Книга: За правое дело - Василий Гроссман

Автор рассказывает о каждом члене семьи, показывает прошлое каждого. И вначале не было чувства страха от начатой войны, каждый из них продолжает заниматься своим делом, ходят на работу. Молодые люди уходят на фронт, постепенно сюжет начинает брать оборот. И когда уже немцы доходят до Сталинграда, становится по-настоящему страшно. Хотя мне понравилось, что автор не играет на чувствах читателя, не давит на жалость, он пишет искренне, естественно, что хватает пару слов, чтобы ощутить весь ужас, настигший жителей Сталинграда.

Мне понравилось, что писатель делает акцент не просто на события, которые должны свершиться, он вводит открытые разговоры героев. Говоря об открытости, имею ввиду то, что было неприемлемо высказываться в сталинскую эпоху. И самого Сталина и Гитлера автор также показывает. Порой отделяясь от основного сюжета он акцентирует на причины отступления советских войск. Показывает работу людей в тылу, он не забывает ни о ком и видишь борьбу всех народов СССР.

Самым ярким и страшным было описание налета на Сталинград. Если вначале сюжет казался слегка суховатым, то ближе к концу ужас войны начал особенно проступать. И видимо вторая часть этой дилогии будет уже тяжелее.

Вообще, осознанное желание вдумчиво прочитать такую книгу приходит не сразу. Оно приходит вместе с глубоким осознанием своей кровной, неразрывной связи со своей страной. Страной, в которой в разные исторические периоды было и хорошее, и плохое. И с этим пришедшим осознанием начинаешь любить за это её ещё больше. Тем сильнее хочется узнать, как же она жила, что чувствовала, на что надеялась и во что верила в час, когда её судьба висела на волоске, в час, когда от гибели её отделяла лишь узкая прибрежная полоса земли шириной 200-300 метров и горстка красноармейцев, заплативших своими жизнями, чтобы не допустить немцев к переправам через Волгу.

Как и большинство людей, я начал читать эту дилогию со второй, более известной части «Жизнь и судьба» смутно осознавая, что читаю я как будто бы с середины книги, в которой ничего не понятно. Так я прочитал почти половину, сердясь на автора за такое непонятное повествование. И лишь покопавшись в интернете, я узнал, что начал читать со второй части, а первая часть, оказывается, это «За правое дело». Удивительно, что книга даже не на слуху!

Конечно, в наше время многим может показаться, что в книге очень много советского высокопарного слога, который теперь так раздражает современного читателя. Но ведь это совсем в ней не главное! К тому же писал её советский человек, а это, позвольте заметить, совершенно отдельный вид человека. И слова «коммунистическая партия, наша советская Родина, Сталин», с которыми комиссары, стоя в полный рост, с пистолетиком в руке, поднимали вжавшихся в землю от разрывов тяжёлых немецких артиллерийских снарядов и пулемётных очередей красноармейцев в смертельную атаку, отнюдь не были для них пустым звуком. Так стоит ли спустя 80 лет упрекать автора за это?

По моему мнению, главное в книге - это то, что Василию Гроссману удаётся и через 80 лет перенести своего читателя в Сталинград второй половины 1942 года. Благодаря его художественному таланту как будто сам оказываешься на улицах горящего и разрушенного августовской бомбардировкой города. Можно прочувствовать, что чувствовали сидящие в подвалах домов пылающего Сталинграда люди, как им всем было безумно страшно. Можно оказаться на Волжской переправе, где в отчаянной попытке спасти хоть кого-то из осаждённого города ведут группу детишек из детского дома, чтобы посадить их на пароход. Господи, получится ли у них добраться под бомбёжками и непрерывным артиллерийским огнём до левого берега?! Можно увидеть дымящиеся развалины домов, среди которых к Волге под прикрытием танков пробираются передовые штурмовые отряды немецкой пехоты. Можно посмотреть на улицы Сталинграда глазами Чуйкова Василия Ивановича, командующего 62-ой армией и подумать, что Паулюсу не хватило всего лишь одного резервного батальона, чтобы захватить переправы через Волгу, не дать высадиться полкам 13-й гвардейской дивизии Родимцева и тем самым решить судьбу города уже 15 сентября. Можно услышать песни Лемешева, которые слушали красноармейцы в редкие минуты затишья, сидя на своих оборонительных позициях в полуразрушенных домах. И самое страшное - увидеть тела тех, кто отдал свою жизнь при штурме пресловутой и такой необходимой для обороны города высоты 102.0. Высоты, с которой немцы просто расстреливали из пулемётов и миномётов атакующих красноармейцев.

