Текст книги "Где трава зеленая…"

Глава 9
Близняшки

Скай тупила в монитор ноутбука, не зная, как начать письмо. Обращение «дорогие родители» не подходило, потому что одну девочку воспитывали бабушка с дедушкой, а другая жила в приемной семье. «Дорогие опекуны» – слишком холодно. Зажав между зубами ручку, она, наконец, остановилась на обращении «Дорогие родители и опекуны».

«Дорогие родители и опекуны!

Я очень рада сообщить вам приятные новости! Как вы уже знаете, мы приобрели дом, который станет резиденцией для девочек, чтобы они могли ходить в школу в Парадайс. Местный архитектор, мой муж, разработал проект перепланировки, соответствующей нашим потребностям, и я уже начала подыскивать мебель и другие предметы интерьера, чтобы девочки чувствовали себя как дома. Мы со дня на день ожидаем последней части финансирования от великодушного местного инвестора и сразу после этого начнем необходимую перепланировку. Я очень надеюсь, что девочки смогут переехать в свой новый дом уже в конце лета, чтобы начать занятия с нового учебного года. Пожалуйста, не стесняйтесь связаться со мной, если у вас будут вопросы и пожелания. С нетерпением жду встречи с вашими девочками!

Всего наилучшего!

Скай Элтер, исполнительный директор резиденции для девочек «Безмятежная обитель».

Она перечитала письмо, проверила орфографию и отправила. Часы на кухне показывали без четверти три. До школьного автобуса оставалось меньше получаса. Прогуляться не помешает – она весь день не выходила из дому. Надо больше ходить пешком.

Почувствовав всплеск мотивации, Скай уже хотела закрыть ноутбук, как вдруг ее взгляд упал на значок с тележкой «Амазона», к которому машинально потянулась рука. Корзину она заполнила сегодня утром. Восемь настольных ламп с регулировкой интенсивности освещения, органайзеры для письменного стола, огромная рисоварка, диспенсеры для шампуня. Щелк, щелк, щелк. Она переходила от одного товара к другому, на экране каждую минуту появлялась какая-нибудь незаменимая вещь, о нужности которой она и не подозревала, пока та не начинала кричать о своих достоинствах, будто хвастливая «настоящая домохозяйка». Новый дизайн! Дополнительные функции! Снова в продаже! Более двух тысяч восторженных отзывов! Пальцы нажимали на кнопку, добавляя в корзину товары быстрее, чем мозг успевал обрабатывать информацию.

Чтобы отредактировать и оформить покупки, ушло двадцать минут, и времени на прогулку не осталось. Взлетев по лестнице в спальню, Скай схватила первый попавшийся свитер, натянула, спустилась и выбежала из дому. Только у калитки она поняла, что под руку попалась старая толстовка на молнии с логотипом Амхерста, на два размера больше, растянутая и такая стираная-перестираная, что ощущалась на коже как мягкий шелк. Они купили две одинаковые в сувенирном магазине на территории кампуса, когда Пейтон приезжала навестить сестру на третьем курсе.

– Никогда ее не сниму, – вертясь перед большим зеркалом, заявила Пейтон. – Я вернусь в ней к себе в колледж, чтобы все видели, какая умная у меня сестра – учится в одном из лучших университетов страны.

Скай припомнила, что в тот момент внимательно посмотрела сестре в лицо, опасаясь ревности или насмешки – напрасно.

– Пойдем, я тебе ее подарю, – сказала она, отбирая у Пейтон толстовку.

– Ты хочешь сказать, что мне купят ее мама и папа, – смеясь, уточнила Пейтон. – Давай возьмем две одинаковые. Будем как близняшки.

У Скай имелось уже не меньше дюжины амхерстовских свитеров, но когда Пейтон что-то втемяшится в голову, легче согласиться, чем спорить. Они надели одинаковые толстовки и шли через весь кампус в квартиру Скай, взявшись за руки. Она до сих пор помнила, как они смеялись и пели по пути, а скупые лучи массачусетского солнца согревали их лица. Когда они вернулись в квартиру за пределами кампуса, Пейтон налила ей и себе клюквенной водки «Абсолют», которую привезла с собой, и сестры пили и болтали, пока одевались.

