Текст книги "Синдзю"

Глава 3

Сано проснулся от звука шагов за дверью своей спальни в офицерской гостинице и приподнялся с деревянного подголовника. Дверь отъехала в сторону, в комнату вошла служанка с ведром горячих углей.

– Доброе утро, ёрики-сан, – весело прощебетала она, подбросила углей в жаровню у матраса и удалилась.

Веранда, на которую выходили двери его и еще десяти номеров, скрипела и подрагивала под тяжестью торопливых ног. Коллеги Сано громко приветствовали друг друга. Он не сразу привык к утренней увертюре – дома, где он жил с родителями и одной-единственной служанкой, было гораздо тише. Поморщившись от стука в соседнем номере, он не спеша откинул толстое одеяло и встал.

К счастью, болезненное состояние, в котором он пребывал после посещения морга, прошло. Он чувствовал себя свежим, голодным и даже уверенным в том, что сумеет найти убийцу Нориёси и Юкико. Только навязчивый страх перед гневом судьи Огю да беспокойство за свое доброе имя омрачали настроение.

Укутавшись в плотное зимнее кимоно, Сано отправился в туалет, пристроенный к основному зданию. По дороге никто не встретился, что порадовало: приятельских отношений с коллегами у Сано не было.

Вернувшись в спальню, он позвал слугу, тот помог ему умыться, надеть свежие черные штаны, белое нижнее кимоно и темно-синее верхнее с черными квадратами и черным же поясом. Служанка убрала постель в шкаф, собрала вчерашнюю одежду для стирки и поправила циновки. Пока слуга смазывал маслом и укладывал ему волосы, Сано думал о том, что в сложившихся обстоятельствах есть определенные плюсы. Номер в офицерской гостинице (какое счастье, что его переселили сюда из полицейской казармы!) оказался лучше и просторнее, нежели он ожидал. Кабинет с нишей для рабочего стола и встроенными полками похож на гостиные в богатых домах. Оклад двести коку в год – на эту сумму можно прокормить рисом двести человек. Даже с учетом оплаты за жилье, питание, аренду места в конюшне и вознаграждения слугам он получал во много раз больше, чем преподаватель.

Отослав слугу, Сано печально вздохнул. Все хорошо, жаль – коллеги, мягко говоря, неприветливы.

В столовой шесть человек, сидя на коленях вокруг столика, заканчивали завтракать. Держа в наманикюренных руках чашки с чаем, вылощенные ёрики дружно повернули головы, когда Сано чуть замешкался при входе. Разговор прервался.

Первым нарушил молчание Хасия Акира, старший ёрики:

– Мы думали, что вы не придете. – Полный человек лет пятидесяти с отвисшими щеками отпил из чашки. – Весьма признательны за оказанную честь находиться в вашем обществе.

Остальные что-то пробормотали с аналогичной легкой укоризной.

– Прошу прощения, – сказал Сано, усаживаясь рядом с Хаяси. Он был обязан терпеть пренебрежение, пирушки и болтовню коллег. В противном случае он предпочел бы есть у себя в номере и отдыхать в компании старых друзей.

Коллеги продолжили разговор, который, как обычно, касался политики.

– Что ни думай о правительстве, – заявил Хасия, – оно поддерживает стабильность в стране. У нас не было серьезных беспорядков более пятидесяти лет, с тех пор как подавили крестьянское восстание в Симабаре. Нам не грозят никакие войны, благо военная мощь рода Токугава превосходит силы любого клана даймё.

«Однако в истории появлялись амбициозные люди, которых не останавливали опасности на пути завоевания власти, – мысленно возразил Сано. – Пятьсот лет назад Минамото Ёритомо – предшественник Токугавы – разгромил имперские войска и стал сегуном. Род Минамото сменил клан Асикага. Потом великие военачальники боролись между собой за власть почти сто лет. Не бывает вечных режимов. И то, что бакуфу без промедления сокрушает назревающие мятежи, только доказывает это. Например, самураи считают Токугава непобедимыми, а меры предосторожности, предпринимаемые правительством, излишними».