В конце книги Гроссман в лице Крымова Николая Григорьевича размышляет о мыслях послевоенных поколений спустя сотни лет после этой битвы:

Станут ли думать они о тех, что шли по дороге от Ахтубы до Волги в сентябрьские и октябрьские дни 1942 года? Может быть, и не станут думать, может быть, и не вспомнят.

Вспомним, Василий Семёнович, ещё как вспомним! Вспомним и будем помнить всегда. Бессмертный подвиг всех, кто защищал нашу Родину в годы Великой Отечественной войны, навсегда связан с Россией и будет жить в наших сердцах вечно.

Несмотря на все стилистические недостатки литературы советского времени, которые многим могут не понравиться, эта книга - прекрасный памятник всем участникам Великой Отечественной войны и битвы за Сталинград в частности. Переворачивая её последнюю страницу, невольно встаёшь, склоняешь голову и слушаешь, как часы мерно отсчитывают секунды в память о всех тех, кто принимал в ней участие.

Дилогию «За правое дело», «Жизнь и судьба» еще называют сталинградской дилогией. Сталинград здесь не только город, географическая точка на карте мира, Сталинград – это решающий, переломный момент в той войне, падет Сталинград и Гитлера уже ничто не остановит, войну можно считать завершенной, выстоит Сталинград и в сердцах миллионов людей разгорится надежда – враг будет разбит.

Дилогию Гроссмана можно назвать романом-эпопеей, ведь описываемые в ней события далеко выходят за рамки непосредственной обороны Сталинграда. Здесь нет какого-то одного главного героя, есть несколько ключевых персонажей, многие из которых даже не знакомы друг с другом. Судьбы этих людей в той или иной степени отражают судьбу всего советского народа, это и простые солдаты - непосредственные участники военных действий, это и большие военачальники, принимающие важные решения, это жители оккупированных территорий и герои тыла, без чьего самоотверженного труда победа была бы невозможной, это ученые, продолжающие в эвакуации заниматься наукой во благо своей Родины. Многие персонажи появляются всего лишь на нескольких страницах книги, чтобы вспыхнуть яркими звездочками и навеки потухнуть, был человек – и нет человека, и от этого еще сильнее ощущается весь ужас войны. Автор включил в книгу некоторые факты своей собственной биографии. Так, рассказывая о судьбе матери Виктора Штрума, Гроссман по сути описал судьбу своей собственной матери, убитой нацистами при уничтожении еврейского гетто на территории оккупированной Украины.

Читая эту дилогию, очень легко догадаться, что первая книга была написана еще при жизни Сталина, а вторая уже после его смерти. В первой книге не так часто, но встречается восхваление лично товарища Сталина как самого доброго и душевного человека, мне сразу вспомнился дедушка Ленин из времен моего октябрятского детства, очень похожая характеристика. Создается впечатление, что писателю поставили на вид отсутствие в его произведении неких обязательных атрибутов и их пришлось добавить, чтобы книга была издана. На эту мысль наводит позиция автора, которую мы видим во второй книге, навряд ли за 8 лет его мировоззрение так сильно изменилось.

