Текст книги "Колючая звезда"

Лиз Филдинг
Колючая звезда

ГЛАВА 1

Опаздывая и что есть силы гоня новенький спортивный автомобиль по узким улочкам, Клаудия Бьюмонт выехала наконец за город. Но стоило ей завидеть въезд на аэродром, как ею овладели два весьма противоречивых чувства – облегчение и страх. И чем ближе она была к летному полю, тем больше пересиливал страх.

Но она понимала, что подметное письмо – это просто продукт больного ума. Кто-то пытался запугать ее, заставить проявить слабость, и если ей удастся сейчас выкинуть из головы своего анонимного корреспондента, то все пойдет как надо. Ради всего святого, ведь она и должна выглядеть немного испуганной. А кто бы не испугался? И разве должна она лишать миллионы телезрителей переживаний чужого ужаса? Чем выяснять, что к чему, лучше в очередной раз покорить эти миллионы.

Охранник сверился с регистрационным списком, нашел в нем номер подъехавшей машины и пропустил ее, направив к дальней стороне аэродрома, в сектор ОБ, где располагался огромный ангар. Даже на расстоянии было видно, что там царит организационный хаос. Возбужденные мужчины, озабоченные молодые женщины, суетящиеся в попытке создать впечатление собственной значимости, тяжелые кабели, змеящиеся по траве, автомобили повсюду, обязательные павильончики на колесах, бойко торгующие кофе и сандвичами с ветчиной, – словом, все как всегда.

И маленький самолетик, поджидающий ее на бетонированной площадке перед ангаром, чтобы поднять на высоту в несколько тысяч футов над землей и вытряхнуть в пустоту на потеху полупустой аудитории субботнего ночного телеканала.

Она вспомнила, как уговаривал ее агент:

– А потом, дорогая, мы сделаем шоу. Это популярное семейное развлечение, весьма современное и эффектное, и зрители, в благодарность за прекрасное зрелище, не пожалеют денег на благотворительность. Кроме того, это будет хорошей рекламой нашего нового телесериала.

Он забыл упомянуть тот факт, что каждый из гостей шоу наверняка прибудет на него с ничтожно маленькой суммой денег. К тому же из трех вариантов сюжета он умудрился выбрать для нее прыжок с парашютом. Так что не исключено, подумала она в приступе запоздалой проницательности, что они все сохранят свои денежки при себе. Да что и говорить, завидная участь – погибнуть по вине собственного агента.

– Вам бы надо поторопиться, – посоветовал ей охранник. – Погода весьма надежна, и, если вы не взлетите в самое ближайшее время, придется отложить все на другой день. А это не доставит особого удовольствия мистеру Макинтайру.

Клаудию ничуть не заботили особые условия Макинтайра, кем бы он ни был, но вот если съемочная группа потеряет из-за ее опоздания день, спонсоры ей этого не простят. Впрочем, сама съемочная группа воспримет потерю дня с удовольствием.

На площадке перед ангаром она увидела множество машин. Ее автомобиль выделялся на сером фоне этого утра, как яркая губная помада на бледном лице, и, сознавая, что все головы повернулись в ее сторону, она свернула прямо на траву, собираясь вписаться в небольшое пространство между сияющим черным «лендкрузером» и серебристым «порше», в котором она узнала красу и гордость постановщика шоу.

Но тут возникла непредвиденная ситуация. Когда она нажала ногой на педаль тормоза, он безвольно провалился в пол. На какую-то долю секунды Клаудия оледенела. Невероятно! Ведь ее машина совсем новая, что называется, с иголочки. Она ездила на ней всего два дня. Но это случилось. И она летела прямо на «порше» Барти.

Клаудия сильно выкрутила руль, почему-то думая, что он сейчас тоже откажет. Но он не отказал, напротив, слушался малейшего движения пальцев.

А после этого на нее обрушилось все сразу. Тангообразный прыжок вдоль черного корпуса «лендкрузера» и резкий толчок, от которого страховочный ремень ударил в плечо, а подушка безопасности взорвалась и плотно прижала ее к спинке сиденья.

