Текст книги "Леди-чертовка"

Глава 8

Как правило, Уэстон просыпался свежим и бодрым и был готов начать новый день. Но сегодня утром крик петуха неприятно ударил по нервам. Уэст плохо спал: слишком много съел и выпил, к тому же общался с Фебой, леди Клэр. Всю ночь, стоило задремать, ему снилась она – в его постели, готовая на все, чего, можно держать пари, никогда не одобрила бы в реальности, поэтому проснулся раздраженный, мрачный и возбужденный, как кролик.

Уэстон всегда считал себя человеком здравомыслящим – из тех, кто не станет тратить время и силы на женщин, которых ему точно не получить, но Феба оказалась такой же редкостью, как четырнадцать полнолуний в одном году. Он не мог не любоваться ее красотой: игрой света свечей в ее огненно-рыжих волосах и на белоснежной коже, на рубинах и жемчугах. У Фебы оказался быстрый, легкий, проницательный ум, обладала она и чувством юмора, которое он обожал, но еще ощущалась в ней робость и некая грусть, на что болезненно отзывалось его сердце. Кажется, леди очень не хватает радости. Ах, как счастлив был бы он открыть для нее рай, доступный лишь влюбленным! Но Феба, леди Клэр, не для него. Он все прогулял: ни денег, ни владений, ни титула. А она – знатная вдова с двумя сыновьями. Ей нужно выйти замуж за надежного, добропорядочного человека, равного ей по положению, а вовсе не заводить скандальный роман.

И все же это не мешало Уэсту мечтать: о рыжих волосах, рассыпавшихся по подушке, о губах, припухших от поцелуев, гостеприимно раскрытых ему навстречу, о бело-розовом нагом теле, о теплых ямочках на локтях, о нежных округлостях грудей, о треугольничке буйных рыжих кудрей, в которые можно запустить па…

С тихим стоном Уэст перевернулся на живот и зарылся лицом в подушку. Чувствовал он себя отвратительно: бросало то в жар, то в холод. Уж не лихорадка ли у него? Может, это связано с продолжительным воздержанием? Говорят, долго обходиться без физической разрядки вредно для здоровья мужчины. Возможно, он страдает от опасного накопления семени.

Со сдавленным проклятием Уэст вскочил с постели и отправился умываться холодной водой.

Натягивая свой повседневный костюм, Уэст слышал, как за стенами тихо, стараясь не разбудить гостей, ходят слуги. Открывались и закрывались двери, слышались приглушенные голоса. Что-то звякало и брякало. Снаружи слышался стук копыт и скрип колес: один за другим доставляли заказы от цветочника, пекаря, кондитера, виноторговца.

Церемония состоится примерно через пять часов; за ней последует роскошный завтрак, на который приглашены не только все вчерашние гости, но и множество народу из города, местное сельское дворянство и арендаторы Эверсби. Толпа заполнит дом и выльется в сад, где ее уже будут ждать складные столы и стулья. Для церемонии и завтрака наняли музыкантов и заказали невероятное количество шампанского. Организация праздника стоила целого состояния. Слава богу, это не его забота, а Девона!

Почистив зубы и причесав влажные волосы, Уэст спустился вниз. Позже, с помощью Саттона, слуги Девона, он побреется и наденет праздничный фрак. Сейчас же требовалось проследить, чтобы все шло как запланировано.

В утренней гостиной его встретил только Девон: сидел за одним из круглых столов над чашкой кофе и несколькими исписанными листками. Обычно брат не поднимался в такую рань, но сейчас по иронии судьбы выглядел свежим и отдохнувшим – не в пример самому Уэсту, усталому и раздраженному.

Старший брат оторвался от своих заметок и улыбнулся:

– С добрым утром!

– Чем это ты, черт возьми, так доволен? – Уэст подошел к буфету и налил себе из серебряного кофейника только что сваренного ароматного кофе.

– Еще несколько часов – и Кассандра останется единственной незамужней сестрой!

Не так уж давно, к полной для себя неожиданности, Девон унаследовал разоренное поместье, обремененное долгами, ответственность за две сотни арендаторов, пятьдесят стареющих слуг и в довершение всего – за трех юных девиц.