Во второй книге у Гроссмана три основных претензий к советскому государству. Принудительная коллективизация и голодомор – об этом автор несколько раз упоминает, но тему не развивает. Национальный вопрос – ущемление интересов еврейского, татарского и калмыцкого народов, по этим трем нациям в книге есть конкретные примеры. И главная претензия, это конечно же массовые репрессии 1937 года и более поздние. На примере нескольких героев романа автор показывает, как работает механизм доносов и сколько от них пострадало ни в чем не повинных людей, отдающих все свои силы служению советскому государству, для которых это служение стало самой жизнью, которые не просто по эту сторону баррикад, они готовы жизнь отдать за этот строй и эту страну. И еще важный аспект отмечает автор. На примере ученого Виктора Штрума он показывает, как много людей оказалось в ситуации, когда их совесть вступала в борьбу с их же инстинктом самосохранения, что делать человеку, если он может обеспечить себе спокойную жизнь лишь совершив подлость.

Из книги понятно, почему автор поднимает все эти вопросы. Самое важное для него это Человек, именно так, с большой буквы. Он не приемлет никаких идей, влекущих за собой массовые человеческие жертвы. У него даже к немцам сильно неоднозначное отношение, пока он с оружием в руках – он враг, подлежащий уничтожению, но любое проявление немотивированной жестокости по отношению к уже пленным немцам недопустимо, начинает работать принцип «лежачего не бьют». Многие из этих немцев тоже жертвы войны, которых их фашистское государство отправило убивать и захватывать чужие земли. Среди героев романа есть и представители немецкой нации, кто-то из них всей душой предан своему фюреру, а кого-то с души воротит от его злодеяний. В книге есть эпизод, когда в разгар боя русский и немецкий солдат свалились в один окоп и не стали убивать друг друга, они вылезли из окопа и каждый пополз в сторону своих.

Книга очень сильная и масштабная, она больше про людей, чем про события, про самых обычных советских людей, что вынесли на своих плечах весь ужас войны и смогли победить, про тех, кто не дожил до этой победы, про то, что война – самое большое преступление против человечества.

Каждая из двух книг этого огромного романа разделена автором на три части, но необходимости в этом я не вижу: между частями нет явных границ. Зато это деление удобно использовать для ссылок: в каждой из частей собственная нумерация глав. Введём сокращения:
ЗПД-1, ЗПД-2, ЗПД-3 для трёх частей книги первой;
ЖиС-1, ЖиС-2,ЖиС-3 для трёх частей книги второй.

По какому-то странному недоразумению главную книгу Гроссмана часто называют «дилогией». И это неверно в корне, ведь термин «дилогия» предполагает некоторую самостоятельность входящих в неё частей. А у Гроссмана этого нет: два увесистых тома его сталинградской эпопеи –– бесспорно, единый роман. Сюжетные линии плавно перетекают из первой книги во вторую, и без первой книги во второй многое попросту непонятно; герои первого плана во второй книге всё те же, новые персонажи действуют преимущественно в эпизодах (и лишь немногие –– на протяжении нескольких глав).

Здесь встаёт вопрос: почему составляющие роман Гроссмана книги публикуются под разными названиями? Так исторически сложилось. Название первой книги даже не авторское, оно появилось в финале беспрецедентно длительного обсуждения рукописи советскими литературными боссами и партийными чиновниками (подробности см. в заметке А. Бочарова «По страдному пути» // Гроссман В.С. Жизнь и судьба : Роман. Книга вторая. –– Советский писатель, 1990. –– С. 3-11). В общих чертах, дело было так: автор сдал рукопись в редакцию журнала «Новый мир» 2 августа 1949 г., но публикация началась, после множества переделок и сокращений, только 2 июля 1952 г. (начало –– № 7, окончание ––№ 10). Автора начали хвалить на все лады, но вскоре выяснилось, что Главный Читатель недоволен публикацией. Вся писательская верхушка мгновенно переобулась, и автора начали прорабатывать (как водится, с подключением газетной травли). Накал страстей был большой, и неизвестно, чем кончилось бы дело, но тут Главного Читателя хватил кондратий; 5 марта 1953 г. он умер, не приходя в сознание. Кампания против Гроссмана некоторое время продолжалась по инерции, а потом сдулась, как проколотый воздушный шарик. Первое отдельное издание романа, исправленное и дополненное, поступило в продажу 26 октября 1954 г. («Воениздат»); второе, ещё более полное, вышло в 1956 г. («Советский писатель»).