Прошло двадцать лет, но Скай помнила все так явственно, будто это случилось на прошлой неделе.

– Ты пойдешь в этом? – сморщила носик Пейтон, когда Скай вышла из спальни в бесформенном бордовом балахоне до пят.

– Ага.

– Оно ужасно!

– Платье как платье, – вздохнула Скай. – Мне все равно.

– Вижу, что все равно. – Пейтон проскользнула в спальню. – Ну-ка зайди на минутку. Сейчас что-то придумаем.

Скай знала, что сопротивление бесполезно, поэтому закатила глаза и последовала за сестрой.

– Что?

Из шкафа торчала только пятая точка Пейтон, обтянутая джинсами.

– Вот, глянь. Это хоть на что-то похоже. И тебе пойдет. – Пейтон бросила сестре расклешенные брюки и, перебирая вешалки, проговорила: – Так, теперь посмотрим здесь… О, вот! Примерь с этим.

Скай подхватила белую шелковую безрукавку, которую мама купила ей для собеседования на стажировку прошлым летом, и надела.

Пейтон помогла ей заправить блузку в брюки, вставила ремень – и где только она его нашла? – и сказала:

– Подожди, я сейчас.

Вернулась она со своей сумкой, из которой извлекла горсть бижутерии и красные туфли из лакированной кожи на высоких каблуках.

– Ни за что, – уперлась Скай, глядя на туфли.

– Ты идешь на вечеринку!

– В доме у профессора! Которого я хочу попросить стать моим наставником.

– И что? Тебе нельзя хорошо выглядеть? Боишься, что, если наденешь каблуки, покажешься ему глупой?

Скай закатила глаза, хотя именно этого и боялась:

– Это не он, а она.

– Какая разница? Просто примерь, – предложила Пейтон, и Скай вновь подчинилась.

Скользнув ногами в туфли, она посмотрела в зеркало и чуть не упала, увидев свое отражение. Из-за широких брюк талия казалась еще тоньше, а ноги просто уходили в бесконечность. Шелковая блузка четко обрисовывала грудь и подчеркивала узкие плечи. Она не совсем понимала, в чем тут дело: в каблуках или внутреннем ощущении, – но девушка в зеркале выглядела высокой, стройной и уверенной в себе.

– Видишь? – спросила Пейтон.

Скай не могла оторвать глаз от собственного отражения.

– Из того, что здесь есть, лучше не сделать. – Пейтон махнула рукой в сторону шкафа. – Меня просто убивает, что ты вообще не интересуешься модой, имея лицо и фигуру лучше, чем у меня. Вопиющая несправедливость! Пойдем, я сделаю тебе макияж; когда закончу, тебя будут считать самой безмозглой идиоткой за всю историю Амхерста.

Пейтон взялась за дело, и десять минут спустя Скай вновь посмотрела на себя в зеркало. Она выглядела и чувствовала себя сногсшибательно – просто сияла. Как она могла не замечать таланта сестры, которой удалось с помощью элементарной косметики и нескольких старых кисточек совершить столь поразительное преображение?

Пейтон влезла в узкое черное платье, завила ресницы и волосы и буквально нарисовала себе идеальное лицо. На все про все ушло меньше пятнадцати минут.

– Давай покажем этой стерве профессорше, что сестры Маркус шутить не любят! – Она задорно выставила бедро и послала в зеркало воздушный поцелуй.

Скай почувствовала неясное раздражение.

– Пожалуйста, не забывай, что профессора – люди серьезные. Они ученые, понимаешь?

Глаза Пейтон расширились.

– Конечно, – кивнула она мрачно. – Ученые. Поняла. Я ведь никогда в жизни не видела живого профессора.

– Пейт, я не…

– Пойдем! – засмеялась Пейтон и направилась к двери. – Я пошутила.

Они шли по территории кампуса в сгущающейся темноте, и Пейтон оживленно разглагольствовала о своем университетском женском клубе.

– Я вообще не собиралась баллотироваться, меня уговорили. Ты ведь понимаешь: избранный председатель определяет всю социальную жизнь клуба на целый год… – размахивая руками, сказала Пейтон. Она остановилась и оглядела увитые плющом здания, широкие зеленые лужайки и огненные всплески листьев, начавших менять цвет. – Господи, как здесь красиво!

