Текст книги "Журнал «Юность» №01/2020"

Первый день
Года

– Просыпайся, просыпайся!

Она трясла его за плечи.

– Ну вставай же! Спишь как сурок, а уже восемь вечера.

– Зачем? – выдохнул он новогодним перегаром.

– Что зачем?

– Зачем, говорю, будишь меня? Праздник же.

– Так ты забыл, что у меня завтра день рождения!

Тоже мне – муж.

– А, точно. Да не забыл я. Поздравляю…

– Заранее нельзя.

– Хорошо, ну а сейчас тогда что?

– Давай за продуктами, завтра гости будут.

– Там холодно, магазин далеко. Да и темно уже.

– Не надо было так напиваться! На машине бы поехал.

– Сегодня магазины закрыты, наверное.

– Куда хочешь, туда и иди, но чтобы все купил!

Я тебе тут список приготовила.

Она бросила на кровать лист бумаги.

– Ты прямо как мачеха из сказки…

Не дослушав его, она ушла. Лежащая у кровати собака подняла морду и с сочувствием посмотрела на хозяина. Он снова закрыл глаза.

«Сейчас… Еще немного полежу – минут пять или десять…»

Превозмогая головную боль, он вылез из-под одеяла и медленно начал собираться.

«В такой день хороший хозяин собаку…»

– Без продуктов домой не приходи! – раздался крик из кухни.

С третьей попытки он натянул валенки, влез в пуховик и, нащупав в кармане вязаную шапку, открыл входную дверь. «В регионе наступили аномальные холода, средняя дневная температура будет держаться на отметке…» – донесся из гостиной звук телевизора ему вслед.

На улице действительно стоял мороз. Ближайший супермаркет был в двух километрах. Сокращая расстояние, он пошел через заснеженный парк, оставляя скрипучие следы на нечищеной дорожке. Скоро холод дал о себе знать, и он остановился, хлопая в ладоши в попытке согреть руки. Вокруг не было ни души. Ему стало одиноко и страшно. Неожиданно вдали, среди деревьев, мелькнуло пламя костра.

«Костер в парке?» – удивился он и, подчиняясь необъяснимому любопытству, повернул в направлении огня, застревая в сугробе.

На поляне вокруг большого костра на бревнах молча сидели люди, одетые в тулупы и валенки. В тишине раздавалось лишь потрескивание горящих веток. Мерцающий свет поочередно выхватывал из темноты то их серьезные лица, то меховые шапки.

– Здравствуйте, – нерешительно произнес он.

Один из сидящих повернул голову, поправил густую бороду и басом, нараспев, ответил: «Здравствуй, коли не шутишь».

– Погреться можно?

– Ну, давай, – пригласил бородач. – А ну-ка, Десятый, подвиньтесь.

Все, кто был справа, потеснились, и он занял освободившееся место.

От костра шел жар. Зажатый между Десятым и его соседом, он быстро согрелся.

– А вы кто? – попытался он завязать беседу с незнакомцами, желая отблагодарить за гостеприимство.

– А ты не знаешь? – хрипло сказал Десятый.

– Нет, – ошарашенно ответил он.

Раздался дружный смех.

– Вот видите, Двенадцатый, – донесся громкий голос из темноты, – я вам, как самому старшему, в очередной раз напоминаю: многие нас не знают!

– Вы все же так считаете? – спросил бородатый, делая ударение на слове «так».

– Поддерживаю, – сказал моложавого вида сидящий слева от Двенадцатого. – А скоро и совсем забудут.

– Первый, у вас опять возрастные упаднические настроения! Это уже случилось, – сказал молодому Девятый и достал из глубины своего тулупа напоминающую подтаявший кусок льда бутылку с оленями на этикетке. – Коллеги, может, стоит продолжить?

Послышались одобрительные возгласы.

Ему протянули граненый стакан и налили из бутылки, которая тут же пошла дальше по кругу.

Он залпом осушил стакан. Напиток слегка обжег горло, создав приятное тепло в желудке. Стало хорошо.

– Ну что, бедолага, опохмелился?

– Да, я, а откуда вы?..

Мы всё знаем, – лукаво подмигнул Двенадцатый. – С Новым годом тебя! Все-таки сегодня уже первое янв… То есть первый день года.

– Да кто вы такие?

– Мы – месяцы.

Он замотал головой, пытаясь стряхнуть наваждение.

– Думаешь, мы шутим?

– Те самые?

– Да. Они и есть.

Тут Девятый достал новую бутылку из безразмерного рукава своего тулупа, а он снова протянул свой стакан.

