Текст книги "Где трава зеленая…"

Глава 8
Сплошные разговоры

– Проходите, – сказала Ниша, распахнув дверь своей просторной квартиры в Грамерси. – Сейчас мальчики позавтракают, и я их выставлю.

Несмотря на ранний час, Ниша выглядела просто шикарно: узкие джинсы, свободная шелковая рубашка, меховые домашние шлепанцы, густые темные волосы собраны в высокий хвост.

– Прости, что испортили тебе субботнее утро, – извинилась Пейтон, пока они шли вслед за хозяйкой в гигантскую кухню.

– Мы понимаем, что суббота – семейный день, – добавил Айзек. – Спасибо, что позволила ворваться в дом.

– Перестаньте, – покачала головой Ниша. – Вы тоже семья. Кроме того, мы не могли встретиться в офисе из-за папарацци. Так гораздо удобнее. Старые друзья встречаются за бранчем. Кстати… Мальчики, где ваши манеры?

За кухонным островом из серо-белого мрамора величиной с футбольное поле сидели в ряд четверо вихрастых мальчишек. Круглый вращающийся поднос в центре стола ломился от всевозможных добавок для вафель в одинаковых черных пиалах: голубика, шоколадная посыпка, клубника, миндальная стружка, нутелла, взбитые сливки, кленовый сироп. Все дети увлеченно накладывали, украшали или жевали вафли.

– Ничего себе изобилие, – пробормотала Пейтон.

– Это все Лидия. Я понятия не имела, что у нас есть вафельница, пока она ее не достала сегодня утром, – сказала Ниша и грозно повторила: – Мальчики!

Дети прекратили свое занятие и подняли головы. Ниша улыбнулась:

– Кажется, вы не заметили, что у нас гости. Что нужно сделать, когда приходят гости?

Все четверо резво вскочили со стульев, точно их подогнали электрошокером, и выстроились в ряд.

– Доброе утро, мистер и миссис Маркус. Я Финн, мне на прошлой неделе исполнилось шесть.

– Привет, я Лукас, мне пять.

– Привет, я Уильям. Мне три с половиной.

– Я Фэмми, мне два года.

– На самом деле его зовут Сэмми, просто он еще не все звуки выговаривает, – пояснил Лукас.

Пейтон и Айзек переглянулись. Пейтон повернулась к Нише и тихонько сказала:

– Я вижу твоих детей минимум два раза в месяц. Знаю их с рождения. Ты думаешь, они должны нам представляться?

Ниша пожала плечами:

– Их научила Лидия. Утверждает, что это полезно. Кто я такая, чтобы спорить?

– Привет, Пейтон и Айзек, рад вас видеть!

В кухню вошел супруг Ниши. Волосы Аджита еще не высохли после душа, а под мочкой левого уха виднелась капелька крема для бритья.

Мужчины обнялись и похлопали друг друга по спине.

– Рад встрече, извини за вторжение. – Айзек махнул рукой в сторону детей, возобновивших пиршество.

– Не выдумывай, всем полезно время от времени сменить обстановку.

Аджит поставил на подставку кофе-машины чашку и нажал кнопку.

– Латте? Капучино?

Вскоре призвали няню, Лидию, чтобы та отвела детей в парк. Последовала небольшая суматоха с ботинками, носками, колясками, самокатами, мячами и перекусами, затем Ниша предложила перейти в комнату – типичную нью-йоркскую гостиную в стиле модерн середины века, с низкими диванами, неудобной софой без спинки и двумя дизайнерскими креслами. Вдоль стены с окнами, выходящими на Грамерси-парк, стояло пять мягких кресел-мешков с именами детей и книгами в кармашках.

– Красиво, правда? – сказал Аджит. – Они никогда в них не сидят.

– Они вообще никогда не сидят, – добавила Ниша.

– Не понимаю, как вам это удается, – покачала головой Пейтон. – Пятеро!