Надо было согласиться: после трех лет в кампусе у Скай по-прежнему захватывало дух от этой красоты, – однако она сказала:

– Не представляю, как бы я училась в школе, где греческая система имеет столь значительное влияние.

– Правда? – удивленно воззрилась на нее Пейтон.

– Я не имею ничего против студенческих братств и женских клубов, но, слава богу, в Амхерсте их нет.

Скай тут же пожалела о своих неосторожных словах. Пейтон пять часов ехала, чтобы побыть с ней в выходные, и все это время очень старалась: готовила попкорн с чеддером и молочные коктейли, когда они смотрели кино прошлым вечером, постоянно восхищалась красотой Амхерста, была чрезвычайно дружелюбной с ее соседками по комнате и подругами, помогала укладывать волосы и делать макияж, охотно согласилась сопровождать Скай на вечеринку в доме профессора истории, куда та ужасно боялась идти.

– Ты решила побыть злобной надменной стервой? – спросила Пейтон. – Если да, то у тебя отлично выходит.

– Извини, я не хотела, – сказала она.

– Ага, и когда напомнила мне, что в Амхерсте нет специальности «журналистика», тоже не хотела? Вы ведь все здесь изучаете высокую английскую литературу? Конечно, это куда престижнее!.. Только знаешь, я хотела заниматься журналистикой с пятнадцати лет, и безумно рада, что получила такую возможность. На следующий год, когда переведусь в главный кампус, я буду учиться по одной из лучших программ в стране.

Скай подумала о том, как жилось Пейтон в университете Пенсильвании. Хотя ей приходилось довольствоваться маленьким кампусом на отшибе, сестра отлично вписалась в студенческую жизнь. Она занимала пост председателя сестринства, обожала своего бой-френда, игравшего в лакросс, по выходным ходила на футбол, а с утра по будням пропадала в студенческой телестудии. В колледже Пейтон чувствовала себя как рыба в воде, чего нельзя было сказать о Скай. Разумеется, ей нравился серьезный академический подход и доступ к профессорам мирового масштаба, но она не могла сказать, что жила эти три года в свое удовольствие.

– Прости, сама не понимаю, откуда во мне столько снобизма.

– Сестренка, а ты не можешь выражаться попроще, чтобы тебя могла понять несчастная студентка из захолустного провинциального колледжа?

Скай ткнула ее в плечо.

– Пришли, – сказала она, радуясь, что можно сменить тему. – Наверное, рано. Подождем немножко.

– Давай уже с этим покончим, – возразила Пейтон, поднялась на крыльцо и позвонила, прежде чем Скай успела ее остановить.

– Я не готова! – пискнула Скай, которой захотелось вдруг развернуться и убежать.

Она умела поддержать беседу с интересным человеком, когда было о чем поговорить. Однако большие скопления народа и вечеринки она ненавидела и скрывала это с огромным трудом.

– Что ты так разволновалась? Коктейлей не видела? Или свою профессоршу? Мы выпьем по бокалу вина, поулыбаемся и уйдем. – Пейтон взбила волосы. – Не понимаю, откуда у тебя социофобия? Странно.

Скай не успела ответить: дверь распахнулась. На пороге стояли профессор Маккан и еще какая-то женщина.

– Скай, ты пришла первой, – сказала профессор Маккан, отступая назад, чтобы девушки могли пройти.

– Профессор Маккан, надеюсь, вы не против, что я привела сестру? – дрожащим голосом спросила Скай.

– Проходите, – пригласила профессор, направляя их в ничем не примечательную гостиную.

На кофейном столике поверх альбомов по искусству стояло несколько подносов с сыром и крекерами.

– Познакомьтесь с моей женой Брендой. Бренда, это Скай Элтер, третьекурсница: она выбрала основным предметом историю, – и ее сестра…

– Пейтон, – подсказала Пейтон, сияя улыбкой и протягивая руку. – Скай с нетерпением ждала этой вечеринки, и я очень рада, что смогла к ней присоединиться. Спасибо, что позволили прийти.

Скай ахнула. Надо как-то утихомирить сестру: нельзя быть настолько непринужденной и проявлять такой энтузиазм. Нужно выказать уважение. К удивлению Скай, профессор Маккан тепло улыбнулась.