Ныне в Сети везде выложена почему-то краткая версия 1954 г. В издании 1989 г., которое я читал, источник текста не указан, но это расширенная редакция: перепечатка издания не то 1956 г., не то 1964 г. (последнего прижизненного, где Гроссман снова что-то исправлял и добавлял).

История второй книги ещё более драматична. Писатель, замученный бесчисленными придирками на всех уровнях тогдашнего литературного конвейера, озлобился и мечтал о мести (есть свидетельство, что ему очень нравилась пушкинская поэтическая формула: «...и мщенье, бурная мечта ожесточённого страданья»). Месть, конечно, планировалась чисто литературная: вторая книга романа должна была стать «бомбой». Гроссман задумал –– ни много,ни мало –– советскую «Войну и мир».

Василий Гроссман. Фото конца 1950-х гг.

Либерализация общественной жизни в СССР после XX съезда партии давала некоторую иллюзию свободы творчества, и Гроссман работал без оглядки на цензуру. В результате вторая книга романа, при полном стилистическом единстве с первой, всё-таки резко отличается: здесь зашкаливающая степень авторского критицизма. Видно, что автор много размышлял о природе советского государства и продвинулся в его понимании гораздо дальше, чем любой иной творческий человек его поколения. Между прочим, именно Гроссман первым понял значение сталинской номенклатуры и разглядел, что представляют собой угнездившиеся там люди. В своё время важнейшей политической претензией к первой книге романа Гроссмана была следующая:

В. Гроссман вообще не показывает партию как организатора победы — ни в тылу, ни в армии. Огромной теме организующей и вдохновляющей роли коммунистической партии он посвятил только декларации... Они не подкреплены художественными образами...
(Михаил Бубеннов. О романе В. Гроссмана «За правое дело» // «Правда», 13 февраля 1953 года).

Замечание это, в сущности, совершенно справедливо. И вот теперь, учитывая конструктивную критику собрата по перу, Гроссман показал-таки во всей красе «партию как организатора победы»: создал впечатляющий собирательный образ партийного работника (секретаря обкома партии Гетманова, недавнего «хозяина области» на Украине, успевшего сбежать с оккупированной немцами территории и назначенного комиссаром во вновь сформированный танковый корпус, выдвигаемый к Сталинграду). Просили? Получите: «роль партии» подкреплена мощным художественным образом (комиссар Гетманов как живой, хотя конкретного прототипа не имеет). Но что-то я не уверен, что этот матёрый номенклатурщик, шагнувший на страницы романа из реальной жизни (или, по крайней мере, так воспринимаемый читателем), пришёлся бы по сердцу Михаилу Бубеннову и стоявшим за его спиной партийным чиновникам (которые после смерти Сталина в большинстве своём остались на прежних должностях).

Гроссман закончил работу над второй книгой романа, получившей название «Жизнь и судьба», летом 1960 года. Встал вопрос: что делать дальше? В принципе автор был морально готов к сокращениям и переделкам, но общее число эпизодов, которые заведомо «не проходили», оказалось чрезвычайно велико. Как водится, количество перешло в качество: роман приобрёл ярко выраженный антисоветский характер. Сам автор, видимо, этого не сознавал: его слишком долго душили, и теперь он всего лишь хотел откровенно высказаться по всем интересующим его вопросам. Подчёркиваю: именно по всем, включая послевоенный государственный антисемитизм в СССР. Художественная целостность романа пострадала, но автор и этого не сознавал, а подсказать оказалось некому (хотя читали рукопись и лучший друг Липкин, и редактор «Нового мира» Твардовский). Оба доброжелателя сконцентрировались на политических аспектах и не советовали даже пытаться опубликовать книгу. Гроссман, отличавшийся высоким самомнением и упрямством, не стал их слушать и сделал по-своему: представил рукопись в редакцию журнала «Знамя». Там, ознакомившись с текстом, содрогнулись и стукнули в КГБ. Вскоре сотрудники этого заведения сделали у Гроссмана обыск и забрали всё, имевшее отношение к роману (включая копировальную бумагу из пишущей машинки, по которой теоретически можно было восстановить текст).

