Текст книги "Где трава зеленая…"

Глава 4
Много работы и мало денег

– Умираю… – простонала Скай, массируя через прилипшие к телу легинсы правое бедро. – Не могу встать.

Эстер рассмеялась. Они сидели на деревянных скамейках рядом со студией.

– Хорошо, что я не привела тебя на настоящую тренировку по бикрам-йоге.

Скай утерла пот со лба:

– А это какая была?

– Восстановительная. Мы едва шевелились.

– Скай! – окликнула ее хрупкая, очень спортивная женщина в легинсах с высокой талией и коротком топике. – Никогда тебя здесь не видела!

– Я первый раз, – прохрипела Скай.

Женщина кивнула и пошла дальше.

– Кто это? – поинтересовалась Эстер.

– Белинда Дэниелс. Ее дети учатся в пятом классе, в третьем и, кажется, в подготовке. Она руководит родителями, которые добровольно помогают в школьной библиотеке.

Из студии вышли еще две женщины. Они непринужденно болтали, точно все это время спокойно гуляли по парку, а не выворачивали свои суставы в изнуряющей духоте. Обе тоже были в дизайнерской спортивной одежде. Та, что в неоново-розовом, сказала:

– О, Скай, чудесно, что я тебя встретила! Ты успела обдумать закуски на чаепитие для писателей? Я помню, что мы остановились на сконах, но в наше время бедные детишки едят столько вредной пищи! Как думаешь: может, лучше что-нибудь безуглеводное? Может, фрукты на шпажках и какие-то полезные соусы? Неплохо бы еще смузи, конечно, с бумажными соломинками.

– Отличная идея, Мэл, – подняла большой палец Скай. – Мне нравится.

– А это кто? – тихо спросила Эстер, когда женщины стали удаляться в сторону бутика.

– Мэллори Сэллинджер. У нее близняшки в третьем и ребенок с особыми потребностями в первом, как Аврора. Она тоже классный родитель. В смысле помогает учительнице в классе. Со второй я лично не знакома, но она здесь просто повсюду. Джейн Бенедикт. Точно знаю, что ее младший ребенок в пятом классе, а остальные взрослее: по-моему, один в средней, а другой даже старшеклассник. Слышала, она баллотируется в финансовый комитет.

Эстер промокнула лоб полотенцем.

– Я хожу сюда по субботам уже целый год и никого не знаю.

Как по команде, к Скай подошел мужчина в черной футболке и черных шортах, сел рядом с ней, положив на плечо мускулистую потную руку.

– Что ты здесь делаешь?

Скай старалась не думать о том, что они оба потные.

– Привет, Кенни. Познакомься с моей подругой Эстер. Это она меня сюда привела.

Они обменялись любезностями, и Кенни сказал:

– Мне пора бежать, я напишу тебе сегодня, чтобы уточнить дату следующего музейного утра, ладно? Миссис Харни требует с меня расписание.

– Конечно. Сделаем обязательно.

Скай помахала Кенни, и тот потрусил прочь. Эстер подняла брови.

– Это Кенни Голдберг. Или Голдман. Нет, Голдштейн. Короче, что-то еврейское. Папа-домохозяйка. Его муж постоянно в командировках, три недели в месяц. Сурово, да?

Она осознала свою ошибку, едва слова успели сорваться с губ.

– Извини. Я без намеков.

Эстер отмахнулась:

– Я не променяла бы Тришу на всех мужей в мире. Она готовит, убирает, воспитывает моих детей, и при этом я не обязана с ней спать. Она лучше всех.

Скай засмеялась:

– Давай выпьем кофе. Со льдом.

– А разве нам не пора? Я бросила на твоего мужа обоих своих детей.

– Все в порядке. Не сомневайся: как только мы вышли из дома, он воткнул всю компанию в телевизор, – сказала Скай, наконец остывшая до такой степени, чтобы надеть тонкий джемпер.

Они перешли дорогу.

– И все же очень любезно с его стороны присмотреть за моими, – сказала Эстер. – Когда Триша уезжает в Тринидад, у нас все летит вверх тормашками.

– Не понимаю, как тебе удается, – заметила Скай. – Я ничего не успеваю с одним ребенком, хотя не работаю. А ты справляешься с двумя и работаешь на полную ставку, да еще без партнера.

