Текст книги "Кто я?"
Автор книги: Лора Кейли
Жанр: Детективная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
9 глава
Макс очнулся от женского крика, такого близкого и раздирающего, что звенело в ушах. Кто-то кричал возле него. Макс опустил глаза. Это он держал кого-то за волосы, запрокинул чью-то голову и говорил… Он точно что-то говорил, потому что во рту его пересохло, а губы еще завершали сказанное, застыли на половине предложения, язык – на нёбе, мимика – в гримасе. Он был зол.
Это девушка, молодая, растрепанная, он держал ее за волосы, сам стоял за спиной. Руки несчастной были ободраны в кровь, ногти сломаны, все тело дрожало. Это она его расцарапала? Он ощупал ссадины на щеках. Хотел отпустить ее волосы, разжать кулак, но не мог, хватка была мертвая. Его грудь поднималась и опускалась, жар застилал глаза, пульс дошел до предела. Каждый ее всхлип раздражал и заводил одновременно.
Тут она пошевелилась, начала вырываться, Макс одернул ее и ударил коленом в спину, отчего она выгнулась и завопила, потом взял веревку, заломил руки за спину и крепко связал. Она, тщетно пытаясь вырваться, вскоре обессилела и обмякла совсем. Все движения его были четкими. Он, точнее тот, кем он был сейчас, не колебался ни секунды, в нем не было ни жалости, ни страха. Прижавшись к ней всем телом, зарылся носом в ее мокрые волосы и стал жадно вдыхать ее запах, он дышал как зверь, он и был зверем, учуявшим дух страха и отчаяния. Его рот впился в холодную шею, Макс почувствовал соленый вкус ее кожи. Она уже не сопротивлялась.
Макс пытался оторваться от девушки, ему хотелось развязать ее, но руки делали свое дело, затягивая узел все крепче. Вдруг он почувствовал, как ему хорошо от ее слез и беззащитного мычания. Она такая слабая, а он, он может делать с ней все, что захочет, может ударить, пожалеть… Может, он сходит с ума? Он напрягся что есть мочи, ослабил хватку, разжал ее мокрые волосы, отлепил свое жаркое тело от этого белого и холодного и наконец оттащил себя от нее.
Макс обхватил руками голову, в висках болезненно застучало.
Что я делаю? Что?
Он покосился на девушку, затравленную, забитую.
И это все сделал я?
Но удовольствие от увиденного не давало поступить иначе. Ему нравилось, ему было приятно на это смотреть. Он видел, как поднимается его рука, он видел, как сжимаются пальцы в кулак, как этот кулак возносится над жертвой и останавливается перед самым ее лицом, замирает в воздухе, расправляется в ладонь и отвешивает ей грубую пощечину, а потом еще и еще. Его рука влажная от ее слез, он размазал ее слезы по всему лицу, потом бил еще раз, кровь пошла носом, от запаха крови у него сводило в паху, что-то звериное одолевало его тело, он хотел еще больше крови… Он не мог этого хотеть.
«Я не могу, не могу!» – Он кричал, стиснув зубы. Закусил себе щеку, сильно, до боли. Эта боль отрезвила его, опустила на землю. Задыхаясь, Макс схватил свою руку и отвел ее от несчастной. Он медленно встал с корточек, его нога напряжена, мышцы как каменные…
Нет, только не это…
Он занес ногу назад, а потом с размаху на девушку.
– Отойди! – успел он только крикнуть, как его ботинок пнул ее по спине.
Она крикнула и выгнулась от боли.
– Прости. – Макс кинулся к ней, но она отшатнулась от страха. – Я не хочу тебя бить, – подходил он ближе.
Ее всю трясло.
– Где мы? – спросил он. – Ты знаешь это место?
Девушка смотрела на него через кляп и что-то мычала, он потянулся к кляпу, схватил его и попытался снять, но удалось опустить только до подбородка. Макс дрожал. Неприятное, постыдное, плотское чувство одолевало его.
– Что вы со мной сделаете? – заныла она.
Макс знал, чего он хотел. Он весь горел, подполз еще ближе.
