Электронная библиотека » Лоренцо Ликальци » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Я – нет"


  • Текст добавлен: 16 сентября 2014, 17:36


Автор книги: Лоренцо Ликальци


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +
II.
Франческо

С тех пор как два года назад я развелся, моему брату взбрело в голову подыскать мне кого-нибудь. На самом деле в этой сомнительной инициативе намного большую настойчивость проявляет его жена Лаура. Она убеждена, что именно из-за моей подвешенной ситуации мой брат в течение почти двух лет находится в таком нервном состоянии. Может, она и права.

Флавио на десять лет старше меня и питает ко мне отеческие чувства, учитывая тот факт, что папа плохо справлялся со своими обязанностями, по горло занятый нашей процветающей семейной фирмой. Что, впрочем, не мешало ему подвергать меня пыткам буржуазного воспитания. В этом не было чувства, а был сплошной расчет. Он полагал, что в отношениях отца и сына главное и единственно верное – это облагодетельствовать чадо строгими поведенческими директивами, цель коих – овладение базовыми постулатами отцовской жизненной философии, касающимися дисциплины, работы, семьи. Для моего отца предприятие и семья было единое целое, предать одно, что в результате сделал я, означало предать другое. Этого он никогда мне не простил.

Сейчас он отошел отдел (два инфаркта и три шунта), передав управление фирмой моему брату, который за пять лет впятеро увеличил ее оборот, не просрочив еще ни одного векселя.

Я работаю там же, на ничего не значащей должности. Я член совета директоров, в советах которого никто не нуждается. Когда Флавио либо кто другой из руководства спрашивает меня о чем-то, я обычно отвечаю: я согласен с тобой. Или: я абсолютно согласен с тобой, что еще более продуктивно и не требует продолжения.

Раньше я высказывал свое мнение по тому или иному вопросу, но когда понял, что это пустая формальность, что им интересуются просто из соображений субординации или чтобы угодить моему брату, я замолчал и с тех пор на заседаниях отвлекаюсь, думаю о своем, разглядываю физиономии присутствующих, всегда напряженные, чтобы продемонстрировать Флавио свою преданность и менеджерскую компетенцию. В последний раз, когда у меня спросили совета, я упал. В то время как все горячо спорили о чем-то, не знаю – о чем, я забавлялся тем, что старался сохранить равновесие на двух задних ножках стула, и мне это почти удалось, я был в полном восторге, ощущая себя настоящим эквилибристом, и тут Флавио неожиданно напал на меня: а ты что об этом думаешь? Я не ожидал вопроса и вздрогнул. При этом я потерял равновесие и вместе со стулом грохнулся на спину. Получилось неловко. Особенно для моего брата.

Я хотел стать музыкантом, играть на бас-гитаре в блюзовой группе, которую сам создал, но в конце концов пришлось сделать более примитивный выбор, чтобы соответствовать тем видам, которые имела на меня семья. И все же я играл неплохо, и музыка, которую я писал, была неплоха.

Я даже несколько лет учился в консерватории, пока не понял, что бас-гитара – инструмент, наиболее созвучный моему характеру. Хотя у меня получалось играть практически на всех инструментах: фортепьяно, классической гитаре, у меня даже получалось с духовыми инструментами, а особенно мне нравился саксофон. Я мог бы стать настоящим музыкантом, но стал липовым менеджером.

Помню, что, когда еще был ребенком, я собирался стать писателем.

В семь лет я засел за вестерн и к четырнадцати написал аж семь глав, по одной в год, на том и остановился. Дело в том, что главными героями моей книги являлись славные ковбои (точнее, это была история одного ковбоя, лишенного кистей рук, и хотя он стрелял культями в плохих парней, никогда не промахивался – вот же бред!), но однажды я понял, что плохими парнями являются как раз они, любезные моему сердцу ковбои, и потерял творческий азарт (я пытался поменять главного героя, превратив его в индейца, стрелявшего культями из лука, но у меня не получилось).

Разумеется, я обладаю университетским дипломом. Четыре поколения мужчин семейства Масса имеют высшее образование. Мои хотели, чтобы я закончил экономический факультет и потом защитил диссертацию в Америке, как мой брат-бокконианец[6]6
  То есть выпускник частного миланского англоязычного университета Боккони, одной из ведущих мировых школ делового администрирования.


[Закрыть]
, гордость семьи, но я, натянув им нос, получил диплом философа.