Как по команде, в дверях появилась дородная женщина в форме медсестры. Одной мощной рукой она держала запеленатого новорожденного, головка которого покоилась в углублении между плечом и внушительной грудью, а другая сжимала подушечку для кормления и чистую салфетку.

– О боже, он ведь только что ел! Прошло каких-то десять минут, – удивилась Ниша.

– Вам показалось, мамочка, – покачала головой медсестра. – Прошло два с половиной часа, и Тедди умирает с голоду.

Ниша вздохнула и взяла у нее ребенка.

– Позвоните, когда закончите, – попросила женщина и скрылась.

Пейтон заметила, что, когда Ниша расстегнула блузку, вытащила левую грудь и опытным движением помогла ребенку найти сосок, Айзек отвел глаза.

– Не смущайся, – засмеялась Ниша. – Это всего лишь грудь.

Аджит тоже засмеялся:

– Теперь, когда я вижу красивую грудь – у моделей или там по телевизору, – то думаю только об одном: интересно, как у нее с лактацией?

Однажды Пейтон спросила у Ниши, остановятся ли они на двух мальчиках или попытают счастья еще разок, в надежде на девочку.

– Я начала в тридцать пять, – засмеялась Ниша. – Осталось всего каких-то пять-семь лет, и то если повезет. Мы собираемся втиснуть в этот промежуток как можно больше детей, и мне все равно, девочек или мальчиков, только бы никто из них не уродился похожим на мать Аджита.

Пейтон отпила кофе и положила руку Айзеку на колено. Тот немедленно отодвинулся. Четырнадцать часов, которые он провел дома, были ужасны. После ужина, когда Макс убежала к себе, он закрылся в кабинете. Бо́льшую часть ночи Пейтон не спала, дожидаясь мужа, однако он так и не пришел в спальню, а утром на кухне ни разу на нее не взглянул.

– Я… гм… просто хотела сказать, что вы, ребята, молодцы. – Пейтон обвела рукой комнату.

Все трое кивнули. В наступившей тишине было слышно только негромкое причмокивание Тедди.

– Итак, – произнесла Ниша, перекатывая младенца к плечу и похлопывая по спинке, – кто первый?

Она перевела взгляд с Пейтон на Айзека. Оба опустили головы.

– Ладно, тогда начну я. Вы вляпались в жуткое дерьмо.

– Я хотела… – Пейтон подняла указательный палец, но взгляд Ниши заставил ее замолчать.

– Нет. Мой вопрос носил формальный характер. Я не хочу слышать ваши объяснения.

– Позволь мне хотя бы…

– Закрой рот! – скомандовала Ниша, а Тэдди громко отрыгнул. – Я не уверена, что вы отдаете себе отчет: я не ваш адвокат, следовательно, у вас нет привилегий, которые имеют обычно клиенты. Говорить буду я. Понятно?

Оба кивнули.

– По сценарию циркового представления, которое мы разыгрываем для прессы, наша встреча не более чем дружеский завтрак. Тот факт, что я занимаюсь урегулированием кризисных ситуаций, усложняет задачу. И все же мы будем стоять на своем, ведь это правда: мы – старые друзья по колледжу, и вы просто пришли в гости. Теперь вот что: вы довольны Клэр?

– Да, – ответил Айзек. – Спасибо за рекомендацию. Она показалась мне отличным адвокатом.

– Она и есть отличный адвокат, лучший в городе, если не на всем Восточном побережье. Слушайтесь ее, – сказала Ниша.

Айзек кивнул, и Пейтон заметила, что он крепко сжал руки с переплетенными пальцами. Ее охватила паника, стало трудно дышать. Вся страна думает, что эту ужасную вещь сделал Айзек; нельзя допустить, чтобы так думали и их старые друзья.

– Я должна вам кое в чем признаться, – начала она. – На самом деле…

– Нет! – повысила голос подруга. – Ничего не хочу знать. И Аджиту это не нужно.

