Текст книги "Журнал «Юность» №11/2023"

Ольга Салоник

Родилась в Курске, окончила факультет иностранных языков Курского государственного университета. Затем училась на втором высшем в Институте европейских культур в Москве, там же получила стипендию на обучение в Германии. Вернувшись в Москву, построила успешную карьеру в самолетостроении, после этого успела пожить в Великобритании и Швейцарии. В Лондоне писала статьи и репортажи для русскоязычного журнала Russian UK. В 2022 году на курсе «БЭНД» «Однажды в сказке» начала писать рассказы для детей, а затем и для взрослых: рассказ «Шарлатан», написанный на курсе «Как писать фантастику: теория и практика», был опубликован на портале «Мир фантастики». Публиковалась в сборниках «Братства пера». Сейчас учится на курсе «Бумажные Сердца».

Три ангела

На поезд Олеся, конечно, опоздала.

И теперь ей предстояло, во-первых, сосредоточиться. Во-вторых, узнать, когда следующий поезд до Курска. В-третьих, сообщить маме, что встречать в семь утра ее уже не надо. На этом месте ход Олесиных мыслей прервался, и ей пришлось вернуться к первому пункту. Впрочем, учитывая, что на вокзал она приехала с развеселой вечеринки по случаю окончания сессии, держалась она очень неплохо. И опоздала всего-то на десять минут.

Ее однокурсники, уже почувствовавшие вкус праздников и свободы, веселой толпой завалились в гости к Антону Павлючкову, с которым, кажется, все познакомились непосредственно на сессии. Антон не очень-то скрывал, что «культурология как второе высшее» интересует его только в контексте откоса от армии. И что он даже больше всех остальных счастлив своему невероятному, на грани чуда везению, благодаря которому он еще полгода может числиться студентом Института современной культурологии. На удивленные вопросы товарищей он ответил какой-то невразумительной байкой о доставшихся ему на эту сессию по блату аж трех странствующих ангелах-хранителях – как раз по одному на каждый экзамен – и на радостях пригласил всех в свою квартиру рядом со станцией метро «Пролетарская».

По дороге шумная толпа «везунчиков и все еще студентов» совершила набег на ближайший супермаркет. Насколько можно было судить со стороны, в условиях жесткой конкуренции за денежный ресурс предпочтение было отдано напиткам. Кроме шампанского для девочек и пива для мальчиков, был куплен только торт «Захер», причем и его взяли исключительно за название.

К несчастью, шампанское и пиво быстро закончились, а у Антона дома случайно нашелся коньяк. Кажется, «Арарат». После того как благородный напиток был окончательно и бесповоротно освоен, внезапно обнаружилось, что Олесин поезд отправляется через пятнадцать минут и доехать на метро уже не получится, а вызывать такси, наверное, тоже поздно. Однако «Арарат» и шампанское горячили кровь, и Олеся в сопровождении самых активных сокурсников выловила из череды проезжавших мимо машин «Жигули» баклажанового цвета. Под хохот и вопли вспомнивших школьные дискотеки товарищей «Лада-седан! Баклажан!», сама изнемогая от смеха, втиснулась на заднее сиденье и скомандовала водителю: «На Курский, как можно быстрее, пожалуйста!»

– Вам к какому поезду нужно успеть?

Как только дверь машины закрылась, выяснилось, что внутри тихо и как-то светло, несмотря на декабрьскую столичную хмарь снаружи.

– В 23:30 отправление.

– Не успеете.

– А если по двойному тарифу? – Олеся не теряла задора, хотя градус веселья в этой странно уютной внутри машины сразу как-то пошел на спад.

– Я отвезу вас бесплатно. Но на этот поезд вы точно не попадете. Идите сразу в кассу менять билет. Вам вернут все, кроме стоимости плацкарты.

Олеся немного удивилась такой осведомленности и собралась было спросить, откуда этот странный водитель все знает. Сосредоточившись, она наконец посмотрела в его сторону. А он обернулся и взглянул ей прямо в глаза. Олеся, кажется, пропустила несколько ударов сердца.

– Вот мы и приехали.

