Текст книги "Маленький красный дом"

Глава восьмая

Констанс Фостер

Где-то в Нью-Мехико – наши дни

Я приземлилась в Альбукерке в середине дня и взяла такси до пыльной стоянки подержанных автомобилей, где потратила часть своих уже иссякающих средств на старую белую «Acura Integra», нетронутую ржавчиной и с механической коробкой передач. Продавец был мускулистым мужчиной лет сорока, одетым в клетчатый коричневый жилет с многочисленными карманами и бейсболку «Брейвз». Он передал ключи со скучающим зевком и наблюдал, как я влезаю в свою новую машину, замешкавшись только ради того, чтобы наступить на сороконожку, которая выскочила из-под дорожного указателя.

Многоножки и пустыня. Я уже сильно сомневалась, что мне понравится это место.

Выезжая из Альбукерке, я с восхищением смотрела на горы Сандия, которые вздымались вокруг города. Внушительно и красиво. Но так много бесплодного коричневого цвета! Я поймала себя на мысли, что тоскую по вездесущей зелени Вермонта, и задалась вопросом, что сейчас делает Лайза.

Лайза. Мой близнец. Мы были так близки в детстве – и в то же время так далеки. Как будто Ева следила за нашими отношениями, вмешиваясь всякий раз, когда мы слишком сближались. Целенаправленно или нет, но ее наказания вызвали разногласия между мной и сестрой и лишь подчеркивали различия между нами. Различия, которые мало что значили для меня, но для Евы – целый мир.

Направляясь на северо-запад по 25-му шоссе, я наблюдала, как меняется ландшафт. Коричневый цвет постепенно уступал место зеленому, плоская земля – холмам. К тому времени, как я добралась до Санта-Фе, пейзаж смягчился, а я проголодалась и устала. После трех рыбных тако и диетической пепси я снова была в пути. Но наступила ночь, и оптимизм, который я испытывала, уступил место отчаянию: денег оставалось немного, меня ждало новое место обитания, которое я раньше не видела, а позади остался дом, в который мне практически запретили возвращаться. Я не могла знакомиться с новым жильем в темноте. Ни одна из глупых игр Евы не предполагала такого развития.

Вдалеке вспыхнул неон. Я притормозила у одноэтажного мотеля «Мотортаун», привлеченная вывеской «Есть свободные места» и обещанием кровати. Белая женщина кислого вида с гнилыми передними зубами протянула мне ключ, и я вручила ей 47 долларов наличными. Она открыла было рот (уверена, чтобы попросить кредитную карточку), и я положила на стойку еще десятку.

– Никаких посетителей мужского пола! – предупредила она.

Я улыбнулась:

– Даже не думала об этом.

– Никаких развлечений.

– Только я, никого больше.

Она с коротким кивком отдала ключи и оценивающе посмотрела на мою талию.

– Никаких домогательств к посетителям.

У меня возникло ощущение, что она исчерпала весь свой словарный запас о проституции.

– Ясно. Вообще-то я из департамента здравоохранения.

Пустой взгляд – и я удалилась.

Номер 16 представлял собой сумбур из полиэстерного ковролина, дешевых обоев с оранжевыми цветами и мебели из прессованного картона. Впрочем, простыни выглядели чистыми, а из крана текла прозрачная вода, поэтому, плотно задернув шторы, я разделась и приняла душ. Вытираясь полотенцем в ванной, услышала стук в дверь и щелчок ключа, поворачивающегося в замке. Я схватила футболку, натянула ее через голову и, полуголая и мокрая, встала рядом с дверью. Мое сердце бешено колотилось. Я была неосмотрительна – дешевая задвижка на цепочке болталась, как обмякший член. Она могла бы обеспечить некоторую защиту, если бы я догадалась ее накинуть, заселившись в номер.

– Кто там?! – крикнула я.

Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился мужчина с детским лицом. В одной руке он держал гаечный ключ, а в другой – блокнот. Его глаза буквально ощупывали меня, в них боролись смущение и интерес.

Громкий шум уличного движения проник через открытую дверь.

– Уходите! – снова крикнула я.