В отличие от меня, Флавио – человек солидный, с солидной женой, с двумя солидными детьми, двумя солидными ротвейлерами и великолепной виллой неподалеку от Милана. Он уверен в себе, решителен, надежен, привержен правильным ценностям: работа и семья. Он рационально управляет собственной жизнью и жизнью других, и я думаю, что безалаберность моего теперешнего существования его до крайности раздражает, поскольку в какой-то степени нарушает его душевное равновесие. Если все идет гладко, в соответствии с его миропониманием, он может быть интересным и даже обаятельным, но если появляется какой-то внешний раздражитель, что нарушает его внутреннюю педантичную самоорганизацию, он становится буквально невыносим.

Он из того поколения, которое устраивало бунты 68-го года и Вудсток, но он в этом не участвовал, он учился в немецкой школе. Он из поколения, которое зачитывалось Бодлером и Рембо, но он, насколько мне известно, не читал никого из них, он читал только то, что задавали. Он из поколения, формировавшегося на книгах Керуака и Кришнамурти, но он формировался на книгах по бизнесу и экономике. И тем не менее он не такой, как можно подумать. Я уверен, что, когда он слушает Дженис Джоплин, у него тоже начинает сильнее биться сердце. Он никогда в этом не признается, он, наверное, и сам этого не сознает, но его сердце бьется сильнее при звуках ее голоса. И может быть, его проблема именно в этом.

Для Флавио я, как и Дженис, являюсь переменной величиной, независимой, неподконтрольной и неуправляемой. Я выпадаю за границы его парадигм, и я единственный, кому удается делать это, или, вернее, единственный, кому он позволяет делать это. И так было всегда.

Я всегда рассказывал ему о себе все, особенно когда был мальчишкой, и с особым удовольствием – о каверзах, какие я устраивал. Я рассказывал ему это вовсе не для того, чтобы просить его совета или излить душу. Я рассказывал, потому мне доставляло удовольствие злить его, меня воодушевляла сама мысль о том, что он на стенку лезет от моих приколов.

Короче говоря, я вел себя так, как ведут почти все подростки, скрытные по отношению к родителям, но откровенные с братьями. А он, бедняга, не мог даже прибегнуть к классической угрозе «я скажу все папе», ведь, если бы он действительно сказал, я был бы еще более доволен, потому что на стенку полез бы папа.


Два-три раза в неделю я прихожу на ужин к Флавио и Лауре (может, из-за этого Лаура так старается найти мне женщину!), и два-три раза в неделю с дежурным занудством они терроризируют меня тем, что я живу ненормальной жизнью, что мне уже не двадцать лет, что я выгляжу облезлым, что я должен уделять больше внимания фирме, что я должен найти себе серьезную и ответственную спутницу жизни, что я должен прекратить свои постоянные ночные похождения и так далее.

Из них двоих сильнее меня достает Лаура, особенно этой песней о том, что я должен жениться, остепениться и успокоиться. Порой она устраивает ставящие меня в идиотское положение ужины на четверых у себя дома или в каком-нибудь модном ресторане, надеясь, что я буду сражен ее очередной подругой, шикарной бабой, по ее мнению, способной заполнить мой экзистенциальный вакуум, не понимая самого простого: преподнесенная мне в таком качестве подруга заранее несовместима с моим «я».

Лаура – классическая буржуазка, полный гламур. О-очень миланка, о-очень стильная, о-очень амбициозная. Ей тридцать лет, но готов поспорить, что через пять лет ей будет тридцать один, а через десять – тридцать пять, и когда ей исполнится тридцать девять, ей будет тридцать девять до пятидесяти лет, а в день пятидесятилетия ей исполнится сорок. А потом счет ее годам остановится.

Что ни говори, она красивая женщина. И даже умная, хочу я этого или нет, и этим меня бесит. И все же, несмотря ни на что, я ее люблю. Если бы я ее не любил, я не тратил бы столько своего времени на то, чтобы постоянно отпускать ей колкости, пытаясь при этом спасти ее душу. Да и Лаура, боюсь, по-своему любит меня, потому что, если бы она меня не любила, она не тратила бы столько своего времени на то, чтобы отпускать колкости мне, пытаться при этом спасти мою душу. Но в чем состоит смысл спасения, если намерения одного в отношении другого представляют собой слом естества этого другого?

А жаль. Потому что у Лауры есть душа, и душа эта завернута в денежные банкноты. До знакомства с моим братом у нее за этой самой душой не было ни лиры, она работала обыкновенной продавщицей в антикварном магазине (теперь она его владелица). Магазин служит для нее стратегическим пунктом, где завязываются жизненно полезные контакты.

