Текст книги "Студия пыток"

– Ага, мистер Рильке! Сколько лет, сколько зим!

Миссис Бэлфор была такой мамочкой, от которой не отказался бы любой мальчишка. Опрятная, хорошо одетая, низкорослая и практичная. Кто знает, вполне может быть, она лупит своих детей каждый вечер бельевой веревкой, но при взгляде на нее мне думается о пирогах, ароматических мешочках с травами и сказках на ночь. Я вообще склонен с нежностью думать о чужих матерях. Миссис Бэлфор стояла, согнувшись над рабочим станком с ковровым покрытием, где лежал огромный кусок стекла. Острым стеклорезом она подгоняла его под раму. Мельком взглянула на меня.

– Подожди минутку, сынок. Если я сейчас остановлюсь, то сразу все испорчу.

Я смотрел, как осторожно она водит стеклорезом, помогая себе металлической линейкой. Точно ледоход медленно прокладывает себе путь под черным небом, разрушая айсберги, обреченные на гибель. Потом, скрипнув в последний раз, стеклорез освободился. Она распрямилась и улыбнулась мне.

– Ну вот и все. Извини, что заставила тебя ждать. Чем могу служить? Может, на распродажах есть что-нибудь, что могло бы нам понравиться?

– Пока нет, миссис Бэлфор. Но скоро, возможно, будет – никогда ведь не знаешь точно. Я скорее по личному. А Дуги на месте?

Ее улыбка не исчезла, но в глазах мелькнуло подозрение: может, она подумала, что я пришел занять денег. Я ведь редко прихожу просто так, а все деловые вопросы могу и с ней обсудить.

– Бэлфорских снимков мне пока не попадалось, но есть другие, и мне нужен его совет.

– А мне их лучше не видеть?

Умная.

– Мне неловко показывать это вам.

– Ты джентльмен, Рильке, ты мягче, чем кажешься. Я-то за свою жизнь каких только снимков не видала, но ценю твою прямоту. Дуги нет. – Она грустно улыбнулась. – Он в офисе. Сходи и поболтай с ним там.

Я обошел прилавок.

– Нет, сынок, не туда. Он в конторе у Лестера – дальше, через три двери.

И тут я понял: она боялась не того, что я пришел занять деньги, а того, что пришел забирать долг.

Сейчас модно делать азартные игры социально приемлемыми. Собачьи бега, например. Вам предлагают коллективные увеселения и вечерние лотереи по субботам, а для семейных развлечений и ставок по Интернету нынче достаточно кликнуть «мышкой». Однако все эти новомодные веяния обошли Лестера стороной. Хорошо смазанная дверь легонько открылась, и я вошел в душную, дымную комнату.

Обстановка у Лестера незатейливая. Бетонный пол усыпан использованными бланками и другим мусором. Справа будка, в которой ассистент, защищенный решеткой, принимает ставки и выплачивает деньги. В основном – мелочь, хотя у Лестера бывали и крупные выигрыши. Комната самого Лестера рядом, и он почти никогда не покидает ее. Если заглянуть в приоткрытую дверь, всегда увидишь его лысую макушку, склоненную над магическими бумагами, или широкую спину посетителя, откинувшегося в кресле напротив. На противоположной стене – два огромных цветных телевизора транслируют скачки или футбольные матчи. Под телевизорами на длинной полке разложены полоски бумаги, на которых посетители делают ставки синими ручками, которые им выдает сам Лестер. Мужчины входят, делают ставки и уходят, и только самые преданные смотрят все скачки подряд. В углу я увидел Дуги – он наблюдал за шестеркой лошадей, отчаянно несущейся по Хэйдок-парку. Рядом с ним еще двое внимательно смотрели в экран. Комментатор с деревенским акцентом живо и с энтузиазмом описывал все происходящее на экране, тараторя быстрее любого аукциониста. Я стал ждать окончания гонки. Наконец мужчины отвернулись от экранов, не сказав друг другу ни слова. Никто не подошел к денежной кабинке.