Кошмар завершался звуком раздираемого металла. Она врезалась в стенку ангара.

Затем наступила полная тишина, которая длилась до того момента, когда с ее стороны рывком открыли дверцу. Если бы у нее было время обдумать, какая реакция последует из группы ужаснувшихся свидетелей, она ожидала бы встретить в них сочувствие, скорее даже огорчение по поводу того, что теперь она наверняка не сможет совершить запланированный прыжок.

Но на нее, видно, напал медведь с больной головой. И этот медведь зарычал:

– Во что, черт возьми, вы вздумали тут поиграть? Самый настоящий рык. Исторгнутый из недр подавленной и контролируемой, но все же ярости. Вполне в духе сегодняшнего дня, подумала Клаудия. Расхождение между ожидаемым и реальностью просто огромно.

Она повернулась, целая и невредимая, правда несколько ошеломленная той быстротой, с которой следуют все новые и новые события, и в поле ее зрения попала пара огромных башмаков, военные брюки, которые, казалось, уходили в стратосферу, затем появились узкие, агрессивные бедра из разряда тех, что обычно вызывают ее одобрение своим многообещающим видом. Но вот голос… голос не оставлял ничего, кроме раздражения.

Испытывая неловкость от своего положения в автомобиле с низкой посадкой, она расстегнула ремень безопасности, наклонилась и посмотрела вверх. Насчет стратосферы она была права. Ошиблась только насчет медведя. Все-таки это был человек. И человек этот продолжался вверх очень долго, пока наконец не расширился до пары плеч, которым, чтобы войти куда-то, наверняка потребуются амбарные ворота. Дальше виднелась густая темная шевелюра, что наверняка курчавилась бы, не будь столь безжалостно приведена в порядок, и та редкая разновидность синих глаз, за которую иные девушки с радостью отдали бы все на свете. Но что касается ее, то пусть он не думает, что она чувствует себя виноватой в случившемся. Она и погибать будет, сражаясь.

– Во что я вздумала поиграть? – переспросила она, решив показать ему, что на нее не произвели ни малейшего впечатления ни его рост, ни его чертова подавленная ярость, ни даже его невероятно синие глаза. – В музыкальные автоматы, конечно, во что же еще, – сказала она и беззаботно махнула рукой. Ушибленное плечо заныло, но она проигнорировала боль. – Хотите присоединиться ко мне?

Возможно, ей повезло, что именно в этот момент к ним подоспели истеричные телевизионщики.

– Клаудия! Дорогая! Девочка моя милая, с тобой все в порядке? – театрально размахивая руками, причитал режиссер программы Барти Джеймс.

– Может, вызвать «скорую»? – Он повернулся к встревоженному ассистенту.

– Разве у вас нет наготове «скорой помощи»? Здесь ведь должен быть врач! Кто за это отвечает?

И он начал направо и налево раздавать приказы и распоряжения, но было в его активности что-то напускное.

Клаудия, воспользовавшись театрально разыгранной вокруг нее истерией и будто не замечая ее, выставила из автомобиля длинные, шелковисто-гладкие ноги и ждала, когда кто-нибудь поможет ей выбраться наружу. Барти все еще продолжал бранить своего злосчастного ассистента за отсутствие «скорой помощи». Синеглазый, будто не видел ничего, кроме своего бесценного «лендкрузера», внимательно рассматривал повреждения. Она поцарапала и вогнула весь правый бок его машины, запечатлев на нем борозды алой краски, похожие на смазанные поцелуи. Оставив все надежды на немедленную помощь и какое-либо внимание, она самостоятельно выбралась из машины и присоединилась к всеобщей суете.

Стенка ангара тоже выглядела не лучшим образом. Она ударилась в нее не так уж и сильно, но все же ухитрилась значительно прогнуть и расщепить старое гофрированное железо.

Но ее красивому новому автомобильчику досталось больше всех. Правая сторона от столкновения с «лендкрузером» пострадала ужасно, а капот выглядел так, будто его долго били тяжелой кувалдой. Зрелище не из приятных, но она повернулась к синеглазому и ухитрилась даже улыбнуться ему, настроившись держаться стоически, хотя при данных обстоятельствах истерика была бы вполне понятна и простительна. Синеглазый уже успел овладеть собой и всем своим видом выказывал совершенное безразличие.