– Пожалуйста, называйте меня Амандой, обе. Входите, присаживайтесь.

Бренда, оказавшаяся очень привлекательной и на добрый десяток лет моложе Аманды, которой было хорошо за сорок, налила им по бокалу белого вина.

– О боже, какая прелесть! – взвизгнула Пейтон, и Скай вновь чуть не провалилась сквозь землю.

Как же ее утихомирить?

Слишком поздно: Пейтон уже вскочила и направилась к гигантской пушистой собаке.

– Какой милый малыш! Да ты просто чудо! Как тебя зовут, красавчик?

Профессор Маккан просияла. Скай никогда не видела ее такой счастливой: ни в аудитории, ни за ее пределами.

– Это Мартин. Он очень любит внимание.

– Заметно, – проворковала Пейтон, зарываясь лицом Мартину в морду. – Это аляскинский маламут, да? Я всегда мечтала о такой породе, они самые чудесные собаки на свете! Он линяет?

– Еще как, – ответила Бренда, поцеживая вино. – Но это его единственный недостаток.

– Вы правы! А можно спросить: он тоже ненавидит лето? У моей детской подруги был маламут, и я помню, что он всю зиму просился на улицу и валялся в снегу.

Скай чуть не откусила себе язык от бесцеремонных расспросов сестры, однако вовремя заметила, что профессор Маккан (не могла она называть своего преподавателя Амандой) в восторге от беседы.

Исчерпав тему о домашних питомцах, Пейтон перешла к карьере Бренды, их старинному дому и даже спросила о планах на лето. Сестра болтала так легко и непринужденно, что Скай перестала стыдиться ее поведения и почувствовала благодарность. Что бы делала она сама, появившись здесь одна, до прихода остальных гостей? О чем бы она с ними разговаривала? Она могла бы спросить о каком-нибудь задании, которое профессор Маккан дала студентам, но ведь, наверное, невежливо говорить о работе на вечеринке.

После бокала вина по желудку разлилось приятное тепло. Слава богу, у нее есть сестра.

До прихода остальных студентов Пейтон рассмешила профессора Маккан забавным анекдотом и рассказала Бренде веселую историю, приключившуюся с ней в поездке. Скай знала, что Пейтон чувствует себя своей в любой компании, но почти забыла, до какой степени. Новая Пейтон, председатель сестринства, была еще более общительной, чем Пейтон – королева выпускного бала, а это говорило о многом. Часа через два, когда они поблагодарили хозяек и ушли, Скай, едва не задыхаясь от благодарности к сестре, прошептала:

– Спасибо.

– Пожалуйста, – ответила Пейтон.

– Ты меня буквально спасла.

– Да что тут такого? Конечно, в вашей престижной школе преподают лучшие, знаменитые профессора, но они тоже люди, понимаешь?

– Я иногда об этом забываю.

– Все любят своих собак и пошлые анекдоты, – ухмыльнулась Пейтон.

– Запомню, – улыбнулась Скай.

– А теперь давай устроим настоящую вечеринку, – предложила Пейтон. – Закатимся куда-нибудь в бар?

Скай взяла ее под руку.

– Давай. Я у тебя в долгу.

Шагая к остановке автобуса в фантастически мягком и удобном свитере, Скай хмурилась. Сестра во многих отношениях та еще штучка, и все-таки ее невозможно не любить. Что будет с Пейтон теперь, после ужасного поступка Айзека? Последствия могут быть самыми страшными. Слишком долго и слишком многим жертвовала Пейтон; теперь ей есть что терять. Скай пообещала себе, что соберется с силами и поддержит Пейтон, как всегда поддерживала ее сестра. «Скоро тебя наберу», – написала она и нагнулась поцеловать Аврору, которая вышла из автобуса и бросилась прямо ей в объятия.

Глава 10
Блестящие гарвардские штампы

Раздражающий сигнал будильника выводил из себя. Чтобы вылезти из постели в половине четвертого утра, Пейтон нужно было как следует разозлиться, а сегодня уже проснулась и не знала, радоваться или ужасаться тому факту, что наступил понедельник. Она по привычке перекатилась на бок и потянулась к Айзеку, однако его сторона кровати была пуста.