Эстер пожала плечами. Ее фигура представляла собой прямую линию – ни одного изгиба или закругления, а лицо – полную противоположность: в форме сердечка, с мягкими нежными чертами, будто размытыми в фотошопе. Естественно розовые губы. Щеки как яблоки. Темные волосы, густые и блестящие – подарок от матери, красавицы филлипинки.

– А что мне остается? Видишь ли, я знала, на что иду. Когда решаешься купить сперму в Интернете, обычно уже неплохо понимаешь, во что ввязалась.

– А мне кажется, ты себя недооцениваешь. Растить одного ребенка в одиночку уже сложно, а двоих, работая при этом пятьдесят часов в неделю, – выше человеческих сил.

Подруги забрали в конце стойки кофе и устроились за угловым столиком.

– Как бы то ни было, ты самая преданная мать, которую я встречала. Авроре с тобой невероятно повезло, – сказала Эстер.

– Я? – закатила глаза Скай. – Я профессиональный волонтер. Дежурю на переменах, помогаю учить детей компостированию отходов, разнимаю драчунов в столовой, расставляю книги в школьной библиотеке, исполняю обязанности президента учительско-родительского совета и казначея клуба новичков, слежу за водной горкой на пикниках и за очередью класса на научной ярмарке, занимаюсь с герлскаутами, продаю одежду с логотипом школы на ярмарке в день выборов… Если тебе интересно, наш бестселлер – футболки с переливающимися блестками.

Эстер засмеялась:

– Так это благодаря тебе наша школа одна из лучших в штате. Ты настоящее сокровище!

– Я не закончила! – оборвала ее Скай. – А сколько всяческих лекций и занятий я посещала! Ума не приложу, куда применить этот грандиозный багаж знаний. Не считая курсов, что мы прослушали перед удочерением Авроры, я теперь эксперт по стрессу, тревожным расстройствам, социально-эмоциональному интеллекту, распространенным травмам от чрезмерных занятий спортом, СДВГ, по вейпингу и ответственному воспитанию, а еще по одаренным детям и буллингу. Я выслушала кучу специалистов, которые говорили, что я должна защищать Аврору от всех и вся, а другие советовали оставить ее в покое, если я хочу, чтобы она выросла самостоятельной.

– Хватит! – засмеялась Эстер.

– А еще я собирала деньги на благотворительность: на собак, софтбол, грамотность – на все, что хочешь. Чего я только не продавала: формочки для брауни, наклейки на машины, чтобы Абингтонская начальная школа могла приглашать на ассамблею второклассников известных детских писателей, танцоров из Бразилии и знаменитые джазовые квартеты…

– Недавно к нам приезжали сестры Буш, да? Со своей новой детской книжкой?

Скай кивнула:

– Я устала. Выгорела. Я знаю, что не должна этого говорить, потому что надо быть благодарной и смиренно радоваться тому, что есть, и все понимаю, только… – Она подалась ближе к Эстер и понизила голос до шепота: – Мне ужасно скучно. Думаю, я не понимала, до какой степени, пока в прошлом году Аврора не пошла в первый класс на весь день. Я хочу вернуться на работу.

– Ты серьезно?

– Вполне. Меня давно посещали эти мысли, только ведь глупо отдавать всю зарплату няне. А теперь, когда Аврора целыми днями в школе…

Голос Скай прервался:

– Но мне не очень-то хочется преподавать в местных школах.

– Правда? – засмеялась Эстер. – Странно!

– Я собираюсь довести до ума резиденцию для девочек, а потом поискать работу в городе: в Куинсе или в Бронксе – туда не так сложно добираться.

– А что думает Гейб?

Скай пожала плечами.

– В принципе он не против. То есть, дай ему волю, мы бы все бросили и переехали в Австралию. Он постоянно твердит о том, какой там высокий уровень жизни.

– Да, только там нет работы. И люди несерьезные. Впрочем, и таких безумных родителей, как у нас, там наверняка нет. – Эстер помолчала. – Но вы же не переезжаете в Австралию?

