Текст книги "Охотничья трилогия"

Глава III

Транспорт парижских охотников. – Открытие сезона охоты. – Край пернатой дичи. – Жилище охотника-космополита. – Разочарование, мистификация, бедствие. – Браконьеры. – Губительная сеть. – Печальное возвращение. – Клин клином. – Увлекательное путешествие по… столовой. – После выпивки. – О том, как горе-охотники затеяли экспедицию по белу свету. – Кто будет начальником экспедиции? – единогласно выбран Андре. – Через два месяца назначен отъезд.

Чтобы уяснить происходящее, вернемся немного назад, к 31-му числу августа месяца 1880 года. Это было как раз за четыре месяца до начала нашего рассказа.

В семь часов вечера на станции Монервиль (первая остановка после Эстампа) остановился пассажирский поезд. Из него вышли семеро охотников-парижан в полном охотничьем снаряжении: в сапогах, гетрах, с поясами, ружьями и сумками – все, как полагается. У каждого из этих столичных немвродов было, как водится, по легавой собаке. Милые песики, радуясь свободе после собачьего вагона, в котором они, протестуя, выли два часа подряд, весело лаяли и прыгали. Они понимали, что предстоит охота, потому что их господа вырядились в охотничьи доспехи, которых не надевали уже месяцев семь.

Да. Завтра утром, с восходом солнца, назначено открытие охоты. Люди рады не меньше собак. Рады вдвойне.

Во-первых, потому что завтра 1 сентября – открытие сезона, а во-вторых, потому что произойдет это в Босе, местности, изобилующей куропатками, где хороший стрелок может выказать все свое искусство.

У станции дожидался громадный шарабан, запряженный парой крепких першеронов. Охотники уселись в него вместе с собаками, возница в блузе щелкнул бичом – и солидный экипаж покатился по дороге.

В пути охотники весело беседовали. Темой служило, конечно, предстоящее торжество. Шесть, километров от станции до деревеньки С. проехали совершенно незаметно.

Расспросили, между прочим, и возницу, краснощекого крестьянского парня из местных, и пришли в восторг от его сообщений. Уже лет девять, с самой войны, не было такого изобилия куропаток и зайцев. В прошлую среду парень делал вместе с самим помещиком обход имения и видел более сотни стай, а фермеры и их работники говорили ему, что на самом деле наберется втрое больше.

Допуская даже значительное преувеличение и хвастовство со стороны парня, очень довольные охотники заранее предвкушали успех. Возбуждение их достигло апогея, когда шарабан подъехал к премиленькому домику и остановился у крыльца.

Домик был современной постройки, совершенно простой, без всяких архитектурных претензий, но просторный, вместительный, с прекрасной планировкой и чрезвычайно комфортабельно обставленный.

Сезон охоты можно было провести в нем со всеми удобствами.

Услыхав стук экипажа, с гамака из волокон алоэ, подвешенного под липами, навстречу гостям поднялся молодой человек, лет тридцати с небольшим. Это был владелец охотничьего дома.

– Андре!.. Андре Бреванн!.. Здравствуйте, Андре!.. Здравствуйте, радушный хозяин!

Гости с шумом устремшись к нему, собаки с громким лаем понеслись по клумбам и грядам.

Компания мужская, все свои, – следовательно, церемонии отброшены.

Хозяин радушно и приветливо, но совершенно просто, без всяких светских условностей, пожал протянутые ему руки. Он одет в синюю фланелевую блузу, в полотняные штаны и в высокие сапоги из желтой кожи. Просто, даже чересчур просто, – дескать, чем богаты – тем и рады. Не взыщите, мол, каков уж есть.

Обед был готов к приезду гостей, обед хоть и полевой, спортсменский, но рассчитанный на гурманов. Готовила его Софи, великолепная стряпуха, знающая свое дело.

Суп стоял уже на столе, а все прочее жарилось, варилось, пеклось, кипело и бурлило, дожидаясь своей очереди.

– За стол, господа! Пожалуйте!

Гости расселись в просторной столовой, где все стены увешаны разнообразными трофеями, добытыми хозяином во всех пяти частях света.