Пейтон выдохнула.

– Позвольте прояснить несколько фактов, – сказала Ниша и приложила младенца к другой груди. – Не важно, кто из вас непосредственно общался с посредником, и я запрещаю вам посвящать меня в подробности. Общественность будет предполагать, что вы, как семейная пара, действовали сообща или по крайней мере знали о действиях друг друга.

– Но это… – начал Айзек.

Ниша бросила на него такой взгляд, что тот умолк на полуслове.

– Так вот, – продолжала Ниша. – Несколько очевидных фактов. В вашем случае сумма денег относительно невелика по сравнению с другими арестами, связанными с поступлением, и это хорошая новость. В вашу пользу и то, что деньги внесены единовременно, одним чеком. Судье легче это проглотить, чем целую серию мошенничеств, которую мы наблюдали два года назад, когда людей обвиняли в фальсификации фотографий, привлечении подставных лиц для сдачи тестов и прочем. Конечно, никто не способен предсказать будущее, но я считаю, что тебе, Айзек, светит довольно мягкий приговор. Несколько недель, самое большее – два месяца, если судья очень уж нетерпим к таким нарушениям. Разумеется, сотни часов общественно полезного труда и штраф. Наверняка вам это и без меня известно.

Пейтон вытаращила глаза. Понимая, что ее поступок неэтичен, она по-прежнему не верила, что нарушила закон. Черт возьми, да так делали испокон веков, в той или иной форме.

– Удивлена? – спросила Ниша.

– Ты правда думаешь, что… э-э… тюрьма?..

Пейтон всегда гордилась умением четко выражать свои мысли, но сейчас ее мозг будто превратился в узкий темный туннель.

– Я не вправе указывать вам, что делать, хочу заметить одно: независимо от того, чья это идея – опять же я не хочу знать, – в профессиональном плане Айзек теряет меньше. Если бы обвинения были предъявлены тебе, Пейтон, не говоря уже о приговоре и тюрьме, думаю, не будет преувеличением сказать, что с твоей карьерой было бы покончено.

– Мне кажется, это… как бы… чрезмерная реакция, – сказала Пейтон.

Судя по молчанию, никто из собеседников не разделял ее мнения.

– Так что ты посоветуешь? – дрожащим голосом спросил Айзек. – Выкладывай.

У Пейтон пересохло в горле, она не могла даже сглотнуть. Аджит вдруг заинтересовался ниточкой на кармане джинсов. Ниша сурово посмотрела на друзей.

– Айзек, ты действовал на сто процентов в одиночку. И думаю, вы окажете себе большую услугу… – Ниша остановилась, словно понимая, что дальше будет самое трудное. – …если расстанетесь. Естественно, только для вида, пока все не разрешится.

Никто не произнес ни слова. Аджит вцепился в ниточку. Пейтон пыталась облизать губы сухим, как наждачная бумага, языком. Даже Тедди перестал сосать и погрузился в глубокий сон.

– Имейте в виду, что нам предстоят два крупных сражения: первое, разумеется, на юридическом поле, а второе – в средствах массовой информации. Как бы вы ни относились к культурному бойкоту, он существует, и это страшная вещь. Ваше дело будут обсуждать СМИ, соцсети, блогеры, лидеры мнений и случайные незнакомцы, сидящие за клавиатурой. Такие обычно не знают снисхождения. Независимо от того, что ты совершила или не совершила, Пейтон, – повторяю, я ничего не хочу знать, – тебе следует быть чрезвычайно осторожной.

– В чем это должно выражаться? – спокойно спросила Пейтон.

– Главное – расстаньтесь. Никто и ни при каких обстоятельствах не должен видеть вас вместе. Со временем мы, возможно, найдем тебе работу в крупных благотворительных организациях, желательно связанных с образованием. Кроме того, пусть мне позвонит твой медиа-менеджер, нужно кое-что обсудить.