– Конечно, нет. Гейб любит Парадайс и всегда говорит, что это идеальное место, как в кино. А я скучаю по городу. Может, даже не по жизни, а по работе. Было невероятно интересно общаться с такими разными детьми: разного происхождения, с разными взглядами, – наблюдать, как их культура и традиции влияют на отношение к учебе и творчеству. Мне нравилось смотреть, как у них начинает что-то получаться – порой не сразу. Не могу объяснить, но там все было… совсем по-другому. Лучше.

– Очень хорошо тебя понимаю, – пробормотала Эстер.

– Я собрала неформальную группу… консультантов, что ли, за неимением лучшего слова. Их четверо. Все цветные. Две – педагоги, а две – психологи. Я советовалась с ними, как облегчить девочкам переход в другую школу. Они мне очень помогли, а кроме того, общение с ними вдохновило меня вернуться к профессии.

Телефон Скай заплясал по столу.

– Прости, Гейб пишет, что встреча начнется на полчаса раньше, и ему нужно ехать в офис.

Эстер вскочила с места.

– Пойдем его спасать. Можно Авроре к нам на остаток утра? Мне легче, когда она у нас: мои чудовища ведут себя получше.

– Скай, это ты? – пропел женский голос откуда-то от прилавка.

– Нет! – прошептала Эстер, но Скай уже помахала рукой и натянуто улыбнулась:

– Они все равно меня увидели.

К ним подошли три женщины, практически близнецы тех, кого они встретили на йоге.

– Вы знакомы? – спросила Скай. – Моя подруга Эстер. Эстер, это Бекки, Дениз и Ана, мамы мальчиков из третьего класса.

Эстер убрала с глаз челку.

– О, правда? И вы все в Абингтоне? Мой сын тоже в третьем классе.

Молчание. Мамы повернулись и посмотрели на Эстер, внезапно воспылав к ней интересом.

– А кто ваш сын? – спросила Дениз, вожатая девочек-скаутов.

– Крю. Он учится в классе миссис Гудвин.

– О-о-о, у вас в этом году миссис Гудвин? И как? – спросила Ана.

– Вроде бы нормально, – пожала плечами Эстер. – Крю не жаловался.

– Ужасная женщина! – воскликнула, потрясая пышными кудрями, Дениз. – Старой закалки. Очень строгая. Конечно, хорошо, что ваш сын не жаловался, но, возможно, мальчик просто боится сказать, что она ему не нравится? В прошлом году я написала письмо директору, что мы не потерпим миссис Гудвин в своем классе.

Ее подруги закивали.

– После такой учительницы у детей могут быть психологические проблемы, – мрачно заявила Бекки.

Как ни старалась бедняжка придать себе озабоченный вид, ботоксный лоб не хотел морщиться, и создавалось впечатление, что она бессмысленно таращится в пространство.

– Ой, уже почти девять, – спохватилась Дениз. – Если я через пятнадцать минут не заберу Брайсона с товарищеского матча по лакроссу в Ларчмонте, мы опоздаем на бейсбол. И кто только составляет расписание?

Ана и Бекки тоже встали и объявили, на случай если это кому-то интересно, что у них две тренировки по плаванию и три игры в софтбол, а между ними шестичасовой турнир по футболу.

– Пусть Джейк даже не думает, что может целый день сидеть и смотреть бейсбол, – сказала Ана, вскидывая на плечо огромную сумку «Хлоэ» и едва не угодив тяжелой металлической пряжкой Скай в висок.

– Да, мужчин надо занимать, – авторитетно заявила Дениз. – Если твой муж не тренирует какую-нибудь команду, у тебя как будто появляется еще один ребенок. – Она повернулась к Скай. – На следующей неделе состоится последняя в этом году встреча герлскаутов. Увидимся там. Сможешь проверить расписание и связаться с мамашей, которая отвечает за перекус?

– Конечно, – пропела Скай.

Троица удалилась.

– Ну и ну! – сказала Эстер.

– Ты даже не представляешь, – отозвалась Скай.

– Начинаю понимать. Господи, и так каждый день?

Скай вспомнила родителей своих четвероклассников в Гарлеме. Кого только среди них не было: диджей, акушерка, социальный работник, два стоматолога. Многие работали в городских службах, несколько – домашними сиделками. Об одном папаше говорили, что он связан с мексиканскими картелями, хотя мужчина был очень вежливым и внимательным. А кое-кого она даже не знала в лицо. Они не приходили на родительские собрания, пропускали рождественский концерт и вечеринку в честь дня Святого Валентина, никогда не отвечали на электронные письма и звонки. Она каждый год подсчитывала, на скольких языках говорят ее ученики, и однажды получилось рекордных шестнадцать, не считая английского и испанского.