– Впрочем, надо признать, многое изменилось после убийства такого прекрасного государственного деятеля, каким был великий старейшина Хотта Масаёси, – витийствовал Хасия. – Без его наставлений сёгун Токугава Цунаёси, похоже, утратил вкус к управлению страной. А ведь я помню, как сёгун разобрался с коррупционерами в Таката восемь лет назад. Тамошнего даймё лишил удела, второму после него лицу приказал совершить сеппуку, остальных взяточников отправил в ссылку. Теперь Цунаёси занят совсем другими делами – читает чиновникам лекции по китайской философии и классической литературе, восстанавливает старые синтоистские праздники, выступает театральным меценатом и засыпает деньгами конфуцианские академии.

В ровном тоне Хасии отсутствовали оттенки недовольства. В условиях, когда шпионы повсюду, никто не смел открыто критиковать сегуна. Но Сано, как и прочие, уловил смысл сказанного. У Токугавы Цунаёси были противники среди чиновников и среди других слоев населения.

Тонкие ноздри Ямаги затрепетали от отвращения.

– Главный канцлер его превосходительства мудрый и очаровательный Янагисава завладел нынче большой властью. – Ямаги поставил чашку на стол словно точку в опасном разговоре. – Распространенность определенного физического поведения, похоже, растет, – беспечно проговорил он. – Последствия можно видеть. Его превосходительство... многие лица... казна...

Остальные ёрики закивали и потупились, издав ни к чему не обязывающие восклицания.

Сано спрятал улыбку. Служанка принесла поднос с едой – рис, рыба, маринованная редька и чай.

В части иносказания Ямаги мог сравниться с Огю. Фактически Ямаги передал следующие сплетни. Канцлер предпочитает мужчин женщинам и является любовником сегуна с юных лет. Именно эта связь принесла Янагисаве влияние в стране. Аппетиты Цунаёси не ограничиваются Янагисавой. Он, несомненно, тратит правительственные средства на щедрые подарки другим любовникам, включая целый гарем мальчиков. В рядах слуг сегуна растет возмущение и среди могущественных даймё, но ропщут они не из-за сексуальных предпочтений сегуна, многие самураи привержены однополой любви, это как проявление бусидо, они скорее осуждают вопиющий фаворитизм.

Разговор переключился на обыденные темы. Болтать во время еды считалось грубостью, но ёрики уже покончили с завтраком и не находили ничего дурного в том, чтобы посудачить, пока Сано утолял голод. Исключенный, как всегда, из общей беседы, Сано взглянул на себя и коллег со стороны. Как они отличаются от воинов прошлых эпох! Вместо того чтобы собраться где-нибудь в центре для обсуждения вопросов стратегии перед грядущей битвой, они сидят в уютной столовой и перемывают косточки чиновникам. Хасия, например, распинается о своих проблемах с казначейскими бюрократами. Куда ему до генерала Ходзё Масамуры, который защитил страну от монгольского вторжения четыреста лет назад! Сано был рад тому, что мир принес стране процветание и покой, он сожалел об утраченной простоте минувших дней.

Бусидо претерпел незначительные изменения, следуя требованиям времени. Самураи по-прежнему считали честь, отвагу и верность главными достоинствами. Они носили мечи и тренировками поддерживали боевое искусство на должном уровне. Но порой лояльность к вышестоящим начальникам, союзникам, покровителям, не говоря уже о сёгуне и императоре, вступала в противоречие с клятвенной преданностью господину, толкала на предательство. Конечно, многие самураи занимались боевыми искусствами в школе, организованной отцом Сано, однако далеко не все. Эти становились изнеженными подобно Ямаге и Хаяси. Правда, сёгун Токугава Иэясу приказал учить самураев не только воинским делам, но и политесу. В мирное время их способности должны использоваться в гражданской сфере. Подобное образование и скудеющие кошельки делали самураев идеальными кандидатами на замещение должностей в бюрократической системе бакуфу. Однако Сано не мог избавиться от мысли, что самурайский дух отчасти утратил твердость и силу.