– Надеюсь, мисс Бьюмонт, ваша машина застрахована, – сказал он кратко и будто бы только на тот случай, если она еще не заметила, насколько он безразличен.

Но она это прекрасно заметила.

Клаудия, обычно способная за невероятно короткое время довести любого мужчину до заикания и бессвязной речи, серьезно обеспокоилась, обнаружив, что этот человек совершенно нечувствителен к ее чарам. Страховка? И это все, что его волнует? Он даже не поинтересовался ее самочувствием. Неужели ему совершенно наплевать на то, что она могла сломать себе шею? Да нет, не может того быть!

Когда их взгляды пересеклись над крышей ее потерпевшего аварию автомобиля, у нее возникло весьма стойкое ощущение, что он собственноручно готов довести дело до истребления ее машины до конца. Ну, день только начинается, и, если ее анонимный корреспондент прав, этот человек еще успеет исполнить свое желание. Эта мысль настолько позабавила ее, что она не могла удержаться от улыбки.

– Разумеется. – Ее доходы, как она полагала, достаточны, чтобы застраховать еще с десяток таких машин.

– Но если вы думаете, что я заплачу, то напрасно, – сказала она, раздраженная его манерой выказывать полное равнодушие к бедственным обстоятельствам других людей. – К вашему сведению, у меня отказали тормоза, и, поскольку этой машине всего два дня от роду, это дает мне право обратиться к производителю. Полагаю, вы тоже можете обратиться к ним и сообщить о ваших трудностях.

– Тормоза… Отказали тормоза! – удивленно воскликнул кто-то из группы телевизионщиков.

Но синеглазый и бровью не повел.

– Вы что, всерьез думаете, что я вам поверю?

Его вопрос явно принадлежал к категории риторических. То, что он не верит мисс Бьюмонт, было написано у него на лбу, как бы он ни контролировал выражение своего лица.

– Вы просто решили покрасоваться и ехали слишком быстро для такого рода поверхности. Чертова трава может повести себя совершенно как лед, если вы слишком резво жмете на тормоза.

– Неужели? А если вы жмете на тормоза и ничего не происходит?

– Вы потеряли контроль над управлением. Я все это видел. Если бы тормоза действительно отказали, вы бы поцеловались не с моим «лендкрузером». а с «порше».

– Знаю. Но потому я и свернула в сторону, что не хотела ударить «порше» Барти…

Лучше бы ей этого не говорить. В его лице появилось нечто такое, что заставило ее смолкнуть, ибо не сулило ничего хорошего.

– Уж не хотите ли вы сказать, что стукнули мою машину намеренно? – проговорил он, выплевывая слово за словом.

– Удачная мысль в удачное время, – ответила Клаудия, сверкнув глазами.

– Что поделаешь, такие вещи случаются сплошь и рядом. – Жестом отчаяния она всплеснула руками. День не задался с самого начала, с того момента, как она встала с постели и обнаружила под дверью эту ужасную анонимку.

– Интересно, здесь можно где-нибудь получить чашку кофе?

– Клаудия, дорогая, почему бы нам не отложить твой прыжок на другой день? – быстро и напористо проговорил Барти.

– Я отвезу тебя в местную больницу. Раз уж с тобой случилась такая неприятность, мы должны проявить благоразумие, а потому нам следует отказаться от всякого риска, как ты считаешь?

– Как я считаю? – переспросила Клаудия. Синеглазый одарил ее таким взглядом, который предполагал, что она наверняка и аварию произвела, лишь бы только не лететь и не прыгать.

– Ох, Барти, ради всего святого, я ведь не из железа. Давай позабудем на сегодня о моих чертовых тормозах. – Она осмотрелась.

– Где Тони?