Заикаясь, мужчина сообщил мне, что портье послала его починить трубы в моем номере. Чушь собачья. Скорее всего, проверяет меня. Я сказала ему, что с моими трубами все в порядке, и заперла за ним номер. Затем прислонила стул к дверной ручке, натянула джинсы и легла на кровать. Слушала шум проезжающих мимо машин и думала о Еве, пока наконец не заснула.

* * *

Ева была моей приемной матерью. Она была молодой, когда забрала нас из детского дома в Греции. Она изменила мое имя с Константины на Констанс, а имя моей сестры с Лизы на Лайзу, и в довершение заставила нас называть ее «тетя Ева», а не «мама». Мое первое воспоминание о Еве остается туманным и искаженным, как будто я видела ее сквозь пленку воды или завесу дыма. Я помню светлые волосы, зеленые глаза и красный цвет.

Я по сей день ненавижу красный цвет.

* * *

Я добралась до Нихлы в 9:12 на следующее утро. Мои глаза были красными и опухшими от недосыпа и аллергии на пыль, а голова раскалывалась, несмотря на три таблетки ибупрофена и большую чашку кофе. Не знаю, что я ожидала найти. Новые здания, асфальтированные дороги, какую-то модную атмосферу юго-западного Сан-Франциско? Наивно, понимаю.

Нихла оказалась пыльным котлом.

Я ехала по главной улице, осматривая свое новое окружение. Широкая полоса выцветшего асфальта тянулась примерно на полмили через центр того, что считалось городом. По обе стороны приземистые здания из бетона и искусственного самана рекламировали завтрак, обналичивание чеков, лекарства, продукты питания. Каждый четвертый магазин был заколочен и заброшен. Грунтовые дороги отходили влево и вправо от Мэйн-стрит, словно лапки серебряной рыбы[4]4
  Вид бескрылых насекомых.


[Закрыть]. Пожилая женщина стояла на потрескавшемся тротуаре, ее ходунки были украшены тремя пластиковыми пакетами и бумажной копией мексиканского флага.

Я притормозила перед пустой закусочной, чтобы уточнить маршрут. Я искала здание номер 13 на Мэд-Дог-роуд. Мой новый дом. Название звучало вполне уместно[5]5
  Мэд Дог (англ. Mad Dog) – бешеный пес.


[Закрыть].

* * *

Мне потребовалось еще двадцать минут езды, чтобы найти нужную улицу. Она казалась не столько жилой, сколько застывшей в прошлом. На пыльном пятачке стояло всего три дома. Первые два тесно жались друг к другу: ярко-синие двери, прямоугольные глинобитные близнецы, сражающиеся с наступающей пустыней. Дальше по дороге несколько низкорослых искривленных деревьев перемежались кустарником и кактусами. Вдалеке величественно вздымались горы, но здесь земля была плоской, плоской, плоской… Забор из провисшей цепи обозначал границы собственности.

Было нетрудно опознать дом, который Ева завещала мне. Он одиноко стоял в конце дороги, в доброй миле от близнецов с синими дверьми. Низкая крыша венчала крошечный красный прямоугольник; элементами некоего безумия выглядели белый штакетник под линией крыши и черная рамка вокруг двери. Два древних металлических стула стояли на бетонной плите перед входом, рядом с тачкой, наполненной раздавленными банками из-под кока-колы.

Я заглушила двигатель и огляделась. За домом стояло еще одно здание, поменьше, с плоской крышей и тоже красного цвета. Пустой курятник примостился рядом с небольшим садом с высокими грядками. Земля на многие мили выглядела грязной, коричневой и бесплодной, но подле дома было зелено. Зеленые кусты, зеленые растения в горшках, зеленые деревья. В зелени были разбросаны красивые предметы мебели: маленький круглый столик, как в бистро, сделанный из тигрового клена, скамейка без спинки, что-то похожее на низкий стул, вырезанный из дерева и дополненный красной подушкой. Все выглядело так, словно кто-то, борясь с природой, одерживал одну маленькую победу за раз. И тем не менее в этой постройке было нечто явно отталкивающее. Я не могла понять, что именно.

Я долго смотрела на эту экспозицию, сбитая с толку. «Дом», – звенело у меня в голове. Станет ли это место, наконец, домом?