И вместе с ней – уверенность в том, что твоя жизнь есть подготовка к последнему сражению во славу господина. Разве Сано не готовился к расследованию преступления и поиску убийцы? Как ему быть?

Размышляя о двойственности положения, в которое попал, Сано запоздало понял, что Хаяси обращается к нему. Нетерпеливый тон коллеги показывал, что вопрос ставится не в первый раз.

– Простите, Хаяси-сан. Я отвлекся. Что вы сказали?

Хаяси, глядя прямо в глаза, отчеканил:

– Существует мнение, что учителя ничем, кроме преподавания, заниматься не могут. Но правительство организовано настолько умело, что фактически управляет само собой. Поэтому не имеет значения, кто и каким образом занимает должности. Вы согласны?

Слова Хаяси зловеще повисли в воздухе. Его приятели ухмыльнулись и обменялись красноречивыми взглядами. Сано бросило в жар. Ему надоели постоянные шпильки и завуалированные оскорбления. Именно потому, что Сано и сам себя считал недостойным занимаемого поста, в нем забурлил гнев. Все раздражение последнего месяца готово было выплеснуться в виде злой отповеди. Только понимание, что его открытая ссора с Хаяси разозлит Огю, заставило Сано промолчать. Огю ожидал, что полицейское управление будет работать без сучка, без задоринки.

– Да, существуют разные мнения, – с вынужденным спокойствием ответил Сано.

И почувствовал вдохновение. Пусть эти хлыщи думают, как им заблагорассудится. Преподаватель и ученый-историк обладает многими полезными талантами, которые можно применить к любому заданию – даже к расследованию убийства. Когда Сано хотел узнать о каком-нибудь событии или человеке, он рылся в книгах, расспрашивал свидетелей. Ничего, что у него пока нет очевидцев убийства. Он поговорит с теми, кто близко знал Юкико и Нориёси. Таким образом он выяснит мотивы злодейства и установит личность преступника.

Бросив на столик палочки, Сано встал и поклонился присутствующим в знак прощания.

Хаяси нахмурился:

– Вы столь быстро покидаете нас?

– Да. – Сано посмотрел на шесть запрокинутых к нему лиц. Враждебность, отпечатанная на них, опечалила и встревожила. Неспособность сдружиться с коллегами сулила плохое будущее. Но что поделаешь! Враждебность имеет меньшее значение, чем истина и воздаяние убийце. – Я должен дать указания подчиненным и нанести визиты вежливости семьям погибших.

* * *

Большие укрепленные имения даймё занимали солидные участки земли к югу и востоку от замка – впечатляющего скопления каменных стен и черепичных крыш на вершине лесистого холма. Каждое было окружено непрерывной линией построек, в которых жили не менее двух тысяч слуг. Белые оштукатуренные стены, украшенные черными изразцовыми плитками, образовывали геометрические фигуры и прерывались воротами с многочисленной охраной. Чистые прямые улицы, достаточно широкие для того, чтобы вместить крупную военную процессию, разделяли имения. По улицам сновали пешие и конные самураи.

Сано быстро шагал, вглядываясь в гербы на воротах. У Сано изо рта повалил пар. Стало прохладнее, затянутое тучами небо опустилось на город, обещая снег. Под мышкой у него был зажат традиционный траурный подарок: коробка дорогих пирожных, завернутая в белую бумагу и обвязанная черно-белой тесемкой.

Замок вдалеке и вооруженные люди вокруг напомнили ему, что Эдо в первую очередь – военная база. Тысячи горожан, зажатые между этим районом и рекой, существовали только для того, чтобы обслуживать ее. Эдо принадлежал сегуну и даймё.