Протокол обыска у Гроссмана от 14 февраля 1961 г. (это официальный документ, поэтому имя и отчество писателя - паспортные, а не литературные)

Долгий путь книги к читателю пересказывать не буду: информацию легко найти в Сети.

Первое издание второй книги романа, вышедшее за границей: издательство L'Age Homme (Швейцария), 1980 год.

Перейду к своим читательским впечатлениям. Читал дважды: впервые –– сразу после выхода вышеуказанных изданий, в 1990 г.; во второй раз –– через тридцать лет и три года (то есть в 2023 г.). Впечатления сходные, но в молодости я был более снисходителен к недостаткам, а многого попросту не замечал. Тогда всё заслонялось теми особенностями романа, которые выводили его за рамки соцреализма. Даже в 1990 г., в разгар горбачёвской перестройки, некоторые пассажи второй книги производили шокирующее впечатление. Конечно, ещё острее воспринималась бы критика режима советскими гражданами образца 1960 г., которые даже и солженицынского «Ивана Денисовича» ещё не успели прочитать. Всё-таки Гроссман сильно опередил своё время... Что касается аспекта чисто литературного, то уже в молодости мне было ясно: огромный талант Василия Гроссмана в сравнении с гением Льва Толстого меркнет, и советская «Война и мир», увы, не состоялась. Попробую объяснить, почему.

Очевидного главного героя в книге нет (что само по себе, видимо, является ошибкой). Соответственно, нет и героини. Эта роль явно предназначалась Жене Шапошниковой, легкомысленной 25-летней красавице, пару лет назад оставившей мужа. Но сколько бы автор ни выдвигал её на первый план, на роль главной героини она «не тянет». В голове у неё ветер, и она вечно не знает, чего хочет: то ли вернуться к мужу, то ли закрутить роман с влюблённым в неё полковником, то ли реализовать обе возможности... Внешность этой красавицы описана скуповато: мы знаем только, что кожа у неё белая, глаза карие, а волосы тёмные (с. 35). Ах да, есть ещё деталь: волосы с завитками (ЗПД, с. 26).

Из мужчин на первом плане трое:

- комиссар Крымов, бывший муж Жени; тип коммуниста-фанатика, на фронте занят в основном политработой;

- полковник Новиков, давний поклонник Жени, мечтающий жениться на ней; тип передового советского военачальника, каким его хотел бы видеть Гроссман;

- Виктор Павлович Штрум, муж старшей сестры Жени Шапошниковой. Это чрезвычайно ценный для советской науки учёный-физик, а следовательно, человек сугубо тыловой.

Крымов нужен автору, как я понимаю, только для того, чтобы в финале «наказать» его за фанатизм, показать на его примере реализацию евангельского принципа: «каким судом судите, таким и сами судимы будете, и какой мерой мерите, такою же отмерится вам» (Мф. 7:2). Тип личности коммуниста-фанатика Гроссман мог изучить уже в юные годы, в окружении его двоюродной сестры, Надежды Моисеевны Алмаз, которая с 1925 г. была личным секретарём Соломона Лозо́вского, крупнейшего деятеля Профинтерна. Но конкретного прототипа Крымов не имеет. Условность этого персонажа подчёркивается тем, что описания его внешности нет (!), а возраст его неизвестен (!). В начале первой книги автор сообщает нам, что Крымов – участник Гражданской войны; также мы узнаём, что Женя Шапошникова вышла за него замуж в возрасте 22-х лет, что он старше её на 13 лет, что брак их распался в декабре 1940 г. (ЗПД, с. 27). Много ниже один из персонажей сообщает в разговоре, что Женя выглядит лет на двадцать пять (ЗПД, с. 589). Если эта оценка, данная в 1942 году, верна, то выходит, что Женя 1917 года рождения, а замуж вышла в 1939 году. И приходится считать, что с мужем она прожила менее двух лет. Возможно такое? Вполне. Но раз Крымов старше на 13 лет, то он должен быть 1904 г.р. Получается, что он ровесник Аркадия Гайдара, и участвовать в Гражданской войне должен был, как и Гайдар, в очень юном возрасте. Однако ниже эта хронологическая выкладка разрушается ретроспекцией: 1) оказывается, в 1920 г. Крымов «приезжал в десятый кавполк из Реввоенсовета фронта» (ЗПД, с. 195); для 16-летнего юноши должность на уровне РВС высоковата; 2) выясняется, что Крымов участвовал ещё и в Первой мировой войне, а в 1917 г. был в числе большевистских агитаторов, разлагавших царскую армию (ЗПД, с. ). 13-летний отрок для этого явно не годен, агитатору следует быть по меньшей мере лет на 10 старше. Но тогда Крымов должен быть на целых 23 года старше Жени, а не на 13 лет. Даже если мысленно «состарить» Женю и допустить, что ей в 1942 г. не 25, а 26, 27 или 28 лет, спасти хронологию романа не удаётся.