Смогу ли я жить здесь, где все кажется чужим и недружелюбным? Неправильным. И все же я ощущала странное, знакомое притяжение. Однако все мои чувства по поводу этого места не имели значения. Было ясно, что здесь уже кто-то живет.

Рядом с домом был припаркован старый грузовик «Форд». Его владелец торчал в окне маленького дома, пялясь на меня; его бородатое лицо выглядело свирепым, из-за стекла был виден пистолет.

Глава девятая

Ева Фостер

Нихла, Нью-Мехико – 1997 год

Кайл Саммерс.

Она раздобыла имя, а значит, есть с чего начать.

Ева вышла из магазина ножей и направилась на запад по главной улице. Тонкий слой пыли уже покрыл лобовое стекло взятого напрокат автомобиля, и она включила дворники, обдумывая свой следующий шаг. Она резко повернула налево, к полицейскому участку.

Офицер Майор был на вызове. Ева сказала дородной секретарше, что подождет. Она сидела на стуле в вестибюле, постукивая туфлей по полу и наслаждалась сердитыми взглядами женщины. Офицер появился через час.

– Я рассказал вам все, что знаю, – бросил он, проходя мимо. Еве не понравилось то, как он избегал смотреть на нее. Она быстро пошла рядом, отказываясь быть проигнорированной.

– У меня появилось больше информации, – сообщила она. – Мне нужно поговорить с вами. Сейчас же. – Когда он продолжил идти, стуча стоптанными каблуками по коридору цвета авокадо, Ева сказала: – Судья Леру.

Майор остановился на полпути, глаза, встретившиеся с ее глазами, внезапно насторожились.

– У вас есть пять минут.

* * *

– Вы не были честны со мной.

Они сидели в квадратном кабинете офицера: она на коричневом складном стуле, он на латаном сиденье вращающегося кресла. Между ними располагался неуклюжий металлический стол.

– У меня нет времени на игры, миссис Фостер. На что именно вы намекаете?

– Кайл Саммерс.

Полицейский потер свою лысую голову. Он пытался сохранить раздраженное выражение лица, но Ева видела его насквозь. Он тянул время, обдумывая, что сказать, и остановился на вопросе:

– А что с ним?

– Вы заставили меня поверить, будто Келси просто бесследно исчезла из города. Вы намекнули, что она сбежала с незнакомцем.

– Это именно то, что, по нашему мнению, она сделала.

– Вы предположили, что она была… распутной.

– Я никогда не говорил, что она была распутной.

– Вы это подразумевали, офицер. Вам не нужно было говорить вслух. Не стоит недооценивать мою дочь. Никогда не следует недооценивать мою дочь. – «Моя дочь сделает все, что угодно, – хотела сказать Ева. – Она будет играть с вами – со всеми нами – как с дураками, которыми мы и являемся». Вместо этого Ева вытянула руки перед собой, позволяя ему увидеть камень в три карата на своем пальце. Она вытащила сигарету из портсигара и не торопясь закурила. – И теперь я узнаю`, что в последний раз ее видели с шурином местного судьи. Маленький факт, который вы решили утаить.

Взгляд Майора был прикован к сигарете.

– Честно говоря, это было не ваше дело. Мы пообщались с Кайлом. Ему нечего было рассказать.

Ева изучала мужчину перед собой. Он сидел спокойно, но она видела капли пота у него на лбу и то, как его пальцы вцепились в потрепанный край сиденья.

Она подалась вперед.

– Расскажите мне о судье Леру.

– Что вы хотите знать? – спросил офицер.

– Почему все как будто защищают семью Леру?

– Никто никого не защищает.

– Антонио спал с моей дочерью. Он привел ее на вечеринку, откуда она ушла с мужчиной. Взрослым мужчиной. – Ева говорила низким и хриплым голосом. – Нужно ли мне напоминать, что Келси едва исполнилось шестнадцать?

– Не нужно.

– Кайл Саммерс – совершеннолетний.

– С этим не поспоришь.

Ева подняла брови.

– И он был последним человеком, который видел мою дочь.

– У вас нет никаких доказательств этого, – парировал Майор.