«Имение Ниу Масамунэ при его богатстве и влиянии должно располагаться среди ближайших к замку», – решил Сано и продолжил путь. А вот и герб клана Ниу – красная стрекоза в кольце на белом знамени. В знак траура ворота были увиты черной тканью. Сано подумал, что стрекоза – символ победы – не подходила в качестве герба для клана Ниу. Ведь они и их союзники потерпели поражение от партии Токугава при Сэкигахаре. После сражения Ниу лишились владений своих предков. Однако Иэясу, первый сёгун из клана Токугава, понял: если он не ублажит побежденных врагов, они вскоре взбунтуются. Он отобрал у них прежние и новые владения – Ниу получили земли на Сацума, подальше от области своего традиционного влияния. Иэясу и его потомки взыскали с бывших противников огромные деньги в виде дани, одновременно позволив им сохранить значительную часть богатств, и дали автономно править в подаренных провинциях. Таким образом, Ниу Масамунэ сохранил за собой положение одного из самых высокопоставленных «внешних правителей» – тех, чьи кланы поклялись после Сэкигахары в верности роду Токугава. Красивые двустворчатые ворота с красными столбами и балками, двумя караульными помещениями по сторонам и массивной черепичной крышей демонстрировали превосходство Ниу над менее значительными даймё.

Сано остановился в нескольких шагах от ворот Ниу. Он никогда не думал, что ему придется навещать даймё. И теперь он размышлял о том, хватит ли ему смелости выспрашивать подробности жизни Юкико, когда он вроде пришел с официальными соболезнованиями. Только необоримая жажда добраться до истины и найти убийцу Юкико придала ему смелости. Он подошел к караулке и назвался охраннику.

– Я хотел бы выразить уважение семье Ниу, – пояснил он и, не желая полностью скрывать правду, добавил: – А также урегулировать некоторые вопросы касательно смерти госпожи Юкико.

– Подождите, пожалуйста. – Охранник в отличие от стражников в тюрьме не выказал ни удивления, ни подобострастия. Будучи слугой могущественного правителя, он, несомненно, сталкивался со многими посетителями в ранге гораздо выше ёрики. Он вышел из караулки и перешел к другой, посоветовался с напарником, открыл ворота, переговорил с кем-то, затем вернулся к Сано. – Подождите.

Влажный холод начал проникать под одежду, и Сано принялся ходить перед караулкой, чтобы согреться. Наконец, когда ему показалось, что его никогда не пустят в имение, ворота отворились.

Охранник, не тот, что прежде, поклонился и сказал:

– Господин, правителя Ниу в настоящее время в городе нет. Но если вы соизволите пройти со мной, то вас примет госпожа Ниу.

Сано не удивился. Согласно закону даймё каждый год проводили четыре месяца в столице, а остальное время – в провинции. Когда они выезжали к себе в имения, сёгун оставлял их жен и семьи в Эдо как заложников. Все даймё были поделены на две группы: пока одна находилась в Эдо, другая пребывала в провинции. Такое ограничение свободы действия, унижая кичливых правителей, эффективно удерживало их от плетения заговоров и организации мятежей. Кроме того, им приходилось жить на два дома и соответственно тратиться. Таким образом, мир в стране обеспечивался их деньгами, гордостью и львиной волей. И все же Сано не ожидал, что госпожа Ниу примет его. Большинство супруг даймё вели затворническую жизнь на женской половине особняков, а всеми официальными делами по имению занимались вассалы. Женщины редко принимали незнакомых посетителей противоположного пола. Не представляя, как держаться, что говорить, Сано двинулся за охранником.

Он тут же подумал, что усадьба устроена по типу военного лагеря, где палатки солдат располагаются вокруг шатра генерала. Казармы опоясывали обширный двор, причем те, в которых жили старшие офицеры, были больше и изящнее отделаны. Двор патрулировали десятки самураев, из караулок доносилось бряцание оружия. Центр двора занимал господский дом, окруженный садом. Шагая по мощеной дорожке между деревьями, Сано отметил, что сад выдержан в строгом стиле. Бревенчатый особняк под черепичной крышей стоял на гранитном основании. Сано знал, что подобные особняки представляют собой хаотично разбросанные здания, связанные длинными галереями и наползающими одна на другую крышами, и что проживают в них сотни людей. Благоговейный трепет вкупе с ощущением собственной ничтожности поколебали решительный настрой Сано. Неужели он настолько глуп, чтобы предстать перед такой богатой и могущественной семьей?