Он мог бы легко продать все, что не входило в приорат, и сровнять особняк с землей, мог бы сообщить всем, кто жил в Эверсби – в том числе и сестрам Рейвенел, – что им пора самим о себе позаботиться, но по причинам, которых Уэст так до конца и не понял, предпочел взвалить себе на плечи это неподъемное бремя. Тяжелый труд, немного везения – и ему удалось остановить разорение и гибель поместья. Теперь в особняке шел ремонт, счета были в полном порядке, земельные угодья приносили небольшой, но стабильный доход. Хелен, старшая сестра, вышла замуж за Риза Уинтерборна, владельца сети универсальных магазинов, а Пандора, что уж совсем невероятно, сумела окрутить наследника герцогского титула.

– Ты уже два года беспокоишься об этих девушках, верно? – уточнил Уэст. – Намного больше, чем могли бы их отец и брат вместе взятые. Девон, ты делаешь для них все, что нужно!

– Как и ты.

Уэст только фыркнул в ответ:

– Кажется, это я советовал тебе умыть руки и свалить!

– И все равно согласился помочь. Взял на себя самую тяжелую работу – тяжелее, чем у всех нас, включая и меня. Могу поспорить, что твой вклад в спасение поместья оказался самым существенным.

– Боже правый! Давай не будем придавать слишком много значения моим потугам в роли агронома и скотовода!

– Агрономия и скотоводство – это и есть то, что нас спасло. Без земли, приносящей доход, ни имя, ни графский титул ничего не стоят. Благодаря тебе мы начали получать прибыль – впервые за десять лет. И каким-то чудом ты сумел уговорить некоторых наших арендаторов вести хозяйство по-новому.

– Как они ни сопротивлялись, – сухо заметил Уэст, и присев рядом, заглянул в заметки брата. – Сломанную скамью в часовне починили, можешь вычеркнуть. Бочонок икры привезли еще вчера. Он в леднике. Насчет дополнительных складных стульев не знаю, спрошу дворецкого. – Он сделал большой глоток кофе. – А где Кэтлин? В постели?

– Шутишь? Встала еще несколько часов назад. Сейчас вместе с экономкой и доставщиками занимается расстановкой цветов. – Губы Девона тронула нежная улыбка. – Ты же знаешь мою жену: все должно быть идеально.

– Ни дать ни взять постановка в мюзик-холле на Сент-Джеймс! Жаль только, у нас здесь нет девиц в розовых чулках. – Одним глотком Уэст допил остаток кофе. – Боже, кончится ли когда-нибудь этот день?

– Сейчас всего шесть утра, – заметил Девон.

И оба вздохнули.

– Я так тебя толком и не поблагодарил за то, что ты женился на Кэтлин в регистрационном бюро, – заметил Уэст. – Должен сказать, я был просто счастлив.

– Тебя же там не было!

– Вот именно поэтому.

Девон усмехнулся:

– Тогда я радовался, что не придется ждать, но будь у нас больше времени, не возражал бы и против более торжественной церемонии – ради Кэтлин.

– Да ладно! Вешай лапшу на уши кому-нибудь другому!

Девон ухмыльнулся и, встав из-за стола, пошел к буфету налить себе еще кофе.

– Кажется, вчера все прошло хорошо, – заметил он через плечо. – Вы с леди Клэр явно нашли общий язык.

– Что навело тебя на такую мысль? – поинтересовался Уэст, изо всех сил делая вид, что ему нет до этого дела.

– Бо́льшую часть ужина ты пялился на нее, словно на лакомый десерт!

Изо всех сил стараясь не показывать истинных чувств, Уэст откинулся в кресле и с повышенным вниманием принялся разглядывать миниатюрную кофейную чашку.

– Интересно, почему у этих чашек такие крохотные ручки? Они что, для детей?

– Это французский фарфор. Кэтлин говорит, нужно аккуратно держать за ручку двумя пальцами.

– А почему нельзя делать чашки нормального размера?

Увы, тактика отвлечения с Девоном никогда не имела успеха.

– Не я один заметил, что вы с леди Клэр друг другом заинтересовались.

