Текст книги "Шепот моего сердца"

2

Когда на тебя смотрят двенадцать пар незнакомых глаз, это неприятно. Когда двенадцать незнакомых человек тебе улыбаются – это странно. Но когда они улыбаются тебе тепло и искренне – это почти страшно. Карен чувствовала себя замороженным цыпленком, которого достали из морозильника и дружно пытаются не только оттаять, но и оживить. Она привыкла общаться с незнакомыми и малознакомыми людьми, привыкла к их вежливой любезности или равнодушной грубости, но вот открытость и глубокая приязнь была для нее чем-то из ряда вон выходящим и совершенно сбивала с толку. Как себя вести с ними? Ясное дело, что показная веселость и фальшивая улыбка здесь не котируются. А как насчет мрачноватого безразличия? Наверняка еще хуже…

Она поерзала на стуле. Стул был жесткий, с неудобной спинкой, и металлическая перекладина буквально впивалась между лопатками. В такие моменты Карен чувствовала себя особенно неловкой. Закурить бы…

– Карен, если вам хочется сигарету, то вы можете спросить у группы, не против ли она, и закурить. У нас это делается так, – мягко сказала высокая женщина с роскошными светлыми волосами. Доктор Аманда Эвис, ведущая группы.

«Вы что, умеете мысли читать, и я попала на практикум по телепатии?» – хотела спросить Карен, но вслух сказала:

– Нет-нет, я пока не буду. Спасибо.

И еще крепче вцепилась руками в плоское сиденье стула, как будто из страха упасть.

Зал, в котором проходили встречи тренинга личностного роста, никак нельзя было назвать уютным. Больше всего он напоминал неухоженный, но просторный школьный класс. В таких обычно проходят уроки литературы. Какие-то рисунки на стенах – не иллюстрации, а именно рисунки, в карандаше и акварели, сами стены, когда-то выкрашенные светло-коричневой краской, местами пооблупились. Стандартное помещение «нераскрученного» социального центра.

«И что ты здесь делаешь?» – как-то пискляво поинтересовался внутренний голос.

«Сама не знаю», – огрызнулась Карен. Но уйти сейчас было уже неудобно. Во всяком случае, этот визит всегда может стать последним.

– Карен, мы уже все знаем ваше имя. Пожалуйста, расскажите о себе еще что-нибудь. Например, зачем вы пришли сюда? – проговорила Аманда.

– Кхм. – Горло, как это часто бывало, свело от напряжения. – Я… наверное, я захотела что-то изменить в своей жизни, поэтому и пришла. – У Карен было чувство, что она, зажмурившись, прыгает с моста в холодную ноябрьскую реку. И все равно она точно знала, что общими фразами тут не отделаешься. Вспомнились слова какого-то мудреца: «Если тебе нечего сказать, говори правду».

– Очень хорошо. А что бы вы хотели изменить?

– Мне скучно, и я устала, – брякнула Карен первое, что пришло в голову.

Двое из группы с энтузиазмом закивали и разулыбались пуще прежнего. Понимают? Но что-то не похоже, чтобы кто-то из них страдал от того же самого: ни молоденькая-премолоденькая девчонка с короткими волосами, неведомо как собранными в два крошечных хвостика, ни дружелюбный крепыш с ранними залысинами. У первой на груди красовался беджик с надписью «Золушка». У второго – «Весельчак Чарли».

Аманда тоже кивнула – медленно, со значением:

– Я понимаю вас, Карен. Мне очень нравится ваша откровенность. В свою очередь скажу, что менять жизнь – дело непростое и требует большой смелости и трудной работы над собой. Будет здорово, если вы включитесь в работу группы уже сейчас. Скажу сразу – «просто посмотреть» нельзя. Здесь люди открывают душу, а это не воскресное шоу. Сегодня мы поговорим о страхах. Ну и не только поговорим…

Карен следовало бы насторожиться уже тогда. Но она настолько увязла в своем напряжении, что интуиция напрочь ей отказала.

«И вот результат», – саркастически подытожил внутренний голос.