И парижане, приехавшие поохотиться за скромной куропаткой, начинают восторгаться слоновьими клыками, рогами лосей и карибу, буйволов и носорогов, чешуей ящериц, шкурами львов, тигров и леопардов, чучелами гигантских и микроскопических птиц, одеждою и утварью дикарей, головными уборами из перьев, ожерельями из когтей и зубов, разными амулетами, раскрашенными веслами, оружием и проч. Все это убранство придавало маленькому деревенскому домику известный колорит.

Не будем подробно описывать вкусный обед и излагать разговор охотников. За столом компания просидела больше трех часов. У Андре Бреванна был винный погреб, доставшийся ему от дяди-миллионера, крупного арматора и большого гурмана. Разумеется, Андре не поскупился для гостей, и когда все стали наконец расходиться, прощаясь «до завтра», то один из них произнес:

– Завтра!.. Да ведь оно уже сегодня.

Но в семь часов утра, в походный час, все были снова в сборе в столовой, хотя и чувствовали себя невыспавшимися. Подан был легкий завтрак. Наскоро закусивши, восемь охотников весело рассыпались по равнине, каждый в сопровождении егеря, нагруженного запасными патронами.

Андре, не боясь преувеличений, сам объявил своим гостям накануне за обедом:

– Дичи так много, что вы будете стрелять почти без перерыва.

Прошло полчаса. Охотники усердно бродили по лесу. Странно: не раздалось еще ни одного выстрела. Не взлетело до сих пор ни одной куропатки.

Андре не знал, что и думать.

Прошел час. Ничего! Взлетели, правда, несколько одиночных куропаток и малые стаи перепелок, штуки в две-три, но и только. По ним, конечно, били. Но где же обещанные громадные стаи? Стало быть, охотников обманули?

Дичи нет. Сказать правильнее: ее уже нет. Она исчезла дня три тому назад. Охотничьи угодья Андре подверглись нашествию браконьеров, которые истребили все живое. А он так хотел доставить удовольствие своим приятелям!

Браконьеры нагрянули целой шайкой и переловили куропаток сетью. Этот способ чрезвычайно губителен для дичи.

Сеть протянули над долиной и в два приема поймали не меньше трех тысяч куропаток.

Такие случаи нередки. Владельцы охотничьих угодий много терпят от браконьеров и боятся их ужасно.

Будь Андре один, он отнесся бы к инциденту спокойно, но своих гостей он положительно не знал, чем утешить. Уж очень было им обидно записываться в горе-охотники. С досады они обрушились на жаворонков и погубили их несколько десятков.

Завтрак был назначен в половине двенадцатого, но уже в десять часов все вернулись в дом. Грустно было смотреть на принесенные ими мелкие трофеи: куропатка, заяц, три перепелки и штук сорок жаворонков. Охотники горько жаловались и проклинали судьбу.

Сам хозяин во время охоты не сделал ни одного выстрела. Чтобы утешить гостей в их совершенно оправданной печали, он прибегнул к неизменному средству – угостил их самыми лучшими винами из своего погреба. Средство великолепно подействовало и послужило прелюдией к многочисленным кушаньям, изумительно приготовленным поварихой Софи, которая на этот раз превзошла самое себя. Благодаря изысканным яствам и чудным винам, настроение гостей существенно переменилось к лучшему. Досада от неудачной охоты улетучилась. Головы разгорячились. Тон разговора из минорного перешел в мажорный.

Это и понятно. Не вечно же ныть и жаловаться, не все же проклинать браконьеров, ворчать по поводу губительной сети и толковать о давешних несчастных жаворонках, перепелках, куропатке и зайце. К тому же в столовой было так хорошо, так уютно, она была так красиво убрана цветами и зеленью, и тосты были такие симпатичные… Не мудрено, что веселое расположение духа завладело гостями.

И вот наши охотники за жаворонками внезапно загорелись страстью к путешествиям. В мечтах они пустились переплывать океаны, пробираться через джунгли, прерии и девственные леса, избивать бизонов, истреблять тигров, стрелять львов и сокрушать слонов. Ничто не могло устоять перед их отвагой и удалью.

Путешествие было интересное и притом совершенно безопасное, потому что совершалось оно не выходя из уютной столовой. Так интересно было слушать Андре, с жаром описывающего все эти удивительные страны.

Но где же обещанные громадные стаи?

Стало быть, охотников обманули?