Дуги заметил меня, не успел я его окликнуть:

– Рильке. Как дела? – Он похлопал меня по плечу.

– Неплохо, Дуги, а ты как?

– Бывало лучше, бывало и хуже. – Он говорил с грустным оптимизмом игрока-хроника, и мне показалось, что раньше за ним такого не водилось.

– Ты за острыми ощущениями? Неплохо заработал?

«Ой, брось ты», – чуть не сказал я, но вместо этого пожал ему руку и ответил:

– Нет, вообще-то я к тебе. Хотел, чтобы ты взглянул на кое-какие снимки.

– Что за фотографии?

– Не для всех. Думаю, ты бы назвал такое «избирательным вкусом».

– Зачем же мне их смотреть?

– Кое-что нужно о них узнать, а ты ведь лучше всех в Глазго разбираешься в фотографиях.

– Эх, ты со своей лестью куда угодно без мыла влезешь. – Он засмеялся, припомнив мои наклонности. – Ты знаешь, о чем я. Я поставил на следующую гонку. Потерпи, пока я посмотрю, и мы пойдем в дальнюю комнату, где я попробую тебе что-нибудь сказать.

Мы посмотрели три гонки. У Дуги была тройная ставка. Первые две лошади, фавориты, прошли, а третья, шансы у которой были десять к одному, поскользнулась на влажном грунте и даже не вырвалась вперед. Дуги смотрел на все это, не меняясь в лице. Когда он оторвался от экрана, выражение его оставалось таким же приветливым, как и при нашей встрече.

– Ну вот, никогда не знаешь, где выиграешь, где проиграешь. Пошли, покажешь свои снимки.

Он повел меня в глубь здания, мимо мужского туалета с разрисованными граффити стенами. Оттуда несло мочой, а кабинка была заперта. Дуги это не смутило, улыбка продолжала сиять на его лице.

– К таким снимкам ты не привык, Дуги. – Мне хотелось подготовить его прежде, чем я подпорчу ему день. – Они неприятные.

– Да ничего, Рильке, мы с Чарльзом ездили в Амстердам пару недель назад. Там есть такое, от чего волосы становятся дыбом.

– Представляю себе. – Я вынул фотографии и перебирал их, пока не нашел нужные. – Я хочу знать, они настоящие? – Я подал их ему. – Сейчас поймешь, что я хочу сказать. – Я подождал, пока он разглядит их. – То есть они действительно убили эту девушку, или это инсценировка? Я не знаю, можно ли сделать вывод по фотографии, но я подумал, что только ты мог бы разобраться.

Я наблюдал, как Дуги медленно, молча рассматривает их и свет в его глазах исчезает. Он разложил их, потом вынул небольшое увеличительное стекло из кармана и изучил тщательнее.

– Я могу сказать очень немного. Это не монтаж. Обычный снимок, с обыкновенной точки. – Его дружелюбный тон сменился деловым. – В то время уже существовали кое-какие технологии. Жорж Мельес ведь снял свое «Путешествие на луну» в 1902 году. А этот твой парень на луну уж точно не собирался. Что именно они могли здесь подделать? Разве что декорации, грим, искусственная кровь, сюжет. Боже, Рильке. Надеюсь, что это игра, но ты только посмотри на нее. Какого черта, ведь это же открытая рана!

– Да, понимаю. Мне жаль, что пришлось показать это тебе.

– М-да, мне тоже жаль.

– Выпить хочешь?

– Нет. Скоро должен прийти кое-кто очень нужный. Я тут посижу, посмотрю, как все обернется. А что ты собираешься делать с фотографиями?

– Попробую разузнать, что там все-таки произошло.

– Это было очень давно.

– Знаю, но все равно попытаюсь.

– А зачем тебе это? Она тебе кем-то приходится?

– Я не знаю, Дуги. Понятия не имею, кем она была – просто девчонка, – но она все-таки была кем-то, и я не могу бросить ее.

В голове моей кто-то хлопнул дверью, и запахло пролитой кровью.

– Успеха тебе, конечно, но… Рильке!

– Что?

– Не спеши снова приходить ко мне.