– В данный момент, – заговорил Уэст, – меня привлекает любая женщина моложе девяноста. В разгаре сезон размножения, все твари божьи в нашем поместье без устали кого-то любят, – один я хожу холостой. Знаешь, сколько времени я уже живу монахом и каждое утро просыпаюсь в опасном для жизни состоянии?

– Я вот тут подумал: может, симпатичная молодая вдова согласится тебе помочь в такой беде? – заметил Девон, снова занимая свое место.

– Да ты, должно быть, не протрезвел после вчерашнего! Даже и думать нечего о том, чтобы такая женщина, как леди Клэр, проявила ко мне какой-то серьезный интерес. Да мне и самому это не нужно.

Девон бросил на него острый взгляд:

– Считаешь, для тебя она недосягаема?

– Не считаю, а так и есть, – раздраженно ответил Уэст, вертя в пальцах миниатюрную чашку. – Она намного выше меня: морально, социально, материально… и любое другое «-ально», какое придет тебе в голову. И потом, как я уже много раз говорил, я не из тех, кто женится.

– Если ты надеешься и дальше вести беззаботную холостяцкую жизнь, – заметил Девон, – то обрати внимание, что примерно два года назад она закончилась. Пора тебе это признать и остепениться.

– Я бы показал тебе соответствующий палец, – проворчал Уэст, – если бы он у меня не застрял в этой чертовой крошечной ручке! – И потряс средним пальцем, на который умудрился надеть ручку от кофейной чашечки.

– Если такая женщина, как леди Клэр, проявляет к тебе хоть малейший интерес, ты, дубина, должен пасть на колени и Бога благодарить, а не думать, как бы улизнуть.

– Всю первую половину нашей жизни, – резко ответил Уэст, – мы провели из милости у чужих людей. Сам помнишь, каково это было. Родственники командовали нами как хотели, дергали, словно марионеток за ниточки. Больше так жить я не хочу!

Ему не забыть те годы – годы беспросветной бедности и унижений. В пансионе они с Девоном были изгоями. Все прочие мальчишки там знали друг друга: у них были свои любимые места, свои, непонятные ему шутки. Он люто им завидовал: они уверенно держались, легко общались друг с другом. Невыносимо было чувствовать себя не таким, как все, вечно не на своем месте. Девон быстро научился приспосабливаться к обстоятельствам, но Уэсту это так легко не давалось. В то время он был здоровенным, толстым и неуклюжим, легко взрывался и совсем не умел располагать. Единственное, что оставалось ему для самозащиты, – превратиться в хулигана, с которым, прежде чем связаться, подумаешь.

Со временем обиды Уэста улеглись, а вспыльчивый нрав он научился маскировать юмором. По достижении совершеннолетия ему начали выплачивать небольшое ежегодное содержание из трастового фонда, оставленного родителями, – так у него появилась возможность безбедно жить и модно одеваться, но ощущение, что он непонятно кто и здесь ему не место, никуда не ушло. В каком-то смысле оно даже помогало фланировать между мирами аристократов, бедных крестьян-арендаторов, слуг, купцов, банкиров, кузнецов и пастухов. Он был изгоем и потому яснее видел их заботы и нужды. У кого нет родины, тот везде как дома. Но эта свобода имела свои пределы – особенно когда доходило дело до женщин, подобных Фебе, леди Клэр.

– Женившись на богатой, на дочери герцога, я опять окажусь марионеткой, пусть и на золотых цепях. Ее голос всегда будет ведущим. – Уэст сердито подергал свой застрявший палец. – Будь я проклят, если соглашусь плясать под чью-либо дудку, будь то она или ее папаша!

– Все мы пляшем под чью-нибудь дудку. Лучшее, на что можно надеяться, – что мелодия придется тебе по вкусу.

Уэст нахмурился:

– Когда ты пытаешься выдать мудрый афоризм, твои слова звучат совершенно по-идиотски.

– Кстати, об идиотах: не мой палец застрял в чашке, – парировал Девон. – Есть еще какие-то причины, кроме денег, которые мешали тебе добиваться леди Клэр? Потому что это, уж извини, звучит как отговорка.

Верно, дело не только в деньгах, но Уэсту надоело пытаться что-то втолковать брату, да и сам разговор его злил.