Тони Синглтон был единственным ярким проблеском во всей этой неприятной истории. Исполнение главной роли в ежевечернем спектакле «Частная жизнь» держало ее на сцене до одиннадцати, но по утрам одна мысль, что она увидит Тони, заставляла ее выволакивать себя из постели, спеша на его тренировки, причем ее не смущало даже то, что их встречи проходят под пристальными взглядами телевизионщиков группы. Они снимали все – ее грациозные прыжки с тренировочной мачты и то, как она под его чутким руководством училась правильному обращению с парашютом, искусству падения и даже тому, как следует складывать парашют.

Сегодня они с Тони собирались отпраздновать ее первый прыжок. Без телекамер, конечно.

– Утром звонила жена Тони и сказала, что его не будет, – ровно сообщил синеглазый. – Он простудился.

Жена? Он женат? Низкий подлый мерзавец!

– Жена? – холодно переспросила Клаудия. Профессия актрисы имеет свои преимущества. Способность скрывать чувства – одно из них.

– Через месяц она должна родить, – отчетливо проговорил он и пожал плечами.

– Он что, не говорил вам о ней?

Нет. Тони, как видно, не придавал значения таким пустякам, подумала она. В конце концов, разве актрисы существуют не для того, чтобы с ними поразвлечься и переспать? Что в этом особенного? Так какого черта и Тони не поступить так же?

– Может, и говорил, не помню.

– Наверное, он счел, что это вряд ли вас заинтересует. Но не огорчайтесь, мисс Бьюмонт. Я здесь именно для того, чтобы присмотреть за вами.

Он что, вздумал ее утешать?

– В самом деле? А вы-то сами кто такой?

Его лицо наконец явило нечто, что можно было счесть за улыбку, хотя она видела, что душа его к этому непричастна.

– Габриел Макинтайр. Можно просто Мак. Руку он ей не подал, вместо этого осмотрел ее с ног до головы, особенно большое внимание уделив игривой короткой юбочке и свободной шелковой блузке. Оделась он подобным образом, думая больше о встрече с Тони, чем о прыжке с парашютом, и он, как видно, понял это.

– А вы само очарование, мисс Клаудия Бьюмонт, – проговорил он четко, с тем выражением, с каким сообщается о банальном факте.

– Мне это известно, – сухо ответила она. – Но, пожалуйста, без церемоний. Можете звать меня просто мисс Бьюмонт, это вам будет легче произносить.

Странно, ее совсем не волновал тот факт, что она только что врезалась в стену самолетного ангара. Этот человек с синими глазами произвел столь же бодрящий эффект, как густая волна запаха, шибанувшая в нос из флакона с нашатырным спиртом.

– Дорогая, не стоит быть такой противной! – послышался тревожный голос у нее за спиной.

Тощий Барти, упакованный в тесно облегающую его шелковую рубашку и украшенный модным шарфиком, со студийной небрежностью обмотанным вокруг шеи, вторгся в их разговор, нервно поглядывая в сторону Мака.

– В чем дело, Барти?

– Мистер Макинтайр решит, что он тебе не понравился.

– Ну так он будет прав. Он мне не понравился.

– Клаудия!

– Хорошо, Барти, а чего ты хочешь? Я говорю ему, что у меня отказали тормоза, а он, не имея ни малейших доказательств обратного, утверждает, что я лгу.

Он, видимо, готов утверждать и множество других вещей, порочащих ее. Но вообще говоря, оба они играли в какую-то игру, состоящую из раздражения и притворства.

Но, как бы там ни было, этот Мак раскаиваться не собирался.

– Я своими глазами видел, как вы все это проделали.

Барти решил пресечь разбирательство.

– Клаудия, дорогая, а ты уверена, что тебе надо идти до конца и обязательно прыгать сегодня? – Он оттащил ее в сторону и, понизив голос, прошептал: – Мы все тебя прекрасно понимаем. Шок, который ты испытала…

Клаудия видела, что вся группа смотрит на нее выжидательно. Ну как же, ведь от нее одной зависит ход дальнейших событий. Закапризничай она сейчас, и съемки прыжка придется отложить на другой день, а они все получат лишний оплаченный день. Но им-то ведь не надо было выпрыгивать из самолета, чтобы пощекотать нервы миллионам телезрителей, каждый из которых будет, несомненно, втайне надеяться, что она плюхнется на землю мордой вниз. Особенно тот, который подсунул ей под дверь тошнотворную записочку.