Непосредственно перед домом располагался навес с несколькими паланкинами, украшенными богатой резьбой по лаку. Сано миновал крытую веранду, вошел в просторную прихожую, разулся и надел шлепанцы, предназначенные для гостей. Мечи он положил на полку, рядом с крупной коллекцией луков, мечей и копий. Этикет предписывал самураю входить в частный дом невооруженным. Затем путешествие продолжилось.

Быстрая ходьба охранника позволяла лишь мельком оглядеть просторный пустой зал для приемов с кессонными потолками, фресками, изображающими зеленые острова среди бурного синего моря, и огромными помостами, на которых даймё сидел во время официальных церемоний. Служанка открывала окна, чтобы проветрить помещение. Через них Сано разглядел сцену, где летом разыгрывали пьесы театра но. Все вокруг было изящным и дорогим, но не слишком. Законы Токугавы о расходах запрещали неумеренное украшение домов, и ни один даймё не стал бы рисковать своим имуществом.

Коридор привел к очередному залу приемов, откуда доносились приглушенные голоса. Открыв дверь, охранник опустился на колени и поклонился.

– Ёрики Сано Исиро из канцелярии судьи северного Эдо, – объявил он и, встав, застыл у дверей.

Сано тоже выполнил ритуальное приветствие. Когда он, коленопреклоненный, поднял голову, его глаза немедленно обратились на женщину в кимоно цвета морской волны с цветными пейзажами, которая восседала на высоком помосте на фоне задника с изображением туманных гор. Тело у нее было широким и статным, как у мужчины. Белая шея выступала из глубокого выреза кимоно подобно могучей колонне. Лицо с продолговатым овалом, гладкой, молодой кожей, тонким носом, миндалевидными глазами и изящным маленьким ртом, подкрашенным ярко-красной помадой, представляло образец классической красоты. В черных волосах, вздымающихся надо лбом благодаря изящному начесу и лаковым гребням, не было и следа седины. Однако прямая осанка и уверенные манеры говорили о том, что дама в годах. Шелковое одеяло, расшитое узорами в виде черных и синих алмазов, покрывало колени и опускалось через квадратный край угольной жаровни. На одеяле покоились ее нежные руки, миниатюрность которых не соответствовала ауре власти, исходившей от их владелицы. Госпожа Ниу являла чарующий набор контрастов. Это была женщина, в чьей внешности сочетались красота и сила, она излучала женственность, но не позволяла условностям довлеть над собой. Сано захотелось побольше узнать о ней.

Снова поклонившись, он произнес слова, приличествующие обстоятельствам:

– Позвольте передать вам это в качестве скромного свидетельства моего уважения. – Он протянул коробку с пирожными, держа обеими руками. Траурный церемониал запрещал прямо упоминать смерть во время визита с соболезнованиями. Придется вернуться к этому вопросу после того, как будут закончены формальности.

– Мы благодарны вам за подношение. – Госпожа Ниу говорила хрипловато, но мелодично. Если она и горевала по поводу гибели Юкико, то прятала печаль за официальным спокойствием. Она наклонила голову, повернулась налево к стене. – Эии-тян?

Тут Сано обнаружил, что, кроме него и хозяйки дома, в комнате есть люди. Человек, который направился к нему, был вовсе не ребенком, как можно было предположить, услышав после имени частицу «тян», а огромным неуклюжим мужчиной с бугристым рябым лицом. Отсутствующее выражение на лице сначала заставило Сано подумать, будто это слабоумный слуга, пригретый в семье то ли по долгу, то ли из сострадания. Однако богатое кимоно из черного шелка и два меча прекрасной работы выдавали в мужчине знатного вассала на службе у даймё. Когда их взгляды на мгновение скрестились, Сано безошибочно угадал в крошечных глазах свет разума – осторожного, изучающего. Эии-тян без слов протянул поднос, принял подношение и передал Сано традиционный ответный подарок – расписанный коробок спичек, отнес поднос к столу у дверей, положил пирожные среди прочих даров и вернулся на место.