– Если ты отринул всякую мужскую гордость, – проворчал Уэст, – то что, я должен пойти по твоим стопам?

– Знаешь, каким образом лучше всего уберечь мужскую гордость? – спросил с усмешкой Девон. – Принять обет безбрачия. А мы, обычные смертные, готовы на все, лишь бы не спать в одиночку!

– Если ты закончил… – начал Уэст, сердито взмахнув рукой.

Чашка тут же соскользнула у него с пальца и вылетела в открытое окно. Оба брата молча проводили ее глазами. Несколько секунд спустя послышался звон фарфора, разбившегося о гравий.

Наступило молчание. Уэст сверлил взором брата, лицо которого подергивалось, словно в судороге: Девон как мог старался удержаться от смеха.

– Очень рад, что твоя правая рука снова на свободе, – произнес он самым любезным тоном, наконец восстановив самообладание. – Тем более, судя по всему, в ближайшем будущем тебе придется частенько ею пользоваться!

Главным сюрпризом в день свадьбы Пандоры и лорда Сент-Винсента стало то, что никаких сюрпризов не случилось. Благодаря тщательному планированию Кэтлин и экономки миссис Черч, а также мастерству прислуги церемония и завтрак прошли безупречно. Даже погода оказала содействие: утро выдалось сухим и ясным, с кристально чистым небом.

Пандора, которая шла по проходу между скамьями, опираясь на руку Девона, сияла ослепительной красотой. Пышные юбки ее белого платья были так замысловато подобраны и присборены, что не требовали дополнительных украшений – ни оборок, ни кружев. Голову новобрачной украшал венок из маргариток и фата из прозрачного тюля, в руках она держала букетик из белых роз.

Если бы у Уэста и оставались какие-то сомнения в чувствах лорда Сент-Винсента к невесте, они развеялись бы сейчас, при одном взгляде на лицо жениха. Его обычное спокойствие как рукой сняло: Сент-Винсент смотрел на Пандору так, словно видел чудо. Когда она подошла к нему и откинула вуаль, Сент-Винсент нарушил этикет – сжал ее в объятиях и нежно поцеловал в лоб.

– Это потом, – прошептала Пандора, но окружающие все же услышали, и по рядам гостей прокатился приглушенный смех.

Когда заговорил пастор, Уэст украдкой бросил взгляд на скамью справа, где уселись в ряд Шоллоны. Герцог что-то прошептал жене, она улыбнулась в ответ, а он поднес к губам ее руку и поцеловал.

Феба сидела с другой стороны от герцогини с Джастином на коленях. Мальчик, откинувшись на мягкие изгибы материнской груди, играл с кожаным слоненком, перемещая его вверх-вниз по ее руке. Феба аккуратно опустила игрушку и попыталась обратить внимание сына на церемонию, но через мгновение слоненок опять начал карабкаться ей на плечо.

Уэст смотрел на них с невольным интересом в ожидании, что Феба вот-вот одернет или отругает малыша, но вместо этого, когда слоненок добрался до места, где плечо переходит в шею, повернула голову и игриво укусила его, сомкнув белоснежные зубы на маленьком хоботке. Джастин, захихикав, отдернул слоненка и положил ей на колени.

Уэстона поразило ее спокойствие и выдержка. Сразу видно, что в этой семье детей растят не няни и гувернантки. Для Фебы ее сыновья были смыслом жизни, и любой кандидат в мужья в первую очередь должен обладать качествами хорошего отца: добропорядочностью, респектабельностью, здравомыслием.

Видит бог, его это полностью списывает со счетов. Ну какой из него отец, какой муж! Вряд ли он заслужил право жить с ней бок о бок, наблюдать, как она отходит ко сну, как моется, надевает ночную сорочку и расчесывает волосы, а потом спать с ней в одной постели, заниматься любовью, обнимать во сне.

Где-то наверняка есть мужчина, идеально подходящий на эту роль, и кто бы он ни был, Уэст уже его ненавидел.

Глава 9

Наутро после свадьбы Феба вместе с отцом и сыном ждала в центральной приемной. В конце концов она все-таки решила, пусть и очень не хотелось, отправиться на экскурсию по ферме: все равно заняться больше нечем. Стояло раннее утро, остальные гости спали – и могли спокойно проспать еще несколько часов. Она и сама попыталась остаться в постели, но тревожные мысли не давали покоя и трудно было держать глаза закрытыми.