– Я не могу, – прошипел он, – не могу справиться с этим.
Он хотел ударить ее еще раз, она перестала плакать, а ему было мало, хотелось еще ее слез и страха. Какая-то несвойственная, несвойственная ему ярость порабощала его. Он посмотрел на свои руки, руки, которые еще секунду назад не слушались его, напряглись, изнемогая от пота, он сжал ладонь в кулак, а после снова расслабил, сжал и расслабил, сжал и расслабил. Так он проделал с одной рукой, потом с другой. Его тело постепенно возвращалось к нему, это он начинал управлять им, это он не хотел никого убивать.
– Все хорошо, – шептал он себе, – все хорошо, – посмотрел он на свои ноги.
Они еще были напряжены, каждый мускул его уставших мышц был натянут, как пружина, возведен, как затвор, одно неровное движение – и спуск, его опять занесет… Девушка не шевелилась от страха, ее будто приклеило к стенке. А ему все еще хотелось вцепиться в нее.
Макс хотел убежать из этого места, выйти за дверь и никогда больше не возвращаться. Он не знал, кто эта девушка, он не знал, что это за здание и где они вообще находятся.
Сейчас он дойдет до двери. Можно было помочь несчастной и развязать ее, они бы могли найти выход вместе, но Макс боялся своего тела, своей необъяснимой ярости, животного желания. Прикоснись он к ней еще раз, и беды не избежать. Что же делать? Что это, какая-то форма психоза? Шизоидное расстройство? И почему он, черт его дери, ничего не помнит? Он опять посмотрел на девушку, угнетая гнев, притупляя похоть: где-то он ее уже видел – или ему показалось? Он не знал, чему верить.
Макс попытался сдвинуть ногу, сдвинуть ее с этой мертвой точки, в которую он просто врос. Он напряг мышцы еще сильнее – казалось, они сейчас лопнут от такого усилия, – нога его оторвалась от земли и сделала шаг назад.
«Так, – говорил он себе, – хорошо, еще несколько шагов – и дверь, еще немного – и я выйду отсюда». К нему будто кандалы приковали, он еле переступал – шаг, еще шаг к двери, нужно было бежать. Девушка вся сжалась в комок.
«Не смотри на нее, не смотри. Ее здесь нет, тебя здесь нет, ничего не существует, я выйду за дверь, и все закончится». Он уперся спиной в стену, нащупал дверную ручку, закрыто.
– Как ее открыть, черт возьми?
Девушка указала взглядом на пояс. Ключи. Связка ключей висела на нем – значит, он сам открыл эту камеру, комнату… Боже, что это было?.. Из трех ключей подошел один. Он вставил его в замок и повернул – щелкнуло, открылось, спертый запах непонятно чего доносился из коридора. Он уже заступил за порог, прикрылся дверью с той стороны, чтобы самого себя оградить, не сорваться, не налететь на ту, которую хотел прикончить.
– Я вернусь за тобой, – сказал он, надеясь успокоить ее, мол, не оставлю тебя здесь одну, не волнуйся. Но был понят по-другому. Из носа девушки вылезли сопливые пузыри, рот искривился от рыданий.
– Не бойся, – процедил он и почувствовал необъяснимое желание ворваться к ней снова. Захлопнул дверь с той стороны и скатился по ней спиной на пол. Выдохнул. Ярость во всем теле отступала. Уходила той же волной, которой пришла.
Перед Максом был глухой коридор с какими-то каменными стенами, он приподнялся и медленно поплел в сторону мерцающего света. Голова кружилась, стены то сужались, то расширялись, приближаясь и отдаляясь от него, он зажмурился, потер глаза – все встало на место. Здание пахло сыростью и каким-то странным сладковатым дымом, ему знаком был этот запах, но он не мог вспомнить его.