Карен поправила свой ярко-голубой шарф и шмыгнула носом. Ей, разумеется, было не столько грустно, сколько холодно. Но и печали тоже хватало. Еще бы, день у нее выдался не из легких. Он начался с зеленой тоски и ощущения глобальной неправильности жизни, а продолжился тем, что ее заставили рисовать «самый страшный страх» (Карен нарисовала миссис Филлипс с разинутой церберовской пастью и в качестве примечания – будильник, показывающий одиннадцать тридцать. Неужели она и в самом деле так боится проспать и тем вызвать шквал эмоций у начальницы?). Потом ее заставили этот страх изобразить в пантомиме. Никто почему-то не испугался. Все смеялись, и она вместе с ними. Аманда, кажется, была довольна.

Но окончание дня превзошло самые смелые ожидания. Карен топталась на углу Сорок четвертой улицы и Одиннадцатой авеню, в лицо ей летел мокрый противный снег, а в груди противно ныло. Хуже чем перед экзаменом. Там, по крайней мере, представляешь, чего ожидать…

Легко сказать – познакомиться на улице с мужчиной и взять у него телефон. Что тут странного? Пожалуй, кроме того, что инициативу берет на себя представительница слабого пола, ничего. Карен тоже вначале так показалось – когда еще не прошел кураж от работы в группе, все было легко и весело, и люди вокруг казались такими симпатичными и открытыми. А теперь Карен осталась один на один со своим «домашним заданием», без которого, как сказала Аманда, обойтись никак нельзя. Справедливости ради нужно заметить, что задания получили все, и причем большинство из них было сложнее, чем у Карен: любым способом добиться, чтобы в банке тебя обслужили без очереди (для стеснительной Золушки), сказать пяти незнакомым людям нелицеприятную правду об их внешнем виде (это для Теда, который боялся показаться грубым), по дороге домой изображать умственно отсталую девушку со вздернутой верхней губой (для Алисы, которая страшно боялась потерять красоту и молодость). А у Карен Аманда просто спросила:

– Скажи, чего ты не делала никогда в жизни?

– Ну… много чего.

– А например?

– Никогда не прыгала с парашютом, не играла в боулинг и не знакомилась с парнями на улице, – брякнула Карен первое, что пришло в голову.

– Вот и отлично! – обрадовалась Аманда. – Это и будет твоим домашним заданием. На первый раз. Я имею в виду, конечно, уличное знакомство.

Но и собственная «простенькая» задачка вызывала у Карен чистый, неподдельный ужас. Аманда попала в точку. Если она искала для каждого то, что будет для него сложнее всего… Пожалуй, подложить игрушечного таракана в бефстроганов миссис Филлипс было бы для Карен проще. Она никогда не знакомилась с парнями сама – считала ниже своего достоинства, да и смелости не хватало. «А вдруг ты встретишь на улице Его? Своего Принца? Что, так и пройдешь мимо, чтобы потом до конца жизни кусать локти и реветь по ночам в подушку?» – спросила Алиса. Ей легко говорить, у нее рост топ-модели и личико фарфоровой куклы. Любой, к кому она проявит интерес, должен с ума сойти от счастья… Но Карен вспомнила про парня на эскалаторе – и запретила себе выдумывать десять причин, по которым она сюда могла бы больше не прийти. Изменить жизнь можно только изменив себя. Себя, а не себе. Значит, придется делать… Время слабости прошло. Хватит.

Оживленный перекресток. Людской поток, поток машин. Все спешат куда-то, в основном домой – конец рабочего дня. Кого-то ждут жены, кого-то любовницы, кого-то домашние любимцы и телевизор… «И только Карен Норфолк в этот час составляет отличную компанию фонарному столбу», – добавил внутренний голос.

Ничего. Зато в праздничном отсвете витрин все такое романтичное. И курить она не станет – вдруг попадется какой-нибудь радикальный противник никотина?

Карен чувствовала, как с каждой канувшей в вечность минутой убывают и ее решимость и азарт. Похоже, еще десять минут «выбора» – и она окончательно замерзнет, развернется в сторону метро и отправится домой. Конечно, можно выполнить задание завтра или послезавтра – вдруг погодка выдастся получше? А можно вообще не делать, сочинить что-нибудь правдоподобное… Кто проверит?