«Интересная мысль», – подумал он, выпил и оглядел сидящих.

Их оказалось двенадцать.

– И тебя мы знаем, и куда ты идешь знаем, – сказал Десятый.

– Подождите, это я сплю, наверное.

– Не спишь.

– Да нет, меня сейчас жена разбудит – и…

– Жена тебя без продуктов домой не пустит, – хохотнул кто-то слева. – Уж мне-то поверь, я женщин хорошо знаю!

Он посмотрел налево. «Похоже, что это Третий. Если про жену, то он прав. Но как все это возможно?!»

– Еще как возможно, – сказал Третий.

«Мысли читают!»

– Ага, читаем, – подтвердил Девятый.

Ему стало не по себе.

– Пора мне, – с испугом сказал он, пытаясь подняться.

– Не спеши, – сказал Первый. – Тебе сегодня повезло.

– В смысле?

– У нас сегодня день особенный! – продолжил за молодого Двенадцатый. – Государство ваше отменило нас с сегодняшнего дня. И решили мы, что напоследок хотя бы одно доброе дело исполним, как когда-то давно. А тут ты. Вот тебе и поможем. Цветы или продукты, какая нам разница.

– Мне?

– Тебе, конечно. Магазин твой уже закрыт. Но ты не дрейфь, Четвертый все организует.

– Коллеги, позвольте, ну почему опять Четвертый? – послышался раздраженный голос.

– Я уже сказал, что в данной ситуации не существует определенных различий между продуктами и цветами, – резко сказал Двенадцатый. – Ну или кольцами.

Четвертый махнул рукой и отвернулся.

Он не мог поверить в происходящее.

– Мне непонятно, как же вас всех можно отменить? Раздался хохот.

– Вот бедолага, пить меньше надо. С этого года месяцы отменили, законом.

– Не знал.

– Ой, говорю тебе, пей меньше. Об этом еще осенью по всем каналам сказали.

– По всем каналам?

– Эх! А ты только сегодня про аномальный холод и слышал.

– Да, но я спал.

– Во-во, всё спите. А теперь мы вам больше не нужны. Руководители ваши решили, что так жить будет удобнее.

– Как это?

– Коллега, – обратился Двенадцатый к молодому. – Первый, прошу вас, объясните ему, но только попроще.

Первый кивнул и поднялся с бревна.

– Смотри, сегодня первый день года, завтра второй, и так будет всего триста шестьдесят пять дней. А иногда на один день больше. Понятно?

– А как же январь, февраль там, март?

– Все, месяцы законодательно отменены, закон действует с сегодняшнего дня. Дело серьезное. Мы теперь даже друг друга боимся назвать по-нормальному. Новая жизнь!

– А если день рождения, с этим как?

– Ты чего, в школе не учился? Сосчитай! – сказал сидящий справа Восьмой.

Воцарилось молчание.

– И как же вы теперь? – прервал он паузу.

– Уедем отсюда, – вздохнул Первый. – С подобным жить мы не сможем.

– Куда?

– Туда, где еще не отменили. Там коллеги, правда, иноземные, но уместимся как-нибудь.

– Точно! – Девятый покрутил в руке очередную бутылку, создав в ней воронку из пузырьков, и ткнул пальцем в изображенных на этикетке оленей. – Вот к ним поедем, хороший напиток делают, и зима как у нас.

– Вам-то зима зачем, вы же сентя… то есть Девятый. Тьфу… да что это… – выругался Восьмой.

– И все же, для чего это? Теперь и нам привыкать придется, – не унимался он.

– Привыкнешь. Все привыкнут. Зимнее время тоже когда-то отменили, – сказал Третий. – Как сейчас помню.

– А что, мне тоже зима не нравится, – хрипло сказал Седьмой. – Каждый раз простужаюсь!

Все засмеялись.

– Как же теперь я? – спросил он под общее веселье.

– Тебе повезло, – сказал вдруг Четвертый. – Вот, кстати, по твою душу, наверное…

Из рукавицы на ладонь Четвертого выпал звонящий телефон.

– Точно. Мои звонят, – сказал Четвертый и, нажав кнопку, прижал телефон к уху. – Алло. Все по списку взяли? Хвалю. А хлеб? Его теперь всегда забывают. Ага.

Четвертый спрятал телефон.

– Коллеги, исполнено.

– Одно доброе дело все же успели сделать, – сказал Двенадцатый.

– Ну что, завершаем собрание? – спросил кто-то.

– Нет, у нас еще оргвопросы, – послышался снова голос Двенадцатого. – Пятый, разрешите предоставить вам слово?