Он шел на мерцающий свет, завернул за угол, длинный коридор сменился еще более длинным, на стенах развешаны фонари, свет слабый, один из них подыхал. Надеясь выйти к лестнице, Макс не сбавлял шаг. Его уже тошнило от всего, что он пережил, от себя, своей ярости и непонятных желаний, от этого места и даже от девушки, она все еще раздражала его своим писком. Не зря он не заводил никаких отношений, он ненавидел женское нытье, слезы, истерики, он ни за что не спровоцировал бы на это и уж тем более не ударил бы женщину. Но сейчас он хотел ее убить. Почему он хотел этого? Может, его ударили и отшибли память? Коридор опять завернул направо. Даже если он потерял память, себя же он потерять не смог. В носу его опять этот запах фруктового дыма, что за черт… Он прошел добрых сто метров, а впереди был еще один поворот. Сколько же можно? Где выход? Свет опять замигал. Еще одна дохлая лампочка? Он подошел к светильнику и оцепенел, обернулся назад, посмотрел на светильник, еще раз обернулся, взял ключи и нацарапал на камне крест. Нацарапал и побежал. Он бежал и уже задыхался от сухости в горле. Поворот, коридор, светильники, поворот, двери, такие же, как и та, из которой он вышел, светильник, мигающий свет… Крест на камне возле него. Он в ловушке. Он ходит по кругу. Должно быть, он просто пропустил выход. Но спуска на лестницу не было. Может, выход за одной из этих дверей? Сколько их здесь, три или четыре? Эта дверь, из которой он вышел, за ней до сих пор та несчастная. Руки опять сжались в кулак. Не думай, не думай… Макс глубоко вдохнул и протяжно выдохнул. Он добежал до поворота и стал дергать ручку двери – закрыто, вставил ключ – не поворачивается. Следующая. Закрыто. Четвертая… тоже. Ни одна из дверей не была выходом из этого тупика. Он посмотрел на потолок – как же жарко, ни одной решетки, как будто, если бы она была, можно было допрыгнуть. Потолки метров пять высотой. Может, она что-то знает, она должна знать, как я притащил ее сюда и что вообще происходит? Откуда я знаю это место? Она должна знать, должна помнить хоть что-нибудь.
Макс прижался к двери, из которой только что вышел, от которой хотел убежать.
– Простите, мисс, – говорил он в дверь. – Мисс, вы не знаете, откуда я здесь? Вы не знаете, что случилось?
Заходить он боялся, при виде ее, кроме желания убить, никакого другого не возникало.
Тишина.
Неудивительно, сначала он ее чуть не прикончил, а теперь просит о помощи. Надо бы зайти и развязать девушку, как-то расположить ее к себе, объяснить, что он совсем не хотел причинить ей вреда.
За дверью молчали.
Голова трещала, раны на лице саднили и чесались, ему жуть как хотелось спать, он упал спиною на дверь, опустился на пол, уткнулся лицом в колени и не поднял головы.
10 глава
С Нейтаном Нина познакомилась полгода назад. Сначала он приходил в кафе, заказывал одно и то же: кофе и омлет. Потом заказы стали дороже, а его посещения чаще. Пару раз в книжке для чаевых Нина находила полевые цветы. Дома она высушила их и время от времени любовалась, открывая любовный романчик. Потом он приходил утром и вечером и только в ее смены. А Нина варила ему другой кофе, который покупала сама. На нее косился персонал, и ей было все равно.
От Нейтана пахло рыбой и мазутом. Он был портовым грузчиком. Его руки были всегда грязными, а глаза – чистыми, такими чистыми, что в них отражалась и Нина, и весь их мир, который они строили вместе. Они мечтали уехать далеко-далеко. Для себя и для дочери. Дочь Нины стала и его дочерью, по крайней мере, он так говорил. Малышка встречала его с работы, зарывалась в пакеты с покупками, прыгала от радости, находя кулек карамельных конфет. Потом он сажал ее на спину и, изображая страшного тигра, рычал, передвигаясь по комнате. Ребенок закатывался от смеха, а Нина, раскладывая продукты по полкам, слушала их игры с кухни и уже начинала верить в благосклонность судьбы. После того как их забросили в эту дыру для нищих, для тех, на кого у государства не было больших надежд, Нина подумала, что слежке конец, что никому из министерства и дела нет до бедной официантки и портового грузчика.