Шагнув под душ, она долго стояла под обжигающими струями воды и убеждала себя, что все не так плохо. Воскресенье прошло… кошмарно. Неуклюже пытаясь сгладить ситуацию, она носилась по квартире и отчаянно старалась всем угодить – жарила дочке блинчики, делала Айзеку латте… напрасно: оба отказывались с ней говорить. В какой-то момент Макс попробовала улизнуть в город, поснимать, но испугалась слишком наглого папарацци и вернулась. Айзек почти целый день не высовывал носа из кабинета. Пейтон слышала обрывки его разговора с другом детства, который жил теперь в Норвегии, и его престарелым отцом, страдавшим от болезни Альцгеймера, что делало создавшуюся ситуацию вполне терпимой, во всяком случае для последнего. Пейтон понадобилась лишь Кеннету, который позвонил раз пять с бесполезным и непрошеным советом залечь на дно и готовиться к эфиру в понедельник утром. Спала она плохо. Тем не менее пришел новый день, и Пейтон решила, что нужно настраиваться на лучшее. Кому, как не ей, знать, что подобные новости быстро появляются и столь же быстро исчезают. Сегодня она выйдет на работу, и от этой истории мокрого места не останется. Все эти разговоры об Айзеке (Пейтон все еще не могла признать, что это сделала она) яйца выеденного не стоят по сравнению с главными новостями и даже с предыдущим скандалом, связанным с поступлением в колледжи. Отдохнув друг от друга, они втроем сядут вечерком и все обсудят по-семейному.

Приободрившись, Пейтон натянула джинсы с футболкой и на цыпочках прошла в кухню. Часы на микроволновке показывали 03:45. Она трижды проверила телефон, желая убедиться, что правильно поняла сообщение Шона, который написал: «Тебя утвердили на сегодняшнее утро. Все как обычно». Кофе-машина выдавила в кофейник последнюю каплю. Пейтон налила себе чашку кофе с миндальным молоком и щепоткой корицы. На телефон пришло текстовое сообщение из гаража, что машина на месте. Она поспешно распечатала материалы, которые отправлял ей по вечерам кто-то из личных ассистентов, и сунула в сумку «Гоярд». Взяла спортивную сумку, схватила греческий йогурт и пластмассовую ложку, заглянула в спальню Макс, где царила темнота. Внезапно охваченная острым желанием прижаться губами к теплой щеке дочери, она вошла в комнату. Боясь разбудить Макс, она стояла на пушистом прикроватном коврике, прислушиваясь к мирному дыханию девочки. Сколько раз она стояла так над дочкиной кроваткой, пока Макс была маленькой? Сто? Тысячу? Лихорадки, ночные кошмары, трагедии на переменах, волнения по поводу домашнего задания. Все эти «я боюсь темноты» и «у меня под кроватью чудовище» перемешивались друг с другом, сплетаясь в неповторимый и пестрый узор детства. Глядя на юную спящую красавицу, Пейтон, подобно всем матерям, удивлялась, как быстро пролетело время.

– Мама? Почему ты здесь? – с легким раздражением простонала Макс, переворачиваясь на другой бок. – Это ненормально – смотреть, как человек спит.

– Ты мне не просто какой-нибудь человек, – сказала Пейтон.

Ей ужасно хотелось протянуть руку и погладить Макс по волосам, как маленькую.

– Что с тобой? – Дочь откинула с лица густые вьющиеся локоны. – Что случилось?

– Ничего, милая. Я уже иду. Просто хотела… посмотреть на тебя.

Макс открыла второй глаз.

– В чем дело?

– Ни в чем, доченька, – сказала Пейтон, присев на самый край кровати. – Все замечательно, наступил новый день! Пока еще есть некоторые трудности, но все будет хорошо.

– Угу. Просто прекрасно.

Пейтон поправила дочке волосы, упавшие на глаза.

– Спи, малышка. Не хотела тебя будить. Мне пора на работу. Я тебя люблю.

Вместо ответа Макс натянула на голову одеяло. Пейтон тихонько прикрыла за собой дверь и спустилась к машине.

– Хорошего выпуска, миссис Маркус, – пожелал Питер, закрывая дверцу.