И это у Гроссмане отнюдь не самая серьёзная хронологическая несообразность: тянет лишь на третье место. А почётное второе место вот какое. В начале первой книги (ЗПД-1, гл. 15) есть сцена в госпитале, где выздоравливающий лётчик Викторов признаётся в любви 18-летней девушке Вере. Действие происходит в июне или в первой декаде июля. Во второй книге, ближе к концу, обнаруживается беременность Веры, а затем она рожает, причём дата родов поставлена в связь с началом советского контрнаступления (19 ноября) и легко вычисляется (см. ЖиС-2, гл. 61, 62): 16 ноября. Получается, что беременность Веры длилась примерно 5 месяцев. Как у овцы или козы.

Каким образом Гроссман ухитрился так вляпаться? Я думаю, что здесь проявилось влияние романа М. М. Филиппова «Осаждённый Севастополь» (1889). Там героиня за время осады влюбляется, отдаётся любимому, беременеет и рожает (что вполне реально: оборона Севастополя длилась 349 дней). Легко домыслить, что Гроссман был знаком с романом Филиппова, в СССР малоизвестным, и позаимствовал заинтересовавшую его сюжетную линию. Не приняв во внимание, что сталинградская эпопея 1942 года значительно короче севастопольской эпопеи 1854-1855 гг.

Третья хронологическая несообразность романа –– по значению на первом месте, ниже мы поговорим о ней отдельно. А сейчас посмотрим, что представляет собой доблестный полковник Новиков, претендент на руку и сердце Жени Шапошниковой.

В первой книге романа роль Новикова пассивная: он безуспешно рвётся из штаба фронта, где очень ценим начальством, в танковые войска. Хочет командовать непосредственно на поле боя. Во второй книге мечта его сбывается: он назначается командиром танкового корпуса, и с этого момента замещает собой историческое лицо — Трофима Ивановича Танасчишина (1903—1944), командира 13-го танкового корпуса, который в контрнаступлении под Сталинградом действовал на южном фасе вражеской обороны. Но Танасчишин — отнюдь не прототип Новикова: единственное, что их сближает — воинское звание «полковник» (что для командующего танковым корпусом необычно: такую должность занимал, как правило, генерал-майор, или даже генерал-лейтенант). Поскольку определённого прототипа Новиков не имеет, образ его разработан немногим лучше, чем образ Крымова. Портрет имеется, но набросан небрежно: мы узнаём, что Новиков высокий, плечистый и светловолосый (ЗПД-1, гл.8, с. 34); он кажется «рождённым для ношения военной формы и оружия» (ЗПД-1, гл. 19, с. 75). И это всё! Даже имя этого персонажа автор сообщить нам не торопится: рассказ о его семье в этом отношении прямо курьёзен. Жили-были на Донбассе, в шахтёрской семье, два брата: старший был Иван, а младший – Новиков (я не шучу, см. ЗПД-1, с. 78). Личное имя младшего брата мы впервые узнаём много-много ниже.