Она хотела сбежать, и эта мечта росла в ней, как опухоль, каждый день, напоминая о себе тянущей болью и тошнотой от всего происходящего.
Нейтан обещал, что сделает все, но увезет их отсюда. Мужики в кафе говорили, что никакого выхода нет, что их город граничит лишь с морем и бескрайними лесами, которые тянутся на тысячи километров, и любой идиот, кто когда-либо пытался бежать, был потом найден погибшим в лесу или выброшенным на берег.
Нечасто, но к берегу прибивало трупы, об этом не говорилось в новостях, рыбаки молча вытаскивали их баграми, накрывали брезентом, а после береговая охрана отвозила этих сумасшедших куда следует.
Но Нина не верила никому, ведь что-то же должно было быть. Неужели они заперты, навсегда заперты вот здесь, в этом городишке, в этой забегаловке, среди вонючих тарелок и немытых кастрюль. Никто не следил за ними, никакие надзоры, всем было не до них. Нина знала, что в центре города дорогие рестораны и чистые кофейни, что официантки там ходят в красивой форме, а повара в белоснежных колпаках. Их повар ходил в засаленном фартуке и дурацкой бандане с черепами, и эти черепушки смотрели на Нину каждый раз, когда она смотрела на повара, а когда бандана съезжала на лоб, черепа морщились и будто смеялись над Ниной и над всеми, кто застрял в этой дыре. Иногда ей хотелось сорвать эту чертову косынку с лысой макушки повара и растоптать до дыр. Но Нина сдерживала себя, это единственное, чему она научилась за шесть лет на отшибе. Не показывать своих чувств, не выражать недовольства, не рассказывать о мечтах, даже если смерть как хочется.
Ей хотелось подойти к каждому и сказать, что они уезжают, что скоро их здесь не будет, а они так и будут приходить сюда через сутки за сгоревшим омлетом и дурно пахнущим кофе. Но нужно было молчать. Молчи, говорила она себе, молчи и сделай все тихо.
У Нейтана были грязные руки и чистые льняные рубашки: в клетку, в полоску, в полосатую клетку. Он всегда приходил к ней красивым и каждый раз извинялся за внешний вид.
– Как ты хороша, – говорил он Нине. – Мы уедем далеко-далеко. Там будет бесконечное море и много свободных людей.
Нейтан говорил, что есть город, где все по-другому, где люди не следят за словами и говорят все, что хотят. Где власти не следят за людьми, где каждый может учиться и выбрать любую жизнь.
Нина хотела в этот город, Нина видела этот город во сне, в мечтах, наяву. Нейтан рассказывал, что был там проездом, они отключили радары и нелегально завозили туда улов. Местные торговцы гуляли по пирсу, выбирая ящики с рыбой, торгуясь за каждый грамм. Они неплохо заработали. Тогда Нейтан и купил себе то, что около года скрывал под настилом в порту.
Небольшая моторная лодка ждала своего часа. Единственное, что уместилось бы в нее, помимо людей, – это спортивная сумка с вещами и сухим пайком, которую Нина уже держала под кроватью. В любой момент она готова была схватить дочь и бежать с Нейтаном, куда бы он ни сказал. Каждый день она представляла побег, и каждый день им будто что-то мешало. Нина представляла, как их схватят еще на пирсе, как на звук мотора прибегут люди или же их поймают в самих водах. В открытом море далеко не убежишь. У нее отнимут ребенка еще там, на полицейском катере, и она никогда больше не увидит дочь. Слезы текли по горящим щекам Нины, но никакой страх не был способен сбить ее с намеченной цели.
– Бежать, только бежать, – говорила она себе.
– Я не могу жить здесь, я не могу жить так! – кричала она Нейтану. – И ребенок тоже не может! Они все решили, решили за нас. Моя девочка уже родилась нищей в этом квартале для работяг.
Нина знала, что ее дочь тоже будет официанткой. И, скорее всего, в том же кафе. Нина была бы не прочь работать в хорошем ресторане. Но она боялась даже зайти туда.