– Дочери правителя Ниу, – сказала госпожа Ниу, кивнув направо, в сторону ширмы, помещенной у стены на половине пути между ней и Сано.

Сквозь частую решетку Сано различил две тени. На полу около нее краснел подол кимоно. Через миг из-за ширмы высунулась рука и убрала подол. Сано обратил внимание на слова «дочери правителя Ниу». Вероятно, они были детьми от содержанки или бывшей жены, отданными на воспитание госпоже Ниу.

– Как я понимаю, вы пришли по делу, касающемуся Юкико, – сказала госпожа Ниу.

– Да. – Сано обрадовался, что она сама затронула щекотливую тему. – К сожалению, должен побеспокоить вас несколькими вопросами.

Госпожа Ниу чуть прикрыла глаза, выражая сдержанное согласие. Лицо осталось безмятежным, как у царственной красавицы на старинной картине.

Сано тщательно продумал свои вопросы. Нельзя дать ни малейшего повода подумать, будто ведется расследование убийства, иначе возникнут сплетни, оскорбительные для семьи Ниу. Наверняка за ширмой сгорают от нетерпения услышать пикантные подробности.

– Не удивило ли вас то, как умерла барышня Юкико?

– Да, конечно. – Госпожа Ниу помедлила. – Но, глядя в прошлое, я вынуждена признать: печальная кончина соответствует характеру Юкико.

За ширмой тихо вздохнули.

Госпожа Ниу ничего не услышала.

– Многие молодые девушки находятся под чрезмерным влиянием театра, ёрики Сано, – сказала она, – как видно из записки, которую вам показал судья Огю. Вы ведь недавно на полицейской службе, не правда ли?

– Да, недавно. – Замечание застало Сано врасплох. Он не предполагал, что госпожа Ниу настолько осведомлена. Большинство женщин не интересуются делами правительства. Почему госпожа Ниу отличается?

Сбоку от Сано открылась дверь. Появилась коленопреклоненная служанка, она держала в руках поднос с принадлежностями для чаепития и блюдечком рисового печенья. Сано обратил внимание на ее бледное лицо и красные припухшие веки. Поднявшись в полный рост, служанка поставила поднос перед Сано и принялась наливать в чашку зеленый чай, руки у нее так дрожали, что жидкость расплескалась по подносу.

– О-Хиса! – Звонко вскричала госпожа Ниу. – Сейчас же замени поднос!

Служанка ударилась в слезы, схватила непослушными руками поднос и рассыпала печенье на пол. Сано удивился, что она так восприняла в общем-то обычный нагоняй. Может, ее спровоцировала печаль по Юкико?

– Эии-тян, позаботьтесь о ней, – велела госпожа Ниу. Для своих габаритов Эии-тян очень быстро отозвался на приказ – словно ожидал его. Гигант собрал печенье на поднос, поднял и плавным движением схватил служанку за руку. Отправив и поднос и служанку за дверь, он вернулся на прежнее место с совершенно невозмутимым лицом – прямо маска из пьесы театра но. Несмотря на тупую внешность, он был достойным слугой и, возможно, более проницательным и умным, нежели полагали хозяева.

– Сожалею о неудобствах, которые вам доставила моя неуклюжая служанка, – сказала госпожа Ниу и вдруг, вскинув голову, нахмурилась, словно услышала что-то неприятное.

Действительно, из-за ширмы раздались сдержанные рыдания. Неужели и дочери правителя плачут по Юкико? Сано осознал странную атмосферу, царящую в доме. Чем она вызвана? Страхом? Отчаянием? Или это впечатление возникло оттого, что ему известно об убийстве Юкико?

– Мидори. Кэйко. Оставьте нас.

После приглушенной команды хозяйки рыдания смолкли. Шорох, звук шагов. Тишина. Дочери ушли, а Сано их даже не видел.