Я дотронулся до его руки, повернулся и оставил его мыть руки. Я думал о том, выиграет ли когда-нибудь его лошадь, и если да, то куда он денет деньги.

5. Лесли

Одной ногой в могиле,

другой на банановой шкурке.

Джеймс Прайд, вождь Клана Макабр

Дуги предположил, что на снимках все могло быть подстроено. Теперь нужно найти человека, который разбирается в таких вещах. Я повернул туда, откуда пришел, к Парк-роуд. Парень в спецовке преградил мне дорогу и стал просить денег. Он выглядел так, словно кто-то натер его вскрытыми пакетиками от картофельных чипсов. Все в нем было блестящим, кроме ботинок., и манер. Я заплатил мзду, проскользнул в парадное и набрал номер по мобильному.

– Лесли? Это Рильке.

– Рильке. – Мягкий, хрипловатый голос, бас Марлей.

– Значит, ты дома.

– Да, ну а раз ты теперь это знаешь, можно я вернусь к работе, или тебе надо еще что-то?

– Просто хотел спросить, можно заскочить к тебе?

– В такую погоду мы как-то особенно вежливы, да, Рильке? Почему бы тебе просто не постучать в дверь?

– Хотел кое-что выяснить сначала. Ты один?

– Пока да. – На линии зависла подозрительность. – А что?

– Хочу что-то тебе показать.

– Рильке, если бы я в свое время не перестал говорить двусмысленно, у меня сегодня был бы отличный день. Короче, заходи и показывай, что хочешь.

Он положил трубку до того, как я успел сказать «пока».

Мне потребовалось пятнадцать минут, чтобы добраться до Лесли. Замок на двери, выходящей на лестничную клетку, выглядел так, словно его недавно взломали и вставили обратно. Я три раза коротко нажал на кнопку под буквой Л, дверь с писком отворилась, и я прошел дальше. Дверь в квартиру Леса была незаперта. Я прошел через темный коридор в гостиную.

Тяжелые бархатные шторы были задернуты, в комнате царили преждевременные сумерки. Я задержался у дверей, привыкая к полутьме и осматриваясь. По комнате словно пронесся ураган. Мебель отодвинута от стен, книги сброшены с полок, ящики вынуты, а их содержимое перевернуто вверх дном. Все в полном беспорядке: лазерные диски, бумаги, одежда, обувь и парики свалены в кучу. Сам Лес, в черной плиссированной юбке и свитере с высоким горлом, сидел на краю сдвинутой с места кровати и курил. Он, видимо, уже начал уборку, сдвинул стулья вокруг журнального столика, но робкая попытка потонула в хаосе. Над камином в громоздкой золотистой пластиковой раме криво висела картина-обманка: широко улыбающийся мексиканец. Философский ответ Леса бренности человеческой жизни. Посмотрите немного левее – смеющийся череп в сомбреро с бахромой сосет сигару; теперь чуть-чуть сместите взгляд – Лес в сомбреро, с сигарой. Я потянулся к картине и выровнял ее. Лицо – череп – лицо. Лес рассмеялся у меня за спиной. Его бандитский смех, похожий на крик осла, обычно заканчивался мокрым кашлем.

– Молодец, Рильке, так действительно лучше.

Лес никогда не был красавцем. В свои лучшие годы – скажем, лет в семнадцать-восемнадцать – в нем было что-то от эльфа. Он был недобрым эльфом, насмешником, держащимся за юбку злой феи и подстрекающим ее на пакости. В сорок его лицо стало зеркалом всей его жизни. Глубоко посаженные глаза с тяжелыми веками, высокие скулы, тонкий, крючковатый нос и широкий тонкогубый рот. Для одного лица – слишком много, кажется, будто какая-то черта лишняя. Но когда он одет и если смотреть издалека, его можно принять за кого угодно. Он снова закашлялся, часто и грубо, как шестидесятилетняя старуха.

– Только что звонила Роза, искала тебя. В характерном состоянии… Я сказал, что не видел тебя несколько дней. Не знаю, поверила она или нет, но ты лучше позвони ей и не забудь набрать 1411. Не хочу, чтобы эта безбашенная тетка ворвалась сюда и устроила сцену.