– Я прыгну сейчас, Барти, сейчас или никогда. Этот день вовсе не из тех, которые хотелось бы повторить. Она повернулась к Габриэлу Макинтайру.

– Пойдемте, Мак. Я понимаю, что вам не терпится вышвырнуть меня из самолета. Ведите меня к раздевалке, где мой комбинезон и все прочее, и давайте покончим с этим.

Клаудии доставило удовольствие видеть его удивление. Медленно и с очевидной неохотой Мак принудил себя улыбнуться. Ну и улыбочка! Ей и в самом деле легче умереть, чем позволить ему испытать чувство удовлетворения.

Обмундирование было разложено в ангаре на специальных козлах – красный комбинезон с ее именем на спине, ведь красное так хорошо смотрится на фоне земли. Яркое пятно легче обнаружить, со слабой улыбкой подумала Клаудия, если она плюхнется с небес на какое-нибудь из окрестных полей. Затем – башмаки. Рядом лежал шлем. Мини-камера и микрофон уже скреплены между собой, осталось лишь прицепить их к конструкции, которой она должна себя опоясать. Защитные очки. Наконец, парашют, который она собственноручно, под руководством Тони, складывала.

Группа, собравшись в секторе ОБ, была уже наготове; шли последние минуты проверки камер и микрофонов.

– Я могу чем-нибудь вам помочь? – Глаза Мака еще раз критически пробежали по ее легкомысленной одежде. – Надеюсь, вы захватили теплое нижнее белье? Там, наверху, будет прохладно.

– Не беспокойтесь, у меня с собой есть хорошенькие штучки, простеганные шелком. Может, вы позаботитесь о месте, где мне переодеться?

Он передал ей комбинезон и молча указал на нужную дверь, до которой Клаудия дошла легким игривым шагом, но стоило ей закрыть за собой эту дверь, как она тяжело вздохнула и устало опустилась на стул. Ее начало трясти, и она даже не могла понять, реакция ли это на происшествие с автомобилем или она просто боится предстоящего прыжка.

Она скинула юбку, блузку, трусики, затем достала из сумки теплую фуфайку и длинные штанишки, рекомендованные ей Тони, и натянула все это на себя так быстро, как только могли позволить ее трясущиеся пальцы. Чертов Тони со своим мальчишеским очарованием. Он должен был помочь ей пережить следующие полчаса, помочь преодолеть тошнотворный страх, а вместо этого около нее трется этот невесть откуда взявшийся мистер Макинтайр. Хорошо еще, что ей не в чем себя упрекнуть, разве что в нескольких поцелуях украдкой. Хотя почему она вообще должна упрекать себя за что-либо, если лживым негодяем оказался он? Но она упрекала себя. И то же самое, как видно, делал Мак.

К тому времени, когда она перешла к трудоемкому процессу застежки парашютного костюма, пальцы ее, оттого что она нервничала и злилась, тряслись уже так сильно, что она никак не могла справиться с замком молнии. Громкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть, вогнав едва ли не в панику, и она заторопилась.

– Мы не можем ждать вас целый день, мисс Бьюмонт.

Мисс Бьюмонт. В его устах ее имя прозвучало как пощечина.

Стянув комбинезон на груди, Клаудия вышла из кабинки.

– У меня заело молнию, – небрежно бросила она. – Никак не могу с ней справиться.

Мак не сказал ни слова, просто занялся молнией и вскоре закрыл ее до самого подбородка. Затем пришлепнул клапаны на липучках.

– Вы должны были обратиться ко мне за помощью, – сказал он, весьма довольный собой. – Я ведь сообщил вам, что я здесь для того, чтобы о вас позаботиться.

Она нервно откашлялась. Группа оставалась снаружи, так что в ангаре никого, кроме них, не было.

– Ну так и заботьтесь обо мне.

– Что-нибудь еще?

– Нет. – Она дотянулась до шлема и подтащила его к себе. – С этим я и сама как-нибудь справлюсь.

– Надеюсь, что так. Мы все вас ждем уже достаточно долго. Вы ведь и приехали сюда с опозданием.