Кровать была удобной, но не совсем такой, как дома, и матрас показался слишком мягким.

При воспоминании о доме перед глазами встал одноэтажный, но очень просторный и уютный родительский дом на берегу моря, где ворота были увиты розами, а от задней двери начиналась дорожка, что вела к песчаному пляжу. Но теперь ей придется привыкать думать как о доме о поместье Клэр – пусть она и до сих пор ощущала себя там почти такой же чужой, как в тот день, когда Генри впервые ввел ее туда.

Откровенно говоря, состояние земли и крестьянских хозяйств ее очень тревожило. Если верить Эдварду, который четыре раза в год сдавал ей отчеты, уже второй год подряд и урожаи, и выручка от аренды падают. Упали и цены на зерно. Эдвард объяснял это тем, что сейчас поместье переживает трудные времена, но рано или поздно все устаканится и вернется на круги своя. Так всегда бывает: за белой полосой черная, за черной – белая.

Но что, если Эдвард ошибается?

Джастин разъезжал по комнате на своей деревянной лошадке на колесах, остановился возле деда Себастьяна, отца Фебы, что сидел за столиком и читал почту, и спросил:

– Дедушка, а ты очень светлый?

Герцог поднял глаза от письма:

– Почему ты спрашиваешь, малыш?

Деревянная лошадка встала на дыбы и развернулась вокруг своей оси.

– Потому что тебе все говорят «ваша светлость».

Себастьян и Феба обменялись взглядами и рассмеялись.

– Все дело в моем титуле, – вполне серьезно сказал Себастьян. – К герцогам и герцогиням, не принадлежащим к королевскому семейству, обращаются «ваша светлость», в знак почтения, что никак не связано с личными качествами.

Джастин кивнул и продолжил нарезать круги по комнате на своей лошадке.

– Джастин, милый, осторожнее! – поморщилась Феба, услышав, как металлические колесики скрежетнули о ножку стола.

– Это не я! – возразил малыш. – Это Сплинтер. Он так рвется вперед, что его не удержишь!

– Скажи ему, что, если не будет вести себя как следует, мы отправим его в конюшню – это такой темный сарай, где хранят метелки.

– Не могу, – грустно ответил Джастин. – У него в ушах нет дырочек, поэтому он меня не услышит.

Сын с топотом и грохотом поехал из комнаты в холл, и Феба крикнула ему вслед:

– Придержи Сплинтера, а то собьет с ног горничную или опрокинет вазу!

– Скоро подойдет Рейвенел, – напомнил Себастьян и, заметив, как Феба беспокойно теребит потертую обивку на подлокотнике кресла, участливо спросил:

– Тебя что-то беспокоит?

– О… – Феба пожала плечами и разгладила обивку. – Все эти два года я позволяла Эдварду Ларсону управлять поместьем Клэр так, как он считает нужным, а теперь жалею, что не пыталась в это вникнуть. Пора уже начинать мыслить как хозяйке поместья, хоть для меня это ничуть не легче, чем петь в опере. Но, надеюсь, все-таки справлюсь.

– Конечно, ты же моя дочь.

Отец всегда находил нужные слова, чтобы ее подбодрить.

В комнату вошел Уэстон Рейвенел: короткое пальто внакидку, потертые брюки, рубашка без ворота, кожаные сапоги в таком плачевном виде, что никакой ваксой уже не поправишь. Увидев его, такого высокого, широкоплечего, сногсшибательно красивого даже в простой рабочей одежде, Феба едва не лишилась чувств.

Позавчерашний ужин, долгий и роскошный, так легко и просто сблизивший их, теперь казался сном. Она была так воодушевлена, болтала без умолку, должно быть, все от вина, вела себя по-дурацки: слишком много смеялась. А еще сказала мистеру Рейвенелу, что разучилась получать удовольствие от еды, а сама набросилась на ужин из двенадцати блюд, словно изголодавшаяся лондонская извозчичья лошадь. Господи, куда девалась ее обычная сдержанность? Почему бы не придержать язык?

Лицо у нее запылало – даже чувствовалось, как горят щеки.