Гости увлеклись. Каждый из них воображал себя героем того или иного приключения. Временами раздавались восклицания:

– Браво!.. Я бы тоже так поступил!.. Да, превосходная вещь – путешествия… Как мне страстно хотелось странствовать, когда я был моложе… Я родился путешественником… Какой вы счастливец, Бреванн: вам удалось объехать весь свет.

– А вам кто мешает? – спокойно заметил Андре. – Все вы люди с независимыми средствами, холостяки и любители охоты. Неужели вы так привязаны к нормандским равнинам и пикардийским болотам, что уж и прожить без них не можете?

– Вовсе нет! – вскричали словно наэлектризованные гости.

– Так за чем же дело стало? Вам нравятся мои трофеи? Извольте, поезжайте добыть себе такие же; по крайней мере, встряхнетесь, наберетесь впечатлений, испытаете здоровое волнение. Пережитые тревоги заставят вас потом сильнее почувствовать прелесть домашнего очага…

– Все это так, – заметил один из гостей. – Желание у нас есть. За деньгами остановки не будет. Но у нас нет случая, нет повода, нет руководства. Впрочем, повод, если хотите, есть; но зато руководство…

– Если я вас правильно понял, – спросил Андре, – вы хотите сказать, что, не имея никакого опыта, ни разу не путешествовав, вы боитесь натолкнуться на разные бытовые трудности, не имеющие прямого отношения к охоте. Так, что ли?

– Вот именно. Ведь ясное же дело – нельзя сесть на первый попавшийся пароход, приехать Бог весть куда, выйти на берег и пуститься на охоту. Ведь существуют тысячи вещей, которые нужно заранее обдумать и приготовить. Тут действовать очертя голову нельзя.

– Вот это правильно. Что верно, то верно.

– Наконец, путешествовать и охотиться одному… Бывают минуты, когда одиночество особенно тягостно. Я бы предпочел поехать компанией.

– О, да! Это верно!.. Компанией гораздо лучше!

– В таком случае и это улажено. Остается только – отсутствие руководства и недостаток опытности.

– Вот именно.

– Так что, если б нашелся бывалый, опытный человек, сплотил бы вас в одну группу, предложив к вашим услугам свои знания и опыт, вы бы ему доверились?..

– С восторгом!

– Только уговор: чтобы уж дичь была наверняка.

– На этот счет будьте покойны. Он заведет вас туда, где сетей не ставят, где не встретить дичи нельзя, хотя и там есть свои браконьеры, но только несколько иного калибра и в другом роде, чем здесь.

– Кто же этот человек?

– Да хоть бы я, если вам угодно.

– Вы, Андре? А мы думали, что вы решили больше не путешествовать.

– Пять минут тому назад я и сам еще так думал.

– А теперь, пять минут спустя?

– А теперь я решил поехать с вами и угостить вас такими охотами, где уж никакие мистификации, вроде сегодняшней, невозможны. Сказать правду, я даже обязан это сделать для вас.

– Вы серьезно?

– Серьезно.

– Знаете что? Вы удивительный человек.

– Ничуть не удивительный. Я только всегда быстро принимаю решения.

Как раз в эту минуту громко хлопнули пробки нескольких бутылок с красными этикетками и просмоленными головками.

Искрясь и пенясь, разлилась по бокалам дивная влага шампанского «Монополь». Веселое настроение достигло апогея.

– Итак, – подытожил Андре, вставая с бокалом, – мы едем охотиться. Это решено.

– Все едем!.. Все!.. И чем скорее, тем лучше.

– Чтобы приготовиться как следует к экспедиции, мне понадобится два месяца.

– Что так долго?

– Два месяца – долго? Да ведь нужно корабль подыскать, да приспособить его для наших целей, да починить, если нужно, да попробовать его ход, да экипаж подобрать… Нужно заказать оружие и все снаряжение для экспедиции, и чтобы все было безукоризненного качества… Дня через два я вам представлю полный список всего необходимого, тогда вы сами увидите… Неужели же на все это два месяца – долго? Ведь экспедиция наша продлится месяцев десять, а то и год.

– Ну, хорошо. Два месяца так два месяца. Но не дольше!

– Дня не просрочу, будьте покойны. Теперь – два слова о расходах.