Олеся очнулась, с усилием будто вытащила себя из черных, как будто даже без зрачков, глаз и растерянно взглянула в окно. За ним действительно оказался Курский вокзал.

– Возьмите, пожалуйста. Вам пригодится. – Водитель улыбнулся, протягивая небольшой бумажный пакетик.

Она вдруг заметила, что на нем твидовое пальто, и, черт возьми, это же самый настоящий Deerstalker. Олеся мельком подумала: если бы не курс по истории костюма, зачет по которому она сдала только вчера, она бы даже не поняла, что за чудо перед ней сидит в этой смешной баклажановой «Ладе». Не удержавшись, она нервно хохотнула:

– Вас, случайно, не Шерлоком зовут? Похоже, в Лондоне погода дождливая.

– Снимаю шляпу перед вашей наблюдательностью, – галантно улыбнулся странный водитель и напомнил: – Вам стоит поспешить.

Олеся схватила протянутый ей пакетик и, на ходу крикнув «спасибо», выскочила из машины.

Минуту спустя все же обернулась, но, несмотря на обычную привокзальную пробку и толчею, машины уже и след простыл. Олеся хмыкнула, заглянула в упаковку. Это был сет столовых приборов – две вилки и два ножа.

– «Все страньше и страньше» – тоже в тему, кстати, примерно из той же степи, – пробормотала она. Потом засунула приборы в рюкзак и переключилась на более насущные проблемы. Поезд действительно ушел десять минут назад. Олеся, конечно, сбегала на платформу, но там уже было пусто и только забытый кем-то целлофановый пакетик медленно порхал на сквозняке, словно прозрачно-белое перо неведомой птицы.

У касс, как водится, толпился народ. Когда подошла очередь Олеси, она протянула свой билет и попросила поменять на следующий поезд.

– Повезло вам – последнее место. С вас еще семьсот пятьдесят рублей, взнос за плацкарту не возвращаем, – равнодушно отчеканила кассирша, и Олеся потянулась к джинсовому кошельку-кармашку, висевшему на шее.

Вот только под рукой ничего не оказалось. Борясь с нарастающей паникой, Олеся растерянно хлопала себя по груди и бокам, заглянула за пазуху и даже за спину. Кошелька нигде не было.

– Девушка, вы платить будете?

– Да, действительно, или освободите кассу, нам нужно успеть на поезд! – зашумела очередь.

Голоса доносились будто из-под ватного одеяла, а мир вокруг как-то странно сузился, схлопнулся до маленького пятна света, в котором сейчас находилась Олеся, растерянная и оглушенная. Вся недавняя бравада улетучилась, и девушка вдруг поняла, что она устала, выпитое шампанское все еще сильно искажает восприятие и замедляет реакции; кошелек, очевидно, украли, а в карманах денег не осталось. Она уже готова была разрыдаться от острой жалости к себе, когда мужчина, стоявший после нее в очереди, спросил кассиршу:

– Сколько там не хватает?

– Семьсот пятьдесят, – почти сочувственно протянула кассирша.

Оплатив билет, он протянул Олесе оранжевый бланк и быстро исчез в толпе.

– Ваш поезд через полтора часа, – пояснила кассирша через окошко и занялась следующим покупателем.

Растерянная Олеся прошептала «спасибо» вслед неожиданному спасителю и пошла к залу ожидания – попробовать осознать, что вообще произошло. По дороге ей стало невыносимо жалко украденного кошелька и себя. Так, что она заплакала навзрыд, присев на ближайшую скамейку. Но буквально через несколько минут, наполненных упоительными рыданиями, прямо перед ее глазами появился стаканчик кофе из автомата и булочка в целлофане. Проследив, откуда произрастала рука дающего, Олеся обнаружила, что источником является голубоглазый симпатичный молодой человек.

– Bitte, es ist noch heiss[1]1
  Пожалуйста, он еще горячий (нем.).


[Закрыть].

– Danke, – автоматически ответила Олеся и взяла протянутый ей кофе.

Вот, первое высшее уже пригодилось, мельком подумала она. В прошлом году она окончила факультет иностранных языков в родном Курске.