Пейтон тяжело сглотнула и только сейчас заметила, что ногти врезались в ладони. Она понимала: в словах Ниши есть рациональное зерно, – но еще страшнее казалось то, что никто не сказал ни слова об Айзеке – о том, что будет с его жизнью, карьерой, репутацией, разлетевшихся вдребезги по ее вине.

Айзек откашлялся и встал:

– Ниша, Аджит, спасибо за совет и гостеприимство. Пожалуйста, не вставайте. Мы знаем дорогу.

Пейтон стало чуть легче: муж хотя бы сказал «мы». Поцеловав Нишу в щеку и погладив по головке Тедди, она прошептала:

– Спасибо.

У нее осталось очень много вопросов.

– Держись, Пейт. И помни: все совершают ошибки. Не буду врать: я считаю это величайшей глупостью, – но ты справишься.

– Ты действительно так считаешь? – спросила Пейтон, распахнув глаза.

Всегда сдержанная Ниша посмотрела Пейтон в глаза и привлекла к себе.

– Ты сильная, Пейт. Ты одна из самых крутых женщин, кого я знаю. Я не собираюсь говорить, что будет легко, но когда-нибудь все закончится. Помни об этом, ладно?

В ту ночь ничего не помогало: ни ромашковый чай, ни желейные мишки с каннабисом, ни гомеопатические расслабляющие капли, целую упаковку которых она как-то купила на фермерском рынке на Юнион-сквер, ни горячая ванна, ни паровой душ, ни сорок пять минут нудной езды на велотренажере. После двух бокалов Пино Гриджио только голова разболелась. Не помогли и четыре квадратика черного шоколада, извлеченные из секретных запасов в холодильнике. Пейтон вспомнила, что можно покурить травку, но от одной мысли сделать несколько затяжек из секретной заначки накатила паранойя. Наверное, она единственная на весь Верхний Ист-Сайд, если не на весь Манхэттен, у кого нет надежного поставщика ксанакса. Это смешно. Никому не пожелаешь пережить такое без самого лучшего успокоительного.

Часы на тумбочке у кровати показывали начало второго. Пейтон осторожно перевернулась на бок, чтобы не разбудить Айзека, и тут же вспомнила, что тот спит на раскладном диванчике в кабинете. Порывшись в тумбочке, она обнаружила две таблетки найквила с истекшим сроком годности. «Плевать». Разгрызла упаковку зубами, как енот, запила лекарство остатками вина и помолилась неведомым высшим силам, прося даровать сон, а не случайную смерть в духе Хита Леджера[4]4
  Леджер Хит (1979–2008) – австралийский актер


[Закрыть], который наверняка не хотел покончить с собой, просто смешал что-то не то. Господи боже, как это будет выглядеть, если она умрет в собственной постели в следующую ночь после ареста мужа? Никто не поверит, что это случайность. Макс подумает, что мама не любила ее настолько сильно, чтобы поддержать в трудное время. Ниша станет винить себя, что слишком давила. Скай будет всю жизнь терзаться, что не заметила тревожных признаков. И что будет с Айзеком? Мало того что его упрячут в тюрьму за преступление, которого не совершал, так еще могут предъявить обвинение в убийстве, потому что… его жена умрет.

Согласно всем статьям о гигиене сна, которые она коллекционировала, термостат в спальне был выставлен на семнадцать градусов, сделанные на заказ глухие шторы полностью задернуты, а в двух углах комнаты жужжали огромные генераторы белого шума. Пейтон натянула на себя тонкое пуховое одеяло и постаралась дышать медленно: на три счета вдох, на пять – выдох, как советовали все приложения, – но от этого дурацкого дыхания разволновалась еще больше. Почему не придерживаться какой-то одной системы, чтобы это вошло в привычку? Пейтон без конца загружала приложения, планировала, считала шаги… и все бросала, потому что не относилась к этому с такой самоотдачей, как к работе, просто втайне надеялась на быстрое решение проблемы. С ней явно что-то не в порядке. Что такое безумие? Она часами лежала с открытыми глазами и ждала, когда придет сон, на самом деле желая только одного: встать с кровати, превратившейся в тюрьму.