Ева встала. Она подошла к окну и выглянула наружу, на пыльную улицу. По тротуару шла женщина, одной рукой прижимая к себе темноволосого малыша, другой таща тележку, нагруженную мешками для мусора, полными чего-то громоздкого и большого.

– Итак, что Кайл Саммерс сказал о моей дочери, офицер? – Ева резко обернулась. – Если он не отвез ее к себе домой в ту ночь, то что он сделал?

Офицер встал. Он подошел к двери и открыл ее.

– Ваши пять минут истекли.

– Я не уйду, пока вы не скажете мне, что он сообщил о моей дочери.

Полицейский вздохнул.

– Ничего. Он ничего не сообщил. Он подвез ее до города, а оттуда она, должно быть, добиралась автостопом.

– С кем? С кем-то из местных?

– Я понятия не имею, – раздраженно произнес офицер. – Может быть, с водителем грузовика. Может быть, она ушла в закат. Кайл только высадил ее в городе. Он не знает, что она делала дальше.

– Это по его словам. – Ева нахмурилась. – Взрослый мужчина бросил шестнадцатилетнюю девушку посреди города ночью – и это вас не касается?

– Но сюда-то она добралась автостопом, не так ли? – Он толкнул уже открытую дверь. – До свидания, миссис Фостер. Если у нас появятся какие-либо новые зацепки, мы обязательно свяжемся с вами. Оставьте информацию о своем адресе у администратора, прежде чем уйти.

– О, разве похоже, что я ухожу? – Ева задержалась у окна. Она оглядела маленький офис, вдыхая безнадежность, витающую в воздухе, затхлые запахи посредственности и лени. Ее взгляд упал на диплом средней школы в рамке. – Как я вижу, вы выпускник средней школы Нихлы, офицер.

Квадратная челюсть Майора сжалась, глаза сузились.

– Вы вложили большую часть своей жизни в этот маленький городок. Выросли здесь. Окончили здесь среднюю школу. Наверное, женились на своей школьной возлюбленной. – Когда он не отреагировал, Ева продолжила: – Я не думаю, что в таком пыльном маленьком забытом городке, как Нихла, есть много возможностей. Вам, наверное, пришлось бороться и прокладывать себе путь наверх по служебной лестнице. – Она улыбнулась. – Или, может быть, вам просто необходимо было знать нужных людей и угождать им?

Майор по-прежнему не отвечал, но Ева была уверена, что он понял, к чему она клонит.

– Полагаю, это выглядело бы не слишком хорошо, если бы вы встали на пути у достойного горожанина.

– Я офицер полиции, миссис Фостер. Моя работа – защищать.

– Ах, вот оно как? – усмехнулась Ева. Она затушила сигарету в пепельнице на столе Майора. – Ну и кого именно вы защищаете?

Глава десятая

Констанс Фостер

Нихла, Нью-Мехико – наши дни

– Чего надо?

Голос, донесшийся из открытого окна, был глубоким, настороженным, с легким техасским акцентом. Я посмотрела на пистолет: он по-прежнему был направлен мне в грудь.

– Меня зовут Констанс. Конни Фостер. – Затем чуть громче: – Это моя собственность.

Пистолет слегка опустился. Я увидела над ним два острых, точно лазер, голубых глаза.

– Как зовут вашу мать?

– Ева Фостер. Она мертва.

Пистолет соскользнул с подоконника. Несколько мгновений спустя дверь меньшего здания открылась. Вышел высокий широкоплечий мужчина лет тридцати. Коротко подстриженная борода не могла скрыть стальной подбородок или недоверчивый взгляд. На нем была клетчатая рубашка на пуговицах, закатанная до локтей, а огромные, покрытые глубокими шрамами руки все еще сжимали пистолет. Прежде чем он успел закрыть дверь, оттуда выскочила тощая черная собака, похожая на лабрадора. Она бросилась на меня с безумным лаем.

– Мика, лежать! – рявкнул мужчина. Собака тут же села позади него, не сводя с меня настороженного взгляда.

– Удостоверение личности, – резко сказал он мне.

– Удостоверение?! Это я должна, черт возьми, спрашивать, кто ты такой! Это мой дом!