Как-то Нейтан пригласил ее в город.
– Я хорошо заработал, – сказал он, – мы закажем омаров. Ты любишь омары?
Нина не знала, любит ли она хоть кого-нибудь из этих многоногих тварей. Живя у моря, она ни разу не ела ни креветок, ни омаров, даже икра не стояла на ее столе. Хотя сколько раз при ней сортировали эти красные прозрачные горошки по ящикам для продаж.
Но это не для нее, не для таких, как она.
Нина всегда так думала. И сейчас ничего не изменилось.
– Что ты, – сказала она, как-то съежившись, казалось, вместе с телом съежилось и ее самолюбие, – какие мне рестораны! В чем я пойду?
Нейтан тогда взял ее за плечи и так сильно встряхнул, что заколка, державшая ее волосы щелкнула и упала на пол.
– Ты красивая, Нина, ты достойна любого ресторана. И мы пойдем туда вечером.
Через пару часов он принес красивое платье – черное, длинное, в пол. Туфли на каблуке и серьги блестящие, хоть и с простыми стекляшками. Нина так долго крутилась перед зеркалом, что они чуть не опоздали.
В ресторане она чувствовала себя королевой. С тех пор она доверилась ему полностью. Хоть на край света, но с ним. Она смотрела на его мозолистые руки, которые работали сутками, чтобы содержать ее.
На нее смотрели красные креветки и такой же красный омар. Нина показала ему язык и рассмеялась. Она и не помнила, когда так смеялась. Казалось, так будет всегда.
Домой Нина возвращалась босиком. Нейтан нес ее черные туфли, она несла подол вечернего платья, они шли мимо чистых улиц и красивых домов к своему гниющему бараку.
– Все будет хорошо, – взял он ее за руку, – мы уедем далеко-далеко, в город свободных людей.
Она целовала его черные пальцы с въевшимся под кожу мазутом, она смотрела в его добрые глаза и верила в него.
11 глава
Я проснулся с головной болью. На часах только полседьмого утра. Вся постель вымокла от пота, мне снился кошмар. Мне снилось, как жандармы уводят Нину и один из них деловито пожимает мне руку, одобрительно хлопая по плечу.
Лучше не думать об этом, не думать о Нине. Да и кто виноват, что однажды она отступила от сценария и загремела в эту дыру. Я не знаю, кого мне было больше жаль – ее или себя. В конце концов, я просто исполнитель, мне за это платят. Наверное, именно так и думают киллеры, убивая людей. В голове крутились Нина, ее дочь, мастерская в чулане – ее маленькая большая мечта. Я вдруг поймал себя на мысли, что у меня мечты-то никакой никогда и не было. И нормально себе жилось.
За окнами что-то громыхнуло, я посмотрел на улицу – дождь. Он шел в двух кварталах отсюда, стеной, поглощая дома, случайных людей и утренний свет. Решив отвлечься, вспомнил о третьем задании – мужчине семидесяти лет, уж к нему-то я такой жалости не испытаю. Взял сценарий, начал читать. Вот повезло так повезло: он жил в шестидесяти километрах от меня. Ехать по такому дождю. Можно было подождать, но мне хотелось поскорее закончить работу. В министерстве на троих мне дали месяц. Но женщина, что раздавала дела, посмотрела на меня тогда из-под очков и сказала: «Вам можно и два. За два месяца вы же управитесь?»
Вот ведь стерва, подумал я тогда. Теперь же я так не думал. Одно дело узнать причину, другое – доложить.
Через полчаса я уже был в машине, тщетно пытаясь завести ее. Со лба на нос, с носа на брюки стекала вода, я весь вымок, пока пробирался до автомобиля. Пока бежал, успел о многом подумать: почему я до сих пор не купил себе зонт, почему не додумался оставить машину ближе к подъезду, почему я решил выйти в дождь.