Штефан направлялся в Белгород. Там его ждали какие-то уникальные исторические фотоархивы, по которым он писал диссертацию. Он только сегодня утром прилетел из Берлина и, пошатавшись немного по Красной площади, приехал на вокзал. Билеты ему организовали на кафедре, и, как выяснилось, ехал он на том же поезде, который теперь ждала и сама Олеся. Это была его первая самостоятельная поездка по России, и он немного волновался, как все пройдет. Поэтому приехал на вокзал заранее и вот увидел Олесю в расстроенных чувствах, так что все не зря.

Олеся вдруг вспомнила, что ей надо позвонить маме. Мгновенно вспотев – вдруг телефон тоже украли, – она вскочила со скамейки, всучив пластиковый стаканчик удивленному Штефану, и принялась рыться в рюкзаке. К счастью, телефон нашелся. Но везение длилось недолго – экран был тусклым и значок батарейки мигал на 1 %.

– Scheisse! – Олеся автоматически выругалась по-немецки.

Зарядка, конечно, осталась бог знает где. У Павлючкова, наверное.

Быстро набрав маму, дождалась ответа и торопливо прокричала в трубку: «Мама, не волнуйся, я опоздала на поезд, не встречай, приеду на два часа позже, телефон разряжен!» Мобильник окончательно погас. Ну и ладно, решила Олеся, зато не надо объясняться. Пока.

Улыбнувшись немного опешившему Штефану, Олеся сказала:

– А пойдем прогуляемся? На вокзале жарко и шумно, а на улице по крайней мере прохладнее.

На улице было действительно не только прохладнее, но и приятнее – пошел легкий, почти невесомый снежок. Они медленно пошли вдоль Земляного Вала, рассматривая огни предновогодних витрин и ночных прохожих. Поток машин, кажется, не уменьшался, и было шумно, поэтому они только изредка перебрасывались короткими фразами. Олеся думала, что это довольно удивительно, так спокойно и уютно чувствовать себя в компании человека, с которым только что встретился и едва обменялся парой слов, да еще и на чужом языке. Но день вообще был какой-то необыкновенный во всех отношениях, к тому же пока он и не думал кончаться. Штефан остановился у хачапури.

– Выглядит вкусно. Кажется, я проголодался.

Олесин желудок издал предательский рык, подтверждая, что булочкой с вокзала она не отделается.

Штефан засмеялся и попросил ее заказать парочку на дорогу. К хачапури им выдали две пластиковые коробки с салатом. Олесин взгляд упал на белый циферблат за спиной хозяина лавочки.

– Эти часы правильно идут?

– Да, может, на минуту-другую спешат.

– Штефан, мы опять опаздываем! – Олеся схватила в охапку хачапури и салат и побежала к вокзалу.

Штефан грохотал своими чемоданами где-то позади, но Олеся бежала изо всех сил, думая о том, что еще нужно понять, с какой платформы отправляется белгородский поезд. На вокзале они оказались за две минуты до отправления. Вниз по лестнице в переход, вверх по лестнице на платформу – проводница уже закрывала дверь, но Олеся с разбега взлетела на подножку, размахивая билетом.

– Какой это вагон?

– Тринадцатый…

– А у нас пятый, в какую нам сторону?

– Туда. – Проводница махнула по направлению движения, и разгоряченная парочка рысью понеслась по узким коридорам купейных вагонов.

Вагоны почему-то были пустыми. Олеся бежала налегке – с рюкзаком за спиной и пластиковым пакетом с хачапури, а вот Штефану приходилось нелегко с двумя чемоданами на переходах из вагона в вагон. Двери были узкими, чемоданы в них не пролезали, и он отстал от бодро продвигающейся Олеси. В десятом – таком же пустом, как и предыдущие, – вагоне из очередного купе в коридор выглянула величественная проводница в идеально выглаженной униформе и, увидев сражающегося с дверями Штефана, строго прикрикнула:

– А двери кто закрывать будет?

Все еще увлеченный гонкой с препятствиями Штефан даже не понял, что обращались к нему, и продолжил бежать за Олесей.

– Эй, я с кем разговариваю? – возмутилась проводница.