– Я думал, вы оба любите сцены.

Он скривился:

– Я давно это перерос. К тому же, когда доходит до сцен, Роза всегда выигрывает. Хочешь пива?

– Давай, а что тут случилось?

– А как ты думаешь?

Он неуклюже поднялся с кровати, потирая поясницу и медленно выпрямляясь, словно просидел так очень долго. На кухне царил тот же хаос – банки с крупами валялись на полу, чечевица перемешалась с овсом и рисом. Ящики выдвинуты, все их содержимое разбросано. Кастрюли и сковородки свалены в одну кучу. Он кое-как обошел свалку, пробрался к холодильнику и протянул мне банку.

– Вчера ночью у меня был обыск Они перевернули вверх дном всю квартиру и, как всегда, своим идиотским способом – книги с полок, вещи из шифоньера, ящики на пол.

– Они нашли что-нибудь?

– Нет, конечно. Неужели я бы с тобой говорил, если б нашли? Нет. – Он засмеялся: – Я спрятал их в шотландской сумке, привязал к крючку на потолке. Пока двое копов крушили тут все вокруг, третий убеждал меня признаться. Они, дескать, знают, что у меня это есть, и я ведь такой умный парень, простым признанием сэкономлю им время и сам избегу лишних хлопот. Его смущало мое платье. Он не мог смотреть на меня. И все это время сумка висела у них над головами. Была еще собака, большая немецкая овчарка. Бедная тварь с ума сходила, прыгала, дергалась, лаяла – просто измучилась. А хозяин все время одергивал ее, приказывал сидеть и молчать. Она из них – единственное существо с мозгами, говорю тебе. Боже, я изо всех сил заставлял себя не смотреть вверх. Эта чертова красная шотландская сумка. Клянусь, мне казалось, она сама сейчас заговорит с ними. Откроет свою «молнию»-рот и заорет: «А я вот где! Тут как тут. Приятно познакомиться!»

– А сейчас она где? – Он мотнул головой, указывая на потолок, нет – на сумку, качавшуюся тихонько на веревке.

– Лесли, они все еще в ней?

– Ну, я же не знал, что теперь с этим делать. Я весь день за порог не выходил. Говорю тебе, я в самом деле перепугался. Потому и обрадовался, когда ты позвонил. – Я не стал его перебивать. – Но бог с ним, ты-то с чем пришел? Дозняк ищешь? У меня хватит. – Он засмеялся и смеялся, пока снова не закашлялся. – Боже мой, просто «Дама с камелиями». Но ведь не кашель сводит в могилу, а гроб, в котором тебя туда снесут, правда?

– Мне нужны контакты.

– Да?

– Лесли, у тебя ведь много знакомых.

– Такова работа.

– Мне нужен тот, кто разбирается в порнухе.

Он сел к кухонному столу, жестом пригласил сесть меня и отпил пива из банки.

– Покупаешь или продаешь?

– Покупаю.

– Слава богу. Я уж подумал, что ты собирался увековечить на пленке свои костлявые члены. – Он взял папиросную бумагу и стал сворачивать курево. – Что же тебя интересует?

– Нужна информация.

– Рильке, парню в моем положении хуже ты не мог ничего сказать. Информацию? Ты, конечно, можешь говорить мне такое, потому что мы знаем друг друга сто лет, и я могу тебе доверять, но что касается наркотиков, порно, всяких операций, связанных с большими деньгами и законом… Есть люди, которые готовы убить меня за содержимое этой сумки. Знаешь, сколько это стоит? Конечно, знаешь – штуку баксов. Это ничто. Но есть люди, которые сделают за это мне… – Он сложил пистолет из пальцев и приставил указательный к моему виску: – Бах! Лишь бы заполучить… – Я отстранился, а Лес осклабился и подул на ствол, отгоняя воображаемый дымок, как Энни Окли.[6]6
  Энни Окли (1860–1926) – легендарная американская женщина-стрелок.