Что до меня, то женщину, серьезную и ответственную, я однажды нашел. Она была признана таковой всеми, за исключением единственного человека: меня. И я с ней разошелся. По правде говоря, это она пожелала разойтись со мной после шести месяцев совместной жизни. Все произошло по обоюдному согласию и в кратчайшие сроки.

Помню, как в кабинете судьи она мне сказала: ты такой ничтожный тип, что мне даже кажется, что я ни с кем не развожусь.

Вот ведь лапочка.


Смирение. Необходимо смирение. Это неотъемлемое качество, которым должен обладать каждый мужчина для того, чтобы плавать в море, лавируя между рифами глупостей постфеминизма. Это состояние блаженного отупения в ожидании лучших времен. Тончайшая броня, защищающая гордую мужскую слабость. Последняя экологическая ниша, где можно укрыться прежде, чем угаснет ваш аскетизм. Именно таким я себя сегодня чувствую: смиренным. И не только по отношению к женщинам.

III.
Лаура

С Флавио уже некоторое время происходит что-то странное. Еще несколько лет назад все было совсем иначе, он был иным со мной, с детьми: нежным, ласковым, веселым и, даже когда уставал или переживал из-за неприятностей, никогда этого не показывал. Он был полон жизни. Мы часто ходили куда-нибудь ужинать, ему хотелось видеть людей, встречаться с друзьями. Сейчас он превратился в медведя, и если б я изредка его на встряхивала, он вообще бы не выходил из дома.

Зимою, почти каждый уик-энд, мы ездили в Кортину, где у нас маленький чудесный домик, а летом плавали на яхте. Одним словом, развлекались. Правда, когда родился второй ребенок, забот прибавилось. Но уже два года, как вместе в Кортину мы ни шагу, хотя я часто езжу туда с бебиситтером и детьми. А на яхте мы провели один раз всего десять дней, пройдясь вдоль Лазурного Берега.

Теперь о работе. С тех пор как Флавио окончательно взял в свои руки руководство фирмой, ее дела, очевидно, пошли в гору. Но все только на его плечах, он работает по четырнадцать часов в сутки, как работал его отец, прежде чем отойти от дел. Франческо – полная противоположность ему. Он совсем не помогает брату, он абсолютно ничем не интересуется, будто его ничего не касается. Хотя ему принадлежат сорок девять процентов бизнеса. К счастью, всего сорок девять. Мой свекор, уходя на покой, оставил пятьдесят один процент Флавио и назначил его генеральным директором с полными правами, чтобы не позволить Франческо каким-либо образом повредить делу. Как бы там ни было, Франческо на это абсолютно плевать, даже владей он девяноста девятью процентами, он перевалил бы все дело на брата. Франческо ведь тоже входит в совет директоров фирмы, однако это выглядит так, будто его там вовсе нет. Я так толком и не понимаю, чем он занимается. Думаю, что до конца этого не понимает и Флавио. Да наверняка и сам Франческо. Он не показывается в офисе раньше десяти утра, а уже в час исчезает в никуда и появляется к трем, с заспанной физиономией. В четыре он заявляет: если я больше не нужен, я пойду. А поскольку нет никого, кто бы в нем нуждался, ни у кого нет повода удерживать его.

Порой у него возникает какая-нибудь идея, но почти всегда нереализуемая или сумасбродная.

Вся штука в том, что Франческо не желает взрослеть, не желает брать на себя ответственность. Окружающий мир его не устраивает, но он и палец о палец не ударит, чтобы изменить его. Ему нужна женщина, которая привела бы его в порядок, расшевелила бы его, придала бы ему новые стимулы, но он ее не ищет, не хочет ни с кем знакомиться, плывет по инерции по жизни, ленивый женоненавистник, который не признается в этом самому себе. Он объясняет все это тем, что на некоторое время взял тайм-аут в связи с разочарованием в жизни. Он вообще склонен к своеобразным объяснениям всего, что с ним происходит. Так свою лень он именует способом поступательного движения согласно неспешным ритмам, в то время как он никуда не движется, ни на миллиметр.

Когда он не работает – если, конечно, то, чем он занимается, можно назвать работой, – он прячется дома: спит, слушает музыку, включив ее на полную громкость, читает книги по философии, иногда играет на бас-гитаре, до тех пор пока соседи не начинают колотить в стену, смотрит по телевизору «Симпсонов» и ни о чем большем не мечтает.