«А можно до конца жизни оставаться трусихой, на которой все ездят! Вот только ее уже почти совсем заездили, и конец этот не так уж далек. Неужели я так и не смогу? Я же решила!»

Карен внезапно разозлилась. Вот оно, то упрямство, на которое всегда сетовала мама и которое потом куда-то подевалось, то неуемное желание доказать всему миру, что она сможет, заставит себя сделать все, что угодно! Карен размашисто шагнула к середине тротуара, будто кто-то подтолкнул ее в спину, и буквально выхватила из потока уставших и суетливых пешеходов первого попавшегося мужчину.

Карен, ошалевшая от собственной наглости, увидела свою руку на его плече и только потом – его лицо.

– Ой, – сказала себе Карен. Получилось вслух.

– Простите?

У него было жесткое, будто начертанное углем, лицо. Напряженные, чуть прищуренные глаза. Нос с горбинкой. Упрямая линия рта.

– А-а… мм… Это вы меня простите, – сумела выговорить Карен. От волнения не хватало воздуха, будто его выкачали из легких.

Подготовить более-менее внятную речь ей не удалось, и никакие фантастические экспромты на ум тоже не шли. Так и стояли. Карен показалось, что эта абсурдная сцена растянулась до невозможности, будто секунды были из мягкой резины.

– Что? – отрывисто спросил мужчина. Не «чем могу помочь», но и не «отвали».

В нем есть что-то такое, что мешает ей говорить. Карен сделала над собой усилие и набрала в грудь побольше воздуха. Ей показалось, что она вдыхает через плотный респиратор. Кислорода мало. Ей вспомнились все те «мудрые» подсказки, которых надавали ей на тренинге: можно начать разговор с «извините, а где здесь море?» – странность вопроса якобы лишает человека психологических защит, холодной брони. Тед, студент медицинского колледжа, худощавый юноша в очках, посоветовал попросить о помощи: мол, разрядилась батарея мобильника, автоматов поблизости нет, а очень нужно позвонить и отменить встречу… Алиса, видимо в этих делах опытная (или же просто насмотревшаяся романтических фильмов), посоветовала что-нибудь рассыпать и вместе с «объектом» собирать. Все умные мысли враз из головы исчезли. Плана не было. Была пустота. В пустоте плавала только первая, шаблонная, «рабочая» фраза:

– Простите, я, наверное, некстати, но… У вас есть минутка? – выпалила Карен на одном выдохе.

– Что-то случилось? – нахмурился незнакомец. Голос у него был глубокий и хрипловатый, будто простуженный. Впрочем, возможно мужчина и был простужен.

– Все довольно банально, но от этого не менее грустно. Вечер какой-то на редкость промозглый, и я не хочу идти домой. Мне очень хотелось бы выпить с вами чашку кофе. – Страх мгновенно перерос в какую-то ненормальную веселость. Безбашенность. В крови будто прыгали пузырьки от шампанского. Алле – оп! Смогла! Переломила себя!

Карен обезоруживающе – и совершенно искренне – улыбнулась этому чужому, холодному мужчине. И поняла, что сказала ему почти правду. Про вечер и про дом. Она пока еще не знала точно, хочется ли ей пить с ним кофе.

У незнакомца был вид человека, у которого выбили то ли почву из-под ног, то ли меч из рук. Он смотрел на нее расширившимися глазами – а напряженный прищур исчез – и от этого непонимающего взгляда Карен хотелось смеяться, но не нервно, а легко и весело.

– Там за углом, – она кивнула в сторону, – я видела симпатичное кафе. Кстати, меня зовут Карен. Можете назвать меня сумасшедшей, но это не так.

Она протянула ему узкую ладонь. Спохватилась и сняла перчатку. Рука все равно замерзла, даже в перчатке, и Карен почти не ощущала разбивающихся об нее снежинок-капель.

Он медленно, сосредоточенно, как человек, который пытается установить границы между явью, сном и откровенным бредом, снял кожаную перчатку и ответил на рукопожатие.

– Йен Рэндом.

У него тоже замерзли руки.