Хотя Новиков – персонаж сугубо положительный, сопереживать ему как-то не получается. Надо признать, что в финальной части романа (ЖиС-3, гл. 10, 11, 50) успешно показана его функция подлинного «отца-командира», который, в отличие от большинства советских военачальников, умеет принимать на себя ответственность и минимизировать потери. Но он только в тактике разбирается, а вот в людях –– не очень: в разговорах с комиссаром корпуса Гетмановым выглядит как последний дурак, ибо никак не может понять, с какой опасной гнидой имеет дело. Мало того –– он ещё и слабоволен: позволяет комиссару влезть в кадровый вопрос и под его влиянием замещает вакансию не тем человеком, которого выбрал сам. История из прошлого, которую невесть зачем рассказывает нам Гроссман, тоже не в пользу Новикова: оказывается, он хотел застрелиться, когда узнал, что Женя вышла замуж за Крымова. Помилуйте, но это же слюнтяй! Стреляться из-за бабы –– что может быть позорнее? А вот что: Новиков уже и предсмертную записку написал... но стреляться раздумал. Значит, слюнтяй в квадрате. Решил стреляться –– так стреляйся! )

Единственный персонаж первого плана, который по-настоящему удался автору –– Виктор Павлович Штрум. И не диво: это же alter ego самого автора. А историческое лицо, учёный-физик Лев Яковлевич Штрум (1890—1936), прототипом отнюдь не является: от него у литературного героя только фамилия и профессия. Гроссман не ограничился обращением к своему собственному внутреннему миру, он задействовал на полную катушку и свою семейную историю, что позволило ввести в роман ещё несколько прекрасно выписанных фигур: их прототипами являются люди из ближайшего окружения писателя. Понятно, что гораздо легче изображать реалистично самого себя и хорошо знакомых реальных людей, нежели персонажей выдуманных и к тому же чисто функциональных (а Крымов и Новиков именно таковы).

Проблема со Штрумом только одна: этот персонаж, постепенно занимающий в романе всё больше и больше места, не связан напрямую с событиями сталинградской эпопеи. Ближе к концу второй книги романа (последние 2/5 её объёма, начиная с ЖиС-2, гл. 52) он определённо превращается в главного героя. А происходящее в Сталинграде отодвигается на второй план, становится историческим фоном для его личной истории. Мало того –– в «штрумовских» главах всплывает и активно педалируется тема антисемитизма (Штрум сталкивается с этим в своём научном учреждении). Здесь –– важнейшая хронологическая несообразность романа: Гроссман механически переносит в 1942 год реалии времён «борьбы с космополитизмом», развернувшейся в 1948—1953 гг. Понятное дело, что в 1942—1945 гг. ничего даже отдалённо похожего не происходило, да и происходить не могло. В годы войны евреи были очень нужны Сталину, с начала 1942 г. в СССР существовал Еврейский антифашистский комитет, установивший связи с американским Еврейским советом по оказанию помощи России в войне (возглавлял его не кто-нибудь, а сам Альберт Эйнштейн) и с крупнейшей еврейской благотворительной организацией «Джойнт». Роль Еврейского антифашистского комитета в укреплении советско-американских связей во время войны невозможно переоценить. Но Гроссмана эта тематика не заинтересовала: в конце 1950-х гг., когда он работал над второй книгой романа, ему непременно надо было выплеснуть на бумагу свою личную послевоенную психологическую травму (история, описываемая в ЖиС-3, гл. 55, произошла в реальной жизни с самим писателем). Всё-таки Гроссман был не очень прилежным учеником Льва Толстого. Советский писатель не понимал главного: историческая правда выше художественной, и перенесение вполне достоверных эпизодов в другую эпоху автоматически превращает стопроцентную истину в стопроцентную ложь.

У меня ещё куча претензий к Гроссману: больших и малых, серьёзных и не очень. Но их последовательное изложение не обошлось бы без спойлеров, да и места заняло бы слишком много. Главный мой вывод следующий: роман «живой» книгой уже не является, но это интереснейший литературный памятник, и в этом качестве заслуживает наивысшей оценки. Особо должны быть ценимы страницы, посвящённые боевым действиям непосредственно в Сталинграде. Многое Гроссман видел собственными глазами: он ведь был военным корреспондентом, и в штабах не отсиживался.