– Нет, – ответила Скай, собирая мусор. – В Гарлеме совсем не так. Ты знаешь Дениз?

– С огромным кольцом, как у Кардашьян?

Скай кивнула.

– Прошлой осенью ее муж подрался с отцом другого мальчика на детском матче по футболу.

– Как подрался? Ты имеешь в виду поссорился?

– Ага, как же… Подрался! Двое взрослых мужчин катались по полю и орали, как лучше привести команду к Суперкубку Парадайса. Среди детей. К счастью, Гейб и еще один папаша их разняли, но драку увидели все шестилетки. Нет, правда, тебе приходит в голову что-нибудь менее важное, чем товарищеский матч по футболу между первоклассниками?

– Нет.

– Вот именно.

Эстер потерла виски.

– Знаешь, я никогда в жизни так не радовалась, что перерабатываю, а мне недоплачивают, а козел, на которого я работаю, меня не ценит. Нет, правда, мне повезло.

Они сели в машину Эстер и доехали до дома. Попрощавшись с Гейбом, Скай постояла у кухонного окна, провожая взглядом Аврору, направлявшуюся во двор к Эстер, затем пошла в душ и добрых десять минут стояла под струями воды. Выйдя из душа в двух полотенцах: вокруг тела и на голове, – она хотела найти музыкальный канал, но ее внимание привлекла заставка экстренных новостей.

– Ну что там еще? – пробормотала она себе под нос, щурясь на экран.

Камера наехала на лицо человека, которого заталкивали на заднее сиденье машины. Скай наклонилась ближе.

– О боже! Это…

Она обвела взглядом комнату, пытаясь вспомнить, где оставила очки. Что случилось? Должно быть, какая-то ошибка. Где Пейтон, она знает?

Журналисты на экране засуетились и подняли крик.

– Вы можете прокомментировать обвинения против вашего мужа? – выкрикнул один громче остальных.

Несмотря на плохое зрение, Скай узнала бы сестру где угодно, как мать узнает своего ребенка среди одинаково запеленутых новорожденных. Она стояла так близко к телевизору, что вода с волос капала на экран. Боже милостивый, это Пейтон! Скай давно привыкла видеть сестру на экране, но сейчас все было по-другому. Что за нелепая спортивная одежда? Почему такие растрепанные волосы и красное перепуганное лицо? Скай настолько поразил вид Айзека в наручниках и всклокоченной Пейтон, что она даже не поняла, кого и в чем обвиняют. Не помня себя, она опустилась на пол. Тело уже поняло, что случилось нечто ужасное, а мозг отказывался принимать информацию. В голове стучала одна мысль: Макс.

Где-то зазвонил телефон. Скай с трудом поднялась и нашла мобильный на умывальнике в ванной.

Ни она, ни Пейтон не проронили ни слова. Они ждали, слушая дыхание друг друга, слишком напуганные, чтобы говорить. Наконец Пейтон спросила:

– Ты это видела?

Скай набрала в грудь воздуха и выпалила:

– Ты в глубокой жопе.

Глава 5
У нас проблема

В двадцать второй раз за час зазвонил телефон. Пейтон сняла трубку с зарядной стойки на кухонном острове.

– Кеннет, мне нечего сказать, кроме того, что я сообщила тебе семь минут назад, – произнесла она как могла спокойно.

– А мне – есть, – со своей обычной прямотой ответил агент, с которым она проработала почти десять лет.

Лысый толстяк Кеннет, пережиток эпохи двух мартини за ленчем, годился ей в отцы, а то и в дедушки, однако был лучшим в своем деле и никому не позволял морочить ему голову, особенно Пейтон. Обычно она это ценила.

– Я же сказала, произошло недоразумение.

– Очень может быть – и ради тебя я надеюсь, что так и есть, – только, видишь ли, руководство недовольно тем фактом, что их любимая утренняя ведущая попала в заголовки. Если хочешь, чтобы я все разрулил, Пейтон, мне нужна ясность. Что, черт возьми, происходит?