Олеся, добежавшая уже до противоположного конца вагона, обернулась и прокричала:

– Du musst die Tuere schleissen![2]2
  Ты должен закрыть дверь (нем.).


[Закрыть]

Штефан остановился, нервно озираясь в поисках дверей, которые нужно было срочно закрыть. Прямо перед ним обнаружилась дверь купе, которую он с облегчением и очень быстро захлопнул. К несчастью, это оказалось то самое купе, в котором находилась строгая проводница. Довольный собой Штефан улыбнулся Олесе, но, увидев ее расширившиеся глаза, понял, что что-то пошло не так. Дверь медленно отъехала в сторону и явила миру безмерно удивленную проводницу, которая безмолвно открывала рот, не в силах произнести ни звука от возмущения. Олеся поняла, что их может спасти только бегство.

Энергично махнув рукой в сторону все еще ничего не понимающего Штефана, она сказала по-немецки:

– А теперь – беги!

Проводница, кажется, пришла в себя и что-то кричала вслед, но Олеся не слышала, потому что ее накрыл неудержимый приступ смеха. К тому же она поняла, что бежать до этого инцидента с проводницей было совершенно необязательно, ведь они уже были в поезде. Тем временем пустые купейные вагоны кончились. А их вагон оказался плацкартным и переполненным. Штефан потянул носом – очевидно, люди ехали в этом вагоне не первый день.

– А почему мы не можем остаться в одном из тех пустых вагонов?

– Резонный вопрос, – пробормотала Олеся, – но в кассе сказали, что места есть только в этом. Добравшись до места Штефана, они обнаружили, что на нем храпит безбожно пьяный мужчина подозрительной наружности. Вагон был заполнен уже спящими или засыпающими людьми, и они просто ушли на боковое место Олеси. Оба чувствовали себя марафонцами на финише.

– Зато у нас есть хачапури и салат! – Олеся достала упаковки из пакета.

– И как же мы будем есть этот салат? – усмехнулся Штефан.

– А вот как! – Олеся ловко достала из кармана рюкзака приборы.

– Э-э-э… А ты всегда носишь с собой два комплекта столовых приборов Gipfel?

Олеся засмеялась.

– Нет, вообще-то только сегодня.

– Тогда это тем более интересно. Дизайнером этих приборов был мой дед.

Олеся снова тихонько засмеялась и сказала:

– Знаешь, сегодня я уже ничему не удивляюсь. Но дизайн мне нравится.

За окном поезда было темно, как в глазах давешнего московского Шерлока, в вагоне царили сумрак и сопение множества спящих людей, иногда перекрываемое перестуком колес. Олеся прислонилась к прохладному окну и подумала: «Какой интересный длинный день. Неужели это все действительно произошло со мной сегодня?» Перед тем как окончательно соскользнуть в сон, она почему-то вспомнила о трех странствующих ангелах.

Мария Шакирова

Родилась в Москве в 1998 году. По образованию журналист. Бакалавриат окончила в МГУП имени Ивана Федорова, а магистерскую программу «Современная медиапублицистика» – в РГГУ. Пять лет работала редактором в СМИ. Участница курса BAND «Как писать прозу. Искусство истории».

Сандзару[3]3
  Сандзару – устойчивая композиция из трех обезьяньих фигур, закрывающих лапами глаза, уши и рот. Грубо говоря, «если я не вижу зла, не слышу о зле и ничего не говорю о нем, то я защищен от него». Мидзару – «не вижу». Кикадзару – «не слышу». Ивадзару – «не говорю».


[Закрыть]

«Пожалуйста, выходя из вагона, открывайте глаза».

Равнодушный мужской голос разбивает гитарное соло в наушниках «кики», и Лев послушно открывает глаза. Он бы и так их открыл, все-таки не дурак, чтобы переходить с одной станции метро на другую с закрытыми глазами, а за соло обидно: плейлист встал на паузу. На фоне еще слышно помехи: система оповещений метрополитена не может подключиться к его «кике» тихо. Колючие шумы щекочут барабанные перепонки, и Лев чувствует себя не в толпе, вяло текущей через пересадочный узел, а в космосе без связи с Землей.