– Будет лучше, если мы продолжим разговор без невинных девушек, – сообщила госпожа Ниу. – Что вас еще интересует?

В этот момент дверь, через которую Эии-тян выпроводил о-Хису, открылась. Сано, довольный тем, что появилось время собраться с мыслями, оглянулся. В дверном проеме стоял молодой человек.

– Простите, что прервал вас, мать, но пришел монах, он хочет обсудить с вами организацию похорон Юкико.

Сано показалось, что госпожа Ниу в первый раз испытала чувство неловкости. Она вскинула руки, словно отталкивая мужчину. Затем, опомнившись, сложила их на коленях и проскрипела:

– Ёрики Сано, позвольте представить вам моего сына, Ниу Масахито, младшего сына правителя.

Сано поклонился в знак благодарности за оказанную честь.

Мать и сын были поразительно похожи. Они красивые и сильные. Судя по распаху мрачного серо-черного кимоно, торс господина Ниу являл результат усиленных физических тренировок: широкие плечи, мускулистые шея и грудь. Но лихорадочно блестящие глаза придавали лицу молодого человека энергию, которая отсутствовала на лице матери. Если мать казалась высокой, даже сидя на коленях, то сын был низкоросл. Хотя фигура и тембр голоса свидетельствовали, что ему больше двадцати лет, ростом он не превышал мальчика. Правителя Ниу Масамунэ звали «маленький даймё». Сын пошел в него.

– Масахито, может, ты переговоришь с монахом сам? – В тоне матери прозвучало легкое предостережение.

Господин Ниу не заметил намека. Он пересек комнату и встал на колени рядом с помостом. Походка была чуть скованная. Садясь, он подтянул правую ногу под себя двумя руками.

– Ёрики Сано пришел, чтобы обсудить некоторые вопросы относительно смерти Юкико, – сказала госпожа Ниу. – Они не должны тебя беспокоить.

– Напротив, мать. Именно это меня и волнует. – Господин Ниу величественно махнул Сано рукой. – Продолжайте, пожалуйста.

Сано встревожился. Новые обстоятельства могли умерить разговорчивость госпожи Ниу, а его толкнуть на ложный ход. Тем не менее Сано был рад познакомиться с еще одним членом семьи.

– Какой была барышня Юкико? – На самом деле его интересовало, имелись ли у нее враги. – Какие отношения она поддерживала?

Госпожа Ниу торопливо заговорила, будто стараясь опередить сына:

– Юкико была скрытной. Держала мысли при себе. Тем не менее она была крайне доброй и воспитанной девочкой. Все ее любили.

– Все? – выразительно вставил господин Ниу. Похоже, он получал удовольствие, подзуживая мать.

Госпожа Ниу никак не отреагировала на выходку за исключением единственного умоляющего взгляда. Она явно потакала сыну, терпела поведение, за которое любая из дочерей понесла бы суровое наказание. Сано решил, что присутствие господина Ниу благоприятствует расследованию. Выразительное замечание ставило под сомнение портрет, нарисованный матерью.

– А кто не любил Юкико? – напрямую обратился Сано к господину Ниу.

Госпожа перехватила вопрос:

– Масахито просто шутит. Все относились к Юкико наилучшим образом.

На сей раз молодой Ниу промолчал. Он не спускал глаз с Сано, в углах губ играла улыбка.

Сано попробовал поменять направление беседы. Желая узнать, каким образом убийца смог подобраться к своей жертве, он спросил:

– Насколько трудно барышне Юкико было выбраться из дома одной? – Пусть думают, что его интересует лишь то, каким образом даме, находящейся под присмотром, удавалось встречаться с любовником.

– Это большой дом, ёрики Сано. Здесь живет много народу, и трудно уследить за каждым. Впрочем, известно: Юкико однажды подкупила охранника, и тот выпустил ее ночью за ворота. – Госпожа Ниу поджала губы. – Мы его уволили.

– А кто-нибудь видел, как она выходила за ворота в ночь смерти? Знает, куда пошла?