Пейтон не могла сказать правду и продолжала импровизировать.

– Мы не первый день знакомы, Кеннет. Тебе придется поверить мне на слово, что у нас нет никаких проблем.

– У кого, интересно, нет проблем? У меня их действительно нет, а у тебя, кажется, есть. Джозеф, мягко говоря, обеспокоен. Он не поймет, если я стану голословно уверять его, что это недоразумение.

Загудел мобильный. Звонил Джозеф собственной персоной. Желудок подпрыгнул к горлу.

– Мне звонят, – сказала она Кеннету и отключилась, не дождавшись ответа.

– Пейтон, – проворковал Джозеф, – ты не хочешь объяснить мне, что происходит?

Он говорил с легким южным акцентом, растягивая слова, но Пейтон хорошо знала, что он любит обольщать людей, прежде чем раздавить их.

– Джозеф, – пробормотала она, прибегая к своему самому мягкому и профессиональному тону. – Конечно, это выглядит не очень хорошо, однако уверяю тебя…

– Не очень хорошо? – перебил он. – Мужа любимицы американских телезрителей арестовывают на глазах всего честного народа!.. Нет, ты скажи, домохозяйки из Оклахомы, которые каждое утро слушают истории о героических пожарных, хотят видеть, как твоего мужа отправляют в тюрьму за взятку? За то, что он выписал чек на сумму, превышающую годовой доход их семьи, чтобы засунуть любимое чадо в университет Лиги плюща?

– Айзек не давал никаких взяток, – уточнила Пейтон.

Официально ему предъявляли обвинение в почтовом мошенничестве, и она сама не очень понимала, что это значит.

– Ты была в курсе? – спросил Джозеф, застав ее врасплох. – Я знаю Айзека, он прекрасный человек, и уверен: он не мог сделать это без тебя.

– Я не…

– Я спрашиваю, ты в этом замешана? Мне надо знать, насколько глубоко мы в дерьме, чтобы решить, как быть дальше. Какую роль сыграла в этом ты?

Пейтон оцепенела. Джозеф ее любил. Он переманивал ее из Эм-эс-эн-би-си, приглашая на ленчи и обеды, практически преследовал, когда она сделала репортаж о незаконных методах добычи нефти в природном заповеднике на Аляске. Последние пять лет он наставлял и продвигал Пейтон. Лично прислал полуторалитровую бутылку «Дом Периньон» с восторженной запиской, когда она получила «Эмми» за лучшую новостную программу. А теперь даже не сомневается в ее вине.

– Ты меня слышишь? – Джозеф больше не растягивал слова.

– Джозеф, я уже обратилась к лучшему адвокату, и скоро ты увидишь, что все это…

– Говори начистоту. Мы поняли друг друга?

Пейтон открыла рот, чтобы объяснить, но ее перебил новый звонок. Джозеф бросил трубку. Звонила Ниша.

– Привет, – выдохнула Пейтон.

– Я говорила с Клэр. Она подняла связи; поверь, она знает всех и вытащит Айзека до конца выходных. Она сейчас там. Ничего не обещает, но надеется на лучшее.

– Господи, Ниша, он не может ночевать в тюрьме.

– Если кто-то и способен его вытащить, то это Клэр. Она лучшая.

– Спасибо, – прошептала Пейтон.

Когда они учились в университете Пенсильвании, у Ниши была репутация настоящей оторвы. Спонтанная поездка в казино в индейской резервации? Пицца-кальцоне в три часа ночи? Текила на бранч? Пропустить игру ради тусовки? Веселиться всю ночь напролет? Ниша была всегда готова к приключениям. Даже Пейтон понятия не имела, что она не только развлекается, но и тяжело трудится, пока на последнем году обучения Нишу единственную из группы не приняли в юридическую школу Йеля.

– Помни, ты должна залечь на дно. Что бы ни случилось, не высовывайся. Айзек может добраться домой на такси. Не дай бог, если где-то всплывет фотография, на которой ты стоишь под полицейским участком на глазах у всей Америки. Это самое страшное, что может случиться.

– Знаю, – сказала Пейтон.