Она принялась подбирать свои длинные светлые волосы. Это, казалось, займет вечность, и он, потеряв последнее терпение, сам нахлобучил на нее шлем, нисколько не заботясь о тщательной прическе актрисы. Затем застегнул у нее под подбородком ремешки.

– Я не сразу нашла ваш аэродром, – проговорила она. – Дорожные указатели сообщают о нем весьма невнятно.

Пропустив ее критическое замечание мимо ушей, он поднял парашют. Она расправила плечи и отвела руки назад, чтобы он мог надеть на нее парашютные лямки. Но он этого не делал.

Ну, кто тут тратит время впустую?

– В чем дело? – спросила она, оглянувшись.

– Ни в чем. Я просто решил заменить парашют.

– А что плохого в этом? Я сама укладывала его, и Тони сказал, что я прекрасно с этим справилась.

– Очевидно, внимание Тони было отвлечено другими вещами. Сейчас я принесу со склада другой. Можете подождать меня снаружи.

Она посмотрела ему вслед. То, что она увидела, впечатляло. Шесть с лишним футов чистой мужественности. Он вполне мог подцепить ее на крючок, но, вечно варясь в парах мужского нарциссизма, которыми пропитана оранжерейная атмосфера театра, она допускала, что он, пожалуй, грубовато отесан и что его атлетическая красота неважно отшлифована. Это не ее тип. Ей нравились утонченные, изящно одетые мужчины, которые знают, как и чем угодить женщине. А Габриел Макинтайр, похоже, принадлежал к типу старомодных шовинистов, которые предпочитают босоногих беременных женщин. У него, вероятно, полдюжины маленьких Макинтайриков, которые своим существованием вполне могут подтвердить ее мнение.

А она взяла себе за правило никогда не заигрывать с чужими мужьями. Правда, мужчины нередко затрудняли ей выполнение этого благородного правила. Взять, к примеру, того же Тони, беспрестанно лгущего Тони, такого обаятельного, с медоточивой речью. Хорошо, что этот Мак честно носит свое обручальное кольцо.

Десять минут спустя подтянутая, застегнутая на все застежки, снабженная микрофоном, чтобы телезрители могли переживать каждый ее испуганный вздох как свой, Клаудия вступила на борт небольшого и неудобного самолетика. Она заставила себя улыбаться. Салон был набит крошечными камерами, схватывающими все оттенки ее выражения, а она должна выглядеть человеком, который решил немного себя порадовать и поразвлечься. Все шло хорошо, да что там хорошо, просто прекрасно.

В идеале они все должны оживленно болтать и смеяться, но из-за гула моторов пришлось обойтись без этого. Кто-то, находящийся в студии, несомненно, сопроводит эти кадры шутливыми комментариями и не преминет наложить смех на рев самолетного двигателя. Она широко улыбалась, надеясь, что губная помада не вся еще съедена.

В конце концов, для нее это ведь подвиг. Никакого сбоя быть не должно.

Операторы устанавливали по периферии сектора ОБ высокие штативы и камеры с двойным контролем, а за их действиями с любопытством наблюдали парашютисты, спецы по затяжным прыжкам, праздно шатающиеся теперь по краю летного поля.

Мак стоял за спиной пилота, ожидая, когда они достигнут нужной высоты. В какой-то момент он повернулся и уставился на нее, глаза его были задумчивы, лоб нахмурен. Это показалось ей малоутешительным, но она встретила его взгляд так, будто не придает ему никакого значения. Затем пилот что-то крикнул, и Мак отвернулся.

Клаудия попыталась вспомнить, чему ее учил Тони, но обнаружила в своем мозгу абсолютную пустоту. И вдруг, совершенно неожиданно, в шумной тесноте самолета, за несколько минут до предстоящего прыжка, на поверхность ее сознания всплыло письмо, которое ей спозаранку подсунули под дверь, и содержание его начало заполнять вакуум, образовавшийся у нее в голове, своим омерзительным ядом.