– Да, конечно, хотя вопрос больше касается Первого, так как сейчас его период. Нам необходимо обсудить очень важный момент. – Пятый встал и оглядел товарищей. – Следует отметить, что если мы уедем, сочельник, а также Святки пройдут уже без нашего присутствия. Поэтому… Поднялся многоголосый шум.

Не понимая, что делать, он молча смотрел на пламя костра.

– Иди домой, – шепнул Одиннадцатый, – тебе уже туда всё принесли и около двери аккуратно сложили. Не благодари…

Под впечатлением от произошедшего он медленно пробирался к дому. Впереди над парком возвышалась многоэтажка, где в квартире его ждала жена.

Представив ее лицо, он подумал: «С месяцами странно как-то вышло, лишь бы принесли все по списку. Ей ведь точно все равно: первое января или первый день».

* * *

– Просыпайся, так и не встал!

Голос жены разорвал тишину спальни.

– Боже мой, что опять?

Яркий свет люстры не давал открыть глаза.

– Как ты это сделал?

– Что, что сделал?

– Ты еще вчера продукты заказал?

– Продукты… ах да.

Все, что я хотела, принесли! И так много, я таскать замучилась.

Сон пропал. Он вскочил с кровати и выбежал в коридор. Весь пол прихожей был завален набитыми пакетами.

– Я смотрю, ты и себя не забыл. – Она достала из ближайшего пакета бутылку водки со скачущими на фоне красного солнца оленями.

Он посмотрел на довольную жену.

– Какое сегодня число? – спросил он.

– Ну ты даешь! Первый день года, – ответила она.

Камилла Ибраева

Магистрант Театрального института имени Б. Щукина, специальность «театральная драматургия и сценарное искусство». Обучалась в Открытой литературной школе Алма-Аты по специальности «проза».

Участник 13-го Семинара молодых писателей, пишущих для детей (г. Таруса, Россия), проекта «Драма. KZ» (г. Алма-Ата, Казахстан), 18-го Международного форума молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья (г. Ульяновск, Россия) и Международной драматургической лаборатории русскоязычных авторов «Портрет времени» (г. Таллин, Эстония).

Лонглистер 16-го Международного конкурса драматургов «Евразия» (Россия).

Святочная дилогия

1.

Дед Серафим озирался по сторонам, прикладывал ладонь к уху – не идет ли кто? Пока его не было, старый сквер одичал. Лет сто назад сюда кто только не хаживал – студенты спешили на каток, старушки собирали хворост, детишки катали снежных баб. А деду непременно перепадал двугривенный или полтина – человеческая дань за ангельские труды. Оставалось лишь встать под луч здешнего фонаря и мысленно попрощаться с подлунным миром до следующего откомандирования.

Дед Серафим вывернул карманы тулупа – последний день Святок на исходе, а монетки никто не подал. Над дедовской головой покачивался старинный фонарь – временами неверный искусственный свет мигал, а то и вовсе гас.

«Глядишь, совсем затухнет, – с ужасом думал дед, – что тогда?»

Через минуту-другую дед Серафим уже был за пределами сквера, на незнакомой извилистой улочке, поджидал припозднившихся прохожих.

Вот застучали по мостовой каблучки – навстречу деду шла девушка. Дед Серафим заглянул в сердце отроковицы ангельским взором – чего там только не было: лица, вещи, адреса…

– Дочка, помоги, подай Христа ради, – взмолился дед Серафим.

Девушка остановилась, неуверенно опустила руку в карман. В кои-то веки выбралась на ночную распродажу, за новыми туфельками. Лишних денег в кармане не было. Дед видел, как в девичьем сердце суетится бесенок. Через мгновение девушка уже спешила прочь, опустив глаза. Из кармана ее куртки высунулся крошечный бесенок и показал деду дулю. Вот черт, соблазнил-таки девицу черевичками!

Дед Серафим вздохнул – если до полуночи человеческую монетку заполучить не удастся, волшебный фонарь погаснет, путь на Небеса закроется до следующих Святок. Придется деду Серафиму коротать год на Земле, мериться силами со всякой нечистью.

От печальных мыслей деда отвлекла чья-то тяжелая поступь: кто-то ступал по мостовой твердо, уверенно. Наконец из-за угла показалась фигура в длиннополом пальто. Фигура кричала что-то в плоскую, с яблочком посередке пластинку, посматривала на прикрепленный к запястью циферблат. Дед Серафим заглянул в сердце приближающейся фигуры и ахнул – здесь не было ничего, кроме стопок зеленых банкнот, перетянутых резиновыми кольцами. Фигура смерила деда, протянувшего руку за подаянием, надменным взглядом и неспешно исчезла в сумерках.