Водитель попался незнакомый. К счастью, его предупредили, что Пейтон не любит болтать по утрам. Машина мчалась по пустынной Парк-авеню. Пейтон разложила на коленях бумаги и попыталась сосредоточиться. Если повезет, день выдастся обычным: никаких экстренных новостей, чрезвычайных ситуаций и служебных конфликтов. Рядовые сотрудники будут смущенно отводить взгляд, не зная, что сказать, а продюсеры и начальство – делать вид, что все в порядке. Пейтон представила, как они бормочут, протягивая материалы или сценарий утренней передачи, что-то вроде «такова жизнь» или «мы с тобой». Все будут сдержанны и профессиональны, как и положено, несмотря на то, что произошло что-либо или не произошло в личной жизни. Прическа, макияж, обратный отсчет Шона. Затем она скажет с точно отмеренными долями серьезности и энтузиазма: «Доброе утро! Спасибо, что вы с нами» – и начнет посвящать зрителей в главные утренние новости. И вновь испытает невероятный подъем, который ощущала каждый раз, когда в глаза били студийные лампы и мигал зеленый огонек камеры, показывая, что она в эфире, что ее видят и слышат в миллионах американских домов. Несмотря на неудобные часы эфира, непомерные рабочие нагрузки и огромное напряжение, Пейтон чертовски любила свою работу.

Машина остановилась на закрытой стоянке студии, личный ассистент открыла дверцу.

– Доброе утро, – чирикнула Сахара, миниатюрная брюнетка с угреватой кожей. – Держи.

Она протянула Пейтон стаканчик с дымящимся латте и первой пошла по извилистому коридору к лифту, который должен был вознести их на девятый этаж. Пейтон не заметила в поведении девушки ничего необычного.

– Спасибо, – поблагодарила она, отпивая кофе. – Хорошо провела выходные?

– Да, спасибо, а ты?

– Отлично, – соврала Пейтон.

Сахара уставилась себе под ноги. Хотя они обменивались подобными любезностями уже больше года, обе вдруг почувствовали страшную неловкость. Когда двери лифта разъехались, Сахара чуть не убежала куда глаза глядят.

– Я за последними сводками, – сказала она, все так же не глядя Пейтон в глаза. – Принести в гримерную?

– Можешь просто положить на стол, – хмуро ответила Пейтон.

Девушка умчалась по коридору. Пейтон оставила сумки в своем кабинете и прошла в прилегающий к нему гардероб, по пути нажимая выключатели. «Странно, что никто не включил свет», – подумала она, подходя к вешалке с разноцветными платьями и костюмами. Хотя Пейтон могла выбрать наряд сама, ей частенько помогали Бев или Роджер. Она достала с заднего ряда изумрудно-зеленое платье-футляр из тяжелой вискозы с неглубоким вырезом в форме сердца, а с обувной полки – зеленые лодочки на каблуках. Торопливо переодевшись в кабинете, она схватила со стола оставленные Сахарой бумаги и направилась в гримерную.

Когда она проходила мимо столов, все, как обычно, махали руками и здоровались, но в воздухе витало какое-то напряжение. Самоуверенный молодой продюсер, недавно переметнувшийся от конкурентов, тоже поинтересовался, как она провела выходные. Пейтон так и не поняла, дружелюбие это или пассивная агрессия. Все, от стажеров до старших продюсеров, держались вежливо и профессионально. Тем не менее Пейтон не покидало чувство, что за ней наблюдают, словно она может в любую секунду сломаться. Собственно, ее всегда опекали, как талантливую ведущую, и старались исполнить любой каприз, только сейчас в поведении окружающих чувствовалась нервная настороженность. По спине поползла струйка пота.

Перед дверью в гримерку Пейтон удивленно остановилась, услышав имя Айзека.

– Ее ни за что не выпустят в эфир, – донесся женский голос. – Это конфликт интересов.

Она узнала голос Бев, которая уже сто лет занималась в Эй-эн-эн прическами и имела собственное мнение обо всем на свете.

Ее помощник Роджер согласился:

– Да, в прошлый раз Пейтон вела репортажи об этой истории. А теперь Айзек…

– Ужас какой, – вмешалась визажист Карен, любимица Пейтон. – Мне так ее жалко.

– Ой, перестань! Думаешь, она не знала? – спросил Роджер. – Хочешь сказать, что твой муж может совершить преступление, а ты невинная овечка?