С третьего раза она завелась. По улицам текли дождевые ручьи, видимость – метров десять, не больше. Я запомнил только адрес, да и, кроме адреса, там не было ничего интересного: ну мужчина, ну один, живет себе и живет. Ей-богу, если бы он решил, к примеру, повеситься, мне было бы все равно. Я наконец понял, чем чревата такая профессия. От мучительных переживаний за одного человека тебе становится абсолютно все равно на другого. Что-то вроде панциря, ты обрастал им незаметно, заведомо ограждая себя от возможных мук совести. Я закрывался в нем, как селезень, иначе не двинуться с места. От мысли, что надо будет прийти к Нине еще раз, сжимало в груди. Я отпустил педаль газа и перешел на пониженную. Вода то и дело уводила колеса с моей полосы, но это было не страшно, я вполне мог ехать и по встречной, ведь второго такого идиота, как я, на дороге не было. Все нормальные люди припарковались на обочине с включенными стоп-сигналами, один я лавировал, цепляя шинами то ливневки, то колею.
«Просим всех водителей воздержаться сегодня от поездок на личном транспорте», – сказало радио и зашипело, видимо, помехи из-за дождя.
Я стал переключать частоты, хотелось расслабиться под какой-нибудь трек. Автоматические настройки не работали. Покрутив регулятор ручного поиска, я наконец услышал что-то похожее на блюз. Ну хорошо, блюз так блюз.
«Переключи на другой трек», – сказал мужской голос из приемника.
Я вдарил по тормозам.
«Чем тебе не нравится блюз?» – спросил кто-то другой.
«Внимание всем постам! Человека, похожего на пропавшего Рикки Эванса, только что видели возле магазина видеопроката».
Связь оборвалась.
Меня передернуло. Опять кто-то пропал. И все молчат, но почему? И каким образом я поймал этот радиосигнал? Если только эта машина когда-то принадлежала полиции.
Я посмотрел на экраны, они вещали о каких-то скидках. Может, люди так и пропадают, может, и девушку не нашли? Но почему об этом не говорят в новостях? На пассажирском сиденье лежало дело Грегори Дэвиса, я медленно нажал на газ. Другие машины, что стояли у обочин, также сошли с места. Видимо, пережидать непогоду и дальше не было никакого времени. Так мы и плелись друг за другом, соблюдая дистанцию, мигая аварийками.
Что-то мне подсказывало, что никого они не найдут, что человек, похожий на пропавшего, будет просто похожим человеком, а люди так и будут пропадать. Лет десять назад в соседнем городе поезд сошел с рельсов, погибло тогда немало, один вагон так раскурочило, что шансов у бедолаг не было никаких. Я узнал об этом от матери, она узнала от подруги, сын сестры которой был тогда там. Никто не сообщил об этом, по новостям тогда шли сообщения о внешней политике и выборах в какой-то из стран, после новости сменились сериалом, так и завершился день. О погибших не сказали ни слова.
«Это чтобы не сеять панику, и ты не сей, понял?» – сказала мне тогда мать, отвесив подзатыльник за излишнее любопытство.
Вот и правильно, не лезь, – проснулся внутренний голос, – не твоего ума это дело.
Дождь не утихал, я выехал на трассу. Дворники работали как заведенные, машину то и дело вело в сторону. Куда я еду, что я ему скажу? Я вдруг понял, что мне абсолютно нечего сказать. Как начать разговор? Если знакомство с Ниной и Лиззи прошло так легко, то тут мне предстоит ворваться в дом к незнакомцу и ни с того ни с сего начать расспрашивать его о жизни. К тому же то были девушки, они всегда разговорчивые, им только волю дай. А это взрослый человек, можно сказать, старик, и я на его территории, не получить бы солевой дробью по заднице. Кто знает, что у него в голове. Черт, а если он псих какой? Что-то мне было нехорошо. И ведь никак не подстроить встречу. Такие сопляки, как я, дома не покупают, а то можно было бы прикинуться риелтором, если у них нет своей базы… А если есть? Он пробьет и узнает, что никакого Адама Грина в риелторской базе не значится. Хорошо, можно просто приехать и простоять под дождем, послежу за домом, может, и придумаю, под каким предлогом зайти.