Какой болезнью поражен мозг, в котором вызревают подобные поступки? Сколько хлопот! Сидеть, выискивая в газетах нужные буквы, потом вырезать их, складывая в слова, букву за буквой наклеивать на бумагу. Она попыталась выбросить эти мысли из головы. Все вздор, сущая ерунда, чье-то нездоровое намерение подшутить. Какую-нибудь неудачливую актрису подвигнула на это банальная зависть. Таких вещей не избежать. Тем более что продвижение Клаудии существенно облегчили знаменитые родители: ее мать, ставшая легендой еще при жизни, и отец, постановщик спектакля, в котором играла его жена, а теперь играет она, Клаудия, его дочь. Письмо это ничто. Она правильно сделала, разорвав его и выбросив в мусорную корзину. Все проверялось десятки раз. Она прыгала с тренировочной вышки. Парашют должен открыться автоматически. Все, что она делала, совершалось под неусыпным контролем Тони. Он проверил и одобрил все ее действия.

Размышления ее прервал Мак, тронув за плечо, и она подняла глаза. Пришло время прыгать.

Никакого сбоя быть не должно.

Но тело ее покрылось испариной, когда она, наблюдаемая группой операторов, появилась в открытом дверном проеме, готовая выпрыгнуть из самолета, заняв в угоду камерам эффектную позу человека, для которого подобные прыжки – наслаждение. Они, несомненно, покажут все так, что на экране это будет казаться легким делом. Да разве это трудное дело? Сущие пустяки! Она приладила защитные очки.

Никакого сбоя быть не должно.

Мак привычным движением зацепил крючок от парашюта за специальное приспособление и подвел ее к самому краю открытого люка. Земля внизу выглядела картинкой из учебника географии. Маленькая, чистенькая и красивая. Поднявшийся ветер обдал ее, затягивая в бездну, но она держалась, ожидая сигнала Мака. Он ободряюще улыбнулся. Черт возьми, подумала она, что он тянет? Решил проявить дружелюбие? Но вот наконец он положил руку ей на плечо, слегка подтолкнув наружу, чтобы она уже не могла передумать и чтобы съемочный день не пропал даром.

Вынырнув наружу и летя навстречу окрестностям Беркшира, она вдруг вспомнила, что Габриэл Макинтайр в последнюю минуту заменил ее хорошо и правильно сложенный парашют. И никто, кроме нее, об этом не знал.

Поля, живые изгороди, серебряная лента реки – все вдруг оказалось поглощенным листком дешевой линованной бумаги, все рассеялось по этой бумажной простынке мешаниной газетных букв:

Мне удалось совладать с тобой дорогая Клаудия вернее удалось совладать с твоим парашютом Насладись своим прыжком Это последнее что тебе осталось.

На знаки препинания у недоброжелателя терпения не хватило. Ну прямо телеграмма с этого света на тот.

Габриэл Макинтайр через остававшийся открытым люк самолета наблюдал падение Клаудии Бьюмонт, считая секунды и переведя неожиданно пресекшееся дыхание только тогда, когда парашют над ней взметнулся вверх, а купол его волнообразно качнулся и расправился, наполнившись воздухом.

Он мысленно оглянулся назад, на те мгновения, когда увидел конверт, втиснутый в парашют, который она сама складывала. Определенно это была записка Тони, и Мак, сам не понимая почему, был крайне этим фактом раздражен. А затем он пережил настоящее потрясение, когда, уединившись в складской комнате, заглянул в конверт и обнаружил то, что в нем лежало.

Теперь она мягко плыла в воздухе, немного сносимая в сторону легким ветром, джип с основной группой операторов следовал за ней. Он надеялся, что она, несмотря на все свои страхи, сможет достаточно расслабиться, чтобы получить удовольствие от прыжка. Сам он, несмотря ни на что, не переставал ощущать иронию момента. Актриса вынуждена делать то, чего охотно избежала бы, ибо ее в эту ситуацию ввергла собственная известность. А он вынужден оставаться пассивным наблюдателем, вместо того чтобы нырнуть в воздух ради нескольких волшебных секунд, дающих ощущение полета, о котором веками мечтал человек.

