это еще что?! – взорвался человек. – Споришь со мной, щенок?! А ну пей, шавка мелкая, и бегом искать котенка Ее Высочества!

Мальчик поспешил, не нюхая, вылить содержимое себе в рот. Казалось, там обычная вода, по крайней мере, он не ощутил ни вкуса, ни запаха. С удивлением вернул скляночку страшному взрослому.

– Легкое снадобье, чтобы ты лучше слышал во тьме, – сказал тот, успокоившись, и бросил пузырек обратно в сумку.

Там тихонько звякнуло.

Мальчик поклонился и попятился во тьму. Странно ощущал себя: словно было раннее утро и он только проснулся, и голова еще тяжела, но при этом все остальное тело сделалось легким, почти невесомым. Хотелось бегать и порхать, будто в него вселился эльф.

– Доброй ночи, малыш-вычесыватель, – сказал ему человек, потрепав мягкие волнистые волосы.

– И вам спокойной ночи, добрый милорд!

Наконец-то можно было сбежать! Но стоило мальчику нырнуть в тени и начать шарить руками по углам в поисках забившегося куда-то Медвежонка, как новая мысль остановила его: ведь действительно не было близ камина ни одной комнаты или залы, куда бы могло понадобиться на ночь глядя идти благородному господину. Была лишь одна комната, где его могли ждать – покои Ее Высочества, где любезная принцесса готовится ко сну и, может быть, напоследок обнимается с Гердой Прекрасной и Бароном Пушком.

Любопытство стало мучить сердце мальчика. Он с великой осторожностью возвратился к камину, на единственный освещенный пятачок. Потрескивали догорающие поленья, но в остальном было тихо настолько, что он улавливал отдаленный шум дождя за толстыми ледяными стенами. Вдруг ему стало казаться, что слышит он и то, как мыши маршируют по тайным ходам, и как на соседних этажах слуги трудятся, готовя на утро покои для обещанного посольства из заморской страны… Что он слышит тихое протяжное мурчание Герды и чавканье Барона Пушка, и даже прикосновение принцессы к белоснежной шерстке Герды. Но разве такое возможно?..

Мальчик понял, что посреди этого всего слышит и самый страшный звук – поступь черного человека. Впрочем, тот удалялся, любопытство брало верх. Он ушел с освещенного пространства и прокрался поближе к покоям принцессы, замер почти у самой двери. Совершенство слуха, которым он теперь обладал, позволяло ему почувствовать, что его самого никто не слышит и не замечает. Больше того: когда он обернулся, то с удивлением увидел собственное тело, лежащее перед камином, и котенка, который осторожно выглядывал и водил носиком у самой границы тьмы и света. Но это уже явно было помутнением, и в звук мальчик верил теперь куда сильнее.

Совершенство слуха, которым он теперь обладал, позволяло ему почувствовать, что его самого никто не слышит и не замечает. Больше того: когда он обернулся, то с удивлением увидел собственное тело, лежащее перед камином, и котенка, который осторожно выглядывал и водил носиком у самой границы тьмы и света.

Звуком было все вокруг, даже стена, к которой он приник, даже гробовое молчание, которым встретила принцесса позднего гостя. Они смотрели друг на друга, и их взгляды тоже были теперь потрескивающим, ломающим преграды звуком. Затем услышал мальчик, как лапки Герды касаются ковра и как умная кошка сторонится, спешит сбежать с освещенной части комнаты, которую пересекает поздний гость. Барон Пушок замешкался было, оторвав мордочку от миски с куриными потрохами, и смотрел с изумлением на гостя, пахнущего мертвецким темно-синим и склизким темно-зеленым. Но затем, будто разделив ужас Герды, за нею вслед юркнул под огромный письменный стол и свернулся там массивным калачиком.

– Как поздно ты явился, – полушепотом, который никто не должен был слышать, сказала принцесса.

Мальчик понял, что лишь во второй раз в жизни слышит ее голос. Обычно она всегда проходила мимо прислуги, не замечая простолюдинов: шагала в сопровождении двух лейтенантов охраны, закованных в броню из северного железа, и одаривала пространство перед собой непроницаемой улыбкой, за которой невозможно было увидеть никаких чувств. Сейчас ее голос сочился ядом, в его эхе мальчик распознал неутолимый голод.