Тюрьма. Айзек спокойно спит в кабинете на раскладном диване, несмотря на ад, в который превратилась его жизнь. Ему не нужны ни снотворное, ни дыхательные упражнения, ни замысловатые ритуалы. Он может просто положить голову на подушку, закрыть глаза и погрузиться в спокойный, глубокий, благословенный сон. Пейтон завидовала этой чудесной способности с самого начала их отношений, когда еще притворялась нормальной. Она прижималась к Айзеку и тихонько ждала, когда тот уснет, а потом вылезала из постели и начинала ходить по квартире. Теперь можно ходить, не дожидаясь, пока он уснет.

Интересно, почему не действует снотворное?.. Подступила тошнота. С ним будут обращаться как с преступником! С ее мужем. А ведь он не сделал ничего плохого. Кто-нибудь вообще понимает, что Айзек плакал, когда смотрел «Родителей», черт возьми? Как можно посадить в тюрьму такого человека? Он всегда останавливался перед знаком «стоп!» и каждое воскресенье звонил своей девяностовосьмилетней бабушке! Сколько раз она выезжала на скоростную полосу без пропуска на арендованной машине? Или выходила на парковку, не заметив внизу магазинной тележки упаковку воды, за которую забыла заплатить, и не возвращалась? Или – как стыдно! – делала вид, что не замечает старушку в вагоне метро, чтобы не уступать место? Она была обычным человеком с присущими ему слабостями. А Айзек? Он платил налоги не из страха наказания, а потому что считал это своим гражданским долгом. Давал слишком щедрые чаевые и никогда не жаловался на обслуживание. Ходил на все похороны, обрезания, школьные спектакли, матчи по хоккею на траве и утренники. Она отправила в тюрьму человека, который служил ей моральным компасом.

Хватит. Вспомнив внезапно о банановых маффинах, которые дала с собой Ниша, Пейтон села на кровати и почувствовала острую боль в лодыжке.

– Черт! – шепотом вскрикнула она, решив, что Куки вцепился в ногу. Акула, а не собака! По дороге на кухню в кармане халата загудел телефон. Сообщение от Скай: «Не спишь?»

«Конечно, нет», – ответила она, сунув маффин в микроволновку.

«Как ты?»

Тыкать в кнопки не хотелось, и Пейтон решила позвонить.

– Почему не спишь? – спросила она, без причины понизив голос. Бессонницей обе страдали с детства, это передалось от матери.

– Как обычно. А ты?

Запищала микроволновка. Пейтон достала маффин и начала намазывать арахисовым маслом.

– Я тоже, – сказала она и откусила большой кусок. – Что я слышу, «Мистер Биг»?

– А кто же еще? – фыркнула Скай. – Я никогда не откажусь от мнения, что «Быть с тобой» – лучшая песня всех времен и народов.

Пейтон не удержалась от смеха.

– Половина второго ночи, ты слушаешь «Мистер Биг», и что? Чувствуешь, что тебя кто-то понимает?

– Помнишь, как мама впервые отпустила нас на концерт? Мы сказали, что идем на Джеймса Тейлора, даже ставили ей «У тебя есть друг», чтобы не волновалась, а сами пошли на «Ганс энд Роузес».

– Еще бы, один из лучших дней в моей жизни! Когда они исполняли «Добро пожаловать в джунгли» и Эксл тряс своей гривой, а Слэш поджег гитару… В жизни не видела ничего сексуальнее.

– Бибер со Свифт им в подметки не годятся, – согласилась Скай. – А что новенького у больных?

Пейтон приставила кончики пальцев ко лбу:

– Хочешь отвлечь меня от мыслей об Айзеке? Спасибо. Давай посмотрим. Жена Брэда опубликовала сегодня обновление на «Карингбридж»: он еще не отошел от операции.