– Мы о расходах не говорим.

– Напрасно. Это очень важно. Я полагаю, что по двадцать пять тысяч с каждого будет вполне достаточно для того, чтобы покрыть все расходы. Я не считаю личного вооружения и снаряжения каждого из нас.

– А корабль?

– Я его куплю для себя. Я уже давно собираюсь завести себе увеселительную яхту. Вот мы и испробуем ее вместе.

– Когда же вы думаете начать приготовления?

– Немедленно, с этой же минуты. Охоту нашу следует считать законченной. Через час я еду в Париж. Если вы желаете остаться здесь – располагайтесь как дома. Мой дом весь к вашим услугам – от погреба до чердака.

– Нет, спасибо. Мы тоже поедем.

– Как угодно. Завтра вечером я буду в Гавре, в гостинице Фраскати. Опоздавших не дожидаемся. Утром 1 ноября яхта разведет пары – все должны быть на борту. Час отплытия будет зависеть от прилива.

– А куда же мы направимся?

– Это мы решим по выходе в море. Можно будет начать с Южной Африки, оттуда в Индию, в Индо-Китай… затем в Океанию… По-разному можно! Впрочем, теперь еще рано говорить об этом. Господа и дорогие мои друзья, пью за наше путешествие и в особенности за прочность вашего намерения… Dixi[3]3
  Я сказал (лат.). – (Здесь и далее примечания редактора.)


[Закрыть].

– Итак мы едем охотиться. Это решено.

Глава IV

Домик на улице Лепик. – У парижанина. – Свидание двух лиц, побывавших у черта на куличках и собирающихся туда вновь. – Занятия Фрике́. – Особое поручение. – Набор матросов. – Прогулка парижанина. – Улица Лафайет в 9 часов утра. – Несчастия содержателя табачной лавочки. – Нервы madame Барбантон. – Домашняя сутолока, грозящая трагическим исходом. – Вернуть бы то время, когда нас на вертел хотели насадить. – Нашего полку прибыло.

Андре Бреванн и его гости сели в поезд, проходивший через Монервиль в четыре часа дня, и поехали в Париж.

Охотники были шумно-веселы. О своей неудаче они не вспоминали, утешившись принятым решением. Как люди праздные, они были в восторге от того, что им предстоит участие в грандиозной экспедиции чуть не по всему белому свету. Мысленно они уже проносились по таинственным неведомым землям и участвовали в богатырских охотах. Андре, радуясь воинственному настроению своих друзей, которые за два часа пути до Парижа только еще больше укрепились в своих намерениях, крепко пожал им всем руки при выходе из вагона и простился, еще раз напомнив об обещании. Затем он кликнул извозчика, сказал ему на ухо несколько слов, и тот сразу же без лишних разговоров пустил фиакр на большой скорости, что вообще-то не характерно для возниц.

От Орлеанского вокзала ровно за три четверти часа фиакр доставил Андре на улицу Лепик, № 12. Андре прошел длинным коридором и вступил в хорошенький садик с деревьями и цветами. В глубине его находился уединенный павильон. Андре вошел в цветник и по усыпанным песком дорожкам дошел до павильона. Там он отворил двустворчатую дверь и очутился в большой комнате, которая служила, по-видимому, и рабочим кабинетом, и мастерской.

Андре, должно быть, была хорошо знакома эта комната, потому что он не обратил никакого внимания на ее обстановку. А обстановка была замечательна своей разношерстностью.

Во-первых – два громадных библиотечных шкафа, набитых книгами. Затем большая черная доска, исчерченная геометрическими фигурами и исписанная алгебраическими формулами – следы решения какой-то задачи по механике. Наконец, карта полушарий и множество деревянных и гипсовых моделей каких-то странных инструментов. Справа стоял верстак из вязового дерева, точильня для металлов и целая серия слесарно-механических инструментов. Наверху висела клетка со скворцом. Напротив верстака – большой дубовый письменный стол, заваленный бумагой и разными папками, хаотично набросанными одна на другую. По стенам – экзотические безделушки, шкуры животных, трофей из пары ружей, абордажной сабли и салакко, а посередине, напротив дверей, портрет самого Андре Бреванна во весь рост и в натуральную величину.