– Удостоверение личности.

– Ладно.

Я открыла багажник «Акуры», не сводя глаз с незнакомца. Порывшись в сумочке, нашла бумажник и достала свои водительские права. Помахала ими перед носом мужчины. Он попытался выхватить их, но я одернула руку.

– Ни за что. Смотри из моих рук.

Он нахмурился, наклонился, переводя взгляд с фотографии на меня и обратно.

– Тут ты выглядишь моложе.

– Я и была моложе.

Мужчина хмыкнул.

– Хорошо, значит, ты Констанс. Вот твой дом. – Он мотнул головой в сторону красного дома и направился прочь.

– Эй, ты кто такой? – воскликнула я. – И как мне попасть внутрь?

Он остановился.

– А ты не знаешь?

– Я ничего не знаю. Мне всего несколько дней назад сказали, что это место принадлежит мне. Адвокат не сообщил мне никаких других подробностей.

Мужчина медленно повернулся. Его тело было худощавым, но мышцы перекатывались под облегающей рубашкой. Я отметила пятна на локтях, умные глаза, то, как пристально он смотрел на меня, и огляделась в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать в качестве оружия.

– Расслабься, – произнес он. – Я смотритель – Джет.

– Смотритель? – переспросила я. – Адвокат не упоминал о смотрителе. Где ты живешь?

– В сарае.

– В сарае? – Я указала на заднюю часть дома. – Ты имеешь в виду там, сзади?

– Да. Сарай. – Он дернул плечом в сторону строения поменьше. – Дом. – Он указал на здание побольше. – Моя часть задания выполнена, теперь разбирайся сама.

– Я бы назвала тебя заумным придурком, но у тебя пистолет. – Когда он даже не улыбнулся, я продолжила: – Подожди здесь. Мне нужно убедиться, что ты тот, за кого себя выдаешь.

Из своей машины я быстро позвонила адвокату Евы, Крейгу. Он был недоступен. Его администратор подтвердила, что к имуществу прилагался смотритель, но это все, что она могла мне поведать.

Вернувшись во двор, я сказала:

– Поскольку, очевидно, я плачу вам, не могли бы вы убрать эту штуку и показать мне окрестности?

– Мне платит Ева.

– В нынешних обстоятельствах это одно и то же, не так ли?

– Не совсем.

Он долго оценивал меня, его взгляд скользнул от моих поношенных кроссовок к моему лицу и задержался на моих глазах. Не сказав больше ни слова, он поплелся обратно к своему сараю. Мика осталась на месте, уставившись на меня.

– Хорошая девочка.

Я протянула руку. Собака зарычала.

Я уже потеряла надежду на возвращение Джета, когда дверь с грохотом распахнулась и Джет-без-фамилии вышел наружу. Он подошел к красному дому и открыл дверь.

Я последовала за ним с нехорошим предчувствием, которое тисками сдавило мои виски.

Моим глазам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте. Пыль. Паутина. Выломанные доски пола и облупившиеся стены. Зияющая дыра в доме. Спасибо, Ева. Я снова закрыла глаза, желая, чтобы все это исчезло.

* * *

У Евы было извращенное чувство юмора.

Когда мне было двенадцать, она пообещала устроить вечеринку по случаю моего дня рождения – не для Лайзы, моей близняшки, а только для меня. Мы жили в величественном мраморном доме на острове Корфу, в Греции. Дом с видом на узкий пляж стоял на берегу Ионического моря. Завораживающе красивое место с мраморными полами и видом с крыши на всю Албанию.

У меня был единственный друг в городе, Николас, хрупкий бледный мальчик с густой копной черных волос и томной улыбкой. После школы я была взволнована возможностью провести время с Николасом во время вечеринки, взволнована тем, что у меня будет что-то специально и исключительно для меня.

Только когда я приехала в дом на вечеринку, он был заполнен местными ребятами – знакомыми Лайзы, а не моими.

– Где Николас? – спросила я Еву. Чувство страха поднималось во мне, как прилив.