Карен засмеялась:

– Если бы у меня был муж, я бы позволила ему делать все, что взбредет в голову.

Пейтон опустила взгляд на зеленое платье, которое внезапно показалось ей вызывающим и безвкусным, сделала глубокий вдох, натянула телевизионную улыбку и стремительно вошла в комнату.

– Всем доброе утро, – пропела она бодро.

– Пейтон! – удивленно произнесла Карен, словно Пейтон не появлялась здесь в это время изо дня в день.

– Прекрасного понедельника! – Она огляделась по сторонам и сказала, понизив голос: – Мой напарник пока никого не изнасиловал? Нет? Ну, еще не вечер.

Троица вежливо засмеялась.

– Роджер, как твоя мама? Рада, что вышла из больницы?

– Да, – кивнул Роджер. – Ей намного лучше. Спасибо.

Наступило неловкое молчание.

– Садись, – неестественно высоким голосом сказал Роджер. – У тебя сегодня ответственный день. Раньше начнем – раньше закончим.

Опустившись в кресло, Пейтон затаила дыхание. Роджер с помощью ножной педали поднял ее повыше.

– Кто как провел выходные? – спросила Пейтон, прикрыв глаза, чтобы Карен могла, как всегда, заняться веками. – Выкладывайте!

Никто не ответил. Открыв глаза, Пейтон увидела, что Бев внимательно рассматривает кисти для макияжа, а Карен выравнивает и без того идеально ровные ряды флакончиков. В наступившей тишине слышно было только рекламу салфеток с монитора под потолком.

– Чудесное выдалось воскресенье, – подал голос Роджер. – Вы помните, чтобы в июне стояло такое тепло?

– Поговорим о погоде? – резко вскинула голову Пейтон.

Роджер хохотнул, не глядя ей в глаза.

– Послушайте, вы все знаете об Айзеке. В нашей стране не осталось ни единого человека, который бы о нем не знал, – не выдержала Пейтон. – Давайте не будем вести себя как идиоты. Уверяю вас: это чудовищное недоразумение, и скоро все разъяснится. Не надо относиться ко мне как к прокаженной!

Роджер побрызгал на волосы сухим шампунем, а Бев макнула кисть в баночку с лиловыми тенями.

– Не горячись, девочка! – Бев постучала костяшками ей по бровям, требуя закрыть глаза. – Мы никого не осуждаем.

– Конечно, осуждаете, – скрипучим голосом сказала Пейтон. – За это я вас и люблю.

– Ладно, пусть так, – признал Роджер, включая фен. – Но уж точно не тебя. И тем более не Айзека! Он душка. Невозможно, чтобы такой человек…

Роджер замер на полуслове, и в комнате стало так тихо, что Пейтон открыла глаза.

– Шон! – окликнула она. – Что ты там прячешься? Входи!

– Доброе утро, Пейт.

Она никогда не видела Шона таким бледным.

– Извини, что написала тебе так поздно. Представляешь, не могла уснуть: все думала о Наоми. Она…

Пейтон остановилась. Почему он так смотрит?

– Зайди ко мне на минутку, – сказал Шон.

– Может, мы уже закончим? – спросила Пейтон. – Я и так не совсем в форме, и если меня хорошенько не зашпаклюют, я напугаю зрителей.

– Прости, Пейт, это срочно.

Не успела она отреагировать, как Бев, Роджер и Карен бросились к двери.

– Я за кофе. Вам взять? – спросила Бев.

Роджер и Карен пробормотали что-то нечленораздельное, и все трое скрылись.

Пейтон уставилась на Шона. Рыжие волосы такого же оттенка, как у Гейба, он коротко стриг каждые три недели. Обычно безукоризненно одетый, продюсер стоял перед ней в помятой и плохо заправленной рубашке, а еще Пейтон заметила, что он явно не брился, чего раньше никогда не случалось.

– Что с тобой? – спросила она. – Наоми?

Судя по мрачному выражению Шона, Пейтон подумала, что у него заболела дочь.

Он покачал головой.

– Господи, на тебе лица нет. Говори.

– Тебя отстранили от эфира.

– Меня? Как это? Ты шутишь? Шон, ты пошутил?