Когда она тяжело приземлилась, лицо его исказилось от сострадания, ибо он явственно ощутил болезненный удар неудачного приземления. Слишком возбужденная произошедшей аварией и предстоящим прыжком, она наверняка забыла все, чему ее учил Тони. Завтра она будет чувствовать себя совсем разбитой. А если к тому же расквасила губы, то ей предстоит весьма беспокойная ночь. Он надеялся, что это не так. У нее такой красивый рот, красивый даже тогда, когда она, нервничая, съедает губную помаду.

Он увидел, как группа наземных операторов обступила ее со всех сторон, дабы не пропустить ничего, что можно швырнуть зрителям, жадно ожидающим момента, когда эта холодная мисс Бьюмонт будет настолько потрясена (пусть даже и в чисто физическом смысле), что ляпнет наконец какую-нибудь забавную нелепость. А как же без шутки и юмора!

Мак скривил губы, злясь на себя за ощущение собственного превосходства. Ведь он сам взял деньги и по собственной воле, нравится ему это или нет, стал участником этого цирка. И цирковой трюк состоялся.

Он дождался момента, когда она встала на ноги, кажется достаточно легко после такого тяжелого падения, и только потом отошел от люка и упал на парусиновое сиденье, которое Клаудия так недавно покинула.

Рука его потирала ноющее колено, которое никогда еще так настоятельно не напоминало ему, что он не вполне тот человек, которым был прежде. Потерпи месяцев шесть, говорили специалисты, а потом покажись нам опять. Какие там шесть месяцев! Что обманывать себя? Он знал, что никогда снова не прыгнет. Нет, и все тут.

Прогнав печальные мысли, он вытащил из кармана конверт, извлеченный им из парашюта Клаудии, затем достал куски фотографии и сложил их вместе. Это был снимок, напечатанный на обложке одного из приложений «Санди» недельной давности: Клаудия Бьюмонт, одетая и загримированная для роли, которую, как явствовало из заголовка, некогда играла ее мать. Несмотря на искусственное, стилизованное очарование фотографии, девушка вся светилась сиянием красоты, и он понимал, почему такие простаки, как Тони, теряют голову. Себя он считал вполне защищенным от этого. Правда, когда она выглянула из своего смешного автомобильчика и снизу вверх посмотрела на него огромными, лучистыми глазами, он испытал нечто вроде смятения, будто очнулся от своей тупой и банальной мужской самоуверенности. Потому, очевидно, он и принялся рьяно противостоять этой влекущей, как сирена, красавице, так что даже накричал на нее почище примитивного грубого солдафона. А надо было смотреть, не грозит ли ей какая беда.

Невольная улыбка тронула его губы. Она, как видно, не особенно нуждалась в том, чтобы за ней приглядывали; мисс Клаудия Бьюмонт, хоть и выглядит ангелом, но вполне способна постоять за себя. Надо при первой же возможности извиниться перед ней, и он ясно представил себе, как она рассмеется, точно угадав, почему в данном случае он так поступил.

А какой мужчина поступил бы иначе?

Он вновь вгляделся в фотографию, разорванную на шесть кусков. Руки, ноги, голова – все это старательно отделено от тела. Эффект запугивания, безусловно, достигнут, но в общем выглядит все это весьма глупо.

Такое могла сделать Адель.

Когда она была счастлива, удовлетворена, в гармонии с собой и всем миром, она казалась прелестной юной женщиной. Ревнуя, становилась сущей тигрицей, мгновенно бурно реагирующей на любую мелочь, способную, по ее мнению, угрожать браку. Между прочим, вчера вечером она появилась на аэродроме, пылая негодованием и способная на все, вплоть до убийства.

Он содрогнулся, положил конверт с клочками снимка в карман, желая только одного – чтобы ему никогда больше не приходилось участвовать в подобных мероприятиях. Деньги телевизионной компании, заплаченные за использование его поля, самолета и экипажа, будут, конечно, не лишними, однако он совсем не ожидал, что ему придется иметь дело с кем-то вроде Клаудии Бьюмонт и ее проблемами. Но теперь делать нечего, это часть работы, как бы она ни была тяжела. Денежки даром никому не даются.