Если он выползает из дома, то лишь для того, чтобы встретиться с парой-тройкой приятелей, таких же обалдуев, как и он, с которыми он дружен еще с начальной школы и которые всегда порют одну и ту же чушь, совершают одни и те же поступки, посещают одни и те же места.

С тех пор как он развелся, ситуация только усугубилась, если такое возможно. Конечно, Франческо и его жена совершенно не подходили друг к другу. Она была старше его лет на семь и активно включилась в управление фирмой. Она и замуж за него выходила для того, чтобы использовать его как трамплин для взлета. Все закончилось через полгода. Едва эта гадюка поняла, что он ничем не может быть ей полезен, она оставила и его, и фирму. Еще когда Франческо вернулся из свадебного путешествия, он признался мне, что уже сыт ею по горло, что видеть ее больше не может. А когда я спросила: «Тогда зачем ты на ней женился»? он ответил: «Я не мог отказать даме, которая так настаивала». Он шутил, но не совсем.

Иногда я знакомлю его с какой-либо из моих подруг, но ему не подходит ни одна: или они ему просто не нравятся, или он находит их невыносимыми, потому что, как он говорит, они зарятся на него. По-моему, это неправда, ни первое, ни второе, он говорит так по одной-единственной при чине: чтобы обидеть меня, потому что это я их привела. Его требовательность чрезмерна, его критерии, включающие в себя маленькие показательные признаки слабоумия этих дам, зашкаливают и не имеют ничего общего с действительностью, а существуют исключительно в его больной голове. Однажды я познакомила его с моей давней подругой, которая стала ему антипатична тотчас, как заявила, что ее любимая книга – «Сиддхартха»![7]7
  Имеется в виду роман Германа Гессе (1922).


[Закрыть]

– В чем дело? – спросила я его. – Что здесь такого, если человеку нравится «Сиддхартха»?

– В том, что она с этого начала. Мы еще толком не представились друг другу, а она уже заявила, что ее любимая книга – «Сиддхартха», словно это бог весть какое гениальное произведение. Могла бы выбрать что-нибудь пооригинальнее. Я тысячу раз предпочту ту, что читает любовные романчики.

И это у него не от высокомерия. Он язвителен, колок и нетерпим только с теми, кто хочет казаться, а не быть. Таких он на дух не переносит. А поскольку ему мало надо, очень мало, чтобы заподозрить в человеке лицемерие или тупость, дошло до того, что он не переносит почти всех.

Я душу положила, чтобы найти ему симпатичную и славную девушку. Много раз устраивала ужины у нас дома на четверых или приглашала еще несколько пар наших друзей. А он не приходит. Или приходит с большим опозданием. К тому же одетый как оборванец. Или же начинает с порога нести заумную ахинею, выставляя в дурацком свете меня и приводя в смущение остальных.

И все же я убеждена, что ему необходимо влюбиться, только таким образом можно растопить ледяную корку на сердце. В конце концов, речь именно об этом, и я не падаю духом. Я уверена, что если бы Франческо нашел себе женщину и, дай-то бог, родил ребенка, то и Флавио почувствовал бы себя спокойнее, потому что он очень привязан к брату, несмотря на то что все время критикует его. Еще и по этой причине для меня важно, чтобы Франческо обзавелся семьей, потому что спокойствие Франческо означает в какой-то степени спокойствие Флавио.


По правде говоря, у меня есть на примете подруга, которая могла бы по всем статьям подойти Франческо, какое-то время назад я поняла это, но опасалась завалить дело, познакомив их в неподходящий момент. Сейчас, как мне кажется, момент подходящий. Она одна, он тоже. Если я протяну с их знакомством еще немного, может кончиться тем, что она выйдет замуж или он окончательно озлобится, что отпугнет любую женщину. Я собираюсь пригласить обоих на ужин и готова поспорить, что на этот раз сложится так, как я задумала.

Я уже поговорила об этом с Флавио:

– Флавио, давай в одну из ближайших суббот пойдем куда-нибудь поужинать и пригласим твоего брата и мою подругу.

– Опять ты за свое! Оставь, Лаура, послушайся меня, это напрасная трата времени.

– Нет, на этот раз все иначе, поверь. Она обязательно понравится Франческо. Девушка очень славная, серьезная, самостоятельная. И потом она красива, но той красотой, которая забирает постепенно, не броской, но у нее есть шарм, это редко встречается. Она воспитанна, умна, чувственна. И у нее прекрасная душа.