Эскалатор забит наглухо, даже слева не пробежать вниз. Никто сейчас и не бегает – не дикари какие. Смирно стоят, закрыв глаза. Открывают их, когда шаг нужно сделать. Лев очень этим доволен – когда люди делают все правильно, ему это доставляет удовольствие. Переход на зеленый сигнал светофора, ожидание, когда все выйдут из вагона, вежливый молчаливый заказ кофе через телефон с мгновенной оплатой – все это не нарушает чужого пространства и не отвлекает.

Если не открывать глаза, то может показаться, что во всем мире ты один. И в этом нет ничего ужасного – одиночество означает, что некому тебя задеть.

На Льва, например, никто не таращится из-за высокого роста и ярко-красных волос. Подростком он сильно сутулился и носил кепки, хотя все равно ловил на себе взгляды то ли осуждения, то ли праздного интереса. Не угадаешь ведь, что кроется за безразличным взглядом незнакомца – может, он просто смотрит на экран за твоей спиной, а не волосы разглядывает. Но это ошибка, и ее понимаешь до конца, когда за тебя цепляются пьяницы в последнем ночном вагоне.

Сейчас люди просто не смотрят. Точнее, смотрят, но в свои «ми». Они есть буквально у всех – Лев еще помнит время, когда только самые обеспеченные могли купить прорывную новинку японской компании «Сандзару», а теперь странно увидеть кого-то без них. Только если разрядились, голубоватое сияние линзы пропадает с радужки, и можно увидеть настоящий цвет глаз человека.

Перед выходом со станции Лев останавливается, проверяя свой чемодан на колесиках, – засевшая в голове паранойя требует подергать замок, прощупать те места, где выступают углы ноутбука, и попросить судьбу не убить технику в багажном отделении самолета. Подняв взгляд, Лев натыкается на старый плакат, который, видимо, слишком хорошо приклеили к мраморной стене вестибюля лет шесть назад. Углы все загнуты, серы и держатся на каком-то неубиваемом скотче.

«Использование шумоподавляющих наушников, а также линз и очков дополненной реальности в метрополитене запрещено». Нарисованные человечки в маленьких комиксах падают с платформы, застревают в дверях и забывают вещи в вагонах, демонстрируя все минусы современной техники.

Бесполезная штука – объявления на стенах. Никто же на них не смотрит. И голос из динамиков никто не слушает. Но эти технологи в «Сандзару» не были так глупы и позаботились о безопасности пользователей. И заодно получили возможность заработать на экспорте устройств. Городским службам ведь нужно вмешиваться в миллионы сериалов, плейлистов и звонков, чтобы напомнить о конечных станциях, закрытых ветках и дорожных работах.

Если спросить Льва про «Сандзару», он расскажет всю историю этой японской компании. Лев, если можно так сказать, технофил, но в одной конкретной отрасли. Повернут на технике «Сандзару» так, что стал самым цитируемым экспертом.

Повернут настолько, что сами «Сандзару» пригласили его на презентацию своего третьего устройства, которое, по слухам, снова перевернет мир.

– Да какие новые технологии, когда рельсы нормально укладывать не научились. – Закуривая на автобусной остановке, Лев привычно закрывает глаза.

Вместо темноты на обратной стороне век высвечивается последнее просмотренное расписание автобусов и объявление о закрытии участка железной дороги на ремонт. Перескакивая взглядом с одной строчки на другую, Лев закрывает окна и открывает табло аэропорта. Его рейс на месте – хотя бы здесь ничего не изменилось.

«Автобус, следующий по маршруту 851, прибывает к остановке». Голос девушки, объявляющий автобусы, гораздо теплее. Будто бы снаружи даже записанные для «кики» уведомления звучат теплее, чем подземные механические реплики.

Лев открывает глаза и выбрасывает в урну окурок. С трудом затащив чемодан в автобус и примостившись в углу, он достает телефон, чтобы оплатить проезд. Кажется, телефоны сейчас только для этого нужны – для оплаты. И для звонков. Лев не помнит, когда последний раз заряжал свой.