– Брэд – это который?

– Школьная любовь лучшей подруги моей лучшей подруги по лагерю. Помнишь Эрин из «Кэмп Эверест»? Так вот, ее лучшая подруга когда-то встречалась с Брэдом.

Кто бы, кроме сестры, понял, зачем она следит за состоянием здоровья совершенно незнакомых людей? Много лет она думала, что одинока в странном увлечении: читать об ужасных заболеваниях и несчастьях, которые постигают незнакомых людей, следить за состоянием больных. Но Скай понимала, потому что тоже это делала.

– А каков прогноз? Они ведь ждали результатов патологического обследования?

– Ничего утешительного. Глиобластома. Четвертая стадия.

Скай присвистнула:

– Чертовски плохо.

– Да, его жена говорит, что они собираются лететь в Германию на какое-то экспериментальное лечение, но продолжительность жизни после такого диагноза составляет от девяти до двенадцати месяцев.

Пейтон поставила в микроволновку второй маффин.

– Я наблюдала за состоянием девушки, которой поставили диагноз в начале последнего года колледжа, и она умерла еще до выпуска, – тихо произнесла Скай.

– Да, – сказала Пейтон, чувствуя, как это больно и несправедливо – умереть в столь юном возрасте, хотя она никогда не встречалась ни с Брэдом, ни с той девушкой.

В конце концов, если она почувствует их боль, пусть даже частично, не сможет ли это защитить от страшного диагноза ее собственную семью? Если она следит за людьми, которые борются или умирают от рака яичников, амиотрофического склероза или опухоли мозга, по-настоящему пытается почувствовать их страдания, не гарантирует ли это ее собственную безопасность? По меньшей мере от этого конкретного ужаса… Она переходила по ссылкам в «Фейсбук» и «Инстаграм» на «Гоуфандми» и «Карингбридж». Пастор матери ее оператора, который упал замертво через три недели после того, как ему диагностировали рак поджелудочной железы. Племянник приемщицы из химчистки, недиагностированная меланома которого распространилась на легкие и печень. Двоюродный брат подруги по университетскому женскому клубу, оставшийся парализованным после прыжка в мелкое озеро. А самое страшное, о чем она не могла читать без слез, – лысые дети с печальными улыбками на больничных койках. Наверное, они с сестрой извращенки. Утешало лишь то, что она не одна.

Микроволновка запищала. На этот раз Пейтон окунула маффин прямо в банку с маслом.

– Как Айзек? – спросила Скай.

Пейтон сглотнула. Давно надо было признаться Скай, что именно она, а не Айзек, втянула их в этот кошмар. Пусть они не могли бы сказать ни одной живой душе, но Скай бы ее поняла. Будет ли сестра читать нравоучения? Несомненно. И все же нельзя от нее скрывать. Пейтон пообещала себе, что не закончит разговор, пока не расскажет Скай правду.

– Нормально, учитывая обстоятельства, – сказала она, пытаясь отодрать от нёба прилипшее арахисовое масло.

Она услышала журчание.

– Ты что, в туалете?

– Извини, – ответила Скай. – А как Макс? Мы переписывались, и она утверждает, что все хорошо, но, господи, така-а-я шумиха…

Пейтон откусила маффин и медленно прожевала.

– Не сказала бы, что все безоблачно. Уверена: она читает и смотрит все новости как одержимая. Мы оба пытаемся с ней поговорить, но она категорически отказывается.

– Слава богу, закончилась школа. Могу представить, насколько было бы хуже, если бы она до сих пор училась в Милфорде. Вот где кошмар.

Пейтон закатила глаза. Скай в своем репертуаре: никогда не упустит возможности сказать гадость о Милфорде.