Звонок, прикрепленный ко входной двери, пронзительно зазвенел. Скворец прекратил свою болтовню и стал подражать его металлическому звуку. Из большой плетеной корзины вылезла, махая хвостом, некрасивая собака со слежалой шерстью, но с живыми и добрыми глазами, влажным носом, черным, как трюфель, дотронулась до руки вошедшего гостя.

Отворилась боковая дверь. В комнату вошел молодой человек в синей блузе, как у Андре, и с непокрытой головой.

Уже в самой манере приветствия чувствовался истинный парижанин, типичный гамен, который всегда остается верен себе.

– Monsieur Андре!.. Вы!.. Вот здорово!

– Здравствуй, Фрике́! – отвечал Андре, крепко пожимая руку юноши, который ответил ему таким же сердечным пожатием.

– Какой это добрый ветер вас занес?

– Очень странное приключение, даю тебе слово.

– Не может быть! Наш запас приключений давно уже исчерпан. Ах, да! У вас сегодня должно было состояться открытие сезона охоты.

– Вот с этого-то и начинается приключение, могущее завести нас с тобой очень далеко.

– Ну, нам не страшно. Мы у черта на рогах побывали и домой вернулись.

– И опять, пожалуй, попадем к черту на рога.

– Что ж, я готов. А что, действительно предстоит постранствовать?

– Месяцев восемь или десять.

– А когда отправляться?

– Мне и тебе – завтра.

– Стало быть, будут и другие?

– Вечером расскажу тебе все.

– Значит, вы разделите со мной трапезу?

– Разумеется. Но только заранее предупреждаю: я очень основательно позавтракал и буду тебе плохим сотрапезником.

– Вы здесь у себя дома.

– Ну, а как твои работы?

– Три дня назад я окончил свой механический «промыватель». Настоящий класс! Действует превосходно. Могу ручаться, что при промывке золота не ускользнет ни малейшая частичка. Амальгаматор тоже готов к действию. Я снабдил его аппаратом, делающим невозможной кражу золота и ртути.

– Молодчина!

– Кроме того, я докончил вашу модель металлического патрона, непосредственно соединяемого с капсюлем пистонного ружья. Вот она!

– Превосходно!

– Вы довольны?

– Я в восторге.

– Мне это очень приятно.

– А ты патент на себя оформил?

– Как же я это сделаю? Ведь изобретатель – вы.

– Не говори пустяков. Патент для тебя – деньги, понимаешь? Если даже у меня есть какие-нибудь права, я уступаю их тебе и требую, чтобы ты ими воспользовался. А теперь изволь слушать о нашем деле. Завтра в восемь часов вечера ты выедешь в Брест.

– Ладно.

– Там ты наймешь на один год, с 15 сентября, десять патентованных[4]4
  Обладающим официальным правом заниматься своим промыслом.


[Закрыть] матросов, корабельного повара и юнгу.

– Раз вы посылаете меня в Брест, значит, вы хотите, чтобы матросы были исключительно бретонцы, не иначе?

– Разумеется. Далее: двух машинистов И двух кочегаров, двух гребцов для лодок, суперкарга[5]5
  Лицо, ведающее на судне грузом.


[Закрыть], канонира, рулевого и боцмана. Всего, стало быть, двадцать одного взрослого и одного юнгу. Капитана, помощника, метрдотеля и повара для пассажиров я подыщу сам.

– Все?

– Пока все. Выбирай людей надежных, проверенных. Полагаюсь на тебя всецело в этом отношении. Объясни, что они будут плавать на увеселительной яхте с очень добрым капитаном, который, однако, не шутит с дисциплиной. Собраться они должны в Гавре через две недели. Я желаю как можно скорее иметь их в распоряжении. Сумму жалованья ты определишь сам. Знаю, что ты проявишь надлежащую щедрость без излишества. По окончании плавания каждому, кроме того, будет награда, смотря по его заслугам.

– Все?

– Теперь все. Надеюсь, ты сейчас же можешь выехать? Препятствий нет?

– Препятствий? Что вы, monsieur Андре! Какие могут быть у меня препятствия? Я вольная птица.

– Пожалуйте кушать, господа, – объявила, отворив дверь, добродушная женщина с седыми волосами, типичная парижская «одна прислуга».