– Не отвечай на звонки с неизвестных номеров. Считай, что твою рабочую электронную почту читают – так и есть. Личную тоже. Сиди тихо. Это касается и Макс. Даже если придется конфисковать у нее все гаджеты и запереть в комнате. Никаких глупостей в соцсетях, под угрозой вся ваша семья.

– Понимаю. Я уже ей объяснила.

– Объясни еще раз. И еще.

– Вас понял.

– Мы не на учениях, – строго произнесла Ниша.

Удивительно было слышать это от подруги, которая часто рассказывала шокирующие истории о неподобающем поведении знаменитостей и миллиардеров. Когда Ниша ушла из прокуратуры и организовала частную фирму по управлению кризисными ситуациями, Пейтон обрадовалась: лучшая подруга снабжала ее отличными материалами. А теперь? Как получилось, что Пейтон сама стала ее клиенткой?

– Да, – пробормотала она.

– Послушай, Пейт, будет непросто: я хочу, чтобы ты знала, – но всегда буду помогать тебе, чем только смогу, понимаешь?

– Честно, Ниш, я очень ценю твою помощь. Но вся эта ситуация… раздута. Смешно: делают из мухи слона.

Ниша так долго молчала, что Пейтон заподозрила перебои со связью.

– Позвоню, когда что-то выясню, – тихо сказала наконец подруга и попрощалась.

Пейтон в недоумении посмотрела на телефон. Руки дрожали. Она никогда еще не слышала в голосе Ниши такой тревоги. Никогда. Конечно, подруга не знает всех подробностей, а когда узнает, то поймет, что этому придают слишком большое значение.

Пейтон прошла по коридору и постучала в комнату дочери. Макс не ответила.

– Это я, солнышко. Можно войти?

– Нет!

Пейтон толкнула дверь:

– Макс, я только что говорила с Нишей. Она порекомендовала лучшего адвоката в Нью-Йорке, свою однокашницу из Йеля, ее зовут Клэр.

Дочь, сидевшая на кровати поверх покрывала, уставившись в ноутбук, с огромными наушниками на голове, не произнесла ни слова.

– Ты слышишь? – спросила Пейтон. – Макс! Макс! Сними, пожалуйста, наушники!

Девочка раздраженно стянула наушники и швырнула на кровать.

– Что тебе нужно?

– Я говорила, что Ниша…

– Да, слышала. Ниша и ее подруга адвокат. Что-нибудь еще?

– Она напомнила, что мы все должны держать рот на замке: я уверена, что ты и сама это понимаешь. Надеюсь, папа вернется в ближайшие часы, мы сядем и все спокойно обсудим.

Пейтон хотела прикоснуться к дочери, но та отстранилась. По тому, как Макс сжала губы и стиснула зубы, она поняла, что девочка с трудом сдерживает слезы.

– Что обсудим? Как родной отец разрушил мою жизнь? Спасибо, не хочется. Обойдусь как-нибудь.

Дочь вновь надела наушники. Пейтон впервые в жизни потеряла дар речи, хотя знала, что многое должна сказать. В голове все смешалось, и она просто закрыла дверь.

Загудел телефон. Эсэмэска от Скай: «Что там у вас?».

«Наняла адвоката. Надеюсь, Айзек скоро будет дома».

Пейтон нажала «отправить» и тут же задумалась: а вдруг кто-то читает ее сообщения? Ниша ведь предупреждала: ни с кем не общаться. Она прошла в общую комнату, прилегающую к кухне: небольшую и уютную, в светлых тонах, с обоями под кожу. В таком стиле, элегантно и без излишеств, была отделана вся квартира в современном доме со швейцаром: три спальни, три ванных. Пейтон ценила удобство и стиль. Они переехали сюда всего год назад, когда Пейтон стала утренней ведущей и получила солидную прибавку к зарплате. Ей здесь очень нравилось.

Она знала, что нельзя, и все же включила телевизор, настроенный на Эй-эн-эн. На экране появилось лицо Рене, и Пейтон затошнило, когда она поняла, что коллега и подруга рассказывает об Айзеке, но даже не сочла нужным ей написать.

– Как известно, окружная прокуратура выдвинула обвинения против Айзека Маркуса, супруга нашей ведущей Пейтон Маркус. Маркус, который занимается инвестициями в недвижимость, обвиняется в преступном сговоре и почтовом мошенничестве. Предполагают, что он заплатил некоему посреднику, чтобы обеспечить своей дочери место в университете Принстона, где учился сам.