Ева улыбнулась такой блаженной улыбкой, что даже Бога можно было бы обмануть. Она посмотрела в панорамные окна, которые выходили на море. Я видела его, моего маленького друга, плывущего на красном плоту. Его лицо было точкой на расстоянии.

Николас не умел плавать. Я тоже не умела, несмотря на то что Ева настаивала, чтобы я научилась.

– С днем рождения, – проворковала Ева.

Лайза сидела, сгорбившись в углу, обхватив голову руками. Вокруг нее сидели дети, озадаченные подростки, не привыкшие к махинациям Евы.

– Я не понимаю.

– Мой подарок тебе – уроки плавания.

Когда я продолжила беспомощно смотреть на своего друга, уплывающего все дальше и дальше от берега, Ева прервала молчание:

– Ничто так не мотивирует, как страх, Констанс.

В тот день я спасла Николаса. Мы отпраздновали это застольем, но он больше никогда со мной не разговаривал.

* * *

– Это, должно быть, какая-то шутка.

Джет стоял в дверях и ждал с бесстрастным лицом. Меня, напротив, подташнивало. Когда стало ясно, что объяснений не последует, я поискала на стене выключатель.

– Электричество отключено. И уже много лет.

– Лет? А у тебя? В твоем сарае есть электричество?

Ворчание, которое я восприняла как положительный ответ.

– Нет смысла питать энергией пустой дом.

– Почему он был пуст? Почему бы не сдать его в аренду? – Я вгляделась в его суровое лицо. – Зачем Еве вообще держать это место?

Джет не ответил, и я рискнула войти в то, что должно было быть гостиной. Сырые рваные половицы, покрытые фанерой. Стены, с которых свисали завитки облупившейся синей краски, и потолок, треть которого выглядела поврежденной и нуждалась в свежей покраске, были обшиты горизонтальным сайдингом. Два грязных окна – по одному с каждой стороны – пропускали молочную дымку света. В углу стояло единственное кресло-качалка, его изогнутые поручни были покрыты пылью и паутиной. Дверной проем, рама которого когда-то была белой, вел в другую комнату. Стоя здесь, я могла видеть всего три комнаты – они располагались друг за другом.

– Такие постройки называются «дробовиками», – сказал Джет настолько хриплым голосом, будто не привык говорить вообще. – Каждая комната ведет в следующую.

Я шагнула дальше внутрь и всего через пять шагов оказалась в соседней комнате. Железный каркас кровати был прислонен к стене рядом с запачканной тумбочкой. На другой стороне комнаты стояла ржавая чугунная ванна, которая, похоже, не была подключена к водопроводу. Как и в гостиной, в этой комнате была та же облупившаяся синяя краска, тот же потрескавшийся пол.

Сбитая с толку, думая о Еве, я пробормотала:

– Здесь нет дверей. Что ты обычно делаешь, когда хочешь уединения?

Джет пожал плечами.

– Поставь двери.

Последняя комната служила кухней. Ряд грубых сосновых шкафов был разбавлен поцарапанной виниловой столешницей. Если не считать пыли и паутины, шкафы, казалось, были в приличном состоянии. У стены стоял большой старый холодильник, а на конце кухонной стойки располагалась маленькая раковина из нержавеющей стали. Плиты не было.

– Этот холодильник, должно быть, чудесно пахнет!

Я открыла дверцу шкафа и услышала, как внутри что-то рассыпалось.

Напомнив себе, что, по крайней мере, эти крысы не были людьми, я заставила себя улыбнуться.

– А вода?

– Есть колодец.

Звучит обнадеживающе.

– Уборная?

Джет кивнул в сторону облупившейся белой двери прямо из кухни. Я толкнула ее. Низкий металлический унитаз располагался рядом с маленькой раковиной из нержавеющей стали и душевой кабиной детского размера. Единственное пыльное окно пропускало струйку света. Комната была едва ли размером со шкаф, но, по крайней мере, это было хоть что-то. При условии, что водопровод все еще работает.

Джет осмотрел пятно на стене.

– Перенеси ванну с кухни. Затем сможешь подключить ее к воде. – Он указал на залатанный участок на полу. – Похоже, когда-то она и стояла там.

– Мило.

Я попрыгала вверх-вниз, проверяя полы.