– Очень приятно. Вообще-то я не каждый день так откровенно пристаю к мужчинам на улице. – Карен и сама не смогла бы сказать, чего в этой реплике больше – шутки, самоиронии или оправдания.

– А только по пятницам? – усмехнулся Йен.

– И иногда по воскресеньям. По воскресеньям проще – человек больше настроен на общение с миром, когда высыпается и предается приятному безделью, чем после трудовой недели. Но иногда я рискую. Вот сегодня мне повезло.

Слова лились уже свободно, сплетались во фразы. Карен откровенно полулгала-полушутила с серьезным выражением лица, и знала, что он уже распознал в ее словах неправду, но эта неправда – как ни странно, такое случается – возымела на него вполне благоприятное действие. Йен будто бы немного расслабился. По крайней мере, первое потрясение миновало. На Карен нахлынула очередная волна веселости. Она приготовилась за чашкой кофе рассказать ему об увлечении дайвингом и об охоте на акул.

– Ну так мы идем в кафе пить кофе, или идем в бар за чем-нибудь покрепче, или в супермаркет – а потом к тебе? – поинтересовался Йен с такой же серьезной миной.

У него отлично получалось. Карен ощутила на спине липкое прикосновение ужаса: а вдруг он маньяк и потому так легко согласился?

– А что нам мешает сделать все по порядку? – делано равнодушно пожала плечами Карен. – К тому же кто тебе сказал, что свидание будет только одно?

Нет, не маньяк. Глаза смеются. Сейчас их можно назвать даже красивыми.

– Ах ну да. Прости, что принял тебя за доступную девицу.

Карен вспыхнула. Вот она, дискриминация в романтике. Если парень отважится заговорить на улице с девушкой, не исключено, что у него к ней самые серьезные намерения. Но вот девушкам, которые идут на тот же риск, почему-то отказывают в праве на романтический настрой. Она подумала, что эта мысль ничуть не лучше и не хуже других и потому ее вполне можно высказать Йену.

– А ты всегда говоришь, что думаешь? – спросил он. – То, что приходит тебе в этот момент в голову?

– Нет. Гораздо реже, чем хотелось бы. Просто сегодня я какая-то особенно смелая.

– О. Смелость – это большой плюс. Смелым легче живется, тебе не кажется?

– Ага. – Она набралась наглости – впрочем, сегодня «кредит наглости» у нее был, по-видимому, не ограничен – и просунула руку ему под локоть. Пусть кто-нибудь подумает, что они пара. Это ведь такая маленькая, такая невинная игра. И даже если этот серьезный человек все-таки окажется полоумным сексоголиком и после чашки кофе оттащит ее в какой-нибудь дешевый мотель, она, наверное, не будет сильно сопротивляться. Вот только к себе его пригласить будет неудобно – слишком маленькая, слишком неприбранная комната с чересчур тонкими стенами и двумя неглупыми соседками без нарушений слуха и зрения…

3

Если бы Йен знал, какие мысли в этот момент бродят в голове его нежданной спутницы, он бы, наверное, окончательно потерял веру в реальность происходящего. Возможно, холодно извинился бы и ушел. А возможно, остался, чтобы досмотреть этот забавный сон до конца.

Во всяком случае, ему не казалось, что на него «напала» пожирательница мужских сердец или нимфоманка. Он насмотрелся за свою жизнь на тех, и на других, и еще много на кого… Но было в этой, без сомнения, странной девушке что-то другое, что-то спокойное и приятное для него, глубина, что ли. И сколько бы она ни зубоскалила, ясно, что ее появление на Сорок четвертой улице – и в его вечере – имеет какие-то причины. Важные причины, о которых сегодня, может быть, она ему даже не скажет. Ее присутствие некоторым образом волновало Йена, и волновало в самом лучшем из возможных смыслов, а такого с ним давно не бывало. И потому он шел рядом с ней, едва ощущая невесомую ладошку на сгибе локтя, и улыбался про себя, как человек, который неожиданно получил от судьбы… ну, если и не подарок, то хотя бы сюрприз. Ведь сюрприз может обернуться чем угодно…

– А все-таки почему ты согласился пойти со мной? – спросила она.