[Закрыть] – Я защищен и имею связи, но все же… один раз напортачишь – и все тебя бросили. С этим обыском у меня все пошло кувырком. Я должен поделиться с Гарри, а если он не получит свою долю, я в большом дерьме. Ты ведь знаешь Гарри. Он безумец. Обычные правила к нему неприменимы. Я буду должен ему не только его долю, но и долю с дохода. Так что за информация тебе нужна?

Тут я понял, что он предлагает мне сделку.

– Мне нужен тот, кто разбирается в фотографии. Кто может определить подделку.

Слишком часто общаясь с опасными личностями, Лесли привык делать бесстрастное лицо, но, прежде чем заговорить, он все же нервно поиграл с колечком от пивной банки.

– Может, скажешь мне, что за фотографии? Он протянул мне сигарету, я взял ее, потом вынул конверт и положил снимки на стол.

– Нашел в одном из домов.

Он стал медленно просматривать их, хихикая над первыми и поворачивая их то так, то эдак, стараясь разобрать, кто где.

– В очередной раз убеждаюсь, что ничего нового под солнцем нет, да ведь?

– Ты смотри, смотри, Лес…

– Не переживай, мальчик. Тетю Лесли тошнит не часто.

Потом он увидел их. Лицо оставалось спокойным, но улыбка исчезла. Он медленно затянулся и еще раз взглянул на последние четыре снимка, затем повернулся ко мне.

– Ну и что ты хочешь?

– Узнать, как были сделаны эти снимки.

– В смысле?

– Мне нужно выяснить, подделка это или нет.

– Зачем?

– Это мое дело.

– Да, твое дело, но, если ты хочешь, чтобы я помог тебе, придется довериться.

– Да не знаю я, Лесли. Скажем, я не могу просто взять и бросить ее. Я хотел бы узнать, кто это с ней сделал, – мне это кажется важным.

– Ошибаешься, Рильке. Если это действительно произошло – это ужасно, но ведь случилось так давно. Не все ли равно, кто это сделал? Она давно мертва, и ты ничего не изменишь. Прошлое есть прошлое. Если хочешь знать мое мнение, хоть ты, конечно, и не сказал, что хочешь его знать, – все равно бесплатно даю тебе совет – так вот, если хочешь знать: то, что случилось с этой беднягой, имеет отношение только к прошлому. Плюнь на все. Вы с Розой вроде неплохо себя чувствуете на рынке скарба. Не стоит без всякой причины связываться с неприятностями и неприятными людьми.

– Я очень ценю твой совет, Лес, но мне все равно интересно.

– Так и знал. – Он положил фотографии в конверт и протянул его мне. Чудаковатая улыбочка вернулась на его лицо: – Я дал тебе бесплатный совет, Рильке, но в этом мире не так много бесплатного. Тебе ли не знать, ты же деловой человек.

– Сколько?

– Помоги вытащить наркоту из дома, и я сведу тебя с человеком, который тебе поможет.

– Нет уж, Лес.

– Ну давай, давай, парень. Я уже все обдумал. Я размышлял над этим с прошлой ночи. Мне нужен только еще один человек, и ты тут как тут. Послушай, это элементарно.

– Незачем мне слушать, потому что я не собираюсь делать это.

– Рильке, прошу тебя. Я сейчас между молотом и наковальней. Если полиция меня возьмет, мне грозит три года, а если за неделю до суда передознется подружка какого-нибудь фараона, то еще больше. Если же я напортачу с Гарри – останусь без яиц. – Он опять хохотнул. – Не многим я могу доверять, Рильке. Если бы ты не позвонил мне, я бы сам позвонил тебе.

– Просто ты сейчас в отчаянии, Лес, и любой план кажется тебе хорошим.

– Неправда. Если меня поймают, то поимеют. Но если поймают тебя, ты скажешь, что это я тебя оболванил. Мы ведь сто лет знакомы.

И он произнес эти семь слов, которые, должно быть, и зажгли сигнальные лампочки.

– Ты ведь знаешь, что можешь мне доверять.