«Пожалуй, лучше снять и “кику”, и “ми”, чтобы не разрядились в самолете». Рассчитав время перелета, Лев решает не рисковать. От волнения он не верит в то, что уснет. Убирая устройства в контейнеры для подзарядки, он оказывается единственным человеком в автобусе, уставившимся в окно. Кроме водителя, пожалуй, – тот смотрит прямо на дорогу.

Лев замечает, что в автобусе появилось что-то новое. Он сам не может понять, что именно: он давно не ездил на чем-то, кроме метро и городского такси. Автобусы – это что-то из детства, когда рвешься к сиденью у окна, лишь бы не скучать всю поездку, сидя у прохода. В окне было все: люди на пешеходных переходах, парки, другие машины, марки которых он пытался запомнить, чтобы похвастаться одноклассникам. В окне можно было увидеть новые магазины, чьи вывески учили читать слова «продукты» и «хозтовары».

Случится ли с ним это чувство снова?

Лев ждет, когда автобус съедет с кольцевой дороги, закрученной бесконечной линией отбойника, чтобы увидеть пейзаж за пределами трассы. Это похоже на ожидание встречи со старым другом: как сильно он изменился, стал ли выше, а может быть, превратился в совершенно другого человека? Разглядывая через отражение других пассажиров, Лев не видит ни у кого такой же заинтересованности в происходящем снаружи. У них глаза под веками двигаются как у спящих, которые не понимают, где реальность.

Дым.

Взгляд Льва фокусируется на уходящем в небо дымовом штопоре, когда автобус сворачивает с кольца в сторону аэропорта. Ближе к горизонту этих штопоров становится все больше. Они пружинят от земли к тяжелым облакам, закрывающим полуденное солнце, и кажутся скорее дождем, который выбрал лишь несколько мест, где пролиться.

Но это определенно дым. Он внушает страх, даже если знаешь, что тебя он не коснется. Противоестественным кажется запах чистой обивки кресел, смешанный с прохладным воздухом из кондиционера. Лев уверен, что если сейчас выйти на обочину, то можно задохнуться от жара.

Огонь кривыми линиями лениво пожирает сухую траву у сгоревшего дома. Строение будто сильным ударом проломило внутрь, а уже потом вылизало пламенем. Почерневшее бетонное основание покусано разрушением.

Автобус катится дальше, будто ему не мешает дым. Лев не верит своим глазам и на миг опускает веки. Нет, это не «ми». Это действительно происходит, а он ничего не знает. Пожары? Или ураганы? Что происходит в нескольких километрах от города, на который вылупили взгляд миллионы камер?

Телефон не отвечает ему на вопрос, рассказывая владельцу лишь то, что он и так знает: весь мир готовится к презентации «Сандзару».

– Мужик! Эй!

Единственный, к кому Лев еще может обратиться, – это водитель, спокойно ведущий автобус мимо разрушенных домов. Бросив свой чемодан и цепляясь пальцами за кресла, Лев пробирается к первой двери и опирается на поручни.

– Куда ты нас везешь?!

Водитель вздрагивает и удивленно смотрит в ответ через зеркала заднего вида, искривляющие фигуру высокого Льва. За рулем сидит низкий полный человек лет пятидесяти. Видно, что водит давно, как влитой смотрится на своем месте. Но никаких личных вещей, какие водятся за теми, кто уже давно ходит по одному маршруту, вокруг нет.

– Как куда? В аэропорт же. Ты что, автобусы перепутал? Тебе твоя «кика» не сказала, куда соваться?

Если бы не растерянность в голосе, водитель звучал бы равнодушно. Будто бы он едет по самой обычной центральной улице, а не по пригородному шоссе, окруженному дымом.

– Это дорога в аэропорт? А дым? А… – Лев пытается подобрать слова, неловко размахивая рукой с телефоном. Второй рукой он дергает себя за волосы на затылке, пытаясь успокоиться. – Почему нет пожарных или СМИ… Где люди?! Что вообще здесь происходит?!

Его голос – единственный звук, кроме гула мотора в автобусе. Стерильное пространство снова наталкивает Льва на мысль о космическом корабле без связи.

– Что ты так орешь, а? Пожаров никогда не видел? Не обращай внимания, вон, иди нацепи свои «ми», «хми», «шми», что там еще есть, и не обращай внимания. Это только сегодня.