– А у меня принцип – принимать неожиданные предложения. А почему ты подошла именно ко мне?

Она задумалась. Интересно, скажет ли, что он ей понравился?

– Не знаю. Наверное, судьба, – ответила она в конце концов.

– Ты веришь в судьбу?

– А какое это имеет значение? Если она есть – она есть, если нет – значит, нет. И мое мнение вряд ли ее интересует. А мы пришли. – Она по привычке потянулась к длинной, чуть изогнутой вертикальной ручке. Не избалована мужской обходительностью.

– Позволь мне, – остановил ее Йен. Открыл дверь сам.

Карен смутилась и чуть запнулась на пороге.

Обычное кафе – довольно просторный зал, низкий потолок, круглые плафоны, обернутые китайской рисовой бумагой, столики под дерево и темно-красные кожаные диванчики у светлых стен.

– Где ты любишь сидеть? – спросил он.

– В укромных уголках.

– Хорошо, потому что я тоже.

– Вон и столик есть свободный…

– Какой удачный вечер, – улыбнулся Йен.

На ней был черный обтягивающий свитер. Какая тоненькая… Вместе с этой стрижкой и огромными глазами похожа на подростка из японского аниме. Йен снова улыбнулся. Проследил взглядом за ее жестом – она натянула рукава почти до кончиков пальцев. Похоже, ей неловко. От нее немного пахнет табаком – курит. Странная, странная девочка. Поглядывает изредка исподлобья – изучает. Конечно, ей не хватило тех минут, что были у них на улице, посреди человеческого моря, в скудном свете фонарей и витрин. Смотри, конечно. Только не пугайся.

Подошла официантка – миловидная, усталая девушка с полными руками:

– Вечер добрый, что закажете?

– Латте, – сказала Карен.

Ей не подходит это имя. Карен – это для созревшей, опытной, сексуальной женщины, черноволосой и, может быть, даже зеленоглазой. Как можно было так назвать свою маленькую дочку?

– Двойной эспрессо. И влейте туда, пожалуйста, рюмку ирландского виски. Самого хорошего.

Карен удивленно приподняла брови.

– Да, я люблю кофе с алкоголем, особенно по вечерам. Кстати, ты не голодна?

– Нет.

– Жаль. Мне хотелось бы посмотреть, как ты ешь.

Моргнула два раза. Немножко испугалась.

– Ну да, я считаю, что по тому, как человек ест, можно многое о нем сказать.

– А моя подруга всегда смотрит на спины людей. Ей кажется, что спина говорит о человеке больше, чем он мог бы сказать сам даже во время самого честного разговора.

– Интересно. Это доказывает только то, что человек всегда пытается понять другого человека, и часто – не прибегая к словам.

– Ты всегда философствуешь с незнакомыми девушками?

– Малознакомыми. Но ты же сама хотела пить со мной кофе. Или хочешь избежать ответственности?

– Никогда не пыталась бежать от ответственности, – фыркнула Карен.

– Хорошо. Уважаю ответственных людей, – рассмеялся Йен.

Принесли кофе. Йен с удовольствием отметил, как Карен обнимает высокую стеклянную кружку двумя руками. Ему нравились в женщинах красивые жесты. У нее были маленькие, нежные руки с аккуратными некрашеными ногтями, но при всей своей нежности двигались они немножко нервно.

– А кем ты работаешь? – спросила она.

– А для тебя это важно?

Задумалась. С каждой минутой она нравилась ему все больше и больше. Если человек думает над простыми вопросами, особенно над теми, правильный, вежливый ответ на которые очевиден, с ним в любом случае интересно разговаривать. Йен любил общаться с теми, в ком мало штампов.

– Наверное, пока нет. Я просто пытаюсь поддержать разговор.

– Спасибо за честность. Тогда зачем мне говорить тебе то, что еще не важно? Лучше расскажи что-нибудь про себя.

– А как же эталон женщины-загадки?

– А ты думаешь, что сможешь рассказать мне за полчаса что-то такое, что раз и навсегда сделает тебя открытой книгой для меня?

– Ну, пожалуй, это было бы трудно.