Впору было заплакать, но – хвала небесам – на мостовой показался человек с четками в руках. «Никак монах», – подумал дед Серафим и обрадовался. Чаял найти в монашеском сердце сочувствие, но уперся лишь в бесконечные стеллажи со свитками предписаний. Благообразный человек с недоверием покосился на старца. «Что за городской сумасшедший, – прикидывал он, – надел тулуп поверх рюкзака, всклокоченный, небритый. Не пьяница ли? Дам такому денег – пропьет. А я расхлебывай потом плохую карму». И человек попятился от деда.

– Куда же ты, сын мой? – прошептал дед Серафим вслед удаляющемуся человеку.

До полуночи оставалось четверть часа. Старец осел на тротуар, устало закрыл глаза. Что ж, придется погостить здесь до следующих Святок – терпеть унижения от людей, отбиваться от чертиков. Дед Серафим не сразу заметил, как кто-то мягко, но настойчиво теребит его за плечо. Дед размежил веки и увидел перед собой маленького мальчика, протягивающего монетку, – тот, видно, убежал вперед по тротуару, оставив родителей позади: издалека доносились голоса, зовущие малыша обратно.

– 3-з-з-здравствуйте! Возьми-и-и-и-ите, па-па-пажалуйста, – сказал мальчик, краснея.

Его горячее сердце пылало, ждало, примет ли странный старичок подношение.

Дед Серафим крепко обнял мальчика, незаметно перекрестил, подмигнул на прощание.

Мгновение спустя старец стоял в заснеженном сквере – над головой еле теплился огонек засыпающего фонаря. Дед Серафим скинул тулуп, под которым оказались большие белые крылья, разжал ладонь с монеткой и растворился в световом конусе.

А мальчик, пожалевший заплутавшего ангела, наутро перестал заикаться.

2.

По мостовой шла девушка. Мимо проносились экипажи, пробегали посыльные и мальчишки с газетами. Город погрузился в предрождественскую суету – ресторации отворили двери настежь, словно призывая откушать изысканные яства, коробейники норовили подсунуть поздравительную открытку или сахарного петушка. Девушка ничего этого не замечала – что-то очень сильно ее тревожило.

На левом плече путницы сидел черт – уверенный в себе господин в модном костюме, лаковых штиблетах и с нафабренными усами. Никто бы и не подумал, что это служитель преисподней, если бы не крохотные рога, видневшиеся поверх черных приглаженных волос.

– Ступай смело, – шептал девице на ухо черт, – тут даже думать не о чем! Все решено!

– И вовсе не решено, – возразил бесу ангел, притулившийся на правом плече девушки. Ангел был светел, почти прозрачен; за хрупкими плечиками виднелись два белоснежных крыла.

– Ну, хорошо-с, – принялся рассуждать черт, – что мы имеем-с? Перво-наперво, папенька с маменькой не обрадуются, ежели узнают. Папеньку удар хватит, а маменька слезы в три ручья станет лить. Еще бы – какой конфуз, какой позор!..

Услышав нечистого, девушка ускорила шаг – право же, о чем раздумывать? Совсем скоро она доберется до переулка, где живет старая докторша, примет микстуру, и все решится само собой.

– Не слушай, – тут же обратился к девушке ангел, – и вовсе не такие папенька с маменькой. Узнают – подсобят. И замуж выдать не откажутся.

– Позвольте-с, – ухмыльнулся черт, – за кого же замуж выдавать? Ваш кавалер еще третьего дня получил записочку, а до сих пор не явился – неужто в преисподнюю провалился?

Девушка чуть не заплакала, но сбавлять шаг не стала – чем быстрее она дойдет до старухи-знахарки, тем скорее завершится этот бессмысленный спор в ее голове.

Ангел, прочитавший мысли путницы, еле заметно взмахнул крылами – девушка завернула за угол и увидела двух прелестных детей, мальчика и девочку. Оба были ряженые – на девочке был большой пестрый платок, накинутый поверх тулупчика, мальчик же пытался совладать со скоморошьей шапкой – та так и норовила съехать на лоб. Завидев девицу, разрумянившиеся на морозе малыши улыбнулись и запели рождественские колядки. Тоненьким голосам вторили крошечные бубенцы на шапке мальчика. У девушки внезапно потеплело на сердце – она вручила каждому певчему по двугривенному и невольно залюбовалась детьми. Идти к старухе уже не хотелось. А вдруг и у нее родится вот такой же мальчик? Или такая же девочка?..