– Послушай, Рильке, нам с тобой неизвестно, наблюдают они за зданием или нет. Надо полагать, наблюдают, но кто знает, что происходит в полиции. Я для них мелкая рыбешка. Отдел уголовного розыска, вероятно, выкурит это все за неделю. Нет, они усердно потрудились ночью и вернулись ни с чем. Скорее всего смотали удочки, занимаются сейчас чем-нибудь другим. Ну, может, один какой-нибудь в штатском наблюдает за домом приличия ради. Итак, я выхожу из парадного с подозрительной сумочкой. В сумочку вложена еще одна, завернутая в десять газетных листов, а внутри дурацкий китайский фарфор, который нам подарил эльзасец Фрэнсис, когда у меня был Нерон. К тому времени, когда они распакуют эту кучу, ты будешь уже на задах и совсем далеко.

Похоже, он остался доволен собой.

– Это и есть твой гениальный план? Ты отвлекаешь, а я рву когти с криминальным товаром?

– Все гениальное просто. Встретимся у тебя, я позвоню Гарри и дам тебе любую информацию. Боже, я даже готов пойти с тобой на встречу. Можем выпить по пинте, когда все провернем.

– Они же видели, как я входил.

– Рильке, в здании девять квартир, в шести из них живет куча народу. А эта часть Глазго перенаселена одинокими мужчинами среднего возраста, похожими на алкашей. Они вряд ли обратили на тебя внимание.

– Все равно ни за что, Лес.

– Я сведу тебя с нужным человеком. Этот парень в бегах, и без меня ты его не найдешь. После четырех банок пива и трех «косяков» Лесли вручил мне ключи.

– Два замка на внутренней двери, и убедись, что хорошо закрыл внешнюю. Не хочу, чтобы разные придурки забегали покурить.

Он завернул дешевый китайский фарфор в газеты, попробовал отыскать скотч в свалке на полу и с отвращением сдался.

– Ненавижу, блин, ненавижу, зачем этот бардак? Могли бы осматривать вещи и ставить их на место. Знаешь ведь, зачем они это делают? – Он выдержал паузу. Лес, как и Роза, был мастером риторических вопросов. – Психологическое давление. Нацисты проклятые. Что за больные недоумки идут в полицию?

– Джеймс Андерсон.

– Ты знаешь, что я об этом думаю. Просто хороший человек испортился.

– Я видел его вчера.

– Да? – Лесли откопал картонную коробку из-под стерео и теперь резал ее ножом. – Он записал все твои данные?

– Да.

Он остановился, нож замер в руке.

– Господи, он… Я-то думал, он надежный во всех отношениях. Думал, это так, дурака повалять, подрочить на школьном дворе, за гаражами для велосипедов.

– У нас в школе не было гаражей.

– Да ладно тебе. Меня переполняет девчачье любопытство.

– Теперь это так называется? В участке ничего особенного не было. Меня задержали в парке прошлой ночью. Андерсон забрал меня у них из-за стола и увел поговорить.

– О, супер! Отли-блин-чно. Ты даже в парке прогуляться не можешь, чтобы тебя не забрали в каталажку. Это наполняет меня уверенностью.

Он упаковывал коробку в несколько сумочек, складывая ручки и связывая их вместе.

– Может, кого-нибудь другого привлечешь вместо меня?

– Слушай, я просто болтаю чепуху. Конечно, я доверяю тебе. Ты гладко работаешь, я знаю. Просто попробуй не попасться, ладно?

Он вложил сверток в последнюю сумку и ласково ее погладил.

– Ну вот, им придется над этим попыхтеть. – Он снял с двери расклешенное пальто и надел полусапожки. В таком наряде ему все равно не выиграть конкурса красоты. Но он повернулся и широко улыбнулся мне: – Готовы!

– Ты действительно собираешься выходить в таком виде средь бела дня?

– А я постоянно это делаю. Никто и не смотрит, а если и смотрят, думают, что я просто страшная женщина. В любом случае, некоторые из нас, подлых гомиков, умеют драться. Ну, готов?