– Доброе утро, миледи, – пробормотал Уэстон, склоняясь перед ней в поклоне. Затем повернулся к ее отцу: – Доброе утро, Кингстон.

– Уже заступили на вахту? – спросил Себастьян.

– Нет, я ездил в восточную часть поместья взглянуть на каменоломню. Мы разрабатываем месторождение редкой гематитовой руды, и… – Тут, заметив, что Джастин со своей лошадкой прячется за диваном, Рейвенел остановился, небрежно перенес вес тела на одну ногу и продолжил с показным недовольством: – Похоже, кто-то впустил в дом лошадь. Какая досада! Когда эти животные попадают в дом, от них совершенно невозможно избавиться. Попрошу домоправительницу расставить во всех углах специальные ловушки и приманки с морковкой!

Морда лошадки показалась из-за дивана и дала понять, что предложение ей не подходит.

– Не надо морковки? – переспросил мистер Рейвенел, осторожно продвигаясь к дивану. – А как насчет яблок?

Ответ опять был отрицательный.

– Может быть, кусочек сахара?

– Сливочные пирожные! – послышался из-за дивана приглушенный тоненький голосок.

– Сливочные пирожные! – со злодейским удовлетворением в голосе повторил Уэстон. – Ну конечно! Вот перед чем лошади не могут устоять! Вот сейчас я ее поймаю, и тогда…

Он нырнул за диван, и тут же оттуда послышался визг, хохот и звуки возни.

Феба сразу двинулась к дивану, чтобы вмешаться: Джастин не привык общаться со взрослыми мужчинами за исключением деда и дядюшек, но отец, улыбнувшись, остановил ее легким прикосновением руки.

Мистер Рейвенел, взъерошенный и помятый, поднялся из-за дивана и произнес самым любезным тоном:

– Прошу прощения, мне кажется или что-то зацепилось за мой сюртук?

Изогнувшись, он повернул голову и обнаружил у себя на спине Джастина: тот повис на нем, как обезьянка.

Фебу поразило, что ее сын так легко начал игру с почти незнакомым человеком. Невольно она сравнивала его с Эдвардом Ларсеном, который не любил детских игр и ребяческой возни.

– Ну что, идем? – спросил мистер Рейвенел у сэра Себастьяна.

– Я пойду с вами, – вызвалась Феба. – Если не возражаете.

– Буду рад, миледи, – с непроницаемым лицом ответил мистер Рейвенел.

– Джастин, – позвал Себастьян внука, – пойдем со мной. А мистер Рейвенел пусть сопровождает маму.

Феба бросила на отца раздраженный взгляд, но тот сделал вид, что не заметил.

Уэстон, присев, спустил со своей спины Джастина и подошел к Фебе.

Кажется, отец говорил, что выведет ребенка на улицу, но она мало что слышала. Сквозь оглушительный стук ее сердца едва прорвался тихий голос мистера Рейвенела:

– Надеюсь, вас к этому не принудили?

– Нет… я хочу пойти.

Хриплый смешок взбудоражил ей нервы.

– Звучит с энтузиазмом овечки, которую ведут на первую стрижку.

Смотрел он не насмешливо: скорее, дружелюбно, и Феба, немного расслабившись, призналась:

– Меня смущает, что вы очень быстро увидите, как мало я во всем этом понимаю. Боюсь, вы подумаете обо мне дурно, решите, что я ничего не знаю, потому что знать не хочу.

Несколько секунд мистер Рейвенел молчал, а когда заговорил, голос звучал очень мягко.

Феба удивленно моргнула, ощутив, что он приподнимает ее голову за подбородок, лицом к себе. От прикосновения его пальцев, сухих и теплых, пошли мурашки по всему телу. Это было как наждачная бумага и шелк. Костяшки двух его пальцев легко, как пушинки, прижались к ее шее. Она смотрела в его необыкновенные синие глаза и чувствовала, как между ними рождается нечто таинственное и новое.

– У вас на руках был тяжелобольной муж и маленький сын, – возразил он мягко. – Где тут заниматься чем-то еще? Думаете, я этого не понимаю?

Феба судорожно сглотнула, и он, заметив это, медленно убрал руку, а она едва выговорила:

– Спасибо.