Черт, услышав мысли девушки, скривился, лениво поднял руку и щелкнул пальцами. В ту же секунду мальчик и девочка переменились – исчезли веселая шапка с позвякивающими бубенцами и нарядный платок, пропал игравший на щеках румянец, завяли улыбки. Теперь перед девушкой стояли два жалких, дрожащих на холоде существа – в их глазах не было ничего, кроме невыносимой муки и мыслей о хлебе насущном. Какой-то сердобольный прохожий кинул бедным детям краюху хлеба – они набросились на кусочек как волчата, каждый силился откусить побольше.

– Да-с, – заметил бес, – детей надобно заводить при муже, при достатке-с. И даже тогда черт знает что из них вырастет.

Девушка опустила глаза и поспешила прочь – что ж она стоит на одном месте? Знахарка, наверное, заждалась. А насчет детей – все верно, еще не время, успеется.

Вот и до старухиного дома уже рукой подать. Осталось пересечь торговые ряды и свернуть в переулок. Путница двинулась вдоль украшенных к Рождеству прилавков и витрин магазинов.

Ангел тихонечко подул в сторону одной из витрин, и девушке вдруг очень захотелось посмотреть, что за товар купец разложил за сверкающим стеклом. Она подошла ближе и ахнула: в углу витрины покачивалась деревянная лошадка, далее слева направо были разложены детские вещи – кружевное платьице и костюмчик матроса, чепцы с атласными лентами и туфельки с перепонкой, плюшевые мишки и фарфоровые куклы, в противоположном углу витрины стояла детская коляска. Девушка невольно представила себя с ребенком на руках – ей захотелось зайти в магазин и непременно что-нибудь купить.

Сделать этого она не успела – бес достал из кармана сюртука портсигар, вынул папиросу, закурил и принялся пускать в сторону витрины колечки дыма. В то же мгновение витрина преобразилась: теперь здесь были вешалки с дамскими нарядами – такие девушка видела только в журналах мод. Между вешалками были красиво разложены перчатки, ожерелья, ридикюли, шляпки и веера…

– Ну-с, – шепнул черт, – что лучше – стать мамашей на горе опозоренным родителям или жить в свое удовольствие, сохранив честное имя? А как же молодость? Как же фигура-с?

Девушка разозлилась на себя – к чему эти терзания? Довольно! Раз решилась – так надо идти. До дома знахарки оставалось каких-нибудь полквартала. Путница пошла быстрым шагом – к черту все сомнения!

Ангел принялся что-то нашептывать девушке на ухо, умолял, срывался на крик, но все было напрасно. Тогда крылатый посланник закрыл лицо руками и заплакал.

Девушка уже достигла конца торговых рядов – оставалось только завернуть в нужный переулок и отыскать старухин дом…

О! Надо же – кто-то соорудил на перекрестке рождественский вертеп. Странно, что никто из прохожих им не интересовался, словно тот был невидимым. Девушка тоже хотела пройти мимо, но все-таки решила подойти поближе. Фигуры внутри вертепа были выполнены в натуральную величину. Черт ухмыльнулся – кого могут растрогать деревянные истуканы? Ангел наблюдал за происходящим, затаив дыхание. Девушка приблизилась к фигурам. Вот Мария – молодая женщина, закутанная в покрывало, а вот Иосиф – муж Марии, вифлеемский плотник. Оба склонились над новорожденным сыном. Путница подошла еще ближе, чтобы рассмотреть фигурку младенца. Заглянула в соломенную колыбель и столкнулась с внимательным взглядом больших карих глаз – в яслях лежал живой ребенок. Девушка не могла оторваться от новорожденного – а тот продолжал смотреть на нее лучистым, исполненным любви взглядом. Это были глаза Спасителя. Неизвестно, сколько времени прошло – девушка так бы и стояла у колыбели, если бы чудесное видение вдруг не рассеялось, как мираж. Только в воздухе остался едва уловимый запах сена.

Путница улыбнулась и пошла прочь. Ни к какой знахарке она не пойдет. Пора домой – папенька с маменькой наверняка уже накрыли ужин к сочельнику.

Черт, услышав мысли девушки, тотчас же исчез – как будто его никогда и не было. Ангел возликовал – достал из-под крыла серебряную дудочку и принялся играть. Всю дорогу путнице казалось, будто рядом кто-то наигрывает волшебную мелодию.

А по возвращении домой девушку у парадного поджидал помянутый чертом кавалер. В руках он сжимал бархатный футляр с обручальным колечком – ему непременно хотелось сделать невесте предложение сюрпризом, в канун Рождества.