Лев не понимает. Как «пожар»? Когда в его детстве леса горели, там солнце превращалось в белый диск. И люди в респираторах ходили. И из каждого утюга звенело, сколько сегодня сгорело, сколько осталось, какие деревни исчезли… А сейчас – тишина.

Вакуум.

– А почему никто не?..

– Так ведь как это… Неважно. Пожары тут часто – дома не починили с прошлого лета, понакидали вагонки и сена, чтобы до лета дожить, а тут на тебе – жара.

– Как это – с прошлого лета?.. Что ты несешь, мужик?!

– А кто знает? Это уже не поджоги, торфяники и болота сами горят, никакой человек не нужен. Даже рейсы отменяли, автобусы не ходили. Уже привычное дело. Как-то и забылось, почему…

Лев начинает вспоминать. Да, он когда-то тоже беспокоился, что на границе города что-то происходит, но никто не мог сказать, что именно. То взлетали на воздух заправки, то горели склады промышленные. Этому так и не дали имени, поэтому со временем пропало из Сети. Там же потом была презентация «ми», все совсем с ума посходили, какие там неизвестные поджигатели.

– Но… Неужели это происходило до сих пор?

И дома ведь не поджигали…

Лев садится на ступеньку возле водителя, пытаясь понять, как можно не заметить горящий пригород. Должно же было быть видно из окон высоток, с вышек, с самолетов, в конце концов. Для него это просто первый полет в жизни, он никогда дальше городской черты не выезжал. Но другие-то ездят постоянно.

– Сколько тут езжу, ага. Просто все уже как-то смирились. В город перебираться стали, там ничего, тихо. Напялил «кику» и уже ничего не слышишь. А чтобы глаза не мозолило – «ми». Везде же так.

И правда. Наверное. Лев не справляется со своими мыслями. Ему когда надо, он докапывается до сути. Он знает, что «Сандзару» готовятся презентовать «убийцу телефонов», хотя нигде об этом не писалось. Знает, что больше всего покупателей у компании не в родной Японии, а за рубежом. Он даже подозревает, что скоро компания будет продавать свои акции, завершив работу с третьим продуктом.

Да, к сути он рвался, как сорняк к свету через бетон. Но поджоги возле города, видимо, ничем таким не были.

– Поэтому поезда отменили?

– Ага. Огонь слишком близко к станциям подошел.

Безучастие водителя превращает автобус в сцену для дурацкой постановки. Лев бредет назад как актер, забывший текст, но не желающий просто так скрыться за кулисой. Он разглядывает пассажиров, утонувших в своих делах под веками. Они знали? Или тоже едут впервые и просто не узнают, что творится за окном?

Автобус вкатывается в крытый автовокзал аэропорта. Навес скрывает затянутое смогом и облаками небо, и кажется, будто снова настал обычный день. Мужской голос авиагавани не звучит в «ми», приглашая Льва на максимально свободную стойку. Этот же голос не ведет его сквозь досмотр и паспортный контроль, как остальных людей вокруг, успевающих залипать с закрытыми глазами даже в очереди.

Лев думает, что сможет рассмотреть пожары в иллюминаторе, но самолет быстро погружается в облака, набрав высоту. Над облаками царит ослепительно голубое небо, такого правильного цвета, что скоро начинает резать в глазах.

Или же он просто не привык так долго смотреть на небо?

В воздухе время течет медленно, но сутки сменяются быстро. Лев не может заставить себя достать из сумки хотя бы телефон, чтобы полистать разговорник. Он просит плед и укрывается от навязчивого света, пытаясь побороть навязчивые мысли и навязать им сон.

Получается что-то смазанное, все время прерываемое болью в шее и разговорами на задних креслах. Беспокойные мысли рисуют горящий самолет, горящий аэропорт, горящий трап… И пустые лица экипажа.

Токио больше походит на сон. Утро в аэропорту удушающе влажное: кажется, что входишь в облако воды, а не в туман, повисший перед терминалом. На выдаче багажа Лев отстраненно следит за текучкой чемоданов по конвейеру. Тело устало от нервов и готово сдаться. У него есть примерно два часа на сон в такси до бизнес-центра «Сандзару», хотя вряд ли там случится чудо в виде спокойной дремы.