– Господи, Лаура… в последний раз, когда ты знакомила его с прекрасной душой… как ее звали? Нуту… поэтессу…

– Джорджио Томмази.

– Да-да, Джорджио Томмази, которой Франческо весь вечер пудрил мозги, а потом начал декламировать ей «Люблю тебя, достойный вол»[8]8
  Начало изучаемой в школе поэмы Джозуэ Кардуччи (здесь – в переводе К. Бальмонта), самого значительного поэта Италии XIX века.


[Закрыть]
… Ну скажи, можно ли быть большим идиотом?..

– При чем тут Джорджия? Это моя вина, может, она ему не подходила… но эта… Флавио, я тебе клянусь… Я чувствую… Она потрясающая и не может ему не понравиться.

– И как зовут это чудо природы?

– Элиза Ринальди, она работает в «Джорнале»[9]9
  Одна из крупнейших итальянских газет.


[Закрыть]
.

– Все, Лаура, кончай с этим! Меня уже достали твои ужины, которые ты устраиваешь, чтобы свести моего братца с бабами. Если ты чувствуешь в себе призвание сводни, то у меня его нет. Хватит, мне это надоело, делай что хочешь, я с вами не пойду.

– Что ты так завелся? Было бы из-за чего нервничать…

– Это не вопрос – нервничать мне или нет. Все, закрываем тему, я больше не хочу подобных ужинов. А она в курсе твоей затеи?

– Пока нет. Но с ней я все улажу.

– Возможно, ей это неинтересно.

– Я тебе сказала, что я с ней договорюсь.

– Смотри, я тебя предупреждаю, если она скажет «нет» – баста, больше не втягивай меня в эту историю.

– Договорились, клянусь, это последняя попытка. Если Элиза откажется или и на этот раз ничего не получится, я умываю руки, и навсегда, пусть сам о себе заботится.

– Вот именно. Увидишь, все этим кончится. Оставь его в покое. Ты не поняла еще, что Франческо плевать на твои ужины? Ты суетишься, бегаешь, а он не приходит, ссылаясь на какую-то мифическую занятость.

– Ничего, я его надую. Мы пригласим его к нам на ужин, не предупреждая об Элизе, согласуем день и час, а в последний момент позвоним и скажем, что наши планы изменились и мы идем в ресторан и что с нами идет Элиза. Тогда у него не будет возможности соврать про занятость – и дело сделано.

– Ты больная. Ты точно больная. Послушай, как ты рассуждаешь. Не проще было бы как будто невзначай свести их нос к носу прямо здесь, и спокойной ночи?

– Не проще, потому что мне самой хочется пойти куда-нибудь, если ты не против. И мы должны предупредить его об Элизе. Ты же знаешь, иначе он способен повернуться и уйти. Пусть будет в курсе, может, хотя бы оденется поприличнее.

– А если он не захочет прийти?

– Придет. Ты сможешь его уговорить.

– А почему я должен его уговаривать?

– Так будет лучше, Флавио. У нас с ним в последнее время немного натянутые отношения. Ну а уж если тебе не удастся его убедить, тогда этим займусь я. Никуда он не денется.

В общем и целом, пока все прошло как по маслу, и в следующую субботу, если все и дальше пойдет, как я планирую, состоится последний ужин. Так, по крайней мере, я предполагаю. И клянусь, если уж такой очаровательной и тонкой девушке, как Элиза, не удастся вывести Франческо из его летаргического сна, я сдамся. На этот раз я сдамся действительно.

Ужин
От Пупо до Ван Моррисона

IV.
Элиза

Как только я пришла в редакцию, сразу увидела листок из этих, желтых с клеящейся полоской, прикрепленный к моему письменному столу:

«Трижды звонила Лаура Масса, просила позвонить ей в магазин, это срочно».

Я не звоню. У меня нет ее номера, он остался в мобильнике, который как раз вчера я потеряла. Надо рыться в «Желтых страницах» или звонить в справочную, но у меня нет желания. Кроме всего прочего, я заскочила только взять дискету, я спешу, как освобожусь, зайду к ней сама, тем более что ее магазин по дороге, на моей линии метро, и мне не придется делать пересадку, просто выйти тремя станциями раньше.


Сквозь витрину я вижу Лауру, она звонит по мобильнику. Кроме нее и продавщицы, в магазине – никого. Я вхожу: посмотрим, какой смертью я должна умереть на этот раз.

– Наконец-то ты появилась! А я только что звонила тебе, но никто не ответил.

– Привет, Лаура, я заскочила на минуту в редакцию и нашла твою записку. Ты меня искала?