Пейтон вздохнула: ею овладели отчаяние и бессилие – и схватила телефон. «Вот как? Ты даже не соизволила мне позвонить?» – написала она и пожалела о том, что сделала, едва отправив сообщение.

Разумеется, ответа не будет. Рене разве что передаст ее слова Дину, который ведет программу с пяти вечера. Подумать только: ни одна из ТВ-мам не позвонила и не написала, хотя обычно они связывались в любое время, практически каждый день. Они познакомились, еще будучи молодыми журналистками: по двадцать с хвостиком, – стали верными подругами и соратницами, несмотря на сверхконкурентную и беспощадную профессию. Из ТВ-девчонок со временем превратились в ТВ-мамочек, а пятнадцать лет спустя в индустрии остались только Пейтон и Рене. И все же это были старые подруги по работе: те, кто всегда прикроет спину. Они тайком проносили в больницу суши и шампанское, когда Пейтон родила Макс, придумывали, как бороться с сексуальными домогательствами, организовывали свидания и ужины, если ты осталась одна, впала в депрессию, пережила развод или просто загрустила в день рождения. А теперь ее мир рушится, и никто не сказал ни слова поддержки!

Пейтон вновь проверила телефон. Три сообщения от мамы, два от Скай, голосовое – от Кеннета. Адвокат и Айзек молчат.

Она стала мерить шагами квартиру, начав с прихожей, прошла по коридору мимо комнаты Макс. Дальше располагались комната, служившая им с Айзеком кабинетом, гостевая комната с раскладным диваном и, наконец, просторная хозяйская спальня с видом на Центральный парк. Кухня и гостиная представляли собой единое пространство. Несмотря на простоту планировки, квартира идеально подходила для их небольшой семьи. Заглянув в кабинет, Пейтон увидела фотографию в рамке, которую лишь недавно поставила на свой стол: они с Айзеком на праздничной вечеринке Эй-эн-эн, счастливые и красивые, в вечерних туалетах. Шевелюра Айзека в его сорок два года ничуть не поредела и оставалась такой же темной, как в день их знакомства. Иногда он поднимал волосы и показывал, что якобы начинает лысеть, а Пейтон закатывала глаза и заявляла, что он теряет зрение, а не волосы. «И вообще иди к черту!» – говорила она мысленно, считая несправедливым, что муж становится с каждым годом интереснее. Обозначившиеся у рта морщины придавали ему счастливый вид, а толика соли с перцем в двухдневной щетине, которую он обычно носил, добавляла мужественности. Ярко-голубые глаза ничуть не выцвели и не потускнели. Глядя на фото, она испытала новый приступ паники. Как это могло случиться?

Пейтон подскочила от неожиданности, услышав звук открывшейся входной двери. Что за черт? Макс нарушила запрет и вышла? Не может быть. Швейцар не пустил бы никого наверх без ее разрешения, если только… Айзек? После разговора с Нишей не прошло и часа, его не могли отпустить так быстро. Он бы позвонил.

– Айзек, ты?

Она торопливо натянула хлопчатобумажный джемпер – голубой, его любимый, и вышла в коридор. Муж сбросил туфли и молча поднял голову. Несмотря на восемнадцать лет совместной жизни, у Пейтон учащалось дыхание от одной его улыбки. Только сейчас он не улыбался.

– О, слава богу! – поспешила она к мужу с объятиями и убрала с его лица непокорную прядь, поднявшись на цыпочки, но поцеловать не удалось: он отстранился и холодно спросил, избегая ее взгляда:

– Где Макс?

– У себя в комнате. Я сказала, что сегодня за ужином мы все обсудим.

Пейтон говорила наигранно бодро, как с дочкой в раннем детстве, а затем – когда у той начался подростковый период.

Айзек молча прошел к комнате Макс.

– Макензи?

Он постучал три раза и еще три.

– Открой, пожалуйста.

Даже не услышав ответа, Пейтон прекрасно понимала: Макс ни за что не откроет отцу, который якобы ее предал.

Айзек вернулся.