– О-о-о…

Лев слышит за спиной тихий вздох и перешептывание. Малознакомый язык на такой низкой громкости ему не дается, зато он видит, как две девушки в масках тыкают в него пальцем и косятся на красные волосы. Знакомое чувство некомфортного внимания поднимается откуда-то изнутри, заряжая тревогу по максимуму за короткое время.

Быстрее схватив чемодан, Лев проходит все коридоры со скоростью человека, который не хочет ни с кем пересечься взглядом. Даже незнакомый аэропорт ему в этом не помеха: голос переводчика в наспех надетой «кике» подсказывает, куда свернуть, в точности до метра.

Представитель «Сандзару» ловит его сразу после зеленого коридора. Невысокий парень с нелепой табличкой «Lev Topolev», мешая языки, приглашает его пройти на парковку, куда скоро подъедет их такси от фирмы.

– Чуть-чуть ждать надо, мистер Рев… – Парень, назвавшийся Микаку, старательно пытается выговорить фамилию или имя, но всякий раз теряет «л».

Лев отстраненно смотрит на пассажиров, набивающихся в автобус возле парковки. Что-то в этом действе не дает ему покоя: то и дело кто-то оборачивается, чтобы взглянуть на высокого иностранца с яркими волосами и рассказать об этом соседу.

Когда он последний раз видел так много глаз?

– У вас запрещено использовать «кику» и «ми»? – спрашивает он у Микаку, который тоже украдкой глазеет на красные волосы, но не подает виду.

– Запрещено? Не-е-ет, что вы, мистер Рев… Не надо. Почти не продаются здесь. – Микаку улыбается и пожимает плечами.

Еще один человек, который считает обыденностью новый для Льва мир. Он же подготовился к этой поездке: изучил все, вплоть до базовых фраз.

Такси увозит их из аэропорта и проносит по шоссе до въезда в город. Утренний туман сменяется кучевыми облаками. В пригороде низким домам нет дела до небес, но чем ближе они к центру, тем больше крыш пытаются добраться до небосвода. Чаще окна заменяют огромные баннеры или экраны с рекламой. От иероглифов рябит в глазах.

Нигде нет знакомого написания «Сандзару».

Когда люди высыпаются на перекрестки, кажется, будто кто-то перевернул корзину с изюмом. Каждый движется по своей траектории, не сталкиваясь на пути. Они быстро закатываются под мигающие вывески и исчезают. Все предвкушение от знакомства с городом тонет в непонятной зависти, причину которой Лев не может понять.

Бизнес-центр компании не отличает ничего. Такси останавливается у самого обычного входа, возле которого не толпится группа журналистов и не стоят камеры. Лев не верит, что именно здесь будет презентоваться прорывной продукт.

– Мы не ошиблись адресом? – с подозрением интересуется он у спутника.

– Все правирно. – Микаку с сомнением смотрит в ответ, будто размышляя об умственной отсталости гостя. – Ваш вещи доставят в отерь. Проходите в конференц-хорр, мистер Рев.

Лев не знает, что думать, пока бредет по коридору следом за одной из сотрудниц, молча показывающей ему дорогу. Другие работники здания оглядываются на него, а он смотрит в ответ с неменьшим удивлением. Почему они так спокойно продолжают работать, когда в их здании вот-вот разорвется технологическая бомба?

Весь мир, независимо от границ, стал безразличным? К пожарам и к переменам.

В конференц-зале он видит от силы десять человек, рассевшихся на разных рядах. У всех в ушах «ми», а у половины закрыты глаза. Лев садится на свободный ряд с краю. Он тянется за ноутбуком, но вспоминает, что оставил его в чемодане. Холодный пот выступает по всему телу, пока он включает телефон и подключает к интернету.

«Что может случиться еще?» – стучит в мыслях загнанным пульсом. В них пожар разгорается прямо здесь, в конференц-зале, прямо на его ряду. И пока сотрудники в панике достают огнетушители, Лев сгорает вместе с другими людьми, безразлично закрывшими глаза.