– По крайней мере, место кажется прочным. Это все? Это весь дом?

Джет уклончиво пожал плечами.

– Плюс подвал.

– Здесь есть подвал?

– Вроде того. Вход снаружи. Там низкий потолок – придется ползти – по крайней мере, мне приходилось.

Я заметила дверь в задней части кухни. Белая краска местами облупилась, обнажив грубую деревянную раму.

– Мы можем выйти этим путем?

– Как тебе угодно. Это же твой дом.

Я последовала за Джетом на покосившееся деревянное крыльцо и спустилась в маленький дворик. Зелень, которую я лицезрела подъезжая, оживляла пейзаж. Высокие грядки, зеленые кусты, цветы в горшках и эта странная мебель… Теперь я увидела еще один сарай, на этот раз поменьше. Его дверь была открыта во внутренний двор, и я могла разглядеть только блеск механизмов.

– Это ты сделал?

Джет кивнул.

– Красиво.

Мужчина не ответил. Я находила его сдержанность нервирующей, но отказывалась показывать свое беспокойство. Тут я наткнулась взглядом на двери марки Bilco.

– Подвал?

– Дерзай.

– А ты?

– Ты кажешься большой девочкой, а мне нужно работать. Подожди. – Он сходил в свой домик и вернулся с фонариком. – Тебе это понадобится.

Я приняла подношение.

– Как давно этот дом пустует? Похоже, последние жильцы относились к нему не очень хорошо.

– Последних жильцов не было.

– С каких это пор?

– С тех пор, как я приехал.

– И это было?..

Джет провел рукой по густым волосам.

– Много лет назад.

– А до этого?

Снова пожатие плечами.

– Миссис Фостер мне почти ничего не рассказывала.

И как тут разобраться? Я оглядела его. Он был красивым – в диком, брутальном смысле этого слова. Я задавалась вопросом, почему тетя Ева выбрала именно его. Был ли он дешевым, исполнительным – или и то и другое вместе? И зачем ей понадобился смотритель в этом полуразрушенном доме?

Думая о трасте и всех его условиях, я спросила:

– Она рассказывала что-нибудь об истории дома, о том, почему она никогда не посещала его?

– Она платила мне, чтобы я присматривал за этим местом. Мне не разрешается жить в главном доме или что-либо менять в нем. И еще кое-какие условия. Она честно заплатила и оставила меня в покое.

– Но ты знал, что я приеду.

– Со мной связались.

– Адвокат? – Никакого ответа. – Да, так я и думала. Итак, поскольку я здесь, мистер Джет, – когда ты уедешь?

– Прости. – Он направился к своей мастерской.

– Что, черт возьми, значит «прости»?

– Пока я здесь. Это все, что я могу тебе сказать.

– Надолго? – Тишина. – Это же чушь собачья.

Повернувшись ко мне спиной, он пробормотал:

– Не я устанавливал правила.

Правила. Правила игры. Гребаная Ева, вечно она со своими играми! Даже сейчас, с того света, она играет в идиотские игры.

Джет обернулся. Его лицо было маской вынужденного терпения, как будто он работал с трудным ребенком. Мгновение он изучал меня, затем, не говоря ни слова, исчез в своей мастерской, чтобы вернуться мгновение спустя.

Пока мы шли обратно к главному зданию, он спросил:

– Уверена, что хочешь спуститься туда?

Я вздохнула.

– Почему нет? Хотелось бы получить полную картину. – Я пнула ногой комок земли. – Это место непригодно для жизни.

Он протянул мне связку ключей.

– Не лезь ни подо что. Пауки-отшельники здесь – обычное дело.

– Я думала, ты не доверяешь ключам.

– Подвал – другое дело.

– Почему?

– Остерегайся змей. Особенно гремучих. Они проникают внутрь через отверстия в фундаменте. У тебя есть пистолет?

Похоже, он собирался и дальше игнорировать мои вопросы.

– Нет, Джет, у меня нет гребаного пистолета.

– Тогда возьми лопату. – Он указал на садовые инструменты, аккуратно сложенные вдоль внешней стены дома. – Увидишь гремучую змею – убей, пока она не добралась до тебя.