Василий Гроссман в прифронтовой полосе. Сталинградский фронт, осень 1942 г.

Бесспорно, что никто из советских писателей одного с Гроссманом поколения не продвинулся дальше него в постижении общества, сформировавшегося в сталинскую эпоху. Да и в отношении литературного мастерства мало кто может с Гроссманом соперничать. Что бы он ни описывал, он делает это блестяще; все персонажи второго и третьего плана, даже появляющиеся однократно, просто великолепны.

Роман ждёт вас, друзья. Но вам придётся проявить терпение: действие в первой книге развивается вяло, и до самой её середины происходящее не вызывает у читателя особого эмоционального отклика.

Мое знакомство получилось не ровным: я начала электронный вариант неполной версии,когда обнаружила, пришлось начать заново полный вариант книги, но уже аудио в исполнении С. Кирсанова. И поэтому я для себя четко поняла, как роман звучит с цензурой и без неё.

Я читала оттепельную версию , где в скобках был указан текст, который Гроссману пришлось изменить под давлением цензоров и то, что было дописано им позже. В первом варианте были полностью исключены главы о встрече Гитлера и Муссолини, глава, где автор анализирует личность фюрера, вырезано из текста все, что связано с чисткой среди студентов непролетарского происхождения в 20-е годы и репрессиями в 30-е. Значительные изменения претерпел рассказ об отступлении наших войск в первые дни войны, об эвакуации из Москвы, о подробностях постоя советских солдат, дневниковые записи одного из героев и так далее, и так далее. Словом все, что не вязалось с моральным обликом строителя социалистического общества и самого общества. Убрали даже сплетни кумушек по поводу развода Жени Шапошниковой и упоминание о том, что советские ученые читают "Приключения Шерлока Холмса".

Сталинградская эпопея Гроссмана, которую еще до ее выхода назвали "Война и мир" двадцатого века, должна была рассказать о борьбе трудового народа, вставшего на защиту Родины за свою свободу под руководством партии. И задача была выполнена.

В самом начале автор знакомит с семьей Шапошниковых, которая живет в Сталинграде, и все остальные герои прямо или косвенно оказываются связаны с ними. Персонажей много, есть те в которых веришь, иные же будто только сошли с плаката. Все герои либо рабоче-крестьянского происхождения, которым революция дала возможность "из ничем, стать всем " либо интеллигенция, прошедшая через царские застенки. Пафос уместен, когда речь идет о подвиге народа, о боях, сражениях, когда Гроссман с художественного стиля переходит на публицистику, рассказывая о событиях на фронтах, но ведь у него и некоторые герои мыслят о войне, русском народе, фашизме, словно сочиняют статью в газету "Правда", а встреча старых друзей становится похожа на партсобрание. Вспомнилась повесть Виктор Некрасов - В окопах Сталинграда , кстати, написанная примерно в тоже сталинское время, там все персонажи живые, настоящие, что не скажешь о героях этого романа.

Роман написан в духе соцреализма, слишком много лозунгов, штампованных фраз, причина, по которой перестала читать советскую прозу и только сейчас, через много лет возвращаюсь, отыскивая порой настоящие жемчужины.

Есть очень сильные главы об эвакуации детского дома из Сталинграда, о совсем еще юной Вере Шапошниковой, которая бросилась спасать раненых из горящего госпиталя, о первом бое ее двоюродного брата Анатолия, о встрече Березкина с женой, о битве у сталинградского вокзала, о бомбежке Сталинграда

Ужасна была эта картина, и все же ужаснее был меркнущий в смерти взгляд шестилетнего человека, задавленного железной балкой. Есть сила, которая может поднять из праха огромные города, но нет в мире силы, которая могла бы поднять легкие ресницы над глазами мертвого ребенка.

Понравились и запомнились отдельные главы, но не книга в целом.

Пока читала первую часть дилогии познакомилась с историей написания второй "Жизнь и судьба" и ее сложной судьбой. Безусловно продолжаю чтение и уже побаиваюсь, как бы там перекосов не было в другую сторону, не любитель я крайностей. Правда, она обычно где-то посередине находится.