– Я тоже так думаю. Выпьем ли мы за встречу?

– Это было бы нелепо. У меня в чашке ни капли алкоголя.

– Ничего, был бы настрой…

Чокнулись.

– Итак, меня все-таки очень интересует причина, по которой мы сейчас находимся здесь. Что происходило с тобой до того, как ты подошла ко мне там, у перекрестка?

Она усмехнулась. Такие улыбки у нее получаются на одну сторону, и в этом есть что-то неуловимо обаятельное.

– Ну, если честно…

– Хорошо, если честно. Я очень люблю честность. Прости, больше не буду перебивать.

– Так вот, если честно, то сегодня я пошла на тренинг личностного роста…

Он сдержал обещание не перебивать, только вопросительно поднял бровь. Она правильно все истолковала:

– Что-то вроде психологического клуба. Психолог работает с группой людей, которые приходят, чтобы разрешить какие-то свои проблемы. Сегодня я пришла туда в первый раз. И мне дали «домашнее задание»: подойти на улице к мужчине, познакомиться с ним и взять у него номер телефона.

– Это последнее, что я ожидал услышать. Точнее вообще не ожидал. Невероятно! Слушай, а почему именно такое задание?

– Ну, меня спросили, чего я никогда не делала, я и назвала первое, что пришло в голову. Хорошо хоть прыгать с парашютом не отправили. Наверное, это не так полезно для моего личностного роста.

– Теперь понятно, почему ты совершенно не похожа на девушку, которая пристает на улице к незнакомым мужчинам, – рассмеялся Йен.

– А я и не приставала, – обиделась Карен.

– Конечно. Прости. Знакомится первая. Значит, своему счастью я обязан незнакомому психологу, – подытожил Йен. – Что ж. В любом случае я рад.

– Незнакомому психологу и своему авантюризму, – добавила Карен. – «У меня принцип – принимать неожиданные предложения», – передразнила она его.

Похоже, какие-то его слова особенно ее задели. Вот и ерничает теперь.

– Ну, может быть, мне тоже не хотелось идти домой, и я гулял, и поэтому твое появление было очень кстати.

– Ты не был похож на человека, который гуляет.

– А я всегда быстро хожу. Чтобы никто не догадался, когда я спешу по делам, а когда гуляю для удовольствия.

– Есть основания скрывать это? – улыбнулась Карен.

– Есть, – серьезно подтвердил Йен. «Статус обязывает», – добавил он про себя.

– Значит, все сложилось более чем удачно.

– Слушай, а все-таки почему я? Я не шел прогулочным шагом и, извини, совершенно не похож на скучающего повесу.

– Не хочу тебя огорчать, но я тебя не выбирала, – мстительно сверкнула глазами Карен. – Я просто долго-долго не могла решиться, накручивала себя, а потом заставила себя сделать шаг – и почти врезалась в тебя. Это как разбежаться и прыгнуть с обрыва в океан – тогда не выбираешь волну, а просто летишь зажмурившись, с замирающим сердцем. В общем, или случайность, или судьба.

– Понятно. Незнакомый психолог, господин Случай и Судьба. И мой авантюризм. Неплохая компания.

– А знаешь, я иногда теряюсь просто от того, насколько жизнь сложна. Сколько всяких ниточек должно переплестись, чтобы что-то произошло.

– В такие минуты ты думаешь про Бога?

– Ну… – Она замялась. – Да. Мне кажется, что вся система слишком тонка и сложна, чтобы работать без него.

– Слышала про теорию Великого Программиста?

– Нет.

– Она, конечно, не нова, просто оформлена в современных понятиях: мол, Бог был своего рода Великим Программистом, который «написал» этот мир и запустил его работу. Но только теперь программа работает без него. И ошибок в ней накапливается все больше.

– И скоро понадобится новая версия?

– Может, да, а может, нет, может, дождик, может, снег, – ответил Йен строчками из детского стихотвореньица.

– Забавно. Полчаса назад я и не знала, что ты существуешь, а теперь мы с тобой за чашкой кофе размышляем об устройстве мироздания. Если бы всегда в жизни все было так просто.