– Да, я ищу тебя все утро. Очень хорошо, что ты пришла сейчас, после обеда ты бы меня не застала. А ты что, носишь телефон выключенным? Странно для журналистки.

– Да нет, я его потеряла… Какая красивая эта фратина![10]10
  Длинный стол из грубо струганных досок. Характерен для старых сельских домов и монастырских трапезных.


[Закрыть]

– Правда? Я прямо-таки вижу ее в твоем доме.

– Я тоже… если подаришь.

– Нет, я серьезно… Я дам тебе большую скидку, так что не беспокойся, в трубу не вылетишь – заплатишь как сможешь.

– Ладно, проехали. Я могу узнать, что ты мне хотела сказать такого срочного?

– Все в порядке. Я хотела подтвердить. Сегодня вечером.

– Что сегодня вечером?

– Ужин.

– Какой ужин?!

– Как какой, Элиза? Я уже два месяца тебе о нем говорю. Сегодня вечером мы идем на ужин с моим мужем и его братом Франческо. Вчера я оставила тебе сообщение на автоответчике твоего мобильного, ты не слышала?

– Как я могла его слышать? Я же сказала, что потеряла мобильник.

– Ах да, вот почему ты мне не перезвонила, ну неважно, теперь ты знаешь.

– Знаю, но я не смогу пойти с вами. И мне совершенно не хочется знакомиться с твоим деверем.

– Он отличный парень, я тебе говорила.

– Да хоть какой отличный! Мне это неинтересно.

– Ты сначала познакомься с ним, а потом говори.

– О господи, а мы не можем это отложить?

– Невозможно, уже все заказано.

– Где?

– У Гуальтьеро Маркези[11]11
  Гуальтьеро Маркези (р. 1930) – реально существующий миланский шеф-повар, называемый порой основоположником современной итальянской кухни.


[Закрыть]
, нашего друга. Как знать, может, тебе это окажется полезно по работе. И наконец я представлю тебе Флавио, ты ведь с ним до сих пор не знакома.

– Лично нет, но, кажется, я его как-то видела по миланскому ТВ… может, в Теле-Ломбардия, не помню точно.

– Возможно. Его иногда приглашают в программы о промышленности. А однажды его позвали даже на Первый канал. Утром. Увидишь, он тебе понравится. Мы заберем тебя из дома в половине восьмого и заедем к Франческо на аперитив, о’кей? Франческо не терпится познакомиться с тобой.

– Мама дорогая, кошмар какой!

– Элиза!

– Все это не по мне, Лаура, правда.

– Ну тогда об интервью, о котором ты меня просила, можешь забыть.

– Шантаж?

– Нет, просто ты делаешь приятное мне, я делаю тебе.

– Хотела бы я знать, чем я сделаю приятное тебе, знакомясь с твоим деверем? Ты кто, его агент? Он сам не способен познакомиться с женщиной?

– Речь не об этом. Кто сказал, что ты делаешь мне приятное, а не наоборот? Может, это я делаю приятное тебе. Так что решай.

– О господи!.. Ладно, я приду, но не строй никаких иллюзий и пообещай мне, что после этого ты прекратишь доставать меня своим деверем.

– Клянусь! Увидишь, ты еще скажешь мне спасибо.

– Сомневаюсь. И знай, что я делаю это только ради тебя.

– Или ради интервью.

– Знаешь, если сильно захочу, я сама добьюсь его, пусть и с некоторыми усилиями.

– Не думаю. Если я не замолвлю за тебя словечко, ничего у тебя не выйдет.

– Хорошо, а сейчас я должна бежать. У меня еще кое-какие дела дома, и надо дописать и передать до шести статью в редакцию.

– Беги, только прошу, не заставляй себя ждать… И приведи себя немного в порядок, а то ты не в лучшей форме.


Я выхожу из магазина, почерневшая от злости. Я зла на весь свет. Но прежде всего на себя. Я не смогла сказать «нет», и не из-за интервью, плевать мне на это интервью, я не сделала этого, потому что я дура, потому что никогда не могу сказать «нет» людям, если они настаивают. В этот раз я уж точно не должна была соглашаться, пусть даже это выглядело бы невежливо. Чего мне меньше всего хочется, так это идти на ужин с Лаурой и ее мужем. У меня нет никакого желания знакомиться ни с кем, тем более с этим Франческо Массой. У меня и без этого неприятностей хватает, по своей собственной вине.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 | Следующая
  • 4.2 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации