Текст книги "Красивая как ночь"

– Мы все уже не те, что раньше. Мы с вами уже взрослые люди, можем поступать как хотим, о чем мы всегда мечтали. А я вообще чувствую себя очень старой.

– Ты не выглядишь старой, – проворчал он. – Ты совсем не изменилась. Я бы узнал тебя где угодно.

Хелен не ответила, и Кэм, встав, дернул шнурок звонка.

– Я должен все обдумать. Милфорд проводит тебя в твою комнату. Прошу, чувствуй себя… – Голос его на мгновение дрогнул. – Чувствуй себя как дома. Поговорим обо всем завтра.

Кошка тоже поднялась, томно потянулась, пересекла комнату и прыгнула на свернутую газету, оставленную на столе. Пока дворецкий провожал гостью, Кэм следил за каждым ее движением.

– Проклятие, Боадицея! – сказал он рыжей кошке, едва закрылась дверь. – О чем я думал, черт возьми? Почему я просто не отослал ее?

Боадицея уставилась на него, потом замигала, вытянула лапу и стала вылизывать ее. Наверное, это был самый мудрый ответ, учитывая его совершенно глупое поведение. В душе он признавал, что Хелен, возможно, прекрасная учительница. Тем не менее он не был уверен, что сможет вынести ее пребывание под одной крышей с ним. Она побуждала любого мужчину жить так, словно его жизнь была создана для смеха и радости, хотя это лишь великолепная, но обманчивая иллюзия.

Кэм резко отодвинул стул от стола, к большому неудовольствию кошки, и, не обращая внимания на ее возмущенный взгляд, приказал себе собраться с мыслями. Он уже не зеленый юнец. А она какая-то гувернантка, черт побери! Но в одном Хелен права. Его главной заботой должно стать благополучие Арианы, и, если Хелен настолько талантлива, как утверждают ее рекомендации, можно ли отослать ее, если он действительно заботится о ребенке? Проблемы, которые еще четверть часа назад казались только многочисленными, теперь представлялись ему непрерывно увеличивающимися. И так до бесконечности.

– Еще нужно разобраться с Бентли и кузиной Джоан, – пробормотал он кошке. – Бентли наверняка скоро попадет в переделку. А тетя Белмонт! Да хранит меня Господь от нее! Я просто в замешательстве.

Кошка с тихим урчанием вытянулась на столе, но другого ответа предложить не могла. Как, собственно, и сам Кэм. Его младший брат – извечная проблема. Хотя мальчик вернулся в Оксфорд после похорон отца, тревожные слухи о его успехах, вернее, о полном отсутствии таковых, уже достигли Честона. Даже очень большие деньги Кэма на этот раз вряд ли его выручат.

Кузине Джоан скоро исполнится восемнадцать, и Кэм чувствовал, что тете Белмонт не терпится объявить об их помолвке и тем самым избавить себя от необходимости оплачивать сезон в Лондоне. Он постоянно твердил себе, что рад, что упорство тетушки поможет ему продвинуться в будущее, поскольку он слишком долго задержался в прошлом.

Но он ничего не предпринимал. Хотя пора бы уже покончить с ожиданием. И чего он, черт возьми, ждет? Чтобы кто-то заполнил пустоту в его сердце? Возможно, Джоан с этим справится, а он все равно не находил в душе энтузиазма.

Тем не менее он выполнит свой долг. Породниться с Белмонтами – самое большое желание его покойной матери, потому что у ее отца не было сыновей, и он поделил свои земли между двумя дочерьми со слабой надеждой на то, что их можно будет когда-нибудь воссоединить через брак между кузенами.

Но шли годы, а эти мечты, как и многие другие, были развеяны, словно пепел по ветру, усилиями Рэнди Ратледжа.

Теперь все переменилось. Кэм стал богатым вдовцом, а Джоан уже достигла совершеннолетия. Существовала договоренность, и никто бы не мог сказать, что его кузина недостойна этого брака. Она сдержанная, утонченная, изящная девушка, ей никогда не придет в голову оспаривать слова мужчины, совать нос в его дела. Или заставлять его до рассвета метаться в постели. Джоан никогда не станет носить лиловый цвет и не воткнет в шляпку вызывающее перо.

Она прислушивалась, замерев в темноте. Красивая дама с мелодичным голосом ушла, но папа еще разговаривал с кошкой. Папа был озадачен. О-за-да-чен. Ей понравилось это слово, она проговорила его губами, стараясь не издать ни звука.

У нее затекла нога, прижатая к двери кладовки Милфорда. Она с предельной осторожностью пошевелилась под полками и растерла ногу, ожидая, пока утихнет боль. Ей очень хотелось выскользнуть из своего укрытия. Не терпелось последовать за той дамой. Но Милфорд сновал по гостиной, папа находился в кабинете, и она была между двух огней.

Ей известно, зачем приехала эта дама. Она появилась, чтобы заставить ее говорить. Они будут сидеть в классной комнате, дама будет показывать ей картинки на бумаге, произносить слова и писать мелом буквы, как маленькие белые березовые веточки, на черной доске.

Она нетерпеливо заерзала. Почему Милфорд не уходит? Ей нужно последовать за дамой, рассмотреть ее вблизи. Мисс Эггерз была непоседливой и полной, как мама, с волосами… солнечного света. Новая дама похожа на Милфорда. Похожа, но совсем другая. Высокая и гибкая, да. Но красивая, а не уродина. Папа называл даму не «мисс как там ее», а… Хелен.

Хе-лен. Хе-лен. Она мысленно произнесла это имя как папа, с небольшим придыханием в конце.

Ну и ну! Значит, папа о-бес-ку-ра-жен из-за Хе-лен. Интересно, это плохо или хорошо? Она пока не знает, но узнает непременно. И Ариана подавила смешок.

В мертвой тишине, наступившей после ухода Хелен, он услышал, как скребется в кладовке мышь. Последнее время их что-то много развелось в доме. Кэм сердито посмотрел на Боадицею, лениво дремавшую на его утренней газете, потом вскочил и заметался по комнате, изливая свое раздражение. Наконец он схватил кочергу и стал яростно ворошить угли, пока они не вспыхнули ярким пламенем. Сверкающие темно-синие глаза Хелен всегда будто согревали комнату, а ее уход, казалось, лишил кабинет остатков тепла.

Его размышления прервал громкий стук. Прежде чем он успел повернуться, дверь распахнулась и к нему влетел смерч в лице достопочтенного Рэндольфа Бентама Ратледжа.

Глава 2
Нескончаемая весна мотовства

Он тут же упал в кресло, где несколько минут назад сидела Хелен. Вымученная улыбка говорила о настроении юноши.

– Можешь делать со мной что угодно! – заявил Бентли, вытянув и небрежно скрестив длинные ноги. – Меня вышибли и обратно брать не желают.

Он говорил с таким безразличием, что его слова невозможно было принять за раскаяние. Граф с удивлением взирал на семнадцатилетнего брата. Утро явно не задалось, поэтому Кэм не сразу осознал произошедшее, а когда наконец до него дошло, тут уж он дал волю гневу.

– Бентли, – зловеще начал он, – осенний триместр начался всего несколько дней назад. Молю Бога, чтобы у тебя нашлись веские причины для присутствия в моем кабинете.

– Их нет, – ответил Бентли.

Сквозь пелену нарастающей ярости Кэм видел, что красиво очерченный рот брата, в точности как у его покойного отца, напрягся в вызывающем упрямстве.

– Просто «нет»? – Голос Кэма понизился до холодного шепота.

– Да, милорд, – ответил Бентли, слегка вжимаясь в кресло. – У меня нет объяснений. Вернее, нет такого, которое вы захотели бы выслушать.

– Какая удивительная проницательность. – Графу нестерпимо захотелось придушить мальчишку, но вместо этого он сел, взял карандаш и начал выстукивать на ладони бешеный ритм. Боль, как ни странно, немного успокоила его гнев, и, откинувшись на спинку кресла он разглядывал побледневшее, но все равно упрямое лицо брата.

– Проклятие, Бентли, – наконец проворчал он. – Карты или кости?

– Ни то, ни другое.

– Пьянство? Распутство? – Бентли двусмысленно пожал плечами. – Хватит юлить, мой мальчик. Насколько все плохо? И во что мне это обойдется? Вернее, стану ли я платить?

– Жаль, что я доставляю тебе неприятности, святой Кэмден, но я не «твой мальчик», и у меня нет недостатка в средствах. – Бентли сумел-таки выдавить ухмылку, потом вытащил из кармана письмо и небрежно швырнул листок брату. – Возьми, если у тебя нет лучшего чтения. Полагаю, ты узнаешь, что вице-председатель сожалеет об отсутствии у меня интереса к знаниям и считает, что мне следует найти применение в области, не требующей напряжения интеллекта. Таково, сдается мне, содержание письма. Официальной выволочки я не получил, ибо в тот момент отлучился. Пришлось отправиться в Лондон, чтобы немного развеяться игрой в «Кофейном дереве». – Бентли вздернул подбородок. – И я, кстати, выиграл.

При этих словах Кэм настолько разозлился, что смел на пол и письмо, и большую часть лежавших на столе вещей.

– Разрази тебя гром, Бентли! – рявкнул он, и Боадицея тут же бросилась наутек. – Клянусь, ты не лучше отца. Вы на пару способны в мгновение ока оставить джентльмена без пенни.

– Каждый делает для семьи что может, – язвительно заметил Бентли и насмешливым шепотом добавил: – Господи, как же мне нравится выводить тебя из этого пресловутого самообладания, Кэм. Напоминает мне добрые старые дни, когда еще была жива Кассандра. Рад, что за всем льдом у тебя еще сохранился темперамент.

Граф вскочил с кресла.

– Моя покойная жена тебя не касается. Бентли, ты не понимаешь, что тебе нельзя позорить наше имя? Ты думаешь, мы сидим на мешках с деньгами? Ты полагаешь, наша репутация настолько безупречна, что вынесет и твои выходки?

– Наше имя? – презрительно хмыкнул Бентли. – Наша репутация? Неужели?.. Отец не особо заботился об этом, так почему я должен? Полагаю, одного святоши для семьи вполне достаточно. А что до денег, то, если нам вдруг станет их недоставать, в чем я сомневаюсь, может, ты снизойдешь и опять женишься на дочери торговца? Но Джоан не годится для этой цели, так ведь?

Кулак графа с силой опустился на столешницу, отчего задребезжала ручка ящика, а Бентли вздрогнул и, кажется, впервые испугался.

– Не смей впутывать в эту историю мою будущую невесту. Ты слышишь меня? Я не позволю тебе оскорблять доброе имя нашей кузины.

Юноша мгновенно вскочил с кресла и подошел к окну, сжав кулаки.

– Черт бы тебя побрал, Кэм, – прошептал он, глядя в сад. – Ты знаешь, что я никогда не обижу Джоан. Я презираю тебя. Я устал кланяться и расшаркиваться перед спасителем нашей репутации, нашего состояния и нашего чертового лицемерия. А ты все продолжаешь командовать и диктовать свою волю. Отец никогда меня не отчитывал. Это делал ты.

Кэм открыл рот, потом снова закрыл его. Он хотел бы сказать: «Да, потому что отцу не было до тебя дела». Но сейчас даже ему стало ясно, что их ссора не имеет никакого отношения ни к скандалу, ни к учебе, ни к похоронам. Кэм никак не мог понять, в чем дело, хотя сложилось впечатление, что обида глубоко засела в душе Бентли, и его младший брат, этот, по сути, еще щенок, готов ринуться в бой. Но он, черт возьми, не даст ему повода.

Кэм медленно выдохнул, заставив себя успокоиться.

– Очень хорошо, Бентли, – ровным голосом сказал он. – Как я полагаю, ты намерен устраивать свое будущее, не опираясь на образование. Более того, не хочешь жить под моим опекунством. Я правильно тебя понял?

Брат упорно не желал смотреть ему в лицо, но подозрительно косился на него.

– Я… нет. Я… то есть… я пока еще не решил, – пробормотал он.

– Тогда разреши помочь тебе, – с обманчивой мягкостью ответил Кэм. – Юриспруденция… или церковь? Нет, видимо, не подходит. Раз ты не способен учиться в Оксфорде, такие методы зарабатывания на хлеб не годятся, не правда ли? Возможно, ты хотел бы стать военным? Или же тебя привлекает морской флот?

– О нет! – сказал Бентли, резко поворачиваясь. – Я не покину Англию, и ты меня не заставишь!

– Сущая правда! – задумчиво сказал Кэм. У него появилось кое-какое представление о том, с чем связана последняя вспышка, точнее, целый ряд таких вспышек. Но с этим уж ничего не поделать. – Тогда я отошлю тебя в наше имение в Девоншире. Перед наступлением зимы старому Гастингсу не помешает помощь. Можешь поехать вместо меня, узнать кое-что об управлении имением.

– Не планируй мое будущее, Кэм! Ты понятия не имеешь, что для меня лучше.

– Вероятно, – мягко согласился граф. – Но если ты намерен транжирить свою жизнь – ради бога, только не здесь. – Кэм задумчиво помолчал, барабаня пальцами по столу. – Очень хорошо, Бентли, даю тебе возможность самому решить, как планировать свое будущее. У тебя есть время до Нового года, а потом выбирай. Или ты, без моей помощи, естественно, поступаешь в Кембридж, или отправляешься в замок Трейхерн к старому Гастингсу. Есть третий вариант. Если первые два тебя не устроят, ты должен искать счастья по своему усмотрению.

Карие глаза Бентли расширились от ужаса.

– Ты не можешь… нет, ты не можешь отослать меня из Халкота!

– Могу и сделаю это! – сухо возразил Кэм. – Пора уже проснуться, мой дорогой. Тебе скоро восемнадцать. Если жизнь под моей крышей лишает тебя благоприятных возможностей, тогда уезжай, ищи счастье где сможешь.

Долю секунды Бентли выглядел раскаявшимся, но потом на его лице вновь появилась наглая ухмылка.

– Ну что ж, хорошо, – сказал он. – Раз у меня есть время до Нового года, я проведу его за каким-нибудь приятным занятием. Например, соблазняя твою новую гувернантку. Женщины в возрасте так опытны, а бюст старой мисс Эггерз не идет ни в какое сравнение с ее…

Закончить Бентли не смог, поскольку брат схватил его за галстук, безжалостно вдавив в полки. Книжный дождь обрушился на них, когда граф яростно поднял юношу, так что его ноги беспомощно повисли над персидским ковром.

Лицо Бентли покраснело, он, задыхаясь, пытался разжать кулаки брата.

Кэм грубо ударил его головой о книжную полку.

– Значит, ты хочешь увидеть, как я потеряю мое чертово самообладание? – прошипел он, затягивая галстук. – Посмей дотронуться хотя бы до ее перчатки, и, клянусь Богом, ты это увидишь! Я собственной шпагой лишу тебя мужского достоинства.

Внезапно Кэм выпустил его, и Бентли рухнул на груду книг.

– И поставь обратно мое собрание поэзии, – добавил он, направляясь к двери. – Я больше не намерен за тобой убирать.

Кэм услышал, как спрыгнула на пол Боадицея. Она бросилась вперед, чтобы выйти из комнаты первой, высокомерно помахивая рыжим хвостом, словно герольд наступающей армии.

Граф шагал к конюшне, все еще дрожа от гнева. Конечно, он понимал, что мог причинить боль своему брату. Много лет ему, как бедному фермеру, пришлось трудиться бок о бок с арендаторами, чтобы не допустить окончательного разорения поместья. Эта работа дала ему сильные руки и мощную спину, но самодисциплина всегда сдерживала его.

Господи, что с ним творится? Сначала Хелен Мидлтон, теперь это! При одном упоминании этой женщины он едва не задушил семнадцатилетнего мальчика! Честно говоря, он любил брата, желал ему только добра. Как Ариане и Кэтрин.

Да, имя его семьи пока еще запятнано, хотя последние несколько лет Кэм вынуждал старого дьявола ограничить свои проделки сельской местностью. Но теперь, когда их отец наконец обрел вечный покой, Бентли не подвержен дурному влиянию и может преуспеть в жизни. Он ведь наследник Кэма. Неужели это злит его брата? Неужели мысль о повторной женитьбе Кэма напоминает ему о том, как легко можно им пренебречь?

Когда граф подошел к конюшне, он уже немного успокоился. Миновав стойла, он взял в чулане свое седло и повесил на плечо.

– Вам понадобится лошадь, милорд? – услышал он голос конюха. Тот выглянул из стойла, и пылинки заплясали вокруг его головы, образуя на солнце подобие нимба.

– А, Шривз! Будь любезен, приведи нового жеребца, – сказал Кэм, поправляя седло на плече. – Хочу несколько размяться.

Лицо конюха расплылось в ухмылке.

– Конечно, милорд, если желаете размяться, то получите сполна. Этот дьявол сегодня не в духе.

– Тогда из нас выйдет хорошая парочка, – мрачно улыбнулся граф.

– Ах, даже так! – Широкая ухмылка конюха открыла пустоту на месте переднего зуба. – Вроде утром разгружали вещи этого безрассудного парня, сразу после новой гувернантки.

Кэм про себя улыбнулся прозвищу, которое слуги дали его брату.

– Да, Шривз, именно так. А теперь приведи мне жеребца, чтобы я мог погибнуть красиво.

Он вынес седло из конюшни и десять минут спустя был уже близок к тому, чтобы сломать себе шею. Жеребец оказался не просто раздраженным, а по-настоящему злобным, и граф потратил более получаса, стараясь привести в нормальное состояние и лошадь, и себя. Наконец животное успокоилось, смирившись с перспективой долгой прогулки, и Кэм стал обдумывать, что ему делать с Хелен. Это всегда было сложной задачей!

Впервые он увидел ее совсем девочкой с широко распахнутыми глазами, но уже в те годы Хелен обещала превратиться в красивую темноволосую кокетку, имея перед глазами соответствующий пример. Ее мать – красавица Мэри Мидлтон, французская эмигрантка неопределенного происхождения и очаровательная вдова, – прибыв в Лондон, мгновенно покорила его. Вскоре она похоронила двух респектабельных английских мужей, а уж число ее любовников известно одному Богу.

Мать Кэма умерла через несколько месяцев после рождения Бентли, когда Кэм был подростком, а Кэтрин совсем ребенком. Рэндольф Ратледж недолго пребывал в трауре и с радостью пустился во все тяжкие. По правде говоря, фарс, который он разыгрывал, изображая убитого горем мужа, вовсе не шел ему, ибо он никогда не любил жену.

Миссис Мидлтон вращалась в несколько странных кругах, едва признаваемых светским обществом. Теперь Кэм понимал, что для такой женщины было вполне естественно подружиться с его отцом. Всю осень Халкот буквально гудел от шумных вечеринок, пикников, выездов на охоту, и все это время Кэм зачарованно наблюдал за порывистой, энергичной Хелен, поскольку она являлась воплощением того, чего так недоставало ему самому.

Мэри Мидлтон стала возлюбленной его отца, а они с Хелен стали друзьями и партнерами в разных шалостях, потому что она, как никто другой, умела найти приключение во всем. Будучи по природе серьезным даже еще ребенком, Кэм пришел в ужас, когда под беспутным влиянием Хелен у него появилась склонность к озорным проделкам.

Время шло, их дружба крепла, и постепенно возникла привязанность более опасного свойства. Потом Хелен буквально околдовала и измучила бедного Кэма до такой степени, что он находился в беспрестанном возбуждении. Он был совершенно унижен, совершенно очарован и совершенно утонул в ее бездонных темно-синих глазах.

В конце концов желание настолько свело его с ума, что, потеряв над собой контроль, он скомпрометировал ее, даже по самым либеральным английским меркам. Если бы Мэри Мидлтон имела хоть какой-то вес в свете, Кэм не избежал бы ловушки брака, и даже юные годы не спасли бы его.

Но какой тогда стала бы его жизнь?

Будь он честным, Кэм признал бы, что думал об этом все годы. И ответ всегда был одинаков: его жизнь стала бы чертовски трудной. Ведь тогда не появилось бы состояние жены, чтобы спасти Халкот от чрезмерных аппетитов его батюшки. Не появились бы деньги ни на приданое сестры, ни на обучение Бентли. По крайней мере в этом отношении брак Кэма можно было счесть удачным. Но эта мысль уже не согревала его, когда он вспоминал прошедшие десять лет своей жизни и чувствовал, как его снедает бесконечный голод.

А теперь… Хелен вернулась. И на его взгляд, хотя ей вскоре будет уже двадцать восемь, она совсем не изменилась. Если он позволит ей остаться, то могут последовать нежелательные осложнения. И его спор с Бентли – тому пример.

Но черт побери, она сама напросилась на подобные высказывания! Эта обольстительная улыбка! Эта кокетливая шляпка! Этот смелый, оценивающий взгляд! Тем не менее Кэм вынужден был признать, что в данном споре Хелен не виновата. Как смел этот мальчишка даже мечтать о том, чтобы уложить Хелен в свою постель? Или другую служанку? Черт бы его побрал, так в приличных домах не поступают.

Увы, поступали, он был достаточно умен, чтобы это знать. Но только не в его доме!

Бентли и так уже слишком похож на их отца. В семнадцать лет мальчик был красавцем обольстителем, выглядевшим гораздо старше своих лет и успевшим посетить самые злачные места Лондона. Граф совершенно точно знал, что мальчишка при удобном случае не пропускал ни шлюх Нью-Маркета, ни деревенских служанок. Кэму оставалось лишь надеяться, что брат не осуществит свою угрозу поразвлечься с Хелен.

Тем не менее он подумал о возможной реакции Хелен. Польстило бы ей внимание более молодого человека? Бентли весьма красив, а через несколько лет у него будет вполне приличное состояние.

Кэм вспомнил себя в восемнадцать лет. Он хотел уложить в постель Хелен и был уверен, что ничто его не остановит. Ее мать едва успела помешать ему. Потом он старался убедить себя, что это не его вина, что Хелен сама такое искушение, которому не смог бы противиться ни один молодой человек.

Но по правде говоря, она была виновата не больше его, и Кэма влекло не просто ее тело. Он злился на родителей за то, что они разлучили их, злился на себя за то, что скомпрометировал Хелен. И довольно часто, причем совершенно необоснованно, злился на Хелен за то, что она заставляет его желать ее.

Конь размеренно шел по знакомой тропе, его сильные мускулы плавно перекатывались при движении, но Кэм давно забыл, где находится.

Ариана стояла на цыпочках, пока у нее не заболели ноги, следя за новой дамой в щелку приоткрытой двери гардеробной. Ей почти ничего не видно! Какая досада! Если бы не Милфорд, она бы сейчас была уже под кроватью этой дамы.

Дама ходила по комнате, наморщив лоб, как папа, и сложив руки на… впереди. Но Бентли называл это как-то иначе… Ах да, грудь. Она едва не хихикнула. Дядя Бентли такой занятный.

«Чтоб мне не жить, – услышала она как-то слова дедушки, адресованные Бентли, – если это не замечательная пара титек».

«Да уж, под такой грудью можно задохнуться!» – ответил Бентли.

Они хохотали и хохотали. Но речь шла о мисс Эггерз, а не об этой красивой даме. Теперь мисс Эггерз… больше нет.

Дедушки тоже нет. Судя по тому, что Милфорд говорил внизу, дедушка, наверное, задохнулся под титьками, или грудью, мисс Эггерз, хотя Ариана не понимала, как такое может случиться. Но что бы там ни произошло, дедушки больше нет. И мамы. Они ушли навсегда, а не как мисс Эггерз. Все считают, что она не понимает разницы, но она уже не ребенок и многое понимает.

Дама вдруг подошла ближе, встала у окна и пальцем отодвинула портьеры. Немного постояв, она подошла к туалетному столику, начала поднимать один за другим флаконы и баночки. Опять вернулась к окну, поглядела в него, покусывая ноготь большого пальца, словно высматривала кого-то вдалеке.

Может, дама просто неугомонная. Ариана знала это слово. Папа часто произносил его раньше. «Твоя мама просто неугомонная», – говаривал он. Потом сажал ее к себе на колени, потому что мама обычно проявляла неугомонность, расхаживая по комнате. Она подолгу смотрела в окно с мрачным выражением лица. И вскоре исчезла навсегда.

Внезапно дама ахнула и опустила портьеру. Так! Все ясно. Ариана знала этот взгляд. Понимала, что значит этот тихий возглас. Там, снаружи, кто-то есть. Возможно, и он наблюдает за дамой. Ариана поежилась. Она не станет думать о нем. Вообще. Она не позволит себе. Она будет думать о новой даме.

Не собирается ли новая дама исчезнуть? Судя по ее виду, именно это она и хотела сделать. Очень хорошо. Если новая дама – Хелен – останется, тогда она захочет, чтобы Ариана заговорила. Говорить, говорить, говорить. Вот чего они все время хотят. Они хотят задавать ей вопросы.

Но она ничего им не скажет.

Мама велела ей: «Никогда не рассказывай». И еще она говорила «Ш-ш! Ш-ш! Это будет наш маленький секрет, Ариана. Не отвечай на их вопросы». О, теперь от всего у нее голова болела. И самое плохое, она уже не помнит, чего такого не должна рассказывать. Она больше не могла вспомнить секрет, хотя очень старалась.

Вдруг что-то мягкое и теплое коснулось ее ноги. Боадицея! О нет! Но папина кошка такая проворная. Ариана толкнула дверь и бросилась через спальню дамы. Черт побери и будь все проклято! Так сказал бы дядя Бентли. Но сейчас ей некогда думать о глупом Бентли. Она стремительно побежала по коридору к классной комнате.

– Le chat bottе! – услышала она красивый, переливчатый голос дамы. – Откуда ты здесь взялась?

Хелен беспокойно ходила по комнате, поглядывая на свой нераспакованный сундук и гадая, как ей поступить дальше. Почему Кэмден Ратледж посмел ее оскорблять! За пять минут после начала их разговора он высказал далеко не лестное мнение о ее характере. И что же? Вместо того чтобы влепить пощечину и уехать из этого дома, она предложила ему дружбу.

Нет, она не совсем права. Кэм всегда был порядочным человеком, а по опыту Хелен знала, что люди обычно не слишком меняются. И вообще, как могло большинство людей расценивать ее перспективы на будущее? Ведь она выросла не в самом респектабельном окружении.

Хелен прекрасно знала, что, несмотря на то что Кэм старше ее, в годы юности она мучила его – даже манипулировала им – до такой степени, что это было просто невыносимо. Она подбивала серьезного друга на проказы, стоившие ему мучительных терзаний. На майский праздник они раскрасили всю деревню в ярко-голубой цвет, заменили все молитвенники в Вербное воскресенье методистскими псалмами и сожгли целый стог мистера Клапхема в день Гая Фокса, – непреднамеренно, разумеется. И это лишь краткий перечень.

Когда они повзрослели, их дела стали намного серьезнее детских проказ. Да, намного серьезнее. Поэтому неудивительно, что Кэм считает ее недостойной учить его дочь. С самого начала их дружбы никто из них, выражаясь фигурально, не был невинным. На Хелен своим бесшабашным отношением к жизни нежелательное влияние оказывала ее мать, которая считала, что жизнь слишком коротка и ею нужно пользоваться ради собственного удовольствия. Таковы были уроки, преподанные ей гильотиной. Долгое время Хелен не знала других ценностей.

Она расправила плечи и отогнала воспоминания. Сейчас наиболее безопасным чувством ей казалось возмущение. А Хелен страшно возмущало, что ее заставляют сидеть в одиночестве, не разрешая познакомиться с будущей ученицей. Наверное, в десятый раз за четверть часа она подошла к окну и раздвинула портьеры. Уже отворачиваясь, Хелен краем глаза заметила какое-то движение и пригляделась внимательнее.

Кто-то, мужчина, быстро шел по дороге, которая тянулась от деревни вдоль задней стены Халкота, обрамлявшей сад. Вдруг он резко остановился и устремил куда-то пристальный взгляд. Она поняла, что незнакомец смотрит на заднюю стену дома, явно оглядывая ряды окон. Хелен даже ахнула, когда он поймал ее взгляд. Или ей так показалось.

Ее охватила неприятная дрожь. Нет, ей почудилось, она устала, вот в голову и лезут разные мысли. Незнакомец слишком далеко от нее, к тому же по этой дороге ходит много людей. Она даже не могла различить его лицо, заметила только его рост, длинное, распахнутое пальто и черную шляпу. Моргнув, Хелен снова поглядела в ту сторону. Мужчина продолжал свой путь, не проявляя интереса ни к Халкоту, ни к его обитателям. И все же неприятное ощущение не покидало ее. Вздрогнув, Хелен обхватила плечи руками. Боже милостивый, ее нервы просто на пределе!

Внезапно дверь гардеробной скрипнула, и к кровати бросилась рыжая кошка. Странно! Хелен была абсолютно уверена, что плотно закрыла дверь. Она нагнулась к кошке, протянула к ней руки, но та, не пожелав, чтобы ее гладили, неторопливо обошла сундук и дорожную сумку, обнюхала каждую ручку, каждый замок. Потом, будто выполнив то, за чем пришла, кошка повернулась и с явным удовлетворением покинула комнату.

Похоже, Хелен выдержала проверку, во всяком случае, у кошки хозяина. Что до самого повелителя и господина, это совсем иное дело. Устало вздохнув, она легла на широкую кровать и позволила себе понежиться на мягкой перине.

Ее взгляд неторопливо заскользил по убранству ее комнаты, просторной, удобно соединявшейся с гардеробной и классной комнатой, откуда можно пройти в спальню Арианы Ратледж. Как и все в Халкоте, комната Хелен была обставлена изысканно и в то же время удобно. Она находила этот контраст несколько странным, потому что снаружи Халкот выглядел красивым, даже идеальным сельским домом. Однако внутри, несмотря на всю его привлекательность и симметрию, ощущалась некая холодность и уныние, чего, как она помнила, тут раньше не было. Вряд ли это связано с кончиной старшего Рэндольфа. Может, Кэм горюет о потере жены? И он явно беспокоится о своем ребенке.

Хелен сбросила туфли, свернулась калачиком и уткнулась носом в подушку. Видимо, она, как и хозяйская кошка, ищет какой-то родной, успокаивающий запах, который мог бы придать ей уверенности. Хотя она многие годы жила практически одна, ей вдруг стало ясно, что она страшно одинока в этом громадном особняке. И чувство возвращения домой испарилось.

Да, возвращение в Халкот оказалось бурным, решила Хелен, рассеянно теребя нитку бус. Тут Кэм абсолютно прав. И ее нянюшка тоже права. Хелен вспомнила их спор, возникший сразу же после того, как она, совершенно потрясенная, вернулась от мистера Брайтсмита. А когда сплетни бывших слуг подтвердили опасения Хелен, старушка не находила себе места от тревоги. Ее возражения не стихали до самого дня отъезда Хелен.

– Ты уверена, моя дорогая, что это разумно? – в пятый уже раз спросила она в то утро.

Хелен почувствовала, что раздражение начинает брать верх над тревогой, которую она усиленно пыталась скрыть.

– Няня, прошу тебя! – взмолилась она. – Ну разве мы не говорили об этом много раз? Я хочу быть рядом с тобой! И я должна работать…

– Да, работу ты, конечно, получишь, только неясно, какого рода, – упорствовала старушка, грозя скрюченным пальцем. – А теперь слушай меня. Этот Кэмден Ратледж – сын своего отца, кровь еще заговорит в нем. Да к тому же он богат. Человек не может подняться так высоко оттуда, где он был, честным и достойным путем.

Хелен с раздражением дернула ремень дорожной сумки, оторвав его и чуть не испортив саму вещь.

– Я уже не ребенок, которого нужно нянчить, – заявила она, швырнув оторванный ремень в холодный камин. – И меня уже не так легко обмануть застенчивой улыбкой или парой горящих глаз. Я имела дело с гораздо более опытными мужчинами, чем новый лорд Трейхерн.

Однако, стоя утром в кабинете графа, Хелен начала сомневаться в истинности своих утверждений. Прошла целая вечность с тех пор, как она видела Кэма, за это время боль потери уменьшилась, затем притупилась, и наконец она стала все реже вспоминать о нем.

Конечно, не так уж редко. Но все это казалось ей простым девичьим увлечением, пока она ехала через Глостершир, а потом по дороге, ведущей в Халкот. С каждой милей Хелен обретала все большую уверенность, что ее чувство, которое она испытывала к новому лорду Трейхерну, было только нежностью к старому другу.