– Ты ничего не забыл?

Он остановился, пробормотал: «Боже родимый!» – рассмеялся и потянул за веревку.

– Нет, Лесли, ни за что.

– Давай. Это счастливая сумка. Прошлой ночью она висела прямо над головой у полицейского, и он не заметил. Это ж чудо гребаное! Как только вернусь, позвоню священнику и попрошу освятить этот мешочек.

– Слишком бросается в глаза. Я бы не стал ее носить с собой. Такая сумка не в моем стиле.

– Ну, ради меня, Рильке.

Я вышел из подъезда и осмотрелся. Задний двор дома Лесли был четвертым. Чтобы добраться до улицы, нужно пересечь три задних двора и перемахнуть четыре шестифутовые стены.

Джереми Бентам изобрел свой тюремный паноптикум, чтобы надзирателю удобнее было надзирать. Камеры располагались по кругу, и он из будки в центре мог наблюдать за ними под любым углом. Как это соотносится с его системой великого счастья, я не знаю, но идея имела успех у школьных архитекторов. Внутренний двор Леса не был круглым и не походил на тюрьму, но я был уверен, что за мной наблюдают из семидесяти квартир. Первые две стены я миновал удачно и побрел дальше – беспечной походкой, с шотландской сумкой, постукивающей по бедру. Около третьей, под сохнущим на веревке желтоватым бельем, кругами вертелся маленький мальчик на трехколесном велосипеде. Он уставился на меня в упор.

– Я ключ посеял, малыш. – Перескочив через стену в его двор, я спросил отеческим тоном: – А почему ты не в школе?

Мальчик с подозрением на меня покосился. Его молочные зубы походили на маленькие надгробные плиты.

– Я еще маленький. Мне еще пяти нет. В школу Кайл ходит. Он большой мальчик. – Он перевел взгляд с меня на окно второго этажа и заорал сиреной: – Мамаааа! Тут дядя только что перелез через забор!

Окно распахнулось, и я понял, в кого у него такой голос.

– Молодец. Стой где стоишь, я звоню в полицию. – Я заметил, как она хватает телефон, набирает 999. При этом она истошно вопила: – Я знаю, чего тебе надо! Не подходи к ребенку. Извращенец. Тыришь чужое нижнее белье! Теперь-то я тебя запомнила! В другом месте поищи себе женские трусы, долбаный урод! Извращенец!

В соседних домах стали открываться окна. Я прикрыл лицо Леслиной счастливой сумкой, перескочил через последнюю ограду и сбежал.

Чем я занимаюсь? Я ведь должен зарабатывать на жизнь тем, что не приведет меня в каталажку. Я замедлил шаг, стараясь выглядеть, как парень, который всю жизнь ходит с шотландскими сумками. Худой парень в черном костюме, покрытом оранжевой кирпичной пылью. Обычный парень, который только что накупил в гастрономе мяса на неделю. На улице никто не обратил на меня внимания.

Лес ждал:

– А ты не торопишься. Я уже начал дергаться. Проблем не было?

Я открыл дверь, и мы оба вошли.

– Нет, не было. – Я очень утомился. – А у тебя?

– Супер-пупер. – Голос его подрагивал: интересно – это адреналин или просто запыхался? Мне было все равно. Он продолжал: – Я проехался на метро, чтобы убедиться, что нет хвоста. Потом вышел раньше и остаток пути прошел пешком. Правда, теперь лучше не высовываться. Чем быстрее сбуду это с рук, тем лучше. Поздравляю, милый. Я у тебя в долгу.

Он обнял меня, одновременно забирая сумку из рук.

– Я бы предпочел забрать должок сейчас.

На лице Леса появился вопросительный знак: одна бровь поднялась, а рот опустился вниз. Он шаркнул ногой, как боксер, еще не остывший после схватки.

– В смысле?

– Знакомство.

– А, да. Ты этого точно хочешь?

– А ты думал, я помогаю тебе благотворительности ради, Лесли?

– Да, уговор дороже денег.

Он вытащил из сумки мобильник и набрал номер.