На месте я был через час.
Развернув дорожную карту, я сверился с адресом. Да, этот одноэтажный дом с небольшим садом за штакетным забором точно его. Сколько мне так сидеть, я не знал. Ветер не думал стихать, а дождь заливал все окна. Ей-богу, если бы сейчас этот старик вышел из дома, я бы и не заметил этого. Я просидел минут сорок или около того, а утром я выпил две чашки кофе и не сходил в туалет и только сейчас понял, что зря. Разворачиваться и ехать обратно? Не вариант. Внизу живота все съежилось, еще немного, и я обмочил бы штаны. Благо припарковался под деревом. С обвисших до земли густых крон стекали огромные капли. Я натянул пиджак на голову и, скрюченный в три погибели, выбежал из авто. Еле как справившись с ширинкой, я наконец расслабился и смог выпрямить спину. Никогда мне не было так хорошо. Издали накатывал гром, я застегнул штаны и уже пошел обратно, как надо мной что-то треснуло, ударило меня по голове. Я увидел молнию, или то были искры от острой боли в затылке… Сваленный чем-то мокрым и тяжелым, я рухнул на землю.
– Интересно, как это вас угораздило встать под деревом в такую погоду? – Голос в темноте казался старым и шершавым.
Я не мог открыть глаза.
– Опять, наверное, высматривали соседскую дочь, – продолжал голос. – Сколько ухажеров приходят к дому этой девчонки и смотрят, и смотрят… На что там смотреть?
С натугой и болью в висках я открыл глаза. Пожилой мужчина выжал в тазик небольшое полотенце и положил мне на лоб.
– Здорово тебя шандарахнуло, парень, хорошо, что не убило.
Я повернул голову и зажмурился от света.
Через сломанные жалюзи прорывалось солнце. Дождя будто и не было.
– Сколько я…
– Недолго, около трех часов. Как тебя ударило, так почти сразу и стихло все, будто тебя только и ждал, – ухмыльнулся он.
– Кто ждал?
– Ураган, кто ж еще. Через два дома еще одно дерево повалило. Я тебя осмотрел, ничего серьезного нет, ветка была небольшой, это ты какой-то хилый.
– А вы… – Я пригляделся. Это был он. Старик из моего дела.
Я смотрел в потолок, он сначала был с двумя люстрами, но через пару минут они соединились в одну, в комнате запахло ягодами.
– Я тебе чайку приготовил с вареньем.
Он стоял с подносом напротив меня.
– Ты как вообще? Подняться-то сможешь?
Перевернувшись на жесткой тахте, я еле сел.
Комната закружилась.
– Штормит?
– Есть немного.
– Ничего, пройдет. Но к врачу сходить все же стоит.
– Хорошо, схожу.
– Хотя я не очень люблю врачей.
– Я тоже.
– Я их боюсь, – засмеялся старик.
Выглядел он на свой возраст, если не больше. Седая щетина покрывала половину лица, спутанные волосы спадали на лоб.
«А он что им сделал? – подумал я. – Разве такие старики могут на что-то повлиять?»
– Проклятый дождь, – старик уже стоял у окна и смотрел во двор, – все цветы мне побил. Я посадил фиалки, – обернулся он ко мне, – ты видел мои фиалки, парень? Хотя как же ты их мог видеть, я ж тебя домой на руках занес.
Он вздохнул и продолжил:
– Всю жизнь я мечтал сажать цветы, работать в оранжерее, я даже тайком коллекционировал семена, – сказал он шепотом, – а пришлось продавать квартиры. И вот я вышел на пенсию, и каждый год эти дожди, а в прошлом году еще и град был.
Он закрыл шторы…
Я попытался встать.
– Нет-нет, вставать тебе нельзя. Завтра уедешь.
Возразить не получилось, да и не очень-то хотелось.
Отпив чаю, я почувствовал тошноту.
– Поешь-ка немножечко джема, я сам его варил.
Кое-как проглотил одну чайную ложку, вторую, чтобы не обидеть хозяина добавил в чай, и так глоток за глотком допил до половины.