– Сейчас идем, madame Леруа. Бедняжка! Для нее будет потрясением, когда она узнает о моем отъезде. Впрочем, я обеспечу ее на все время своего отсутствия. Она будет меня дожидаться здесь в компании с моим скворцом Мальчишкой и собакой Бедой.

На другой день утром Фрике́, все в том же костюме, пешком прошел от своего дома до Монмартрского предместья и повернул на улицу Лафайета.

Было девять часов. Молодой человек шел с обычной развязностью парижского фланера, совершенно не думая о том, что предстоит вечером отъезд в Брест.

Оглядывая трамваи, глазея на витрины, прочитывая афиши, закуривая бесчисленное множество папирос в табачных лавочках, он шел вверх по бесконечной улице Лафайета, наслаждаясь водоворотом толпы, который так по душе всякому парижанину и так смущает приезжего из провинции.

Но Фрике́ не праздный гуляка. У него цель. Он идет навестить друга.

Знакомых у Фрике́ в Париже много, но друзей только двое: Андре и еще один человек, живущий в самом конце улицы Лафайета, почти в Пантене. Фрике́ идет попрощаться с ним перед отъездом.

Всякий другой, отправляясь в такую даль, взял бы извозчика, но Фрике́ даже в голову это не пришло. Ему напоследок хотелось пройтись пешком по парижскому асфальту, пробежаться по всем улицам, надышаться родным воздухом.

Поравнявшись с табачно-винной лавочкой, он смело вошел в нее, поклонился молодой особе, сидящей у конторки, и собирался уже пройти в комнату за лавкой, как вдруг, услыхав за дверью крики и брань, остановился.

– Неудачно я попал, – прошептал он. – У madame Барбантон расходились нервы, а когда это случается, то для моего бедного друга настает сущий ад. Такой, что самому Вельзевулу сделалось бы тошно. Но все-таки я зайду и пожму ему руку.

Он стукнул в дверь и вошел, не дождавшись даже традиционного «войдите».

– Честь имею кланяться, сударыня! – произнес он с особенной учтивостью. – Здравствуйте, дружище Барбантон!

На эти слова к нему быстро обернулся высокий мужчина в узких панталонах, жилетке из трико, с лицом суровым, но симпатичным, и дружески протянул молодому человеку обе руки.

– Ах, Фрике́! Я очень несчастлив, дитя мое!

Дама, в ответ на приветствие Фрике́, бросила на него косой взгляд и ответила, точно хлыстом ударила:

– Здравствуйте, сударь!

Ледяной, чтобы не сказать более, прием, однако, не смутил Фрике́. Он видал всякое. И поэтому решил храбро выдержать бурю и своей позиции не сдавать.

– Что случилось, мой милый вояка? Что у вас тут?

– Да то, что я доведен до бешенства. Взгляните на меня. Еще немного – и случится большой грех.

– Боже мой, да у вас все лицо исцарапано в кровь! – воскликнул Фрике́, невольно рассмеявшись. – Вы, должно быть, дрались с полдюжиной кошек.

– Нет, это все madame Барбантон. Вот уже целый час она пробует на мне свои когти. И, кроме того, осыпает меня оскорблениями. Позорит честь солдата, беспорочно прослужившего отечеству двадцать пять лет.

– Ну, что там… Может быть, вы и сами немного вспылили, – заметил Фрике́, зная, что заведомо говорит вздор.

– Если я и вспылил, то ведь ничего же себе не позволил, – возразил исцарапанный муж. – А между тем я бы мог…

Женщина разразилась злым, противным хохотом, от которого передернуло бы самого невозмутимого человека.

– Что бы ты мог? Ну-ка, скажи! Тон был агрессивный, вызывающий.

– Несчастная! Хорошо, что я с бабами не связываюсь, считаю это для себя позором, а то ведь я мог бы убить тебя одним ударом кулака!

– Это ты-то?

– Да, я. Но я не для того прослужил двадцать пять лет в жандармах, чтобы самому усесться на скамью подсудимых.

– Постой же, вот я тебе покажу.

Она наступала на него, он отодвигался. Вытянув вперед руку, она схватила его за седую бородку и стала дергать ее изо всех сил, крича и приговаривая:

– Да где тебе, ты такой трус и подлец!