Госпожа Ниу вздохнула:

– Нет. К сожалению, мы были на музыкальном вечере у господина Куроды. – Она кивнула в сторону соседней усадьбы. – Никто не хватился ее. – И добавила: – Вечер продолжался довольно долго.

Господин Ниу испустил резкий смешок.

– Довольно долго? Мягко говоря, мать. – Он обратился к Сано: – Мы были у них почти до рассвета. Немудрено, что, вернувшись домой, мы не позаботились выяснить, кто где находится. Разве не так?

– Так. – Сано чувствовал себя удрученным. Ниу не рассказали ему ничего, что можно было бы выложить перед Огю как свидетельские показания по убийству. А вопросов больше нет.

Господин Ниу подался корпусом вперед, в блестящих глазах вспыхнул огонек любопытства.

– Из ваших вопросов вытекает, что Юкико убили. Ведь вы пытаетесь выяснить личность потенциального убийцы. – Он поднял бровь. – Да? Нет?

Сано, которому стало неприятно, что его так легко раскусили, промолчал. Но выдержал пронзительный взор молодого человека. Краем глаза он даже заметил, что госпожа Ниу беспокойно заерзала, однако предпочла не вмешиваться.

– Но Юкико совершила самоубийство. – Господин Ниу обнажил превосходные зубы в широкой улыбке. – Значит, нет смысла задавать вопросы, правильно? – Тон показал, что аудиенция закончена.

У Сано не осталось иного выхода, как попрощаться и последовать за охранником. В прихожей он обулся и получил мечи. Разочарование тяжелым грузом лежало на душе. Что он узнал? Госпожа Ниу с сыном сочли, что Юкико покончила жизнь самоубийством. Не слишком ли поспешно? А вдруг преступник угрожает всей семье? У Сано разгулялось воображение. Хотя зависть и соперничество порой толкают на убийство, нет оснований полагать, будто в смерти Юкико замешаны родственники. Напряженность, царящая в этом доме, обусловлена чем-то другим. Плачущая служанка, вздохи дочерей и выходка господина Ниу могут означать что угодно.

В саду охранник разговорился с коллегой. Сано ждал, поглядывая по сторонам. Раздался тихий свист. Сано угадал отрывок из классической мелодии. Странно. Кроме него и двух охранников, никого не было. Казармы с закрытыми ставнями будто спали.

– Господин! Господин! – услышал Сано настойчивый шепот.

Из-за двери особняка неподалеку от главного входа появилось лицо молоденькой девушки, обрамленное длинными прямыми волосами, которые шевелил ветер.

– У меня есть что рассказать вам. – Девушка махнула рукой, подзывая, и Сано увидел рукав кимоно. Красный. Такое кимоно высовывалось из-за решетчатой ширмы. Девушка исчезла за дверью.

Сано растерялся. Многие были понижены в должности, оштрафованы или отправлены в ссылку даже за намек на неправильное поведение по отношению к дочери правителя. Сано посмотрел на охранников. Увлеченные разговором, они стояли к нему спиной. Желание поймать убийцу придало Сано смелости. Призыв неизбежной судьбы был необорим. И Сано рискнул.

Нырнув в дверь, он оказался в длинном узком проходе между высокой бамбуковой изгородью и стеной особняка. Девушки нигде не было видно, но Сано слышал голоса, доносившиеся из дома. Он быстро пошел вперед, оглядываясь через плечо и ожидая, что в любой момент его кто-нибудь окликнет.

Проход резко повернул налево и неожиданно закончился у открытых ворот. Сано осторожно выглянул. Пусто. Он на цыпочках переступил порог и вновь оказался в саду. Сучковатые ветви высокой сосны закрывали небо, делая сумрачнее и без того пасмурный зимний день. Через пруд, покрытый сосновыми иглами и опавшими листьями, был переброшен каменный мостик. На берегу лежали валуны, бока коричневели от лишайника и мха.

Девушка вышла из-за самого крупного валуна. Сано от неожиданности ойкнул.

– Ш-ш! – Девушка приложила палец к губам и показала взглядом на веранду, светившуюся в конце сада.