– Живя в Парадайсе, ты вряд ли можешь похвастаться моральным превосходством. А если серьезно, то было бы даже лучше, случись это во время учебы. Милфорд специализируется на скандалах с родителями.

– Неужели?

– Навскидку: похищение родителем, не имеющим права опеки; отец, который покрывал своего ребенка, торговавшего кокаином; два (!) отца, задержанных за пособничество элитной проституции.

– Не может быть!

– Это еще не самые вопиющие случаи! Разве я не рассказывала тебе, как шофера, который возил пятиклассника, арестовали за поездку в Сирию с целью посещения джихадского тренировочного лагеря? Ага! А как насчет старшеклассницы, которая на несколько месяцев уехала в спа-ретрит в Европе, а ее родители, обоим около пятидесяти, в это время усыновили новорожденного – «просто не могли удержаться», по их словам. Ты ведь знаешь, как это бывает: кругом просто пруд пруди здоровых белых младенцев, которые ждут очереди на усыновление. Я уже не говорю о вопиющих финансовых преступлениях: мошенничество, отмывание денег, уклонение от уплаты налогов. Даже поджог ради получения страховки. Почтовое мошенничество по сравнению с этим – сущая мелочь.

– Чудесное местечко.

– Да, – хрюкнула Пейтон, – зато этих детишек уже ничем не удивить.

Внезапно она почувствовала легкое головокружение и слабость:

– Кажется, вино с найквилом начинает действовать. Мне пора в постель.

– Вино с найквилом? Ты меня пугаешь. Не могла найти что-то получше?

– Если бы могла, то не болтала бы с тобой на кухне во втором часу ночи, поглощая цельное молоко и арахисовое масло.

– Спокойной ночи, – засмеялась Скай. – Я не буду выключать телефон.

– Ага, – прошептала Пейтон, пробираясь по коридору. – Извини, я даже не спросила, как дела у вас.

– Не страшно. Твоего мужа только что выпустили под залог, имеешь право побыть эгоисткой.

– Кстати, я должна тебе кое о чем рассказать. Не хочу, чтобы ты подумала…

На пороге кабинета появился Айзек с угрюмым лицом, в расстегнутом халате, из-под которого виднелись шорты с ананасами.

– Ладно, Скай, наберу тебя утром, – быстро попрощалась Пейтон и нажала кнопку отбоя.

Она хотела обнять Айзека, но тот прошел мимо.

– Думаю, Ниша права, – прошептал он, явно опасаясь разбудить Макс.

– В каком смысле?

– В том, что нам надо пожить отдельно… друг от друга, – опустил голову Айзек.

Пейтон вытаращила глаза:

– Ниша сказала – только для вида.

Муж молчал.

– Айзек, посмотри на меня! – Ее громкий шепот больше напоминал крик.

Он пригладил волосы и наконец поднял глаза:

– Мне нужно время, чтобы обо всем подумать – о тебе, о нас, о Макс, о том, как все это могло случиться. Это не навсегда. И мне все равно, что ты скажешь людям.

– Айзек, мы должны…

Он резко обернулся:

– Не рассказывай мне, что мы должны. Ты потеряла это право, когда нарушила данное мне обещание. Ты хоть на секунду задумалась, как это отразится на Макс? Или на мне? Ты явно о нас не думала. Я иду спать в свою постель, а ты для разнообразия поспи в кабинете.

Пейтон, опешив, стояла перед захлопнувшейся дверью спальни. Зашумела вода в ванной, зашуршало покрывало, и наступила тишина. Айзек не запер дверь, ничто не мешало войти и лечь рядом, но у нее вновь закололо в висках и свело желудок. Боже, что я наделала? Она сползла по стене на пол и скрутилась калачиком прямо в коридоре, в нескольких метрах от комнаты Макс. Пейтон не хотела, чтобы дочь застала ее в таком виде, однако не могла пошевелиться. Она не поняла, сколько пролежала на полу, дрожа всем телом, пока не погрузилась в тяжелый сон.