Фрике́ был изумлен. Он уже не знал, во сне все это или наяву. При всей своей находчивости, он совершенно растерялся.

– Сударыня, – нерешительно заговорил он, – до сих пор я думал, что наоборот – подлец и трус тот, кто бьет женщину, даже если он в столкновении совершенно прав.

Madame Барбантон нельзя было ничем урезонить. Продолжая таскать отбивавшегося от нее мужа за бороду, она ответила глупо и грубо:

– Еще и вы тут с вашими рассуждениями! Очень они мне нужны! Да я и не знаю вас. Явился неведомо кто, неведомо откуда… С улицы первый встречный…

Фрике́ побледнел как полотно. Он выпрямился, устремил на мегеру взгляд своих стальных глаз, загоревшихся особенным блеском, и глухо проговорил:

– Скажи это самое мужчина, плохо бы ему пришлось. Но вы женщина. Я вас прощаю.

Отставному жандарму удалось, наконец, избавить свою бороду от мучительных тисков. Он произнес с заведомым расчетом:

– Фрике́ прав. Тебя спасает, во-первых, то, что ты женщина, во-вторых, то, что мы французы. Будь я турок, тебе бы голову отрубили за то, что ты посягнула на бороду твоего мужа: борода священна у мусульман.

– Негодяй! – взвизгнула madame Барбантон и, все более и более распаляясь ввиду спокойствия обоих мужчин, вдруг выбежала вон, хлопнув дверью.

– Да, Фрике́, милый мой товарищ! Я был гораздо счастливее у канаков. Тот день, когда нас в Австралии хотели насадить на вертел, я с нынешним не сравню. Тот день был гораздо приятнее.

– Действительно, характер вашей супруги сделался еще невыносимее. Был уксус, а теперь и вовсе эссенция.

– И так каждый день! Не то, так другое. Последнюю неделю она изводит меня, требуя, чтобы я разводил вино и водку разными составами. А я не желаю быть отравителем. Во всем ей уступал, а в этом нет. И не уступлю ни за что. Скорее всю свою торговлю пошлю к черту. Ах, если б можно было поступить опять на службу!

– Кстати, я ведь зашел проститься.

– Вы уезжаете?

– Сегодня вечером и, вероятно, на целый год.

– Счастливец!

– Вы сейчас хотели послать все к черту. Поезжайте со мной. Ведь меня приглашает monsieur Андре.

Вытянув вперед руку, она схватила его за седую бородку и стала дергать ее изо всех сил.

– Monsieur Андре? Тысяча канаков!

– Вы ведь знаете, как он вас любит. Поезжайте с нами, решено? Я увожу вас в Брест. Укладывайтесь, потомвместе позавтракаем, погуляем, как матросы на берегу, а вечером к восьми часам – на вокзал.

– Согласен, – энергично заявил Барбантон. – Через четверть часа я буду готов.

Четверти часа не понадобилось. Уже через десять минут отставной жандарм вышел из спальни с застегнутым чемоданом, под ремни которого был просунут какой-то длинный и твердый предмет в чехле из зеленой саржи.

Исцарапанное лицо Барбантона сияло.

Он прошел с Фрике́ в лавку, где уже восседала за конторкой среди сигаретных ящиков госпожа Барбантон, успевшая прийти в себя после передряги.

– Вы часто выражали желание расстаться со мной, – сказал ей насмешливым тоном жандарм. – Желание это сегодня исполняется. Я уезжаю с Фрике́ и оставляю вам все деньги, какие есть в доме, беру только двести пятьдесят франков – пенсию за крест. Можете получить развод через суд, я протестовать не буду. Мне все равно. Надеюсь, что за время моего отсутствия наши палаты вотируют[6]6
  Проголосуют.


[Закрыть] за упрощенный развод. Счастливо оставаться, Элодия Лера́. Прощайте!

– Скатертью дорога! – взвизгнула мегера, испытывая, однако, смутное беспокойство. Ей было не по себе в эту минуту, хотя она и старалась это скрыть.

– Спасибо, – ответил Барбантон.

Фрике́ на протяжении всего диалога насвистывал – правда, довольно фальшиво, – подходящую к случаю легендарную арию господина Дюмолле…

В тот же вечер два друга на Сен-Лазарском вокзале сели в поезд, отходивший в Брест.