– За что же? – Он подставил ей локоть, и она положила на него руку, сжав в пальцах тонкую ткань сюртука.

– За то, что не критикуете, хоть я и дала для этого прекрасный повод.

– С моей ли историей кого-то критиковать? Быть может, я негодяй, но не ханжа.

– Вы очень суровы к себе. Что такого непростительного вы натворили в прошлом?

Они уже вышли из дома и ступили на широкую гравийную дорожку, огибавшую особняк.

– Ничего особенного, просто долгие годы вел разгульную и бесполезную жизнь.

– Но теперь ведь вы изменились?

– Только внешне, – с саркастической усмешкой ответил Уэстон.

Утренняя прохлада быстро сменялась жарой, в воздухе висели сладкие запахи клевера, травы и пастбища. С живой изгороди раздавались трели лесной завирушки, а с верхушек деревьев – щебет малиновок.

Сэр Себастьян и Джастин уже ушли далеко вперед и свернули с тропы к теплицам в глубине сада. Поодаль виднелись скотные дворы и сараи, а за ними возвышались крестьянские дома.

Феба постаралась представить, о чем могла бы спросить деловая женщина.

– Ваш подход к управлению земельными угодьями… все эти современные методы, техника… Эдвард Ларсон говорил мне, что это называется интенсивным земледелием и требует больших расходов. Многие землевладельцы рискнули и разорились.

– Да, это так, – к ее удивлению, признал мистер Рейвенел. – В основном потому, что риск был необдуманным или улучшали не то, что нужно. Но суть интенсивного земледелия не в этом. Тут все дело в научных методах и здравом смысле.

– Мистер Ларсон говорил, что джентльмену ничего, кроме проверенных временем традиций, знать не нужно, что науку лучше держать подальше от природы.

Мистер Рейвенел резко остановился, так что Фебе пришлось тоже остановиться и повернуться к нему. Он хотел было сказать что-то ядовитое, но передумал и лишь спросил:

– Можно сказать то, что думаю, или я должен выражаться вежливо?

– Постарайтесь вежливо.

– Хорошо. Вашим поместьем управляет полный идиот.

– Это, по-вашему, вежливо? – возмутилась Феба.

– Начнем с того, что наука от природы неотделима. Наука – это наши знания о том, как все происходит в природе. Кроме того, земледелие не должно быть хобби, потому что…

– Вы ничего не знаете об Эдварде! – прервала его Феба.

– Я таких видел. Скорее вымрут, как динозавры, чем хоть шаг сделают в сторону прогресса. Такой в два счета разорит ваше поместье, лишь бы не пришлось учиться чему-то новому.

– Новое не всегда лучшее.

– Старое – тоже. Черт возьми, если нет ничего лучше старых проверенных методов, зачем позволять арендаторам пахать плугом? Есть же соха! А сеять можно от руки, как в старые добрые времена!

– Эдвард Ларсон не против прогресса. Он просто задается вопросом, что лучше: механическая жатка, загрязняющая поля, или здоровый безопасный труд косарей?

– Знаете, кто задается таким вопросом? Люди, ни разу в жизни не выходившие в поле с косой.

– Вы-то, конечно, выходили! – съязвила Феба.

– Да, случалось. Это работа на износ. Коса сбалансирована так, чтобы создавать дополнительный импульс при срезании толстых стеблей. Приходится постоянно вращать торсом, так, что начинает жечь бока. Через каждые тридцать ярдов останавливаешься, чтобы сбить заусенцы с лезвия и заново его заточить. Однажды я вышел вместе с косцами утром – и полный день продержался не смог. К полудню у меня горели мышцы, а ладони покрылись такими волдырями, что я не мог держать косу. – Мистер Рейвенел ненадолго умолк, раздраженно глядя на нее. – Самый лучший косец за день может скосить акр пшеницы, а механическая жатка за то же время – двенадцать акров. Об этом Ларсон не упомянул, когда воспевал здоровый и безопасный труд в поле?

– Не упомянул, – с досадой признала Феба.

Издалека донесся голос сэра Себастьяна:

– Уже спорите? А ведь мы еще и до амбара не дошли!