– Во-первых, это не просто, ты сама говорила, что каждому событию предшествует миллион других событий. А во-вторых, если возьмешь за правило каждый вечер знакомиться с кем-нибудь на улице…

– То либо сойду с ума, либо все это потеряет для меня всякую ценность. Уж лучше я воздержусь. Если, конечно, мой психолог не думает иначе.

Йен рассмеялся. Почему-то захотелось ей сказать что-нибудь очень личное.

– А я когда-то ходил к психоаналитику.

– И как?

– Помогло.

– Правда? Ты первый из моих знакомых, которому помог психоаналитик.

– Да, знаешь, это была в некотором смысле жертвенная помощь. Наша последняя встреча закончилась тем, что я начистил ему физиономию. К счастью, у него хватило ума не подавать на меня в суд.

Она замерла, не донеся чашку до рта.

– Ты ударил человека, который пытался тебе помочь?

Йен не сдержал усмешки. Наивная девочка. Еще знает, что такое хорошо, а что такое плохо…

– Ну начнем с того, что он делал это не бескорыстно, час работы с ним стоил мне почти двести баксов, а кроме того, он в «терапевтических» целях сказал то, чего говорить не следовало.

«Что Кэрол, вероятнее всего, спала с моим младшим братом, потому что относилась к тому типу женщин, которые не могут соединить в отношениях с одним человеком страсть и обожание, а меня она обожала…» – вспомнил Йен. Да что там вспомнил – никогда не забывал.

Он так резко поставил чашку на стол, что кофе выплеснулся ему на руку. Карен, похоже, испугалась.

– Извини, это неприятное воспоминание, а когда мне неприятно, я делаю кому-нибудь больно. На этот раз, так как, кроме меня, виноватых нет, – себе.

– Спасибо, что «отмазал», – глядя в пространство проговорила Карен.

Ему показалось или она стала бледнее?

– Да, считай, что тебе повезло. Обычно я никого, как ты выражаешься, не «отмазываю».

Карен чувствовала себя хорошо. Ее испугали его последние слова, но, подумав немного, она пришла к выводу, что такая позиция в принципе имеет право на существование. Если не накапливать в себе боль, может быть, жить легче? А вообще он был удивителен, и она с каждой секундой чувствовала все большую благодарность к тем могущественным силам, которые столкнули их сегодня на улице – к Богу, случаю, судьбе и Аманде.

Йен был дорого одет. Не вычурно, но дорого, и это было заметно – элегантный, идеально сидящий костюм, подходящий к запонкам узкий галстук. Давно она не встречала мужчин, которые носят запонки.

А еще он был умен. Он говорил правильно, свободно, не красуясь – и при этом остроумно и живо. Его проницательный взгляд ее немного смущал, но вообще, отметила Карен, Йен оказался гораздо обаятельнее, чем она могла предположить. Ей действительно крупно повезло сегодня. Она улыбнулась ему – искренне, просто, без кокетства и фальши.

– Можно, я закурю?

Йен отвел глаза.

– Кури, если нравится, – произнес он с какой-то запинкой.

Карен показалось, что, возможно, стоит и воздержаться, но раз уж спросила и раз он согласился…

Достала сигарету, щелкнула зажигалкой.

– Знаешь, а еще четыре года назад я не выносила табачного дыма и не заходила в кафе, где разрешено курить.

– А что же сбило тебя с пути истинного, дочь моя?

– Моя адская работа, – усмехнулась Карен. – Когда я пошла в «Би-эм софт», я просто не смогла справляться с напряжением иначе. Иногда сигарета – это лучшее, что происходит со мной за целый час. Иногда пачка выкуренных сигарет – лучшее, что происходит со мной за весь день.

– Сомнительное лучшее.

– Зато хорошо прочищает мозги. От бредней начальницы.

– А что ты там делаешь?

– А это важно? – рассмеялась она.

– Нет, любопытно.

– Я первый помощник исполнительного директора. Главная на побегушках.

– Интересная должность.

– Мне тоже так казалось. В первую неделю.

– А почему не ушла на второй?

– А что, где-то будет лучше?

– А что, весь мир погряз в пороке?

Карен пожала плечами.