– Сегодня. Мне только что позвонили. Извини, Пейт, ты ведь знаешь, я не…

– Погоди, ты хочешь сказать, после сегодняшнего выпуска, да?

Она посмотрела на часы.

– Я должна быть в эфире через девятнадцать минут.

Шон опустил голову.

– Джозеф, гад, – сквозь зубы процедила Пейтон. – Специально сделал. Чтобы я приехала… оделась! Сижу на макияже, и теперь он решает меня отстранить? Это вообще законно?

– Я действительно знаю только то, что мне сказали, а именно: «Она сегодня в эфир не идет». – Шон обреченно поднял руки. – Думаю, они все еще обсуждали это на собрании несколько минут назад.

– В половине пятого утра, твою мать? – Пейтон вскочила с кресла. – И что мне теперь делать?

Шон побледнел еще сильнее:

– Наверное, ехать домой. Уверен, тебе скоро позвонят.

– Домой?

– Мне очень жаль, правда. Я знаю Айзека, и…

Пейтон прикрыла глаза рукой:

– Уйди.

– Не убивай гонца. Ты ведь знаешь, что значит для меня наша дружба, и я тебе честно скажу: может, это несправедливо или даже незаконно, я не эксперт, но удивляться нечему. Твой муж, а значит, и ты, оказались в центре общенационального скандала. Нужно переждать. Пусть все идет своим чередом.

– И что конкретно это означает?

– Пейтон, я понимаю, ты расстроена. Без тебя наша программа ничего не стоит, и, к счастью, все знают, что Эй-эн-эн пробилась наверх только благодаря тебе. Никто не сможет повторить вашу с Джимом сыгранность в эфире. Мне пора в аппаратную. Я попрошу Сахару вызвать тебе машину. Позвони, как только закончится передача. Нет, лучше я тебе позвоню. Не выключай телефон!

Он сжал ее плечо и вышел. Чувствуя легкое головокружение, Пейтон на ватных ногах выползла из гримерной и чуть не столкнулась с Карен.

– Что случилось? – озабоченно спросила та.

Вместо ответа Пейтон злобно расхохоталась и, пошатываясь на высоких каблуках, прошагала в свой кабинет. Электронные часы над столом показывали 04:47. Офисный и сотовый телефоны непрерывно звонили.

«Уходи, уходи, уходи, – уговаривала она себя, меряя шагами кабинет, который всегда был надежным убежищем от хаоса, а сейчас начинал казаться ловушкой. – Прочь отсюда!»

Она схватила сумку, смахнув на пол картонный стаканчик с остатками кофе. Не страшно. Кто-нибудь уберет. Швырнула в сумку телефон, сунула бутылку комбучи из мини-холодильника и фотографию Макс с Айзеком, которую держала на рабочем столе с тех пор, как родилась дочь. Макс на этом снимке было всего неделя от роду, и она целиком умещалась на сложенных ладонях отца.

В коридоре стояла перепуганная Сахара.

– Э-э… Я вызвала машину. Она ждет со стороны Пятьдесят первой улицы и…

Пейтон, не дослушав, нырнула в открытый лифт и простояла лицом к стене, как ей показалось, целый час. Наконец двери закрылись. Последние несколько минут телефон замолкал и тут же начинал звонить снова. Выхватив его из сумки, она увидела, что звонит Кеннет.

– Что за херня? – крикнула она вместо приветствия.

– Пейтон, я пытаюсь дозвониться уже…

– Мне сказали только после макияжа! На глазах у персонала! Ты знал?

В трубке что-то трещало и клокотало.

– Ты слышишь? Кен!

Двери разъехались, и Пейтон выскочила из лифта, зарычав от бессилия. Наконец она вышла на улицу, где только начало светать, и ясно услышала голос Кена:

– …в процессе. Если честно, меня это не удивляет. Я не пытаюсь сказать «я тебя предупреждал», но…

Увидев Пейтон, водитель вышел из «линкольна» и открыл заднюю дверцу.

– Нет, спасибо, – беззвучно прошептала она и пошла дальше, не зная, куда и зачем.

Кеннет продолжал бубнить.

– …за пару дней все устаканится. Сиди тихо, как мышка, и никому ничего не говори.

– Это безумие! Они забыли, что есть контракт? Меня не имеют права отстранять от эфира!