– Как ты могла? – спросил он дрожащим от гнева голосом. – После нашего разговора! После того, как я просил тебя не вмешиваться. Ты пообещала, что не станешь! Что ты натворила?

Пейтон подошла и осторожно взяла его за руку, но он отдернул ее.

– Давай сядем. Я налью вина, и мы…

– Ты следила за этой гребаной историей, Пейтон. Двух лет не прошло! Ты только об этом и говорила, тебе не терпелось всем об этом рассказать. Ты видела, что сделали эти идиоты: как они нарушили закон, как их посадили в тюрьму. И после всего этого ты идешь и делаешь то же самое?

Пейтон налила два бокала Пино Гриджио и посмотрела на мужа.

– Те родители нарушили закон намеренно и сознательно. Они платили людям, которые сдавали тесты за их детей. Они фотографировали детей, которых якобы взяли в команды по тем видам спорта, которыми они никогда не занимались. Это неслыханная глупость. А мы с тобой говорили совсем о другом.

– По-твоему, выписать чек за помощь в поступлении не является нарушением закона?

Пейтон покачала головой:

– Это все равно что дать деньги на лабораторию или на стадион. Люди делают это с незапамятных времен, и никто не сажает их в тюрьму. Разумеется, я никогда не стала бы мошенничать, как те родители.

– О господи, Пейтон! Признайся, будь добра: ты сама не веришь в то, что говоришь. Скажи, что ты понимаешь разницу – в реальной жизни и с точки зрения закона – между выписыванием чека на липовую благотворительность, чтобы твой ребенок поступил в колледж, и пожертвованием школе, от которого выиграет все общество. Пожалуйста.

– Все не так просто, – упрямо помотала головой Пейтон.

– В смысле? – спросил Айзек.

– Она никогда не поступила бы без небольшой подстраховки. Мы оба это знаем.

Айзек вытаращил глаза.

Пейтон набрала побольше воздуха:

– Ты думал, что, если у Макс хорошие отметки и неплохие результаты тестов, ее возьмут в Принстон? Весьма наивно. И не надо мне сказки рассказывать: ты хотел, чтобы она туда поступила, не меньше моего.

– Разумеется, хотел, – прохрипел Айзек, покрываясь красными пятнами. – Я хотел, чтобы Макс поступила в Принстон, потому что мне там нравилось: лучшие профессора, прекрасные программы, великолепный кампус, – и я надеялся, что там она найдет друзей в отличие от этой ядовитой, калечащей душу академии Милфорд, куда мы заставили ее пойти, потому что там учатся все дети из приличных семей.

Пейтон передернуло, хотя это был далеко не первый разговор о Милфорде.

– Мы отправили ее в академию, потому что это лучшая школа в городе, и большинство выпускников каждый год поступают в самые престижные учебные заведения страны. Тебе это известно. Мы приняли решение сообща.

– И зачем, спрашивается? Если ты собиралась купить ей место в колледже, то мы с таким же успехом могли отправить ее куда угодно.

– Айзек, милый, – спокойно сказала Пейтон, – мы вместе решили, что Принстон – идеальное место для Макс. Я сделала то, что сочла необходимым. Так поступают сотни, если не тысячи, родителей по всей Америке, желая помочь своим детям.

Айзек сердито отхлебнул из бокала.

– Она набрала тысячу четыреста восемьдесят баллов. У Макс отличные способности. Она поступила бы сама.

Глаза Пейтон расширились.

– Никто не любит Макс больше, чем я, и мы оба знаем, что она удивительная девочка. Но подобных кандидатов в университеты Лиги плюща – пруд пруди.

– Очень мило – говорить так о собственной дочери.

Пейтон подняла руку и начала загибать пальцы.

– Белая еврейская девочка из Манхэттена: раз, два, три. Никогда не играла первую скрипку в нью-йоркском филармоническом оркестре – четыре. Не создала собственную всемирно известную интернет-компанию – пять. Не открыла новый вид животных или растений – шесть. Не подвергалась серьезному физическому или психологическому насилию – семь. Чтобы добиться того, что у нее есть, Макс не пришлось бороться с бедностью, расизмом или каким-либо другим видом дискриминации – восемь. У ее родителей обычная сексуальная ориентация, и, насколько мне известно, у нее самой тоже – девять. Продолжать или хватит?