– Нет, папа! – крикнула в ответ Феба. – Просто мистер Рейвенел разгорячился, когда заговорил о сенокосе.

– Мама, – позвал Джастин, – иди сюда! Смотри, что мы нашли!

– Одну минуту, милый! – Прищурившись, Феба взглянула на мистера Рейвенела, стоявшего так близко, что его голова и плечи загораживали солнечный свет, и резко сказала: – Не надо вот так на меня надвигаться: не запугаете. Я выросла с двумя очень крупными братьями.

Уэстон мгновенно расслабился, сунул руки в карманы брюк.

– Я вовсе не собирался вас пугать: просто рост такой, с этим ничего не поделаешь.

Чушь собачья, подумала Феба, он все прекрасно осознавал, но в глубине души ее позабавило, как он старался оправдаться.

– Не думайте, что я не смогу сбить с вас спесь!

Он бросил на нее совершенно невинный взгляд:

– Разве что кулаками!

Феба не могла не рассмеяться в ответ. Вот наглец!

Мистер Рейвенел усмехнулся, глядя ей в глаза, и на мгновение у нее сладко защекотало в горле, словно она только что проглотила ложку холодного меда.

Будто по молчаливому соглашению, они двинулись дальше, догнали сэра Себастьяна и Джастина, которые остановились посмотреть на черную кошку, что кралась вдоль дороги.

Джастин замер в восторге, не спуская с кошки глаз:

– Мама, смотри!

Феба взглянула на Рейвенела:

– Она дикая?

– Нет, но и не домашняя. Мы держим в амбаре нескольких кошек, чтобы истребляли грызунов и насекомых.

– А можно мне ее погладить? – поинтересовался Джастин.

– Можешь попробовать, – ответил Уэстон, – но смотри: может оцарапать. Амбарные коты предпочитают держаться подальше от людей.

А тем временем черная кошка, к его удивлению, шагнула прямо к сэру Себастьяну и принялась, мурлыча и выгибая спину, тереться о его ногу.

– Видимо, для герцогов она делает исключение, – усмехнулся Уэстон, а сэр Себастьян присел на корточки и негромко позвал, поглаживая кошку по спине до самого хвоста.

Мальчик подошел и протянул руку.

– Аккуратно, – предупредил его дед. – Гладь по шерсти, а не против.

Джастин осторожно погладил кошку, и она замурлыкала громче, что очень удивило мальчика.

– А она так разговаривает?

– Этого никто не знает, – ответил сэр Себастьян. – Пусть так и будет.

– Но почему, дедушка?

Сэр Себастьян улыбнулся малышу, так похожему на него:

– Пусть это остается загадкой, как и само это великолепное животное.

Люди двинулись дальше в сторону строений, а кошка побежала за ними.

В воздухе висела смесь запахов скотного двора, соломы, зерна и опилок с запахами скота, навоза, пота и кожи. Чувствовался едкий привкус карболового мыла, свежей краски и скипидара, густой пыли зернохранилища, земляной затхлости подвала для хранения овощей. Вместо обычной беспорядочной россыпи сельскохозяйственных строений здесь сараи и амбары выстроились в форме буквы Е.

Пока мистер Рейвенел вел их мимо амбаров, сараев и мастерских, к нему подходили рабочие и пастухи. Мужчины почтительно снимали шапки, приветствуя управляющего, но общались с ним непринужденно, совсем не так, как можно было ожидать от арендаторов. Они разговаривали с ним как с равным себе, широко улыбались, обменивались шутками. Феба подошла достаточно близко, чтобы услышать, как они расспрашивают мистера Рейвенела о свадьбе, а затем кто-то и вовсе бесцеремонно спросил, не нашел ли и хозяин себе даму, готовую впрячься с ним в один плуг.

– Неужто вы думаете, в этой компании найдется хоть одна с задатками доброй крестьянки? – ответил мистер Рейвенел, и в ответ раздались смешки.

– Моя дочь Агата чем плоха? Девица здоровая, сложена что надо! – заметил один здоровяк в кожаном переднике.

– Согласен: она осчастливит любого, – рассмеялся Рейвенел. – Но, Пенек, ты же кузнец. Сам понимаешь: я не смогу стать твоим зятем.