– Тошнит? Похоже, у тебя легкое сотрясение, сынок.
– Похоже на то. Значит, вы и варенье варите, и цветы сами сажаете?
– А что тебя удивляет?
– Ничего.
– Мужчина может все, впрочем, так же как и женщина. Была у меня одна знакомая, которая мастерски справлялась с оружием. Она очищала все тиры города, а потом раздавала игрушки ребятне.
Он застыл в какой-то блаженной улыбке нахлынувших воспоминаний, но почти сразу пришел в себя.
– Эта ваша знакомая…
– Она так ею и осталась, да. Был один момент, когда я мог позволить себе большее, но не решился, и момент был упущен, больше случай не благоволил нам. У нее был муж, я как раз продал им дом, потом мы какое-то время встречались, но… ничего…
– А как же ваша жена?
– А у меня ее не было, не судьба.
Меня всегда волновал вопрос: как живут те, в сценарии которых не было супругов.
– А как же вы… Как же вы один?
– Вы имеете в виду – без женщины? Мы ходили в дома знакомств.
– Дома знакомств?
– Да, там встречались одинокие женщины и мужчины, проводили вместе время, но семьи не создавали. Время только для встреч.
– То есть это ничего не меняет?
– Нет, совсем ничего.
– Я думал, что институт семьи…
– Очень важен, но не так, как контроль за рождаемостью. Понимаешь, парень, нельзя запрещать рожать детей людям, вступившим в брак, не для того они создавали институты семьи, чтобы запрещать рожать, а вот вне семьи рожать нельзя, не приветствуется, так сказать.
– Понятно. И где эти дома знакомств?
– За городом, небольшая гостиница.
– Значит, там встречаются одинокие?
– Да, именно так. Я встретил там Теону. Она была красавица, не то что та девка, за которой ты следил.
Я попытался сообразить, а потом вспомнил, что старик принял меня за поклонника соседской девчонки, и улыбнулся.
– Не-ет, – протянул он, Теона не была такой плоской, она была пышная, такая, – он показал руками ее объемы, – вся такая. И лицо, какое красивое у нее было лицо!
– Вы до сих пор встречаетесь там?
– Нет, Тея, она… Она забеременела.
– И родила?
– Должна была.
– Как это?
– На пятом месяце появился живот, и скрывать это она уже не могла. Больше я ее не встречал.
«Наверное, с ней поступили так же, как с Ниной», – подумал я.
– Но я их найду, – вдруг сказал он, и так уверенно, как будто это было легко. Как будто он каждый день находил бывших подруг.
– Что? Но как?
– Я знаю как, я перелопатил столько документов за последние двадцать лет. И уже почти вышел на них, я узнал, в каком штате она работала три года назад. Скоро я поеду туда и выведаю все.
– Но разве можно…
– А что мне будет? Я не в том возрасте, чтобы бояться, мне уже все равно.
Он хотел найти своего ребенка, и мне нужно было его сдать.
– Вы видели мои фиалки, молодой человек? У них замечательный рисунок. – Он подошел к окну. – Вон там у меня фиолетовые с белыми лучиками, а вон в той стороне, ближе к забору, желтые с фиолетовыми. Я еще хотел купить белые с фиолетовыми, но на рынке их разобрали. Ярмарка должна открыться в среду в центре. Но в этот день придет проверка газа, придется прождать ее весь день. Все фиалки раскупят сумасшедшие тетки.
– Если хотите, я могу их купить и привезти вам в четверг.
– О! – Он сложил ладоши у подбородка. – Это было бы замечательно! Подождите, я дам вам денег.
Он так быстро побежал к кошельку, что я и подняться не успел.
– Не стоит, я заплачу сам…
– Нет-нет. – Он стал отсчитывать купюры. – Вот, возьмите. Значит, так: белые с фиолетовыми лучиками, и еще желтенькие без лучиков, и розовые, возьмите побольше розовых.
Он осыпал диван смятыми купюрами.
Я засунул их в карманы штанов, пообещав купить как можно больше цветов.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?