– Сначала я боялась остаться без работы, потом привыкала, потом почти уже привыкла, а потом просто устала до такой степени, что стало все равно, где быть и что делать.

– Тебе ведь нет и двадцати пяти, так?

– Есть. Ровно двадцать пять.

– А ты уже устала жить?

– Ну, если совсем откровенно, то да.

– И потому надеешься, что пачка выкуренных сигарет чуть-чуть сократит эту самую надоевшую жизнь?

Карен остолбенела, вникая в смысл его слов.

– Прости, если я перешел границы.

– Ничего. Я подумаю над твоим вопросом. На досуге. У меня как раз планируются выходные.

В Карен вспыхнуло раздражение – ну откуда он все знает?! – но именно вспыхнуло, тут же угаснув.

– А ты часом не священник? – спросила она с улыбкой.

– Священник? – Он расхохотался. Смеялся он красиво, глубоко, заразительно. Очень как-то естественно. – Нет. А похож?

– Не то чтобы похож, но ты вызываешь желание быть откровенной. Я тысячу лет ни с кем столько не говорила о духовном, о метафизике мира, да и вообще тысячу лет уже не думала ни о каких нематериальных вещах. Ты возвращаешь мне вкус к «упражнению ума».

– Мне это приятно. Я ценю в людях способность быть откровенным. Ты со всеми можешь говорить начистоту?

– Нет, только с самыми близкими. Иногда. Давно не пробовала.

– Понятно. Значит, мне повезло вдвойне? Кстати, в связи с этим возникает философский вопрос: близок я тебе или нет?

Карен улыбнулась и опустила глаза.

– Выходит, близок, но во многом потому, что мы вряд ли встретимся еще раз. Как попутчик в поезде. Впрочем, с попутчиками я тоже не откровенничаю. И вообще давно никуда не ездила.

– А ты родилась в Нью-Йорке?

– Нет, в Техасе. В Кроуфорде. Слышал?

– Не слышал.

– Естественно. Представляешь, он настолько маленький, что там даже светофоров нет – они не нужны!

– Забавно. Никогда не бывал в городе без светофоров.

– А ты откуда?

– Из Нового Орлеана.

– Никогда не была в Новом Орлеане.

– Это упущение. Там совершенно особенный воздух. Там есть на что посмотреть и есть где погулять. В Новом Орлеане хорошо развлекаться.

– Спасибо за ценную информацию. Если мне вдруг захочется развлечься, поеду в Новый Орлеан.

– А тебе не хочется развлекаться?

– В последнее время – нет. Знаешь, я решилась пойти на этот тренинг – этот благословенный тренинг, потому что на работе мне почти насильно впихнули выходной, и я стала составлять планы на день, и вдруг поняла, что все равно собираюсь делать то, что надо. Что ничего не хочется. Короче, дальше так уже нельзя.

– Я понял тебя. У меня в жизни тоже был период, – он помрачнел, – когда мне было сложно даже встать утром. Я перестал бриться, потому что не видел смысла в таком пустом времяпрепровождении, которое еще и отнимает кучу сил. Хорошо, что ты не смеешься, потому что это не смешно.

Карен слушала его, боясь пошевелиться, боясь вздохнуть. Какое-то глубинное чувство подсказало ей, что он никому еще этого не рассказывал. Йен говорил просто, без рисовки и лишнего пафоса, как о книге, которая не произвела на него особого впечатления, или о неудачно проведенном отпуске.

– Мне не было интересно, какая погода стоит на улице, какое сегодня число и вообще какой месяц. Вечером, закрывая глаза, я часто не мог вспомнить, светило ли солнце в окно моей комнаты или нет. А потом… В общем, потом я тоже решил, что так больше нельзя и нужно или умереть – или жить. И я заснул в полной уверенности, что уже никогда не проснусь. Но проснулся. И тогда я встал и пошел бриться.

Когда он замолчал, Карен опустила голову, чтобы он не увидел, что в глазах у нее стоят слезы. «А с чего бы тебе плакать над историей чужого человека, о котором ты знаешь только, как его зовут, и которого видишь в первый и в последний раз?» – с подозрением поинтересовался внутренний голос.